Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 106 (всего у книги 132 страниц)

Но «мостик» выполнить не удалось: нападающий отпрянул и вдруг оглушительно заорал; так громко, что, казалось, эхо отдалось от стен сарая, оглушая, вбивая внутрь черепа барабанные перепонки.

– Аааааааа!!!! – он свалился-отпрыгнул от Владимира, и тот невольно выпустил его руку; а тёмная фигура нападавшего покатилась в сторону…

Владимир вскочил. Темно; только световое пятно фонарика на стене – и кое-что можно рассмотреть в рассеянном свете. Вот мотоцикл, ага. Рядом валяющийся шлем. Вот фигура нападавшего. Владимир быстро достал нож, благо тот не отцепился клипсой во время их кувырканий по полу; выщелкнул тускло блеснувший клинок – нахер-нахер борьбу и кувыркания; сейчас я тебя просто зарежу! А он один??

Но разобраться с оппонентом не удалось: тот, непрерывно и жутко громко крича, откатился к синеющему в темноте стен входу в сарайчик, там вскочил на ноги, и, почему-то схватившись рукой за голову, ломанулся в дверь. Причём первый раз впоролся в косяк, отлетел; вновь бросился, так же, по-прежнему зажимая рукой голову, ухо – и выскочил на улицу. Послышался удаляющийся протяжный, полный боли, вой… он убегал вдруг, это ясно.

– Аааа!… Аааааа!! Ааааа… – слышалось всё дальше.

Убежал. И – он был тут один. Владимир подобрал фонарик, быстро посветил вокруг. С пола поднималась Наташа. Посветил ей в лицо; она, сморщившись, закрыла глаза. Перевёл луч фонарика ей на грудь, чтобы не слепить; но успел заметить, что нижняя часть лица у неё в крови…

– Наташа!.. Что с тобой??

Снова луч ей в лицо. Кровь. Вокруг рта, на подбородке. Он, нападавший, ударил её локтём в лицо, в зубы??..

– Наташа?..

Её тело вздрогнуло от рвотного спазма. По-прежнему зажмурившись, она вытолкнула изо рта какой-то тёмный комок; изо рта же плеснуло кровью. Кровь потекла и по подбородку, повисла тягучими каплями. Владимира накрыло ужасом: тот, нападавший, так ударил Наташу в челюсть, что она откусила себе язык??

– Наташа???

– Ввввовк… – разлепила вновь губы она – Я ему ухо откусила.

Луч фонарика с лица метнулся под ноги. В лужице и каплях крови в лежащем кусочке нельзя было определить, ухо это или что; но явно не кусок языка. Да, какой язык – она же говорит! Владимир судорожно и глубоко, облегчённо вздохнул. Ну, ухо не ухо… не всё, во всяком случае; но, кажется, порядочный кусок!

– Ничего-ничего!.. – он засуетился, – Возьми платок, вытри лицо. Есть у тебя платок? На мой. Ооо!!

Только сейчас, неловко повернувшись, он почувствовал такую резкую боль в спине, в верхней части лопатки, куда ударил нападавший, что аж присел. А чем ударил?..

Сразу нашлось и орудие нападения – большая палка с торчащими на конце гвоздями, которую он вначале принял за когтистую лапу. Гвозди. Чччёрт… Потрогал их. В крови. В его крови. И лопатке горячо и скользко. А целил в голову.

– Наташа. Быстро приводи себя в порядок – мне нужна твоя помощь. Надо мне перевязаться срочно. Поможешь.

Достал у неё из кармана куртки скомканный бинт, который так и не использовал для перевязки умирающего Виталия Леонидовича. Теперь он пригодится.

Так всё глупо и больно…

* * *

Валерка, спотыкаясь, периодически падая, приглушенно скуля, бежал между коттеджами. Орать он уже перестал, чтобы не привлечь внимания; хотя орать хотелось – дико саднило ухо, и, лапая его грязной липкой ладонью, он с ужасом уже установил, что доброй части уха как не бывало, вместо него какие-то рваные ошмётки!..

Аааа, как больно!! Аааа!!! Нет-нет, нельзя орать; тут, бля, хватает желающих добить пораненного и неспособного защищаться. Это, бля только кажется, что все коттеджи пустые, чёрные и безлюдные; знает Валерка – есть тут, есть… коллеги, бля!

Нет, не орать! Но как же больно!!

Это… баба; он мельком её увидел, когда оттолкнул и потом ломанулся к выходу. Баба, точно. Ему ухо… отрезала? Ааа, нет – он рванулся – у неё голова ещё мотнулась, но ухо было как в клещах! – откусила, стерва, ухо, оторвала зубами! Откусила… Кто ж знал, что там ещё и баба?!

Да. В сто первый раз – всё зло в мире из-за баб, теперь в этом Валерка окончательно убедился!..

Но как же больно! Проклятые бабы, в них всё зло…

ПРОДОЛЖЕНИЕ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Под лучом от мотоциклетной фары метались тёмные дома. Негромко трещал надёжный Судзуки, мча их с Наташей по пустынным ночным улицам к дому. Ни патрулей, ни прохожих – город как вымер. И хорошо – сейчас совершенно не климат с кем-то объясняться. Домой – затопить печку, накипятить воды; согреться и промыть рану; перевязаться, благо дома есть и аптечка, и, на худой конец, чистые простыни. А завтра найти больницу – должны ещё функционировать больницы-то. Хотя бы за деньги. Центральная, хотя бы. Сейчас туда нельзя – ночью стрельнут не разбираясь…

Несмотря на отчаянно болевшую лопатку, Владимир всё же сделал крюк, чтобы подъехать к дому со стороны тех улиц, где меньше всего можно было ждать посторонних.

Вот и дом. Заглушил мотоцикл. Слезть с Судзуки было ещё той проблемой – куртку-то свою отдал Наташе; чтобы самого не продуло по дороге он искал в этом брошенном коттедже что-нибудь плотное, желательно куртку; прямо видел её: большую, кожаную, на меху желательно… не нашёл, конечно; коттедж был вынесен подчистую, осталась только мебель, и та битая. Тогда просто-напросто срезал с дивана плотную обивку, и завернулся в неё; в том числе и руки, и, главное, грудь. Из той же обивки нарезал – нарвал лент; и Наташа помогла ему этими лентами перевязать обивку на руках, на груди. Стал он похож на мумию; но тут было совсем не до смеха – нужно было по ночному холоду добраться на мотоцикле до дома. Вот, добрались. Начал сматывать с себя эту задубевшую «обивку», Наташа помогала.

Ага, дверь в подъезд заперта, и никто не дежурит…

Последнее время жильцы из дома усиленно линяли кто куда, чувствуя в городе нехорошее; и дежурства на дверях прекратились, но пара квартир, кажется, оставались жилыми. В том числе «старшего по подъезду» – того пузатого дядьки, что встретил Владимира тогда, по приезду в Оршанск.

Попинал в дверь – железная, бесполезно… Где же его окна? А, вот. Отыскал несколько камешков и стал кидать в окно, благо невысоко.

Дзинь. Нет реакции. Дзинь. Больно как замахиваться… Дзинь! – ещё раз. Ишь ты, чуть не выбил. Ну что, если сейчас не откроет – реально выбью ведь! Подыскал уже вполне себе увесистый камень, когда там, в окне, затеплился свет – от свечки или от керосиновой лампы. Мелькнула чья-то тень в окне.

Через некоторое, не слишком короткое время, за дверью подъезда заскреблось, и хриплый голос спросил:– Кто?..

– Я это, я, Максим Григорьевич, Владимир! Из тридцать второй.

– И что ты хочешь?

Владимир аж растерялся:

– Домой хочу! Откройте.

– Я что, каждую ночь буду к дверям бегать? Тебя несколько дней не было. Домой он хочет!.. – и, вроде бы удаляющееся шорканье ног.

– Э! Эээ!! – Владимир затарабанил в дверь кулаками, и тут же сморщился от боли в лопатке, – Откройте сейчас же!

– Не нанимался я тебе… швейцаром тебе тут… – послышалось из-за двери уже глухо.

Вот сука! Такой ласковый был, когда Владимир приехал и одаривал его сигаретами. И потом – когда подкидывал что из продуктов, угощал коньяком. Что-то в городе поменялось в эти дни, явно. Какое-то новое измерение наступило; что как отрезало всё, что было в прошлом. Только каждый за себя. И для себя.

– Эээ!! Максим Григорьевич! Макс! Открой, shit!! – за дверью молчание.

Сука! Как меняются люди! Да нет. Он такой и был!

Развернулся спиной, несколько раз грохнул в дверь каблуком, глядя на испуганно стоящую у мотоцикла Наташу. Тут явно теперь по-другому надо! Вспомнил, как выражался Сашка Меньшиков, «Шалый»:

– Э! Открыл быстро, падла!! А то сейчас высажу тебе окно кирпичом нах. й, гнида тупорылая!..

– А я тя щас с обреза!! – тут же послышалось из-за двери. Но Владимира уже несло:

– …а завтра подъеду с парнями, и повесим тебя, суку, прямо перед окнами, понял?? Готовься, мразь, мыль верёвку!! – постарался добавить в голос побольше зверства. Собственно, сейчас он и вправду верил что так и сделает – сейчас высадит ему стекло, а завтра смотается за пацанами, возьмёт квартиру штурмом и поступит с этим Григорьевичем, как он того заслуживает, с сукой!

– …давай, доставай свой обрез; посмотрим, у кого ствол круче!!

Ах ты ж чёрт… – подумалось, – Как же хреново без ствола-то!.. А ну как у этого гада и вправду обрез, вдруг и вправду рогом упрётся?..

Но у Максима Григорьевича кишка оказалась тонка: за дверью заскрипели засовы. Дверь под лучом фонарика дрогнула и приоткрылась на щель. Владимир тут же подставил ногу, не давая её вновь закрыть. Посветил внутрь – ну да, этот, «старший по подъезду», кутается в махровый халат поверх свитера и щурится от света в глаза; морда прикрыта медицинской маской. Никакого обреза у него, конечно, нет…

– А, это ты, Володя! Привет, не узнал тебя. Ездют тут всякие, не наоткрываешься же всем… эпидемия опять же. Заходи, заходи… – совершенно нагло переобулся Григорьевич, – А это кто с тобой?

– Это я, Наташа! Я дочь Виталия Леонидовича, вы меня помните! – вписалась Наташа.

– Аааа, Наташенька, здравствуй! – прям расцвёл толстый дядька, и совсем открывая подъездную дверь, – Давно вас не видно было, аж почитая с самого… с самого начала. Только записочку вот насчёт Володи, и всё… Как папа, как Анжелика?..

– Папа погиб… – раньше, чем Владимир успел дёрнуть её за рукав, брякнула Наташа.

– Что-ты-гово-ришь??.. – очень изумился Максим Григорьевич, сдвигая маску на подбородок – Сам Виталий Леонидович?? Как же так произошло??

– Несчастный случай! – буркнул Владимир, и, уже не скрываясь, отчётливо дёрнул Наташу за рукав, призывая её не болтать что не надо, – Вы идите, я сам подъезд закрою. Мне ещё мотоцикл закатить надо.

– Ах ты, ах ты… – по бабьи захлопал себя по ляжкам руками в длинных рукавах халата Максим Григорьевич, – Ну надо же… прямо несчастный случай… а остальные, домашние ваши?..

– У остальных – всё нормально… – выдавила из себя Наташа.

– А, ну да, ну да, у остальных – нормально… – видно было, что «старший по подъезду» не поверил ни одному слову. Он поднял со ступенек чадящую самодельную лампу – их заправляли какой-то дрянью из дизтоплива с добавками, – и, покачивая головой, потопал вверх по ступенькам, – Подъезд, Володя, запри тщательно… Как-то ты одет легко, а…

Владимир вкатил мотоцикл, поставил его на подножку; запер на задвижку подъездную дверь.

Ну, теперь домой. Там печка и вода, дрова тоже есть.

– Наташа, ты сейчас не дома…

– Я – дома, это тоже наш дом!

– …не среди своих, я хотел сказать; потому думай, прежде чем что-то говорить!

– А что? Я его давно знаю, и он меня… они тут давно живут; он папу знает ещё с …

Стали с ней подниматься по лестнице.

– Много чего в жизни поменялось, как ты могла уже заметить! Старые знакомства… очень пересматриваются сейчас. Подвергаются ревизии, так сказать. Не надо сейчас… лишнего болтать!

– Я не болтала! – Наташа, строптиво, – Я только сказала, что папа…

Вот что на неё нашло? Зачем эти препирательства?..

– А зачем ему это знать??

– Я просто сказала… Что значит «зачем»?? Просто сказала. Он же может знать. Просто знать.

Вот и дверь. Так, ключи… Наташина упёртость стала чуть подбешивать, если бы ещё не усталость…

– Не надо. Не надо никому ничего «знать», что им остро не необходимо. Вот и оповещать этого Григорьевича, что твой папа погиб было совсем не обязательно.

– Я не «оповещала»! Я просто сказала. Почему не ска…

– Тихо! – Владимир закрыл ей рот ладонью, – Помолчи!

В тишине подъезда отдалённо, но явственно прозвучал звонок телефона. В чьей-то квартире. Ого, телефонная сеть действует… Ладно. Надо будет с утра Диего позвонить – как там с кабаком, не разгромили? Диего, возможно, и с врачом поможет…

– Вовка! Почему ты так со мной!!

Они уже вошли в квартиру. Заперев дверь, Владимир сразу стал заниматься печкой.

– Как?

– Резко так. Я… я очень много сегодня перенесла. Очень! Папа… – она всхлипнула, – Тут всё так знакомо… вот коврик, я его с детства помню, мы его только в коттедж не забрали… А папа погиб! И все остальные. Вовка! Все! Всё – сегодня! Во-овка!

Она зарыдала, в который уже раз за сегодня.

– Во-овка! Не надо так со мной! Не на-адо!!

Владимир, стоя на коленях, подкладывал щепочки в разгорающееся пламя в открытом зеве печки. Фонарик лежал на столе, светил в стенку. Выстыла квартира, выстыла… От разгорающегося пламени по лицу его метались тёплые блики. Ничего, сейчас растопим… переоденемся.

– Вовка?

– Ну чего… – он закрыл заслонку, чуть выдвинул поддувало, – Наташа. Я знал, что чем-то таким и кончится. Я советовал Виталию Леонидовичу уходить – в деревню или в подполье, не светить… этим… благосостоянием. Либо же садить в осаду полноценный гарнизон; скажем, моих же мальчишек. Он отказался. Сейчас мы имеем следствие. Это – просчитывалось…

– Вовка!! – с надрывом, – Ты не должен так про папу! Он ни в чём не виноват!..

– Разве я говорю, что он в чём-то виноват?.. – попытался вставить Владимир, но она уже не слушала:

– …он хотел как лучше! А его убили! Ты понимаешь!! – его убили сегодня!! Он… папа мой – умер на моих руках! Ты-это-понимаешь??? А ты говоришь!!..

Её стало трясти, и плач перешёл в оглушительные рыдания. Вот так вот. Хорошо так держалась всё это время – и вот тебе. Впрочем, психологически это понятно – сейчас она почувствовала себя в безопасности, «почти дома», – и её отпустило… Посттравматический синдром, вторая стадия. Пусть выплачется.

– … всё было хорошо! Всё! А потом!.. Ты не должен так! Нееет!! Папа ни в чём не виноват!! Папа! А ты, а ты!..

«Третья стадия – экспресс-поиск виноватого…» – понял Владимир, благо такие вещи они в универе по психологии проходили, – «Не исключу, если виноватым буду назначен я… Человеческое сознание способно ещё и не на такие повороты…»

Теперь он принёс из ванной ведёрко с водой, в которой на поверхности плавала тонкая корочка льда. Поломав корочку, зачерпнул воду керамической кружкой с весёлыми котятами на боку, жадно выпил. Часть воды перелил из ведра в чайник, поставил на печку и его, и ведёрко. Хорошо, что был у Виталия Леонидовича в старой квартире «просто чайник», ещё по приезду отметил; многие ведь, как привыкли к электорочайникам, так и готовят чай в кастрюльках, он видел…

– …если бы ты не уехал тогда, если бы не бросил меня… Может быть, мы бы и отбились!! Ты не должен был уезжать тогда, оставлять меня одну!! Тем более в моём положении! А ты – уехал!

«– Ну вот. Не хватало ещё, – подумал Владимир, – стадии «Все вы, мужики, одинаковые!!», как это водится у истеричек. Но Наташа не истеричка, нет, просто ей реально сегодня досталось.»

Подошёл к ней. Хотел дать пощёчину для отрезвления; но в последний момент сдержался и только сильно тряхнул её за плечи:

– Прекрати! Меня сегодня самого дважды чуть не убили – в том числе и из-за тебя. Ты понимаешь, что я из-за тебя приехал – не из-за Виталия Леонидовича??!

Затихла.

Реально ведь – если бы не он, была бы она сейчас не здесь, в относительной безопасности, рядом с быстро теплеющей печкой, – а лежала бы в бетонной коробке рядом с холодным телом отца. А если бы рискнула и пошла бы к коттеджу, или попыталась бы добраться сама до города – то и чего похуже. Брошенный, разграбленный коттеджный городок, как видно, был отнюдь не необитаем; в нём водились такие «крысы»… одна из которых чуть не проломила Владимиру голову.

Ценить надо что имеешь. Ценить.

За окнами профырчала легковая машина, отдалённо мазнув светом фар.

Вскипел чайник, Владимир всыпал заварку. Потрогал воду в ведёрке – горячая. Наташа всё всхлипывала, свернувшись калачиком на диване, не раздеваясь.

– Наташа. Наташа, слышишь! Пойдём, я тебе полью, руки вымоешь.

– Оставь меня, я ничего не хочу.

Чёрт побери… Как всё несправедливо устроено. Он, по сути, спас её, Наташу; рискуя жизнью, вытащил её из этой кровавой передряги в коттеджном посёлке – и сейчас от неё ни помощи, ни поддержки… а ведь он реально ранен! Надо вымыть хотя бы руки, на которых ещё оставалась и грязь с земли, и засохшая кровь её отца; снять свитер, майку; осмотреть, промыть и перевязать ему рану. Всё это совсем не шутки, всё это может плохо кончиться – а она «я ничего не хочу!»

Владимир почувствовал нарастающее раздражение. Да, он любит Наташу; да, она ему дорога; тем более сейчас, после того, как он узнал, что у неё будет его ребёнок; да, он понимает, сколько она сегодня перенесла – но сейчас ему нужна её помощь, конкретная помощь – переодеться, перевязаться; а Наташа что, настроилась страдать, жалеть себя??

– Наташа! Я всё понимаю. Наташа. Я прошу тебя собраться, мне нужна твоя помощь!

– Я… я не могу. Я-ничего-не-могу. Я хочу уснуть…

– Наташа!! – это уже было сказано почти зло, – Соберись, я сказал!! Тебе нужно помыться, переодеться. Здесь, я видел, были твои вещи. Пальто вот… Мне нужна будет моя куртка. И мне нужна будет твоя помощь!!

– Вовка. Я ничего не могу. Давай всё завтра…

Подошёл к ней, взял её за шиворот небольной рукой, потянул. Ещё потянул – и стянул её на пол с дивана. Свалилась.

– Что ты делаешь?? Ты с ума сошёл??

Теперь он видел перед собой другую Наташу – злую, разгневанную. Да, она любила его. Любила тогда, в той жизни – комфортной, уютной, цивилизованной. Где готовить чай было обязанностью прислуги. А теперь всё слишком резко изменилось – и она ещё не приняла эти реалии; и смотрит на него почти ненавидяще. Но ведь ему действительно нужна её помощь, и ей тоже обязательно нужно и умыться, и попить горячего сладкого чая…

В ночной тишине отчётливо было слышно, как лязгнула дверь в подъезде.

Владимир насторожился – ещё какой-то загулявший жилец?..

Оставил Наташу, подошёл к входной двери, прислушался. Рука автоматически потянулась за пистолетом – нет пистолета… Почувствовал себя голым. Совсем плохо без пистолета, совсем!..

Ага, шаги по подъездной лестнице; несколько человек, невнятный приглушённый разговор.

– Вовка?.. – из-за спины Наташино. Отмахнулся, прислушиваясь.

Остановились на его лестничной площадке. Опять невнятный разговор. У Владимира сильно забилось сердце. Непроизвольно, как молитва, проскочило в голове почти умоляюще: только бы не к нам; хватит уже на сегодня событий! Сейчас бы напиться чаю, и чтобы до утра никто…

В дверь тихо, вкрадчиво постучали.

Владимир затаил дыхание.

Постучали чуть сильнее; и голос соседа:

– Володя… Владимир! Э-ээй? Володя!

Мазнул сзади свет. Обернулся – Наташа стояла за спиной с его фонариком в руке. По тому, как дрожал световой круг, было видно, что её трясёт. Кто бы это?

– Володя. – из-за двери, – Тут патруль от Администрации, по проверке паспортного режима. Всех… жильцов проверяют. Открывай, пожалуйста.

Владимир облегчённо вздохнул. Ну, если так… это не страшно. Патрули и раньше, бывало, заходили; и обычно ночью. «Проверка документов». С мувскими всё «шпионами» боролись; да смотрели где и что слямзить у простодушных обывателей. Словом, ничего необычного. Кроме… кроме, разве что того, что как-то «вежливо» они… по лестнице поднимались тихо, разговор вполголоса. Обычно патрули – что Администрации, что Верного Вектора, – вели себя намного более бесцеремонно: гоготали, лязгали затворами автоматов, демонстрируя кто тут хозяин; пинали в двери, во весь голос матерились. А тут – тихо так… Но – сосед же говорит, что патруль. И кому бы он ещё был нужен? Да и… какие варианты? За дверью явно не отсидишься, с этажа не сбежишь. Да и с какой стати? – документы у него в порядке: разрешение от Администрации на проживание, пропуск. Даже оружие не надо прятать – нет оружия. Наташа без документов? Так вот как раз этот случай, про нападение на коттедж неизвестных, патрулю и расскажем. А её личность и он подтвердит, и Геннадий Михайлович, да и любой жилец подъезда – если тут кто ещё живёт. И всё же он медлил…

В дверь пнули; и незнакомый хамский голос:

– Долго тя ждать?? Открыл, быстррро! Документы к проверке!

Ага. Ну вот.

Владимир вздохнул, щёлкнул замком, открывая. Первым вошёл Геннадий Михайлович; уже не в халате, а в тёплом тренировочном костюме и в наброшенной на плечи зимней меховой куртке. В глаза не смотрит…

За ним – ещё один, и ещё. Но в форме только один, он же с автоматом. А у первого, вошедшего за соседом, реально уголовная рожа, хотя и прикрылся шарфом… Разглядеть особенно не получилось: у всех вошедших мощные фонари, существенно более яркие, чем карманный Владимира в руках у Наташи; их лучи сразу упёрлись ему в лицо, ослепляя.

– Ты Владимир? Документы, оружие.

– Я. Документы – сейчас; оружия нет.

Из тесной передней прошли все в комнату. Владимир подошёл к Наташе, достал из кармана её куртки документы.

– Не бойся, Наташа, это – патруль…

Какие рожи у этого патруля… – подумал про себя. Но – автомат, форма; во всяком случае у одного. Третий из незнакомцев не засветился, всё в тени. Ну а какие у них должны бы быть морды…

Неожиданный удар Владимиру в солнечное сплетение сбил дыхание и заставил его согнуться.

Ещё удар – в лицо; удар в колено – он упал на пол. Тут же пинок в лицо.

– Что вы дела… – крик Наташи, тут же оборвавшийся звуком удара.

Удар в голову; настолько сильный, что он на секунды отключился. Когда сознание вернулось, он лежал ничком на полу, и кто-то, придавив больно его коленом в спину, пыхтя, застёгивал у него на запястьях завёрнутых назад рук браслеты наручников. Перед лицом топтались ноги в ботинках, грязных, в мокром снегу.

Браслеты застёгнуты на завёрнутых назад руках; очень больно рану; теперь Владимир полностью беспомощен.

Один из незнакомцев опускается перед ним на корточки; хватает его за волосы, поворачивает к себе лицом и шипит:

– Ну что, попался, морда??

Лучи фонарей мечутся по комнате; один из них на мгновение осветил лицо незнакомца, и Владимир тут же узнал его: «Белый», тот самый белесый парень, дезертир, сослуживец благополучно зарезанных в Никоновке двоих парней; не так давно «приглашавший» его, Владимира, к некоему криминальному авторитету… к Кресту, кажется. Диего ещё говорил, что надо обязательно идти… так и не собрался ведь; события пошли быстро. А он, Владимир, тогда вырубил этого, Белого, и чуть не убил – помешал Женька с его дурацкими джентльменскими принципами. И вот он сейчас здесь, и радостно щерится:

– Чо, сука, не ожидал?? Н-на! – и слепящий удар в лицо.

Визг Наташи. Голос, незнакомый:

– Эээ, соску не трогать пока. Как Крест решит. Пакуй её тоже…

Жёсткая, холодная и мокрая подошва ботинка придавила шею. Незнакомый голос:

– Ты, сука, совсем ох. ел. Если Крест приглашает к себе – ты должен, падло, бежать на полусогнутых. А если за тобой экипаж высылать приходится – то тебе, суке, совсем пизд. ц! Встал, быстро!

И жёсткий пинок в плечо, такой больнючий, что Владимир вырубается.