Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 132 страниц)

В конце концов, особо негодующим можно было бы что-то и вернуть. Может быть. Частично. Вот – сберёг для вас. Скажите спасибо, да. Рискуя, можно сказать, жизнью! Если кто будет сильно «предъявлять».

Такие соображения он высказал как-то ночью жене Вале, и та с ним полностью согласилась: если люди всё побросали, что ж нам-то не поднять? Мы не гордые, мы наклонимся, подберём, что вы обронили. Вон, любовница этого… помнишь, импозантный такой мужчина; а она – со второго этажа, ну фифа такая, вертихвостка тощая, он ей квартиру снимал – упорхнула куда-то на своём Рено Меган, и уже два месяца не показывается – ты думаешь, она все свои шубки забрала с собой?? Ой, сомневаюсь, я, Максик, сомневаюсь я; надо посмотреть… ключи не оставили? Так это… Батареи же везде это, поразморозились; она могла того… затопить тех, что под ней. А мы же… Ты же… Тебя же старшим назначили – ты следить должен; это как бы… эээ… твоя обязанность. Следить. Или там – пришёл, скажем, патруль, и требует предъявить, не скрывается ли?.. Может не уехали, а срывается кто. Без прописки. А ты же старший.

– Во, Валь, правильно. Замок могли и патрули сломать, а?

– Ну. И я о чём.

Так у Валюхи образовалась прекрасная шубка из нутрии; и ещё полушубок «автоледи» из норки, очень красивый, но, сказать по-правде, смотревшийся на толстой Валентине как на корове седло… но красивый и дорогой.

Дальше – больше.

И всё бы было хорошо – приезжавшие «на проведать» и «на передать продуктов» зять с дочкой только нахваливали такого ловкого и делового папу, грузя в машину на обратный путь бытовую технику и шмотки. Ну и что, что сейчас это не работает из-за отсутствия электричества – придёт время, всё починят; а техника – вот она! Даже посудомоечная машина – да подружки Вальки помрут от зависти!

Уверенно себя чувствовать помогал и обрез одноствольного ружья, привезённый зятем. В случ-чего пугнуть хулиганов из окна – самое то!

Но вот с этим, с жильцом бывшей квартиры Виталия Леонидовича, получилось совсем нехорошо…

Парень-то, что вселился по записке Леонидовича, нареканий не вызывал – нормальный парень; Макс его и раньше, ещё пацаном, кажется, видел с хозяином квартиры, и ещё с каким-то толстым дядькой, коммерсом с Мувска, говорили. Приехал – проставился сигаретами; и потом время от времени чо подкидывал – от коньячка до картошки; на дверях дежурил – или дежурили приезжавшие с ним малолетки; Макс не возражал – главное, чтобы порядок был. Видел у Владимира и пистолет в подмышечной кобуре – это тоже уверенности придавало – случись какой наезд, будет кому за подъезд вписаться. Даже когда один из его малолеток подрался с фронтовиком-инвалидом Ромкой и навалял ему – тоже, в общем, претензий не было, поскольку и сам Ромка достал уже всех в подъезде, и Владимир же с пацаном, не будь дураки, слиняли больше чем на неделю с квартиры. Ромка с дружками приходил потом, орали, угрожали скрывшемуся автоматами и расправой – да так всё и кончилось ничем.

А потом этот, белесый субъект нарисовался – от него прямо пахло злостью, криминалом, опасностью… Тоже про Владимира выспрашивал. А Максу Владимир кто? – сват, брат? Всё и сказал: да, живёт; сейчас нету, съехал. Когда будет, не знаю. Всё как есть.

Тот поверил вроде; но бумажку с номером оставил – вот, позвонить, как вернётся. Строго. Кресту, типа. И строго же так в глаза посмотрел; так, что у Макса заледенело под рёбрами, как будто туда уже сунули бандитское перо, и сразу захотелось две вещи: уехать в коттедж к зятю и больше с этим «крестовым» не встречаться.

Но зять как-то без особого восторга отнёсся к перспективе переселения к нему тестя с тёщей; у него, говорит, и так сейчас друзья подселились; тесно; да и что икру метать – к тебе какие претензии? Приедет, – позвонишь. Опять же сразу перевести всё накопленное богатство, обстановку, возможности не было; и бросать квартиру на неминуемое разграбление также, конечно, не хотелось.

И потому Макс остался; и когда Владимир с дочкой Леонидовича вернулся; и вернулся в не самом лучшем, не в преуспевающем виде, а на мотоцикле, закутанный в какие-то тряпки, замёрзшие и испуганные; да ещё когда Наташа сказала, что Виталий Леонидович умер… В общем, Макс уже не сомневался нисколько, и, можно сказать, выполнил свой гражданский долг – позвонил по тому самому телефону. Какая разница кому? – его попросили, он и позвонил, что не так?

Тем более на том конце провода не стали, как он опасался, разговаривать «по уголовному»; а, напротив, вежливо ответили, выслушали, поблагодарили за сигнал; и дали понятные же, вменяемые инструкции: быть на месте, открыть подъезд опергруппе.

«Опергруппе», во! Тогда Макс окончательно уверился, что он поступил правильно, сообщив; раз тут всё так организованно; даже «опергруппа» – власть она и есть власть, неважно как называется, а мы, граждане, должны её всячески поддерживать. Правда же, Валя?

И Валентина с ним полностью согласилась.

Приехала «опергруппа»; он открыл, проводил к двери квартиры, сказал, что велели. Ну и всё – какие претензии-то? Он же их не бил, он вообще в это время вышел!.. Били что – это же не его дело, правда же? Забрали Владимира и Наташу. Ну, значит, что-то набедокурили они, сами виноваты!

Как их увезли – Макс с Валентиной, конечно, тут же в квартиру; пока кто-нибудь посторонний не влез. По тому, как увезли Владимира, можно было не сомневаться, что обратно он не приедет… Вот и ещё одна квартира образовалась, с добром всевозможным – печка была хорошая, чугунная, с трубами – её в первую очередь. Ну и так – по мелочи. И мотоцикл к тому же. А что?

А утром Владимир неожиданно вернулся… Один, правда, без Наташи, и вид по-прежнему у него был не очень; но вернулся. Привезли его хотя и не те, но «от тех»; были немногословны, проводили до квартиры – и уехали. И как прикажете в такой ситуации действовать?.. Хоть бы сказали чего, инструкции там… чего он вернулся, на каких правах?

Нет, вернуть печку бы можно было; с трубами; хотя Макс и повозился, перетаскивая её к себе и выламывая трубу из окна. Можно бы, да; но тогда пришлось бы откровенно признаться, что он у него в квартире того – пошурудил. Это было как-то… как-то не того. Да он и сам повёл себя неправильно, сразу стал наезжать, пугать там… кто он такой, в конце концов-то?!

Нет, вообще Владимира Макс уважал – дельный такой парень; обустроился по приезду нормально так, печку поставил; от призыва, надо думать, откупился. Вроде как и бизнес у него какой-то был; в общем – вертелся парень. Верченых Макс уважал. Опять же – который в нынешних условиях в бизнесе вертится, и преуспевает – тот, значит, рядком с криминалом ходит, и часто – с опасным криминалом! Недаром ствол-то у него! И эти – пацаны, дерзкие и злобные, как волчата. Так что, в общем, Владимира Макс уважал. До этого вот самого случая: как вернулся с Наташей весь ободранный, кривящийся от боли; и что Виталий Леонидович помре; и у Креста к нему какие-то претензии… ну, вернули его обратно – ну и что? К тому же вернули, как сразу отметил для себя Макс ещё в подъезде, отпирая дверь, без куртки и с пустой кобурой под мышкой. Так что… Что он, в самом деле, выступать ещё будет?? Попросил бы нормально – можно было бы поговорить. А тут ишь – развыступался.

И Валя его такие мысли также поддержала. Печку она уже спланировала своей своячнице предложить – у тех дом под Оршанском, а печка слабенькая и одна. Так что Макс прогнал Владимира, – и даже дефицитного дробового патрона не пожалел, пальнул в стенку – чтоб знал с кем дело имеет, и не возникал. Кто он теперь? Да никто.

Но вот когда вечером приехали эти… зверята эти!.. Макс реально обоср. лся.

Это же ясно было, что вызвал он их, чтобы с ним, с Максом посчитаться! Такого быстрого и жестокого расклада Макс не ожидал. Пацаны пацанами – но это же форменные волчата, вроде этих – «черноквадратных», про которых слухи в городе ходили один страшнее другого. Зарежут и не моргнут!

Потом в окошко стрельнули! В общем, поняли они с Валентиной, что всё – конец им пришёл…

Жить им оставалось, судя по всему, совсем ничего…

Надо было что-то быстро решать…

– Ты звонил ли этим… ну, этим? Ну, уголовным?? – в который раз уже спрашивала заполошно мечущаяся по проходам в квартире жена. А он так же в который раз отвечал:

– Да звонил же… Там адрес спросили, и суть дела…

– И чо?

– А потом сказали, что если ещё раз по этому поводу позвоню – щёки отрежут и хаш из них сварят! Тем же, это, интеллиХентным голосом так и сказали!

– Ужас какой, ужас! Может, они не поняли, кто и зачем?..

– Да не знаю я!..

– Что ж ты не сказал?

– Дура – я ж говорю: сказал им!

– А они?

– Дура, сказал же!

– А что такое хаш?

– Да откуда я знаю? Что-нибудь нехорошее!

– Ну ещё раз позвони… ну, извинись! – тресь! Чуть не свалился задетый задницей телевизор.

– За что??

– За что-нибудь извинись. Или это, Лёнчику, Лёнчику позвони; пусть они с Игорёшей приезжают, пусть заберут нас отсюда! Ма-аксик! Позвони Лёнчику! Страшно-то как! Зачем мы только печку эту взяли! Зачем ты только вчера стрелял в него!

– Валь, я в стенку стрелял, – ты же сама вчера говорила, что правильно!

– Так то вчера. Лёнчику…

– Я ж тебе говорю – телефон не работает больше! Отрезали! Да и не поедет Лёнчик…

– Ой-ой-ой!! Всё, убьют нас эти… хулиганы. Сожгут. Чувствуешь – уже воняет??

Действительно, чуток потянуло откуда-то горелой вонью.

– Ничего не сожгут, у нас дверь железная.

– Ой-ой-ой, убьют, я знаю – убьют! Сделай что-нибудь!

– Ничего не сделают – у нас дверь железная.

– У всех железная. Убьют! Ой, зачем я за тебя только замуж вышла!! Ой-ой-ой! Убьют!

– Не убьют.

– Убьют. Из-за тебя убьют! Ой-ой-ой! Ужас какой! Сожгут! Зарежут! Лёнчику позвони! Пусть…

– Не работает же телефон, говорю тебе!!

– …пусть приедет и заберёт! Ой-ой, зачем мы только тута осталися!.. Отдай им всё!!

– Они и так возьмут. Бандиты же. Ты же видела – все с пистолетами…

– Ой-ой-ой! Сделай же что-нибудь, ты же мужчина!!

В общем, своим завыванием Валя так довела и так-то еле живого от страха Макса, что когда за дверью послышалось какое-то шебуршание, его резко пробил понос, и он заперся «от всего» в вонючем туалете, и навалил в поганое ведро столько, что сам между делом удивился. Валил, сжимая в руках обрез – и думал: вот и конец пришёл тебе, Максим, старший инженер планового отдела ОршанскГипроПроекта, зарежут тебя прямо тут, на нужнОм ведре…

Но не зарезали. Пока. И когда он, минут через десять, ставший лёгким как пёрышко, показался из сортира, в квартиру до сих пор никто ещё не вломился, хотя горелым по-прежнему пованиволо.

Валентина сидела в кресле, закатив глаза и бессильно свесив с подлокотников полные, будто ниточками перетянутые в запястьях, руки. От неё тоже разительно пахло, но чем-то сердечным: корвалолом или валокордином.

– Лёнчику позвони… пусть заберёт… – только и прошептала она серыми губами.

Он прокрался к двери. Прислушался – тишина. Заглянул в глазок, опасливо – он смотрел кино-то, там в глазок часто стреляли, стоило только приблизиться. Нет, не было никого на площадке. И тогда он, замирая от ужаса и своей отваги, решил приоткрыть дверь на цепочку. Приготовил обрез…

Дверь приоткрылась на щелку; но дальше что-то мешало. В подъезде воняло горелым. Он толкнул – дверь ещё слегка подалась. Ещё. Он понял, что в дверь что-то упирается. Какая-то палка. Ну да: подпёрли, чтобы не убежали, а потом придут и убьют. Сожгут чем-нибудь, или взорвут – как в кино. Потолкал дверь – хОдит… Он вдруг почувствовал себя, как киногерой перед самым решающим в жизни, решительным испытанием. Возможно, после сортира. Крепким Орешком себя почувствовал. «Безумным Максом», как в боевике – коллеги ещё смеялись. Посмеёмся и мы ещё. Сейчас или никогда. Выбора-то нету.

Он на цыпочках метнулся обратно в комнату:

– Ва-аля!! – свистящим шёпотом, как будто на лестничной клетке могли услышать, – Валь! Бежим отсюда!

– Как? – она подскочила и стала розоветь.

– Там дверь подпёрта, но на площадке пока никого нет! Сейчас откроем – там шатается, – и вниз! Пробежим быстро по лестнице – и за дом! Там не поймают! И – к гаражу.

– Пойдём! – Валентина подскочила, лихорадочно стала хвататься то за одно, то за другое. Сбережения не забыть! Документы! Оружие – обороняться от этих бандитов!

Пробежала на кухню, схватила самый большой кухонный нож; Макс аж удивился её внезапной бойкости – Пойдём! Нам всё равно терять нечего, раз они приехали нас уби-ивать!

– Нечего нам терять, Валя! Прорвёмся, Валя!

– Прорвёмся, Максик!

* * *

– Во, Американец, держи! – отряхиваясь от пыли, Ромка-Рэм притащил, на ходу расправляя, довольно хорошую и большую кожаную куртку на меху. По её жестяным складкам видно было, что она где-то долго пылилась, тщательно свёрнутая и упакованная в пакет, и её почему-то не взяли с собой прежние жильцы, когда съезжали. А, ну ясно, почему не взяли – меховая подстёжка вся в лысинах, побитая молью; тряхнёшь – так и сыплется какая-то труха… Но всё лучше, чем плащ.

– У твоих соседей по лестничной площадке нашёл, Американец! Там не живёт никто, и замок сломан – а ты не знал?? И кто-то уже пошарился. Но на антресоли не лазил. А мне не в лом. Там ещё соль есть – три пачки, я у входа сло…

– Аааа, су-ка, чо ты делаешь??! – дико завопил пацанячий голос в подъезде, и тут же грохнул выстрел. Владимир подскочил, всю вялость сняло как рукой. Из соседней комнаты вылетел Женька, сжимая в руке Беретту. В руках Ромки тоже моментально появился ствол. Владимир автоматически лапнул висящую на боку кобуру – пусто… Что случилось??

Все вместе вылетели в прихожую, Женька первый, рванул, распахивая, дверь.

Мимо двери пятился Макс, Максим Григорьевич, и его жена, жирная крикливая тётка; одетые как «на улицу», с рюкзаками; и главное – они тащили с собой Алёну-Лёшку!!

ЗАГАДОЧНЫЙ ДИЕГО

На улице пахло свежим снегом и немного приятным запахом горящего дерева – из трубы, торчащей из окна Максима Григорьевича, лениво сочился сизый дымок.

– Отпусти, сука!! – орал Женька.

– Отпустил, быстро!! – Копец тебе!! – Быстро отпустил!! – Ты чё, падла?!! – орали пацаны около подъезда, окружая Максима Григорьевича и его жену.

– Разо-ш-шшлиись!! – по-змеиному, вращая глазами, шипел Макс; и ствол его обреза тоже вращался как будто синхронно с глазами, казалось, готовый выстрелить в любое мгновение. Его багровое лицо и бешеные глаза ясно давали понять, что только сделай кто неправильное движение…

Алёна-Лёшка всё ещё была у них. Прикрываясь ею, как заправские террористы, напрочь озверевшие соседи допятились до подъездной двери, и сейчас, оказавшись на улице, оказались прижатыми к стенке дома возле подъезда.

Все, сколько было у Уличных Псов стволов, сейчас целилось им в головы – Максу и его жене. Но никто не стрелял – у тех был несомненный козырь: они подло прикрывались «взятой в плен» девушкой.

Она не вырывалась – в неё, в её ярко-красный куртку-пуховик с обоих сторон вцепились муж и жена, соседи – террористы: Макс держал в левой руке пляшущий от возбуждения коротенький, как дуэльный пистолет, обрез Байкал МР-18; а его толстая жена, одетая в топорщащуюся на ней нутриевую волосатую шубу, вцепившись в ворот Лёшкиной куртки левой клешнёй, в правой держала у её горла здоровенный кухонный шеф-нож. Глаза у неё тоже были вполне себе бесноватые; и лезвие большого ножа подрагивало в такой опасной близости от горла Лёшки, и красная её рожа выдавала такое возбуждение, что видно было – это совсем не шутки и не пустая угроза: чуть что, да пусть хоть неожиданный громкий крик или выстрел – резанёт не задумываясь! Хотя бы просто от нервов.

Одно движение таким тесаком… кстати, на казавшемся теперь таким ужасно беззащитным тонким горле девушки уже было пара кровоточащих порезов, ясно показывающих, что дорогие соседи окончательно съехали с катушек…

– Оставь её, ты, дурак!! – снова повторил Женька, целясь из Беретты в голову Максу. Тот задёргался, и спрятался за Лёшку, выставив только дрожащую руку с обрезом.

– У-би-ри-ти пистолеты-ы-и! – завизжала толстуха, ещё крепче прихватывая воротник красной куртки-дутыша и потрясая ножом у самого горла девушки, – Убирииии-тя! Зарежжжу!!

Среди окруживших парочку террористов пацанов наступило некоторое замешательство. Оружие, конечно, никто не убрал; но и прострелить голову кому-нибудь из этой парочки тоже никто не решался: во-первых, их от страха и возбуждения так колбасило, дёргало из стороны в сторону, что было проблематично попасть точно даже вблизи, как они стояли; во-вторых, они, несмотря на грузные их туши, как-то умудрялись прятаться за красной курточкой Лёшки; в третьих, в кого не выстрели, второй… В любом случае, для кого-то и кроме парочки взбесившихся Вовкиных соседей это могло плохо кончиться.

А что они совсем взбесились, это было видно по их лицам. Теперь это были не лица мужчины и женщины, добропорядочных обывателей Оршанска, папы-мамы и дедушки-бабушки, приветливо здоровавшиеся раньше при встрече, – сейчас это были красные морды двух взбесившихся павианов, готовых убивать: круглые блестящие, постоянно двигающиеся, немогущие ни на чём определённом остановиться глаза, трясущиеся губы с пеной в уголках, дрожащие нож и обрез.

Они убьют, они обязательно кого-нибудь убьют, эти двое идиотов, бывшие ещё позавчера вполне, казалось бы, вменяемыми людьми! – понял Владимир, как и вся пацанва выскочивший на улицу вслед за террорюгами, тащащими Алёшку. Как она ещё им попалась!.. Дикая ситуация. Совершенно, совершенно дикая ситуация… Выстрелит или резанёт. Или и то, и другое. Судя по лицам, они ж ничего не соображают. Что это с ними? – наркотиками, что ли, обдолбались, или пьяные?!.

– Максим Григорьевич… Максим… Пожалуйста, послушайте меня!.. – попытался хоть как-то сгладить ситуацию Владимир. Хоть как-то понизить градус. Хоть чуть-чуть. Чтобы сволочь-сосед не грозил дрожащим обрезом, а сумасшедшая толстуха убрала бы нож от беззащитно белеющего горла в красном вороте. Но эта сука напротив… опять порез, и рука с ножом дрожит; и визгливое:

– Всеее!!! Па-ла-жили оружие!! Всее-е-е!!

Как же её зовут, истеричку?.. Здрасьте да здрасьте, как зовут и не удосужился узнать. И не истеричка она была вроде, вполне, казалось бы, нормальная тётка; да что с ними?? Ну, печка, ну, погавкался с ними вчера, ну… да уехали б сейчас – и живите тут, подавитесь… этой печкой. Что с ними??

А мужа и жену колбасило от ужаса, перетоплявшегося тут же в звериную жестокость:

– Все-е!! Бросили аружие!! А то! Сейчас её зарежем! И вас – всех! Всех! Всех!!

И опять – пляшущий ствол обреза, готовый плюнуть в лица свинцом. Или рублеными гвоздями – чёрт знает, чем этот дебил заряжал свои патроны.

И спокойное, какое-то отрешённое лицо Лёшки, почему-то отыскивающее глазами именно его, Владимира.

– Да мы вас! – Да вы покойники, покойники уже! Да вы охерели, уроды!! – Быстро щас отпустила её, ты, дура толстая!! – галдели толпящиеся вокруг пацаны, но стрелять никто не решался.

Все поглядывали на Женьку.

А Женька, ставший совсем бледным, вдруг опустил Беретту.

– Чо вам?.. Надо-то чо вам? Отпустите её – мы вас не трогаем же…

– Ага. Ага-ага! – бешеный каркающий голос соседа, – Все! Все, грю, аружие опустили!! Не! Положили на землю!! Все!! Положили!!!

Направленные на них стволы дрогнули. Пацаны переглянулись – друг на друга и на Женьку. Ещё пара стволов опустилось к земле.

А Макс понял! Он наконец понял – да, так и надо!! Как в кино! Они сейчас за эту девку-соплячку все оружие сдадут! Покладут на землю – в кино так всегда делают! – а он заберёт. Или Валя. Вот так вот! И пусть только дёрнутся! В глубине души, сжатой ужасом и готовой прорваться звериной жестокостью, рождалось такое же животное, дикое торжество: а, что, сволочи малолетние, бандиты, не ожидали!! Думали, будете нас жечь-убивать безнаказанно?? А вот вам!!! Все сейчас, как миленькие!!..

– Сла-ажили, грю, аружие на землю-ю!! – опять с привизгом закричал он, – Сий-час же!! Не покладёте – Валя, режь её!! А я – стреляю!!

Он теперь был уверен, что всё будет по его, что всё получится – покладут, покладут!! Всё получится – как в кино! – сопляки покладут свои пушки; ага, вон, уже переглядываются, – мы, главное, их соберём, – а потом поговорим! Ой, потом и по-го-во-рим!! Узнаете вы ещё Макса! Недаром на работе сослуживцы звали его, похохатывая в курилке, Безумный Макс – в честь героя одноимённого боевика!

Бледный Женька, видя пляшущее лезвие ножа у шеи подруги и бешеные глаза толстой тётки, сделал движение как бы и правда положить пистолет на затоптанный снег. К тому же как-то быстро стало темнеть.

– Макс, Максим Григорьевич! Валентина!.. Что ж вы делаете?.. – опять вмешался в «диалог» Владимир. То, что собирался делать Женька с командой – опустить, а то и правда, по киношному положить на землю стволы – этого никак нельзя было делать! Это называлось – пойти на поводу, сдать позиции, сдать преимущество… да чёрт его знает и помнит, как это называется, проходили же в универе основы переговоров с террористами, взявшими заложников; забыл, правда, уже всё – но здравый смысл-то остался: нельзя идти на поводу у террорюг, нельзя ослаблять свою позицию просто по их требованию, никогда и негде это до добра не доводило, Буддёновск и Первомайское тому примеры! Только переговоры с позиции силы; а если размен – то «не по требованию», а равноценный или в свою пользу! А Женька…

– Пацаны… – хрипло сказал предводитель Уличных псов, – Кладём оружие.

И первый положил на снег свою Беретту.

– Ты чо – еб. нулся?? – выкрикнул Шалый, – Ты чо делаешь??

– Кладём… Пацаны, кладём оружие… Э, вы – не троньте Алёнку!.. Видите, положил я пистолет! Не трогайте её!.. – каким-то не своим, просящим голосом произнёс Женька.

– Женя, нельзя так!..

– Не лезь, Американец!.. Отпустите её. А?..

Теперь все стволы были опущены; и кто-то, Лёнька, кажется, тоже положил свой обрез двустволки рядом с Женькиной Береттой.

Минута была решающей. Макс внутренне торжествовал: вот, вот! Вот она – правильная линия поведения!

– Эта… Пистолет свой мне сюдой подтолкни ногой!.. Живо, я сказал! И обрез – тоже! И остальные – пусть покладут оружие! Ну!! Кому сказал!

– Да я те щас в башку покладу, урод, нах!! – это Шалый.

– Валя! Ва-аля! – снова заверещал, сжимаясь, прячась за красную курточку сосед, – Если не покладут – режь её, а я – стреляю!! Пацан! Скажи им, чтоб поклали! А не то!..

– Не лезь, Вампир! Я же положил ствол – отпустите её! Я слово даю – не тронет вас никто! Хотите – уходите…

Владимир стоял за спиной Женьки и не знал что делать – события развивались слишком быстро, от жара он плохо соображал. Видел только в наступающих сумерках глаза девушки, смотрящие на него. А что можно сделать?? Его беспомощное:

– Максим Григорьевич!.. Отпустите её. Мы вам ничего не сделаем.

– «Не сделают» они!.. Знаю я вас – бандиты! Привёл сюда свою банду!.. Сжечь нас хотели, да?? Думали, сидеть и ждать мы вас будем?? – орал сосед, – Вот вам, вот!! Быстра все положили оружие!! И – ты, пацан, толкай сюда пистолет, я кому сказал!! И – расступилися, говорю!!

Женька мрачно толкнул Беретту ногой в сторону Макса-террориста; а пацаны чуть раздались в стороны. Теперь пистолет лежал в шаге от ног Лёшки.

– Женька, что ты делаешь, что ты делаешь, нельзя так!.. – только и прошептал Владимир.

– Ага. Ага-ага! – засуетился сосед, – Щас. Э, ещё разошлися!.. И – я сказал! – стволы все положили!! Положили, я сказал!

Ещё кто-то из мальчишек положил пистолет на снег; но стволы Фибры и Шалого по-прежнему были у них в руках.

– Ща… Щас я наклонюсь, возьму… – нервно болтал Макс, – И пусть только кто дёрнется! Валя её сразу, суку эту вашу!..

– Чё сказал?? За «суку» – ответишь! – это из группы пацанов, Женька смолчал.

– Счас, сча-ас!.. – Макс суетился, не зная как ловчей взять лежащий у его ног пистолет и не подставиться. Было неудобно – одна рука у него была занята обрезом, второй он держал Лёшку за ворот… Было страшно – могут и застрелить ведь! Наконец решился:

– Эта!.. Валь – держи её! Если чо, если кто двинецца – режь без разговоров!..

А сам отпустил ворот красной курточки, присел, и было потянулся к Беретте, другой рукой грозя обрезом.

– Ты, ишак тупой, ты не махал бы так стволом! Нажмёшь случайно – с тобой тогда никто уже разговаривать не станет!.. – это Меньшиков; он хотя и опустил пистолет, но не положил, по-прежнему держал в опущенной руке. Ствол обреза плясал теперь на уровне его живота, в четырёх-пяти метрах.

– Заткнись! – отрезал Макс, тянясь к пистолету.

– Только двиньтесь кто!! Зар-р-режу!! – проверещала и толстуха.

– Можно мне поучаствовать в дискуссии? – раздался вдруг рядом совершенно неуместный, казалось бы, в этой ситуации вопрос. Причём заданный совершенно нейтральным, спокойным тоном, так контрастирующим с шипяще-свистящими взаимными угрозами.

Макс дрогнул, и, не дотянувшись до Беретты, вновь выпрямился и спрятался, насколько мог, за девушку:

– Кто это тут??

Пацаны тоже заозирались, расступаясь.

Раздвигая их плечом, слегка прихрамывая, опираясь на тонкую, щегольскую тросточку, появился высокий человек в чёрном суконном пальто до колен, чёрных брюках, с повязанным «по-художественному» на шее чёрным же длинным шарфом. Голову его венчала мягкая меховая шапка с торчащим козырьком.

– Дядя Диего!.. – узнал его кто-то из мальчишек, бывавших в «Славе Регионов» и не раз помогавших ему там по хозяйству, – Диего! – Вы тут зачем? – Дядь Диего, не надо, мы тут сами…

Узнал его теперь и Владимир, – точно, Диего. Зачем он здесь? И неслышно как подошёл… Оно понятно – мы тут толпимся и галдим уже несколько минут, за это время можно хоть весь дом оцепить… эх, ситуация!

– Тебе что надо?? Ты – кто таков! Ты – тут зачем?? – затарахтел Макс, уставив теперь ствол обреза на него, – Шёл – и иди себе мимо!

– Я – посредник! – немало не смущаясь направленного на него ствола, отрекомендовался Диего, – Шёл тут, как вы справедливо заметили, мимо; и обратил внимание на происходящее. Синьоры! У вас всех, я вижу, накалены нервы; и я, во избежание кровопролития, решил предложить вам, уважаемые, свои услуги в разрешении конфликта!

– Чего??.. – тупо переспросила Максова жена, но чуть отодвинула лезвие поварского ножа от горла девушки.

– Ты чего припёрся? Зачем ты тут?? – посредник, нах!! – опять срываясь на визг, закричал Макс. Он злобно глядел на подошедшего, на его неуместные франтоватые усики и дурацкую тросточку в руке, затянутой в чёрную перчатку, которой тот, разговаривая, непринуждённо помахивал перед собой, – он ведь только что помешал ему поднять пистолет! Он, не задумываясь, сейчас выстрелил бы во франта; его удерживало только и исключительно то, что обрез был одноствольным; и, если в подъезде после выстрела поверх голов он ещё в суматохе успел перезарядиться, то сейчас выстрел, конечно же, будет уже последним! Чёрт принёс сюда этого!..

– Я-то? Как уже сказал – я выступаю посредником; я желаю бескровного разрешения конфликта! – повторил Диего, – Я – в первую очередь на вашей стороне! – подойдя совсем близко, заявил он Максу, и, обернувшись, строго сказал мальчишкам:

– Так, сейчас же все – три шага назад! Ну! Раз-два-три!

Сказано это было так уверенно, что они все, и Владимир в том числе, откачнулись назад – на три не три, но шага на полтора-два, расширив ещё круг напротив парочки террористов-соседей и стоявшего перед ними теперь в одиночестве Диего.

Потом, повернувшись к Максу и направленному теперь на него стволу обреза, он продолжил, по-прежнему помахивая перед собой лёгенькой изящной тросточкой:

– Вы, синьор, не беспокойтесь – у меня большой опыт в разрешении такого рода конфликтов; в том числе, надо сказать, и некоторый опыт посредничества на дуэлях; так что, если вам, querido amigo, вдруг понадобится секундант, сведущий в дуэльном кодексе, вы вполне можете…

– Ты чо несёшь, ты!.. – заорал Макс, – Какой нах дуэльный кодекс! Ты зачем?!..

– Я – помочь вам! – терпеливо, как маленькому, вновь пояснил Диего и тросточка его описала в воздухе замысловатую кривую, – Чтобы не случилось непоправимого. Сейчас мы всё сделаем ко всеобщему удовлетворению!

– Синьора! – обратился он теперь к толстой Максовой жене, смотревшей на него непонимающими выпученными глазами, – Вы чуть отпустите девочку, вы делаете ей больно! А вы… – теперь он обратился к Максу, и тросточка вновь описала красивый и плавный пируэт,

– Вы сейчас поднимите этот пистолет, и, будучи вполне вооружённым, сможете высказать свои дальнейшие пожелания, которые ваши оппоненты… – опять плавное движение тросточкой, на этот раз в сторону мальчишек и Владимира, – Я уверен, с интересом и пониманием выслушают…

– А?.. – Макс, сообразив, не переставая держать обрез направленным на пришельца, опять выдвинулся из-за туши своей жены и фигурки Алёны, и стал вновь наклоняться, собираясь правой рукой (в левой был обрез) поднять лежащий пистолет.

– Итак, поднимите же пистолет! – доброжелательно подбодрил его Диего, – А вы, querida señora, пожалуйста, будьте так любезны… – опять плавное движение тросточкой в воздухе, как дирижёрской палочкой…

-..!

Никто ничего не понял, просто не успел.

Движение было молниеносным, как бросок изготовившейся кобры; заметить его, а тем более отразить или уклониться было абсолютно невозможно: плавно двигавшаяся в воздухе тросточка внезапно превратилась в подобие разящей рапиры: в доли секунды выпад, как на показательных выступлениях фехтовальщиков, – и острый стальной конец изящной тросточки чётко и жёстко вошёл в правую глазницу Валентины!

Голова её мотнулась назад…

Мгновенно выдернув свою тросточку-оружие, – при этом из глазницы отчётливо плеснуло тёмным, – Диего мгновенно и очень сильно взмахнул ею в воздухе – тросточка описала правильный и красивый полукруг, свистнул разрезаемый ею воздух! – и обрушилась на ствол обреза, сбивая его вниз.

– Бах!! – стукнул выстрел; из ствола снопом ударило пламя – прямо в утоптанный снег под ногами, рядом с лежащим пистолетом, выбивая в снегу неправильную окружность.

Ещё мгновение понадобилось Диего чтобы, шагнув в сторону Макса, схватить левой рукой отворот Алёниной курточки и рвануть её вправо-назад, прямо на присевшего Макса, уводя от ножа в руке падающей Валентины.

Ещё шаг, – и он буквально выдернул девушку в сторону, но сам не устоял на ногах и упал на спину, увлекая за собой в сторону и Алёну…

Но это было уже неважно!!

Оцепенение от произошедшего длилось те же доли секунды! – как только толстая тётка с пробитым глазом отшатнулась назад, падая; как только ударил выстрел обреза – в снег, под ноги, не в кого-то! – пацанов как включили: они ринулись вперёд, к Максу и его жене, обегая Диего и Алёну.