Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 132 страниц)

«Финиш Витькиному авторитету» – подумал Владимир, – «Если он у него когда и был».

Староста снова стал серьёзным:

– Ну – пусть их. Молодёжь разберётся. Я всё же не понял: Вадим Рашидович… откуда у вашей жены и дочери ружьё? Кстати, их и видели, когда они с ружьём…

– …утаённым от сдачи! В нарушение Постановления Новой Администрации от мая сего года! – злорадно вставил юрист.

– … и где оно сейчас? И где оружие нападавших? Вот… автомат, говорите… – он с сомнением покивал на оружие Владимира, – А остальное? Мы слышали – тут чуть ли не бой шёл!

– А не знаю! – безмятежно ответил Вадим, – Делось всё куда-то! Иваныча ружьё я вон, ему вернул. Моё жена домой унесла. А остальное… куда-то делось! Я чо – пасти его нанимался? Спёрли может.

– Кто спёр?

– А кто-нибудь. И о ружье… – тут он уже зло посмотрел на своего недруга и квартиранта, юриста, – Это «по-ста-но-вление», как вы изволили выразиться, от Новой, то есть Мувской Администрации! А у нас тут ю-рис-дикция сейчас Администрации Региональной! И болт я ложил на мувские постановления!

– Это ты Громосееву расскажешь!

– Расскажу-расскажу, не переживай!

– А дочки ваши? Где? И жена? – это опять Борис Андреевич.

– Домой пошли, я же говорю. Отослал я их. Чо им тут делать.

– Ясно… Ну, завтра пусть в контору явятся. Нужно будет… эээ, показания снять. Вениамин, я правильно формулирую? Вот, к Вениамину Львовичу, он опросит и запишет. Может быть, завтра и товарищ Уполномоченный подъедет. А ружьё сегодня же сдать. На хранение. Мне.

– Ага. Щас! – Вадим метнул в него свирепый взгляд, – Щас я разбежался сдавать!

– Отказываетесь??

– Отказываюсь! А кто хочет забрать ружьё – пусть придёт и попробует!

«– Как бы ему со мной вместе не пришлось драпать!» – подумал Владимир, – «Довыступается ещё».

Но Вадим, видимо, знал что делал. Он тут же перешёл в наступление:

– Вот приедет Уполномоченный – с ним и будем разговаривать! Кстати, и не только о ружье! А и о многом другом, в частности, почему на помощь общине не явился ни представитель власти… то есть вы! Ни ваша «дружина»! Сраная! Ни этот сраный законник, никто!! И почему, да, почему после всего произошедшего, когда чурки, возможно, никуда не ушли, а только на время затаились, вы желаете забрать ружьё!

– Кстати, возникает вопрос… – нахально решил вклиниться в речь Вадима Владимир. Что уж там – нести пургу так нести! – Не с чьей ли подачи нападающие так уверенно нагрянули «на пригорок»! Не гарантировали ли им, что оружие, выданное дружине как раз для защиты населения, не будет в них стрелять?! Ааа??! – он грозно и победно взглянул на оппонентов, – Все эти вопросы надо будет поднять перед товарищем Громосеевым! Пусть разберётся!

– Да!! – обрадовано поддержал Вадим.

Староста заметно увял:

– Ну что вы… я понимаю. Ружьё – оно конечно… Давайте только не перегибать палку… Ты говоришь, что нет любви во мне.

Но разве я, ведя войну с тобою,

Не на твоей воюю стороне

И не сдаю оружия без боя?

Вступал ли я в союз с твоим врагом,

Люблю ли тех, кого ты ненавидишь?..

– Оооо, не начинайте только!.. – Вадим махнул рукой и вышел во двор. За ним потянулись остальные.

Разборка уже кончилась; Хронов ушёл умываться и чиститься в дом к кому-то из общинников; молодёжь, парни и девушки, перемешавшись, тусовались около церкви, оживлённо обсуждая произошедшее. И старшая часть населения Озерья тоже никуда не делась и также была здесь. Увидев выходящих из дверей старших, авторитетных в деревне людей, все притихли и стали подтягиваться к ним. Назревало «общение с народом». На Вадима, а особенно на всего перевязанного Вовчика и по прежнему не расстававшегося с автоматом Владимира посматривали с нескрываемым уважением. Ясно было, что происшествие значительно добавило им очков в глазах деревенских и «эвакуированных».

Староста, получивший недвусмысленный намёк на то, что произошедшее могут поставить и ему в вину, а главное, зная, что произошедшее – ещё не все печальные новости, что придётся рано или поздно обнародовать, был грустен. Конечно, пожалуй, нужно воспользоваться моментом и постараться сейчас всех «зарядить на поддержку», чтоб в присутствии Громосеева меньше вякали на местную-то власть… Тухачевский? Троцкий? Батька Махно? А, чёрт, они все плохо кончили! Ладно, будем импровизировать, благо аудитория достаточно внушаемая… Осветитель, свет на рампу!..

Борис Андреевич вышел вперёд перед односельчанами и поднял руку, призывая к молчанию.

– Дорогие односельчане! Вы видите какая беда обрушилась на наших соседей! Не время сейчас устраивать склоки и разбираться кто в чём виноват. В это тяжёлое для нас всех время, когда рядом лежат ещё тёплые тела бандитов, и мы слышим стоны раненых наших сограждан, нам надо…

СМЕРТЬ ЗА СМЕРТЬЮ

Укладывались спать. В забитое фанерой окно в пустой комнате на втором этаже хозпостройки по соседству с кельей Отца Андрея порывами бил по-осеннему уже сырой и холодный ветер. Было зябко. За стеной что-то бессвязно бормотал и ворочался пьяный священник.

Вовчик морщился, стараясь поудобнее положить перевязанные бинтами руки – под вечер у него поднялась температура и порезы стали болеть. Особенно серьёзна была рана в груди; хотя и осмотревшая её Алла, специально пришедшая из дома с фельдшерской сумкой, и сам Вовчик заверили Владимира что она для жизни неопасна, сейчас грамотно обработана, и через пару дней начнёт заживать. Но, конечно, на неделю-две о какой-либо работе придётся забыть.

Комнату чисто подмели; девчонки вместе с Владимиром сходили в деревню и помогли перенести из Вовчикова дома кое-какие вещи, призванные скрасить ночевку в неприспособленном помещении: спальные мешки, одеяла, пару матрасов, светильник. Владимир, не расстававшийся с автоматом, прихватил и свой «драп-мешок»: перспектива что сматываться придётся быстро и налегке была вполне реальна.

Поужинали горячим – благо «общинники» были рады угощать своих спасителей.

Остаться на ночевку «на пригорке» решили по нескольким соображениям: бандиты убили троих из семи мужчин общины, ещё двое, включая Отца Андрея были ранены и так или иначе никакого сопротивления оказать повторному вторжению не могли. И, хотя большая часть нападавших была убита или тяжело ранена, опасность что их укрывшиеся в лесу товарищи, хотя и лишённые теперь огнестрельного оружия и руководства, вернутся за ними и чтобы отомстить, была вполне реальна. Уцелевшие общинники так просили Владимира не бросать их, так жалобно и с надеждой заглядывали ему в лицо, что отказать было невозможно.

Девчонки из коммуны, во второй раз за несколько месяцев насмотревшись на трупы и лужи крови, да ещё после страшных новостей от старосты, ушли в деревню бледные, и увели Катьку, однозначно заявив что прямо завтра с утра «начинают переезд»; что будут обустраиваться здесь же – уже и пустующее помещение под «общагу» присмотрели. Конечно, если Вовчик и Владимир с автоматом будут тоже «в общине» – защите от хроновской дружины уже никто не верил. Владимир пока не озвучивал им своё намерение уехать в ближайшие день-два.

Собственно это было и в интересах самих парней, ночевать в церкви: нагрянь вдруг ночью Громосеев с «карательным отрядом» – появлялось лишнее время чтобы сделать ноги из теперь уже негостеприимной деревни – девчонок предупредили чтобы отсигналили. Кроме того нужно было поговорить, обсудить дальнейшие действия.

Четверых раненых бандитов, кое-как перевязав и связав, снесли в склад в той же постройке, до прибытия и решения как с ними поступать товарища Громосеева, – добивать их, несмотря на уверенность Вадима что «за этим дело не станет» никто, включая Хронова, конечно не стал.

Нападение, да ещё с такими жертвами, перевернуло всю до этого более-менее мирную и размеренную жизнь деревни. Обсуждений хватит на день-два, потом всё будет зависеть, как думал Владимир и как обсуждали с Вовчиком, от того с чем приедет Уполномоченный. Даст какие-то гарантии безопасности – например сумеет переловить по лесу сбежавших гастеров и примерно их наказать, – возможно всё и останется как было. Вот только трудно было предположить, чтобы Громосеев с никоновскими хлопцами, сумевшие всего-то прогнать южан от своей деревни, вдруг решат рисковать, отлавливать отчаянных теперь «гостей» по чужому лесу… Хроновская вот дружина однозначно устраивать что-нибудь вроде «прочёсывания» отказалась.

Не будет гарантий – будут сползаться, кучковаться вокруг центров силы. Уж очень страшно!

Пока что этой силой в деревне был вот он, Владимир с автоматом; несомненно – Вадим, к которому уже попросились «на переночевать» две особо перетрусивших семьи с детьми; Пётр Иванович с его двустволкой, – и, куда деваться, всё же и Хроновская дружина. Как-никак – а два ружья.

В общем здесь, «на пригорке», было надёжно. Хотя за церковью рядком лежали трупы бандитов; в самой церкви – тела убитых общинников: трёх мужчин и двух женщин; а в помещении склада стонали жалобно четверо раненых пленных, – всё же каменные стены, хороший обзор и второй этаж давали определённую уверенность. Ну и, конечно, автомат с боезапасом. Собственно, девки уже сегодня готовы были ночевать здесь же – так перетрусили; только что обещание Вадима отпустить на ночь в общагу Гульку с ружьём позволило отмазаться от такой перспективы.

Когда собирали вещи для ночёвки, Владимир зашёл и в баньку. Там всё было перевёрнуто. Ну конечно же, чёртов Альбертик, а то и Инна с Кристиной постарались – искали что ещё кроме автомата они с Вовчиком прятали в баньке. Прижать – не признаются ведь! Ну да и чёрт с ними. Скоро весь дом им останется.

– Как ты, Вовчик?

– Ничо.

– Нашёл свой нож-то?

– Девки вернули. У пацанов отняли – подобрали, поросята, прямо в крови, и хотели приватизировать. Вот фиг им. И мультик свой забрал с церкви. Вот насчёт второго ножа я всё думаю, Вовка. Ну, чтоб на голени. Как ты думаешь, если…

– Вовчик, плюнь. Хоть ты весь ножами обвешайся – решает огнестрел.

– Да знаю я… Но всё же.

– Насчёт Надьки – что думаешь?

– Насчёт Надьки… дааа…

Сообщение старосты что вот, мол:

«– Чёрная пелена накрыла наше прежде светлое Озерье – да, дорогие односельчане, не только в общине сегодня потери, это просто какой-то чёрный день, недаром и небо вот дождём плачет, – да, ушла сегодня из жизни и Надежда наша… нет, не в смысле «надежда вообще», а Надя, Надежда… Не выдержала нашей жизни, не… Да. Покончила с собой. Сегодня обнаружили её в сарае повесившейся…» повергло всех, а особенно девчонок из коммуны в шок. Сильнее чем побоище в церкви, страшнее чем шеренга трупов за церковью. То были чужие; Надька же была своя, к ней привыкли, с ней общались почти каждый день. Кто-то истерически вскрикнул. Кто-то зарыдал. Как, почему?? И почему именно сегодня?? Да как так???

– Повесилась… – скорбно повторял староста, – Сегодня ночью. Последние дни она была сама не своя… Вот, Мэгги… то есть Маргарита скажет…

Стоящая в толпе Мэгги печально кивнула. От неё отодвинулись, на неё посмотрели с ужасом.

– Да как же так, Мэгги?? Как это можно, – я её вчера ещё встречала, она ничо и никак… Чтоб Надька?? Да не может этого…

– Вот так вот… – скорбно продолжал староста, – Утром её сняли из петли… Я вот и сосед мой, Сергей Петрович. Увы.

– Мы и не знали, мы и не слышали ничего, вот ужас-то так ужас! – залопотала было тётка, соседка Мэгги и покойной теперь Надьки. На неё шикнули.

– Ночью. Ничего не сказала, встала и вышла. – без выражения сообщила Мэгги, – Я думала по нужде. Уснула. А утром…

– Депрессия, – авторитетно заявил тут же юрист, – Бывает. Суицидальные мысли на фоне бытовой неустроенности и отсутствия перспектив.

Снова заохали бабки, девчонки обступили Мэгги, расспрашивая. В этом галдеже почти незамеченным прошло известие что и бабушка, хозяйка дома старосты, тоже… нет, не повесилась, конечно, но упала в погреб. Сломала шею. Умерла. Сразу, да. «Вот такой вот ужас накатил на нашу с вами деревню, милые мои…»

Отслеживая реакцию, он подумал не будет ли уместным сказать стихами, что-нибудь вроде:

 
–  Мы видели, как времени рука
Срывает все, во что рядится время,
Как сносят башню гордую века
И рушит медь тысячелетии бремя,
 

Как пядь за пядью… – но потом решил не пережимать. Чувство меры – это ведь очень важно. И в жизни и на сцене. Впрочем, что есть жизнь? Та же сцена, лишь рознится объём зрительного зала…

– Марья Валерьевна убилась??! – вскрикнул чей-то, старушечий, голос. И все замолчали.

Староста говорил скупо и скорбно, но при этих словах по его щекам потекли слёзы. Все поражённо молчали. Староста плакал. Он не закрывал лицо, он смотрел то на односельчан, то как бы с упрёком поднимал лицо к сумрачному небу, – а по лицу потоком струились слёзы.

Все молчали. Страшно было смотреть, как молча, не всхлипывая, плачет серьёзный, уважаемый в деревне человек, мужчина.

Это было несложно. Плакать по желанию, когда нужно, Артист научился ещё в театральном институте. Для работы это было нужно; иногда помогало и в жизни – вот в таких вот обстоятельствах. Важно было не переиграть. Очень важно на сцене чувствовать зрителей, чувствовать когда паузу нужно прервать. Он и был сейчас на сцене, он чувствовал. И потому он, ещё раз взглянув на небо, повернулся и ушёл обратно в помещение. Молча.

Внутри довольно ворохнулся Дьявол. Он не питался душами убитых, нет. Глупости всё это. Нет никаких душ. Он питался эмоциями. И сейчас, когда буквально от нескольких слов потрясение и страх сковало людей, всех людей в зале, тьфу, то есть на площадке, сильнее чем вид трупов и крови; когда буквально несколько слов вызвали такой шквал эмоций – это было почище, это было «питательнее» чем… чем перерезать горло уже приготовленной жертве, наслаждаясь её ужасом и беспомощностью. Да, несомненно, это было питательнее. За счёт массовости, чёрт побери. Очень, очень… сильно! И приятно. Надо будет подумать над этим.

Зайдя за дверь, Артист достал платок и сильно потёр глаза – нужно чтобы были красные.

– И эта… – раздалось на улице, – Эта… Костьку моего никто не видел?.. Ведь не пришел вчера, паразит, ночевать!

– И Костька, что ли?..

– Спит, небось, где… но тута не пришёл…

– Морожин бы не проспал, нет…

– А правда, где Костька??

И голос Хронова:

– Я его вчера поздно на улице встретил. Попёрся в школу за какой-то надобностью на ночь глядя. Или в лес…

– Что ему бы в школе или в лесу ночью делать-то??

– … его могли вот эти вот чурки ночью и прирезать. В лесу. Они же рыскали тута.

– И очень просто!..

– Боже мой, боже мой, божемой…

В общем, спектакль удался, Артист был доволен собой. А этих – этих потом, как Громосеев приедет, сольём куда-нибудь. В Никоновку или в Оршанск. В ихнее ГеПеУ. А то этот, татарская морда, ещё угрожать надумал!

– Что насчёт Надьки думаешь? – снова спросил Владимир друга, – Могла она?

– Да ни в жизнь! Никогда не поверю!! Я же тебе говорю: на днях ещё подговаривала меня вместе сбежать в Оршанск, типа, у неё есть с чем! Планы всякие строила.

– Да. Вообще непохоже на Надьку. Случайность какая?

– Да какая нахер случайность, если повесилась? Бабка в погреб – это как случайность ещё проходит, а если повесилась – какая нахер тут случайность-то??

– Тихо, Вовчик, тихо, не кипятись, рана откроется. Температура, не? Пить будешь?.. Это я так, мысли вслух. Что ж тогда…

– Осмотреть бы её надо. Надьку. Осмотреть. Не верю я в суицид. Не-ве-рю!

– Юрист этот скользкий, говорят, осматривал.

– Юрист этот при старосте, я смотрю, состоит! Мало ли что он осматривал! Вот если бы Вадим! Или я. Или вместе с Вадимом… завтра! А, чёрт, это надо было сразу – теперь поздно!

– Лежи давай. Что бы ты там увидеть мог?

– Ну как чо? Есть всякие моменты… Если, к примеру, человек повесился – то посмертно у него вся мускулатура расслабляется, сфинктер тоже, ну и…

– И что?

– Описывается. А раз повешен – значит моча должна быть не только на нижнем белье, но и под висящим телом. Если его уже не мёртвым повесили. Опять же форма стронгуляционной борозды. Она при удавлении…

– Ты что, думаешь её повесили?

– Ну не сама же! Чтоб Надька?? Да ни в жизнь!!

– Кто же мог?.. ну, собственно, кто? Кто к мадам Соловьёвой подход на нас сделал? А?

– Хронов? Данунах. Хлипкий он. Если только не один.

– Мог и не один…

– Ещё это – где, говорит, повесилась? В сарае? На чём? На балке если – можно посмотреть, вдруг есть борозда. Если тело на верёвке в висячее положение затягивали, за верёвку, значит – должна остаться борозда по дереву. Если по металлу – должна взлохматиться верёвка. При просто повешении такого не бывает. Опять-таки с чего вешалась – чурбак там, или табуретка… У нас первую помощь при суициде судмедэксперт вёл, он много что рассказывал. Случаи разные…

– … только вот нафига? Чем бы ему, вернее, им, Надька-то мешала? А что тут несколько человек, я практически не сомневаюсь. Мадам бизнес-тренерша ещё.

– … и бабка – в подпол. И Морожин – пропал. А?

– Да. Старик, давай рассуждать логично…

На улице заверещала ночная какая-то птица, Владимир рефлекторно подвинул лежащий рядом автомат. Дежурства ночью организовывать не стали, положившись на каменные стены и дверь. Ну и, главным образом, на автомат. В основном на автомат, конечно.

Ночёвка на новом месте создавала некую непривычную атмосферу: ночь… через редкие разрывы туч луна иногда бросает невнятный свет на старую церковь напротив, за которой, они знали, лежали рядком трупы убитых бандитов, а в самой церкви – тела общинников. Несколько женщин, запершись там изнутри, готовили их к погребению. Где-то поблизости, возможно, шастали остатки разбитой банды, бродили неприкаянные души мадам Соловьёвой, Ромы, Морожина, Надьки, бабки… Но друзьям некогда было погружаться в атмосферу триллера, они мучительно пытались выстроить логичную последовательность событий в деревне, чтобы решить как вести себя дальше. И кого опасаться в первую очередь.

Хронов. Его шайка – трусливые, но, как и гопники в городе, опасные своим числом, единоначалием и озлобленностью. Староста со своей «пристяжью» – юристом и журналистом. Громосеев с «зондеркомандой» из Никоновки. Остатки гастеров в лесу. Возможно – ещё какие-нибудь бандиты, которых сейчас, с отсутствием кормёжки в городе, в лесах становилось всё больше. Кто наиболее опасен, от кого ждать удара? Всё зыбко, мутно, неясно…

– Вот смотри. Проф всегда говорил – и папа, кстати, тоже, – что если правильно выстроить цепочку событий и уловить их взаимосвязь, то скорее всего и решение само найдётся. Вот смотри, строим: мадам Соловьёва… кому она мешала?

– Да никому, в общем то. Тупая самодовольная дура.

– Ладно. Пусть никому. Но у кого на неё зуб был?

– Уууу. У многих. Она ж наглая была, старалась опустить всех… У тебя зуб на неё был – помнишь, ты рассказывал как с ней поцапался?

– У Андреича ещё. Я-то что. А он с ней крупно тогда зарубился. Но потом, правда, извинился. Может ещё кто.

– Потом Рома. Пропал. В отличии от мадам, Рому так и не нашли. Как он пропал, кому это надо было?

– Ну, это просто. Вместе с Ромой деньги пропали. Золото, в смысле. Он же всё на себе таскал, жлоб. Помнишь – хвастался?

– Помню. С Ромой действительно проще. В смысле ясно за что и почему. Но кто знал про золото? Мы – он проболтался. Его домашние. И… и тот, кому он золото на доллары менял – помнишь, у него в последнее время новенькие сотки и полтинники американские появились? Вот. Ну, ещё Кристина, например, могла кому проболтаться.

– Потом Надька… тут совсем непонятно.

– Ну, давай подумаем. Ты говорил, что Надька тебя уговаривала в Оршанск сматываться, что что-то ей тут, в деревне, неуютно стало. Почему? Вроде как с Мэгги подружки – а Мэгги и рядом с продуктами, и со старостой мммм… в хороших отношениях, так скажем. Что бы у Надьки вдруг тут незаладилось?

– Ну? Что?

– Надька с тобой стала зажигать. Откровенничать даже. А дальше цепочка: ты – Мэгги – староста. Могла она через Мэгги что-то о БорисАндреиче узнать эдакое… а?

– И появилась вероятность что мне передаст? Нннну… Вообще она про Андреича говорила что-то, невнятно и неконкретно что-то, но негативно. Что что-то с ним нечисто… Давай-давай, Вовка, копай дальше, интересно! Я тоже раньше любил детективы читать, а тут форменный детектив. Аввв!! Сука, больно… Ничо-ничо, это я неудачно повернулся. Щас я… Блин, представляю как завтра болеть станет. Хорошо ещё антибиотики пока есть. Ну, давай дальше!

– Вот. Морожин, эдакая ходячая деревенская газета, по всей деревне таскался, но, насколько знаю, чаще западал у старосты или у Борьки, где алкашня собирается. Вроде как они там свою бражку ставят. Но той ночью его там не было – они б сказали. Вот и смотри как всё выстраивается: во всех случаях, Вовчик, так или иначе староста замешан. Хоть каким-то боком. Соловьёва – она его при всех опустила, при людях, на тренинге своём. Надька – через Мэгги выход на старосту же. Морожин – тоже постоянно рядом тёрся. Бабка вдруг в подпол у старосты же упала – его домовая хозяйка. А сын её с семьёй что-то так и не едет с Мувска… Вот только Рома – непонятно. Но кто Рому грохнул мы узнаем только когда ясно станет у кого он золото на доллары менял…

За окном раздался вдали какой-то непонятный звук, похожий на приглушенный выстрел, потом ещё один. Вовчик встрепенулся, Владимир подобрал автомат и, выбравшись из спальника, подошёл к окну. Осторожно выглянул. Тишина и темнота. В деревне только лают собаки. Вернулся на место.

– Это всё так, Вовка. Но – вилами на воде писано. Бездоказательно. А что староста, вернее сказать Помощник Уполномоченного везде как бы завязан – так оно и понятно: он ведь представитель власти, он со всеми и общается. Не то что, Вовка, я твои выкладки отрицаю, нет, это я в порядке здоровой полемики.

– Да, Вовчик, я понимаю. Да, всё бездоказательно… О, вот ещё что: Хронова кто протолкнул в командиры дружины? Опять же он, Андреич. И теперь Витька у него на побегушках, это сразу видно… Знаешь что?

– А?

– Вот сейчас я эти выкладки сделал – и лично мне ясно стало…

– Что??..

– … что Андреич тихо-помалу подтягивает под себя в деревне уже не номинальную, не формальную, а реальную, «силовую» власть! Нет, ты посмотри: юрист и журналист всегда при нём, как охрана. Хронов – его человек, и гопники его будут делать что староста прикажет. Те кто рядом с ним, но не с ним до конца – как Надька, как Морожин… даже как квартирная хозяйка – пропадают, гибнут в несчастных случаях или «кончают с собой от депрессии»! Кто с ним зарубался – как Соловьёва, – погибают!

– Бляяя, триллер, хе. Не, Вовк, ты загибаешь. «Пропадают, погибают!.» Морожин мог где по-пьяни сгинуть, в натуре, к примеру, в лес забрести и быть прирезанным гастерами. Бабка – сама в подпол упасть, бывает. Рому могли за золото прикончить, много тут отребья с Мувска сейчас, за доллар папу родного продадут. Вот мадам Соловьёва… и Надька… тут реально непонятно.

– Вовчик, ты про принцип Оккама слыхал? Ну, «бритва Оккама»? Он, кстати, не японец был, как многие думают, а английский монах 14-го века. Так вот, он звучит как «не умножай сущностей без необходимости». То есть, если расшифровать и перевести на наш, родной посконно-матерный, то значит если что-то можно объяснить просто, уже имеющимися фактами, то это скорее всего суть и есть, и не надо для этого «множить сущности без необходимости», то есть выдумывать, что «а вдруг Морожин на ночь глядя пошёл в лес и там его волки съели» или «Надька ВДРУГ взяла да и повесилась» и «бабка в своём подполе вдруг взяла да и грохнулась, да так «удачно», что свернула шею» – и всё в один день. И что «случайно» моя рубашка рядом с трупом мадам оказалась; и что Хронов стал командиром с подачи Андреича… Заметь, Вовчик – везде, везде! фигурирует Андреич! И даже что наш Артишок его одного из всей деревни так люто невзлюбил – тоже неспроста!

– Бля, собаку сегодня не кормили!! Интересно, Инесса догадается, нет ли?

– Успокойся, дал я ему пожрать, когда с девчонками заходил… На край Зулька зайдёт, покормит. Так ты улови: вот по «принципу Оккама» всё в старосту упирается!

– Просто он – староста.

– Нет, Вовчик. Не просто… И вот что из этого следует…

– Что?

– Что… Первое – что мудаки мы с тобой, что всё эдак вот в деревне пустили на самотёк! Спрятались от «городских неприятностей» в деревеньку – и думали что «всё наладилось!» А надо было лезть во власть, понять надо было с самого начала, что так просто тут не отсидишься! Вообще НИГДЕ «просто так» отсидеться не удастся! Это раз.

– Ну?..

– И два: сейчас все, кто не со старостой и не с Хроновым, а что ещё хуже, им в оппозиции, очень и очень рискуют! Это кто: мы в первую очередь. Потом Вадим с семейством. В определённой степени Пётр Иванович: он постоянно критично настроен. И… и Илья. Ну, Аделькин пацан, что с Хроновым сегодня подрался. Мы все очень сейчас рискуем!

– Чем?

– Тем, что с нами может получиться как с Морожиным, с Надькой или как с мадам Соловьёвой.

– Да иди ты!! Хотя ты, конечно, грамотно всё разложил…

– Вот тебе и «иди»… И следствие из этих двух пунктов…

– Вовк, мне что-то даже страшно слушать это… продолжение.

– Придётся, Вовчик. Так вот: или нам всем сваливать отсюда… а сваливать особо-то всем и некуда, да и не согласятся, – если только нам с тобой на пару в Оршанск; или вступать в прямую конфронтацию с Андреичем, кем бы он ни был на самом деле. И – до победного конца.

– Я – за это.

– Но тут вылазит один очень неприятный момент… – я.

– В смысле?

– В смысле что вот-вот приедет Громосеев – и автомат не объяснишь. Выход на те трупы в Никоновке – это однозначно стенка! Бежать нам надо, Вовчик, бежать!!

Наступила тишина. Несколько минут было слышно только как ворочается за стеной батюшка, да через неплотно закрытое окно еле-еле доносилось как протяжно поют псалмы тётки в церкви. Вовчик лежал и смотрел в световое пятно на потолке от светильника, закрытого с боков картонкой, чтобы не давал отблеска в окно.

– Нет… – ответил он как бы через силу, – Я не уйду… Дом в Мувске бросил, где мама умерла… Жоржетта сбежала… теперь тут, бабкин дом бросить, деревню? Старичьё это, девчонок из шоу – хроновским долбоящерам оставить? Запасы, огород, посевы… Нет.

– Вовчик…

– Я всё понимаю. Тебе сматываться надо, нет вопроса. А я останусь. Постараюсь тут замутить, как ты и говорил, силовую конфронтацию со старостой. Вот переберёмся все в церковь, обособимся… Если совсем будет хреново – уйду в лес, в дальнюю нычку – я тебе рассказывал. На положение Лешего. Но это только в самом крайнем случае!

– Вовчик… ты пойми!..

– Нет, Вовка, я останусь. Предъявить мне им нечего, с автоматом меня никто не видел, напротив – вон, я весь порезанный… Девки – за меня. Катька опять же. Вадим со своими. Нет.

– Ну, как знаешь. А я завтра сдёргиваю отсюда. – подвёл итог беседе Владимир, и, ещё раз проверив автомат, завозился, устраиваясь на сон.