Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 87 (всего у книги 132 страниц)

ПРОИСШЕСТВИЕ НА БЛОК-ПОСТУ

Все стёкла, кроме лобового, были наглухо затонированы, и кто находился в машине, определить было невозможно. Владимир сразу обратил внимание на престижные, с массой нулей, номера с символикой Регионов – их стали выдавать вот совсем недавно.

Хлопнула передняя правая дверца, из неё появился шкафообразный молодой субъект в коротком чёрном полупальто, без головного убора. Джип ещё два раза настойчиво просигналил, призывая обратить на себя внимание; а крутящаяся маячок-мигалка продолжала бросать синие зайчики на окружающий ландшафт.

– Еее!! – рявкнул субъект из машины, – Есть тут начальство??

Из дверей блока к нему шёл уже человек в камуфляже, с капитанскими погонами; чуть отстав его сопровождал уже знакомый Владимиру бывший студент Глеб. Оставшиеся возле блока ещё несколько вооружённых автоматами солдат издали с недружелюбным интересом взирали на происходящее.

Не дожидаясь, пока те подойдут вплотную, амбал разорался:

– Чё за херня, я не понял??! Почему мы должны, бля, торчать тут на морозе, и ждать, пока тут у вас пройдёт какое-то, нахер, «мероприятие»?!! Вы чё, бля, обурели совсем, спец-пропуска не видите; какого хера мы должны десять минут только на проезд до блока терять; да ещё ни одна сука не сдвинется, пока не подвинешь! А теперь чо – ещё полчаса по второму коридору протискиваться?? Живо, бля, разогнали эту всю мразоту; ссука, кто старший блока?! нах, все завтра будете сопли на бруствер намазывать под Равнопольем!!

Было впечатление, что бугай едва сдерживает себя.

Но его разъяренные вопли произвели очень мало впечатления на подошедшего капитана. Приблизившись, тот рявкнул:

– Кто такие?? Документы!!.

– Ты чё, суко, спец-пропуск на лобовухе не видишь, ослеп совсем?? «Вездеход» который; и «оказывать режим максимального благоприятствования»! – вызверился бугай.

– … не слышал?? Документы, я сказал!! Кто такие? … Какие нах «спецпропуска»; тут я устанавливаю все и «спец» и «пропуска», и очерёдность проезда!!

Только тут Владимир заметил, что капитан изрядно пьян – когда он тяжело провёл ладонью по лицу, как бы стирая налипшую тяжесть, – да он еле языком ворочает! Глаза его с трудом фокусировались на оппоненте, руки дрожали.

– Вы чё, муд*звоны камуфлированные, не поняли?? – продолжал гнать волну бугай, – Какого хера мы сигналим-сигналим уже метров триста, и ни одна сука не помогла дорогу очистить?! Чем вы тут, бля, заняты, бухаете только?? Завтра, бля, будете яйца в окопах морозить, ушлёпки недоделанные!!

«– Это он зря…» – подумал Владимир, наблюдая как от такой подачи у его знакомца Глеба вспухли на скулах желваки, а правая рука в печатке без пальцев легла на предохранитель весящего на груди автомата, – «Не надо бы с вооружёнными людьми обострять, и уж точно «сволочить» их. Добром это не кончится. Но этот тип, видать, право имеет…»

Опять проведя по лицу ладонью, и, казалось, и правда стерев с лица признаки опьянения, капитан рявкнул:

– Документы, я сказал! Живо!!

– Да ты ох*ел, портянка вонючая; ты, нах, пропуска видал; какие ещё… – разразился очередной тирадой бугай в чёрном пальто; но тут же заткнулся, потому что появившийся из-за спины капитана Глеб сильно ткнул его пламегасителем автомата в лицо; ни то в скулу, ни то в щёку.

В толпе радостно ахнули. Послышалось несмелое «– Так его…»

Бугай и правда мгновенно заткнулся, и, отшатнувшись, схватился за лицо.

«– Что-то будет…» – подумал Владимир. Как-то не произвели на капитана впечатление разноцветные пропуска, видневшиеся в правом нижнем углу ветрового стекла джипа; а вот оскорбления, в том числе и сравнение с «портянкой вонючей», симпатий к прибывшим явно не добавили.

Непонятно, как бы события развивались дальше; скорее всего бугая бы ещё немного побили, явно давая ему понять, что «тут вам не там»; ещё как-то, наверное, вояки продемонстрировали бы свою власть – при полном одобрении собравшихся; и, скорее всего на этом «сеанс воспитания» бы бескровно закончился, – но тут «на сцене» появился новый персонаж…

Щёлкнула, открываясь, задняя дверца джипа, и на утоптанный грязный снег выпрыгнула молодая женщина, явно настроенная сходу переломить ситуацию и сразу дать понять, кто в этой жизни чего стоит, и кто в ней на самом деле хозяин.

– …Вы что, сволочи, делаете! Вы что себе позволяете??! Вы понимаете, с кем вы дело имеете, или вы обезумели совсем на этих дорогах?? Вы отдаёте себе отчёт в своих действиях, и с кем вы дело имеете; или вы совсем мозги пропили??.

Молодая дама была одета, по нынешним временам, пожалуй, как настоящая аристократка: тёмно-русые волосы ниспадали на шалевый воротник очень красивого мехового, явно из норки, полушубка «автоледи», достающего даме только до пояса, и позволявшего видеть её стройные ноги, упакованные в тёмные рейтузы и обутые в явно дорогие сапоги на высоком каблуке. Поджарую попку обтягивала короткая юбка, несколько задравшаяся при резком десантировании дамы из машины. На жестикулировавших во время возмущённой тирады пальцах рук поблескивали кольца. Много колец, как сразу отметил Владимир. Лицо с умело наложенным макияжем было бы, в общем, миловидным; если бы не выдававшаяся несколько вперёд массивная нижняя челюсть, делавшая похожей даму на лошадь, и не исказивший её лицо гнев.

– … избиваете помошника депутата Законодательного Собрания! Вы представляете себе, чего вам это будет стоить??

– Кто такая?? – опять рыкнул капитан; на него как-то не очень произвела впечатление перспектива «ответить за свои действия». Так же как и на солдата Глеба, который, отступив на шаг, с явно злобным лицом держал сейчас в руках автомат; и, казалось, с трудом сдерживался, чтобы не заехать стволом в лицо и роскошной даме.

Толпа испуганно-заинтересованно-потрясённо молча внимала происходящему…

– Я?? Вы что, меня не узнаёте?? Я – дочь депутата Законодательного Собрания Свободных Регионов Сторчак Оксана! А вот он, – она ткнула пальчиком в сторону так и державшегося за лицо бугая, – помощник депутата Тимщенко Валентины Сергеевны! И вы его только что избили!! Вы понимаете…

А ведь точно! – Владимир сразу вспомнил, где он видел это холёное надменное лицо с лошадиной челюстью – она периодически мелькала по региональному телевидению: Ксана Сторчак, светская львица, журналист и телеведущая, как её подавали в новостях; избалованная дочка депутатши Тимщенко, невесть за какие заслуги попавшей в Законодательное Собрание.

По толпе также прошёл лёгкий гул узнавания.

– Никто его не бил… – вроде как отработал назад капитан – начальник блок-поста, – Он сам… начал. Вот и люди подтвердят!

Несколько близстоящих торопливо кивнули.

– Вы-по-ни-маете что вы тут творите?? – продолжала разоряться светская львица, – Вы понимаете, что вы, во-первых, ненадлежащим образом исполняете свои обязанности – вы не обеспечиваете быстрый и беспрепятственный проезд спецавтотранспорта, оборудованного спецсигнализацией; и имеющего высший приоритет доступа! Во-вторых, ваш подчинённый избивает помошника депутата, при вашем явном одобрении! В третьих – вы явно пьяны!!

Капитан только угрюмо и злобно взирал на неё; и вновь провёл пятернёй по лицу, как бы стирая опьянение, только метнув искоса взгляд на своего подчинённого. Глеб стоял набычась, держа обоими руками теперь автомат, и, казалось, ждал только сигнала, чтобы врезать и этой дамочке. Ни статус дочки известного депутата, ни её прикид не возымели на него заметного влияния; напротив, казалось, озлобили. Владимир сейчас прекрасно понимал его состояние; и про себя решил, что дура-дочка, привыкшая что перед ней все рассыпаются мелким бисером, ведёт себя тут, на зимней дороге в окружении людей, занятых тяжёлым и зачастую опасным трудом; и вступая в прямую конфронтацию с озлобленными вояками, крайне недальновидно, если не сказать глупо и опасно.

– Я – не пьян! – капитан отреагировал только на последнее обвинение.

– Вы пьяны, я что – не вижу?? – нагнала ещё «градусу» депутатская дочка. Чёрт, как же она разительно отличается от скромницы Наташи, подумал Владимир.

– Не пьян…

– Оксана Николаевна, давайте в машину… – как-то без всякого напора промямлил вдруг побитый «помощник депутата». Он отнял теперь руки от лица, и на скуле было видно порядочную ссадину. Весь задор его как-то сразу сменился робостью. «Герой курятника» – подумал про него Владимир. В толпе также злорадно ухмылялись.

– … вы обязаны немедленно извиниться перед моим сопровождающим; и оказать ему медицинскую помощь. Ваш же подчинённый, допустивший рукоприкладство, должен быть представлен в Военный Суд! Где по нему примут соответствующее решение!..

Ноздри вояки с автоматом стали злобно раздуваться; Владимир отметил, что, судя по всему, Глеб еле сдерживает себя…

– Оксана Николаевна… – уже явно просительно промямлил амбал.

… – как, кстати, и по вам – распустили подчинённых, устраиваете пьянки на служебном месте!

– Я не пил!.. – опять запротестовал капитан, – А ваш помощник… Есть правила проезда… И – допускать оскорбления…

– Все стоят, ждут…а они… как закон не писан! – раздалось вдруг из толпы, – Хозяева жизни, ёпт!

– Молчать всем!! – уже с привизгом закричала в их сторону Сторчак, – Стоите – и стойте!! Вам только и делать, что стоять!! А у нас дела, пропуск! И стойте себе, не возникайте!! Мухи, бл..!

И, обернувшись вновь к капитану и стоявшему рядом с ним Глебу: – Я обязательно доложу о вашем поведении!! Как ваша фамилия?? Почему у вас нет бейджа с должностью и личными данными; вы на посту или в притоне??.. – продолжала орать депутатская дочка, – Вы…

Та-та-та!

Подшагнувший к ней Глеб вдруг ткнул ей под челюсть стволом автомата; и тут же короткая очередь снесла ей полчерепа.

* * *

Голова светской львицы дёрнулась, розовое облачко мгновенно образовалось в воздухе, плеснули в сторону крошки и куски черепа, волос и мозга. Отброшенное выстрелом в сторону тело, раскинув руки, врезалось искалеченной головой в дверцу джипа и упало возле него. Затряслись раскинутые в стороны руки; нога, обутая в сапожок, заскребла каблуком снег.

В толпе ахнули.

Щёлкнула, открываясь, водительская дверца; выскочивший оттуда человек в костюме с галстуком, судя по всему – водитель, опрометью кинулся бежать в сторону Мувска, пригибаясь и лавируя возле машин, как будто ожидая выстрелов в спину. Глеб лишь проводил его злобным взглядом. Из ствола его автомата поднималась тонкая струйка сизого дыма.

– Вот на хрена… – только и произнёс капитан.

Из толпы добрая половина порснула в стороны, к своим машинам, по большой дуге огибая стоявших возле джипа; часть зрителей же осталась, с жадным восторженным ужасом взирая на происходящее. Остался и Владимир.

– Сука… палец на крючок соскользнул… не хотел я…

– Чё ты врёшь…

– А чё она, сука…

Оставшийся вместе со зрителями Владимир бросил взгляд на оратора, и вообще быстро оценил «диспозицию».

Хотон стоял с нелепо открытым ртом и вытаращенными глазами. Произошедшее явно произвело на него сильнейшее впечатление. Уже прошло несколько секунд, Глеб с капитаном обменялись репликами; первые бегущие с места происшествия уже достигли своих машин и скрывались в них – а он так и стоял с нелепо открытым ртом и текущей изо рта на подбородок струйкой слюны.

Помощник депутата в чёрном полупальто, с которого происшествие и началось, теперь стоял на коленях; и вокруг коленей его на утоптанном снегу расплывалось желтоватое пятно. Трясущимися руками он зачем-то доставал из внутреннего кармана полупальто какие-то бумаги; они падали из рук на снег, он их вновь поднимал, тискал, перебирал, как будто тасовал колоду карт.

Тело Оксаны Сторчак перестало дрожать и скрести каблуками снег; теперь она просто лежала у джипа на спине нелепой большой куклой, неудобно оперевшись остатками головы в колесо, и вокруг живо расползалась, напитывая снег, красная лужа.

Сплюнув и грязно выругавшись, капитан бросил Глебу:

– … … Сам разгребай теперь это дерьмо! – и пошёл к блоку. Несколько дежуривших у блока солдат, напротив, двинулись к джипу.

Владимир, раздумывая, не пойти ли так же к машине, и к явно волнующемуся теперь там Женьке, тем не менее сначала подошёл также к джипу, как и несколько наиболее любопытных мужчин и женщин из толпы.

Взглянул: входные отверстия «одной дыркой» под левой челюстью; снесённый правый висок вплоть до уха, и вообще, вырванная ударом пуль правая затылочная часть головы. Какое-то удивлённое выражение на мёртвом лице, левый глаз смотрит в сторону – а правый выбило из глазницы, и он висит на тоненьких сизых ниточках почти на щеке… то ещё зрелище!

Раньше всех у тела внезапно оказался только что представленный присутствующим амнистированный урка, «Туз», Тузлов Аркадий Иванович, вор-рецидивист, как его отрекомендовал Хотон. Шлёпнувшись около тела на колени, тот вдруг зачем-то схватил лежащую за руку и стал суетливо щупать пульс. Дурак он, что ли, или в шоке? – подумал Владимир.

Нет, не дурак – когда приблизились и стали вокруг остальные, урка поднялся с колен, покивал суетливо-сочувственно и произнёс:

– Эта… умерла она. Совсем. Пульса нету. Така вот… – и попятился в толпу; а у трупа на руке, как заметил Владимир, исчезли кольца.

Хотон теперь полез в карман, пошарил там, доставая большой несвежий скомканный носовой платок; стал дрожащими руками вытирать внезапно вспотевшее лицо; при этом из кармана его выпала и покатилась под ветерком к ногам Владимира сложенная бумажка. Он поднял её, не разворачивая сунул в карман.

Вояки стояли чуть поодаль и совещались; до Владимира доносились лишь обрывки негромких реплик:

– Этот… сука. Обмочился. С него всё и началось.

– Туда же?..

– … так водила ведь утёк.

– Людей, бля, много. Много людей. Нахера тут-то, Глебка?

– Не наезжай, я б её сам бы…

– Такое же желание имею. Имел. Бля.

– Вдуть только предварительно.

– Фффу.

– Ничо не «ффу». Вполне еб. бельный бабец.

– Был.

– Был, ага.

– Тащи её за ногу за угол блока и дрючь – потом всем расскажешь, что саму Ксану Сторчак имел! Хы!

– Га-га. Хы-гы!

– Идинах. Сам тащи.

– Так чо делать-то? Кэп добухивать ушёл, устранился, типа.

И все уставились на Глеба, ожидая его решения.

Тот помедлил; потом, покосившись на подошедшего близко Владимира, произнёс:

– Дафигня… Первая, что ли?

– Ну дык. Это ж Сторчак. Это ж…

– Ну да, в общем… Вот чо, пацаны. Нападение на блок.

– О, точно!

– Молодец! Голова!

– Хы, полголовы. Осталось.

– Там это… видно ж, что сблизи; и что снизу вверх?..

– Да пох, я сейчас ещё очередь дам – там вообще ничего не разберёшь…

– Чо, чокнулись: где фронт и где мы!

– Не ссы, лягуша, не утонешь. ДРГ. Мувская.

– Ага. Типа снайпер. А?

– Да.

– Не. Пулемёт.

– А эти? Этот вот, депутат, или кто он – помощник? И водила, который убёг. И эти – вон эти… Чё уставился? Чеши отсюда! – это Владимиру.

– Комель, не наезжай. Это нормальный пацан. Слышь, Вовка, ещё курить есть?

Владимир подошёл и отдал воякам последнюю оставшуюся нераспечатанную пачку Лаки Страйк, из той партии, что взял на реализацию у мувского Васька. Сигареты давно превратились, наравне со спиртным, в самую надёжную валюту Регионов, и он всегда имел на кармане пару пачек – угостить или «построить отношения».

– Ничо себе, мувские. Шпион, што ле?

– Говорю тебе, не наезжай. С Оршанска он; в Оршанске такие есть, нам привозили. Так чо – нападение, обстрел, снайпер. А?

– А эти?

– На водилу пох, а этот… обмочившийся-то – он всё что угодно подтвердит. Вплоть до самоубийства. Хы.

– Хы-гы. Ага, это по-нашему: пару пуль в башку, потом по ходу дела покаянное письмо, потом опять дострелиться…

– Зассыт, конечно. А потом, в Оршанске, расколется. Может, его… тоже?

– Не, палку перегибать не надо. А что «расколется»… им там не больше недели осталось, я так думаю.

– Да ну?

– Я те говорю. Вчера земеля из-под Равнополья звонил – им всё это наст. ёбло, они к Оршанску выдвигаются. И не только они. Так что некогда будет из-за этой дохлой сучки переживать. Чё она и сдёргивала-то с Мувска, улавливаешь? Они ж тоже знают.

– Ну, если так…

– Хорошо б. Обрыдло всё.

– Эх, погуляем!..

Владимир понял, что максимум информации он уже получил, и направился в направлении к своей машине, напутствуемый Глебом:

– Так что, Вовка, дёргай поскорее. Может, в ту же деревню. В Оршанске скоро весело будет…

* * *

Женька в машине аж подпрыгивал на сиденье, сжимая в каждой руке по пистолету, вытащенному из тайника; и закидал его вопросами и претензиями:

– Чо было-то?? Чо стреляли? Я тут замёрз уже нах! – мог бы и ключи оставить! Водилы говорят – девку какую-то привалили. Нафига? Кто? За что? Чо ты так долго-то??

– Нормально всё, сейчас поедем… – садясь на водительское место и заводя машину, сказал, Владимир. Вместе с ключами достал из кармана подобранный листок бумаги. Развернул.

– Да, девку. Дерзко себя вела – вот у вояки нервы и не выдержали… давай сюда ствол. Зачем достал?? Вот и оставляй тебя так одного.

«Справка о досрочном освобождении». Осуждённый Тузлов Аркадий Иванович, отбывающий срок в ИТК номер… статья… срок… Комиссией по Реабилитации Оршанского Регионального Совета признан как вступивший на путь исправления… Клятва на верность Свободным Регионам принесена… число, месяц. Направлен на… в распоряжение… тьфу!

Перечитал: …Оршанского Регионального… на верность Регионам… ну конечно! Сразу и видно было, что врёт насчёт «урки из мувских колоний в атаке, а сзади вэвэшные пулемёты». Хотя многие, думаю, поверили. Может, и все поверили. Сейчас всему верят; и чем страшнее, диче «новость», тем охотней в неё поверят. Время такое, располагает.

– Би-и-лли! Что притух-то?? Едем, не? Вон, уже двинулись давно! – это Женька.

Тронулся с места; тут же мимо, встречным курсом в потоке машин проскользнула и Тойота с Хотоном на водительском месте; тот смотрел перед собой вытаращенными глазами, вцепившись в руль; рядом, на пассажирском сиденье, виднелась морда амнистированного урки, «Туза», так артистично только что вравшего про «Родионов разрешил отрезать региональские ухи».

Двигались быстро, на посту не проверяли ни документы, ни груз; вообще не останавливали. Когда проезжали мимо площадки перед блоком, Женька прилип носом к окну, вглядываясь; Владимир же лишь мазнул взглядом: джип по прежнему стоял посреди площадки, и по-прежнему около него лежала, раскинув руки и ноги, бывшая телезвезда и светская львица; вояки же, плотно обступив субъекта в чёрном полупальто, что-то, жестикулируя, объясняли ему, а тот, покорно наклонив голову, внимал, изредка кивая. Синий проблесковый маячок всё так же крутился на крыше Гелендвагена, бросая отблески на стоящих рядом, как будто бессильно призывая обратить внимание на его значительность…

– Ооо, нефига ж себе! В натуре девку привалили! А кто такая?

– Ксана Сторчак. Слышал про такую?

– Аааа… вроде как. Слышал, кажется. Певица?

– Нет – журналистка и телеведущая.

– Ааа, нет, не знаю.

– А и не надо. Довольно пустая дама была, на понтах и с непомерным самомнением. За что и поплатилась в итоге. Не уловила вовремя, что вектор силы сменился. Что сила сейчас не в бумажках и не в политической знАчимости, сила сейчас в оружии и силе духа…

– Ага, сила в стволах; это ты, американец, правильно.

– Я не про стволы, Джонни… впрочем ладно. Проехали.

КОТТЕДЖ ПРАЗДНУЕТ ПОБЕДУ!

Оршанск лихорадило. Это было заметно по мере приближения к городу: всё чаще стали попадаться спешащие из города кортежи чёрных лимузинов, с такими же, как на джипе Сторчак, проблесковыми маячками; и важными, правительственными номерами. Проносились туда-сюда автобусы с зашторенными окнами, за которыми без труда угадывался личный состав. На паре второстепенных блоках царила какая-то растерянность и пох. изм – в отличие от прежних времён машины не досматривали тщательно, больше с целью поживиться, а прогоняли очень поверхностно, иной раз не проверив и документы. Вояки на постах выглядели обескураженными; вместо фильтрации автотранспорта с параллельным улучшением своего, личного благосостояния, они собирались в кучки и что-то горячо обсуждали. Везде уже висели приказы о запрете перемещений между населёнными пунктами без спецпропусков, что повергало в негодование весь проезжий торговый люд, кормившийся с разницы цен между городом и деревней. Владимир заключил, что слова Глеба о том, что фронтовые части, насытившись войной и околовоенным беспределом всяческих чинуш, и вправду поворачивают на Оршанск; и в Оршанске об этом знают – и не только «в верхах».

Зато в коттедже Виталия Леонидовича царила эйфория…

Они только что отбили полновесный штурм, при этом чётко сработали все «домашние заготовки».

По въезду в посёлок Владимир обратил внимание на несколько пустых, выгоревших коттеджей; и что на замусоренном асфальте дороги, проходящей через посёлок, тут и там лежали потемневшие, частично окисленные прошедшими дождями, автоматные гильзы, кучками и россыпью. Приглядевшись, можно было определить, где стреляли с места, где – на бегу. Но заниматься этим не было ни времени, ни желания…

А вот возле забора, окружавшего коттедж депутата, гильзы лежали не просто россыпью или кучками, а чуть ли не грудами, и выглядели они вполне свежими!

Первое, что бросилось в глаза по подъезду – это показавшийся огромным бульдозер «Комацу», которым, очевидно, нападавшие пытались выломать ворота. Это им удалось – и ворота огромный монстр снёс; и тут же сам был «повержен».

Зрелище было феерическим: истерзанный тяжёлыми гусеницами асфальт на подъезде к воротам, весь усыпанный ещё свежими гильзами – видимо, нападавшие усиленно, не жалея патронов, прикрывали огнём атаку железного монстра; сорванные с петель ворота – и сам Комацу, вернее, его оранжевая корма, глупо и смешно торчащая из ямы сразу за воротами, наглухо закупорившая теперь въезд на участок.

Очевидно было, что это была не воронка от какой-нибудь тяжёлой авиабомбы или от фугаса – на оранжевой покраске бульдозера не было следов гари или взрыва: он просто провалился; рухнул в заранее для него, или его тяжёлых собратьев, вплоть до танка, вырытую под бетонной дорожкой ловушку, как проваливался мамонт в ловчую яму, вырытую нашими далёкими предками-охотниками. Дистанционно активированный заряд подорвал опоры – и атакующий монстр оказался бессилен перед коварством обороняющихся!

Рухнул – и закупорил проход; и не смог уже оттуда выбраться, ибо провалился почти вертикально.

Остальное рассказал Владимиру Виталий Леонидович, когда они с Женькой, оставив машину возле раскуроченных ворот, прошли в дом.

Ворвавшиеся через снесённые ворота на территорию атакующие, без прикрытия брони, на прямой и чистой дорожке, выложенной бетонной плитой, оказались под уничтожающим огнём из окон-амбразур коттеджа; они рассыпались с открытого пространства в такую заманчиво-высокую присыпанную снежком траву и бурьян, бывший цветник, по сторонам дорожки, пытаясь наступать на коттедж цепью и с флангов – и тут попали на МЗМ, малозаметные препятствия, густо оплетавшие всю территорию, прилегавшую к коттеджу. Пошагово спотыкаясь, цепляясь ногами за сталистую проволоку, навитую между колышками, прячущимися под снегом и травой, падая на эти самые заострённые колышки; рыча и матерясь, они ещё пытались приблизиться к дому – но это было совсем не как в «Острове сокровищ» Стивенсона, когда штурмовавшие блокгауз пираты были встречены огнём из мушкетов, каждый из которых приходилось довольно долго перезаряжать… нет! – плотный огонь со второго этажа из самозарядных чоповских саег буквально выкосил наступающих.

– Двенадцать человек, Владимир, ты только представь! – четырнадцать! Четырнадцать вооружённых, экипированных обалдуев мы тут положили третьего дня! Двенадцать! Полвзвода! – Виталий Леонидович опять переживал недавнюю грандиозную победу.

Он ликовал. Вместе с ним выглядели совершенно счастливыми его домашние. Только Ольга, жена Виталия Леонидовича, не особо разделяла общее веселье. Приветливо поздоровавшись с прибывшими, она удалилась, и вскоре они услышали звуки фортепьяно и то, что у певческой братии называется «распевка»…

Хотя с происшествия прошло уже два дня, чувствовалось, что они ещё не остыли от впечатлений; а тут такая удача – новые благодарные слушатели!

Коттедж преобразился: теперь розово-жёлтую облицовку окон и дверей, и стены финского красного кирпича густо усеивали пулевые отметины; сами же окна были наглухо задраены как раз теми самыми бронированными ставнями-щитами, из двух слоёв стали с прокладкой из керамической плитки, что «СВД держит», которые показывал Владимиру Виталий Леонидович в его прошлый приезд. В серо-стальных ставнях, которые тоже носили на себе пулевые отметины, зловеще чернели бойницы…

Выбежавшая его встречать Наташа тоже была «в теме»; теперь она преобразилась: флисовая военная куртка какой-то западной страны была по тонкой талии перехвачена широким армейским ремнём с аккуратной такой кобурой; камуфляжные брюки; совсем маленькие, казавшиеся детскими, берцы.

– Да-да, Володь, я тоже стреляла, да!! – теребя его за рукав, потом уже, когда они уже сели за обеденный стол, делилась она впечатлениями, – Сначала папа меня с Олей и с другими женщинами прогнал в подвал, в убежище… у нас классное убежище, я тебе не показывала?? Я тебе потом покажу. Вот. Но я воспротивилась! Я папу упросила! Я же умею стрелять, ты же помнишь! Сказала, что я хоть это… патроны буду подавать, хоть он сказал, что это не надо! А потом, потом, когда всё началось!! Ворота когда сломали, ну, думаю… Знаешь, как страшно было! Они стреляют, я смотрю в щелку, ну, в бойницу, они стреляют, кричат что-то!.. А потом – баах!! Папа только нажал! Под бульдозером ка-а-ак рванёт! – он ка-а-ак носом вниз завалится! Папа с Глебом и с Мишей и с Максом как начали в них стрелять! – они побежали в стороны, в снег – а там эти… ну, папа тебе показывал – мы там ещё летом проволоку на колышках… И стреляют-стреляют-стреляют, ужас просто! Когда в ставню попадают – то звук такой: «Бумм!!» Я ещё про тебя вспоминала, ну, как ты рассказывал, как в этих… когда они на тебя побежали, а ты их из автомата!.. а ты про меня вспоминал?? Пра-авда? Правда-правда?.. А часто?.. Что? А, ну да; они как побежали – и стреляют, только падают всё время – спотыкаются! Ну, я тогда тоже винтовку взяла… папа аж кривится, когда я говорю «ружьё», хи-хи! Вот, взяла винтовку – и давай в них стрелять – я же умею, ты же помнишь! Из этой, из малой гостиной, со второго этажа. А папа из кабинета своего стрелял, а Макс с мансарды, и Глеб… вот. Они бегут – мы стреляем! Они падают-падают-падают; мы стреляем-стреляем-стреляем! …и не поймёшь – то ли попали в него, то ли споткнулся! Так… азартно было! Я уже ни капельки не боялась, правда-правда! Но их так много было!! И все стреляли! Мне в ставню два раз попали, прикинь – бамм! Бамм!! Звук такой. Но я всё равно стреляла!

Наташа рассказывала взахлёб, перескакивая с пятое на десятое, смотреть на неё было приятно. Женька, которого Владимир представил как своего «самого надёжного помошника в бизнесе»; попервости сразу умявший тарелку гуляша, теперь слушал её, тоже развесив уши, казалось с определённой долей зависти.

– … потом они назад побежали – те, в кого не попали. А Макс с Мишей всё бах-бах-бах – вдогонку! Наубивали много, потом весь день мужчины, и папа тоже, стаскивали их к оранжерее… какая сейчас оранжерея – там побили всё! Вот. И они там лежат сейчас! Закаменели все на холоде – страшно так! Ты покойников боишься, Вовка?? А, ты ж, говорил, что нет… Мы туда не ходим теперь… Папа сказал, что звонил в Администрацию, что так и так; чтоб прислали следственную группу, чтоб забрали этих… покойников. А там – не до этого, говорят! Вот папа с Максом и с Толиком третий день и думают, что с ними делать… закапывать сейчас – холодно же, земля твёрдая. А если так оставить – а вдруг опять оттепель? Оля так вообще сказала, что из дома не выйдет, пока в саду будут лежать эти покойники!..

С улыбкой слушая тараторившую дочь, Виталий Леонидович, тоже одетый «по-походному с милитари-уклоном», только изредка репликами поправлял её; а потом, наедине уже, рассказал всю подноготную побоища.

Оказалось, что нападение случилось совсем не спонтанно.

Началось всё с очередного «наезда», о каких постоянно рассказывали соседи. Подъехала на двух джипах компания, постучала в ворота. Виталий Леонидович, не выходя к воротам, по селектору

(– «Очень правильно! – одобрил Владимир, – Они могли попытаться взять заложника!»)

спросил их, кто такие и что им надо. Они ответили очень дерзко… Нет, это не был «Верный Вектор», «Белая Кувалда» или ещё кто из, в общем, известных и более-менее подконтрольных региональной администрации отрядов; это были вообще какие-то левые – не то из какого-то новообразованного тер-бата; не то из личной охраны кого-то из «баронов»; а может, просто банда – все они, по большому счёту, и были бандами.

Потребовали, во-первых, открыть ворота и впустить на территорию; во-вторых, впустить в дом; в-третьих, «у них к владельцу разговор есть, и разговаривать будем в доме; «а иначе «за наглость и неуважение» придётся ответить!..»

Виталий Леонидович давно ждал этого момента; когда придётся уже не лавировать и договариваться, как это было до сих пор; а отвечать прямо и жёстко; однако поначалу он дал слабину – сработал обычная, житейская инерция: вот ведь, до сих пор жили-жили, всего в изобилии, тепло, свет, горячая вода… и сейчас надо идти на жёсткую конфронтацию…

Поначалу он, как было раньше, пытался свести на разговор «о связях», о «крыше на самом высоком уровне», – но приехавшим вся эта говорильня, чувствуется, была пофиг; они стали угрожать и вообще говорить… эээ… всякие дерзкие вещи. Они, так сказать, не были настроены на консенсус – откройте, типа, ворота; впустите в дом – там и будем разговаривать!

Конечно, в таком случае ни о каком «впускании внутрь» не могло быть и речи – и Виталий Леонидович, скрепив сердце, ответил им… Ответил достойно: что если они не хотят убраться по-хорошему – будет по-плохому; что если они попытаются пересечь ограду – в них будут стрелять!.. Это только начать было трудно, да, а потом – потом вспомнилось и дворовое детство, и долгая подготовка коттеджа к обороне… словом, через минут пять такого вот «диалога», быстро перешедшего полностью на ненормативную лексику, Виталий Леонидович взял и отключил селектор. Командовать «к бою» было не нужно – все и так уже были на местах, и напряжённо следили за происходящим.

Тогда приехавшие, после короткой паузы, видя, что диалог окончен и по селектору никто не отвечает, вначале расстреляли саму коробку переговорного устройства…

Потом сразу двое полезли через забор…