Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

ДАЛЕКО ИДУЩИЕ ПЛАНЫ

Когда все вчетвером выходили с участка, на улице их, как оказалось, ждал журналист Муйский. Как всегда, с потёртым портфелем, в котором он носил обрез Биннельки, он настороженно озирался в наступающих сумерках.

– И ты здесь… – проворчал юрист.

– Нашумели… – не глядя на юриста, обратился к старосте журналист и политтехнолог, – Борис Андреич! Нашумели, говорю. Выстрелы, небось, вся деревня слышала. После тех… мотоциклистов, так сразу все на ушах будут!

– А и плевать! – безмятежно отозвался тот, – Больше бояться будут по вечерам из домов выходить. Нечего тут шастать! Будут спрашивать… Ви-ить! Скажешь, что с патрулём дружины обходил деревню, и в этом районе некие личности пальнули в тебя. Издаля, типа, потому ты в ответ и не стрелял. И на авторитет сработает, – охраняешь ихний покой, – и на испуг, – нечего тут шастать, мало ли что!

– А если…

– А никаких «если»! Усвой: мы теперь тут власть, мы! Как мы сказали – так стало быть и было. Так и будет. Рома, значит… пропал. Не иначе уволокли с собой эти… гастеры!

– Не! – идя рядом, возразил Хронов, – Это его эти, Вовки кокнули. Точно говорю. Он же их квартирант был. У него с ними вечно какие-то тёрки были, Кристинка рассказывала. Как кошки с собакой.

– Может и так, может и так! – одобрительно покивал староста, – Пусти-ка такой слушок. Надо этих «вовок» того, – к ногтю! И этого – мента твоего, с покоцанной рожей, татарина! – обернулся он к насупленному юристу:

– И этого – старикана, бывшего директора лесхоза, ПётрИваныча. Всех их надо к ногтю! А то ишь – оппозиция, едри их!.. Не будет у нас никакой «оппозиции», всю изведём!

– Это хорошо, это правильно! – одобрительно покивал журналист, – Авторитаризм в смутные времена это первейшая вещь!

– Всех, сука, в подвалы покладём! – в порыве воскликнул Витька и потряс ружьём.

– Хорошо, хорошо, тока угомонись покеда, – попросил староста, – Как снова кого «в подвал», – так я сразу к тебе обращусь, хы! Ну что, господа, расходимся тута? Нечего дальше гурьбой переться, неровЁн час… Мэгги, молодца, всё правильно сделала, до завтра!

Юрист сразу ушёл. Витька медлил. Мэгги подошла, за рукав отвела старосту чуть в сторону и они пошептались. До намеренно отвернувшегося, но напрягавшего изо всех сил слух Хронова донеслись только обрывки:

– … дай часть… ты же обещал… …как договорились же!..

– … успеешь… куда тебе?.. собралась куда?.. завтра поговорим.

Вскоре Мэгги тоже ушла. Стало уже совсем темно.

Прошли втроём ещё немного.

Вдруг ставший задумчивым староста с чувством продекламировал:

 
               – О, будь ты проклят, пес неумолимый!
                    Вся жизнь твоя – закону злой укор.
                    Во мне почти поколебал ты веру;
                    И я почти поверить с Пифагором
                    Готов в переселенье душ животных
                    В тела людей. Твой гнусный дух жил в волке,
                    Повешенном за то, что грыз людей:
                    Свирепый дух, освободясь из петли,
                    В утробе подлой матери твоей
                    В тебя вселился; да, таков твой дух:
                    Несытый, волчий, кровожадный, хищный!
 

– Классно! – с максимальным уважением в голосе сказал. Хронов, – Правильно ты про него!

– Эх, Витя, Витя! – покровительственно заметил Борис Андреевич, – Ничего ты не понял. Это не про него, это про меня!

– Да ну?.. – Витька был сбит с толку.

– Вот тебе и «да ну». Впрочем не бери в голову, молод ты ещё. Для таких обобщений. Ну, пока!

Они попрощались.

Дальше с Мундель-Усадчим шли молча. Уже у калитки тот произнёс:

– Да, надо всякую «оппозицию» давить в зародыше. Чтоб никто пискнуть не смел.

– А я о чём. – ответил староста, – Не так много и осталось кто тявкнуть посмеет. Пацанов этих щас прижучим, – повесим на них ихнего квартиранта… и Селезнёву тоже! – и дальше или они с нами… тогда кровью их повяжем, пусть расшлёпают тоже кого… или их самих – к стенке!

– …это правильно!

– Татарина этого с семьёй… тоже.

Они стояли у калитки, негромко переговариваясь, и не видели, как чья-то небольшая фигура, одетая в тёмное, пригнувшись, скорчилась в палисаднике у куста сирени.

– …или его тоже на крови повяжем, – а он мент бывший, в командировках был, так что для него, думаю, кровь не внове, – или шлёпнем. О! Веню на это и подпишем! – староста оживился от идеи, – Он же у него квартирант! Пусть и шлёпнет его. В порядке самообороны – у того же ружьё! К тому же татарин и с пацанами в соседях, какие-то шуры-муры у них там, доносили мне.

– Это хорошо, это правильно! – одобрил журналист.

– Заявим что они одна банда! А потом… – мечтательно-задумчиво продолжил староста. – Девку его старшую… себе возьму – хороша! Ух! Знойная девка.

– А мне – младшую! – хихикнул Мундель-Усадчий.

– Хы. Да ты педофил, аа? – хмыкнул староста, – Сколько ей – шестнадцать?

– Самое то! – невидимо в темноте, но понятно по тону осклабился журналист, – Самое то! Спелая уже! Вполне!

– Угу. Тогда пусть Веня и жену его сразу того – за сопротивление! Чтоб не мешала. А то ведь она против будет, аа?? Хы. И ему удобно – будет тогда хозяином всего дома! А татарин запасливый, говорят, даже генератор у него есть… А? Может, мы и штаб туда перенесём? Как думаешь?

– А, да. Можно. Как скажешь. – согласился журналист, – У него там погреб, – можно как зиндан использовать.

– Да вообще надо и с батюшкой разобраться… – размышлял вслух Артист, – Что-то он не по делу возникать пытается. Вякает что-то. Властитель душ, понимаешь… А церковь как…

– Не, это пока не стОит, – возразил тут политтехнолог, – Лучше с ним побеседовать, чтоб проникся. Видишь ли, сейчас, Андреич, в вакууме информации, вернее при той информации что только по радио да и то не у всех, религия она… короче, вот увидишь: через некоторое время будет очень востребовано! И потому надо его привлечь на нашу сторону! Чтоб проповедовал что скажем! Я, кстати, и тезисы для проповедей могу набросать.

– Ну… поглядим, подумаем. Может и прав ты. Ну что, пойдём…

Дверь открыла жена.

– Ужин готов, Боря. Сразу ужинать будете? Вы Надю не встретили? Заходила только что. За маслом.

– Нет. Не встретили. Ну что, давай ужинать, день был напряжённый… но плодотворный! Вот, пакет – убери пока в сундук, позже разберусь.

Хлопнула дверь.

Тёмная фигурка упруго выпрямилась у калитки и скользнула на улицу.

ЗВОНОК ГРОМОСЕЕВУ

– Алло! А? Алло! Позовите Громосеева… Кто говорит? А… А, это Борис Андреевич из Озерья, он меня знает… А, это ты, Володька? Привет. Позови шефа. Угу, жду. Как у вас там? Антон говорил что вооружат вас… Только-то? Только мобильную группу? А остальным? А, охотничье, зато каждому… Да ладно, у нас и того нет. Гоняют вас?.. Хе-хе, надо-надо. Тяжело в учении, легко в лечении, хе-хе. Чо, а инциденты? Эти, чурки, не?.. Слиняли, говоришь, куда-то… откочевали, типа? А, ну да, вы ж после того убивства их решили щемить, они и прознали небось… Тихо теперь, да? А у нас чурки в окрестностях, наоборот, появились, с дитями, я телефонировал уже Громосееву, что нам бы поддержку, а он что-то… да понимаю я, понимаю… А, пришёл? Давай!

– Приветствую, Антон Пантелеевич! Борис Андреевич это из Озерья, вам, наверное, уже сказали. Да. Да. Нет, я сейчас не про это, насчёт снабжения конечно важно, но я не по этому поводу. Случилось, да. Пропал у нас, Антон Пантелеич, ещё один человечек. Вы его, кстати, помните – вы же его к нам и привозили; этот, Роман Аксеенко, предприниматель из Мувска, с семьёй. Нет-нет, пропал он как раз один, семья на месте, вещи на месте. В этом всё и дело! Да, смотрели, и документы. Никуда не собирался, был одет повседневно, жена говорит. Ну, выпивал, не без того – но вы же знаете, у нас небольшое село, тут не затеряешься, я бы знал… Нет, не загулял, для него это нехарактерно, жена говорит: всегда ночевать домой приходил, с этим у него строго. Смотрели. Опросили. Ну конечно, я же понимаю… так два дня уже! И после этой жуткой находки, после трупа мадам Соловьёвой… сами понимаете! Народ в напряжении, на дальние поля перестали вообще выдвигаться, боятся. Мысли… Тут такое дело… Да, говорил, появились чурки в окрестностях, то есть нерусские, прошу прощения; несколько раз заходили в село, с дитями, попрошайничать. … Нет, насчёт этого никакой информации, только женщины. И дети, да. Да, наверное могли и они, да. Но тут вот какое дело… Разрешите я озвучу свои соображения, Антон Пантелеевич? Да. Так вот: кажется мне… и не только мне, нужно сказать, это общее впечатление, – что появилась у нас организованная группа, или какой-то маньяк-одиночка… В селе, да. Убивец. Да. Да, я говорил – маленькое село… Ну, что ж поделать, вот в этом отношении информация неполная… Кто-о?.. Морожин?? Не-е-ет. Мы с ним каждый почти вечер в шахматы играем, он безобидный. Ну, есть определённые соображения, но я даже не знаю, можно ли, уместно ли свои домыслы… Ну, как скажете. Тем более что это не только мои соображения, но и, так сказать, общественности. Да. Так вот. Есть у нас тут парочка асоциальных типов. Что ставят себя вне общества, так сказать. А это ведь чревато, это ещё Аристотель сказал: «Человек вне общества – или бог, или зверь». А до богов им далеко, значит… Да вы знаете про кого я говорю: эти двое вот, Владимиры, Вовки, как их тут называют, помните, они вам ещё постоянно оппонировали на собрании? Постоянная оппозиция, так сказать, ставят себя вне коллектива, постоянно… О чём я? Основания… Да, основания. Постоянно себе на уме, не участвуют в общественной жизни, занимаются только своим хозяйством… … да я знаю, что многие так; но дело в том, что у них накануне когда исчезла мадам… то есть гражданка Соловьёва, случился с ней конфликт на проводимом ей мероприятии, чему все свидетели. И этот, Владимир, который у них главный, заводила, буквально вышел из себя! Казалось, ещё немного – и он её ударит! А потом он быстро вышел. И… проходит несколько дней, и мадам… то есть гражданка бизнес-тренер исчезает; а потом её находят мёртвой! Зарезанной. А эти, друзья-разбойники, они, между прочим, постоянно при ножах ходят! Да. И… …

– … Да, я знаю, что вроде как в том конфликте «в лесу на поляне», оба парня себя хорошо проявили, заступались вроде как за девчонок и всё такое, мне рассказывали. Но это ведь всё субъективно. Есть мнение что вообще решающую роль там, на поляне, сыграл Виктор Хронов; вы его знаете, его выбрали командиром дружины. Помните, когда они из леса пришли, у него всё лицо было разбито, и пистолет газовый, у бандитов отобранный. Парень положительный, болеет за общее дело, организаторские способности… Собственно, и тело гражданки нашли благодаря им организованным широкомасштабным поискам, я вам докладывал. Вот, как рассказывают, он да некий «Леший», боец из леса, и спасли тогда весь, так сказать, коллектив… Вообще, конечно, дело тёмное, и роль этих «Вовок» в том нападении до конца не расследована, есть даже подозрения, что они были заодно с нападавшими, с бандитами; может они на лагерь бандитов сами и навели. А потом разыгрывали спектакль. Да-да, но это дело прошлое, конечно к чему ворошить. Но определённые подозрения в их адрес у коллектива имеются, этого не отнять! Нет, не берусь утверждать, лишь озвучиваю имеющиеся слухи… Есть не заниматься слухами! Но вы сам просили; ты ж, Антон, сам сказал, озвучь подозрения, вот я и… Да, кстати, они же наотрез отказались вступать колхоз, то есть в коммуну; и они же саботировали распоряжение командира дружины Хронова об участии в погребении тела убитой. То есть отказались наотрез, причём в грубой форме; при этом оскорбляли командира дружины и даже ему угрожали! Да, был у них конфликт, вам тоже рассказывали? Кто же, интересно… Да, тогда Виктор ещё не был командиром дружины, это естественно. Нет, не думаю что сгущает и наговаривает. …

– … Антон, я не утверждаю, что это именно они убили гражданку Соловьёву, но все обстоятельства свидетельствуют… и общественное мнение села! А самое главное – вот этот, пропавший позавчера Роман Аксеенко, он ведь как раз с семьёй у них, у парней и квартировал! И как раз накануне у них случился бытовой конфликт, даже и с дракой, кажется. Да, я знаю, что в этих новых «сельских коммуналках» постоянные ссоры и разборки, но человек-то пропал! А они на него имели зуб, и угрожали! Это факт. И создают нервозную обстановку в селе, вносят, так сказать, раскол; общественность негодует… Тут ещё их сосед, этот, с бритой головой, сильно пострадавший при нападении, что всё лицо в шрамах – помните? Да, который без документов, якобы бандиты всё сожгли, мы ещё тогда через Мувск устанавливали. Так вот он с парнями блокируется. И, Антон Пантелеевич, боюсь я создания, так сказать, оппозиции законной власти в деревне, из-за таких-то вот отморозков! Которые неуправляемы, делают что заблагорассудится, противопоставляют себя коллективу, а возможно и замешаны в убийствах! … Нет, не берусь утверждать, но ситуация, так сказать, намекает… Ах, и на меня доносы?? Не доносы – информация… Сволочи. Не они? Ну, что тут поделать…

 
Читаю проповеди я на расстоянии,
Стараюсь чуть подальше – за версту
Я всех их призываю к покаянию
Они ж меня хотят прибить к кресту…
 

Люди неблагодарны, да, что тут поделать… Понимаю что везде, но всё же… Что предлагаю? Изолировать! Применить самые строгие меры, недопустить, чтобы… Да, конечно, никакого самосуда! Как скажете… Рассчитываем, да. На ваше присутствие, и вашу санкцию, как полномочного представителя Власти… хорошо… (вздох) …будем ждать вашего прибытия.

ДЕВИЧЬИ РАЗГОВОРЫ – 4. ССОРА

«Общежитие». Четверо бывших танцовщиц из элитного Мувск-шоу-балета в комнате, заставленной кроватями. Они загорелые до черноты; это не южный шоколадный загар, и не золотистый загар из дорогого солярия; нет, это коричневый, уличный, деревенский загар людей, много работающих на открытом пространстве.

За прошедшее время они здорово пообтрепались; вот и сейчас одна из них чинит поехавшие по вытершемуся шву джинсы, две других перебирают вещи из большого чемодана, стараясь выбрать что-нибудь попрактичней.

– Олька, ты так и будешь валяться? Иди, помоги?

– Ой, я уста-а-а-ала… Дрова сегодня пёрли аж с-за речки… Я поваляюсь, девки…

– Ну подскажи хоть, как думаешь, вот эта кофточка пойдёт? Перевести её «на повседневку» или пусть лежит до лучших времён?

– Ой, Вер, ну какие ещё «лучшие времена»? Носи пока носится.

– Она классная. А вот эту блузку я в Эмиратах купила. Но её ведь если затаскать тут не отстираешь – белая. Отбеливателя нету, скоро станет серой…

– Да наплевать. Чо тебе, в ней замуж выходить?!

– А чо. Она классная, говорю ж.

– Ой, было б за кого.

– А чо. Тут только свистни – тут же женихов набежит. Вся хроновская команда.

– Пошли они!.. «Поджениться» они все рады, а чтоб всерьёз, и с «обязательствами» так…

– Да ладно. Есть нормальные пацаны.

– Нормальные – есть. Только вот именно – «пацаны». А мне б серьёзного, положительного…

– Гы. Ишь как запела.

– Вовчика бери пока не угнали.

– Не-а. Вовчик к Катьке неровно дышит, а трахается с Надькой.

– Откуда знаешь?

– Да все знают. А Володька – с Мэгги.

– Да ладно?

– Точно тебе говорю. Кристинка рассказывала. Её мать с братом всё видели. В баню они к ним приходят, прикинь. Потом «нежно провожаются», хы. Чо, неверишь? Точно-точно, Кристинка ещё рассказывала, – и тут Мэгги, – я её спрашиваю «Правда что ль?» – а она эдак многозначительно только улыбнулась, ну, как она умеет, и ушла. Точно-точно, трахаются.

– Вот от Вовки не ожидала. А Гулька-то…

– Да ладно, все мужики одинаковы!

…

– Ольк, у тебя кроссовки ещё живы? Вот я дура, надо было старые ботиночки на платформе взять, а я их в Мувске оставила, и притащила две пары новых, на каблуке… Перед кем тут выпендриваться?..

– Думать надо было. Хотя б извилинами целлюлита, если в голове извилин нету…

– Ой, кто бы говорил за целлюлит…

За стеной стукнула входная дверь и все четверо насторожились, уставившись на дверь в комнату. Но за дверью раздался молодой гогот, голоса мужские и женские; и через секунды в дверь стали входить остальные «коммунарки», возвращавшиеся с работы, и с ними сопровождавшие их двое парней из «дружины». Лежавшая на заправленной постели в трусиках девчонка ойкнула и набросила на себя покрывало:

– Стучать надо, когда к девушкам входите, не в хлеву!

Последовал обмен подколками, и, покрутившись в комнате, парни ушли.

– Ка-ать? Лампу зажжём уже, темно?

– Одну. Вон, масляную.

– Ну Ка-ать! Давай керосинку зажжём! От масла копоть!

– Керосина мало. И взять больше негде. А масла вон, целая бочка.

– Кать, а чо ты фонарик свой не используешь?

– Фонарик на случай если быстро подсветить надо будет. Или выйти. У него батарейка не бесконечная.

– Кать, Вовчик же всегда зарядит, он же не откажет. Что ты боишься его попросить?

– Я одалживаться не хочу.

– Ой, подумайте, «одалживаться»… Он же тебе фонарик и подарил. Как и керосинку. И ботинки. И щёку штопал. И вообще помогает. А она «одалживаться не хочет», видите ли! Вон, Надька, ничего, не стесняется! Хи-хи.

– Не ваше дело.

– Кать, давай хоть банку с керосином в коридор выставим, воняет ведь!

– В коридоре Хрон будет отливать. Или нассыт в банку чего доброго, с него станется, с придурка. Пусть здесь стоит.

– Тогда себе под кровать ставь, я не нанималась всю ночь нюхать… Да! Пацаны сказали, что Хрон, то есть Витька, пригрозил что если кто его ещё раз «Хроном» назовёт, он того изувечит! Он теперь «Харон»!

– Ой ты батюшки! «Харон»! Перевозчик через реку мёртвых! Крутой как варёное яйцо.

– Так сказал.

– Начальство теперь, фули. Борется за свой авторитет.

Снова стукнула дверь и появилась Кристинка. Все примолкли – не для кого не было секретом, ни что у неё пропал отец, ни что в последнее время она плотно «задружила» с Витькой.

– Кристя. Здесь ночевать будешь, или к Витьке пойдёшь?

– Не знаю ещё. Его нету пока, а у меня ключа нет.

– Нашли отца?

– Нет.

– Чо Витька говорит?

Усталая, спавшая с лица дочка Ромы плюхнулась на кровать, жалобно взвыли пружины, покачалась на пружинной сетке, облокотилась спиной о стену:

– Говорит, что его, скорее всего пацаны, ну, Вовка с Вовчиком, где-то подстерегли и убили… И спрятали. Они с ним конфликтовали постоянно…

– А ты – веришь??.. – кто-то из девчонок, с ужасом.

– Да не знаю я… но они и в правду постоянно собачились…

– Мало ли кто с кем ругается! Тут во всей деревне мало кто с «квартирантами» уживается, только что у кого родственники. Не, Кристя, мы тебе, конечно, сочувствуем, но на парней ты напрасно катишь… Не могли они.

– Не знаю я, я же говорю… Витька вот говорит… – на её глазах выступили слёзы, и она отвернулась к темнеющему окну:

– Как теперь жить, не знаем… Мать всё время плачет. Отец же продукты доставал, договаривался везде, как вот сейчас… А брату всё пофиг…

– Ну, ты-то не пропадёшь. Витька сейчас начальство. Наверно, скоро главней Андреича станет, как оружие на всю дружину получит, а? Муштрует своих «дружинников»…

– Он говорил что должны привезти, да…

– Не, Кристя, ты на пацанов не думай…

Потихоньку все расползлись по кроватям. Темнело. Чинёные джинсы и штопаные носочки были отложены в сторону. Масляная лампа в углу на тумбочке давала мало света, мерцая в сгущающихся сумерках как маячок.

– Девки… Как же меня достают эти «тихие деревенские вечера», кто бы знал… Ещё сильней, чем «полевые работы» и деревенский рацион…

– Иди вон, погуляй, в чём дело-то? Дверь ещё не запирали.

– С ке-ем? Как Аделька, с Женькой? Да ну их нафиг! Их самих-то родители с темнотой из дому не выпускают, все сидят по домам как сычи!

– А как сычи сидят? Хи-хи.

– Вот как мы тут.

– Аделька не вернулась ещё? Как придёт – сразу дверь на засов, Хронов постучит если надо будет. Ну чё, керосинку зажигайте уже. Хотя я сама. И – окна завесьте.

– Да знаем, знаем…

– А может быть и прав Витька, что это Вовки папу убили… – слышится от тёмного уже окна голос Кристины, – Они и с Альбертом постоянно ссорились. И с мамой. Они как хомяки. У них там, я знаю, всё есть, в подвале. А давали только «поровну», с папой – это всё Вовчик, жлоб!

Помолчали. Зажёгшая уже керосиновую лампу Катя, отчего в комнате сразу стало светлей, прошла, очень осторожно и бережно придерживая настоящее ламповое стекло, нынешний дефицит в деревне, и поставила лампу в центре комнаты, на столик, застеленный клеёнкой, и тени попрятались по углам, выглядывая оттуда тёмными изломанными привидениями. Спросила:

– А правда, что те бутылки, что ты сюда притаскивала, это их были, пацанов? Что их твой брат из подпола у них таскал?

– Ну и таскал. Ну и что…

Это было новостью. Все зашевелились, задвигались, прислушиваясь.

– И что вчера Зулька с ним подралась?..

– Хи. Да-ты-что? Наша Зулька? Чё не поделили? – послышались смешки.

– … и навешала Альберту горячих. А за что – за то что прихватила его у курятника, яйца тырил.

– И ничего он не тырил, а так просто…

– Ага, так просто, в чужом дворе!

– Соседский двор-то!

– Ага, и курятник соседский. И он около него «просто гулял». Уж помолчала бы!

Засмеялись. В полумраке от окна послышалось сопение. Показалось, что Кристина вот-вот разрыдается, но вместо этого послышался её голос, тонкий и злой:

– Ни-че-гоооо! Витька с ними скоро разберётся!

– Что он «с ними разберётся»?.. С кем?

– Да всё! Со всеми! – её как прорвало. Давясь словами, она заспешила:

– За всё разберётся! И за папу тоже! Всё выясним! – Витька обещал мне! И куда пропал папа, и почему пропал! И вообще! Вы тут на Витьку катите, а он… он классный пацан, он командир, он организовал тут всё! Что, нет? Парни ИЗ ЕГО ДРУЖИНЫ вон сейчас вас в поле охраняют, и вообще деревню охраняют, гастеров-чурок шугают, – им что, делать нечего?? Сидели бы дома, а они… Потому что Витька! И ночные патрули по деревне! А всего-то два ружья: Витькино и БорисАндреича, Пётр Иваныч не даёт своё! А «Вовки», между прочим, дома сидят и ни в чём не участвуют, и вообще – саботируют! Хотя общей безопасностью – пользуются!! – она выкрикнула это чуть не с надрывом. Её слушали молча. На дощатом крашеном потолке комнаты чуть подрагивал в такт колебаниям пламени светлый круг от лампы.

– А у них фонарики на батарейках! А батарейки кончаются! Их и в Мувске-то только в Гекторе и в Алисе достать можно было, и то за какие деньги… А у «Вовок» есть аккумуляторы, но они фиг поделятся! («– А их спрашивали?..» – поинтересовался кто-то из темноты, но Кристина не обратила на это внимания.) – А никто не обязан, понимаешь, им… тут… И этот, татарин этот, тоже… с дочками! У него генератор; вот Витька правильно сказал, что надо и аккумуляторы, и солнечную зарядку с генератором у них забрать! И сделать общими; потому что… потому что нефиг! А это татарское отродье ещё выступает, эта сопля малолетняя!..

– Но. Нно!!.. Ты полегче давай! – предостерегающе раздалось сразу от нескольких девчонок, но разошедшаяся Кристина не обратила на них внимания:

– И вообще. Что вы на Витьку катите??

– Потому что знаем его.

– Знаете. Да что вы знаете! Он… У него даже кобура, и пистолет, хоть и газовый! Ему Громосеев доверяет! Он вас охранял!..

– Ага, кобура. И газюк несчастный, где-то стибренный.

– Он нормальный, Витька! И газюк – нормальный!

– Ну и живи с ним! С нормальным Витькой и с газюком. Он же теперь «начальство»! Хи-хи-хи.

– И буду!.. – тут она сбилась, и, на мгновение задумавшись, произнесла уже другим тоном:

– Мне мама всегда говорила: «Кристина, если ты вздумаешь выйти замуж «по любви», я тебе все волосы повыдергаю и из дома выгоню! «По любви» – это только для идиоток!

В полумраке комнаты опять засмеялись.

– Правильная у тебя, Кристина, мама, что тут скажешь! – раздался чей-то голос, не то действительно одобряющий, не то издевательский: в колышащемся полумраке было непонять.

– Да! Мама – правильная!.. – секунду подумала и добавила:

– Да вы сами-то?.. Только и думаете где и как пристроиться, за кого удачно замуж выскочить!

Тут же послышалось наперебой:

– Угу. В промежутках между прополкой, заготовкой дров и стиркой. Только об этом и думаем!

– Гляди, Кристинка, угоним у тебя Витьку, мы ведь девушки столичные, знающие…

– Хи-хи-хи!

– Придётся тебе другой вариант для удачного замужества искать.

– Ольк, возьмёшь Витьку? А то я себе его… хи-хи-хи.

– А он что, предлагал? Замуж? Насчёт «подружить» – вон, полдеревни, и вся Никоновка. Приезжала. Ещё до тебя. Там такие парни! Кровь с молоком, куда там Витьке!

– Вот он и не отсвечивал, когда они приезжали; скромненько, с боку стоял. Пока Вовчик с Никоновскими «вопросы решал»!

– Успешно решал, кстати! Всем там хватило!

Из угла, где на кровати полулежала раньше, а сейчас напряжённо сцепив перед собой кисти рук сидела Кристина, послышались какие-то сдавленные междометия, казалось вновь что она вот-вот заплачет, – но вновь она ответила резким и злым голосом:

– Я давно чувствовала что вы дешёвки, девочки! А сейчас это проявилось! И я знаю почему: потому что я вам спиртное перестала таскать! Как таскала ликёры да коньяки – так хорошая была, а как… как ЭТО всё случилось, так вы так… проявились! Дешёвки! Правильно про вас в деревне говорят: шмары мувские!

Наступило тяжёлое молчание. В полумраке сопели, и чувствовалось что сейчас последует взрыв…

– Кто это говорит? Что ты выдумываешь? У нас со всеми в деревне хорошие отношения! – послышался одинокий голос.

Катя встала со своей кровати, подошла и села рядом с Кристиной, попыталась обнять её за плечи, но та отстранилась. Сказала:

– Кристина, это всё не ты говоришь, это зло в тебе говорит… Оттого что папа твой пропал, и ты не знаешь что делать… Мы же поможем тебе. Ты же, считай, в коммуне. А мы своих не бросаем. Но и ты брось эту напраслину наговаривать…

Высвободившаяся от объятия Кристина дальше сдвинулась на край кровати и продолжила всё тем же резким, злым, неприятным голосом:

– …Витька мне всё рассказывал, как там, на поляне, было! Всё! И всё не так было, как вы тут врёте!

– Что? Рассказал?

– Как вас там чуть не оттрахали эти бандиты, а вы сидели и блеяли! И если бы не он!.. И что Гульку трахнули! Ха-ха-ха-ха!

Она засмеялась злобным противным смехом и продолжила:

– Ха, как её растянули и гловарь её трахнул! И… так ей и надо!.. Суке! И вам бы…

Договорить она не успела. Звонкая оплеуха-пощёчина отбросила её к стене, так, что она стукнулась затылком о стену.

– Ах ты тварь!! – Катя занесла руку чтобы вновь ударить её.

– Уйди, сука меченая! – завизжала Кристина и вцепилась ей в волосы, что спасло её от повторной затрещины. Комната взорвалась криками:

– Аааай!! Яя… Бей её, девки! Бей тварь хроновскую! – как по какой-то незримой но властной команде прежде лежащие или сидевшие на кроватях девушки вдруг, как подброшенные пружинами, ринулись к окну. В мгновение ока Кристину оторвали от Кати и тут же вокруг неё закипела толкучка: каждая норовила ударить её, дёрнуть за волосы, пнуть. Комнату огласили визг и яростные крики.

Кристину били кулаками, а когда она оказалась на полу – стали пинать; пинать без обуви или в мягких домашних тапках было неудобно, и потому её топтали, топтали пятками, толкаясь, яростно сопя и выкрикивая грязные ругательства звонкими девичьими голосами.

Кристина не менее яростно сопротивлялась, пыталась встать, но максимум что ей удалось, это подняться на колени и пытаясь отталкивать, столкнуть с ног двоих нападавших, но их место тут же заняли новые. Чей-то кулак разбил ей нос, брызнула кровь; нападавшие толкались и мешали друг другу, и только это спасло её, пожалуй, от увечий. Получив действительно несколько сильных ударов по рёбрам и лицу, задохнувшись от боли, она в исступлении рванулась, ей удалось ценой нескольких полученных ударов в лицо вскочить; она оттолкнула одну, другую… Загремела кружка, упавшая на пол, и тут же кто-то спиной натолкнулся на тумбочку с лампой. Круглое световое пятно на потолке стремительно рванулось в сторону, лампа хлопнула об пол…

Мгновенно стало темно, теперь комнату освещал только слабый огонёк масляной ламны в противоположном углу на подоконнике. И тут же жидкая светящаяся синим струйка горящего керосина из упавшей лампы чиркнула по полу…

– Ой!!..

– Лампа!

– Туши! Ту-уши!! Сгорим! – Кристина тут же была забыта.

– Катька! Фонарик!

– Темно, не фига не видно!

– Бежим!

– Туши, дура!! Набрось что-нибудь!

Вспыхнул луч карманного фонаря, описал дугу по комнате, осветил центр с мечущимися фигурами.

– Ааа, только не моё польто!!!

– Покрывало вон набрось, одеяло!!

Вскоре совместными училиями потенциальный пожар был ликвидирован. В суете никто не обратил внимания как стукнула, открываясь, снятая со всех внутренних запоров входная дверь.

* * *

Через полчаса беспорядок в комнате был наконец ликвидирован, и упавшая лампа была вновь зажжена – но уже без разбившегося лампового стекла. Сильно воняло керосином.

– Блииин, моё одеяло… Всё извазюкали, и керосином воняет…

– Завтра постираешь. На вот, мой плащ. Им укроешься.

– А мы-ыло? Стирать. Девки, что это с нами было?.. Кажется ещё немного, и я б её убить была готова!

– Звереем тут потихоньку, дичаем…

– Да что «была бы готова», я б её и убила, паскуду! Правда, Кать?

– Подруги, а мы и правда дичаем… Мы ж её ногами топтали… Кстати, где она?

– Сбежала.

– Иди дверь запри.

Скрипнула дверь в комнату, опасливо вошла Аделька:

– Что это у вас… идём – шум. Дверь распахнута. Керосином воняет…

Оглянулась за дверь, сказала: – Ну ты иди, иди уже. Спасибо что проводил.

– Кристинку воспитывали.

– Стекло у лампы разбили… – послышался горестный голос Кати, – Керосин разлили, чуть пожар не устроили. Подругу свою ногами били… Бесы в нас…

– Ой-ой, бесы. Так ей и надо. И не подруга она. И правильно.

– Завтра в церковь пойду. Замаливать. Батюшка, может, посоветует что. Исповедуюсь.

– Да брось ты, Катька, всё правильно было! Надо было проучить эту вертихвостку. Ишь, ещё НАМ будет рассказывать, как оно было там, на поляне, ага! Будет ещё нас оскорблять!

– Если до завтра Хронов нас тут не перестреляет! – сказал кто-то.

– Не. Забоится. – после паузы кто-то уверенно опроверг, – Пока мы вместе – забоится. Парни не поддержат.

– Парней он муштрует… Кать? Завтра в церкву пойдёшь – поговори там с батюшкой, может нам туда перебраться?

Идея понравилась:

– А что. Там стены каменные, и свои вокруг. Ну, в смысле, не деревня. Церковь опять же.

– Не, реально звереем, девки… Тоже завтра в церковь пойду.