Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 132 страниц)

Владимир, под приглушенный рёв монстров и пронзительное стрекотание каких-то пулемётов-бластеров, отжимался на кулаках, изредка поглядывая на экран. Пронзённые светящимися струями космического оружия будущего, монстры взрёвывали и картинно разваливались на куски, но, тем не менее, всё лезли и лезли со всех сторон. Женька похрюкивал от азарта и жал на джойстик-гашетку, уничтожая их десятками, но они лезли сотнями.

«– Всё как в жизни…» – подумал Владимир, – «сорок два, сорок три, сорок четыре… Нагонят народу толпу, и завалят трупами… сорок семь, сорок восемь… или проломят периметр ещё одним бульдозером и прочистят дорожку к дому; а они гранаты отрицают… Макс этот, авторитет, тоже… пятьдесят два, пятьдесят три… конечно, фугасы направленного взрыва на территории, это да… ну, сожгут ещё один «Комацу», ну, два… но раз так чётко обозначили своё благосостояние, и отсутствие «крыши» среди силовиков, и озлобили банду – найдут чем и как задавить… пятьдесят семь… шестьдесят. Ну-ка, на левой теперь… Раз. Два. Три…»

– А клёво тут! – не отрываясь от экрана, поведал Женька, – Горячая вода всё время! Жрачка! Телевизор вот! Лёшка бы позавидовала! Клёво они тут обосновались!

Тра-та-та! Ж-жжых! Пиу! Пиу! – бластер на экране разил врагов направо и налево.

– Ыы-ых… Клёво, да. Остался бы?..

– Тут? А чё. Конечно!

– Фффух… – Владимир рухнул всем телом на пол, – Фффууу… Ослабел тут с этими переездами… Жендос! Я говорю – один бы остался? Ну – без стаи своей, без Псов?..

– Оди-и-ин??.. – Женька на миг отвлёкся от экрана, – Как это? В смысле – тут остаться, – а пацаны? А родаки?.. Ах ты ж, бля! – воспользовавшись отвлечением стрелка, монстры на экране с победным рёвом рванулись в атаку.

«– Жжжых! Пи-иу!! Та-та-та!..» – застрекотал торопливо снова пулемёт-бластер Женьки, но было поздно – на экране крупно мелькнули перекошенные оскаленные рожи чудовищ, экран окрасился красным; как бы кровью – «Game Over!» выскочила надпись.

– Сожрали… – огорчённо произнёс Женька, отбрасывая джойстик, – Чуть-чуть уровень не прошёл… Один? Не, ты чё, Американец, одному – западло! Как это так – одному тут в джакузях мыцца и в тепле центровую хавку шамать, а братва будет по морозцу сопли на кулак наматывать?? Это не по-пацански!

– Не по-пацански… – продолжая лежать пластом на паркете, отдыхая, повторил Владимир, – Вот и я думаю – не по-пацански…

– А чё? Предлагали?? Вот така-вот – одному?? – взъершился пацан, и аж привстал с постели.

От тяжёлого и, скорее всего, неправдивого ответа Владимира спасла тихо, без скрипа приоткрывшаяся дверь в комнату.

НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ В КОТТЕДЖНОМ ПОСЁЛКЕ

Тук-тук!.. – послышалось в приоткрывшуюся дверь, – Ма-альчики-и? Вы одетые? Можно к вам?

Наташа, – понял Владимир.

– Да, Наташа, входи.

Дверь открылась полностью, пропуская Наташу, и затворилась вновь. Женька торопливо прикрыл голые коленки одеялом.

Наташа вошла, и остановилась около двери. Одета она уже была не «по-боевому», не в защитного цвета брюки и флисовый полуармейский джемпер, а в лёгкие спортивные брючки и просторную футболку; однако и тут был сохранён некоторый «милитари-стайл» – из-под футболки на ремне видна была кобура; Владимир ещё раньше обратил внимание – не грубая армейская кобура для ПМ, и не кобура-для-ЧОПа, для ЧОПовского ИЖА; а аккуратная такая, ладная замшевая кобура для чего-то такого же, как Наташа, миниатюрного и изысканного.

– Ффу!! – сразу сморщила она носик, – Что у вас так потом пахнет! Ффу! Вы хоть проветрите, что ли!

– Это не потом! – отмазался остывающий от отжиманий Владимир, – Это адреналином. Вон, Женька только что монстров крушил, а они его, тем не менее, сожрали! Вот у него, в процессе, адреналин и выделился!

– Го-онишь, Американец! – запротестовал Женька, вновь включая приставку. Поднял худую мальчишескую руку, понюхал плечо, – От меня только шампунькой пахнет, приятно. Это ты навонял!

– А ещё он пукнул, когда его сожрали! – обвиняющее продолжил Владимир, продолжая лежать на полу, – Джонни, я сколько раз просил меня «Американцем» не называть? Зови уж «Билли», если без погоняла не можешь… Наташ, он всё врёт – это он навонял!

– Врёт он всё – ничего я не пукал!

– Фу, мальчики, что за выражения – «навонял», «пукал»?.. Я же не говорю, что воняет, я чувствую, что пОтом пахнет. От тебя, кстати. Володь; а что ты на полу лежишь?.. – она присела рядом и коснулась пальчиками его лица, – Чего на полу-то?

– Да вот… рухнул что-то на пол! – Владимир перекатился на спину и посмотрел на Наташу снизу вверх, – Почувствовал себя сражённым Жендосом монстром!

– Угу… «Билли»… Билли Бонсом ещё… – бормотал Женька, опять сидя в подушках и отыскивая джойстиком в меню на экране телевизора нужный уровень, – Да, Наташ, спасибо за шмотки. Ну, за бельё после ванны, имею ввиду…

– Пожалуйста. Это, кстати, Володи трусы и майка; ещё с тех времён, когда он на лето к нам, раньше, приезжал. В школе ещё когда учился. Вырос из них давно, хи-хи, сейчас вон какой здоро-о-овый! – она с определённо восхищением потыкала наманикюренным пальчиком в вздутый после отжиманий его трицепс, – Во-овк! Вставай! Чего ты на полу-то?

– Ага! – на экране высветилась заставка, и Женька подобрался, поудобнее стискивая джойстик, – Ща я с вами разберусь! Американец – чур, меня не отвлекать! Это из-за тебя меня сожрали!

– Во-о-вка! Вставай! Чего на полу лежишь? Что вы там с папой обсуждали, что он весь сумрачный ходит?

– Угу… – Владимир поднялся, – Сейчас я…

Он прошёл в крошечную туалет-ванную, совмещённую с гостевой комнатой, где они находились. Пренебрегши душем, намочил под краном скомканное махровое полотенце и, сняв майку, быстро растёрся приятно-горячим влажным полотенцем до пояса. Всё же горячая вода в наше время – большое дело! Можно понять Виталия Леонидовича, что он не хочет терять такой комфорт и намерен за него биться. Другой вопрос, что нельзя «за комфорт» биться «до последнего». За жизнь, за выживание – можно, а за комфорт нельзя. Не стоит он того. Хотя для некоторых привыкших к комфорту, увы, комфорт и стал равен жизни… И ещё не хочет он этим комфортом делиться… Да…

– Во-о-вка!

– Иду.

Он прошёл в комнату, на ходу надевая футболку. Наташа сидела на его кровати. Женька уже опять с увлечением рубился с монстрами. Мягкий свет торшера; на улицу не проникает ни лучика – кроме того, что на стальной ставне бойница закрыта специальной задвижкой, окно ещё и занавешено портьерой, так, что не видно и саму ставню. Комфорт и безопасность.

– Что с папой-то?..

– Ну что… Так. Насчёт обороны. Насчёт того, как дальше.

– Вовк! Но ты же останешься? Останешься же? – голос Наташи сделался почти умоляющим.

– Нет, Наташа; в город поеду.

И, останавливая её уговоры:

– Ненадолго, Наташ… – бросил взгляд на Женьку, – То есть, не то что ненадолго, но буду приезжать. Дела у меня ещё кое-какие в городе, вот закончу… Ну и… люди.

– Какие?.. …люди?? А я?? – пухлые губки Наташи надулись, казалось, что она готова расплакаться; как в детстве, когда не купили понравившуюся игрушку.

– Ты… У вас тут безопасно. А там… люди.

– У «нас», Вовка, у нас, не «у вас»! – перебила Наташа, – Что ты так! А мы что – не люди?..

Вот чёрт. Неприятно опять этот разговор начинать, на этот раз с Наташей; да ещё при Женьке. Глупо думать, что увлечённо сражающийся с монстрами пацан «ничего не слышит», – всё он слышит. И учитывает. Сел рядом с девушкой на кровать.

– Наташ. У вас… Ладно, «у нас» тут достаточно безопасно, да. Но – очень уж на виду. У меня вот и сомнения на этот счёт. О чём и говорил с твоим папой. И в городе я, кроме как дела позаканчиваю, ещё организую добавочное… эээ… убежище. Не такое комфортное, но где, в случае чего, можно будет укрыться. У вас же – говорили, вроде? – есть из подвала ход за территорию?

– Ты что, Вовка! – с жаром стала убеждать его Наташа, – Знаешь, как тут всё продумано! Сколько сил, денег и времени на оборудование потрачено! Не надо будет никакого «добавочного убежища»! Знаешь, какая тут оборона!! Макс как стреляет – как снайпер! А мы – огневая поддержка! Как папа говорит – «создаём плотность огня»! Как мы этот раз им!.. …дали!! Я же тебе говорила – я тоже стреляла! Я теперь всё могу!

Она, опять переживая произошедшее пару дней назад, разволновалась и раскраснелась.

– Я, можно сказать, теперь обстрелянный воин! Я же в… в отбитии штурма участвовала – я говорила тебе! Я тоже стреляла – и попадала, я уверена! Они падали!..

«– Что это она?..» – с интересом рассматривая жестикулирующую Наташу, раздумывал Владимир, – «– Будет мне рассказывать, какой она «воин»? Зачем? Видно, что понравиться хочет; видно, что изо всех сил хочет оставить меня здесь, при себе… Да я б остался… Гулька? Ну что Гулька? Ну, почти поженились, да. Но Гулька там, а Наташа – здесь… Говно я? Даладно! Как там Вовчик тогда сформулировал? – «Мораль не должна мешать логичному течению жизни». Ну да, ну да. Жизнь так устроена – бери то, что само в руки просится; мораль – она найдёт оправдания. Потом. В конце концов мораль для нас, а не мы «для морали».

– … помнишь, как ты за меня тогда, в кафе заступился? – продолжала воинственно Наташа, – Ну, когда там компания перебравшая за соседним столиком начала шуточки кидать. И когда бугай лысый стал меня за руку хватать – помнишь?? Как ты его! Так вот – я бы сейчас сама бы за себя постояла! Могу!

– Ну да?.. – деланно изумился Владимир, любуясь ею – Уделала бы того лысого?

– Легко! – гордо ответила Наташа и извлекла из кобуры небольшой изящный пистолет, – Легко. Бац-бац, – и готов! Вот!

Владимир протянул руку, и она вложила ему в ладонь оружие.

Да, вещь отличная. Он полюбовался полировкой, отделкой. Небольшой блестящий, белый пистолет; очевидно, из нержавейки; весь расписанный гравированными ветками и листьями; со щёчками на рукоятке из приятного цвета дерева. Выщелкнул магазин – ага, девять миллиметров, но покороче макаровских, что в его Форте. «Сиг-Зауер» – прочёл, – «P-230».

– Отличный пистолет! – похвалил, возвращая, – Папа подарил?

– Ого! – даванув косяка на пистолет, отметил и Женька, – Не убирай, а? Я щас добью уровень – тоже гляну!

– Ну да! – радостно подтвердила Наташа, – Папа! На прошлый день рождения. Я думала – машину подарит; сначала даже расстроилась; но потом поняла, что ЭТО в нынешней жизни важнее!

– У тебя же день рождения в апреле? Как он – ещё до «всего этого» подарил? Нельзя же было?

– Ну, папа ведь депутат! У него – возможности! – гордо ответила Наташа. Женька закончил с монстрами; Наташа подала ему пистолет, и он теперь вертел его перед собой, рассматривал – впрочем, как отметил Владимир, вертел вполне грамотно: не наставляя на людей, не суя палец в предохранительную скобу; а потом и вовсе вынул магазин.

– Я теперь – боец! Правда – правда! – гордо вещала Владимиру теперь девушка, – Папа так и сказал: «– Ты, Наташа, теперь обстрелянный боец!» Раз участвовала в отбитии… в отражении нападения. Я же стреляла! Знаешь, Вовка, как я умею метко стрелять!..

Из неё прямо сочилось то, что она очень, очень-очень старается ему, Владимиру, понравиться. Как в другое, в «мирное» время она бы незатейливо хвасталась своему молодому человеку вокальными данными или умением танцевать, сейчас она хвалилась умением стрелять. Некоторым навыком, нужным для убийства себе подобных, если быть точным…

Вдруг во Владимире проснулся дух противоречия.

Всё это как-то сложилось: и то, что с Гулькой не удалось не то что побыть наедине, но и толком попрощаться; что поездка эта получилась такая суматошная – только и успели что туда-обратно; эти все зловещие новости – про то, что боевые части идут на Оршанск, чтобы «сделать очередную площадь»; убийство Ксюши Сторчак у него на глазах; непонятки с Виталием Леонидовичем; а вернее – его прямой отказ принять его с пацанячьей компанией, с «Псами»; эти трупы пацанов же в оранжерее, «Бойцовых Котов»… «Я – боец, я тоже стреляла!» – может, это она и застрелила кого из этих пацанов. Нет, правильно застрелила; тут вопросов нет; пацаны эти знали на что шли, и шли не с пустыми руками; но вот это вот «Я – теперь Боец» что-то его реально задело. Она и трупы-то те вблизи не видела; отец не разрешил, оберегая тонкую душевную организацию дочери… «боец» она, да, как же!

– Наташа. «Боец», солдат, воин – это всё же несколько другое. Ты просто… просто немного умеешь стрелять. И стреляла. Боец – это другое… Я вот тоже… – видя её протестующий жест, смягчил Владимир, – …тоже ещё ни разу не боец. Стрелять – это не сложно; особенно в такой обстановке… когда в тебя не попадут. Как в тире – совместить цель, целик и мушку – и нажать спуск. Даже «уметь стрелять» – это совсем другое. «Уметь стрелять» – это стрелять в экстримальной ситуации; и, тем не менее быстро и точно; и успеть перезарядиться, не опростав «в ноль» магазин; и выбрать укрытие, и устранить задержку… сложно это – «уметь стрелять», тем более «быть бойцом». Это…

– Ну а что, а что тогда – «быть бойцом»?? – азартно «подняла перчатку» Наташа, – Я же стреляла! В меня тоже стреляли – в ставень попадали: бух! Бух! А я – стреляла! Не испугалась! И потом, в дальнейшем. В любом бою – не забоюсь! Я – настоящий боец! – гордо закончила она тираду.

– Настоящий боец?!. – бес противоречия окончательно овладел Владимиром, – Боец – это не умение стрелять в противника из винтовки на триста метров, когда и лица не различишь! Боец – это не способность нажать на спуск, прицелившись «в фигуру». Боец – это совсем другое! Это когда с перебитыми ногами лётчик ведёт самолёт в атаку; раненый пехотинец находит силы бросить гранату, выстрелить; или когда боксёр встаёт после нокдауна и продолжает бой… сможешь, после ударов в лицо; сильных ударов; рвущих губы и выбивающих зубы, подняться с пола и ответить?? И стрелять…

Владимира несло… что-то вспомнились те чурки, валящиеся от очередей; лже-менты, что он пострелял во время бегства из Озерья в Оршанск; и совсем неприятное, старательно забытое…

– … стрелять «в фигуру», из укрытия – это не боец! Вот вблизи!.. Когда видишь его бешеные глаза; когда только доли секунды разделяют твой выстрел и его выстрел; и всё решает кто точнее… Да и это тоже… фигня. Вот раньше было, когда в штыковые атаки ходили; лицо в лицо; кололи друг друга этими заточенными шампурами на стволах; кромсали тесаками; чувствуя, как железо в живого человека входит; как он дёргается при этом; какой он противно упругий… – Владимира передёрнуло от воспоминаний, но он уже не мог остановиться, – Как от него кровью на руки брызжет; и кровь такая тёплая, и запах… запах крови, чёрт бы его побрал! А он дёргается, он не хочет умирать; а ты, ты должен его убить, режешь его, режешь; должен, просто потому что должен!!.. Он дёргается, хрипит; а потом лежит, и умирает, и для него всё кончилось – а тебе потом с этим жить!!

Бумц! – у Женьки с колен на пол упал разряженный Наташин пистолет; и Женька схватился за грудь и горло, издав рыгающий звук.

Владимир опомнился. Наташа сидела, стиснув руки коленями; бледная. А Женька был, кажется, чуть не зелёный; и его щуплое тело сотрясали натуральные рвотные спазмы.

– Джонни! Жень!.. Чо такое?? – Владимир подскочил к пацану.

– Ик… бля. Ни… ик. Ни-че-го. Нормальна всё…

– Тебя ж тошнит! Что с тобой!

– Не знаю… так… чо-то…

– Володь, я воды?.. – метнулась Наташа.

– Не на-до… – кажется, пацана отпустило, – Так это… не знаю с чего.

Он, стыдясь, криво улыбнулся.

– Наверное, съел что-то… или переел. А тут ты ещё… это… рассказываешь так красочно. Про это, про кровь… Ик! – он опять дёрнулся от рвотного спазма, – Нафига?..

– Извини, Жень… я не нарочно.

– Я чо-то этого, Дрона вспомнил. Ну, что за домом щас лежит. Которого Шалый угандошить всё грозился, за зубы свои. Как в него попали, и он, значит, умирал. Больно, небось, было. И сейчас, значит, лежит там… холодный. Мёрзлый уже весь. Сука ты, Американец… зачем напомнил??

Владимир с удивлением уставился на парня. Ничего себе! Женька, Джонни Диллинжер, «бывалый грабитель банков», предводитель банды «Уличных Псов»; бестрепетно вступавший в перестрелку с до зубов вооружёнными ментами – и такой впечатлительный! Ничего себе! Да он же видел эти, трупы, днём-то – и ничего! А сейчас… это называется «пропустить через себя», да. Наверное, Женьке надо быть в искусстве, там это ценится… Умение пережить чужое. Пропустить через себя. Впечатлительный Женька, да. Быть ему каким-нибудь режиссёром; недаром организаторские способности в наличии… Если выживет, конечно.

Наташа уже подобрала с пола и, вновь снарядив магазином с патронами, убрала в кобуру свой шикарный Сиг; Женька, морщась от неудобства, почапал в ванную умываться и чистить зубы; а Владимир всё раздумывал: вот ведь чёрт, вот – не ожидал такой реакции… И не хотел ведь – само как-то вылезло. Через все эти воспоминания, как тогда, с Вадимом, в Никоновке, резали беглых дембелей ночью. Брр! – до сих пор вспомнить тошно; недаром Джонни вон как представил только – и поплохело…

– Нет, тогда я, конечно, «не боец»… – задумчиво сказала Наташа, подходя к стоящему Владимиру, и, покосясь на дверь ванной, обнимая его, – Володь?.. Пойдём ко мне, а?..

– Ты, Американец, наверно, точно кого-нибудь в жизни зарезал! – обвиняющее донеслось сквозь плеск воды из ванной, – Иначе чё бы так… так красочно!

– Кина насмотрелся! – отмазался Владимир, – Ужастиков всяких! Вот и навыдумывал. Жень, ты как домоешься – ложись спать, свет выключай, не жди меня. Я тут… с Наташей выйду, по делу; ты ложись, спи…

– Угу… по делу он выйдет… – послышалось бурчание из ванной, – Иди, чо. Сказку на ночь мне рассказывать не надо… вернее, ты уже рассказал.

* * *

В это же время два человека смотрели на коттедж депутата с мансарды дома через два участка.

В мансарде было темно и холодно; это была мансарда давно брошенного дома.

В разбитое окно намело снега, и он теперь ровным тонким покрывалом лежал на обстановке – большой двуспальной кровати с витыми столбиками, на которых раньше, должно быть, крепился балдахин; трюмо, на столике которого до сих пор бугорками под снегом угадывались флакончики и тюбики, на которые не позарились и мародеры; шифоньер с вырванной, висящей на одной петле, дверцой; несколько разномастных пуфиков и стульев. Но стоявшие у окна не обращали внимания на интерьер; они явно не были мародёрами.

Старший из них, приземистый и крепкий, был в зимней военной форме без знаков отличия, на поясе его висела внушительного вида кобура; младший же, худощавый и высокий – ему было не больше тридцати, – одет был вполне цивильно, дорого и со вкусом: хорошее кашемировое пальто почти до пят, мохнатое кашне, элегантная фетровая шляпа. Ночь выдалась лунная. В затянутых в кожаные перчатки руках он держал бинокль, через который рассматривал тёмный коттедж Виталия Леонидовича.

– И где они теперь лежат? – брюзгливо допрашивал он спутника.

– Вот… – прокуренным густым басом отвечал тот, – Смотрите правее… Ориентир – правый угол дома, потом на два пальца дальше, там, видите? – разобранная теплица. Вот там и лежат. Все.

– И Степан там?.. – голос молодого предательски дрогнул.

– Да… все. Там и лежат, мы днём хорошо рассмотрели… – в голосе пожилого мужчины в форме звучало приторное сочувствие, хотя в глубине души он глубоко презирал своего визави. Но – он на него работал. Пути господни неисповедимы.

– Степан… – правая рука с биноклем опустилась, и элегантный мужчина, казалось, смахнул другой рукой слезу, – Никто не будет больше любить меня так, как он!.. Зачем он полез в эту ловушку, в этот проклятый дом??..

Он разговаривал сам с собой, не особо заботясь, что его слышит рядом стоящий мужчина в форме:

– … всё эта молодость, удальство, лихачество… Захотелось риска, адреналина! «Участвовать в операции», «ощущать пульс жизни!» И я… зачем я согласился??.. И вот, сейчас он лежит там, мёртвый, холодный… его тело… прежде любимое – а сейчас такое холодное… мёрзлое!

Теперь голос его уже реально сорвался чуть ли не на всхлип.

Стоящий рядом мужчина сочувствующе хмыкнул; то есть он постарался, чтобы его «Хгм…» прозвучало возможно более сочувственно; хотя, если бы не темнота, на его лице можно было бы рассмотреть презрительную гримасу.

Человек с биноклем обернулся, прежде мягкий голос его стал, очевидно, от переживаний, хриплым:

– Всех! Ты слышишь – всех! Уничтожить. Чтоб ни один не ушёл! А этого, Витальку, проклятого рептилоида очкастого – живым! Так и скажи своим людям – кто его живым возьмёт – тому премия! Я не поскуплюсь! Я лично с него буду ремни резать! Нет! Не так! Я буду из него вены вытягивать! И – на катушку от ниток наматывать! Возьму клещи – и его поганые зубы буду по одному выламывать! А он пусть кричит!! А потом! Я буду клещами, клещами от него кусочки отрывать, – и оторванные места солить! По кампучийскому методу! А ещё…

Теперь голос его скрежетал; а планы казни своего недруга показывали неслабую изобретательность и компетентность в вопросах пыток:

– … растопить и в пасть ему залить расплавленный свинец!! Как в средние века – мы вернём эту практику!..

– Кхм… – опять почтительно напомнил о себе спутник, – Ежели свинец в пасть – то он шибко быстро и кончится. А вот мне ребята с фронта рассказывали, есть такая фишка: налить в пасть и в горло гаду бензин – и поджечь! Чтоб из горлА и горело. Тогда – не в пример дольше и веселее. Даже название какое-то у энтого метода теперь есть, запамятовал я какое…

Выслушавший его поправку элегантный молодой человек согласно кивнул:

– Подходит. Так когда ты сможешь… всё организовать?

– Ээээ… – пожилой замялся, – Тут, вишь… курочка в гнезде, яичко в …, а мы яичницу жарим. Сложно будет. Хотя… если подогнать бэтэр и всадить из 30-миллимитрового… или 14-ти с половиной миллиметровыми «огурцами» пройтись густо – никакие его ставни не выдержат! Не подъезжая близко. Бэтэр мы найдём, их щас как грязи…

– Я же сказал – живым! И ещё. Региональная Влада, депутатом которой, не забывай, я являюсь, резко осуждает подобного рода… инциденты. Так что никаких… как его? бэ-тэ-еров! (последнее он произнёс с отвращением)

– Как же тогда?.. Опять, вон… трупами заваливать??

– Это неприемлемо. Придумай что-нибудь. Ты у меня помощник, или где?..

– Придумать… – пожилой замялся, – Придумать-то можно…

– Ну. Ну??

– Есть тут вариант… Доро… недёшево выйдет только. Зато можно рассчитывать, что мы будем вообще не при чём. А то эту свалку – он махнул рукой в сторону коттеджа, – С трудом замять удалось.

– Кто? Как? Не томи!

– Есть тут приезжие специалисты. Вообще не наши – из-за бугра. Вроде как коммерсы: возят сюда коньяк и натовскую снарягу; втихаря – и элитную стрелковку; от нас – топливо… Вот – он с довольным видом похлопал по кобуре, – Хеклер-Кох Марк 23, Бельгия-Штаты, аттличная машина! Он…

– Оставь меня в покое со своими железками! Короче – кто они на самом деле, чем живут?

– Ну, кто ж знает… чем живут. «Ватажниками» себя называют, а что это, я не знаю. Но главное не чем живут – а что подписать их можно, на это дело. Были уже эта, прецеденты. Делают, да. И чисто. Дорого только, не без того. Вот их подписать.

– Мне плевать на деньги, я…

– Дык это понятно… – снахальничал, перебив шефа, помощник, – Что плевать. На деньги-то. Только они не талерами берут; им наши талеры без надобности. Мат-ценностями берут, – бензином там, солярой… У них плохо, с горючкой-та; они на этом хорошо поднимают. Ну и… в случ-чего – их не жалко. Не наши.

– Это вариант, да, это вариант… – задумался молодой, – Так. Та-ак… Подписать приезжих… Так-то оно так, ежели кое-что, но тем не менее, однако не что иное как вообще…

– А?? – в недоумении переспросил пожилой.

– Тьфу! Это из-за общения с нашим мэром, дебилом этим… мне уже говорили, что это заразно, его эти высказывания… впрочем, не обращай внимания. Значит, без «большой войны», без этих… без бэтеров этих ваших. Чужими руками. А что. Пусть сделают. Я заплачу. Топливом так топливом – есть тут ходы. И – мы не при чём! Но чтобы – всех! И чтобы «этого» – живым! Я лично туда хочу войти и лично ему в глаза смотреть буду, когда он сдохнет!

– Я поговорю с ними – покивал пожилой, – Сделаем!