Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 132 страниц)

ПЕЧАЛЬНАЯ ДОРОГА

Они шли уже третий час, через каждые пятнадцать минут меняясь у носилок. Шли довольно медленно, но, по сравнению с прошлым днём, не растягивались длинной неторопливой колбасой: все боялись отстать, все старались быть ближе к носилкам, где впереди по очереди с ружьём шли Владимир или Вадим.

Было уже далеко после полудня. Позади остались крики, истерики женщин при виде трупов – особенно на них произвёло впечатление тело главаря со спущенными штанами и снесённым черепом; а также ещё агонизировавшее, когда они пришли на поляну, тело бандита, привязанного к дереву. Короткий рассказ о произошедшем; недолгие похороны, изготовление носилок – опять пригодились Вовчиковы инструменты: пила, мультитул, проволока…

Владимир шёл, нёс носилки вместе с тремя мужчинами, угрюмо смотрел под ноги. Хотя было ещё только за полдень, свинцом наваливалась усталость; слипались глаза, непривычно дрожали руки. Собственно, и все выглядели после прошедшей ночи не лучше: опухшие от слёз лица без косметики у женщин и девчонок; измятая и запачканная одежда; взгляды, тупо упёршиеся под ноги или лихорадочно бегающие по сторонам, по кустам и деревьям, в попытке высмотреть опасность. Всем очень досталось в эту ночь. А увиденное на поляне и рассказ о ночных событиях буквально подкосил и тех, кто ночевал у Мышастого; настолько, что ещё две супружеские пары, с детьми, решились не продолжать путь в Озерье, а вернуться в Равнополье, а потом – в Мувск.

Вовчик пытался объяснить им, что до полицейского поста ближе, чем до Равнополья; что лучше всем идти одной группой – они были глухи к доводам. Расширившиеся, застывшие зрачки женщин, казалось, видели только трупы бандитов, сваленные в канаву; и две свежие могилы с крестами из молодых сосёнок, связанных проволокой; с приколотыми листками из блокнота: фамилия-имя-отчество, дата рождения, дата смерти… Сегодняшним числом.

Опять плакал муж Юлии Тимофеевны; молча стоял у могилы муж Клавдии Семёновны. И тот и другой решили после похорон продолжать путь в село. В городе было уже нечего делать, городская жизнь явно кончилась.

Вовчик посоветовал разобрать вещи погибших. Опять начались всхлипывания, на этот раз над чемоданом.

– Слушай… – со сдержанной злостью сказал вполголоса Вадим, – Ты это… Ты поторопи его, а! Мы так до вечера не уйдём, а девчонка мучается!

Он сумрачно посмотрел, как тот бессмысленно, суматошно, торопясь, то выкладывает вещи из огромного чемодана на колёсиках, то бормоча «Нет, это был любимый халат Юлички…» суёт их обратно; и, обращаясь опять к Вовчику, как будто взявшему над тем шефство:

– Или пусть остаётся, поплачет над могилой и над шмотьём – потом догонит!

– Нет-нет, не уходите, я сейчас, сейчас… – и опять те же бессмысленные перекладывания.

Владимир с Хроновым, и с ещё двумя мужчинами стащили тела бандитов в кучу, на другом краю поляны. Хронова сторонились…

Когда завёрнутые в плащи тела опустили в неглубокие могилы, Владимир отошёл. Поискал взглядом Гузель – её не было. У сидевшей возле разваленного шалаша Аллы суетилась Зулька.

– Вовк, поможешь? – он подошёл, стал сгребать руками в яму рыхлую рыжую землю. Поодаль плакали женщины.

Рядом пыхтел Вовчик.

– Знаешь… Вовчик… А я ведь раньше покойников никогда так близко не видел… Даже когда мама умерла – я тогда ещё маленький был, – не пошёл прощаться. Упёрся, заперся в комнате и всё тут… Так её мёртвой и не помню. Только живой.

Вовчик молча сталкивал лопаткой землю в яму, потом спросил:

– Руки как?

– Ничего. Вроде как отошли. А думал – совсем конец рукам, прям как ампутированные…

Помолчал. Потом сказал с неожиданной злостью:

– А труп – он и есть труп. Просто мёртвое тело. Туша. Покойник страшен своим антуражем: что макияж, что как живой… гроб, свечи, завешенные зеркала, плач… А так, лежащий в траве, да ещё чужой – просто труп!

Вовчик молчал. Потом, когда могила уже была засыпана, охлопывая её лопаткой и обкладывая по краям дёрном, сказал грустно:

– Знаешь, Вовка… Чё-то мне всё кажется, что всё только начинается. Как бы… Ну… Кажется мне, что неважное у нас начало жизни в деревне получилось; даже до деревни-то и не добравшись толком…

– Да, как бы такие холмики не стали в порядке вещей в ближайшее время… Но знаешь… Я тут, за эту ночь, кое что понял… А, ладно, после поговорим.

Когда Вадиму надоело смотреть на бессмысленное перекладывание вещей из чемодана на траву и обратно мужем Юлички, он подошёл, отстранил пытавшегося что-то советовать Вовчика, и просто вывернул его на траву. Присел, быстро покопался в груде одежды, коробочек и футляров.

– Это что?.. Выкинь. И это – в кучу. Это… Пиджак, говоришь, выходной?.. Ценная вещь в деревне. Возьми, он плотный. Ну куда, куда ты нах. р опять лезешь?? Руки убрал, говорю! Иначе тебя ждать не будем – девчонка вон загибается, а он над каждой тряпкой трясётся… Смену белья. Твои трусы? Вижу, что твои. Халат – в сторону. Не пригодится. Что, не халат – пеньюар?? Один хрен. О аллах!.. Краска для волос! Туфли на каблуках! Домашние тапочки… Маникюрный набор, фен, прибор для измерения давления… на батарейках!

– У Юлички были проблемы с давлением…

– Кончились проблемы. Выкинь. В деревне теперь другие проблемы будут… И ты всё это от самого Равнополья на себе пёр?? Ну ты и … Собственно, и чемодан можно здесь оставить, у тебя там три четверти ненужного барахла. Всё своё на себя надень – и хватит. Понял?

После молчаливых похорон ещё несколько человек решило не продолжать путь в Озерье и Никоновку, а вернуться к Мышастому. Обустраиваться там, рядом, под его началом.

– Что вы, вы же видели как они живут, как живут к нему прибившиеся – это же каменный век! Рабство! – уговаривали их; но они были глухи к доводам. «Там уже много людей, там община, там… там опыт. Пусть бедно, пусть нецивилизованно – но лучше там… В Озерье нас никто не защитит, никто не поможет, – а Мышастый всё продумал. Заранее. Мы ему верим» – так отвечали они.

Кажется, пребывание у Мышастого на хуторе произвело впечатление на многих. Он жил тяжело, по городским, да и по современно-деревенским меркам – действительно, как в каменном веке; отказавшись окончательно уже от практически всех благ цивилизации, кроме тех, что он запас заранее, предвидя наступавший закат цивилизации. Собственно, в пропагандируемый им «закат» мало кто верил и до сих пор, но то, что он оказался предусмотрителен, что он предвидел, что он заранее научился обходиться и без электричества, и без трактора, не говоря уж о автолавке-магазине-супермаркете-макдоналдсе, – всё это произвело впечатление на горожан.

Собственно, произвело впечатление то, что Мышастый не только обустроил свой быт, но и формировал своё окружение, свою «общину». Около него уже поселилось несколько семей, и он оказывал им разностороннюю поддержку: дал инструмент, помог построить землянки, помог с семенами и с обработкой ранее заброшенных полей. В тот вечер, когда «пассажиры» пришли в его уже поселение и попросились переночевать, он с несколькими мужчинами достраивал общую баню…

Не меньшее, если не основное впечатление произвело то, что Мышастый теперь, в это самое время, расхаживал, распоряжался, работал не расставаясь с автоматом, заброшенным на ремне за спину… судя по всему, он был «готов к вызовам времени».

– Точно с автоматом?? Вы ничего не путаете?.. – недоверчиво переспросил Вовчик рассказчика.

– Ну конечно не путаю. Автомат и есть автомат. Старый такой, потёртый. С войны ещё. Такой, знаете… с диском таким круглым, со стволом решётчатым.

– ППШ… или ППД, – Вовчик переглянулся с молчаливым Владимиром, – Вот ведь… Готовился и тут, значит… А в интернете наводил тень на плетень в своё время…

– Вы что, знакомы?

– Да нет… Просто он довольно известная личность. В «выживальщицких» кругах. Со своей концепцией. И автомат в концепции никак не фигурировал, да.

– Оно и понятно, что ж он такие вещи будет озвучивать… – пробормотал Владимир.

– Да, да… Как много мы, оказывается, в городе-то не знали!.. А тут – целая субкультура сформировалась, «выживальщики», «сюрвивалисты» всякие… Препперы ещё… А мы и не знали… – развздыхались горожане, за время вечера, а потом ночевки под началом Мышастого получившие первый урок выживания вне цивилизации.

Вот туда, в формирующуюся только общину к Мышастому и отправились теперь четверо с детьми, наглядно на поляне увидев, что бывает с теми, кого некому защитить. Защищаться самим – увы, такая мысль не приходила даже в голову…

Шли долго.

Несколько раз Владимир пытался подойти к Гузели, поговорить, но каждый раз наталкивался на сумрачный, сквозь бинты, ничего доброго не обещавший взгляд Вадима. И сама Гузель прятала от него взгляд, и, казалось, сторонилась.

Она переоделась в то, что насобирали ей девчонки, и шла теперь, по очереди с сестрой поддерживая ещё очень плохо себя чувствовавшую мать.

К Вовчику по дороге пристроился Хронов:

– Чо вы?.. Чо вы все-то?? Чо морды воротите?

– Ты о чём?

– О том же. Чо я, не чувствую?? Как я того бандита пришил, так вы стали морды воротить, как будто я не прав! Вадим ещё… Говно! Ментяра. И девки тоже!..

– Ты, Витька… Понимаешь… Ну, не делается так… Пришил… Если бы ты его в драке пришил, тогда бы другое дело. А так…

– И чо, и чо «так»?? Надо было чо, комендантский взвод вызвать, расстрел перед строем?? Собаке – собачья смерть!

– Ну, не знаю… Вот так вот, прирезать привязанного к дереву…

– Подумаешь, Вадим этого, здорового, когда перетаскивал, тоже прирезал – я видел…

– Прямо прирезал? Да тот сам сдох, его Лесовик всего своим копьём истыкал!

– Прирезал! Я видел, тот живой ещё был, хотя и… в общем, ещё был живой. А Вадим, когда его перетаскивал… я ж видел! Огляделся так по сторонам, не смотрит ли кто – и чик его ножом в горло! Я чо, не видел? Видел. Только не стал шум поднимать, – а вы тут разорались из-за этого… этого самого!

– Дурак ты, Витька.

– Чё сразу «дурак»? Ты же не видел, а я видел. Вадиму можно, да??

– Вадиму – можно. Да. Даже если ты и не врёшь, он, во всяком случае, не показушничал.

– И я не показушничал! Я в бешенстве был!

– Да ладно… в бешенстве. Чо ты тогда в бешенстве не был, когда вас в кучу сгоняли, и когда Гульку растягивали? Руки у тебя не связаны были! Вовка вон…

– Вовка, Вовка! Чё ты всё «Вовка – Вовка»? Чё он сделал-то? Фигню только всякую нёс, что «Я сын миллионЭра», да «Я всех выкуплю». Ничё твой Вовка не сделал, и я ничего не мог сделать…

Помолчал.

– И руки у меня были связаны… – добавил он после паузы.

– И пистолет – газовый, это не оружие… И забыл я про него в суматохе!.. – снова добавил он.

– Так «руки связаны были» или «про пистолет забыл»?

– И связаны… И забыл. Чо ты?? Ты вообще, как с этим «американцем» связался, так прям как… сам как американец стал. Ты смотри-и-и…

Вовчик, чтобы отвязаться от него, перешёл на другую сторону носилок, где шёл, неся их, Владимир.

– Вовк. А, Вовк? Как думаешь. С тем, ну, с бандитом у дерева – Хрон… правильно?

Отрешившись от каких-то своих невесёлых мыслей, Владимир тряхнул головой:

– Да как сказать, Вовчик… Не то что правильно… Оптимально. Правильно Вадим сказал. Не тащить же его на себе было. Другой вопрос, что Витька опять выпендрился…

– Ага. И я о том же.

– А вообще… Как мне говорил один знакомый адвокат, ещё в Штатах, что если к нему залезут в дом с целью грабежа, то валить он их будет наповал. Потому что потом показания будет давать только он, а так еще и нападавшие.

– А… Ну да.

– А зачем в суде две версии событий, правда же? Другой вопрос, что быть палачом никогда и негде почётным не было. Но иногда надо. Как история показывает. Во избежание.

– Вовк. Ты что хотел мне там, на поляне, сказать? Что ты там «понял»?..

Некоторое время Владимир не отвечал; говорить не хотелось. Но он боялся обидеть друга. Кроме того, если не отвлечься от монотонного переставления ног по пыльной дороге, можно было просто уснуть на ходу…

– Потом, Вовчик… Я ещё сам не додумал… Ты как?

– Да ничего… Мне-то меньше вас досталось…

– Как сказать…

– Я представляю, что вы там пережили. Когда ждали, что… и вообще! Безысходность. А?

– Да… Ты молодец, конечно. Вернулся… Не каждый бы.

– Да я не о себе. Я вообще… – Вовчик помолчал. Разговор получался какой-то бессвязный. Но поговорить, выговориться хотелось. И в то же время не ворошить совсем свежие воспоминания, дать им притухнуть; как углям костра подёрнуться серой плёнкой пепла.

– Жоржетта вот удрала. Прикинь… – нашёл он тему.

– Да ты что?.. И правда ведь…

– Да. Я, собственно, про неё и вспомнил только когда палатку собирал. Сбежала…

– На вольный выпас, фигли. Жирует сейчас на таком изобилии-то.

– Жирует… Пропадёт ведь. Она ж декоративная, к реальной жизни неприспособленная.

– Да! – Владимир аж схватил его свободной от носилок рукой за рукав, – Да! Неприспособленная!

– Ты что? – с удивлением отметил его такую неожиданную реакцию Вовчик.

– Видишь ли, Вовчик… Это просто в строку легло. Я потом тебе, как уляжется, всё изложу. Мысли, типа. За жизнь, как бы. А Жоржетта… Ну что Жоржетта…

– Съедят её. Или по осени сдохнет от холода. Пропадёт.

– Добрый ты, Вовчик… Пропадёт, да. Нам бы самим не пропасть. Мы ведь тоже… Неприспособленные.

– Да ну, ты что, Вовка, какие же мы неприспособленные! У меня в деревне всё продумано. Инвентарь там, семена. Запасы. Книги по сельскому хозяйству. Картошка посажена, огород. Это вон, Юличкин муж неприспособленный – в деревню тащить фен и несессер. А мы…

– Да я не про это. Я… Я в глобальном смысле. Ну ладно, потом про это.

Некоторое время шагали молча; Владимира у носилок сменил Вадим, тот взял у него ружьё и, сопровождаемый Вовчиком, вышел чуть вперёд колонны.

– Ты говоришь «добрый». А я сегодня женщину ударил. По лицу.

– Да ты что? Не похоже на тебя. Как это вышло?

– Катьку. Ну, вон она, которой лицо ножом порезали. Когда собирались; я и ей укладываться помогал, заодно хотел повязку посмотреть. А она как зашипит: – Нафиг ты, говорит, меня только перевязывал?? Я, говорит, со шрамом через всю рожу всё равно жить не буду!! Я, говорит, повешусь или вены вскрою! – прикинь! Не буду, говорит, жить с порезанным лицом, – и в истерику… впадать пытается. Ну я и… с левой, конечно, чтоб не по повязке, но отчётливо.

– Пощёчину.

– Ага. Но сильно. Я аж сам испугался.

– Правильно сделал. А она что?

– Что… Как бы… очухалась. Замолчала, во всяком случае.

– Ну и правильно. Привёл в чувство. Так даже врачи советуют. Тебе ещё истерик не хватало. Нам, в смысле. Из-за шрама. Хотя для девки, конечно… Но не до такой же степени.

– Ты понимаешь… Правильно-то правильно. Но я потом вспоминал. Вот сейчас. Я ей не то что чтобы истерику предотвратить врезал. А просто… Там вон, свежие могилы; Вика вон – в живот проникающее, Гульку чуть не… В Зульку стреляли, Вадима вообще сжечь хотели. А она – жить не буду, из-за шрама на морде! Причём я всё качественно сделал – ну, для полевых условий, имею ввиду. А она… Я, конечно, не пластический хирург…

– Обиделся на неё что ли?

– Да нет. Или да, обиделся. Но не за себя, а за всех. Что всем так досталось, а она только о себе думает!

– У баб бывает, да… Лицо ведь для них, это…

– А ты говоришь – добрый! А я ведь её со зла шандарахнул! Чтоб заткнулась. Жёстко так. Жестоко даже.

– Дааа… Одна тётка как-то сказала, я запомнил: «Жестокость – черта характера добрых людей. Она возникает, когда об твою доброту начинают вытирать ноги». Не знаю откуда, цитата, наверно.

– Угу… Обидится на меня теперь.

– Вот уж чего не опасайся. Напротив – уважать станет.

– Думаешь?

– Уверен.

Снова помолчали.

– Ты как, с Гулькой-то говорил? Прикинь, какой у девки стресс!

– Нет. Не получается как-то. Батя её смотрит волком…

На самом деле Владимиру удалось выбрать момент и перекинуться с девушкой парой фраз, когда уже заканчивали сборы на поляне и собирались выходить на дорогу.

Столкнулись буквально.

– Ты…

– Ты…

У обоих вырвалось одновременно. Замолчали. Владимир всегда считал себя довольно наглым парнем, но тут впал в какой-то ступор.

– Ты говори. Что?..

– Нет, ты скажи. Что хотел…

– Я не смог тебя защитить, – выдавил он из себя.

– Что ты говоришь…

– Гузель!! Долго тебя ждать?? – послышался раздражённый рык Вадима. Гулька заспешила, стараясь не встречаться взглядом с Владимиром.

Вот и сейчас, ни на шаг не отходит от матери…

– Вадим, Вадим! Вы притормозите пока, пусть отставшие подтянутся по-быстрому. Вон за тем поворотом – пост.

– Ну?

– Надо, это… ружьё спрятать. На всякий случай.

– Ясен пень. Вон там, на опушке. И потом на пост. Владимир, эй! Идите с Вовчиком смените нас. Ружьё дай сюда.

Они поменялись.

Прошли ещё немного. Вадим с ружьём наизготовку дошёл до опушки, со стороны дороги заросшей густыми зарослями каких-то кустов. Осторожно выглянул – отсюда асфальтовая трасса Оршанск – Мувск хорошо была видна, и пост был как на ладони: старая, на ножке, будка ГАИ, давно заброшенная, теперь была «облагорожена» десятком бетонных фундаментных блоков, «змейкой» преграждавших дорогу и образовывавших возле будки что-то вроде ДОТа; виден был жёлтый, с синей полосой старый милицейский ещё «козлик»; над будкой качалась длинная антенна.

Вадим оглянулся: чуть приотставшие спутники подтягивались. Надо будет здесь где-то и… А потом – вернуться. Или вообще – обойти кому…

– Башкой не верти! – послышался злобный шепот из кустов. Вадим, напротив, не поняв откуда, усиленно завертел головой, поневоле отпрянув и прижав локтём ложе ружья, готовый стрелять навскидку.

– Сссука тупая, тебе сказали – башкой не верти!! Замер! Ты, ты, с перевязанной мордой!! Тихо ружьё положил под ноги! Что, слышишь плохо?? Только дёрнись – изрешечу!..

КАК ДАЛЬШЕ ЖИТЬ

Вечерело. Вовчик сидел рядом с Владимиром на положенных один на один бетонных блоках, постукивал каблуками по бетону и наблюдал как «менты несут службу».

Служба у них на посту была так себе – не бей лежачего. Когда приведший их на пост под стволом автомата толстый сержант в бронежилете, взмокший в своём плотном обмундировании, задышливо отдувающийся и постоянно вытирающий пот нечистым носовым платком, доложил «старшему» – худому капитану, с полуоторванным правым погоном и мировой скукой в опухших глазах, что «вот, тыщ капитан, задержана группа гражданских, с заряженным дробовиком; перемещались по дороге из Равнополья пешим порядком. Намеревались обойти пост. С ними один раненый, вернее, раненая», – капитан, не меняя скучного выражения лица, отправил его отдыхать – в стоящий тут же, за будкой поста, небольшой вагончик на колёсах, не видный с дороги, наказав «позвать кого там из уже проснувшихся, пусть тебя сменят», – а сам, бегло осмотрев и опросив прибывших-задержанных, заявив что «такие случаи сейчас повсеместно» и «сделаем что можем, но вообще это не в нашей компетенции», забрал с собой ружьё и имеющиеся на руках у беженцев документы и убрался по лестнице в стеклянную будку поста – «докладывать обстановку в центр».

На этом почти на час общение с «властью» закончилось; вернее, ограничилось общением с двумя молоденькими солдатиками, тоже, как и сержант, в бронежилетах и с автоматами – не как у сержанта, «ксюхами», а полноценными АК-74; но, кроме того ещё и в касках. Солдатики сидели на бетонных блоках у дороги, болтали ногами, пересмеивались и лузгали семечки. Дорога под вечер была пустынной, ни одно транспортное средство не проезжало через пост… Солдатикам было скучно, но в разговоры с «гражданскими» поначалу они не вступали, ограничиваясь окриками «Не лезь туда, вам туда не положено!», «А только попробуй, я тя щас огрею прикладом – и в наручники!» и «Когда надо, тогда вас и отпустят! Не наша забота…»

Из вагончика вышел такой же помятый, как и приведший их сержант, но существенно менее толстый рядовой, и, позёвывая и почёсываясь под наброшенным на шею, но незакреплённым по бокам бронежилетом, помахивая коротким автоматом, пошёл туда же, в кусты на повороте просёлочной дороги с Равнополья. Понятно было, что у них там «охотничья засидка»…

Солдатик проследил за ним взглядом, и, видимо от скуки наплевав на запрет общения с гражданскими, обращаясь к Владимиру, подмигнув, сказал:

– Вот так вот вашего брата и ловим! Думаете, вы первые? Как бы не так! Постоянно кто-нибудь прётся через развилку, и именно в этих кустах пытается тихариться. А его там оп! – и за шкирку! Капитан придумал! – он довольно засмеялся.

Беженцы расположились рядом с постом. Судя по мятой траве, мусору и паре костровищ, их «табор» был здесь не первым. Вадим было пошёл «поговорить с начальством», и тоже пропал в будке. Пользуясь случаем, Владимир постарался разговорить солдатика. Вовчик пошёл проведать как там Вика, которой пока занимались Алла, ей немного полегчало, и Зулька.

Вика была плоха. Поднялась температура, она стала впадать в забытье. Ясно, что воспаление. Чисто антибиотиками тут ничего не сделаешь, нужна операция – а эти козлы… как будто ничего не случилось! Есть ведь машина!

Побродив по импровизированному лагерю, Вовчик сунулся было в вагончик – но там стояла такая вонь, что он не стал проходить дальше порога. В обычной «бытовке» с двумя широкими лавками по стенам посредине стоял длинный стол, заваленный и заставленный всякой всячиной: пустые бутылки из-под спиртного, грязные стаканы, кружки из-под чая, открытые консервные банки с торчащими из них вилками, смятые промасленные газеты; чугунок, закрытый крышкой; наполовину пустая банка с маринованными огурцами, каска… Жужжали мухи. Воняло перегаром, потом и кислой капустой.

На лавках храпели давешний задержавший их толстый сержант и ещё один солдатик. На стене у входа на гвозде, рядом с полусорванной картинкой из журнала с полуголой девицей, висела пара обтрёпанных и порядком засаленных бронежилетов. Рядом на табурете – большой жестяной бак для воды с крышкой и краником, со стоящей на крышке эмалированной кружкой.

Вовчик постоял минуту, адаптируясь к смраду; потом ему пришла в голову мысль – он поискал взглядом оружие… два автомата стояли прислонённые стволами к лавкам с той стороны стола, в изголовье храпящих полицейских. Там же валялись подсумки, видимо, с магазинами. Вовчик с сомнением посмотрел на оружие, потом перевёл взгляд на спящих, и тут заметил, что толстый сержант, хотя тональность его храпа ни на сколько и не изменилась, на самом деле пристально рассматривает его через полуприкрытые веки. Он смешался:

– Я… это… насчёт воды. И – когда можно будет раненую отправить, в Оршанск…

Сержант прекратил храпеть, полностью открыл глаза.

– Ага. А я думал, ты к автоматам присматриваешься.

– Не-не! Я насчёт воды, и насчёт Вики. Раненой.

– Вода в бачке, пей. На всю вашу кодлу – идите сами к роднику, тут недалеко. Насчёт как с раненой… Капитан придёт, скажет. Только мы вам не МЧС!

Он рывком сел.

– Слышь, пацанчик! Что, то что про свалку в лесу рассказывали – в натуре?..

– Ну… конечно. Зачем бы нам врать. И – видели же, – все побитые. И Вовка. И девчонки. И я тоже. А Вадим – так вообще чуть не сожгли, а он, между прочим, бывший полицейский!..

– Слышали уже! – сержанта явно интересовало не это, – Слышь… Так, говорите, заколбасили вы этих бандюков?

– Ну да… Только не мы, а этот – из леса!

– Из леса… Сказки Венского леса рассказываешь, ага. Про доброго Лешего. Ты вот что скажи: этот, главный у бандитов… тоже закусил боты? Ну, умер?

– Ну да. Умер. Леший, значит, его застрелил.

– Опять Леший. Может Леший, может вы его привалили… неважно! Шмонали его?

– Что?..

– Ну, обыскивали? Что у него с собой было? Золото, ценности?? Они ведь не первый день тут, выходит, рыскали!

– Не знаю я… ну да, обыскивали; не я – Вадим и Витька. Хронов. Что там у него было – я не в курсе. Да вы у Вадима спросите – он же сам бывший ем… полицейский.

– Бывший. Кто это может знать? Документов-то у него нет! И задержан с ружьём – а это запрещено. А ваши «ручательства» как «честных граждан» нифига не стоят! Может это вы – банда и есть! Я б на месте капитана…

Вовчик недоумённо воззрился на сержанта, а тот, сообразив, что сморозил глупость, поменял тему:

– Ты вот что. Иди-ка поговори с этими… вашими. Если ценности какие у бандитов были… Договоримся. Бензин есть, там, соляра… Договоримся. А, у вас же машины нет. Нууу… Утром обычно много транспорта, можно что-то решить. Но – опять же, договариваться надо. Договариваться! Понимаешь? Никто никому сейчас ничего не должен! Договариваться, – а не вопить «Спасайте нас, родная мили… тьфу, полиция!»

– Как же так?..

– А вот так. Нас сюда три недели назад послали – сказали, что на неделю; и паёк на неделю, и топливо… И три недели тут кукуем, и смены близко не видно! Вот такие вот дела! Как хотите, типа, так и крутитесь. Приходится. Осуществляем режим… А заботиться о ваших проблемах в наши функции… Опять же – в деревню топаете. Милиция вам там не подмога. А оружия – не полагается. У нас-то есть, дааа… Много придурков через пост со стволами пройти пытаются. Соображаешь? Ну, ты иди – иди. Чё встал?

Вовчик покосился на нечистый бачок с водой, повернулся и вышел. Вне вонючей атмосферы вагончика свежий лесной воздух пился как родниковая вода. Да, кстати, о воде – надо будет сходить…

Он проведал раненую, узнал, что девчонки уже сами принесли воды и готовят из остатков припасов ужин; отдал им свою провизию из рюкзака. Поинтересовался «меню»; прикинул, что до ближайшей нычки часа полтора на туда-сюда, – и решил не заморачиваться: на вечер перекусить хватит, а утром по-любому уходим, до деревни часа три-четыре ходу, всего. Сейчас старый бабкин обветшалый домик – с печкой, с крышей, с пружинной кроватью, колодцем во дворе и полным подвалом запасов представлялся как какая-то райская обитель, почти как отель-пять-звёзд…

Вовчик вновь подсел к Владимиру.

– Вадим к капитану в будку упёрся и с концами… Что-то будет… Как бы не грохнул он там капитана. Или наоборот… Не выходил ещё?

– Нет.

Вовчик коротко пересказал Владимиру разговор с сержантом. Владимир, опустив голову, задумался. После несколькоминутного раздумья тряхнул головой:

– Нет, Вовчик, нет! Соблазнительно, конечно, – я имею ввиду ствол приобрести… двустволку отобрали ведь, и теперь уж точно не отдадут, нет! Соблазнительно… Но…

– Что «но», Вовка? Думаешь, обманет?

– Не то что «обманет», Вовчик. Просто отберут деньги – и всё. Какая тут к чёрту «честная коммерция»?? Кто ему мы и кто он нам? Он – власть, у него – автомат! Зачем ему с нами меняться? Только заикнись – отберут и всё. Могут и пристрелить – им ведь тут закон не писан…

– Не рискнёшь? Ты хотел ведь?

– И сейчас хочу. Надо! Но меня папа всегда учил: нужно грамотно взвешивать риски. А тут… Ты их рожи видел??

– Ну… Наверно, ты прав. Да ладно, с их рожами. Что ты сказать-то хотел? Что-то по дороге ещё? Насчёт дальнейшей жизни, вроде бы.

Владимир с усилием провёл ладонью по лицу, как бы стирая, хотя бы на время, усталость.

– Вовчик… Я… издалека начну. Помнишь, тогда с Вадимом ещё разговор был? Ну, он по мне, по нам проехался – теоретики, мол. Жизни не знаем и всё такое? Ну так вот. Пусть – «теоретики». Но тупая практика, без осмысления – это ещё хуже чем голая теория. Теоретизировать – это всё одно значит отталкиваться от каких-то постулатов, от аксиом. А «чисто практика» – это как растение: солнце жарит – завяло, дождик прошёл – воспрянуло. Растение выводов не делает, и свободой воли не обладает, чтобы изменить что-то… да и не может. А мы – не растения! Мы – должны думать, планировать, желательно на перспективу; желательно – исходить из какой-то внятной последовательной концепции мировосприятия, – этим, кстати, мужчина отличается от женщины; что он над миром, над происходящим задумывается, а не просто воспринимает «как данность»…

– Ну. Так ты насчёт «концепции» что ли? Концепция у нас как бы одна – выжить!

– Всё так, всё так, Вовчик. Выжить. А чтобы выжить – нужно понимать обстановку. Оценивать её. Прогнозировать. Вот как ты – спрогнозировал этот вот… БеПе, и подготовился. Но я сейчас не про материальную подготовку. Не про запасы. Вадим бы сказал, что чушь это всё, что я сказать хочу, эта вот «концепция», но… надо, Вовчик, надо. Иначе будет как в том анекдоте: «Что тут думать – трясти надо!» А может, не надо «трясти»? Может как-то по другому?..

Владимир чувствовал, что говорит довольно бессвязно, – сказывалась бессонная ночь и трудный переход, стресс; поначалу он говорил как бы с трудом роняя слова, потом увлёкся, и речь полилась потоком. Он сам чувствовал – накопилось, нужно было выговориться. Кому, как не Вовчику?

– Вовчик… Помнишь… помнишь, у нас в кинозале… я не знаю, почему именно сейчас вспомнилось… помнишь, фильм старый, двухсерийный, что-то там романтическое, про Кавказ? Парень там ещё всё поёт?

– А! Там ещё каратэка типа тюремных сидельцев за пару часов обучает единоборствам и ведёт на схватку с вооружёнными бандитами… «Не бойся, я с тобой», так кажется. Певец ещё этот – с забавной фамилией. Ничё так, хороший фильм. Что ты вспомнил?

– Вот… Там… Вспомнилось. Помнишь, главный бандит там песню пел?

– Ударишь в спину – и не ждёшь в ответ,

Интеллигенту от себя спасенья не-е-е-ет! – ну, смысл в том, как хорошо иметь своим оппонентом «интеллигента»; он, типа, принципиальный и пакость не сделает…

– И что?

– Так вот… Как-то всё «это» было для меня пока что как игра… Даже и дверь у тебя в путч взорванная, затарка наша в «Гекторе», бредни этих «Чёрных Квадратов»… Всё пока было как условия игры, даже та драка в нашем кинозале. Но сейчас, Вовчик… Вот, после этой ночи… Когда вот это вот ощущение бессилия, – нифига сделать не можешь! – а они с тобой что угодно! Я же понимаю, прекрасно понимаю, что бы они с нами со всеми сделали, если б не ты и не тот, «лесовик»…

Он опять чувствовал, что говорит торопливо и бессвязно; но видел что Вовчик понимает, да и самому нужно было просто выговориться, чтобы уложилось в мозгах по полочкам всё накипевшее:

– Так вот – со мной это больше не пройдёт… Больше не пройдёт! Чтобы какая-то гнусь… Всё что угодно – но теперь… после той ночи; да после ещё этих ментов, – ты их видел, – которым всё пох… Там вон девка загибается – а старший пошёл «с центром созваниваться»… У них тут даже медикаментов нет, я с пацаном вон разговорился – они тут уже две недели, третью, – а отправляли на неделю! И сменять не собираются, – говорят людей нет! И паёк у них был только на неделю…

– А по ним не скажешь! Такое впечатление, что они тут вполне довольны жизнью!

– Ещё бы. Обирают, Вовка, просто собирают «оброк» с тех кто через пост идёт. Вон, видел – мужик с пацаном на велике что-то в мешках катили? Иди сюда, давай документ! Видал – мужик потом ходил за УАЗик «договариваться» – с мешком? Вышел – без мешка! А нас они не трогают пока только потому, что мы, типа, бывшая «организованная группа», первая для них – как бы чего не вышло. Вот и капитан потому попёрся с Мувском созваниваться. Разведать, типа, куда ветер дует. А так бы… Да ещё раненая у нас… Они не знают что делать. Достреливать – до такого ЭТИ ещё не дошли.