Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 132 страниц)

ГОСПОДИН ПАРАЛЕТОВ

Сидящий за рулём джипа представительный, весь такой улыбчивый и доброжелательный на посту господин Паралетов теперь был серьёзен, чуть печален, и целеустремлённо-собран. Чёрт дёрнул переться через пост, – вляпался как кур в ощип!

Он на ходу, перегнувшись через ноги Вики, достал из перчаточного ящика автомобильную карту, взглянул. Ну конечно, вот… здесь свернуть – что бы сразу?.. Конечно, крюк получается приличный, километров семьдесят; зато там гарантированно нет этих дурацких КПП, максимум пара местных полисменов. С ними всегда договориться можно, да и корочки помощника депутата пока что производят впечатление на провинциальную полицию. А здесь, я смотрю, они обдираловку поставили на поток, благо основная трасса. «Излишки» им…

В багажнике, так счастливо избежавшем досмотра, находились залитые по горловину восемь канистр с бензином, неминуемо бывшие бы конфискованными, если бы он вовремя не просёк ситуацию: ментам кровь из носу нужно было поскорее избавиться от докучливых наблюдателей на посту, а для этого нужно было пристроить раненую. Вот и… Да, достаточно удачно получилось; не для того я этот бензин доставал, чтобы отдавать жлобам в форме! Бензин сейчас – это мобильность; а мобильность – это жизнь…

Он похвалил себя за грамотно проведённую операцию по избеганию досмотра; точно так же, как только что отругал себя за то, что сунулся в Мувск именно по этой дороге. Он был всегда справедлив к себе: что-что, но общаться с людьми самых разных социальных слоёв он умел в совершенстве, профессия обязывала.

Сейчас он снял с себя маску доброжелательности и сочувствия так же легко, как полчаса назад надел. Этих «масок» в его «багаже» хватало…

Так. В Оршанск, конечно, переться смысла нет… Там ещё пост – на въезде-выезде; да и вообще – совершенно несуразный крюк получается… Вот здесь мы свернём. А что делать с этой… как её?.. Вот чёрт, они же говорили как её зовут – забыл. Впрочем, неважно. Сейчас она была для него не человек – так, использованная отмычка. Теперь нужно было решить как от неё избавиться. Главврача ещё знакомого выдумал… ничего, а, удачно получилось!

Лесная дорога должна была скоро кончиться, дальше начинались поля; нужно было спешить. Глянув в зеркало заднего вида и не обнаружив сзади машин, он свернул в лес; джип, подпрыгивая на кочках, что заставило болезненно стонать девушку, вкатился в редколесье. Он заглушил двигатель, прислушался. Тишина. Открыл дверь, вышел, всей грудью вдохнул воздух – хорошо-то как в лесу, а! Так редко приходится бывать; всё город-город, дела-дела; а сейчас ещё и небезопасно стало, да. Ничего, наверстаем!

Он открыл заднюю дверцу джипа. Девушка была, кажется без сознания. Приложил ей руку ко лбу – и от неожиданности отдёрнул руку, настолько горячим он показался. Горячим и сухим. Обветренные губы, запавшие глаза; между пушистых ресниц видны полоски белков. Но даже сейчас было видно, что девушка красива… Была! Ну да, они же там говорили, вроде, что из шоу-балета, да; это он помнил, даже и шоу вспомнил: был однажды с женой и дочкой; девки там выступали в перерывах и «на разогреве» известной певицы, как её?.. Забыл уже, но понравилось; а жена потом ещё в шутку пеняла, – ты, говорит, как все мужики, не на Ингу Коломийцеву смотрел, а на полуголых красоток из шоу-группы слюни пускал, как все мужики в зале… посмеялись тогда. Точно – Инга Коломийцева, вспомнил!

Занятый воспоминаниями, он осторожно принял на руки тело девушки, и ещё подивился, какая она лёгкая. Уууу, совсем, совсем плоха, это ж какой жар…

Он осторожно отнёс её подальше в кусты, и аккуратно положил на траву. Она мучительно застонала, в щелках глаз опять блеснули голубоватые белки.

Ммм-да… Постоял над ней, осмотрелся. Так. С дороги 100 % не видно; тут и съезда нет, и в лесок он хорошо зашёл, метров на пятьдесят… Собственно, ей немного осталось; наверное, часов восемь – двенадцать… если без оперативного хирургического вмешательства… Тьфу, чёрт, какая чепуха в голову лезет, – сейчас я вам, хирургию буду обеспечивать, да… Впрочем, в Моршанске госпиталь, вроде бы, пока… да неважно. Ну что, всё, что ли?..

Он ещё раз осмотрелся, не оставил ли чего. Нет, всё нормально. А, да, деньги ещё тот белобрысенький пацан дал, неожиданно много – тысяча евро и тысяча долларов, «на первое время, на лечение»… Сами, значит, рады были избавиться от этой обузы, откупались! Ну, я не крохобор, нормально у меня с деньгами…

Он достал из нагрудного кармана смятые бумажки, положил их рядом с телом девушки, – вот так вот, чтоб не казалось, что я какой-то жлоб и ворюга; тут никакого меркантильного интереса, чисто деловой акт, чисто бизнес, ничего личного!

Он пошёл уже к машине; но, не дойдя, вернулся. Что это я?? Как пацан, как пионЭр какой-то – на красивые жесты потянуло, старею, что ли? Чччёрт! Кому нужны эти понты, с оставленными возле тела деньгами!.. – он наклонился и собрал разлетевшиеся бумажки, свернул, сунул обратно в нагрудный карман. Ничего, хоть и нормально с деньгами – но и эти лишними не будут, нечего деньгами разбрасываться! Да и вообще…

Он завёл машину, и уже стал выруливать к дороге. Вообще, как дурак, честное слово, как пацан – чуть деньги не оставил… А если бы кто нашёл? – что бы подумал? Да забрал бы, конечно; так почему не я?.. Да! Новая мысль заставила его вновь заглушить двигатель и выйти из машины. Нет, это был не укол совести, – его юность пришлась на 90-е; его бизнес начинался в то время с «расселения» коммуналок, переселения с городских квартир в деревни «синеглазых кормильцев», как они тогда в своей тусовке называли алкашей – владельцев недвижимости. Кого – в деревню; а кого и… Собственно, так даже лучше – что им в деревне было делать? Годом раньше, годом позже, какая разница! Так что он был не сентиментален; точнее, привык считать себя таковым; а последующая плотная работа бок о бок с политиками начисто лишила и остатков иллюзий о некоей «морали».

Но заставила его вернуться к девушке мысль о… чё-ё-ёрт его знает, а вдруг?? Найдёт кто-то. Случайно. Понятно, сейчас не то время и место, чтобы грибникам всяким по лесу шариться, – но вдруг?? Он всегда считал себя предусмотрительным человеком.

Он постоял над девушкой. Нет, тут, всё же другое. То были спившиеся синяки, а тут… красивая, молодая, да. Жалко. А что делать?.. Он достал из-за пояса небольшой пистолет. Поперекладывал его из руки в руку. Нет. Так не пойдёт. И выстрел полностью не заглушишь, и пулевое отверстие… Нет, это плохая идея; но подстраховаться всё же надо… Вот что!

Девушка лежала на спине, глаза закрыты, тонкие руки прижаты к животу, к примотанным разорванными простынями к животу же махровым полотенцам с проступившими бурыми кровавыми пятнами. Дышит ещё? Дышит…

Он осторожно носком туфли отбросил в стороны её руки. Потом поставил ногу в замшевой туфле ей на живот, на прибинтованные окровавленные бурые полотенца – и надавил… сначала слегка, потом всё сильнее. Мучительный стон вырвался из груди девушки, такой мучительный, что его передёрнуло, но он надавил, наступил ей на живот всей тяжестью; и ещё покачался с пятки на носок.

– Аааахххх… – тонкие её пальцы вцепились в траву, вырывая её с корнем; широко вдруг открылись глаза, – и, взглянув ему в лицо, закатились под лоб… его передёрнуло. Чёрт побери, это не алкашей, да… Как неприятно, а! не ожидал…

Тело её вытянулось и задрожало, пальцы заскребли землю. Ну всё, надо думать, агония. Сквозь бурые засохшие пятна на полотенцах проступило ярко-алое пятно. Он поднял ногу, чтобы снова наступить ей на живот – и не решился. Да, собственно, и не к чему уже. Полчаса – час, – и всё. Будем считать, что «случайности» предупреждены. Ну… всё.

Он вернулся к джипу, завёл мотор. Поднял переднее разложенное сиденье, выбросил в кусты испачканный запёкшейся кровью надувной матрасик, на котором лежала девчонка. Так, что… имя знают, записали даже. Это наплевать, он не жил по месту прописки; семья вывезена в достаточно безопасное место; а «работа»… Работа также давно кончилась. Ну и… для подстраховки – легенда: вёз её в Оршанск, по дороге машина сломалась, ну, скажем, колесо проколол; пока чинился – она умерла. Ну и… Скажем – в лесу её и похоронил, да. Нормальная легенда, не подкопаешься!.. – так думал он, уже разгоняясь по дороге.

Внезапно перед глазами всплыло мучительно исказившееся лицо девушки; открывшиеся широко глаза, когда он наступил ей на живот, надавил; в ушах прозвучал вновь мучительный её стон. Его передёрнуло. Совсем нервы никуда стали?

Джип уверенно глотал километры за километрами. В памяти всплыла какая-то детская, детсадовская чушь, что в зрачке умершего, убитого, запечатлевается образ убийцы… Всякую чушь детвора выдумывает, лишь бы пострашнее было. Он включил музыку. Застукали басы. Джаз. Он любил джаз. Да и не я убийца, её же в лесу, там, на поляне убили… считай. Тут она уже так… скончалась! Помочь её всё равно было нельзя, ну и… вот.

Не прозевать бы поворот. Нет, нормально всё с нервами. Он вновь сверился с картой, и прибавил звук. Да, джаз – это вещь. Все эти рэпы – такая ерунда по сравнению с Луи Амстронгом!

ОРГАНИЗАЦИОННОЕ СОБРАНИЕ

Их хорошо встретили, да. Уполномоченный Громосеев, здоровенный, какой-то весь широкий дядька, коротко стриженной бугристой головой и неприветливым лицом больше всего напоминавший какого-то спившегося грузчика с продсклада, на самом деле оказался мужиком вполне нормальным: для натерпевшихся эвакуированных уже приготовили и размещение по домам, по спискам; и поесть, и даже баню для девок натопила сердобольная бабка из его «подведомственного колхоза».

Владимир с Вовчиком сразу же, выслушав только известия о непременном завтрашнем присутствии на собрании, двинулись к дому.

От Хронова, – и в самом деле, не подвёл Вовкин прогноз – возжелавшего присоединиться к друзьям, удалось избавиться довольно просто; – и Владимир отдал должное другу: Вовчик, оказывается, когда надо мог быть и вполне жёстким; Хронову он сказал (правда, видно было что собравшись с духом) ясно, коротко и без обиняков:

– Нет, Витька. Ты с нами жить не будешь. Мы так не договаривались, мы на тебя не рассчитывали, и вообще…

– Ну, не рассчитывали – так рассчитайте!..

– … такие вещи надо оговаривать заранее. Ты сюда ехал – в «расселение» подписывался? Вот пусть Громосеев тебя и расселяет. Всё, Витька. Без вариантов.

Тот обиделся. Да наплевать, собственно.

А вот известие о каком-то вдруг «собрании» для Вовчика во всяком случае было неприятной новостью – какие ещё к чертям «собрания»??.. Только из города вырвались, из заорганизованности этой чёртовой, – и тут «собрания»!.. Чё собираться-то, что тут «решать» – обсуждать??

– Приехали мы – всё, мы дома. Как-нибудь дальше сами! Помогли нам до деревни добраться?.. Да в гробу я видел такую помощь!! – так бурчал Вовчик, идя впереди Владимира – тот пока не ориентировался в местности.

– Что ты бурчишь, Вовчик?..

– Да… Вовк, какие к чёрту собрания? Давай не пойдём!

– Не, нельзя, Вовчик. Мы ж теперь… как бы в новом социуме; надо просекать местные заположняки. Опять же надо с местным коллективом познакомиться…

– Да нету тут заположняков! Деревня! В основном одни пенсионеры живут! Бабки с дедками! Ну, пара синяков – квасят. Я тут в общем всех знаю – у меня ж тут бабка жила. И меня – знают.

Дом стоял в исправности, правда при дневном свете показался ещё более убогим нежели ночью.

– Нет, Вовчик. Это – было. Прошло. Ты ж не… не в «довоенную» деревню на каникулы приехал; а на постоянное жительство; и этот, Громосеев здоровый – тут вроде как власть. Придётся с ним контактировать… И ещё. Что-то я предполагаю, что раз пошла такая политика, то население деревни начнёт сейчас стремительно увеличиваться. Уже увеличилось – сколько с нами пришло; в Никоновку сколько – половина?.. тут скоро будет теснее, чем в городе! Надо бы знать, кто чем дышит.

Из дома пахнуло нежилым; но было на удивление уютно. Солнечный свет, пробиваясь сквозь занавески, лежал цветным кружевом на пыльных подоконниках. Всё было как оставили в прошлый свой приезд, даже неубранная в шкаф забытая бутылка коньяка стояла возле прикрывающего люк в подпол громадного сундука. Хорошо-то как!..

Выгнав за дверь нахально сунувшегося за ними ментовского лохматого барбоса, Вовчик, сбросив рюкзак, с блаженным вздохом рухнул, подняв облачко пыли, на застеленную стареньким голубеньким покрывалом пружинную кровать.

– Ха-ра-шоооооо!!!

– Ви-ли-ка-лепно!! – выпал на стоявшую поодаль ещё одну кровать Владимир.

За дверью послышалось требовательное подскуливание.

– Вот ведь зараза… Он домашний, наверно. Отбился от коллектива.

– Угу. Надо ему имя придумать. Жрать хочешь?.. Вот и я пока нет. Блин, даже разуваться обломно…

– …

– Жоржетта убежала…

– Чё ты опять? Плюнь, Вовчик, нашёл о чём переживать!

– Да я понимаю, Вовка… Не то чтобы переживаю. Ну – кролик и кролик. И всё же.

– Ей в лесу лучше будет. – Помолчал – Пока её кто-нибудь не сожрёт.

– Вот и я о том же.

– Или вдруг её заяц какой-нибудь… Может, встретит в лесу своё женское счастье? А тут вон сколько Жоржетт разных. Выбирай любую.

– Гы. Шутишь. Ну, значит выживешь; но всё равно, Вовка, тебе лежать-лежать несколько дней надо – сотрясение! А что до «жоржет» этих… Они меня не любят. А Жоржетта меня любила.

– Да нифига, Вовчик. С чего ты взял? Прям «любила»? Ну, кормил ты её, зависела она от тебя – это ты называешь «любила»?

– Ну, как бы… Да уж…

– Ты ж не можешь считать, что, скажем, компьютерная программа тебя «любит»?.. Она просто тебя ценила как источник ништяков…

– А не один хер?

– Нууу… Ты о любви, что ли? Знаешь… Наверно в большинстве случаев так и есть… – Чёрт, как приятно было, валяясь на чистой кровати, разглядывать паучка, путешествующего по потолку и философствовать, зная, что в любой момент можно помыться… покушать… Хорошо!

– Любовь – равно признательность за ништяки. О, Вовчик, я вполне усвоил уже новый твой термин – «ништяки»!.. Наверно так и есть чаще всего. Но я как-то по-другому это представляю. Для себя, типа.

Да. Приятно философствовать, лёжа на кровати в безопасности, рядом с печкой, которую можно затопить в любой момент… рядом с запасами… а не на поляне, где с одной стороны над свежими холмиками торчат неумело связанные из колышков крестики; а с другой, в кустах, в канаве, лежат друг на друге трупы бандитов… Вспомнив, он невольно вздрогнул.

– Вовчик, ты калитку закрыл?

– Закрыл… А как?

– Нууу… Это как… Ну, не знаю. Когда 100 % можно положиться. Не, это просто хорошая, надёжная дружба. Любовь… Ну… Ответственность. Взаимная. Не, тоже не совсем то. Хер его знает, Вовчик, как сформулировать… Ну, как говорят – вот когда себя чувствуют половинкой одного целого – семьи. Тогда – любовь. Как у моего папы с мамой было. Как думаешь?

Вовчик тяжело вздохнул:

– Не знаю я… А ты Гульку – любишь?

– Что значит «любишь»?.. Нравится. Пока. Вообще… вообще, как говорил профессор Лебедев, честный ребёнок осознаёт, что он любит не папу и маму, а трубочки с кремом! Так же и тут!

– Ага-ага, под циника косишь; только слабо у тебя получается! Не верится! Ну чё?? Баню! А?.. Не, не ходи – я сам; а тебе сейчас покажу – сделай пожрать! Ну что, за дело??

* * *

На следующий день, после собрания, Вовчик занялся странным, на взгляд Владимира, делом: сходил в туалет на краю огорода, – шаткое строеньице, державшееся, кажется, только за счёт подпиравших его со всех сторон кустов сирени; и вытащил оттуда, прямо из зловонной дырки, связанные проволокой в длинную «колбасу» разнообразные железяки: несколько топоров, кувалду, пару разных по величине вил, боёк молотка, тяпки, серпы, ещё что-то.

Владимир смотрел с недоумением; а Вовчик, переодевшись в старенький, затрёпанный камуфляж, стал за грядками поливать железки водой из ведра, счищая палочкой налипшее дерьмо и землю.

– Вовчик???

– Ничего, всё отчистится – как новое будет, даже лучше! Цементация. Да. Не знал? Старый деревенский способ – чтобы металл был крепче, и не ржавел – вот так-то вот, на пару-тройку лет в нужник железки опускали. Эмпирически дошли; а вообще оно понятно – цементация поверхности. Эти – лет пять там, а может – семь. Ещё дедовы. В запас которые, так-то струмент есть, конечно. Опять же – в сортире не сопрут, правда же?? Вот отсюда что и найдём, чем от Громосеева откупиться!

– Нифига ж у вас тут хранилище! Хорошо ещё не для продуктов! Ты предупреждай если что!..

* * *

Собрание проходило шумно. Против ожидания от такой маленькой деревни, людей собралось возле единственного, по сути, «административного» здания, бывшего одновременно Правлением бывшего лесхоза; конторой; временным, на период нахождения в деревне, жильём самого Громосеева (семья его жила в Никоновке); клубом, кинозалом и тд и тп, собралось много. Пришли не только старые бабушки, постоянные жительницы, но и «понаехавшие», которых вдруг оказалось не мало. Конечно же – все «девчонки из шоу». Вадим с Аллой, без дочек. Демонстративно обиженный Хронов.

С бабушками, и вообще местными Вовчик уважительно здоровался, как и они с ним – Вовчика в деревне знали. Как и Вадима с семьёй, впрочем.

Внутри все не поместились, и собрание было решено проводить на улице, у крыльца. «Новгородское Вече» – как шепнул Владимир Вовчику, и оказался неправ, – вечевыми решениями, обсуждениями тут и не пахло. Собрание собиралось только для того, чтобы «довести до сведения» – и только!

То, что здоровенный Антон Пантелеевич «довёл до сведения» бывших и новых жителей Озерья, им в основном очень не понравилось…

Начал он издалека; как это было всегда принято у отечественных ораторов, прошёлся по международному положению, сообщил то, что и так все уже знали – про Новую Администрацию, про её декреты, про нормирование… Когда все начали уже зевать, и, собственно, решили, что этим краснобайством всё и ограничится – он вывалил, как ушат холодной воды, основное.

Оказывается, Администрация приняла не только решение о расселении городов в сельскохозяйственные поселения, но и «пакет документов, регламентирующих отныне проживание в сельской местности». Вся соль была в организации новых поселений, и новых налогах.

Из распоряжений Администрации непреложно следовало, что теперь, отныне, на селе будут существовать два типа налогообложения: на гос. структуры – так называемые «коммуны», и на частников.

«Коммуны» – по сути получались аналогом колхозов эпохи коллективизации начала прошлого века. Коммуны поддерживались государством – через пайки, через охрану, через снабжение инвентарём и, частично, топливом, – так сказал Громосеев, но тут же поправился, – что это только для больших поселений, где эвакуируемых расселяют в только что построенные бараки; с санитарными службами – душем, местным водопроводом, – «для Озерья и Никоновки, как и для большинства сёл Оршанского района это не актуально; сюда поставок топлива не будет; да собственно и вон – лес рядом!»

«Коммунары» будут совместно, и большей частью вручную, обрабатывать землю, – а так как ручного инвентаря категорически недостаточно, то вводится налог…

– … Вводится налог! – перекрикивая поднявшийся шум, сообщил он, – На сельхозинвентарь. С каждого двора положено собрать и сдать в общее пользование наконечников для тяпок… лопат… … штук! Топоров… Да не орите так, ничего же не слышно! Вот – перечень распечатан и будет на доске объявлений. Что?.. Пропадёт-сорвёте – это ровным счётом ничего не изменит. Переписывайте от руки, да. Где возьмёте? Сиё мне неведомо. Предполагаю что из запасов… Какие запасы? Такие. Короче, я вам информацию озвучил, а где брать – сами решайте. Нету – покупайте, меняйтесь. Решайте вопрос! Как я вам тут уже озвучил – мирное размеренное существование закончилось… пока. И в экстремальной обстановке Администрация принимает экстремальные меры. Одна их мер – вот этот вот «налог на инструменты». Можете, кстати, прекращать шуметь – то, что я вам дальше скажу, вам понравится ещё меньше! Я не собираюсь тут с вами перекрикиваться весь день! Собственно, можно и не сдавать – а просто вступить в колх… то есть в «коммуну». Вот, вновьприбывшие девушки-красавицы – жест в сторону стоявших особняком девчонок из шоу, – и станут основой коммуны, податься им больше некуда… Кроме того, коммунаров Администрация будет до конца сезона снабжать пайком… пока, во всяком случае, так планируется.

После этого Громосеев поведал, что по итогам сельскохозяйственного сезона будет собран с частных подворий и налог в натуральной форме – в виде сельскохозяйственной продукции. Картофель. Лук. Чеснок. Морковь. Свекла. Перечень будет вывешен там же.

– С каких… частных подворий?..

– С каждого зарегистрированного двора. С каждого домовладения. Независимо от количества проживающих.

Упала тишина. Все присутствующие только таращились на стоящего в проёме двери у входа в дом на крыльце Уполномоченного, и на друг друга, пытаясь осмыслить услышанное. Молчание прервал старушечий голос:

– Да господи!.. Что ж вы такое и говорите-то! Я ж одна живу – дочка с зятем всё не едут. Старик помер в прошлом году. Где ж я всё ето возьму-та??..

Все, повернувшись, уставились на говорившую – маленькую сухонькую старушку с изрезанным морщинами лицом, с мальчишеской короткой стрижкой, с рыжеватыми почти без седины волосами, в своём почему-то спортивном костюме, чёрном с жёлтыми полосками, напоминающую не то эсэсовца из кино, не то швейцара при ресторане.

– Валерьевна. Тут вот какое дело… – Громосеев было смутился, но тут же нашёлся; видно было, что подобное возражение он предвидел, – В коммуну вам, конечно, поздно уже… («– Я в лесхозе до пенсии отработала, какая мне есчо «камуна!» – вставила старушка) Но дом-то у вас большой! Вот, Борис Андреич с семьёй у вас живёт. Он теперь сотрудник администрации, он будет вклад делать, это его обязанность. Ещё поселите кого. Сын ваш из Мувска переберётся. Опять же с семьёй. Вот вам и есть целая небольшая сельхозартель. Такой способ начисления натурального налога, собственно, и выбран для того, чтобы стимулировать селян – вас, то есть! – на то, чтобы расселяли у себя горожан! И производили сельхозпродукцию. Если горожане у вас в дому живут – то налог и на них, соответственно, распространяется! Поля бывшего лесхоза расчищать и задействовать под сельхозпосадки – разрешено. Бесконтрольно! Контролироваться будет только количество произведённого и сданного… эээ… продукта! Где и как вы его возьмёте – это …

Опять зашумели.

– Продразвёрстка! – выкрикнул кто-то.

– Да-да! – движением огромной ладони остановив шум, заметил Громосеев, – Можно и так сказать. История движется по спирали, не так ли? Так вот. Страна, да, собственно и весь мир, как я вам только что докладывал, попали в очень непростую ситуацию! Я повторюсь, для тех, кто не понял с первого раза: в экстремальную ситуацию! Только сейчас мы в полной мере понимаем, насколько мы, наше существование зависимо от энергоносителей. Нет топлива – мало электроэнергии, не работает сельхозтехника, провалена посевная. Не будет хлеба магазинного, понимаете? Сами?.. И муки в автолавке не будет, как, собственно, и самой автолавки! Трудности с транспортом. Что на выходе? На выходе – или поголовный голод и гибель масс населения, или экстремальные, чрезвычайные меры. Сокращение потребления. Возврат к ручному труду при обработке земли. Перераспределение произведённой продукции. Иного пути, увы, нет! До атомных двигателей в тракторах и термоядерных электростанций мы, увы, не доросли…

– Не, я аднаго не могу понять! Аднаго! Понять! – вклинился в тираду Громосеева щуплый мужичонка с пропитым лицом, одетый по деревенской «моде» в балахонистый потрёпанный и засаленный пиджак, – Вот там, в городах, скажем, голод! А мы, значицца, тута должны производить – и отдавать! Аа??.. Мы-то почему? А? Почему – мы? У них, значитца, голод – а отдавать картошку должны мы! А я её, между протчим, сам садил! И никакой город мне не помогал! Почему это я должОн отдавать свою картошку, если город, к примеру, голодает?? Ааа?? – он победно обвёл молчащих односельчан загоревшимся взглядом, – Пускай сами и выращивают! Аа??!

Устало вздохнув, – видимо, он уже хорошо знал «оратора», – Громосеев произнёс:

– А ты не замечаешь, Костя… Константин… ммм… Александрович, что именно что «городские» и приехали на земле работать? И будут работать. Производить продукцию. И также часть произведённого будут отдавать для нормального функционирования государства. Вот, девушки будут работать, на земле. С тяпками и лопатами в руках. Хотя не на то они учились…

– … знаем мы, на что они «учились!» – выкрикнул мужичонка, осклабившись, и все вокруг засмеялись, задвигались.

– Рот закрой. Слышал? Сейчас я говорю, свои реплики оставь при себе! – поставил «оратора» на место Громосеев. И продолжил:

– Так вот. Ты тут за то, чтобы «не делиться» выступаешь, – а ты сам-то что, всегда был труженик? Насколько я знаю, тебя из лесхоза два раза выгоняли…

– Три. Три раза его выгоняли. Последний раз его уже я выгнал, без восстановления, за пьянку. Пьяница он и вертопрах! – произнёс до этого угрюмо молчавший сухой старик стоявший поодаль. Он, как и «Костя», также был в пиджаке, старом, но не в пример более приличном; тёмный свернувшийся в трубочку галстук под воротником клетчатой вытертой от времени рубашки символизировал его не совсем «пролетарский» статус.

– Вот. И Пётр Иваныч свидетельствует, а он тебя хорошо знает! – подхватил Громосеев, – Так что твои рассуждения очень мало что стоят. Тем более что твоего мнения никто не спрашивает. Я тут не дискутирую с вами, а довожу до сведения. На дискуссии времени нет – мне сегодня ещё в Никоновку ехать, а завтра ещё в две деревни. Кроме того дискуссии ничего не решают, – хочется подискутировать – чешите языки дома! Доведённая до вашего сведения информация – решение Администрации, оформленное декретом. Обсуждению оно не подлежит!

– Так бы и сказал… с этого и надо было начинать… – забурчал сразу присмиревший «Костя».

– … если кто-то недоволен – может жаловаться. В Оршанск, в Мувск, своему депутату. Знакомы с ним, нет? Кстати, депутатский корпус распущен, все решения сейчас принимаются только и исключительно коллегиальным решением Администрации. Я – её представитель по этому району. Один из представителей, вернее. Да. Я сразу не представился, извините. Шесть населённых пунктов в моём подведомстве, а машина… бензин… Впрочем ладно, вас это не касается. Так вот! – голос его вновь окреп, набрал силу:

– Государство находится в тяжёлой ситуации, и…

– И, как обычно, вытаскивать государство из этой ситуации должон народ! – видимо не выдержав, вновь вклинился потрёпанный оппонент.

– Морожин! Ещё одна реплика – и ты вместо вечерней самогонки под картошечку прокатишься со мной в Оршанск! Вернее, не со мной – а завтра приедет участковый с плановым объездом, он тебя и заберёт! Ты этого хочешь?? Я могу!

– Всё-всё, молчу, Антон Пантелеич, молчу, так это, сорвалося… – заблеял сразу тот, упячиваясь в толпу подальше от рассердившегося Громосеева. В толпе засмеялись.

– Значит, с «налогом на сельхозинвентарь» для только что прибывших определились. С налогом по итогам сельскхозяйственного сезона – тоже…

– Ничего не определились… это что же… Жили-жили, никого не трогали… теперь, значит, морковку осенью им сдавай! С чего это вдруг! А если я её, морковку, и не сажала этот раз!.. И вообще… – забурчали собравшиеся.

Вовчик тоже был очень неприятно удивлён; сейчас, уставившись взглядом под ноги, он, призвав свой опыт начинающего экономиста, лихорадочно прикидывал ожидаемый объём урожая, – как теперь оказалось, уже не его с Вовкой, а «общего», то есть урожая Администрации… получалось совсем невесело!

Один только до этого высказавшийся по поводу пропойцы Морожина Константина суровый старик в галстуке молчал, а потом разрядил общее недовольство:

– Ша, бабы! Раскудахталися! Сказано же вам – экстремальные меры! Крутые времена! Как уже бывало не раз! А если всё уже решено – что и кудахтать!

Все примолкли. Чувствовалось, что к словам старика тут прислушивались.

– Это Иваныч, он бывший директор лесхоза, – шепнул Вовчик другу, – Его тут все знают…

– После войны круче было – ничего, поднялись! И сейчас – надо поддержать государство. Что бы тут всякие Морожины не говорили. Тем более что вашего мнения никто и не спрашивает! Валерьевна! Ты вот баишь, что налог не потянешь – правильно Антон Пантелеич говорит, пускай к себе на постой больше народу, они этот налог и выплатят! За тебя в том числе!

– Ишо чего! – оскорбилась бабка, – Может, сын с семьёй скоро приедет! Куда я их вселю!

– Тогда и не кудахтай! Картошку ещё сажать можно. С семенным материалом Уполномоченный вон, сказал, поможет… А вы как думали?? Что сейчас такие времена настали – вон, в Азии так война! Атомная! – а для вас лишних несколько соток картошки-морковки посадить трудно??

– … ты, Иваныч, вечно был за «линию партии», знаем! – пискнул из-за спин стоявших Морожин, но суровый старик не обратил на него внимания:

– Вы што, правда думали – с города в деревню перебрались, и всё! Никто вас не трогает, никому вы неинтересны?? Нет! Так не бывает. Государство вас расселяет, государство вас обороняет и следит за законностью; государство и определит, чем и как вам заниматься! Так всегда было, и так всегда будет!

– Коммунист!..

– Ты, Морожин, заглохни! – отреагировал старик, – ты тут кинул своё «коммунист» как будто это что-то ругательное! А я этим горжусь! Но речь не об этом…

– Правильно говорит Пётр Иваныч! – подхватил так неожиданно получивший поддержку Громосеев, – Налог – небольшой, если считать подушно – вполне посильный. Насчёт земли я уже сказал… В общем, не будем переливать из пустого в порожнее. Итак. Как я сказал, я тут, в Озерье, находиться постоянно не буду, только наездами. В моё отсутствие вот, Борис Андреевич, будет следить за обстановкой – здесь, и в Никоновке. Он – мой помошник. Он из Мувска, как и большинство собравшихся, думаю, вы с ним найдёте общий язык.

Рядом с Громосеевым на крыльцо выдвинулся среднего роста мужчина, крепкий, с умным, но каким-то невыразительным, очень «средним» лицом, в очках. Несколько театрально поклонился.

– Вот. Он живёт у Валерьевны, где это все знают, в моё отсутствие все вопросы к нему… Теперь по расселению. Кто приехал к своим родственникам – я имею ввиду из городских, – естественно, живут у них. Борис Андреич всех перепишет, всех зафиксирует. Как я уже сказал, сам ответственный владелец домовладения непосредственно заинтересован в том, чтобы «населённость» его жилья была максимальной – налог прогрессивно будет распространяться на всех. К кому родственники не приедут – мы будем направлять на подселение сами. Повторяюсь! – он повысил голос, – Программа расселения – это гос-программа, и никому не советую её саботировать! Тут уже приводились аналогии с продразвёрсткой, – вы все историю и в школе учили, и по фильмам знаете, – что бывало с саботажниками.