Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 119 (всего у книги 132 страниц)

БАНДИТСКИЙ БЫТ

Деревня Озерье.

 
– Он залез в автозак
У речного вокза-а-ала
Ветер сильно подул,
Вздыбил водную гла-адь,
Зашумела листва,
Встрепенулась природа
И услышал тот вор:
Ты идешь на расстрел!
Со своей же братво-ой
В дальний край Ма-га-дана!..
 

Парень старался, подвывая блатные куплеты; отбивая ритм тремя аккордами на старой, ещё с переводными облупившимися ликами «красавиц» на корпусе, гитаре.

Казарма «дружины имени Че Гевары», прежнее девичье общежитие «коммуны», теперь больше напоминала что-то среднее между бандитским кильдюмом времён НЭПа; явкой анархистской ячейки каких-нибудь итальянских «Красных бригад» времён 90-х; и пионерлагерем времён заката социализма, но без вожатого.

Однако опытный глаз сразу бы отметил, что это «богатство ассоциаций» всё же ещё больше склоняется к старому, веками и поколениями проверенному правилу: любая общность молодых, относительно здоровых мужчин или парней; да даже и детей; не разбавленная облагораживающим влиянием прекрасного пола, мудростью старшего поколения, или высшей силой идеи; и не взнузданная жёсткой дисциплиной; обязательно склоняется к такой форме самоорганизации, как «стая» – она же «зоновская иерархия», армейская дедовщина или корпоративное бюрократическое «старшинство».

«Стая» волчья, собачья или человечья, – это неважно; главное, что распределение обязанностей и доступ к любым благам достигается по самому простому критерию – критерию силы.

Выносить парашу, подметать пол в помещении, мыть посуду, чистить снег во дворе и «на плацу», таскать и рубить дрова, топить печь – всё это, в принципе, можно было бы решать очерёдностью, графиком, – но при отсутствии навыков и желания к цивилизованной организации, решалось так, как такие (или подобные) вопросы решались ещё древними волосатыми предками человека, только-только поднявшимися с четверенек, но ещё не оставившими привычку ловить в шерсти и поедать блох: а именно силой принуждения.

Всё просто: кто силён, кто способен принудить более слабого к исполнению более или менее неприятных обязанностей – будь то собирание в ящик разбросанных игрушек в группе детского сада; или наряд на дрова, – тот и «главный».

Когда так не хочется вылезать из-под одеяла в вонючую прохладу казармы и идти топить печь «по-очереди»; проще рыкнуть, перемежая слова бессмысленной убогой матершиной:

– Еее, дух! Дух!! Толстый, нах! Уп. здовал ща за дровами! – видишь, печь потухла, нах?? Бысстра, уёб. ще!!

И «Толстый» понуро одевается, стараясь не глядеть в сторону печки, где на стене приколот график дежурств, по которому совсем не его очередь – чтобы не вызвать ещё большего взрыва ругательств, а то и схлопотать по шее…

Собственно, «дедовали» по-армейски, или «держали шишку» по блатному в банде, в которую окончательно уже превратилась бывшая озерская «дружина территориальной обороны», отнюдь не самые физически здоровые – но самые наглые и отвязные: Дени-Волк, Лещь, Швец; ну и, конечно, сам Харон, Витька Хронов, сейчас находившийся «в командировке».

Мишка Лещинский был в этой компании самым щуплым, если не сказать дохлым; за своё доходнОе телосложение и нелюбовь к спорту он подвергался насмешкам и обидам ещё в школе; очень по этому поводу переживал; но сделать ничего тогда не мог.

Теперь же он, будучи по натуре хитрым и наблюдательным, попав в новую среду, где его раньше никто не знал и, соответственно, изначально не мог считать «чмом», за кого его держали в Мувске в классе и во дворе, просто копировал все те поведенческие приёмы, которые подсмотрел ранее у нагловатых дворовых и школьных заводил, а больше – чего греха таить! – перенял из бандитских телесериалов, до которых раньше был большой охотник.

Для бывалого урки, или для любого более-менее опытного, наблюдательного человека это щенячье порыкивание, долженствующее означать уверенное поведение альфа-самца, было бы смешно, – но в озерской дружине не было ни бывших урок, прошедших школу выживания на зоне; ни сколь-нибудь опытных людей; да и откуда им было взяться среди недоучившихся студентов, «менагеров» самого низшего звена, а, проще говоря, продавцов разнообразных «салонов» – от связи до мебельного. И потому это прокатывало – Мишкин «стальной взгляд» и не менее «стальной голос» как бы давал понять, что будь не по его – он тут же!.. Чего «тут же» не озвучивалось, но как бы подразумевалось: «свернёт сопатку», «отмудохает», «даст п. зды» или вообще «замочит», – всем своим видом дохленький Лещинский всячески поддерживал такое о себе мнение – парня бывалого и крутого.

Приходилось напрягаться, да, – ибо если у отмороженного на всю голову и весьма неумного Харона все эти ужимки проходили органично, то Мишке, обладавшему значительно лучше работающей сооображалкой и некоторым интеллектуальным потенциалом, для роли отморозка приходилось напрягаться… Впрочем, с каждым месяцем всё меньше и меньше, ибо сама нынешняя жизнь не предполагала упражнения в интеллекте, зато возможностей поупражняться в навыках, которыми обладали ещё питекантропы, было в избытке.

– Еее, Толстый! Чо за херня?? Ты сечёшь – свет моргает; «коробки» подзарядить надо?! А ты тащишься. Метнулся мигом на велик, взял дистанцию!

Николай с погонялом «Толстый» с кислым видом почапал в угол; оглянувшись на взиравшего на него Лещинского, угрюмо приставил ладонь к виску как бы отдавая честь и негромко, но чтобы слышал Лещинский, пробормотал «по уставу»:

– Товарищ велосипед, разрешите вас оседлать!..

Лещинский удовлетворённо хмыкнул.

«Коробками» назывались батарея из нескольких автомобильных аккумуляторов, выстроившихся в коридоре, от которых питалось светодиодно-ленточное освещение казармы; а «взять дистанцию» означало взгромоздиться на намертво закреплённый в углу велосипед со смонтированной на его приводе динамкой, и, быстро крутя педали, подзарядить аккумы.

Естественно, эта «почётная обязанность» обычно приходилась на долю Толстого или ещё пары таких же «чмырей»: Кислого (от фамилии Кислицин) и Голый (от Голицин) – тех, кто в силу недостатка характера и самоуважения не смогли отстоять «в стае» своё право на нахождение хотя бы «в серединке», и опустились на самое дно групповой иерархии. Основным тут было, конечно же, незаложенная родителями потребность в самоуважении, проистекавшая из, в первом случае, у Голицина Димы, в отсутствия отца и чрезмерной заботы мамы и бабушки; и в отсутствии фактически мужского начала в семье Кислицина – хотя у него и была «полная семья», но отец настолько был затюкан женой и свекровью, что мог подать сыну только и исключительно пример полного подавления воли и беспрекословного подчинения. Если учесть, что мать Кислого нередко за какие-нибудь провинности мужа просто-напросто поколачивала, нетрудно понять, откуда такое «непротивление злу насилием» сформировалось в сыне.

«Чмыри», как их в банде называли вполне открыто, довольствовались низшей ступенькой в иерархии банды и обязанностями «прислуги за всё» – для них это было проще, чем ежедневно и ежечастно отстаивать своё «место под солнцем».

Банд-группа, она же «дружина», через четыре месяца после формирования, представляла собой конкретно кастовую структуру, копирующую социальную структуру дикого общества – от павианьей стаи до уголовной «малины»: альфа-самец, место которого без раздумий и колебаний занял, конечно же, Витька Хронов – «Харон»; «пришедший к власти», как и Гитлер в своё время, вполне «легитимным путём», то есть через выборы; за ним следовала «пристяжь» – те, кто помогали ему «держать дисциплину»; потом «мужики» – и, собственно, «чмыри».

(Вовчик неоднократно уже жалел, что с другом Вовкой не поборолись за этот хроновский выборный «пост», что дало бы, возможно, какой-то шанс свернуть молодняк Озерья на более прогрессивный путь, нежели скрытый и открытый бандитизм…)

Последнего, кто мог по своим волевым, и вообще, личностным качествам оспаривать его первенство, Илью, Харон, как это и принято в любой стае, уничтожил («грохнул», «замочил», «пришил» – как он предпочитал выражаться); и теперь на место «вожака стаи», альфа-самца, никто не претендовал; во всяком случае пока, и открыто.

При Хароне, как водится, образовалась «пристяжь»: Лещ, Дени-«Волк», Лёнька – «Тигр», «Швец» и «Барс», чаще называемый «Барсетка» за то, что первое время и в дружине не расставался с хорошей кожаной барсеткой, которую полагал с мувских времён признаком успешности и статуса.

Из всех пятерых только Денис, Дени-Волк, служил какое-то время в армии; и то, едва пройдя КМБ хлебнув в части дедовщины, свинтил оттуда, закосив под тяжкое заболевание. Остальные вообще армию, вообще – армейскую жизнь, представляли «чисто по кино», – получив теперь полную возможность реализовывать эти свои представления: понты и вседозволенность в отношении каждого, кто не входил в верхушку дружины-банды.

Каждый из пристяжи, пожалуй, был бы не прочь занять место «главного бабуина» – Харона; но, зная его нервическую манеру «решать вопросы» с «возникающими не по делу», предпочитали свои потенции держать при себе, довольствуясь пока своей ролью «окружения вождя», или гетайров, как выразился как-то, читавший кое-что про войско Александра Македонского, Лещинский.

Сам он, назначенный ВРИО командира, втайне надеялся на невозвращение Витьки.

Вместе они, впятером, и «держали» дружину.

Если исходить из общепринятой социологами классификации, они были «высшим слоем омега-самцов», ждущих возможности занять место «альфы»; основную же часть «омег» составляли парни и подростки, не обладавшие достаточным уровнем характера чтобы «быковать» и, соответственно, стараться занять место в иерархии повыше; но и решительно несогласные опускаться на дно, к «гаммам» – «чмырям»: Кислому, Толстому, Голому. На зоне они проходили бы как «мужики» – основная часть контингента…

– Шустрее крути! – скомандовал Лещ; и Толстый ещё усиленнее завертел педали, обречённо глядя перед собой. Нет, не так, совсем не так он представлял своё будущее… Стоило заканчивать институт, карабкаться по служебной лестнице, исполнять приказы самодура – хозяина фирмы… Впрочем, тут то же самодурство – только в более явной и противной форме, ничего нового. Выживают приспособившиеся, да, приспособившиеся…

Он ещё принялёг на педали, и строго следивший за его усердием Лещ расслабился, откинувшись на подушку, и сделал тазом пару колебательных движений, отчего провисающая пружинная сетка кровати жалобно запищала, закачавшись вверх-вниз под его тушкой. Иметь пружинную сетку на кровати было доступно не всем даже из «пристяжи»; таких пружинных сеток было всего три в казарме; остальные спали на матрасах, положенных на доски, или, как «чмыри», на полу, и Лещь не упускал случая подчеркнуть свою элитарность.

Сунув в ухо наушник из МП-3 плеера, в котором была функция FM-радио, он вновь принялся шариться в эфире.

Музыка, попса, попса, «– …очередные боевые столкновения в Южно-Китайском море с применением тактического ядерного оружия между Северным Китаем и Объединённым Азиатским Альянсом; …и только Объединённые Регионы являются оплотом стабильности в бушующем…», опять попса, «– …после циничного расстрела на площади протестующих против клики олигархата в так называемых «Объединённых Регионах», правительство полностью потеряло любую сколь-нибудь легитимность в глазах мирового сообщ…», «– …кровавые расправы Мувского фашистского режима над заболевшими, массовое уничтожение ни в чём не повинных жителей…»

В углу, рассевшись под лампочкой на свёрнутых в рулоны матрасах, азартно шлёпали мятыми картами шестеро «бойцов». Играли на всякие неважные, но ценные «для статуса» вещи: нашивки на рукав с изображением прыгающего зверя, прикольных надписей типа «Опыт и Алкоголь», «ОПОН – Отряд Подонков Особого Назначения», «Fuck it!»; привезённых кем-то с города и теперь кочующих от одного обладателя к другому; фирменную «натовскую» кепку; батарейки-аккумуляторы; зажигалки, кустарным способом переделанные из одноразовых газовых в многоразовые бензиновые; клетчатые шарфы, призванные заменить виденные в кино про спецназовцев боевые шемаги-«арафатки»; складные ножи, ещё какую-то ерунду вплоть до штопаных, но относительно целых носков (с носками была проблема, и в деревне постепенно, но неотвратимо переходили на классику всех смутных времён – портянки). Играть на патроны Лещ, заметив катастрофическую их убыль, строго запретил.

В другом, противоположном от играющих в карты, углу, Швец, в прошлой жизни Швецов Юрка, в который уже раз хвастался перед скучающими слушателями классной, фирменной, импортной пластиковой кобурой, в которой пока, увы, носил лишь большой китайский пластмассовый игрушечный пистолет, правда, выглядевший со стороны как взаправдашняя потёртая Беретта:

– …ты чо, щегол; была б кобура, а ствол со временем найдётся! Зато посмотри, как сделано! ФирмА! В натуре под Беретту! Потому мне тут не всякий ствол подойдёт, не какой-нибудь Макарка или там тэтэшник – я хочу ствол серьёзный… и будет – вот увидите!

Кобуру эту он заимел давно, ещё в Мувске; купил как-то по случаю через интернет, когда ещё работали все эти международные службы доставки, – и, как он говорил, «в период бардака», до отъезда сюда из Мувска, «с корефанами на ней зарабатывал».

«Заработок» был несложный – «гоп-стоп лохА на живцА» как он выражался:

– …в натуре, где-нибудь «на людях», ну, типа лучше чтоб вот такие вот как вы олени были, хы, засветишь под пиджаком кобуру, типа со стволом, под пиджаком – и идёшь типа себе… и идёшь, и идёшь, не оглядываясь, такой типа дурковатый коммерс с фирменной пушкой – куда-нибудь в тихое безлюдное место… не куда попало, ясное дело, хы, а «куда надо». И обязательно один, или двое-трое таких-то вот лошковозов вслед нацелятся: каждый же себя волчарой, идущим по следу овцы чувствует, хы: пацан, типа, один… с фирменным стволом под пиджаком… проводить, типа, до тёмного подъезда лоха – а я и правда, не оглядываясь, в проходняк чесал, – отоварить по кумполу, штоб с копыт – и вот он, ствол! Знаете, скока фирменный ствол в Мувске стоил?! Ну и «провожали», хы!.. До проходняка, ага – а там уже Костян с братаном ждут, а у Костяна – обрез! Лапы кверху – выворачивай карманы! И я ещё – как бы тоже со стволом! И куда деваться? – сами ж в глухое место шли! Чо?.. Да куда дёрнулись бы? С одного и штаны фирменные сняли – не вякнул. Один, правда, дёрнулся было – так у Костяна-то обрез не пластмассовый, не эта, не типа игрушка! Как из пушки! Сунули его потом в канализационный коллектор – и всё! Так что эта кобура с игрушкой – ценная вещь! И «на дороге» – очень авторитету способствует; я её на ремне наружу тогда цепляю – сразу лошки видят, что с серьёзными людьми дело имеют, хы!..

Ещё один умелец – Валька-«Вяленый», – поодаль, сопя, обрабатывал сукном только что выточенный и уже обработанный мелкой наждачкой шарик-фасолину из оргстекла. Работа была сложной в основном из-за отсутствия хоть каких-нибудь нормальных приспособ; всё приходилось делать буквально «на коленке» и в пальцах, – но Валька уже приспособился, и дело продвигалось. Эта «фасолина» была для Швеца, который, по примеру пары друзей также захотел закатить себе «шар» под крайнюю плоть члена. Положил же начало этому дебильному начинанию сам командир, Харон, как-то похваставшись давно, ещё с мувских времён, закатанными себе в елдак парой шаров, отчего, как он утверждал, «бабьё аж на стенку лезет!»

И вот с некоторых пор это «увлечение» – закатывать себе точёные из плексигласа шары в елду – захлестнуло мучающихся бездельем «дружинников». Сейчас бы, перед Новым Годом, «на дорогу», «в дозор» – но с горючим плохо, добираться до дальних, «прибыльных» «постов» далеко, а поблизости давно уже никто не ездит… и затишье сейчас, перед Новым Годом. Да и Харона нет, а «на дорогу» всегда он водил; и как он ещё, возвратясь, посмотрит, если без его ведома…

Вяленый был из середнячков, и даже, скорее, ближе к чмырям, поскольку постоять за себя вообще не мог, – но руки у него росли из какого надо места, голова соображала; и, собственно, вот этому вот освещению казармы от «коробок» с велосипедом-динамкой дружина была обязана именно его изобретательности – потому его не трогали.

В углу стоит телевизор; но и питание к нему не подведено, и антенны нет: приём тут почти никакой; хотя в Мувске и Оршанске телестанции вроде как работают, но хватает их покрытия только на сам Мувск и сам Оршанск.

Все знают, что ещё «в самом начале замеса», который все называют по-разному, а историки ещё не придумали единое согласованное название, китайцы, зарубившись с американцами и джапами, с целью противодействия наведения ракет по джипиэс, посбивали своими противоспутниковыми средствами большую часть того, что там, на орбитах, крутилось, включая телеретрансляторы. Не ракетами по каждой цели – нет, это дорого; а просто забросили на орбиту и распылили миллиарды стальных игл и стальной же дроби, что на космических скоростях при столкновении с космическим же аппаратом любого назначения означало всё равно что выстрел из противотанкового ружья в упор. Теперь все ночи стали феерически красивыми из-за множества метеоров и метеорчиков, образовавшихся из умерших спутников, сошедших с орбит, и по частям сгорающих в атмосфере.

В общем, мировое эфирное вещание кончилось давным давно, вместе с интернетом; который просуществовал чуть подольше, цепляясь за подводные трансантлантические кабели, но вскоре, вспоротый подлодками и подводными атомными взрывами, сдох тоже, расколовшись сначала на региональные, местные «интернетики», а потом, в целях борьбы с разного рода сепаратизмом и вольнодумием, был и вовсе повсеместно выключен.

Компьютеры большей частью передохли также в процессе мирового конфликта – сработал, говорили, какой-то заранее заложенный, а потом дистанционно активированный, компьютерный вирус. Зачем, чей? – кто знает… «Выжили» только совсем древние, неподключённые к интернету; да часть смартфонов.

Ску-у-учно…

И потому ещё один «серяднячок» нашёл своё «место под солнцем» тем, что, обладая от природы хорошей памятью и неплохим литературным слогом устной речи, разнообразил унылые вечера тем, что по памяти пересказывал прочитанные ранее книги и виденные фильмы – эмоционально, красочно и «в лицах». Это называлось «послушать кино» – его также ценили за возможность разнообразить серые будни. «Заказывали» в основном «про любовь» – то есть «про блю»; иные, особо «удачные» «фильмы» – и не по разу.

До нередкого в закрытых мужских сообществах явления, известного как мужеложество, в бригаде ещё не дошли – эту сферу быта «разнообразили» несколько молодых женщин и девок «призывного возраста» из числа новых жителей Озерья, правдами и неправдами выбиравшиеся к казарме к молодым, не обременённым семейными обязательствами самцам. «Для встреч» служила комнатка, бывшая ранее обиталищем Хронова; когда он ещё не был «командиром», а подвизался в скромной роли охранника при девчачей коммуне.

От безделья про секс, про блю трепались много и со вкусом, безбожно сочиняя себе разнообразные подвиги на любовных фронтах – по некоторым подачам выходило, что и сбежали-то коммунарки – мувские шоу-дивы, – на пригорок не иначе как от секс-террора Швеца, да Дени-Волка, да Тигра с Барсом.

– …я ей как вставил – она визжит и на стену лезет; кричит: «– Не хочу тебя делить ни с кем; лучше мы все на церковь уйдём; подпишемся в монашество; не смогу после тебя ни с кем!..

Чушь, понятно; но слушали каждый раз со всё новыми подробностями и деталями – фигурных коммунарок, да и вообще «свежих баб с пригорка» вожделели: «– Вот Гришка придёт со своей командой – возьмём «пригорок» – на тамошнем бабье отыграемся!..»

Про троих «гришкиных» и троих своих, озёрских, после попытки «взять пригорок» оказавшихся в «лазарете» на краю деревни, предпочитали не вспоминать; как и про то, что двое из тех уже умерли.

Чо «о грустном»-то? Никуда не денутся – возьмём пригорок, там припасов много; сэма чистого, опять-таки, не здешней бурды; возьмём – и три дня будем драть всех тамошних баб…

– Чо «бурды»-то, чо «бурды»?? – врезается в разговор внук Валерьевны – самогонщицы, – Хули «бурды»-то сразу?? Нормальный самогон, только чистить его чем?? То молоком чистили – а сейчас молока-то нету!

– А с херов ли молоко возьмётся, если вовчиковы корову украли?? – так же возмущённо впрягается в разговор внук бывшей владелицы коровы бабки Никишиной, лично присутствовавший, кстати, при процессе передачи коровы из рук в руки «на пригорок».

– Кто её крал, кто крал-то? Сами вы и продали, – вся деревня знает!

– Чо ты сказал?? Чо ты сказал; ты за базар ответишь??

– Перед кем тут за базар отвечать, перед тобой, што ли??

Перепалка грозила перерасти в нередкую теперь драку; вмешался Лещинский:

– Ша, щеглы, утихли – или щас на смену Толстому крутить педали пойдёте, худеть заместо него!.. Чо разорались? Заглохли, нах! Два раза не повторяю! – всё произносится с «фирменным» киношным нажимом, с выдвинутой челюстью, под крутого мафиозо, – Как есть – так есть. «Возьмём» пригорок – всё наше будет. И корова. И сэм. И жрачка. И бабы.

Ему не возражают.

Лещинский внешне по-прежнему невозмутим и суров, как американский мафиозо; что после его рыка все затыкаются – он как бы воспринимает как должное; но внутренне в который раз ликует – вот! ему подчиняются; его слушаются – он командует! Прошли те времена, когда в классе, потом в колледже его в хер не ставили! «Лещ» да «Лещ»; а сейчас рискни кто его «Лещом» назвать!.. Понятно, что называют, конечно – между собой, со зла; как Хронова вместо «Харона» – Хроном; но втихаря и с оглядкой! А в лицо – только «Михаил» или «Шарк» – Акула; сам себе недавно погоняло такое придумал. Пока ещё не привыкли – ничо, втянутся! Я им дам «Леща», нах!..

«Озерье»; «лазарет» на краю деревни.

Обычный деревенский дом, довольно старый и неухоженный. Холодно и полутемно. Вонючий, «больничный» дух; смесь запаха мочи, йода и ещё какой-то гадости.

– Лягуха, не спишь?.. Когда нас отсюда заберут? Как мне тут всё за. бало. Чего нас тут заперли??

– Иди нах, Бивень, откуда я знаю.

– Изолятор, грят; типа, если инфекция.

– Какая нах «инфекция», если у меня пулевое в ноги; а воспаление я тут уже, от холодрыги подхватил?? Нахера так плохо топят?? Дров, бля, не допросишься!

– Чо ты мне-то гришь? Вон бабка с ужином придёт – ей и говори. Или этому – Харону.

– Пошёл он нах. Нафига нас тут Гришка оставил?

– Лечицца, типа.

– Я домой хочу. «Лечицца!» Мы тут… мы тут скоро все «вылечимся» – в дрова. Как Зяблик, Финт и эта баба, из местных. Не лечат же нихера, ссуки!

– Лекарств, грят, нету.

– П.здят. Гришка оставлял. Я знаю.

– А эти, что? Так и лежат?

– Лежат… В сарае, вместо дров. Я бабку спрашиваю: – Чо не похороните?? А она: Хронов Витя распорядился до весны не трогать; земля, как бэ, мёрзлая; заиб. сся, ка бэ, копать… Щас, говорит, не воняют – и ладно.

– Весной, типа, похоронят, ага. Всех скопом…

– Всех, ага.

– …бля, как я их всех ненавижу! И больше всех главного ихнего, Хрона. Ссссуки! Как бы с Гришкой связаться, с нашими – я б рассказал, как они нас тут кормят и лечат!

– Ага, дадут они тебе рассказать.

– Дёргать отсюда надо, пока не подохли с голоду.

– Ага, легко сказать; далеко я дёрну с простреленной ногой… Тут хоть как-то кормят… Бля, до весны б доскрести…

– Домой хочу, нах!.. Как я здесь оказался?? Чо я тут? Нахуа?!..

Слышны сдавленные рыдания.

– Да ладно, чо ты. Новый Год скоро… А там Гришка придёт; он же обещался «с пригорком» разобраться. С Вовчиком с этим.

– Ага, «придёт» он… ему и в Никоновке не дует небось.