Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 132 страниц)

ПОВЯЗАТЬ КРОВЬЮ

Озерье.

Инесса умирала тяжело и довольно долго. Только к утру прекратились её надрывающие душу стоны. К этому времени её перенесли из-под обломков в бывший Вовчиков, а теперь, несомненно, уже её дом; вокруг неё хлопотали Алла и Зульфия, а Гузель с ружьём в руках не сводила глаз со двора. Увы, спасти пострадавшую было уже нельзя…

Взрывом Инессу выбросило из баньки; изломав, исковеркав о разлетающиеся от взрыва же брёвна, но не убило сразу – повезло? Нет, конечно, не повезло – после того как огненный пузырь взрыва разметал ветхое строение, отшвырнув её как мятый клочок газеты, именно там, куда она упала, начался пожар – с этой стороны баньки явно внутри стояло что-то легкогорючее. И она горела тоже…

Она, как ни странно, даже не потеряла сознание; контуженная и заваленная разгорающимися брёвнами, она дико, надрывно кричала, вселяя ещё больший ужас и смятение в мечущихся по двору и ничего не соображающих Витькиных «солдат».

Банька, развалившись от объёмного взрыва внутри, компенсировала ударную волну, и из дружинников физически никто не пострадал, но «морально-волевое состояние личного состава», как сказал бы бывалый военный, было ужасным: настроившиеся на лёгкий и безопасный расстрел появившихся в дверном проёме Вовчика и Катьки они были потрясены произошедшим: эта внезапная вспышка, оглушающий взрыв, брызгами летящие стёкла окон, рушащиеся стены – и дикий вой горящей заживо Инессы…

Парни, обалдев от взрыва, бестолково метались по озарённому пламенем двору; кто-то сдуру и видимо по инерции вдруг начал стрелять в дымящие, разгорающиеся развалины баньки, ещё более усугубив неразбериху.

Витьке прилетело не то щепкой, не то осколком стекла в лицо, в щёку под правым глазом, и он скорчился за углом дома, с ужасом чувствуя кровь под пальцами руки, зажимающей лицо. Что щепка или осколок – это он понял потом, а тогда, в те первые секунды после взрыва, он всерьёз верил, что смертельно ранен; и, что это… засада, а что ещё?? И, что сейчас подойдёт Вовчик или, что ещё страшнее, понарошку уехавший Владимир, и, без сомнения, добьет его выстрелом в голову, как он только что планировал убить Вовчика… Ужас вжал его в брёвна дома, выдавив из головы все мысли кроме животного ужаса, отнялись ноги – а тут ещё этот вой Инессы…

Из дома выбежали Кристина и Альберт, они не поняли сначала, что это кричит их мама, а когда поняли – бросились к ней, пытаясь голыми руками раскидать, растащить завалившие её пылающие доски, и брёвна – безуспешно, они только обожгли себе руки. Рыдая и проклиная непонятно кого, они всё пытались призвать на помощь Витькиных бойцов, но те, лишившись командования, расползались в темноту как тараканы.

Ещё большую сумятицу внесла стрельба за огородом, в доме, а потом возле дома Вадима. Начавшись с нескольких одиночных выстрелов, она быстро переросла в трескотню коротких очередей, причём там явно палил не один автоматический ствол… Кто-то из парней крикнул «– Засада!» – и бегство дружинников стало массовым. Через заборы и соседские огороды, спотыкаясь на грядках и падая в темноте, парни, только что собиравшиеся легко расстрелять Вовчика с Катькой, драпали по домам, к родителям!

– Ма-а-мааа!! – орал Артурчик, тряся обожжёными руками; визжала Кристина… за огородом продолжали, пусть и реже, трещать выстрелы… распад Оршанской Дружины имени Че Гевары был полным. В эту ночь, знай о происшедшем, власть в деревне можно было взять голыми руками…

Но Вовчик не знал. Он так и не пошёл обратно в деревню, разбираться, кто и зачем стрелял – убедила Катя. Убедила тем, что:

«– У Вадима дома на каждого по стволу, а то и не по одному; он, чтобы не случилось, всегда отобьется; да и нет к нему у «дружинников» и старосты особых претензий. А вот у нас твой автомат и пара нормальных стволов – всего-то! не самопалами же однозарядными отбиваться, если сейчас дружинники хроновские ломанутся «на пригорок» счёты за мину сводить?? Ты, Хорь, нас одних тут бросить хочешь что ли??..»

Мишень была выбрана точно и поражена безошибочно – оставить одних, почти безоружных девок было для Вовчика положительно невозможно; оставить автомат Катерине и переться в деревню безоружным тоже было не вариант… и он согласился, что нужно, напротив, спешить к церкви, и занимать на всякий случай, с наверняка сейчас перетрусившими девчонками и батюшкой с его древним револьвером, круговую оборону.

Так и сделали.

Ночь прошла беспокойно; но «на пригорок» так никто ночью не сунулся. Да и стрельба в деревне постепенно утихла. Под утро угомонились и собаки, в рассветной синеве только дымок над бывшей банькой указывал на место ночных событий в Озерье.

Утром уже, выставив постовых из общинников, а, главное, посадив на колокольню нового дозорного, вымотавшийся за нервную ночь Вовчик пошёл спать.

* * *

А в доме старосты, где теперь, после «трагической гибели» хозяйки-старушки он был единоличным хозяином, утром шёл разбор…

В комнате сидел «актив»: сам староста Борис Андреевич, его сосед по дому и верный соратник-телохранитель Мундель, и невыспавшийся и злой юрист. В углу на табуреточке сидел с понурым видом Витька. Он периодически трогал кончиками пальцев плотно умотанную бинтом щёку – неопровержимое свидетельство того, что он сражался – и был ранен. Собственно, во многом как раз и решалась его участь – как бы то ни было, он в очередной раз проср. л порученное ему дело: захватить или расстрелять Вовчика с Катькой. Он только что поведал о произошедшем, всячески напирая на то, что «сука, дура, идиотка Инесса сама, видимо по незнанию, заманила их в ловушку, за что, сука, дура и пострадала. Умерла, да. От ожогов и травм.»

Борис Андреевич в последнее время заметил за собой сильную тягу к сладкому; по мере того как закончились запасы сладостей привезённых ещё из Мувска, приходилось выкручиваться – вот и сейчас он перекатывал из-за щеки за щёку самодельный карамельный леденец из плавленого сахара с добавками сока, и со вниманием слушал. Ему было не по себе.

Юрист же тоже только что подробно и в красках поведал о произошедшем ночью у него, вернее – у Вадима в доме, где он с семьёй квартировал…

Тогда уже все легли спать; как обычно разобравшись строго по «своим половинам жилплощади», и ничего, казалось бы, не предвещало сюрпризов, как через огород, у соседа грохнул этот взрыв. Проблеском, как при грозе, только ближе и сильнее, светануло в окна, резанув по комнатам резкими ломаными тенями от предметов.

Как подброшенные, все повскакивали и стали быстро одеваться; зажглись фонарики и светильники; что случилось, что так жутко грохнуло, почему кто-то дико кричит – ничего не было понятно. Поначалу все почему-то решили, что село подверглось артобстрелу; побывавший ранее в горячих точках отставной милиционер даже приказал своим домашним, как оденутся, тут же и спускаться в погреб под домом, спасаться от последующих снарядов… Собственно, в этой суматохе, осложнённой взаимным недоверием и подозрениями, и случилось то, что случилось – Вадим, открыв крышку погреба, первыми предложил спускаться туда семье жильца-юриста, не рискуя, и не без оснований, оставлять тех над собой… юрист отказался.

«– Дурак, дебил, бумагомаратель, штатская крыса!.. это обстрел – следующий снаряд может быть нам в крышу, – спускайтесь в погреб, идиоты!!» – это «увещевание» не возымело действия; юрист наотрез отказался лезть в погреб, а Вадиму совсем не улыбалось быть с семьёй в погребе запертыми недругом…

А дальше всё пошло, как оно и бывает когда все вооружены, начеку, и «палец дрожит на спусковом крючке»: разговор пошёл на всё более повышенных тонах, потом в соседнем дворе, где до этого только кричали, часто захлопали выстрелы; Вадим тут же потянул из-за кровати, невесть откуда взявшийся там калаш… юрист Попрыгайло, вообразив что «вот оно, пришло время взаимных расчетов», рванул из чемодана тщательно до поры скрываемый там привезённый ещё из Мувска «Кипарис», домашние порскнули в стороны…

Короткая перестрелка получилась сумбурная и тупая; прячась за простенками, высадив даже не друг в друга, а в направлении противника по магазину короткими очередями, попродырявив стены и побив посуду в шкафу и стёкла в окне, противники успокоились. Собственно явное преимущество было за калашом Вадима, игольчатые 5.45 пули которого протыкали предметы обстановки и стены как спица вязанку сена; и только явное нежелание Вадима убивать своего жильца на глазах у его семьи спасло незадачливого адвоката…

– У него, стало быть, тоже калаш?.. – задумчиво осведомился староста, гремя во рту леденцом.

– Да. И с боекомплектом, судя по всему, проблем нет! – подтвердил юрист.

– Ну, ясно. Как мы и думали. Это автоматы тех, сгоревших в Никоновке дезертиров! Один у мента, другой был у Владимира, и он оставил его Вовчику. Или вообще они там три автомата взяли! – сообщил свои соображения Мундель.

– Мммда… «Страшней пулемётов и палиц вождей указательный палец…» Но не в этом случае… – Артист старался не показать слабости, но он реально не знал что делать. Витькина дружина оказалась силой дутой, ни на что реальное не годной. А Вовчик оказался калачом тёртым, способным устраивать такие сюрпризы… теперь только ходи да оглядывайся! Чёртов диверсант! Как его недооценили! Да и Вадим этот… чёртов мент. Раз у него калаш, значит тоже участвовал! Что там Громосеев говорил?.. Двоих парней, девку и старуху?.. Собаку ещё. Зарезали всех и сожгли! А Владимир вообще кучу народа возле церкви положил – и вооружённого народа! Чёрт… Дьявол! Да с кем мы тут рядом живём-то??..

Артист ощутил, как по спине пробежал предательский холодок. Это знаете ли, одно дело чувствовать себя хорьком в курятнике, способным безнаказанно зарезать любую курицу; и совсем другое дело чувствовать рядом зверей, так же как и ты легко способных на убийство. Тут… тут как-то теряется всё преимущество. Преимущество, которое он уже привык ощущать над окружающими – способность убивать легко и непринуждённо, без малейших угрызений совести и, даже, с удовольствием. Собственно, это и было его единственным преимуществом – способность убить без повода, без злости и подготовки, – просто убить, если захотелось и представилась возможность. А сейчас… Мдя…

Откашлялся, спросил, стараясь скрыть замешательство:

– Ну и на чём с ментом-то остановилось?

– Ну… постреляли друг в друга. Потом… потом разговаривать стали. Он говорит: «Нам теперь вместе не жить». Я грю: «Согласен. Что предлагаешь». Он там что-то помозговал и сказал что перебирается «на пригорок». «В церковь», типа. Собирает всё своё барахло и переезжает.

– Ну?

– Я сказал ему что не возражаю…

– Ещё б ты возражал. Он же мог замочить тебя, просто не стал.

– У меня тоже автомат, я сам мог бы…

– Говно твой «автомат». И ты «мог бы» его только ночью. Но ты просрал эту возможность! – решил надавить староста. Одни бездельники и трусы вокруг – никто сам, первый, и не пошевелится!

– Они спят по очереди…

– По очереди…дубина ты юридическая. Столько времени тянул резину, говорил ведь я тебе! Ладно, пусть убирается.

– Он всё своё утащит… У него там много чего. Даже генератор дизельный. Горючки запас. Жратва. Куркуль чёртов! (юрист не знал, что случайно повторяет эпитет, которым наградил уже Вадима ранее Владимир).

– Даже не представляю, как он это всё перетащит. И жалко отдавать. Оно ведь…

– Дурак ты Попрыгайло, говорил я тебе уже! Диплом свой купил небось? Способности мыслить логично у тебя ноль!

Юрист насупился, но слушал молча.

– Ты, идиот, пойми: это не ты его «отпускаешь», это он тебя отпускает, хотя уходит сам. А мог бы грохнуть. Вместе с семейством твоим.

– Если его в доме заблокировать, вместе с его бабьём, и перебить там…

– Ке-ем «заблокировать»?? Кто блокировать будет??

– Дружина…

– Дружина!.. Идиот ты, сука, сволочь, Попрыгайло! Как ты, дубина, только дела вёл в суде-то, ты ж с трёх раз очевидного понять не можешь!! – Артист стал выходить из себя:

– Нету дружины, понимаешь, не-ту!! Есть толпа обосравшихся городских недорослей, способных только перед девками стволами выделываться! Трусы!

 
Трус и до смерти часто умирает;
Но смерть лишь раз изведывает храбрый.
Из всех чудес, что видел я в природе,
Необъяснимее всего лишь то,
Что людям смерть страшна, хотя все знают,
Что всё ж она придёт в свой час урочный…
 

– Падлы! Разбежались как тараканы! Овцы!.. Громосеева опять вызывать?? Он прошлый раз этого, Вадима, чуть в дёсны не целовал, хер знает, что ему сейчас в голову придёт…

Его декламации и выкрики слушали молча. От его понимания ситуации зависели дальнейшие действия. Присутствующие уже давно уяснили, что он – Борис Андреевич, староста, Артист, Дьявол, Хозяин или кто он там, так мыслит, выталкивая из себя цитатами старых авторов решения, чаще всего совершенно жестокие.

– … жестокость – свойство трусости… Витька!

Тот вскочил, побледнев. На всякий случай начал вновь оправдываться:

– Они разбежались… суки! Я их останавливал… а они – по домам! А меня – ранило! Вот – в лицо, видите! И оглушило, я – сознание потерял. Да – падлы…

Замолчал по мановению руки Хозяина.

– Вот что. Дружину нужно вернуть и восстановить!

– Они ж… по домам!.. суки, трусы…

– Глохни.

Староста хрустнул леденцом, проглотил остатки, и продолжил:

– Понятно, что твои дружинники не бойцы, а городское гламурное дерьмо. И сделать из них хоть что-то наподобии Владимира и Вовчика ты не сумел, потому что сам трус и дерьмо… пасть закрой, я сказал! Девки эти, танцовщицы, больше воины, чем твои обосравшиеся бездельники! Да так и есть – девки троих в плен взяли, Вовчик в одиночку в церкви пару разбойников просто ножом запорол говорят; а Владимир без вариантов положил толпу из автомата… а до этого ещё в Никоновке они… явно они… «…убийство! Обагрив мечи в крови, Они вошли, – и пал герой…» – ну, вы в курсе! Мы тут не с сопляком дело имеем!

Помолчал. И все молчали. Скрипнула дверь, приоткрываясь на щелку и пропуская вкусные запахи; робко заглянула жена старосты:

– Боря, я кушать сготовила – подавать?..

По короткому его движению подбородком тут же и исчезла, как будто её и не было.

Продолжил:

– Дружины как силы нет… но они пока этого не знают. Надо твоих ссыкунов собрать и как-то…

И тут внезапно вмешался, до этого молчавший и вообще старавшийся раньше не при каких условиях не перебивать своего босса и хозяина, политтехнолог и журналист Мундель-Усадчий:

– …Надо провести децимацию!

– Что-о?.. – прервавшийся Артист уставился на него с удивлением, – О чём это ты?

– Децимацию! – торопясь пока не перебили зачастил тот, – Это в римской армии было принято. Не часто, но… в особых случаях. Очень способствует… способствовало сплочению. Казнь по жребию. Каждого десятого. Скажем, легион или когорта отступили без приказа, струсили в бою или потеряли в бою знамя. Ну и – рассчитывали на десятки, и внутри десятка все тянули жребий. На кого выпал – того и… этого самого. Казнили.

Артист что-то подобное слышал, и сейчас эта мысль пришлась ему по душе. Наклонив набок голову, как бы искоса рассматривая говорившего, он мысленно обсасывал эту мысль – всё же он был Артист… Показательная казнь… а что! Жестоко. Кроваво. Должно смотреться, да. Непременно на рассвете. «…Кровавый свет зари

Уж пал на головы склонённые

Готовых к казни…»

Да! Непременно на рассвете, и чтобы дымка… хорошо бы туман… кровавая подсветка софитами… чёрт, нет тут софитов, и вообще не сцена. Впрочем, и без софитов сцена может получиться сильной! Нет, действительно – прекрасная мысль!

Журналиста поддержал юрист:

– Причём казнили тех их же товарищи – это наиболее сильно действовало и на них самих, и на окружающих. Забивали камнями…

– Ну, это уж перехлёст… – Артист уже улыбнулся. Да, и кроме самой сцены это выход. Страх – он сплочает. И совместное убийство – тем более. Хорошая, годная мысль – молодец журналюга, не даром его, поганца, кормлю тут!

– Ничего не перехлёст! – не согласился осмелевший, почувствовавший поддержку своей идее Мундель, – Дружина… такие случайные союзы и целесообразно скреплять кровью! Причём…

Продолжил юрист, уже из своей практики:

– В замкнутых уголовных сообществах такое принято. Для укрепления власти вожака и дисциплины в банде. Скажем, выбрать самого слабого, спровоцировать, чтоб возразил что-нибудь и побить его, возможно сломать ему что-нибудь. При всех. И ещё заставить каждого члена банды ударить его хотя бы по разу. Такой своего рода ритуальный жест даёт толчок, как бы порождает совместную психологию группы. Превращает стадо в стаю!

– Каждого заставить… хорошая мысль! «Кинжалы напитавши ядом…» Продолжай.

Мундель продолжил:

– Такие вещи, из древности, всплывают и в не столь давние времена. Да, собственно, всё новое – это хорошо забытое старое.

Вот Троцкий в Петрограде такое практиковал, среди красноармейцев. Он вообще говорил: «Солдат должен быть поставлен перед выбором между возможной смертью на фронте, и неизбежной смертью в тылу.» Уравновесить страх, так сказать. Большой практик был!

– Уравновесим!.. – многообещающе кивнул Борис Андреевич, – Ну что, пошли поедим? Заодно и оговорим детали.

ДЕЦИМАЦИЯ

Было раннее утро, когда жители Озерья, поёживаясь от утреннего холода, собрались у бывшей конторы, потом бывшего девичьего общежития.

Сначала Артист планировал устроить акт «децимации» за деревней, лучше всего у нового, свежего кладбища; добавить, так сказать, туда могилок. А лучше вообще сделать красиво – убить, – и прямо в могилу, в свежую яму, ещё пахнущую рыхлой землёй, столкнуть труп… но… Но! Сценарий действа приходилось подстраивать к существующим реалиям, и Мундель-политтехнолог подсказал: к кладбищу ещё идти надо, идти будут вместе, разговаривать, ещё, чего доброго, договорятся о чём… опять же кладбище как на ладони, от церкви увидят с колокольни, могут вмешаться… зачем это?

Решили делать возле бывшей конторы, в центре деревни, на вытоптанном плотно пятачке, где в прошлом так и не собрались никак положить асфальт, а лишь давным давно засыпали гравий. Камешки давно уже вросли, втоптались в землю, образовав деревенскую «площадь». На углу дома, с края крыши, висел кусок рельсы и лежало стальное же «било» – место для общедеревенского «сбора по набату». С другой стороны дома виднелся деревянный, потемневший уже от дождей, нужник «на три очка» – строение, возведённое в порядке шефской помощи «коммуне» и за остатки досок друзьями – «Володями». Там же, на этой маленькой «площади», на краю, торчал старый, ещё «досотовых» и «докабельных» времён телефонный столб – длинное тёмное бревно с перекладиной, обычном месте обиталища крикливых деревенских ворон, прикрученное к бетонной, вкопанной в землю, свае. Этот столб должен был сыграть немаловажную роль в предстоящем «представлении».

«Децимации» в римском понимании явно не получалось – какие «десятки», когда всего-то «дружинников» было четырнадцать человек, считая командира-Витьку. Решили, что нужно будет выбрать и казнить одного. Одного – достаточно, но у всех на виду, и показательно. Тогда же, за обедом, при деятельном участии в обсуждении юриста и журналиста, староста и создал свой «план». План, который должен был сплотить дружину, связать её кровью, и вселить ужас в остальных жителей. А то уже пошли разговоры что и «делиться урожаем необязательно»… Выбрали жертву.

Днём ещё Витька обежал дома всех своих «солдат», и переговорил с каждым. Каждому ясно дал понять, что именно из-за него, да-да, именно из-за тебя, сукиного сына, чуть не перебили из засады всю дружину и всю деревню; что если бы не твоё личное, индивидуальное бегство, ничего бы и не было… А что было?.. А ты, гад, сбежал?? Ничего не знаешь?? Знаешь, что тебе за это полагается?? Вот и делай, что тебе сказано, потому что, учти, ОСТАЛЬНЫЕ на тебя очень злы… Что, «все побежали и я побежал?..» Это ты, сука, перед родительским комитетом в школе за курение в школьном же туалете мог так оправдываться. А здесь такое не прокатит, ты понял, сука??! Вот. Ружьё хоть не потерял?? Молодец. И потому слушай сюда – завтра в шесть утра как стукнет набат на «общий сбор», вы с Сашкой обходите вот этот и этот дома, и всех… ты понял – всех!! – сгоняете на пятачок перед конторой. Время на сборы – 20 минут. Кто не пойдёт – тащить силой! На пизд. лях, бля!! – Витька дико вращал глазами и хватался за кобуру, в общем, он был очень убедителен.

Это проняло; и на площадку, которую Артист про себя назвал уже «лобным местом», собрался утром весь народ Озерья, исключая, может, двух-трёх уж совсем малоподвижных стариков. Даже две-три мамочки с грудными детьми были тут. И пацанва – городские тинэйджеры, дуреющие от деревенской вольницы и безделья. И Мэгги. И Пётр Иванович со своей городской роднёй. И даже родители Ильи были тут – Илья остался один, всё ещё без сознания, не приходя в себя, дома… У Витьки даже мелькнула мысль, что стоило бы разом покончить и с его недругом, с Ильёй, но… пусть. Никуда не денется. Ему потом что-нибудь «ещё повеселее придумаю», решил он, пусть только в себя придёт…

Не было Вадима с семьёй – его не «пригласили», да он бы и не пошёл – он как раз занимался переездом на новое место жительства, несколько удивляясь внезапно обезлюдевшей деревней…

Староста с Мунделем стояли особняком, наблюдали.

Собрались, переговаривались, гудели, обсуждали вчерашний ночной взрыв. Собственно, благодаря тем же дружинникам, которые были из семей, в общих чертах, что произошло, знали, не знали только деталей. Вот эти детали и «подал» им, населению, как и договаривались, юрист Вениамин Львович. Он был красноречив:

– Приветствую вас, односельчане! Мы собрались с вами здесь, чтобы почтить скорбным молчанием память нашей односельчанки, Инессы Аксеенко, как вы уже знаете, зверски убитой варварами «с пригорка», подлыми клерикальными крысами, которых мы до сих пор ошибочно считали своими товарищами. Да, вчера ночью она скончалась. Это варварское убийство не должно остаться безнаказанным! Мы…

– Так что случилась-та?.. Что так бумкнуло?? Вся банька разворочена у Ляксандровны-та внука. Газ, што ле, взорвался?.. Инка-то што – уже?.. Ай-яй-яй… как это оне… А стрелял ночью кто? Опять энти?.. гастеры энти??.. – не дав оратору внятно и последовательно изложить суть загалдели деревенские-эвакуированные. Толпа, бля. Массовка…

– Ти-хо! Молчать!! – с привизгом заорал Витька, наткнувшись на жёсткий, прицеливающийся взгляд Хозяина, и поняв, что «пора себя поставить», – Это вам не профсоюзное собрание!! Молчать, суки, и слушать, что вам говорят!!

В основном-то действительно замолчали; часть испуганно, часть изумлённо, и только старикан этот, бывший директор лесхоза, вылез:

– Нехорошо, молодой человек, людей «суками» называть; вы, знаете ли, не на зоне!

Витька только покосился на него и про себя решил, что этот старый козёл вместе с Ильёй будет следующим кого он «проредит» тут, в деревне. Слишком дофига язык распускает. Авторитет, типа. Старая сволочь. Зажился уже.

Впрочем, в старика тут же вцепилась его внучка, зашептала что-то на ухо, скорее всего что-нибудь вроде «не надо, не вмешивайся, подумай о нас…»

А юрист продолжал.

Из хорошо подготовленной речи жители Озерья узнали, что:

– ночью на деревню, а в частности на бывший дом Вовчика, на семью Инессы с детьми, напали «боевики» «с пригорка» – «эти террористы и кровопийцы». Они заминировали баньку и подло взорвали её, подкараулив, когда Инесса пошла туда… зачем?.. Зачем же они женщину убили??

Толпа недоверчиво загудела.

– … Зачем?? – юрист обвёл всех победным взглядом. Он чувствовал прилив вдохновения, как на купленном процессе, где судья заранее и надёжно «заряжен» и, будучи уверенным в конечном исходе дела, можно распинаться, не особо заморачиваясь на связности аргументов:

– А вот зачем! Вы все знаете, что некоторое время назад был убит… то есть пропал муж Инессы Рома… Роман. Вы все знали этого замечательного человека; всегда доброжелательного, незлобливого, позитивномыслящего! Многие знали, что у него были сбережения… Наверняка это знали и его… квартирохозяева – два Владимира, что жили с ним в одном доме. Так вот!! Есть неопровержимые свидетельства, что именно они… в частности скрывающийся сейчас «на пригорке», среди оголтелых церковников, Владимир Хорь, причастны к его похищению! И убийству, да, и убийству…

Его слушали, кто угрюмо, кто удивлённо вытаращив глаза, кто с опаской косясь на вооружённых дружинников. У всех парней были в толпе родственники, семья; но каждый чувствовал себя одиноким, виноватым перед Витькой и перед товарищами – зачем убежал? Двое с винтовками, «ближний круг» Витьки, Лещинский Мишка и Юрка Шевцов, волками посматривали как на односельчан, так и на своих приятелей из дружины. Им Витька ясно и понятно объяснил суть дела, и они, гордые доверием, готовы были стрелять в любого возразившего.

– … его жена, Инесса, знала кто виновен в смерти мужа! И чтобы замести следы, чтобы навсегда уничтожить единственного свидетеля, этот мерзавец, Владимир Хорь, со своими подручными, женщинами лёгкого поведения из Мувска…

Мэгги с озлобленным выражением на лице шагнула было к юристу, чтобы врезать негодяю от души по морде, но, натолкнувшись на взгляд Артиста, осеклась и отшагнула назад, в толпу. Прикрыла лицо краем платка. В толпе недоумённо переглядывались.

– … после подлого теракта, когда только чудо спасло от смерти и травм и детей Инессы, Альберта и Кристину, негодяи хотели добить их. И только своевременное прибытие дружины спасло положение. Завязалась перестрелка…

В толпе переглядывались ещё недоумённее. В изложении парней, дружинников, хотя те особо-то не распространялись о произошедшем, всё это выглядело совсем по иному. А те и приободрились. Вон оно что! Засада, перестрелка! Мы, значит, отбивались! Бой был и всё такое! Ну, может в темноте я-то что не разобрал, но ведь стреляли же?? – стреляли. Кто-то стрелял. Значит бой. Значит, мы это… сражались! Ну да! Так всё и было! Ну и… и я стрелял, а как же! Бой так бой!..

– … Мерзавцы отступили! Но Инессу спасти не удалось… – он сделал трагическую паузу и после неё продолжил, – Она умерла в муках! Оставив двух сирот без средств к выживанию! Вы можете представить, каким нужно быть негодяем, чтобы поднять руку на женщину, на мать двух детей, на вдову, наконец! Убить её, убить подло, да ещё таким бесчеловечным способом! Её стон до сих пор звучит в наших ушах!!..

В толпе зашмыгали носами, впереди стоящие бабки стали прикладывать к глазам уголки платков, жалея Инессу. Хорошо говорил приезжий законник, хорошо, душевно!

– Мы не можем спустить подонкам этой подлой выходки! Мы должны положить этому конец! Все вы знаете, какое сейчас трудное время. По независящим от нас причинам мы оторваны от привычного жилья, от своих профессиональных занятий. Мы вынуждены самым чёрным ручным трудом добывать себе пропитание!..

Тема была актуальная и в толпе тут же послышалось «– Масло пусть завезут! Керосину! Что ж это делается! Когда этому конец придёт!.. А сами-то жируют, им Уполномоченный паёк с Никоновки привозит!..» и юрист поспешил вернуться к Инессе:

– Мы должны – сами, самостоятельно! – положить конец произволу и недопустить повторения подобных вопиющих случаев! Как недопустить?? – уничтожить, стереть с лица земли подлых террористов, этих негодяев, окопавшихся по соседству…

Тут же сообразив, что с этим он, пожалуй, что и перегнул палку, поправился:

– … недопустить их дальнейших выходок, их появления в нашем селе! Сплотиться как один человек и дать отпор мерзавцам!..

Тут получилось незапланированно-удачно: из толпы выбрался Альбертик; с перебинтованными из-за ожогов руками, с ненавистью на худом землистого цвета личике:

– Мне дайте оружие! Мне! Я этого Хоря лично убью!! За маму, за папу! Дайте мне оружие – я отомщу!!

Витька испуганно взглянул на Хозяина, – это не было запланировано. Тот, обозначив улыбку на лице, чуть кивнул: мизансцена получалась удачная. Толпа смотрела во все глаза, бабки вовсю шмыгали носами, сморкались, вытирали слёзу. Удачно сопляк вылез, ага. «…А через день с листа многотиражки Из чёрной рамки он смотрел с улыбкой И нас безмолвно мужеству учил». Удачно, да.

Поняв что нужно делать, Витька подошёл к Сашке Веретенникову, мозгляку – художнику, который ещё не знал, что в дальнейшем ему суждено в этом концерте сыграть самую главную роль, и забрал у того своё бывшее оружие – двустволку с собственноручно выжженном Витькой на ложе черепом и костями. Не забрал, а вырвал у него из рук, грубо и демонстративно. Сашка недоумённо выкатил глаза под толстыми стёклами очков, но промолчал… Витька же торжественно вручил двустволку пацану:

– На! Отомстишь. Завалишь гада.

– Молодое поколение… – юрист спешно соображал, как озвучить произошедший акт, он не привык к экспромтам, – Молодое поколение… берёт в руки оружие… чтобы встать в ряды… эээ… занять своё место… чтобы…

Он откашлялся и начал вновь по приготовленному вчера тексту:

– И для того чтобы сплотить наши ряды мы должны очистить их от тех, кто позорит нас, из-за чьей трусости и подлости гибнут или подвергаются опасности наши товарищи!.. Жестоко наказать, чтобы…

– О чём это он? – громко спросил кто-то из толпы сельчан.

– …А вот о чём я!.. Вчера, когда начался бой с подонками-бандитами… («– О! Уже бой!» – отчётливо-насмешливо прозвучало из толпы, но юрист реплику игнорировал) – … когда начался бой, некоторые… вернее… нашёлся трус, который бросил своё оружие, бросил своих товарищей, и трусливо и подло сбежал, оставив своих друзей без прикрытия… фланга. И только самоотверженность остальных членов дружины позволила отразить нападение!

Парни с ружьями, дружинники, стали нервно посматривать по сторонам: то друг на друга, то – вопросительно – на Витьку. Сбежали-то во время стрельбы почти все; и каждому было заявлено наедине Витькой что «– Если бы не твоя трусость, сволочь!..» – но в то же время и каждому было тоном ниже сообщено многообещающе «– Будешь дышать, как я скажу – мы всё забудем. Но смотри у меня!!..»

– Вы все!.. – тут юрист возвысил голос, – Вы все слышали бой ночью. Вы слышали, как трещали автоматные очереди – эти подонки были вооружены автоматами! Представьте, что бы было с деревней, со всеми нами, одержи они верх! Убийства и надругательства, бандитский беспредел, отсутствие хоть какого-нибудь закона – вот что ждало бы нас всех, если бы не удалось ночью оказать сопротивление мерзавцам!

– Да что вы говорите, они не такие… – послышался растерянный голос из толпы. Произнёс это потасканного вида мужчина, обросший, небритый и неопрятный, кутающийся в грязный пиджак; в нём с трудом можно было узнать мужа, а сейчас вдовца толстой сварливой Юлички, убитой бандитами на поляне в начале лета.