Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 113 (всего у книги 132 страниц)

Угрюмо по своему обыкновению глядя на священника, Вадим нахально продолжил:

– Воротничок, говорю! Подшивать надо на курточку! Вот как у меня, к примеру! – и, отвернув, продемонстрировал аккуратно подшитый белой чистой материей воротник, – А то у вас вон, ворот аж лоснится! Я понимаю – вы человек занятой, постирать некогда; так подшивать надо. Воротничок. А то подцепите какую-нибудь инфекцию, или там раздражение на шее. Или потёртость. Всех, кстати, касается.

Он обвёл всех присутствующих недобрым взглядом.

Пока Отец Андрей соображал, при чём тут армейский подворотничок в приложении к сценарию Новогоднего праздника, ему на выручку и для разрядки обстановки высказался бывший военный Геннадий Максимович:

– Ээээ… хм! В целом уважаемый Вадим Рашидович, конечно, дело говорит; подшивание воротничков в армии совсем не только и не столько традиция, сколь военная, походная гигиеническая целесообразность; что неплохо бы ввести, действительно, и у нас… Но всё же мы сейчас, Вадим, несколько о другом!..

Отец Андрей оттянул ворот своей суконной курточки, действительно, кстати, грязноватой до блеска, и недоумённо попытался разглядеть его. Вовчик тут же сообразил и причину этого неприязнённого наезда Вадима на батюшку: несмотря на то, что Вадим считал себя – особенно в последние месяцы, после того как перевёз в общину старичка-муллу, – правоверным мусульманином, дочки его, Гузель и Зульфия, в просторечии Гулька и Зулька, были категорически «вне религии»; а вот его жена Алла после произошедшего тогда, на поляне, по дороге в деревню, немного, можно сказать, «съехала в религию», и как раз в христианство. Была она теперь у Отца Андрея одной из самых прилежных прихожанок – и этого угрюмый татарин тоже священнику никак не мог простить. И потому цеплялся по каждому поводу; вот как сейчас с этим подворотничком. Ничего особенного, казалось бы, не сказал; всё на пользу делу – а осадок остался…

Чтобы окончательно свернуть с этой скользкой темы, Вовчик также поспешил вмешаться:

– Вот, нашёл. «16 ноября. Смену принял… та-а-ак… «Атвизли читыре чиловека в дом…» Блин, ну хромает у ребятни грамотность, надо подтягивать… Кто дежурил?.. Андрюшка же и дежурил. Лучший по обращению с огнестрелом, а грамотность – никуда! Ага… ага… и тут. В общем – восемь человек там, раненых и больных. В доме Радченко. Второго дня ещё одного отнесли – больного, кажись. Вроде как это распоряжение старосты, Лика спрашивала, – всех больных собрать вместе, с ранеными. Во избежание эпидемии. И готовят им там. И ещё с деревни, с домов кушать носят, родня. Но есть подозрение, что больных по деревне больше – просто скрывают. Не доверяют этому… карантину.

– А банда основная где?

– Банда-то? В смысле – дружина Хроновская?

– Банда! По-прежнему в одном месте?

– По-прежнему; они в бывшей конторе сейчас кучкуются, где у девчонок общага была… Но не все. Часть по домам – но приходят каждый день, Хрон их по дисциплине строит… Говорят, чтоб домой сходить, в бане помыться – Хрон должен увольнительную выписать; а после той… децимации; да после Гришкиного отряда они и пискнуть боятся! А что, зачем это тебе, Вадим?..

– А затем!.. – угрюмый Темиргареев вновь обвёл всех тяжёлым взглядом и пристукнул патроном по столу, – Что решать надо!

– Что? Решать?

– Не «что», а «кого». Хроновскую эту банду кончать надо! И лучше всего – в Новый Год, когда они непременно перепьются все. Или накурятся, нанюхаются – без разницы. А вы тут – ёлки новогодние обсуждаете, прям как утренник в детском саду!

– Вот так вот – кончать?? – Отец Андрей упёрся взглядом в Вадима, а сидевшие рядом с ним как-то непроизвольно от него даже отодвинулись.

– Кончать! – Вадим был угрюмо-невозмутим и полностью уверен в своей подаче, – Ночью. Под Новый год, как упьются. Сначала «в ножи» этих – «больных» и раненых. Они тоже опасные; главным образом тем, что разбежаться могут. Потом к конторе, к казарме ихней, то есть. Там ведь наверняка-то бухать будут. Часовых снять, да и не будет у них часовых, скорее всего, с хроновской дисциплиной-то! Двери подпереть – и зажечь. В окна – коктейлями Молотова. Кто выпрыгивать станет – картечью! Ну и из автоматов. Староста дома будет – его не упустить, с его прихвостнем – с Мунделем! Отправить заранее группу – человека три; не, лучше пять – чувствую я, хитрый и ловкий он гад, трудно его будет взять! – и порешить, то есть – ликвидировать. Пару человек к моему дому – там Попрыгайло. Он тоже опасный – у него пистолет-пулемёт. Внутрь не соваться – просто блокировать дом, чтоб не ушёл… впрочем, у него семья, куда он… хотя нет! – этот мерзавец и семью бросит, лишь бы шкуру свою спасти! Его просто блокировать. Потом мы с Хроновым и гарнизоном покончим, со старостой тоже к тому времени нужно покончить – и все подтягиваемся к моему дому. Там… дело времени и техники. Выковырнем гада.

Видно было, что Вадим давно и чётко обдумал свой план.

На него смотрели с ужасом.

Только что они обсуждали организацию новогоднего праздника; подарки и всё такое, и тут… Несмотря на натопленную печку и закрытую дверь в «малом штабе» как будто потянуло ледяным сквозняком.

«Отправить заранее группу», «ликвидировать», «больных и раненых – «в ножи»», «по выпрыгивающим в окна – картечью!»

– Ты что, Вадим… ты серьёзно?? – нарушил молчание Отец Андрей.

– Более чем!

– Ты… ты с ума сошёл??

В тишине брякнул по столу брошенный Вадимом патрон.

Он встал, упёрся кулаками в столешницу, и, перегибаясь через стол к священнику, не обращая внимания на остальных, быстро, сбивчиво и зло заговорил:

– Это вы все тут с ума сошли! Исусики, бля! О чём вы только думаете?? Новый год – детишкам леденцы на палочках, сам ДедМорозом нарядишься… и будете делать вид, что ничего не происходит, что всё нормально, что всё идёт как надо?? Мандаринов ещё от профсоюза закажите, и почётные грамоты перед ёлкой вручайте – натуральный Совок будет! Но в совке, едрёна вошь, пока детки хороводы вокруг ёлочки водили, боевые расчёты у пультов стратегов сидели; спецгруппы – кому положено – несмотря на праздники душманов и вообще всяких врагов государства по заграницам резали; государство, огромная грозная сила за всем этим стояло! А сейчас что?? Нету государства, кончилось! Ёлочки планируем, петушков на палочке! Проблем нету?? Кто за нами стоит, кто нас защитит, кроме нас самих?? Вы хоть понимаете, что то, что нас пока не трогают – это отсрочка, всего лишь отсрочка!! Гришка после Нового Года со своими придёт – всё, аллес, не отсидимся в этот раз «на пригорке»! Вы понимаете, что и тот-то раз – чудом продержались! Только что я был со снайперским пристрелянным стволом; что они, Гришкины, то есть, не ожидали активного сопротивления и выдвигались походным порядком, как идиоты! Что вон, – он мотнул головой на Вовчика, – Пацан их на понт взял с «поясом шахида»! И то! Сколько у нас – трое убитых, четверо раненых?? А ведь боя, по сути не было – так, постреляли они маленько да неприцельно! А что будет, когда они следующий раз на броне приедут?? Да пусть не на броне – тот же автобус спереди закроют металлом и двинут под его защитой – что делать будем?.. Они ведь тут всех!.. они тут никого не оставят!..

– За нас заступиться некому, вы это понимаете?? Громосеева убили – всё, Гришка главный в районе! В Оршанске, судя по радио, чёрт-те что творится – они даже разговаривать не станут! Нам каюк, вы это хоть понимаете??

Он закашлялся. Видно было, что всё это он давно в себе вынашивал. Никто не перебил. Откашляв, он продолжил:

– У нас один шанс. Понимаете – один! Чтобы к приходу Гришкиной банды деревня уже была под нами! Тогда подкрепления у него здесь не будет – а он ведь местных как быдло, как мясо вперёд гонит; своими парнями боится подставляться! Перебьём всех местных, – возьмём нарезняк, патроны сколько сможем! И организуем Гришке встречу – заранее, на подъезде к деревне ещё! Как чехи делали – на дороге! Тогда будет у нас шанец, будет! А сейчас… Если так не сделаем – вместе с Новым Годом можете и отходняк себе праздновать, заранее! Поняли, нет??

Он сел.

Все молчали, глядя куда угодно, только не на Вадима и не на друг друга.

Вовчик опустил голову.

Вадим только что проговорил то, что он и сам постоянно думал – что шансов у них нет, что надо что-то делать – но что?? И вот сейчас Вадим изложил достаточно простой и понятный план. Да, трудный, да, кровавый – но выполнимый. При определённой доле везения. Взять всю деревню «под себя», встретить Гришкиных на подъезде, уработать из всех стволов, пока ещё в транспорте… Мину можно сделать, да, мину – взрывчатка кончилась, но селитра есть, много; рвануть на дороге можно…

Он поднял взгляд, глянул на остальных…

Нет, не «можно».

От всех веяло таким негативом… Даже от добрейшей бабки Насти, всё вытиравшей себе глаза углом платочка. Даже от Катьки. Нет. Не согласятся. В Новый Год – стрелять и резать глотки… Нет.

Он вздохнул. Нет, не вариант. Молчат, но это безнадёжно всё…

Вовки нет, Вовка в Оршанске… Впрочем, и был бы Вовка – чтобы они сделали втроём? Это ведь не дембелей, как тогда, в Никоновке, спящими резать. Хотя… Вот ещё Адельку можно взять – она за своего Илью, Хроновым убитого, готова Витьку, и его парней просто ногтями на части рвать! Аделька, да. А ещё? Девчонки? Лика, Верочка, Наташа, Настя? Глотки резать и коктейли Молотова в окна метать… Мужчины с общины не пойдут, если сход наш, а вернее, Отец Андрей, и эти два старика не решат. Да и не спецназ они ни разу, это Вадим загнул; а распланировал он операцию именно для спецназа… Нет, в окопе сидеть и стрелять в наступающих – могут; но чтоб так… Хотя, если чётко распланировать…

– Ты что говоришь такое, Вадим Рашидович – больных и раненых резать?.. – это Степан Фёдорович.

– Не будет на такое моего дозволения, не будет! – пристукнул кулаком по столу Отец Андрей.

– Господи, господи… ужас какой вы говорите-то, Вадим, как же так можно-то?? Да даже думать такое – грех великий ведь!.. – это баба Настя.

Помолчали.

– Так и знал! – это Вадим, зло.

– Ну а вы-то что предлагаете??

Вовчик вздохнул. В конце концов он тут сегодня, можно сказать, председательствующий:

– Камрады, спокойно. Давайте по-порядку. Отец Андрей, можно сказать, высказался – он против. Ещё… кто? Степан Фёдорович? Конкретно.

– Что за поганое нерусское слово у тебя, Володя, – «камрады»? Товарищи, братья и сёстры! Да, против я, против. Нельзя так!

– А как можно??! – взъярился Вадим. Шрамы на его лице налились багровой кровью, – Шеи как баранам под ножи подставлять?? Вы хоть понимаете, что нам, вам, просто везёт; тупо и страшно везёт! – что тогда, с гастарбайтерской бандой, – Владимир успел, да до него – мои Алла с Гузелью, да сам я!.. Да Громосеев удерживал… пока жив был. Да этот фокус с «поясом шахида» и внезапностью. Вы понимаете, что не может так постоянно везти, это вы понимаете??

– Господь защитит!..

– Тва-а-аю дивизию!! – не в силах ещё хоть что-то сказать, Вадим прихлопнул ладонью по столу и замолчал.

– Баба Настя?

– Против я, милок, против. Нельзя так. Не по християнски это!

Ну да, подумал Вовчик, трудно ожидать, что добрейшая старушка проголосует за смертоубийство…

– Катя?

– Против я… – глухо, опустив голову.

– Геннадий Максимович?

Старик поднял голову:

– Так-то, если по военному судить, Вадим Рашидович дело говорит. Перехватить инициативу, нанести первыми удар…

Вадим, приободрившись, выпрямился, впившись глазами в говорившего; но тот всё испортил:

– …но я против. Сил таких у нас нету, обученных, я имею ввиду…

– Да там немного и надо!! Если считать…

– Против я. Не справимся, нашумим только, людей зря положим. Опять же – сами виноваты будем, как бы – агрессоры, сами начали. Нет. Против я. Не потянем.

– Тьфу ты! Начал за здравие, закончил за упокой. Исусики, бл… ты-то сам, Хорь, что скажешь??

Вовчик вздохнул:

– А какое это имеет теперь уже значение?..

– Тьфу! И ты – обабился!

– Леониды Ивановны нет… но она бы тоже была бы против, несомненно.

Вадим стал выбираться из-за стола, злобно ворча:

– Пойду я. Коня покормлю. Нечего мне тут больше делать, – утренник свой и без меня распланируете. Божественный чтоб; и чтоб «всё кончилось хорошо». Из всего вашего кагала один только мужчина – вот, Андрюшка бабы Настин! Жаль, что мал ещё! Не дал мне аллах сыновей, не дал…

Вадим вышел.

Наступило неприятное молчание. Его нарушил Отец Андрей:

– Совсем не обязательно чтоб Гришкина вновь сюда приехали. Район большой, сёл много, что им у нас искать…

Слабое, слабое утешение… – подумал Вовчик, – Приедут ведь… Счёты у них к нам.

– …и Бог поможет – справимся!

Ещё более слабое утешение.

Ну ладно, что. Нужно продолжать совещание, раз собрались.

ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ

Тягостное молчание.

Катька как бы про себя проговорила:

– Девчонки вот хотели «бал при свечах сделать»… Ну, не «бал», а так… потанцевать. После ёлки. Всем было бы… интересно.

У Вовчика чуть не вырвалось: «– Ага, и хроновских пацанов в качестве кавалеров пригласить. Был уже в Озерье один «дискач» – Гришка, вон, до сих пор забыть не может!..»

Но сдержался. Она же, они же, девки, не виноваты, что так всё обернулось. Пашут тут… и им тоже праздника хочется. Девки же. Как ещё не взбесились от такой жизни и такого режима. Впрочем… немного их и осталось. Тринадцать человек танцорок ведь поначалу в Озерье отправлялось. Немногие из них сейчас тут, а ведь всего-то лето-осень прошли.

Ответил Степан Фёдорович:

– Со свечами-то проблем нет… Давайте о делах всё же. Вот две семьи ещё образовалось, то есть пришли. У Юрьевых пока ютятся; надо с ними как-то решать… И не только с этими. Люди-то… приходят; и ещё приходить будут. Хоть мы тут и на отшибе.

Все задвигались. Это действительно могло стать проблемой: и в Озерье раньше, и сейчас периодически приходили или приезжали люди, семьи. Из «поздних», кто до последнего, на что-то надеясь, сидел в городе; или из деревень, так или иначе разорённых. Погорельцы. Беглые из сельхоз-коммун. Оголодавшие вконец городские, до последнего державшиеся на каком-нибудь издыхающем предприятии. Зашуганные уголовниками; удравшие из ставшего бандитским города куда глаза глядят. Просто почему-либо не прижившиеся на новом месте эвакуации. Вообще люди «в поисках доли», невесть как забрёдшие в тупик под названием Озерье.

Зима не самое лучшее время для поисков нового места жительства, но тут уж у кого как сложилось. Чаще всего приходили или безо всего, или с очень скудными пожитками. В Озерье Хронов или прогонял пришлых, или по дворам буквально брали «в батраки», за кормёжку, почти на положении рабов. У самогонщицы Валерьевны, и у Никишиной так семьи жили; у хозяйки Хронова Анастасии Петровны, ещё у кого-то. За пищу они были вынуждены делать самую тяжёлую работу – сейчас в основном таскать из леса на себе дрова, пилить их, колоть – весь сухостой в округе ещё летом перетаскали для своей кухни коммунарки.

Вот и в общине уже три семьи новых…

Вовчик сказал:

– Знаете, камр… товарищи. Это вопрос, реально, серьёзный. Мы не можем, это… распылять ресурсы. Кто вот приходит, зачем приходит… Ну, вот, к примеру, с этими, с Михайловыми ясно – сами с Оршанска, жили у знакомых; а потом к знакомым родственники нагрянули, много. Ну и… выжили их. В Оршанск возвращаться смысла сейчас им нет. Ну, там хоть ситуация как-то понятна – документы, опять же не совсем с пустыми руками; и, вроде как не лентяи. А вот Волошин с женой. Говорят, что убежали с эвако-лагеря, когда там только эпидемия начиналась. Не больные, вроде. С ребёнком. Но у них ничего нет, вообще. И документов тоже нет. Ну, Печаевы давно уже живут, но тоже… И ещё…

– Ну что ж теперь! – это баба Настя, – Примем. Всех примем; все божьи люди. Оденем, накормим…

– А дальше что? А ну как слух пойдёт по району, что община в Озерье «всех принимает»? И это… попрут?

– Володя, а что ты предлагаешь? – это Отец Андрей, – Не пущать? А как так-то? Кто мы после этого будем? Я с ними с каждым семейством по-отдельности беседовал – готовы креститься, обряды соблюдать. Как быть-то?

– Да не знаю я… – Вовчик помялся.

Действительно, тема была неудобная, скользкая. Он недаром ещё «до всего этого», до начала всех этих событий, ознаменовавшихся сначала экономическими неурядицами в мире, а затем цепью региональных войн, приведших к финансовому коллапсу мировой экономики; и тому, что раньше на «выживальщицких форумах» называли «мягким вариантом БП», – то есть без атомных грибов, во всяком случае, поблизости – да, в Азии-то, в Китае колбасились не по-детски, но до всеобщего Армагеддона не дошло, слава богу, – Вовчик немало времени провёл в сети, где обмусоливались разные варианты поведения в БП. В том числе и «что делать с пришлыми». Варианты предлагались в основном самые радикальные: от обращения в рабство – вот, как примерно в Озерье; – до «да на удобрение всех!»

Легко сказать. Это ведь люди. Те самые, с которыми год назад ещё ходили по одним тротуарам; извинялись, нечаянно толкнув. Иди-ка их прогони, когда они смотрят на тебя с мольбой. И в то же время…

– …вы-то вот тоже ведь! Не с общины. Приняли вас. Хотя вот ты даже креститься не желаешь!

О, чёрт! Так и знал, что и это припомнят. Всё же злопамятный старикан этот Андрей Викторович, хоть и священник. Нет, тут на тормозах спускать нельзя, надо ответить. А то так и будут шпынять.

– Знаете, Андрей Викторович! Вот только это не надо – что «вас приняли!..» Приняли – но мы не с пустыми руками в общину пришли; «коммуна» и я лично, и Темиргареевы свою долю в урожае имеем, и не только. Если бы не мы… ну, вы знаете. Была бы сейчас община – большой вопрос. И – знаете нас не первый день. А тут – приходят люди. Непонятно кто, непонятно с какими… это… жизненными установками, да. Всех принимать? Так завтра тут не протолкнуться будет!

– С божьей помощью! – баба Настя перекрестилась, и вслед за ней перекрестились остальные, кроме Вовчика.

– С «божьей» – это хорошо, но всё же!..

– Ты, Володя, успокойся. – Отец Андрей был строг, – Принимали и примем всех. Но – все будут трудиться, работать будут, обряды соблюдать. Пришли – сначала как в монастыре: послушничество. Не принимаем ещё в общину – но… пусть живут. Присмотримся к людям, они оглядятся – как им у нас, с нашими порядками. Не приживутся – мир велик…

– Ну, если так… – Вовчик был вынужден согласиться, – Но надо строго с ними! Никакой, эта, демократии! Пришли – вот, пусть живут где покажете, трудятся сколько укажем. И – никаких вольностей. А то вчера мне наблюдатель сигнализирует: человек, грит, новый который, пошёл к новому кладбищу, на рыночек! Кто разрешил?? Я послал догнать, и чтоб ко мне. Приходит этот, новый, Волошин – «на рынок хотел сходить, обменяться с деревенскими; вот, спортивный костюм, типа…» Я говорю: вам сообщили, что выход на рынок только с моего разрешения?? Надо что-то – обращайтесь, но чтоб без своеволия.

– Ну?

– Нет, так-то он перечить не стал, но сам факт! Это что ж – все будут ходить, кто захочет! Болтать там языком с деревенскими. А ведь всё не просто так: мы их «мониторим», они нас. Кто сболтнуть что-то может?? Вот пришлые – в первую очередь!

– Товарищь Хорь, хоть ты у нас и выбранный ответственный за безопасность, и заслуг твоих в отражении агрессии не умаляем, – но не слишком ли ты круто? Пусть бы и ходили на рыночек-то? Зачем так-то уж?

– Нель-зя!! – Вовчик непреклонно рубанул воздух ладонью, – Вы что думаете?? А если кто что проболтает?? У нас, считай, военное положение! – и притом ходи «на нейтралку» кто хочет, разговаривай… с противником! Как вы это себе представляете?? Вон – девчонки говорят, им «на обмене» эдак ехидно деревенские: «– Что, так-то никто и не пострадал у вас от Гришкиных-то?? А что ж три новых могилки у церкви-то? Чо не на кладбище, ась? От кого, дескать, скрываете?..» Вот!! Уже знают! Уже кто-то разболтал! Вплоть до того, что Арсения Филипповича пса, Шарика, во дворе убило той гранатой, что приезжий стрельнул в колокольню и промахнулся! Уже знают! Вот после этого я и запретил ходить кому попало! Болтают! Зачем Хронову знать, как тут у нас и что?? Может, им ещё список вооружения, расписание смены постов и схему окопов выдать?..

– Володя-Володя… – покачала головой бабка Настя, – Мы не воюем с людьми-то, зря ты так…

– Воюем! Воюем, баб Настя! Три могилы свежих – это что, «не воюем»?? Вернее, они с нами воюют – и соответственно нужно строить отношения!

– Тут Володя прав! – согласился с ним Геннадий Максимович, – Распускать народ нельзя! Дисциплина необходима. Это, контрразведка должна работать, тут Хорь прав. И вы бы… Отец Андрей. Надо вам всё же… службы полным чином вести, таинства совершать… надо!

– Грех ведь на мне… Нельзя…

– А надо! Надо!

Это хорошо, что эту тему подняли, хорошо! Вовчик, хотя и знал, что Леониды Ивановны нет, бросил опасливый взгляд на дверь, и, понизив голос, сказал:

– Правильно ведь Геннадий Максимович говорит – надо! А то разговоры всякие пошли, шу-шу-шу всякое, вы знаете от кого!..

– От Леониды??

– От неё. Всякое… нехорошее она говорит. Что «как монастырь тут прямо стало» – а «настоятель»-то сам грешник! Передавали мне. А так нельзя. Так мы докатимся! Я вам что скажу: мы тут держимся не столько за счёт винтовок и окопов, сколько за счёт дисциплины. А дисциплина в общине – на вас, Андрей Викторович! Делайте что хотите: службы там, всенощные, что угодно – но чтоб не было и времени на эти… разговорчики! Довольно и того, что она к нам в Совет самовыдвинулась – и её поддержали… педагог, млин!

Вовчик не договорил. Внизу хлопнула дверь, послышался невнятный, но раздражённый говор, затопали по лестнице. Он едва не выругался – она, конечно же, кого ж ещё несёт нелёгкая! Только с кем это она говорит, да ещё так зло?..

Дверь открылась; все уже и так смотрели на неё. Первым появился… мальчишка; Вовчик тут же узнал его: Санёк, тётки Варвары племянник. Вслед за ним в дверной проём вдвинулась сама Леонида Ивановна, экс-педагог, головная боль общины.

Ого, сразу стало видно, что «бывшими» педагоги, как и милиционеры, не бывают: Санька она крепко, «по-педагогически», держала за ухо:

– Вот, полюбуйтесь!

– А что такое, уважаемая Леонида Ивановна?..

– Он – пьяный!

Все воззрились на хлюпающего носом мальчишку.

– Я всегда говорила, что это маразм – гнать самогонку! Но приучать к алкоголю детей с малолетства – это уже переходит всякие границы! Нет, вы полюбуйтесь, полюбуйтесь на него! – он пьяный!!

– Да ну… да вы что??.. Санечка, ну-ка, мальчик, расскажи что случилось?.. Нет, ты голову-то не опускай, не опускай; ты сюда смотри – что случилось-то?? – послышалось сразу от нескольких.

Шмыгающий Санёк, ухо которого только здесь отпустила бывшая педагогиня, поднял голову – в глазах стояли слёзы:

– Я это!.. Я не пьяный! Не пьяный я совсем – чего она на меня??. Не пьяный я!

– Ага, не пьяный – только выпивши??! – Леонида Ивановна сделала попытку дать ему подзатыльник, но пацан пригнулся и она промахнулась, – Ты ещё оправдываться будешь?? Да он на ногах еле стоит!

Надо было срочно спасать положение и пацана; но первым успел Отец Андрей:

– Ну-ко, ну-ко, прекратить рукоприкладство! Это вам не учительская!! – ухватил мальчишку за рукав куртки и подтянул поближе к себе, подальше от разъярённого «педагога», – Вы раздевайтесь пока, – тут натоплено; а мы пока мальчика послушаем!

Леонида Ивановна ещё что-то кипела и булькала; но, увидев, что на неё не особо-то больше обращают внимания, принялась снимать шикарную свою дублёнку.

– Саня! Что за обвинения – о чём речь?

Мальчишка наконец собрался с духом, ещё раз шумно шмыгнул носом, явно глотнув сопли, и, уставя на Вовчика и сидевшего с ним рядом Отца Андрея полные слёз голубые глаза, отрапортовал:

– Являюсь Главным Дежурным по самогонному аппарату, сегодня с утра и до вечера! Серёжка Михайлов и Анька – Помощники Дежурного. По графику…

– Ага… – Ну, это не новость; когда Вовчик организовал поточное производство самогона, он на работающий аппарат каждый день поручил назначать дежурные смены – как правило, из подростков, старшими; и «в подсобники» – кого-нибудь из малышни, таскать с улицы снег в охладитель, помогать заливать брагу, и вообще выполнять указания старшего.

Это было, как понимал Вовчик, большое именно что педагогическое достижение: то, что дети и подростки общины не валяли дурака, не слонялись по улице, как в деревне – это было видно с колокольни – наблюдательного пункта, а постоянно и плодотворно трудились, внося свой, в общем, немалый, вклад в общий труд общины. Вклад главным образом тем, что освобождали от второстепенных, не особенно сложных, обычно чисто технических и нетяжёлых работ взрослых: дежурить на колокольне, подтаскивать сено корове, кормить кур, подметать дорожки.

Ну и – следить за самогонным производством: поначалу набрав в бак-испаритель браги и «выведя процесс на режим», когда из тонкой трубки охладителя начинал капать уже чистейший сэм, Вовчик препоручал слежение за дальнейшим процессом кому-нибудь из «ответственной малышни»; но вскоре, убедившись в их «знании тех. процесса», уже поручал им и всю операцию полностью, сам занимаясь другими, более важными делами. «На самогон» стали составлять отдельный наряд; и Санёк был самым лучшим Главным Дежурным: после его смены сэм получался всегда чистым, прозрачным – то есть пацан тщательно следил, чтобы брага не перекипала, хорошо охлаждалась и не «перебулькивала» в ёмкость с готовым продуктом, хотя термометра на баке и не было; крепким – что достигалось своевременным «отсеканием хвостов»; у него не случалось ни «аварий» с забившимися трубками, ни ожогов, как у других – всё же «вели процесс» на общей кухне, и температурный режим соблюдать было трудно. После его смены сэм иногда и не чистили – пацан как-то наловчился выгонять продукт почти без сивушных масел, умело их «отсекая» в «голове» и «хвостах» крепкого продукта. Вовчик удивлялся и хвалил пацана. И тут вдруг – такое вот обвинение!..

– Ну??.

– Адин выгон сделали, чо. Я второй зарядил… ну и чо… – он опять шмыгнул, – Там только капать начало… я же знаю, как надо… я, чтобы «голову отобрать», сэм… продукт, то есть, пробовал… ложечкой…

– Пробовал он!! Самогонку он пробовал!! Ваши всё, Хорь, выдумки – поручать детям!..

Вовчик лишь отмахнулся; а Санёк, от которого, честно говоря, и правда ощутимо попахивало ни то просто «продуктом производства», ни то и перегаром, сунул руку в карман, достал оттуда маленькую чайную ложечку, и как доказательство вытянув её перед собой, на всеобщее обозрение, обиженно, чуть не плача, продолжил:

– Ложечкой! Я только ложечкой – по капельке, на язычок! Я же знаю! Как жжёцца уже не так, и не холодит, как от мяты – значит, «голова» прошла; надо под «тело» банку подставлять. И когда уже… ну, когда так, попахивает, ну, когда как… как этим… ну, я не знаю, как сравнить – то, значит, «хвосты» скоро, и надо пробовать чаще…

– Вот!! Самогон – пробовать!!

– Я на язычок!.. я – ложечкой! Я выплёвывал потом!..

– Да вы посмотрите на него – он же еле языком ворочает; он же весь перегаром пропах, он же пьяный!!

Долго крепившийся Санька наконец реально заревел:

– Не пь… …яный я!! Нет! Я – пробовал только! На… на язычок!

– Вот!! Вот результат! Результат ваших, Хорь, экспериментов; и ваших, батюшка, попустительств! Детей…

У Вовчика появилось непреодолимое желание встать и дать «педагогине» по голове чем-нибудь тяжёлым, чтобы пресечь этот несправедливый поток обвинений. Но нельзя – политика! Эта Леонида Ивановна была, чёрт бы её побрал, весьма общительной дамой, при этом имела привычку излагать свои мысли с таким апломбом, что в общине, как ни странно, её считали большим знатоком и в педагогике, и в сельском хозяйстве; а в последнее время – и в религиозных вопросах. Вовчик не сомневался, что прояви он сейчас хоть какую-то несдержанность, всё произошедшее будет быстро и красочно, в деталях и весьма гиперболизировано, передано всем остальным в общине. А «общественное мнение», чёрт побери, нужно учитывать. И поддерживать своё это… как его… реноме. Чтобы оставаться и «главным по обороне», и «первым замом по экономике», и вообще – голос на Совете иметь. Хотя, если дать ей по башке чем-то совсем тяжёлым, вот, к примеру, гантелью, то рассказать она уже не сможет, но…

– …как можно, я спрашиваю, как можно детей отправлять на такую работу, как самогоноварение!! Да ещё одних, бесконтрольно; да ещё требовать, чтобы они эту гадость пробовали, нет, пили!

– Я не требовал, чтобы…

– …вы бы ещё наркотики начали варить, а детей заставляли бы тестировать!! В то время как на урок невозможно собрать хотя бы половину! – только и слышишь: этот в наряде на колокольне. Этот на кухне. Те – самогон гонят!!..

Вовчик взглянул на остальных членов Совета: Отец Андрей смотрел на говорившую исподлобья с совершенно непонятным и непроницаемым лицом; баба Настя – где-то и с сочувствием-пониманием; Степан Фёдорович в такт словам как бы согласно кивал головой, Геннадий Максимович опустил голову и смотрел в стол, Катерина… А вот Катя смотрела на говорившую с таким выражением на красивом лице, что Вовчик мог бы поклясться – мысль о том, что неплохо бы эту мадам чем-нибудь шарахнуть по голове, чтобы пресечь поток обвинений – скорее всего совершенно беспочвенных! – всецело овладела и ей. Он даже заспешил, забеспокоился – как бы Катька не учудила чего:

– Леонида Ивановна, разрешите! Разрешите вас прервать…

Та, наконец, замолкла; но явно ненадолго, а лишь чтобы перевести дух. В секундной паузе лишь слышались всхлипывания плачущего навзрыд Санька.

– Санечка, Санечка, ну что ты, ну мы разберёмся; на, голубчик, платок-та, высморкайся!.. – подсуетилась баба Настя.

Надо было срочно перехватывать инициативу. Эх, Вовки нет! Он спец в таких баталиях, недаром Президентом школьного Дискуссионного Клуба был!.. Сам Вовчик считал себя весьма косноязычным; убойные доводы обычно приходили ему в голову уже после спора; и он старался в словесных баталиях не участвовать; но сейчас!..

Бля, довела! – он ещё раз взглянул на Катьку, на её горящие ненавистью глаза и ринулся в бой:

– Так!! Значит, вы утверждаете, что Санёк – пьяный! Без эмоций – чем аргументируете??

– Да он еле на ногах стоит!

– Нормально он стоит! Санька! Подними одну ногу!

– Чиво?.. (шмыг носом)

– Ногу, говорю, подними. Правую. И замри. Вот. Руки перед собой вытяни. Глаза закрой… Вот! Стоит.

– Что вы, Хорь, тут цирк устраиваете!!!..

От вопля педагогини Санёк испуганно раскрыл глаза, и качнувшись, опять встал на обе ноги.

– …да он еле языком ворочает! От него сивухой разит!!

– Что сивухой – это неудивительно; особенности производства…