Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

МОЙ ЧЁРНЫЙ ПИСТОЛЕТ

Участь Вовчика была решена Артистом-Дьяволом; необходимые распоряжения отданы, но получилось совсем не так, как рассчитывали. Хронов со своими, теперь уже порядочно вооружёнными бойцами, стал готовиться к аресту Вовчика и… к «обобществлению» коммунарок.

Этому предшествовали несколько дней, в течение которых Вовчик, как заправский командир, помня Вовкины наказы, что «девчонки – сила; только они пока сами свою силу не почувствовали» и «научись руководить двумя, а дальше количество уже не имеет значения», развернул бурную деятельность.

Параллельно с переездом, перевозом и перетаскиванием имущества «на пригорок», параллельно с текущим ремонтом нового жилья, – более серьёзный ремонт вместе с подготовкой к зиме отложили на время; вместе с изготовлением тележки-повозки, на которой можно было перевозить урожай; с подготовкой погребов к хранению урожая, Вовчик организовал спешное изготовление оружия. Благо, что его об этом ясно попросили и сами девчонки, которым вовсе не улыбалось стать лёгкой добычей хроновских, всё более наглеющих парней; или очередных оголодавших в лесу гастеров; и на которых произвело впечатление то, что их командир, Катерина, смогла расправиться всего лишь ножом сразу с двумя бандитами (Вовчиковым «терапевтическим басням» что это он сделал, а Катя тут не при делах никто, конечно же, не поверил – кроме самой Катерины).

Вдобавок к своему слесарному инструменту Вовчик обнаружил в подсобных помещениях церкви неплохой сохранившийся инструментарий бывших мехмастерских лесхоза, и работа закипела.

В течение пары дней были вооружены вполне серьёзным холодным оружием все девчонки, вернее, как выразился Вовчик, «весь личный состав новосформированного подразделения самообороны». Сам, один, да ещё с последствиями ранений, он бы нипочём не успел и не смог, но грамотно распределённые обязанности и чётко поставленные задачи сыграли своё дело: вооружены были все. Кто сказал, что девчонки неспособны к слесарному делу?..

Прохаживаясь перед внимательно внимавшим ему «личным составом», рассевшимся в большом помещении пристройки, где впоследствии решили организовать общую кухню, объединённую с обеденным залом, Вовчик вдохновенно повествовал:

– Огнестрельное оружие сила только на дистанции! В рукопашной схватке длинномер, то есть ружьё, или даже пистолет сливают холодняку, если холодняк применяется внезапно, резко, «по месту»…

– Вовчик… – подняла руку Ольга, – «Холодняк»?..

– Холодняк, холодняк. То есть холодное оружие! То что мы наделали за это время подразделяется на ударного действия – во! – он продемонстрировал две коротких палки, к которым на стальных тросиках крепились найденные на мех-дворе довольно, признаться, ржавые шестерни, наверное от каких-нибудь комбайнов. Крутанул в руке – шестерни опасно прошелестели в воздухе. Вовчик скривился от внезапной боли в пораненной руке, отложил оружие:

– Аналог древнерусского кистеня. Рычаг, тросик, шипастое отягощение. Легче чем дубинка, а приложиться можно существенно сильнее! Лика вон во дворе два кирпича с одного удара – в пыль! Для пробы… Молодец!

– Конечно! – тут же хмыкнула Катерина, – Лика в шоу со второго курса эстрадно-циркового пришла, там уж с булавами работать учат.

«Ревнует…» – с удовольствием подумал Вовчик, – Хороший знак!

– Да. Конечно. Надо уметь. Есть своя техника. И, если наблатыкаться… то есть научиться, я имел в виду… вот Лика и будет инструктором по ударной технике. Ещё две штуки сделаем – но уже с фрезами. Они острые… а помните того Лесовика что нас на поляне спас?..

– Да. Да!

– Помните, чем он бандитов порвал?

– Палка такая. С ножом на конце.

– Палка. С ножом. Аналог чукотской пальмы. Или японской нагинаты, только с коротким древком. Можно колоть, можно рубить. Это, значит, колюще-режущего действия оружие будет.

Вовчик достал орудия, продемонстрировал.

– Чтобы, значит, теперь в свободное время осваивали… Сюрикены ещё. Это – метать. Это проще всего, из сердечника трансформатора, из пластин, только углы заточим…

Остановился, взглянул на них. Сидят, внимательно слушают. Загорелые серьёзные лица, выгоревшие волосы под, по-деревенски, повязанными косынками. Локти, коленки. Коленки… он отвёл глаза. В голове всплыло из старого фильма:

«Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай…»

Ишь ты, запомнил! Ещё бы не запомнить – как-то слышал по телевизору, что этот фильм у ещё советских космонавтов был своего рода тестом, – на внимательность; и поименовать жён басмача Абдуллы по памяти считалось самым простым заданием новичку. После этого он ещё несколько раз смотрел этот фильм, уже не только с неослабным интересом, но и внимательно запоминая детали. Выживальщику нужно быть внимательным к деталям, иметь острый глаз и… Зарина, Джамиля, Гюзель… Теперь их стало меньше; осталось только шестеро: Валя и Ольга всё-таки ушли. Ушли несмотря на уговоры; сказали, что будут пробираться в Мувск, и будь что будет. А здесь всех зарежут…

Зарежут, ага. Сам всех зарежу! Девчонок никому не отдам! Зарежу, кто сунется! Или перестреляю! – Вовчик уже проведал их тайник и тайно переправил оставленный, как было условлено с Вовкой, автомат в церковь. Пусть только сунутся! Их ждёт неиллюзорный сюрприз! Если драться с больной рукой и раной в груди он пока не сможет, но вот пострелять их… впрочем, автомата может оказаться мало…

– Конечно, всё это реально огнестрельного оружия не заменит! – вернувшись от размышлений к теме всё же счёл нужным заметить Вовчик, – Особенно если нападающих будет много! Но и на этот случай у меня для вас есть кое-что!..

Он достал из ящика два обрезка трубы.

– Вот! – он продемонстрировал, что одна из труб входит в другую, как корпус велонасоса в его рукоятку.

– Ну и зачем это?.. – недоумённо спросила Настя, всё утро под руководством Вовчика «нарезавшая резьбу» в заглушках «ручек» этих «насосов», и вкручивавшая в них заточенные винты. Или болты? Резьба. Плашки – метчики… Тьфу! Но Вовчик разбирается, сразу видно. Вовчик, он… На него смотрели не просто серьёзно, на него теперь смотрели почти с обожанием. Он был опора. Он был надежда. Мужчина!

Всё же какие-то флюиды носились в воздухе. Вон, и Вера с Наташей о чём-то шушукаются, поглядывая на него; а Катька краем рта шипит им что-то, думая, что он не замечает. Любят меня девки, гад буду – любят! Понимают, что я их защитник! Как Жоржетта… Он расправил плечи, улыбнулся:

– Это, девчонки, серьёзный агрегат на короткой дистанции. Вот сюда вкладываем дробовой либо картечный патрон… направляем… этой вот трубой, которая «ходит» по «стволу», делаем резкий удар винтом-ударником в торце по капсюлю патрона… и ба-бах! – без промаха, как из гаубицы по совхозу! Постараемся вооружить каждую…

Девчонки заинтересованно задвигались. Не, нас теперь так просто не возьмёшь! Ни хроновским, ни каким другим!

Владимир

Мотор надёжно и мощно урчал, колёса мотоцикла проглатывали дорогу километр за километром; встречный ветер бил в лицо, пытаясь сорвать с головы бандану, сдуть очки; сколько бы Владимир не пригибался за низенький щиток скоростного байка ветер доставал его всюду. Тем более что гнать на скорости, чтобы можно было почти лечь на скоростную машину, приходилось редко – не тот случай, не те дороги. Приходилось объезжать самый разнообразный набросанный на дорогах мусор: начиная от сучьев, ломаных ящиков бог знает из-под чего, кирпичей, старых покрышек, подозрительных картонных коробок, до явно выпотрошенных чемоданов и сумок.

Даже здесь, недалеко уже от Оршанска и между смешанными полицейско-военно-«общественными» дорожными постами, достаточно надёжно перекрывавшими основные трассы от всякой бродячей нечисти, попадались остовы разграбленных и сгоревших автомашин, легковых и грузовиков. Приходилось быть постоянно начеку; особенно теперь, когда он шёл не в составе колонны, а ушёл в сторону с прямой трассы на Оршанск, направляясь к коттеджному посёлку. Он опасался выстрела из кустов, натянутого поперёк троса, растянутого на дороге самодельного «ежа» – всего того, о чём он так много наслушался по дороге от бывалых попутчиков. Одна надежда: тут не часто ездят, вряд ли кто-то будет бесцельно сутками сидеть в засаде…

Не переставая внимательно следить за обстановкой, всегда готовый либо ускориться на прорыв, либо резким виражом уйти в сторону и развернуться; или, на край, по возможности аккуратно, с ходу положить байк на бок, перекатиться, выхватывая ствол, он невольно вспомнил недавнее прощание с колонной, с сопровождавшими её «суровыми» байкерами из «Волчьего Легиона», оказавшимися на поверку просто бородатыми юнцами, скрывающими за напускной суровостью тоже во многом детское, непосредственное восприятие происходящего… Долго жали руку, хлопали по плечам и спине, гоготали, скрывая неловкость – всё же он здорово выручил их тогда, на липовом полицейском посту; если бы не он, пусть не вся колонна, но три-пять грузовичков и пара этих ребят точно бы остались на затруханном просёлке, возле облезлой старой будки ГАИ… понятно, им было за что его благодарить… в компанию звали, на проводку колонн, золотые горы обещали; дружба и товарищество, верность и честь, братство «Волчьего Легиона»… Отказался. Есть другие планы.

Он поёжился. Да, он не был уже тем наивным парнем, что прилетел в международный аэропорт Мувска и в первый же день получил в нос от чёртова чурки… Чурка потом, на следующий же день, поплатился, конечно; но сейчас он бы и до такого не допустил: уклонился бы, ушёл нырком, и положил бы всю компанию беглым огнём из пистолета, благо теперь его надёжная тяжесть успокаивающе оттягивала пояс под курткой.

Наконец-то короткоствол! Не зря нарабатывал навыки на стрельбище и самостоятельно…

Дорога услужливо ложилась под колёса, движок стучал почти бесшумно. Наушники от айфона в ушах, вернее – в одном ухе, но треть громкости – чтобы не терять аудио-связи с окружающим миром.

Бум-буб-бум! – басы. Вовчик посливал со своего ноута; я «русский мьюзИк» современный-то и не знаю совсем… Ну-ка… Ага, удачно.

 
– Там где не катит самый наворочены-ы-ый документ…
Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!
Когда в базаре исчерпал свой последий аргумент…
Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!!
     … Чё-ёрный пистолет холодит поясницу.
          Что ты за пти-ица? Время объясницца!
           Чёрный пистолет. Чёрный пистолет! Чёрный пистолет…
 

Сразу же по выходу из деревни осмотрел Вадимов «подарок».

Большой чёрный пистолет довольно удобно лёг в руку. Что же это за такое?.. У, какая бандура, прям как 45-й старый кольт… не, ну почти. Выщелкнул магазин – нет, не такие большие как в 45-м жёлтые жёлуди макаровских патронов… ууу, Форт-12! Украинский, кажется. Точно, украинский. Нет, с такого стрелять не приходилось… ничего, вроде. За счёт массы должен быть устойчивым, опять же больше патронов в магазине, чем у макарки, длиннее прицельная линия… Отстреляться бы где-нибудь – чёрт, нет времени. Ишь, как его Вадим обиходил: всё почищено, от механизма вкусно пахнет знакомым запахом оружейного масла… для себя отдраконил, куркуль чёртов! Вадим вот… поздно нашёл его ахиллесову пяту: надо было сразу давить на то, что «буду жаловаться твоим женщинам» – он, несмотря на суровый домострой в семье, чувствуется, их согласованного наезда побаивается… Ну, удалось хоть ствол отжать – и то дело! Как же сейчас в дороге – и без ствола? Надо будет отстрелять при случае. А пока что… вот так, за пояс. Потом нужно будет какую-нибудь оперативную кобуру придумать. Найти где, купить… или снять с кого – теперь он думал о таких вещах вполне спокойно.

Патроны – в рюкзак… Да, и куртка. И не только куртка: и он сам, и Вовчик, собирая его в дорогу, вполне по-взрослому теперь понимали, как много значит в пути качественная снаряга. Экипировался он хорошо. Пусть не было шлёма – его заменила плотная бандана; она, конечно, не спасёт от удара головой, но вполне надёжно защищает от ветра. Зато – настоящая, качественная, из плотной кожи косуха – теперь уже жёстко потёртая по левому рукаву и левому боку, где он проехался по асфальту, уходя-перекатываясь от выстрелов лже-ментов, и оттого ещё более дорогая и «боевая», – ни одной ссадины на локтях, плечах, а как от ветра защищает!.. Плотные штаны, берцы «Катерпиллер» – в них только в кирпичные стены пинать; перчатки и рюкзак… Может и зря отказался взять стволы тех ментов – парни настаивали, совали: «На, на, ты что!.. порядок такой, как на Диком Западе, – оружие убитого врага переходит к победителю, не надо ломать зарождающиеся традиции, ты что!.. этих двоих ты, и только ты, вальнул, с третьим в паре с Твёрдой Лапой; бери, эти стволы…»

Отказался. Через посты ехать, да в одиночку; был уже свидетелем как ох. евшие от власти срочники и ещё более ох. евшие менты поступают с теми, у кого с собой стволы… Пистолет-то что – его не видно, а за ружьё, да не дай бог, автомат, могли и в кустики отвести, в канавку, для «окончательного решения вопроса». Да и автомат, единственный не ММГ, а автомат у лже-ментов был таким убитым, что рисковать ради него было нецелесообразно… взял бензином для байка. С парнями из конвоя каравана было проще: у них была «своя тропа». Чёрт его знает как, они что-то рассчитывали – но караван подходил к постам только в то время, когда там дежурил старшим «их человек». Или человек готовый взять на лапу. Или который не хотел ссориться с «Волчьим Легионом». Или… да что говорить! Их не только не шмонали; даже отворачивались когда проезжали через пост байкеры с укороченными двустволками напоказ, типа итальянских гангстерских лупар. Всегда, кроме того случая, когда повелись на липовый «объезд». Масса вариантов. С одиночкой такие фокусы бы не прошли, нет…

Попутчики говорили, что вроде Региональная Администрация разрешила свободное владение охотничьим – но так то Администрация! А тут, в дороге, каждый пост и каждый угрёбок с оружием имел своё мнение на этот счёт, свои законы и свою Конституцию… козззлы! За ствол могли и грохнуть… Что интересно – за мотоцикл, который «в те времена» стоил на порядки дороже какой-нибудь убитой тулки не стали бы – с топливом проблемы, со средствами транспорта проблем нет, даже доки на колёса не проверяют, какой к чертям «угон»?.. – а вот за ствол вполне могли… ствол – ценность, ага.

Ещё давно, в универе, писал курсовую по локальным гражданским конфликтам; из анализа происходящего в горячих точках планеты непреложно следовало, что огнестрел станет общедоступным, и, в общем, недорогим… но! – для тех, кто сможет пережить начальную, острую фазу конфликта – когда у преступных элементов оружие уже есть, а ещё пока существующая, какая-никакая власть, всю свою оставшуюся правоохранительную мощь кладёт на ущемление обывателей, тоже жаждущих стреляющей железки. Бьёт по ним, идиотски считая именно их, неумело вооружающихся всяким стреляющим неликвидом, основой преступности – ну, а с кем же ей, беззубой власти, тогда и тягаться, не с преступными же кланами, не с вооружёнными же до зубов этническими диаспорами? А власть проявить надо, чтоб считались, чтоб уважали… черт, если бы тогда, на поляне, был пистолет! Насколько бы всё было по-другому! Вика бы была жива… да, Вика…

Теперь он очень хотел вновь увидеться с господином… как его? Да-да, с господином Паралетовым; что забрал Вику, чтобы отвезти её в Оршанский центральный госпиталь. Задать ему несколько вопросов. И от того, как бы он ответил на эти вопросы, для него многое бы зависело. Для господина Паралетова.

Вчера их караван остановился из-за какой-то мелкой поломки у одной из машин, – чёрт побери, это был основной недостаток движения в составе группы: группа двигалась со скоростью своего самого медленного транспортного средства, и вынужденно останавливалась из-за любой поломки в любом тарантасе. Рыдваны, дышащие на ладан, равно как и неопытных водил, в состав каравана старались не брать, но, опять же – «проводка» коммерческое предприятие, и чем больше машин в «колбасе», тем больше навар. И как определишь, что именно этот, на вид вполне приличный внедорожник, вдруг закипит?

С замыкающей машины передали по рации, голова колонны остановилась; матерясь, из головной машины, обшитой «под броневичок» тойоты вылез старший «Волков», высокий сутулый «Стальная Пасть» – байкеры любили показуху, и теперь, кажется, полностью забили на имена-фамилии, так и шло: Пасть да Глотка, Коготь, Клык, Шерсть, Лапа… «Стальная Пасть» явно за металлические фиксы; как дети или индейцы, а скорее как дети, играющие в индейцев, чесслово!

Пасть пошёл разбираться в хвост колонны; байкеры свернули на обочины, привычно занимая позиции для охраны от атаки с флангов; водилы и коммивояжёры, потягиваясь, полезли из машин, чтобы размяться.

Владимир заглушил свой байк; поставил его на подножку, закрепил рюкзак на сиденье. Кражи он не боялся – в караване с этим было строго. Потянулся тоже, выгнулся, повращал корпусом, поприседал. И побрёл в лес – оправиться. От хвоста колонны послышались два коротких гудка, длинный, опять три коротких – значит минимум на полчаса. Можно не торопиться.

Он уже оправился; использовал дефицит – туалетную бумагу, которую запасливый и заботливый друг тоже сунул в рюкзак; заправил рубашку в брюки, застегнул ремень, старательно пристроив лежавший перед ним во время дефекации пистолет под ремень сбоку, прижав его к бедренной кости; и, совсем было собрался двигаться обратно к дороге, когда что-то непроизвольно привлекло его внимание.

Что такое?.. Здесь лес был не очень замусорен, тем более он отошёл довольно далеко от обочины; но и здесь можно было встретить куски полиэтилена, обрывки газет, использованную туалетную бумагу, что-то ещё… мало ли что может валяться в листве и уже желтеющей траве?

Это был не кусок полиэтиленового пакета, не… это был грязно-серый кусок прорезиненной ткани. Ну и что? Мало ли дерьма… грязный кусок прорезиненной ткани с ржавым сквозным колечком – зачем бы? Он присел, зачем-то потянул его за край – большой кусок… давно тут лежит. Уже хотел отпустить его и встать, когда заметил что кусок плотной прорезиненной ткани грязно-серый только с одной стороны, с другой – буро-зелёный. Буро-зелёный с одной стороны, грязно-серый с другой… а? что это? почему он вдруг заинтересовал его?

Поднял его, выпрямляясь, потянул. Большой.

Это был грязнючий надувной спецназовский матрасик, как у Вовчика, только старый, обтрёпанный погодой и дождями, порванный. На таком Вовчик и он по-очереди спали у него дома, вплоть до отъезда в деревню. На котором Вовчик спал в палатке в ту ночь, когда на них напали. На котором несли раненую Вику. А потом на нём же, уже в бурых пятнах крови, погрузили Вику в машину к господину в дорогом льняном дорожном костюме. Который очень торопился. Который обещал отвезти Вику в оршанский госпиталь. На матрасике её и погрузили в машину. Или нет? Он уже не помнил. Наверное на матрасике – ведь салон машины был такой чистый, а Вика в бурых и алых пятнах крови, проступавших сквозь бинты. И она так жалобно стонала…

Нет, не как у Вовчика.

Это был именно его, Вовчиков матрасик.

Из канавы, из-под опавших веток шарахнулась какая-то мелкая зверушка, зашуршала в листве, убегая. Вдруг, внезапно удушливо запахло прелой травой, осенью.

В траве лежал череп с прядями спутанных, замусоренных волос. Неподалеку из-под веток видно было костяк, белые рёбра, покрытые обрывками грязных, почти чёрных бинтов и одежды. Всё, что осталось от Вики.

 
  – Бэби, don,t cry, я не вернусь…
     Там где не катит самый наворочены-ы-ый документ…
     Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!
     Когда в базаре исчерпал свой последий аргумент…
     Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!!
 

ДЕРЕВЕНСКАЯ ПОЛИТИКА

Без происшествий удалось миновать пост на дороге к коттеджному посёлку. На посту было безлюдно, над бетонной будкой вяло трепыхался серо-синий флаг Региональной Администрации; постовой безучастно курил, сидя на стуле, опёршись в опору шлагбаума, и, лишь чуть повернул голову, провожая взглядом проехавшего поодаль мотоциклиста.

Вот и знакомый посёлок.

Прежде такой красивый и приветливый, теперь он был какой-то настороженный, насупленный, готовый дать отпор: красивые, ажурные прежде в большинстве заборы, часто из дорогого литья или кованые, теперь были заложены кирпичом; сами заборы поверху, как и ворота, «украсились» поблёскивающими на солнце спиралями «егозы»; кое-где многозначительно видны были электрические изоляторы, служащие опорой для колючей проволоки – ого, и до этого тут дошло?.. Слышался лай собак, и не каких-то домашних шавок, а серьёзных таких, чувствуется, что больших барбосов.

Но, тем не менее, ни на повороте к посёлку, ни на въезде в посёлок Владимира никто не остановил, не сделал попытку обыскать, даже не проверил документы, что его озадачило – неужели тут так всё беспечно? Или… или каждый сам за себя, и никакой общей организации?..

Мотоцикл негромко протрещал по центральной улице и докатил его к знакомому повороту. Как чувствовал! – на подъезде он сбавил скорость и подкатил почти бесшумно, самокатом.

У знакомых ворот между красивыми, выложенными гладкими валунами, столбами, стояли две машины. Полицейские машины. Небольшой фургон и легковой Опель, сине-белой полицейской расцветки, с гербами местной полиции на передних дверцах и с выключенными мигалками. С наспех наклеенными поверх гербов красными надписями «Суверенная Полиция Региональной Администрации Края». Два автоматчика в бронежилетах и касках сидели на подножке микроавтобуса и курили.

Ворота были приоткрыты, там кто-то двигался.

Вот так вот. Приехал, блин, в гости…

Вовка

С утра у Вовчика разболелась рана и поднялась температура; он с трудом настоял, что бы пойти с девчонками в поле – Катька вместе с подругами хотели оставить его дома. То есть «на пригорке»; отлежаться, и, может быть, только помогать Отцу Андрею, или, «в миру», Андрею Викторовичу класть печь в хоз. здании, спешно превращаемом в общежитие.

Конечно, обстановка накалялась: Аделька ночью бегала к своему Илье, который по-прежнему был без сознания; его мама сказала, что «приходили хроновские», тоже… посмотреть. Уходя бросили «Пусть только поправится, мы ему объясним как на командира наезжать!». Плакала. Просила не приходить больше – боится за неё… Кажется, можно было ждать наезда со дня на день. Хроновские парни, обзаведясь винтовками, стали наглыми; сейчас, когда вся деревня копалась в огородах, они, бездельники, почувствовали себя настоящей властью.

Потому Вовчик и настоял. Если столкновение неизбежно – нужно быть всем вместе. Вадима бы… но тот обособился; теперь он всей семьёй тоже спешно занимался уборкой, подготовкой закладки урожая на хранение, и даже, кажется, предпринял какие-то шаги для нормализации отношений со своим квартирантом, юристом. Тот тоже с семейством копался на выделенном ему участке, драка ему тоже была сейчас не нужна… На Вадима надежды было мало.

Собирались как обычно: две больших тележки, каждая о четырёх авто-колёсах, нещадно скрипевших в осях несмотря на постоянную смазку – для сух-пайка и воды в поле, для урожая с поля; тележки хорошие, тележкам в деревне завидовали… Туда же набросали сетки, мешки, лопаты и вилы, вёдра – и плащи, дождевики – небо с утра начинало хмуриться. Бледно выглядевшему Вовчику даже предложили лезть туда же, типа отвезём, товарищ Сухов, то есть, ой, господин Хорь, хи-хи – девки тоже провели параллели и вовсю троллили его теперь старым фильмом; но он отказался, шёл, держась за бортик. Только положил в телегу большую сумку – девки не спросили что в ней, только переглянулись понимающе.

То, что он в этот день попёрся в поле, и даже то, что Вовчик, чувствуя себя неважно, не впрягся в работу, а больше тусовался возле тележки, подтаскивал пустые мешки и сетки, держал их под ведро; а главное, настороженно зыркал по сторонам, по сути и спасло от серьёзных неприятностей.

Четверых орлов из дружины он заметил первым, издалека, хотя те довольно комично крались, стараясь подойти, незамеченными, поближе.

– Наташ… Наташ! Голову не поднимай и не оглядывайся! – зашептал он девушке, которая в это время пересыпала картошку в мешок, который он держал, – Там вон хроновские орлы крадутся, четыре штуки.

– Ой… я…

– Молчи давай. Вот. Тебе, Катьке и… и Вере отдай. ПотИху. Ну и – как я говорил, первые не влезайте.

– ПонялА. – Девушка приняла в ведро увесистый свёрток из Вовчиковой сумки и, как и было сказано, не оглядываясь, держа ведро с торчащим из него пакетом за собой, пошла к девчонкам. Не, нормально проинструктировал… тоже озираться не стали, потусовались в кучке, и опять распределились… только как бы случайно уже полукругом охватывая тележку и, стоявшего около неё, Вовчика. А так – чо, работают девчонки… головы не поднимая, ага. Это точно их Катька расставила! – с теплом подумал Вовчик, и вновь стал как бы по делу шебуршиться на тележке, перебирая сетки и мешки. Блин, пыльные какие мешки… сумку засру совсем… хорошая сумка была… ага, пошли!

Изображая из себя не то коммандос, не то индейцев в загонной охоте на носорога, четверо орлов «имени Че Гевары» подобрались возможно ближе к полю, к краю, где ещё были кое-какие кусты; дальше начиналось поле, совсем голое и перекопанное, лишь с кучками пожухлой ботвы. Вовчик искоса наблюдал: не, стрелять не будут. Это… предъявлять чего-нибудь идут; понты типа метнуть. А что не метнуть-то – Вовка с автоматом у всех на глазах ушёл; Вадима с его семьёй и арсеналом поблизости нет – что не покуражиться-то? Над безоружными. А у самих – видно-то чётко, правильно Вовка про короткоствол говорил и преимущество скрытого ношения, – два ружья, вернее ружьё и винтовка. Из тех, что Громосеев привёз. А, и сам Лемешевский кажись? Ну-ну…

Четверо парней, посовещались, и, видимо решив, что Вовчик теперь как на ладони, сбежать уже не успеет – о сопротивлении им они и не помышляли; девок же, явно ставших бы протестовать, можно было отбуцкать прикладами и парой дубинок, – открыто направились теперь к тележке, возле которой их уже ждал Вовчик. А рядом высился невысокий курганчик из капустных качанов. Пошли, поплёвывая семечками – теперь, как с куревом резко похужело, семечки завоевали большую популярность. Прямо как в каком-нибудь старом кино про шантрапу – идут, поплёвывая сёмки. У Лемешевского винтовка за спиной, другой парень – да, это опасней, – держал дробовик цевьём на сгибе левого локтя, – под ковбоя, что ли, косит? Так здоровенный дробовик не коротенький винчестер; впрочем пусть выделывается, ага. Скосил глаза – и работавшие совсем поодаль односельчане тоже все повыпрямлялись, зрят на происходящее.

Когда парни подошли на расстояние окрика, когда уже нельзя было делать вид, что их не замечают, Вовчик выпрямился, и, не выходя из-за тележки, окрикнул их:

– Мишка! Лещинский! А чо вы прётесь, чо здесь забыли?

Катька метнула на Вовчика опасливый взгляд – как-то это не очень уверенно у него прозвучало, вопрошающе; не боится ли Вовчик?

Те, не отвечая, продолжали движение, криво усмехаясь – во, блин, как быстро ощущение «я – власть» с головой накрывает! Ну да, ну да, они ж теперь крутые! С ружьями и дубинками. Типа тех… мотоциклистов. Тоже были круче, чем варёные яйца. Ага. Так подумал Вовчик и стал уже спокойно и молча их ждать. Ждали их, выпрямившись от земли, от картошки и коммунарки.

Подойдя совсем близко, метров на десять, Лещинский как старший выплюнул в очередной раз шелуху и нахально произнёс:

– Собирайся. С нами пойдёшь.

– Чо бы вдруг?

– Там узнаешь. Давай побыстрому.

– Да иди ты! – сразу пошёл на обострение Вовчик. А что тянуть?

– Чи-и-ивооо?? – Лещинский перекривился презрительно; парни тоже были, видно, возмущены, что лох ещё возникает, – всё же, как мало надо, чтобы нормальные в прошлом пацаны превратились в натуральных гопов: всего-то дать им оружие и ощущение вседозволенности: ну так, они теперь «власть!»

А ведь раньше их с Вовкой в деревне уважали и, особенно после этого побоища, побаивались… – подумал Вовчик, – И меня после драки на дискотеке… хотя, конечно, больше Вовку после гастеров, он ведь там всех пострелял. А я, типа, не при делах. Не уважают! Ну ладно… – он покосился на девчонок, внимательно следящих за разговором, – Ладно…

– Быстро ноги в руки – и почесал сюда!! Или ты на пизд. лях ща побежишь! – врезался в диалог один из «бойцов». О, блин! Вечер перестаёт быть томным? Впрочем, до вечера ещё… так, девчонки смотрят?!.

– Ну-ка, Лещь, руки задрал нах!! – по-возможности грозно рыкнул Вовчик и рванул, доставая, из-под грязных мешков автомат. Отчётливо клацнул затвор.

Перемена в мироощущении случилась разительная, и произошла у всех на глазах: увидев оружие, все четверо, что называется, «сильно изменились в лице», – но это литературное выражение немного неточно выражает произошедшую с четвёркой перемену; точнее, как ни грубо оно звучит, подошло бы распространённое интернет-выражение «посрали кирпичами».

Парни были ошеломлены; и, знаете ли, побольше, чем любой, не видевший несколько дней назад кучу народу посечённых из этого, или такого же автомата; кому не приходилось копать могилу и укладывать в неё тела убитых. Мгновенно на лицах четвёрки появилось полное понимание ситуации; мягко говоря «они оробели» и остолбенели – но не все.

Чёрт знает, что взбрело в голову Лещинскому; очень может быть, что он решил что сейчас Вовчик просто возьмёт и пристрелит его за близость к Витьке; а может он Витьку боялся больше, чем смерть от вовчиковой пули, – только он вдруг вскрикнул, толкнул навстречу Вовчику стоявшего рядом парня, и метнулся в сторону.

Тут же раскатисто грохнул выстрел, – кочан капусты на вершине пирамидки разлетелся брызгами и ошмётками. Парень, которого Лещинский толкнул, упал на четвереньки; ещё у одного тоже подкосились ноги и он упал на колени; ещё один стоя глупо и по-детски поднял вверх руки, «сдаваясь»; ружьё упало на землю. Но Лещинский вдруг метнулся назад, и, по-заячьи петляя, помчался назад же, в деревню. Он даже упал пару раз, шарахаясь из стороны в сторону. Винтовка подпрыгивала на ремне у него за спиной.

Вовчик сместился чуть в сторону и навскидку взял на прицел удирающего врага. Лещинский петлял из стороны в сторону натурально как заяц, скачущий от настигающих собак; понятно, что так он хотел увернуться от непременных, как он ожидал, пуль в спину. Вовчик секунды помедлил, провожая его через прицел – его можно было срезать несколькими быстрыми одиночными, или очередью, пока он не убежал далеко, но Вовчик опустил автомат. Винтовки, конечно, жалко, но… ещё не пришло время открыто убивать друг друга. «Сорвём, блин, уборочную!» подумал он и совсем опустил автомат, давая беглецу уже окончательно скрыться за кустами.