Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 132 страниц)

– Ну, простись теперь с ножиком. Заиграют.

– Я им заиграю!! Завтра же!..

– Да ладно. Постоянно слабину даёшь. А они этим пользуются.

– Кто «они»?

– Женщины.

Вовчик повесил голову:

– Я ж по-товарищески!..

Тогда Владимиру пришлось в очередной раз провести для друга ликбез по общению с прекрасным, но, к сожалению, совершенно обнаглевшим в результате тлетворного влияния цивилизации полом, норовящим захапать себе всё самое-самое и ничего не дать взамен:

– Вовчик! Женщина товарищем не может быть по-определению. Во всяком случае в нашем, в мужском понимании. Чтобы без задних мыслей. Они – другие. У них отношение к жизни другое. Они – ничего не делают запросто так, всегда хотят получить что-то взамен. Всегда, Вовчик!

– А любовь?

– Тоже. Взамен любви – заботу, крепкое мужское плечо, на которое можно опереться; дети, семья. Материальные блага какие-нибудь. Кончилось на что рассчитывала – считай, кончилась и «любовь». Почему говорят «лодка любви разбилась о быт»?.. Потому что без материальных благ любовь как-то быстро кончается! Это не хорошо и не плохо, это просто так есть; и это нужно учитывать. А ты, просто так раздаривая свои ништяки и просто так помогая, конечно, пока что будешь котироваться – но не выше, чем просто «помогальник». И больше тебе ничего не светит.

– А как быть, Вовка? Не помогать?? – Вовчик со всем возможным вниманием слушал своего опытного друга.

– Почему же? Помогать. Но ты, Вовчик, задействуй свои преимущества! Их у тебя масса! Что мог дать богач раньше? Шубу, поездку на Канары? Можно обойтись. А вот без зубной щётки и пасты – фиг обойдёшься; во-всяком случае не женщина. Или без хорошего ножа на кухне. Или без тяпки в огороде. Мы что – в их «коммуну» входим? – нет! Что-то обязаны?.. Вот и пользуйся!

– Что: ты мне дай, тогда я тебе дам зубную пасту??

– Ну зачем же так грубо. Просто давай понять, что твоя благосклонность чего-то стоит, и может выражаться в реальных ништяках! Заодно и отсеешь тех, кому от тебя только ништяки и надо. Вот таким и «ченчь» предложить не грех – ты мне, я тебе. А то ты всё как само собой разумеющееся!.. Будешь пресмыкаться – кончишь как Желтков в «Гранатовом браслете» у Куприна!

– Не читал…

– А прочитай. Заставляет, знаешь ли, задуматься!

Вовчик и в самом деле задумался; а потом выдал возражение:

– Ты, Вовка, как бы прав… Каждый, конечно, думает о себе в первую очередь; и уж девчонки – так в самую первую очередь. Но а ты сам-то?? Там, в лесу? На стволы?? Мог бы тихо лежать и не дёргаться, как Хронов!

– Есть ещё воспитание, характер, харизма, инстинкты… Мужские. Но это вовсе не отменяет что каждый в первую очередь думает о себе. Папа учил, что даже если не можешь с инстинктами совладать – нужно, во всяком случае, отдавать себе отчёт почему так поступил, а не иначе. В себе разбираться. Научишься в себе разбираться – и других понимать будешь.

* * *

Визита участкового ждали в определённом напряге, но ничего страшного не произошло. Участковый оказался замордованный жизнью и службой старший лейтенант, приехавший на видавшем виды УАЗике. Про вышку сотовой связи он явно ничего ещё не знал. И помощника Уполномоченного, покусанного новоназванным Аротишоком Бориса Андреевича с ним не было, один пришёл.

Вообще визит его был чистой формальностью – окинул взглядом ветхое жильё, переписал данные из паспортов, поспрашивал про происшествие в лесу на поляне. Что-то пометил у себя в блокноте. Посоветовал

«-… не играть в кулаков-единоличников, а присоединяться к коммуне. Объединения контролировать легче; и потому, дёргайтесь вы – не дёргайтесь, всё равно все там будете. С государством не поиграешь; как при НЭПе было, так и сейчас будет – дадут вам «похозяйствовать» сезон, хлебнёте при сборе сельхозналога – и на следующий год в коммуну сами прибежите!»

Выпил чаю; сказал, что в Мувске

«– …чёрт-то что творится, вот, передавали, какие-то «битвы на мечах» истфехтовцев с гопниками уже были – и есть жертвы; в Оршанске не в пример больше порядка».

Посетовал на недостаточные лимиты на бензин, из-за чего приезжать будет нечасто; опять, как и Уполномоченный, посоветовал обращать внимание на посторонних, особенно с азиатской внешностью – лагерь «гастеров» куда-то переместился – может быть откочевал в соседний район, а может всё ещё здесь где-то; «леса в Оршанском районе густые, их тут и с авиаразведкой не найдёшь… А как похолодает, оголодают – полезут к жилью, осторожнее будьте… Но – нет, никаких неформальных объединений, с этим строго! Ещё чего не хватало…»

Уже ушёл, но с полдороги вернулся:

– Где у вас этот – пёс бешеный? Надо его – того!.. Андреич просил.

Как поняв, что речь идёт о нём, и судьба его сейчас решается – или почётная смерть от полицейской пули, или жизнь на цепи, лохматый Артишок проявил знание людей, понимание обстановки, и показал себя с самой лучшей стороны: вылез из будки, полакал воды из миски, неторопясь подошёл, насколько позволяла цепь, поближе к участковому, повилял хвостом, и даже сделал попытку встать на задние лапы.

Участковый растрогался:

– Не. Ну какой же он бешеный? Бешеные совсем не так выглядят. И бешенство по другому так и называют – «водобоязнь», и поведение… Не, не похоже. Может просто не в духах был, или обознался…

Под напором обоснования Вовчиком что «во-первых он, видите, всё равно на цепи; во-вторых, его наблюдать нужно – положено так; в третьих…»

Что «в третьих» Вовчик так и не придумал; но участковый уже и сам раздумал казнить пса, даже осторожно потрепал его за лохматое ухо, и вынес вердикт:

– Это – шнауцер! Точно знаю. Шнауцер. Породный. Ну, пусть живёт. Но – чтоб на цепи. Здесь ему не город.

Но ночью Артишок, как будто стремясь вновь опровергнуть представление о себе как о разумной спокойной собаке, порядка часа с остервенением куда-то гавкал, спровоцировав на поддержку всех окрестных собак; гремел цепью, и вообще вёл себя буйно. Пришлось Вовчику выходить с фонарём, светить – никого не было, – и матерно инструктировать бдительного сторожа не поднимать тревоги без лишней необходимости.

– С другой стороны, – опять укладываясь спать, размышлял вслух Вовчик, – Это ж не город, не многоэтажка с замком на подъезде. А вдруг те же гастеры? А так – напугает. Не, собака в хозяйстве хорошая подмога…

Утром же он, вынеся Артишоку пожрать, вернулся домой держа двумя пальцами некий продолговатый кусок, извалянный в пыли.

– Что это, Вовчик?

– Странное дело. Вроде как мясо, или, скорее, колбаса. Судя по запаху. У будки лежало – а пёс на неё рычит, и землю гребёт. Но не жрёт. Откуда бы взялась? Ну-ка…

Положив кусок на лист газеты, Вовчик «препарировал» его, – и обнаружил внутри несколько поломанных швейных иголок.

– Дааааа…

– Это этот, Борис, больше некому.

– Вот что он и лаял ночью.

– Что-то он его не полюбил.

– А то. Но вообще… Травить чужую собаку, иголками… Это только скот какой мог додуматься.

– И ведь не докажешь. Скажет – выдумали. А он сейчас вроде как власть; вернее – при власти…

– Да ладно. Не станем вопрос подымать. А пёс – разумная скотина, не стал жрать. Приучен.

– Молодец, да.

– Не, всё равно тут спокойней, чем в городе. И лучше. Правда же, Вовка?!

Вовчик ещё не знал, что тихая, спокойная, изобильная трудовая жизнь в «домике в деревне», как он себе её представлял, вскоре закончится, сменившись самыми жуткими и непредвидимыми событиями…

ДЕВИЧЬИ РАЗГОВОРЫ – 2

«Шоу-балет» после полного трудового дня укладывался спать. Свет в Озерье давали, но не больше чем на 2–3 часа – вечером; и потому сейчас большая комната бывшей конторы, с нагромождёнными один на другой около стены старыми письменными столами, заставленная армейскими кроватями, освещалась только керосиновой лампой и парой свечек.

Шурша одеждой и позёвывая бывшие танцовщицы готовились к отходу ко сну.

– Окна не открывай!

– Так душно же!

– Комары налетят!

– А мы свет погасим.

– Тараканы набегут. Хи-хи-хи.

– Тань! Ты входную в контору закрыла?

– А тож! На засов.

– Ты следи! А то неровен час…

– Я тебе что, дневальная?

– Ты ж последняя заходила… А кто сегодня дневальный?

– Дневальная? Хи-хи, дневальная-плевальная.

– Дура. Ну, дежурная. Полы не мыли что ли??

– Мыли, как не мыли? Чё ты выпендриваешься, Светка?? Устала с поля? Ну так завтра оставайся тут дневальной, отдохнёшь! Посмотришь, что это такое – посуду холодной водой за всеми перемыть, воды в умывальник и на кухню, полы вымыть, дрова…

– Да, девки, посуду холодной водой – это жесть!

– Да ладно, устала она… В поле вон, целый день внаклонку…

– Вот и отдохнёшь!

– Не, а правда, кто завтра дежурит? График есть, не?

– А кто составлять будет? Надо старшего.

– Надо.

– Мэгги – старшей. А?

– Ты это, лампу потуши. Керосину мало. И одну свечку. А одна пусть горит пока. Да, дура, не дуй туда – а фитиль прикрути! Вот бестолочь!

– Чё ты разоряешься, Катька, я может, керосиновую лампу второй раз в жизни вижу! Откуда я знаю, как она выключается?!

– «Выключается!» А-ха-ха! У-хо-хо! – отозвалось из полумрака сразу несколько голосов, – Не нашла у неё выключателя, не? Хи-хи-хи!!

– Точно, Катьку в… в коменданты общаги! В старшие! Катьку! Она одна тут у нас знает, как керосинка выключается! Ха-ха-ха!

– Мэгги!

– Нафиг Мэгги! Мэгги не здесь, а у бабки живёт; и потом Мэгги кухней занимается. Нужен двойной контроль. Кать?! Будешь комендантшей нашего бабского взвода? График там, контроль, обучение?

– Ка-ть? Давай, а? Всё одно ты и в поле за всеми присматриваешь.

– Буду. А то вон, лампу потушить не могут! Лопнет стекло – где возьмёшь? Где ты сейчас возьмёшь ламповое стекло на керосинку, ааа??

– Вот заело тебя.

– У Вовчика. У Вовчика наверняка есть. Он запасливый.

– Ааа, разбежался он тебе давать. Даже если и есть. Нашла, понимаешь, источник…

– А чо, не даст? Даст. Надьке – она показывала, – нож дал. Хороший.

– …а я ж ему говорю: дай, Вовчик, нож. А он – вон тем работай. А я ему – дай свой. А он: это не кухонный нож! Ты ж говорю им только что работал! Да, грит, помог; это я кухонную работу делал своим ножом, но отдавать его на кухню, грит, не буду! Не кухонный. Я говорю – не на кухню, дай мне… А он – дай тебе, всем надо будет. Почему, грит, у тебя своего ножа нету?? А я говорю: а нах он бы мне нужен был? А он – ну, не нужен, так и не проси…

– А потом, на следующий день, обратно забрал. И дал какой-то другой – китайский.

– Но ведь дал же, дал?

– …

– А вообще он дурак. Я видела – мы выкинули майонез – а он подобрал. Дурак.

– Зачем выкинули?

– Просроченный.

– Пропал, что ли?

– Срок годности вышел. Просроченный.

– Вот ты дура! Мало ли что на банке написано! Попробовать трудно было??

– Вот и жри пропавшие продукты! Тухлятину.

– Он может не пропавший. Ты ж не смотрела.

– Срок хранения истёк – значит нельзя есть! Это ты хоть понимаешь??

– Ну ты и дура.

– Сама такая.

Пауза.

– У них собака. Может – собаке.

– Собаки майонез не жрут.

– А что они жрут?

– Ну… Кости там. Мясо. Корм. Корм собачий жрут..

– … не, девки, может и не дать. Чо-то спортился Вовчик. Раньше так без вопросов. А вчера я ему говорю: «– Вовчик, у тебя вата есть?» А он говорит: «– Не только вата, а и прокладки есть.» Я ему «– Дай?» А он мне: «– Полай!» Хам.

– Хи-хи-хи. Полаила? А что бы он тебе должен бы? За что бы? Скажи спасибо, что с Вовкой умывальник построили; и с сортиром помогают. Возводят, да. Хронов вон не разбежался. И деревенские ходят только, посмеиваются.

– Так чо, Вовчик сказал, у него и прокладки есть??..

– О. Всё что услышала, ага? Не даст – сказал же.

– Деревенские марлю стирают.

– Фууууу!

– Это как попросить.

– Хи-хи-хи. «Как попросить», ага. Минет ему сделаешь – может и даст!

– Знаешь как у меня обильно бывает?? Может и сделаю. Лучше Вовчику минет, чем тем, на поляне…

– Ой, бля… Светка, не вспоминай! Мороз по коже!! Как вспомнишь! А Вика так прямо около меня упала! И Клавдия эта толстая! И брызги мне – крови! Ужас! Я как вспомню – так вся дрожу.

– Вовчик с тем Лешим нас тогда реально спасли. Реально.

– Вовчик молодец. И Вовка. Как качественно нам сортир построили. Я смотрела – не, девки, приятно смотреть как парни работают. Всё у них так нормально получается. Даже гвозди забивают – красиво. Я попробовала – у меня так фиг выйдет. А когда гвоздь загнулся – он его пассатижами, – и дальше, всё равно забил!

– Ой, «пассатижами»! Словов-то каких нахваталась! Может, ты и трактор починить умеешь?.. Хи-хи-хи!

– Дура, забыла, как в общагу ломились?..

– При чём тут это?

– При том. Что мы сейчас тут, в деревне. И тут что-то не очень танцевальные навыки котируются, а вот гвоздь забить уметь надо… Пока у тебя мужика тут нету, который это бы сделал.

– Механизатора, хи-хи-хи.

– Вовка на поляне тогда, между прочим, хоть и связанный и ушибленный, а за Гульку впрягся. А за тебя кто впряжётся, случись чо??

– Мы сюда и уехали, потому что тут тихо. Чо тут «впрягаться»?..

– Ага-ага. Пока тихо. Пока.

– Покаркай ещё.

– … ну куда я попрусь? В Нерчинск, домой, что ли? Отец не прогонит, конечно, но мачеха… Не, я пока тут перекантуюсь, пока всё не наладится. А потом в Мувск вернёмся, замуж выйду… Охомутаю какого-нибудь олигарха… Главное, девки, здесь не разжиреть и не потерять форму. Товарную, хи-хи.

– Вовку охомутай. Он, типа, сын миллионэээра…

– Вовка на Гульку запал.

– Мэгги, говорит, в воскресенье устроим танцы. Тут. Познакомимся с местным молодняком. Понаехавшим.

– Оно надо?

– Надо. Скучно же.

– Скорее бы всё закончилось…

– А вдруг тут ещё зимовать придётся??

– Ой, ты наговоришь ужасов!

– А чё. И очень просто.

– …

– А чо он окрысился-то??

– Аделька, дура, пошутила над ним.

– А чо?

– Они вчера с Вовкой сортир нам достраивали – Андреич им, кстати, за это остатки досок забрать разрешил, – и про мыло, про шампунь разговор зашёл…

– О, Тань, кстати! Есть шампунь ещё?..

– Отстань. Так вот – он стал рассказывать, что есть рецепт шампуня на травах. Ромашка там, ещё чо-то. Отвар. Промывает, говорит, отлично; к тому же экологично, говорит, и сырьё тут же растёт… А Аделька ему говорит: «-Ты, говорит, как сваришь, сначала на себе попробуй – в паху; если там заколосится, – тогда и на голову можно применять; а если волосы повылазят – то тоже полезно, можно будет вместо эпиляции твой отвар использовать!»

– Хи-хи-хи! Ха-ха!

– Ну ты, Аделька, и дура!

– Реально дура. Пацан помочь хотел, а ты его опустила.

– Конечно дурища. И ничего тут смешного нету.

– Я ж пошутила!

– Думать маленько надо, о чём и как шутить! Дура!

– Да ладно, я ж не специально. Завтра извинюсь.

– Ага, и минет не забудь.

– Рот закрой!

– Я вот сейчас тебе закрою!!..

– Так, тихо! Замолкли все!

– …

– О. Командир взвода голос подал. У Катьки не забалуешь.

– Хи-хи. И правильно.

Некоторое время в сумраке спальни слышны только скрипы пружин и дыхание. Но не спится. В отдалении лают собаки. И снова кто-то не выдерживает:

– Девки, я думала, в деревне тишина, покой, глушь. А тут фиг уснёшь. То собаки лают, то петухи кричат. То понаехавшие празднуют – песни орут.

– Ага. Едут и едут. Вчера опять приехали к кому-то.

– Да, много народу становится.

– Ты дверь заперла?

– Сказала же уже, чо ты сто раз спрашиваешь??

– Но в коммуну что-то никто не стремится.

– Думают так прошелестеть. Думают, Громосеев насчёт налога так – пошутил. Вот он приедет другой раз, и объяснит им политику партии и правительства.

– Катьк. А если в сортир ночью понадобится? Я ночью на улицу боюсь!

– Ты что, дура, на улицу ночью. В ведро. Утром дежурная вынесет. Короче, давайте спать, девки…

НОВЫЕ ЛЮДИ

Дни шли за днями, наполненные рутинной деревенской работой. Происходившее в городах, в том, в «Большом Мире», казалось происходившим где-то на Марсе, не ближе. Сначала, по старой привычке, каждый вечер мониторили радиоэфир и, когда было электричество, смотрели старенький бабкин телевизор, стараясь в отсутствии интернета «не отстать от пульса планеты», – но информации, действительно дельной информации по радио, а тем более по телевизору, было минимум.

Не было альтернативной оценки ситуации, был голимый официоз: «Население в едином порыве поддерживает проводимую Новой Администрацией политику по расселению мегаполисов и социальному развитию сельских регионов», – или что-то наподобие; Владимир потом уже и перестал вслушиваться и вдумываться в трескучие фразы наёмных вещателей. Про то, что творилось за границей, в основном вообще молчали, как будто заграницы как таковой не существовало. В Азии была мясорубка, Ближний Восток полыхал; прорывались обрывки репортажей – явно ангажированных, судя по множеству затёртых значков телекомпаний на картинке передранных друг у друга – как заревом полыхает небо над Пекином, встают дымно-яростные грибы над Сеулом и Пхеньяном; сколько раз там применили тактическое ядерное, и только лишь тактическое, никто уже и не считал; как и не пытались уже разобраться, кто применял. Токио как мегаполис перестал существовать, огромными чёрными гробами стояли прежде залитые огнями небоскрёбы; паралич нефтедобычи вместе с остановкой реакторов на пятидесяти с лишним АЭС сделали своё черное, в полном смысле, дело. Тайвань, вроде как, яростно отбивался от поползновений материкового Китая, и пока, кажется, небезуспешно. Из Европы репортажи были отрывочные, всё больше о столкновениях между стремительно радикализирующейся на фоне всеобщей безработицы белой молодёжью и не менее радикальными мигрантами. Америка фактически распалась на несколько враждующих между собой территориальных образований, в которых главную скрипку играл уже не Вашингтон, а Республика Свободный Техас. Всё это шло в коротких репортажах кашей, зачастую противоречило одно другому, и разобраться в происходящем было воистину невозможно. Владимир страдал, что не может пообщаться с профессором Лебедевым, или хотя бы с его китайским другом, доктором Вин Чуном; оставалось только в перерывах между окучиванием картошки и ремонтом крыши бани строить свои догадки. Связи со Штатами, как таковой, не было…

Интернет иногда «бывал»; в эти редкие моменты оба друга, прильнув к миниатюрному экрану Вовкиного айфона, торопливо листали ролики ю-тьюба: всё то же – пожары, разбой, огненные сполохи над азиатскими городами. Впрочем, Европа пока держалась, локальная резня пока не перешла в стадию «все против всех».

Несколько больше давал мониторинг иностранных радиостанций. Вовчиков приёмник на батарейках довольно уверенно ловил Европу, Владимир переводил. Везде было безрадостно. Массовая безработица донельзя обострила то что называется «социальные противоречия»; правительства падали и возникали одно за другим; европейцы, как заведено в цивилизованных странах, бастовали и демонстрировали, жгли машины на улицах и писали радикальные лозунги на стенах баллончиками с краской – но энергоносителей, а в сумме с ними и экономического подъёма не было видно даже в телескоп Хаббл…

Да, дни шли за днями. Владимиру пару раз удалось позвонить из конторы, с тщательно опекаемого Борисом Андреевичем телефона в Оршанск, переговорить с Виталием Леонидовичем, с Наташей – они настойчиво звали его к себе. Об отце и сестре никаких известий по-прежнему не было. Он пока медлил. Не удавалось встретиться с Гузелью – Вадим, после произошедшего на поляне, выпускал дочек за ограду только в своём сопровождении.

Впрочем, однажды встреча всё же произошла – на организованной Мэгги и девчонками из шоу «встрече с местным населением», как они это назвали, и последствия этой «встречи» неожиданно очень подняли рейтинг Вовчика среди молодёжи (в основном, «понаехавшей») Озерья.

Но сначала произошла встреча со священником – «отцом Андреем», как он назвал себя, настоятелем храма Петра-и-Павла, или, как говорили местные, «церкви на холме».

Он пришёл вечером, когда «коммунарки», усталые с работы, ужинали под навесом около конторы-общежития; а Владимир с Вовчиком грузили на самодельную тачку остатки досок после строительства туалета и навеса над столом. В перспективе ещё маячило строительство импровизированной душевой. Борис Андреевич усиленно сманивал парней к вступлению в коммуну, обещая паёк и покровительство; намекая на неизбежное, в случае окончательного отказа, подселение кого-нибудь из «эвакуированных», что было совсем ни к месту. Пока удавалось отмазываться, оказывая мелкие услуги по строительству с оплатой натурой – стройматериалами. В планах у Вовчика был капитальный ремонт бани; в планах Владимира – строительство тёплого (в доме) сортира: «Вовчик, друг, я очень тебя уважаю, но зимой бегать гадить на край огорода я имел ввиду…»

Отец Андрей оказался среднего роста полным, можно было даже сказать, пузатым мужчиной скорее всего средних лет: точнее определить его возраст мешала густая, как писали раньше в книгах «лопатообразная» борода; пегая – чёрная с густой сединой; и вообще – густая растительность на одутловатом лице, с которого поблёскивали неожиданно по детски голубые глаза. Нос картошкой, пухлые ноздреватые щёки завершали облик. Одет он был, вернее – «облачён» в чёрную… рясу, как догадался Владимир, до этого практически не имевший встреч со «служителями культа».

Пока Отец Андрей здоровался с некоторыми «коммунарками» и с Вовчиком – оказывается, несколько девчонок уже ходили «на горку» (как говорили местные), «посмотреть что там и как», – там и познакомились с ним, Владимир исподтишка рассматривал его. Священник, несмотря на полноту, был сравнительно молод – лет под 50, крепок и жив в движениях, много улыбался и даже острил. Благословил трапезу, осенив щепотью стол с ужином, пробормотал молитву – при этом трое девчонок встали, склонив головы, что вызвало некоторое замешательство у остальных, не знающих как полагается себя вести в этом случае; мягко отказался от предложения присоединиться к трапезе; и, пока девушки и парни, ужин которых был частью «платы» за строительство, кушали, «развёл религиозную пропаганду и агитацию».

Слушать его, поедая густой гороховый суп и запивая киселём из концентрата, было интересно: батюшка, как он попросил «по чину» называть себя, был эрудирован, красноречив и многословен. Разговор с ним, а говорил в основном Борис Андреич, начавшийся с мелких хозяйственных моментов, постепенно перекинулся на вещи более общие, «мировые», животрепещущие.

Из его речи, или «беседы», как он назвал её, а вернее, замаскированной проповеди, как сразу сообразил Владимир, изобиловавшей ссылками на библейские тексты, следовало, что

– мир стоит у своей последней черты перед явлением антихриста и последующим за ним Концом Света и Страшным Судом,

– чтобы «спастись», то есть «спасти свою бессмертную душу» (насчёт «тела» отец Андрей особо не заморачивался) следовало покаяться; через покаяние, через епитимью очиститься; в дальнейшем не грешить (Мэгги, накладывавшая добавку, насмешливо хмыкнула, и достаточно демонстративно провела рукой, как бы вытирая ладонь, по крепкой груди с торчащим соском, обтянутой футболкой – священник отвёл глаза и несколько сбился с излагаемой в тот момент мысли),

– ну и, естественно, «некрещеным душам» следовало немедленно («пока не поздно!») вступить в лоно церкви, то есть совершить обряд крещения.

Что интересно, и Борис Андреич, и Вовчик, и трое из девчонок, среди них – «бригадир» Катька, – оказались уже крещёнными; во всяком случае так они себя обозначили.

– У вас же там всё в разрухе? Церковь-то сколько лет стояла, разрушалась?.. – с сомнением спросил кто-то.

– С божьей помощью… Восстановим. Сейчас растёт наша община, больше верующих людей из Оршанска перебирается. Да и сказано в Святом Писании, что церковь под конец времён, как в начале христианства, станет «катакомбная», люди примут антихриста, и храмы будут стоять пустыми… и никто не спасётся, токмо малое число!..

«Оооо, завёл…» – Вовчик переглянулся с Владимиром.

Но отец Андрей не стал дальше проповедовать; он озвучил дни и время церковных служб, посетовал на нехватку времени («Всё сам, всё сам, работникам-то сейчас платить нечем! Вот и плотничать с божьей помощью научился, и столярничать… Стекло есть, а рам нет!»), сообщил, что их «община» посевную (уже повторную, с запасом) закончила и теперь занимается обустройством хранилищ под урожай («-Тот что нам останется, а не отойдёт кесарю…»), что община всегда с радостью готова принять к себе новых братьев и сестёр… Тут Борис Андреевич предостерегающе покашлял, и перевёл разговор на хозяйственные детали.

Прощались с ним интересно – девчонки, те, что крещёные, подходили по одной, он осенял их крестным знаменем, – они целовали ему руку и кланялись… Всё это было совсем ново и необычно для Владимира, и он глядел на происходящее во все глаза. Вовчик целовать руку и под благословении не пошёл.

– Ты что, крещёный, Вовчик? Вот не знал!

– Бабка крестила, в детстве.

– Пойдёшь?

– Угу, – кивнул Вовчик, и практично добавил:– У него, вроде, цемент есть, а нам надо печку к зиме готовить. Сменяем на что.

– Ну ты прям как эти, «торговцы в храме!»

Вскоре же, в один из вечеров, случилось ещё одно событие, несколько всколыхнувшее совсем уж было ставшую в последнее время патриархально-трудовой жизнь Озерья: обретавшаяся здесь, в деревне, известная прежде в Мувске бизнес-тренер и психолог мадам Соловьёва провела свой бесплатный (как она не преминула отметить!) семинар на тему «Личностный рост».

В деревне, занятой сельхозработами, было скучновато; прежде дававшие забвение и отдохновение от праведных трудов «четвероногие голубоэкранные друзья селянина» – телевизоры, теперь работали нерегулярно, в соответствии с графиком подачи электричества – а график постоянно менялся, да и нарушался. Потому известие, что «мадам Соловьёва», как её уважительно называли в деревне за высокомерно-покровительственную манеру держаться, проведёт свой «тренинг», который «…позволит раскрыть свой внутренний потенциал; наиболее полно проявить свои скрытые способности», как было заявлено в рукописной афишке, приколотой к двери конторы-общежития, которая стала своего рода клубом, вызвало неподдельный интерес, – впрочем, в основном у «эвакуантов». Прежде составлявшие «коренное население» Озерья селяне отнеслись к возможности «раскрыть свои внутренние резервы» со сдержанным, свойственным деревенским жителям, скептицизмом.

Впрочем, они и слов таких не применяли – «скептицизм»; просто общее отношение высказал вездесущий и как обычно пьяненький Морожин:

– Будет ип. ть мозх на тему… ик! … мировосприятия! Придём, пааааслушаем!..

Друзья заканчивали в сенях оборудование клозета; и планировали ремонт и чистку колодца. Но вечера были в основном свободны.

– Сходим?..

– Ты иди, я не пойду. Чего я там не видел?..

– Я схожу. Может, Гулька придёт.

Вернувшись глубоко заполночь, Владимир, устроившись в постели, рассказывал Вовчику про «тренинг»:

– … не, Гульки не было. Зулька была; говорит, батя не выпускает. Говорит, может, «на танцы» отпустит – в воскресенье-то. Пойдём?

– Ясное дело. Ты про тренинг-то…

– А! Я думал там полезное что. Видишь ли, Вовчик, папа о разного рода бизнес-тренингах отзывался положительно; говорит, сплочает коллектив, открывает новые горизонты вИдения… Позволяет увидеть проблему с разных сторон. Полезное, говорит, дело, если проводит специалист и грамотно. Но тут… Знаешь, у меня вообще сначала серьёзные подозрения вызвало то, что «бизнес-тренер» – женщина. Бизнес – оно, знаешь ли, штука жёсткая, от сантиментов далёкая; а женщины, папа говорил, зачастую привносят в бизнес ненужную эмоциональную составляющую… А учить чему-то, ну, тренировать, должен бы человек, что-то в преподаваемом деле смыслящий. Впрочем, тему-то она заявила «Личностный рост»; ну, думаю, посмотрю, в чём он в её понимании заключается…

– Ну. Ну??..

– Народу много собралось. У девчонок в общаге расселись, – сначала свет был, потом под аккумуляторный светильник и лампу. Борис Андреич был, парни эти, ну, два дня назад двое приехали с родителями, Морожин Костян этот твой; ещё какой-то пацан, потом муж той тётки что похоронили, помнишь? Ещё разные, с деревни – но в основном женщины. Сначала… Сначала вроде как интересно было, тётка эта про «намерение» и «осознание» вещала, что это такое; отвлечённо от реалий, но в общем интересно; а потом смотрю – начала она сбиваться, – как я и думал, Вовчик, как я и думал! Когда говорил, что папа насчёт женщин – не для них это! – стала она сбиваться на всякий бред. Типа «позитивного мышления», которое «позволяет переформатировать действительность в соответствии с матрицей, определяемой вашим разумом» и прочую фигню. Ну, я думал сначала, может это просто форма подачи такая, для занимательности, – нет, смотрю, она всё дальше и дальше в эту степь гнёт. Вроде как против устоявшегося принципа «бытие определяет сознание» она прёт. Явно так не говорит, но к этому склоняет – что, как бы, если ты позитивно мыслишь – то и происходят с тобой исключительно позитивные вещи, позитивные люди встречаются, конфликты разрешаются к взаимному удовлетворению сторон…

– Ага, как у нас с теми гопниками, что на наш кинозал наехали, да? – Вовчик в темноте комнаты засмеялся, с удовольствием вспоминая прошедшее казалось уже очень давно побоище.

– Типа того. По её следовало, что были мы с тобой, Вовчик, негативно настроены, и потому, понимаешь, натянули на себя эти неприятности… Генератор жалко!

– Ну. Ну? А люди что?

– Ну что люди – внимают. Особенно девчонки – у них с критическим мышлением плохо, внушаемые. А она излагает с таким убеждением… Потом «упражнения» стали делать.

– Что за упражнения?

– Разбились, типа, по парам. Ну и задание – своему партнёру нужно подать какую-нибудь свою идею, для него неочевидную; и сподвигнуть, чтобы он эту идею принял. Или не «идею», а действие. Ну, как она говорит, «применить намерение», использовать подсознание и так далее.

– Ну?

– Ну, мы, типа, с Зулькой в паре. Задание-то, по сути, стандартная бизнес-задача. Как папа сказал бы – найти для контрагента доводы, склоняющие его к твоей точке зрения. Ну, это я ещё в дискуссионном клубе проходил, это просто… Оказалось – не просто, я дурак, и ничего в «намерении» и не понимаю!

– Как так?

– Ну, я, чтобы хлеб лёгким не казался, решил «убедить» Зульку пойти с нами завтра опять на школу, наотламывать старой опалубки – помнишь? Работёнка тяжёлая и пыльная, для девки как бы ну совсем не привлекательная. Как подать? Нормально – надо найти для партнёра в этом привлекательные моменты…

– Угу. Как у Тома Сойера с покраской забора. Только её б Вадим всё равно не отпустил.

– Типа того. И Вадим, как фактор, тут не учитывался – нужно было просто её убедить. Ну, подумал – что для девчонки может быть интересного в этом мероприятии? Сказал, что покажу, как мы с тобой приспособились там голубей ловить…