Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 132 страниц)

БОЙНЯ В ЦЕРКВИ – 2

Посланный Хроновым на разведку парень ещё не вернулся, когда вдали вновь раздались выстрелы, и тут же во входную дверь протарабанили кулаками; затем дверь скрипнула открываясь, и в комнату, к ожидающе уставившимся на вход парням, ворвалась Аделька:

– Пацаны!.. Витька! На церковь чурки напали!

Хронов изменился в лице и схватил стоявшее в углу ружьё. Один из парней также достал из-за шкафа стоявшее там ружьё БорисАндреича, переданное им «для усиления боевой мощи дружины», и принялся прилаживать на пояс самодельный подсумок с патронами. Остальные быстро расхватали бейсбольные биты и «бейсбольноподобные» струганные палки-дубинки, с которыми и дежурили по ночам. Проснувшийся пропойца, сидя на диване, усиленно мял ладонями заплывшее лицо, стараясь придти в себя и вникнуть в ситуацию. Собственно, все ожидающе и уставились на Хронова, ожидая его решения и команды.

Снова скрипнула дверь, в комнату просунулись ещё двое парней, взбудораженных стрельбой возле церкви и подтянувшихся в «центр сбора». За ними маячила фигура бабки – хозяйки дома. Парни переводили взгляды с Хронова на тяжело дышавшую девушку и молча ждали – лезть «с ненужной инициативой» Витька их успел уже отучить.

– Бабка! Пшла вон отседа! – была первая команда Хронова, – Дверь закрыла с той стороны!

Затем он обратился к Адельке:

– Кто напал, какие «чурки»? Сколько их, чем вооружены?

Аделька сбивчиво отвечала, переводя умоляющий взгляд с одного на другого:

– … и это. Там Катька и Вовчик! Выручать надо!

– Вовчик… выручать??.. – Хронова после торопливого рассказа Адельки несколько попустило, – Выручать-выручать, ага. Щас всё бросили – и вписываться «за Вовчика», ага-ага. А где его американский дружок, а? Чего они, не вместе? А чего вас «на пригорок» понесло, чо вы туда вообще-то попёрлись, ааа??

– Витька!.. Пацаны! – чуть не расплакалась девушка, – Ну чо вы фигнёй страдаете!! Ну какая разница «зачем»?? Наши же там, деревенские! Наши! Выручать!!

– Наши-наши… – скептически кривя лицо, проговорил не торопясь Хронов, – Это кто это «наши»? Вовчик «наш»? Да фиг там! Если его там грохнут я только рад буду… – и тут же, как-то воровато метнув взгляд на стоявших в комнате парней, поправился:

– То есть не настолько он «наш», чтобы из-за него дружину поднимать! Он – сам по себе! Как и дружок его америкосовский; где он, кстати?

– Вовчик меня толкнул… крикнул – «К Вадиму беги, Вовка у Вадима!» Я и побежала. А Вовки у Вадима нету, и Вадима нету – они к Петру Иванычу ушли… Зулька туда побежала – а я к вам! Витька! Поднимай дружину, ну!!

Вновь хлопнула дверь, в комнату вошли ещё несколько парней и подростков, подтянувшихся «на шухер». Теперь «дружина» в общем и была уже в сборе.

– К Петру Иванычу, говоришь?.. Вся шайка-лейка, значит, собралась чего-то там придумывать… против нас! А Вовчик, значит, с Катькой – к попу. Зачем, ааа?? Чо вы там забыли, кто велел?? Ааа?? Чо ты ноешь?? – внезапно разъярился он, – Чо ты тут прибежала и ноешь: «Поднимай дружину, поднимай дружину!» Дура! Без тебя, идиотки, решим кого и когда поднимать!

Набившиеся в комнату парни теперь с недоумением взирали на своего разъярённого старшего, а тот, всё больше распаляясь, бушевал:

– … Как припекло, так скорей «к Витьке»?? «Помоги, Харон, спаси, Харон??» С-ка-кой-ста-ти?? Вы, бля, обособились, эти ваши «Вовки», они сами по себе!! Как и Вадим ваш, и старикан!

Он обвёл горящим взглядом свою «дружину» и подвёл итог:

– Хрен вот вам а не «выручите»! И вообще! На «Вовок» – покласть, пусть сами выпутываются, единоличники! Катька? Я её туда не посылал! Нефиг было в церковь таскаться! Мы ещё разберёмся, зачем она с Вовчиком туда попёрлась! Чурки?? А церковь – не наша территория! Это территориально, может, и не Озерье вовсе, это Оршанской епархии земля!!

Аделька всхлипнула, по щекам девушки потекли слёзы.

– … зассал, Хронов, а? Скажи просто – зассал! – отчётливо донеслось из подпола.

Толпившиеся в комнате парни только растерянно переглядывались.

Витька окончательно взбеленился; подскочил к крышке погреба и стал тыкать в неё стволом двустволки:

– Я щас шмальну сквозь пол – ты у меня погундишь там!!! Сейчас вот шмальну! Тебе в башку, понял!!

– Ты смелый, ага! – донеслось из подпола, но вроде как уже не из-под крышки, а сбоку, – Шмальнёт он!.. Иди лучше в чурок шмальни, орёл!

– И вообще!.. – добавил Витька, оглядывая своё воинство и плачущую Адельку, – Там стрельба идёт! – слышали??

И действительно, как бы в подтверждение его слов, вдали вновь послышались ружейные выстрелы. Не один, и не три – теперь это напоминало перестрелку: кто-то палил в кого-то, а тот, или те отвечали. Все прислушались. Вскоре к ружейным выстрелам добавились сухие щелчки выстрелов пистолетных. Стрельба то замирала, то начиналась вновь. Хронов поёжился:

– Ннну??.. Слышали?? Там, считай, бой идёт. Кто с кем – хер его знает! С чем бы мы туда полезли – с двумя двустволками??

– У тебя ж ещё ПээМ есть… – неуверенно заметил кто-то из парней.

– ПМ – личное оружие командира; он не для боя! А воевать нам не чем! И – не за что, и не за кого, пОняли?? С чем на стволы идти – с дубинками что ли?? Нуу??

Парни потупились, кто-то согласно покивал, кто-то преданно смотрел в лицо командиру. Бежать «на пригорок» и спасать попавших в беду Вовчика и Катьку никто не стремился. Аделька зарыдала навзрыд. В крышку люка снизу сильно ударили, сидевший взаперти парень матерно обругал Хронова, но никто не обратил на это внимания.

– В принципе… в принципе… девки-то наши все здесь, только их бригадирша «на пригорке»! А девчонки все – здесь! – начал, подстраиваясь под командира, рассуждать Сашка-художник.

– А без Катьки они посговорчивее будут! – поддержал кто-то из парней, – А то она их держит…

– Какие они нах «ваши»! – заорал из погреба Илья, – Да они срать на одном гектаре с вами не сядут, с трусливыми ублюдками!

– Гло-о-охни… – расслабляясь, уронил Хронов, – Конечно «наши». Куда они денутся?..

И набившиеся в комнату парни дружины сразу загомонили, задвигались, – действительно… кто нам эти «Вовки» и поповская паства? Не нужно сейчас бежать… бежать с дубинками туда, где стреляют. Да пошли они!..

Вскоре явившийся Лещинский подтвердил, что в церкви чурки, много; что они в кого-то стреляют… Хронов послал в дозор ещё двоих, снабдив их ружьём и наказом не подходить к пригорку близко.

* * *

– Пе… перекладину давай! Вот здесь! Держи!! Вставляй! – удачно им втроём удалось забаррикадироваться в самой церкви.

Наверное, можно было убежать. Вырваться от этого задохлика, прихватившего его за рукав, и убежать; а то и пырнуть его – благо НР всегда теперь под рукой; а что, после того как Вовчик увидел лежащего недвижно мужика – из батюшкиных верующих, он теперь мог бы и пырнуть, рука б не дрогнула, после «поляны»-то той лесной, – и убежать… но когда Отца Андрея ударили…

Получилось, собственно, всё как-то быстро, дико, и совершенно не так как, очевидно, ожидали нападающие. Получив удар в лицо, Отец Андрей вдруг не повалился на землю, и не схватился за лицо, не завыл и не заскулил; а вдруг резко и совершенно неожиданно для лбов-охранников при Старшем двумя ударами поверг наземь одного из них, того, что ударил. Повернулся к другому – и снова «серия»; и здоровенный парень согнулся, держась за живот, пропустив левый по печени.

«Старший» рванулся к нему, одной рукой хватая священника за ворот рубахи, а другой рукой нашаривая на боку кобуру – но плотненький и невысокий священник несмотря на пузцо стал вдруг ловким и вёртким, оттолкнул его руку, – а Катька молча вцепилась Старшему в руку, которой тот шарил по кобуре, – и священник, получив фору в добрых полторы секунды, «пробил двоечку» в голову главарю…

Вот тогда и раздались выстрел. Стрелял один из пришельцев, стрелял поверх голов ставших вдруг активно разбегаться людей, загоняемых в помещение склада. До этого прихожане, «общинники», как овцы без пастуха, только тихонько и обиженно блея, безропотно позволяли загонять себя в каменную мышеловку, не помышляя даже о пассивном сопротивлении, – но двери ещё были не заперты, и не все ещё были загнаны в бывший склад, когда вот так вот их пастырь вдруг резко дал отпор нападавшим.

И «паства» рванулась на свободу. Сначала один мужчина оттолкнул стоявшего у входа азиата, и побежал в сторону; потом с криком женщина вцепилась в другого, толкавшего её к двери, – и тут же из прохода, толкая друг друга, ломанулись уже было согнанные в помещение. У входа получилась свалка, и выстрел поверх голов только усугубил панику. Уже ничего не соображая, люди, расталкивая старавшихся их остановить пришельцев, стали разбегаться. Поднялся крик. Другой абрек, тоже с ружьём, поспешил туда, и он явно стал бы стрелять на поражение – но его сбили с ног и даже попытались отнять ружьё.

Но силы были неравны: южан-пришельцев было и больше, и они были в основном моложе и сильнее. В ход пошли ножи и дубинки. Гвалт стал вообще оглушительным; крики, стоны, плач, ругательства на нескольких языках были слышны повсюду, и повсюду вспыхнули беспорядочные схватки с пришельцами. Впрочем, было ясно, что это не надолго и пришельцы одолеют: прихожане мечтали лишь об одном – вырваться из окружения нерусских, сбежать от церкви, которую заполонили «чурки»; пришельцы же были все поголовно вооружены как минимум ножами, и после начавшегося активного сопротивления пустили их в ход. Началась резня.

В поднявшейся суматохе и неразберихе Вовчик, вместо того чтобы как собирался изначально сбежать в деревню, к Вовке и автомату, вдруг неожиданно для себя оказался около священника и девчонок; он перехватил руку парня, готовящегося ударить Катьку, и, вывернув её в сторону, свалил его… Оттолкнул другого, выдернул буквально Адельку за руку из свалки, что-то (он не помнил что) кричал ей – и она побежала в сторону…

Произошедшую потом схватку Вовчик, как ни пытался, вспомнить не мог – отрывками только всплывали фрагменты: перекошенная злостью небритая физиономия парня в синей спецовке, перетянутой офицерским ремнём с явной претензией на «милитари-стайл»; текущая у него по подбородку пузырящаяся как пена для бритья слюна; свой нож в руке, и выписываемые им опасные «пируэты» – потому что у парня-то тоже в руке вдруг оказался немалой величины жабокол… Но тело вдруг стало лёгким и быстрым, а в голове образовалась звенящая пустота: он ничего не помнил и ни о чём не думал, но всё видел и во всём успевал – во всяком случае вполне здоровый парняга с ножом был, вернее, казался Вовчику вполне себе неуклюжим; и Вовчик весьма грамотно «цапнул» его клинком НР по держащей нож кисти руки, а потом и по локтю, и по плечу; а тот, в общем, ничего так и не смог поделать, только разевал безобразно пенящийся рот, выплёвывая почему-то русские ругательства, и довольно-таки неумело, хотя и сильно, махал своим клинком, так что веером летели капли крови с порезанной в нескольких местах ему Вовчиком руки…

Но это был вовсе не «ножевой бой по правилам», как Вовчик смотрел в роликах на ю-тубе, и как старался повторять в одиночку, нет, – кто-то налетел сбоку, сбили с ног, закричали; отталкивая навалившихся он пару раз ткнул клинком во что-то мягкое и упругое; вьюном вывернулся из кучи-малы, выпустив из руки нож, встал на четвереньки, получил пинок по рёбрам, но вскочил… Старший пришельцев, в прежде чистеньком щегольском, а теперь растрёпанном, с выбившимся из-под ремня кителем, камуфляже, пытался поднять с взрытой каблуками пыльной земли выбитый из рук пистолет, но в него с одной стороны вцепилась Катька, с другой – какая-то истошно воющая бабка со сбившимся на плечи с седой растрёпанной головы синим платочком, и у него ничего не получалось. Отец Андрей, весь растерзанный, с текущей обильно из носа кровью, с полуоторванным рукавом рубахи, дрался аж с двумя парнями. Адельки уже не было видно.

Снова схватили за руку и за шею – а ножа уже не было: выронил, когда поднимался. Оттолкнул, одного, другого; вывернулся вьюном из рук третьего – а в голове только мысль: главное снова не упасть, упадёшь – навалятся, задавят, истыкают ножами, убьют!

Да, потом они каким-то образом умудрились прорваться к церкви, к входу. Прежде обычно запертый в дневное, хозяйственное время на несерьёзный в общем-то блестящий навесной замочек храм был сейчас настежь открыт; были открыты и лёгкие деревянные филёнчатые двери, ведущие в небольшое помещение, своего рода коридорчик, откуда сбоку винтовая лестница вела на небольшую колокольню, возвышавшуюся над входом в храм – Вовчик, не сведущий в религии, и уж точно несведущий в устройстве церкви знал, что площадка под открытым небом перед входом называлась паперть, а вот этот проход с колокольней перед собственно входом в храм как называется он не знал, и потому по городской-то привычке про себя называл его «предбанником» – он был открыт; открыты настежь были и тяжёлые, старые ещё железные двери в собственно церковь.

Удрать вообще с «пригорка» не получалось; нападавших было слишком много, они были повсюду и уже однозначно перестали церемониться с местными – в руках бывших гастарбайтеров сверкали ножи, а пять-семь стонущих или уже недвижимых тел на площадке около хозпостроек показывали серьёзность их намерений. Выбора уже не было, и они – окровавленный священник, Катька и Вовчик, а также шестеро батюшкиных прихожан, все растрёпанные и ревущие тётки и бабки, – устремились в спасительную, как казалось, темноту и прохладу церкви.

К счастью, с внутренней стороны ворот – по другому тяжёлые двустворчатые кованые высокие створки, покрытые кое где облупившейся голубой краской с проступившими пятнами ржавчины язык не поворачивался назвать, – были два кованых же крюка, видимо специально и приспособленных чтобы запирать их изнутри на балку-засов. Зачем?.. Кому и зачем нужно было предусмотреть возможность запираться внутри церкви? Теперь это уже не узнать, кости строителей церкви давно истлели в земле, а крюки – вот они, остались! И толстая обрезная доска из стоящей в углу вкусно пахнущей строганной древесиной стопки пиломатериалов – внутри церкви, как и везде, параллельно шёл вялотекущий ремонт, – как нельзя лучше легла в проушины крюков. Спасены! Да здравствует мудрость и непростая история предков, предусмотревших возможность запереться даже и в церкви как в замке!

Привалившись спиной к импровизированному засову, Вовчик облегчённо выдохнул. Хоть на время, хоть в осаде – в железные створки дверей-ворот снаружи тут же ударили, толкнули, заругались не по-нашему, – но спасены. Есть время передохнуть и осмотреться. Не прострелят?? Неее, вон какие тяжёлые и толстые створки. Но – время, да. Саднили ободранные костяшки кулака, кровоточил порез на тыльной стороне кисти, болел бок, куда пнули… Если б он не встал тогда!.. У… удачно получилось! Чуть не прирезали, а, Кать?.. Та молча кивнула.

Ей тоже досталось: припухлость под глазом, явный будущий синяк и кровоточащая ссадина на губе явно показывали что в схватке она была не наблюдателем. Привалилась спиной же рядом с Вовчиком, к засову. Пошарила в кармане, достала платок, протянула, кивнув на порез. Темно тут, у двери – а увидела.

Оханье и завывания тёток, тут же ставших расползаться, крестясь, по храму, вернее по передней его части, по атриуму, где стояли покрытый платком прилавок, на котором стояла коробочка со свечами; стоял высокий столик, на котором, Вовчик это знал, лежали четвертушки бумаги и ручки, где бабки писали записочки за здравие и за упокой; стоял одноногий столик с распятием и дырочками для свечей, сейчас пустой, были ещё какие-то специфические столики, табуреточки и подставки; их стенания раздражали и отвлекали и без того скачущие мысли – ну, заперлись… надолго ли?.. Отец Андрей сразу прошёл в глубину храма; оттуда временами слышался его успокаивающий басовитый, поставленный голос.

Вот, опять стали чем-то лупить в двери, а за стенами грохнули ружейные выстрелы – в кого это?.. Ага, перестали лупить – дошло, что тут без тарана никак! Успела ли убежать Аделька? Сообразит хоть не в «общагу» свою бежать, и не в «дружину», а к Вовке? Да, Вовка же у Вадима! А с Вадимовым – это уже два калашниковых! А, да, я ж вроде ей и крикнул, чтобы к Вадиму – Вовка у него. Или нет?.. Вроде бы сказал! Да они и сами выстрелы услышат и сообразят! – он, сразу ободрившись, подмигнул Катерине:

– Ничего, отбились… на пока. Ничего. Сейчас наши подоспеют – и поквитаемся с этими… с еретиками.

Катька взглянула на него испуганно и недоверчиво. С разбитой губы по подбородку потянулась тягучая капля крови. Высокая грудь под текстильным тонким свитерком толчками поднималась в такт тяжёлому, уже успокаивающемуся дыханию.

Вовчик протянул ей обратно её платок, которым промокнул себе кровь на порезе руки, стал доставать из набедренного кармана перевязочный пакет, и вновь непроизвольно отметил про себя, какая Катька красивая: в полумраке возле двери, в тени не было видно ни грубого шрама возле левого глаза и по щеке, со следами Вовчиковых же стежков, когда он шил ей лицо после свалки с бандитами; ни припухавшего левого же глаза; а подбитая кровоточащая губа её совсем не портила. Видно было только точёный носик, гладкую щёку, длинные подрагивающие ресницы, и припухшую, как у обиженного ребёнка, тем не менее аккуратную такую губу… Губы. Губы, да. Появилось непреодолимое желание взять её за плечи, притянуть к себе, обнять за шею, прижаться губами к губам. Наверно, прохладные у неё губы, и упругие, а? Куснуть бы даже! Вовчик почувствовал, как внутри поднимается что-то первобытное… поймать дикарку, затащить в пещеру… чем тут не пещера? А там, снаружи – да хоть что; хоть саблезубые тигры стаями, хоть эти – гастеры, стаями же!.. Какая, а?..

Катька, видимо, что-то почувствовала – отодвинулась. Снова испуганно взглянула на него. Вовчик прерывисто вздохнул и постарался улыбнуться. Ничо так накатило на меня, ага. Читал, читал – после стресса, когда жизнь на волоске, либидо сильно повышается, ага. Секс – лучшее средство после стресса, да. Сильно повышается либидо, да, не врут. Аж… Опять вздохнул, искоса глянул на девушку. Отвернулась. Кстати, что это в дверь больше не ломятся? Во дворе – слышно – до сих пор кто-то орёт и плачет, разноголосица женских голосов, – и рокочущий, распоряжающийся голос главаря, не по нашему. Что они? Прислушался – ругается. Теперь по-русски, что характерно. Оно и понятно – там кого только у них нету, а русский – «язык межнационального общения», хе. Ругает своих, что действовали не согласованно, что упустили нас в церковь, что несколько человек смогли удрать – в лес и в деревню. Хорошо бы Аделька успела. Ничего-ничего, сейчас наши подоспеют – Вовка да Вадим это уже два калаша и ружьё, да дружина – у них два ружья охотничьих, да двустволка Петра Иваныча… а эти двери они фиг сломают – тут надёжно… предки ещё строили, вон петли какие! Пинком не распахнёшь, ни закроешь.

Вовчик опять ободряюще улыбнулся Катьке. Ну и пусть не смотрит на меня. Чего она меня шугается? Я же… нормально к ней. Не, она классная. А фигура какая! И боевая, ага. Что ей девки не объяснят, что шрам её не портит нисколько?..

Во дворе звякнули несколько раз железом в набатный кусок железяки – что там у батюшки, рессора кажется висит? Недолго – опять во дворе завопили не по-нашему мужские голоса, щёлкнул выстрел, кто-то запричитал – из женщин. А из глубины церкви, там, где стеной возвышался иконостас, порядком старый и только слегка восстановленный, в котором свежими заплатками среди почерневших ликов древних святителей выделялись новые иконы, раздались голоса: голос Отца Андрея, что-то возмущённый, на грани крика; голоса нескольких тёток-бабок – и несколько голосов совсем чужих, мужских.

Вовчика как дёрнуло, он дрогнул – откуда здесь мужчины?? Он рванулся туда, к алтарю – там группой стояли священник и тётки, а из Царских врат, на амвон, полукруглое возвышение перед иконостасом, откуда Отец Андрей во время службы и читал свои проповеди, куда и обычным-то прихожанам вход был строго воспрещён, а только священнику, показались трое, нет четверо чужих мужчин.

В церкви, в центральном зале за счёт высоких и узких окон было довольно светло, и их было хорошо видно. Видимо, они прятались в алтаре за иконостасом, а теперь, увидев что в церкви только женщины и старик – а Отца Андрея за всклокоченную теперь шевелюру и седую растрёпанную бороду вполне можно было принять за старика, – вышли оттуда и теперь что-то «предъявляли»…

В руках двоих из них были ножи, а один прижимал к груди тускло блестевшие чаши и богато украшенные коробочки с крестами на крышке – Вовчик не знал как они называются, помнил лишь, что они стояли на отдельном специальном столике в алтаре, в том месте, куда нельзя было заходить. Как их? Дарохранительница, что ли. Подсвечник какой-то… Чаша. Ещё чаша. Ложка на длинной ручке… Во, бля. Мародёры. Идиоты, это же всё дешевка, даже не позолота, а так – начищено…

Мародёры что-то говорили торопливо и убедительно, держались они…собственно, держались они именно как мародёры, то есть трусливо-нагло. Наверное, и даже наверняка они не участвовали в свалке на улице, а сразу полезли в храм, и теперь, застигнутые «на горячем», трусливо-нахально что-то «предъявляли». Кажется, они хотели пройти мимо священника, которого они наверняка приняли за просто оборванного избитого старика, к входным дверям; и ещё требовали чтобы и старик, и женщины шли туда же.

Но священник их не слушал – он был поражён; казалось, поражён даже больше, чем то, что «на пригорок» вторглись чужие, разбили ему нос и чуть не зарезали; поражён тем, что наглые чужаки появились из алтаря, из-за Царских Врат, куда и прихожанам-то вход был заказан; и ещё тащили священные вещи, то, что называлось «реликвии», явно собираясь ограбить храм… Вот почему и двери были распахнуты, и замка не было; – влезли сюда пока на дворе сумятица случилась – и шарились. Священник на секунды аж онемел от возмущения и гнева – видимо он внутренне мог понять и вторжение на «его территорию», и даже убийства, но такое простое, незамутнённо-невинное осквернение храма ввело его в ступор – уж очень неожиданно они появились из алтаря… думали-то что всё – заперлись от чурок, в относительной безопасности теперь… а они – вот они.

Но замешательство длилось лишь секунды – возмущённо и повелительно возвысив голос:

– Земляки! Не опускайтесь до кражи в храме, не совершайте богохульства, не уподобляйтесь поганым псам!..

И он ухватил одного за руку, – зазвенели, сыпясь на пол, предметы утвари, – рванул на себя, – тот вырвался, толкнул священника, ударил… Завизжали бабки и тётки, две из них тоже кинулись на пришельцев, а другие, не рискуя связываться, только шарахнулись в стороны, организовав такое «звуковое сопровождение», что зазвенело в ушах.

– «Зашли с тыла, получается!» – мелькнуло в голове у Вовчика, – «Твою дивизию!.. Срочно ликвидировать прорыв!!» – почему-то в голову полезли какие-то военизированно-стратегические мысли; и он, бросив Катьке «– Держи засов, следи!» на мгновение заметался, ища какое-нибудь оружие, – но нож, так хорошо послуживший в схватке, был потерян; и он, недолго думая, схватил ещё одну доску из стопки в углу около двери, такую же что они и использовали как засов; схватил её наперевес – и бросился на подмогу.

Не на того напали. Священник повалил одного, и отчётливо своротил челюсть другому – но и сам тут же получил ножами по груди и плечу, отскочил, обливаясь кровью – тут и подоспел Вовчик. С разбегу, как тараном, он торцом доски уработал в грудь гаду с ножом, – и тот аж отлетел назад, упав на спину. Другой завопил, стараясь ухватить доску, и ему это даже удалось, но Вовчик, отпрянув назад, вырвал доску из его рук, и, крутанув, огрел его во голове и плечу, хорошо так, внушительно, сбив его этим ударом с ног.

Но сбоку кинулись двое поднявшихся уже с пола; стало опасно тесно, доска уже не давала преимущества; в голове мелькнула совершенно неуместная мысль, что вот, надо было бы и «фехтованию с оглоблей» время дома уделять, не только с ножом, в деревне-то это поважнее будет, – как его сбили с ног, вернее, он от толчка сам, столкнувшись боком со стоявшим неуместно на его взгляд посреди церкви напротив алтаря столом-тумбочкой, что Катька называла «амвоном», перевернул и этот амвон, и сам кувыркнулся через него.

«– Нельзя падать!!» – метнулась в голове паническая, надо признаться, мысль, – но было поздно: он уже летел на пол, чувствительно приложившись плечом и боком о перевёрнувшуюся тумбочку. Об амвон, будь он неладен. Упав, он тут же вертанулся, стремясь откатиться в сторону, – и это удалось ему, и он даже успел почти что вскочить, пока два южанина огибали, матерясь, перевёрнутый амвон, да ещё один из них запутался ногами в свалившийся на пол с него покров.

Мыслей не было; как тогда, в драке с гопниками в Мувске, в их с Вовкой кинозале – сплошные «боевые инстинкты», – он мигом инстинктивно же и сообразил, что никакой, чёрт побери, рукопашной тут не получится, поскольку у него-то оружия уже нет, даже доски; а у этих, двоих что совсем рядом – по ножу; зарежут как поросёнка; и хотя они были, пожалуй что и пощуплее его, да только их двое, и у каждого по ножу… нахер такой расклад; это же не кино, и он не Стивен Сигал, какие к чёрту шансы против двоих с ножами у безоружного; вот чёрт, сейчас бы газовый баллончик, почему нет у него сейчас газового баллончика, ведь был же ещё где-то один?? – нет, попёрся с ножом, понадеялся на нож, а вот нет теперь ножа… как нет?? – а мультитул?!

Да, он же теперь всегда в деревне таскал с собой «мультик», прочного и довольно надёжного китайца, зацепив его зажимом за пояс; и так уже привык к нему, и настолько уже воспринимал его чисто как инструмент, а не как нож, что и забыл… есть ведь, вот он!! Не выпал, не потерялся, когда сбили с ног там, возле церкви, и сейчас не выпал, ура!!

Он метнулся в сторону, давая себе фору увеличением расстояния до нападавших, и использовал её на то, чтобы успеть выхватить из-за пояса мультитул; и успел, и не глядя, одним движением выщелкнул из него лезвие; ах ты ж, неудобно с перевязанной-то рукой, но получилось, – не бог весть что, девять сантиметров не самой лучшей, правда хорошо заточенной стали; это тебе не Лазерман Чардж с его S30V, но в этой хреновой ситуации будешь рад и такому; да что там, – шилу, спице будешь рад; хоть что-то в руке, особенно когда что-то хоть немного умеешь; хреново с голыми руками да на ножи, я ведь не Стивен Сигал, нет, почему я, чёрт побери, не Стивен Сигал, у того в кино так легко и быстро получалось, надо было ходить на айкидо, звали же, или вот как Вовка на дзюдо, он бы этих двоих рАзом…

Просто удивительно какие отвлечённые и дурацкие мысли вдруг ломанулись в голову на смену звенящей пустоте, когда чётко стали видны эти два субъекта, которые – вот они, Вовчиковы, – а Отец Андрей, что-то надрывно крича, бъётся с остальными, и там же, визжа, суетятся прихожанки – а одна вот уже лежит на боку; а от этих двоих никуда не деться, и ножи у них, чёрт, здоровые блестящие ножи, заведомо подлиннее чем у него на мультике; и рожи такие хищные… чёрт, почему я не Стивен Сигал и не Брюс Ли, или хотя бы тот «Леший с поляны», я бы с ними справился, а лучше бы вообще быть мне подальше отсюда, там, где Вовка, где деревня, где много людей, где автомат… а тут всё одно двери заперты, и не убежишь, и некуда бежать; и придётся сейчас – хочешь-нехочешь… ааа, гады!!!

Вся эта каша взболталась у Вовчика в голове как миксером, но инстинкты делали своё дело – он, удачно вскочив, ловко метнулся в сторону, стараясь чтобы между им и нападавшими был уроненный амвон, и чтобы против него был один, по-очереди, а не оба сразу – и удалось; и пока они оббегали тумбочку, рывком приблизился к одному, пугнул выпадом ножика в лицо… хорошо так получилось, не умеет драться, совсем не умеет! я сам не умею, но уж он так панически руки к лицу защищаясь, бросил… удачно! получи, падла!!

И Вовчик, что было силы, пробил ему «с ноги», целясь в пах. Только не попал в пах; а попал в верх бедра возле живота, но всё равно удачно – тот как на стенку налетел, хрюкнул, и согнулся, нож звякнул под ноги – есть один!!

Но второй оказался опасно-рядом, махнул ножом, не успел отдёрнуться – и руку обожгло возле локтя. Ах-ты-ж-боже-ж-мой, на-до бы-ло на айкидо ходить, а не выдрачиваться с ножиком перед зеркалом, больно как!..

Раз, раз, ррраз!! Замахал ножом; падла, этот резкий; шустрый, сволочь; надо его быстрее уделать, пока тот, второй не очухался; или пока те, что со стариканом дерутся, не перекинулись сюда… неудобно мультиком, чччорт, короткий, неудобный, в руке мокро – пот? кровь? сраная мора и то была бы удобней, – но всё равно – нож! – вот и чурка, хоть и шустрый, а близко не лезет; точно, ждёт, падла, пока его подельник перестанет скулить и загибаться, вместе-то они меня быстро одолеют, не потяну я против двоих, надо было приёмы с Вовкой учить когда предлагал, ах, вернуть бы это время… да хрен ты угадал, опять промазал, а надо быстрее… против двоих не потяну, бля, как руку печёт, интересно, глубоко прорезал? не, не интересно, надо его уработать, скорее, скорее надо!!

И Вовчик, стиснув зубы, и издав какое-то боевое мычание, ринулся на сближение. И хоть и невысокий, ростом с Вовчика, но крепкий парень, – или мужик, понять было трудно, – тоже ринулся навстречу – рраз! Рраз! Оба получили обоюдные уколы в грудь и в плечо, и оба под адреналином не обратили на них внимания; Вовчик, чувствуя как ставшая совсем мокрой в руке стальная кучка мультика выскальзывает из ладони, и на самом деле выпустил её из руки и вцепился в парня, – одной рукой в руку с ножом, другой в горло, – и оба повалились на пол. Только бы не отпустить его руку с ножом, только не отпустить!..

Чурка оказался намного сильнее; а может просто Вовчик устал – свалка на улице и стресс после неё сделали своё дело, а подонок был вполне свеж. Они катались по полу, натыкаясь то на лежащую на боку тумбочку – амвон, то на стоящую у стены скамейку, и Вовчик, как тогда на поляне, мёртвой хваткой, теперь уже двумя руками держал руку чурки с ножом – и лезвие поблёскивало совсем рядом с лицом, то приближаясь, то удаляясь с этими перекатами-кульбитами; а парень, не имея возможности продавить ножом отчаянное сопротивление Вовчика, стал второй рукой, оказавшись сверху, бить его в лицо…

* * *

Владимир вихрем ворвался во двор. Инесса, и Альбертик стояли около забора, с испуганным видом прислушиваясь к усиливающейся возле церкви стрельбе. Его они только проводили настороженными взглядами.