Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Мне… жаль, что меня не было с вами. Что я не могла о вас позаботиться. Как ваше плечо? Еще болит?

– Нет, тянет иногда. Отцу передай спасибо.

– Передам. Он сказал, что очень вас ценит.

– Я знаю. Я тоже его ценю.

– Скажите, вы сердитесь на меня? Ведь сердитесь…

Волчок вздохнул и погладил ее по спине. Птицы затихли, туман вдруг обернулся мелкой моросью – показалось, что это тени мертвецов касаются лица холодными легкими пальцами.

– Маленькая… Я не могу на тебя сердиться. Ты самая прекрасная девочка на свете.

Сказочная царевна… Что он себе вообразил? Холодные тени водили вокруг них хоровод, с шорохом касаясь плеч, рук, лиц – эти прикосновения оставляли на лице влажные капли. И казалось очень важным не разжать объятий – и Волчок накрыл Спаску плащом, прижав к себе еще тесней. Теперь он телом чувствовал, как часто бьется ее сердце – в такт его собственному, грохотавшему в ушах. И не от страха вовсе.

– Я хочу, чтобы это никогда не кончалось, – прошептала она. – Потому что это так хорошо, что не должно кончаться…

Голос за спиной прозвучал неожиданно громко:

– Кроха, года через три я расскажу тебе, чем это обычно кончается.

Волчок повернулся к дверному проему еще до того, как сообразил, что это Змай. Только Спаску не выпустил из рук, и теперь она стояла рядом, а Волчок обнимал ее за плечо. Змай же тяжело дышал – бежал, наверное, – и вытирал пот со лба.

– Волче, поцелуй ее, наконец, и мы пойдем. Нам пора. И тебе тоже – там тебя ищут. Того и гляди найдут.

Волчок усмехнулся и кивнул. Предложение Змая поцеловать его дочь слишком напоминало расхожую среди гвардейцев байку о безупречном любовнике, и если бы речь шла не о Спаске, Волчок бы ему подыграл. Но он лишь выпустил ее из объятий и легко подтолкнул к отцу.

Змай взял ее за руку и проворчал беззлобно ей в ухо:

– И после этого ты будешь говорить, какой я злой и жестокий? И какой жребий я кому уготовил?

Он очень быстро вывел Спаску из развалин, но не спустился в лог, а тут же шагнул в сторону, прижавшись к стене, – и вовремя. Потому что в оконном проеме мелькнул синий гвардейский плащ. Волчок не услышал шагов – ощутил чужое присутствие за спиной и вспомнил, как долго раздумывал когда-то над словами Муравуша о том, что взгляд надо почувствовать за секунду до того, как он упрется тебе в спину. Теперь он умел это делать – не потому что учился. Потому что привык к непреходящей опасности со всех сторон. И неслышно повернулся лицом к лагерю.

Это был Градко, он тоже заметил Волчка – махнул рукой и повернул к развалинам.

– Волче, я за тобой. – Он прыжком перемахнул через окно – под его сапогами хрустнули кости. – Мне показалось, я слышал чей-то голос…

– Мой. Тут есть с кем поговорить, – усмехнулся Волчок и показал на рассыпанные по полу останки. – А вообще – жутко здесь. Кажется, что они на меня смотрят.

– Пошли, я тебя давно ищу. Не думал, что ты сюда пойдешь, – мне тут тоже не нравится.

– Что-то случилось? – спросил Волчок.

– Нет, туман на болоте. Знатуш хотел отправить нас к Черной крепости по темноте, а сейчас решил, что туман еще лучше. И тебя велел взять, чтобы ты чудотворам глаза не мозолил.

– А зачем к Черной крепости?

– Надо поглядеть, что там ночью делал Чернокнижник. Знатуш подозревает, он что-то задумал, и хочет узнать, что именно.

Градко с такой же легкостью перепрыгнул через бывший подоконник обратно в лес, и Волчок последовал за ним. Если Спаска пришла со стороны лога – значит, она была в Черной крепости. И сейчас Змай поведет ее туда же. А впрочем… Волчок не был в этом уверен, но чуял: на болоте встреча гвардейцев со Змаем опасна только для гвардейцев. Как сказала Спаска? Его защищает сила Змея – того Змея, что убил Айду Очена.

19 мая 427 года от н.э.с. Вечер

Доктор Сватан истратил весь запас успокоительных, сердечных и снотворных капель. И если Ясна в конце концов уснула, то Йера не мог уйти из библиотеки, не мог отложить решения на потом. Капли туманили голову, но не валили с ног. Ему грезилась кобра с раздутым капюшоном то на круглом журнальном столике, то в темных углах библиотеки, то за стеклом на террасе. Ему мерещился стук в стеклянную дверь и шепот: «Папа, впусти меня, это я!» Перед глазами медленно текла жизнь мальчика – с самого рождения до нынешнего дня. От крошечного пищащего свертка до дерзкого подростка.

Никогда еще Йера не делал более мучительного выбора.

Он всегда был честен. Честность была не только его лицом, но и сущностью. Да, он мог бы подать в отставку, сложить с себя полномочия и председателя комиссии, и депутата, и даже судьи. Но это не решало вопрос: он бы все равно стал лжецом. Он один знает, что Откровение Танграуса не сказка. Он один способен остановить катастрофу. Но если он не станет лжецом, то станет предателем: он предаст мальчика, который всю жизнь называл его отцом. Мальчика, которого некому больше защитить. Кроме разве что кобры с раздутым капюшоном.

Йера не умел искать компромиссов. Мальчик пришел в этот мир, чтобы уничтожить то, что Йера любил. На другой чаше весов – миллионы человеческих жизней. Поверил ли он в то, что мальчик способен разрушить весь мир? Даже если вероятность ничтожно мала – Йера обязан в нее верить. Потому что миллионы жизней сейчас – в его руках. И если он не предаст того, кого зовет сыном, он предаст всех остальных, которые тоже верят в него, в его честность, в его справедливость, в его ум.

Чудотворы не хотят огласки. У них свои планы. Но входит ли в их планы спасение миллионов жизней? Чудотворы хотят сохранить то, что имеют. Йера не обольщался – политика научила его видеть чужие интересы за завесой красивых слов. Какой ценой они готовы остаться у власти? Сколько жертв они готовы принести?

Но чтобы садиться за стол переговоров с чудотворами, надо предать огласке главное: Враг существует. Заставить чудотворов раскрыть карты можно только так. А с другой стороны – толпа, безмозглая и трусливая. Нет, если вести диалог на официальном уровне, огласки не избежать. Обязательно найдется кто-нибудь, готовый продать прессе жареные факты. Обязательно кто-нибудь будет стоять за занавеской, прикладывать ухо к стене и строчить в блокнотик то, что принесет газетчикам баснословные прибыли – за один день. И тогда только кровавая жертва остановит толпу. А если переговоры не увенчаются успехом? Если интересы чудотворов не пересекаются с интересами миллионов? Сохранить власть путем крушения мира? Но над кем тогда они будут властвовать?

Йера никогда не полагался на интуицию. Он не понимал, что это такое, и не верил тем, кто принимал решения по наитию. Но в этот раз что-то шептало ему изнутри: чудотворам доверять нельзя. Они недаром лгут и изворачиваются, они скрывают что-то очень важное. Важное и опасное.

А смогут ли они устоять? Не переоценивают ли свои силы? Готовы ли к компромиссам? Ведь не только злой умысел, но и ошибка может привести мир к гибели.

Рано утром Йера выехал в Славлену, хотя доктор настоятельно советовал оставаться в постели. А Йера не хотел встретиться с Ясной. Он боялся. Боялся посмотреть ей в глаза и принять решение под влиянием ее взгляда.

Славлена встретила его криками газетчиков: чудотворы сделали ход первыми, Йера понял это еще до того, как остановил авто и купил газету.

Сенсационные сведения передавали чудотворы в комиссию Государственной думы: раскрытый заговор мрачунов. Именно они вызвали чудовище из Исподнего мира. Они вырастили существо, сына росомахи, – чтобы выдать его за Врага. Их цель – паника в Славлене и за ее пределами, дискредитация чудотворов, энергетический кризис и переворот. В газете полностью приводился текст манифеста, разработанного заговорщиками. «И когда чудотворы будут обезглавлены, когда у них не останется сил зажигать солнечные камни, когда призраки будут свободно расхаживать по улицам Славлены – тогда толпа призовет нас. Потому что только мы можем управлять призраками. По взмаху наших рук они приходят в этот мир и покидают его».

Подвал первой полосы занимали фотографии разыскиваемых в окрестностях Славлены мрачунов. И первым стоял «сказочник» – самый опасный мрачун, приближение к которому грозило смертью. Вслед за ним шел некто Цапа Дымлен, и Йера узнал эконома профессора Важана. Остальные имена ему ни о чем не говорили. На второй полосе размещался длинный список арестованных мрачунов. На последней – история Мирны Гнесенки, матери так называемого «Врага», с большим портретом посередине. Только ничего общего этот портрет не имел с той фотографией, которая была приклеена на картонную карточку, так неосторожно потерянную вчера Йерой.

На ступенях здания Думы брызгал слюной один из лидеров партии консерваторов – вокруг него толпилась пресса.

– Это грязная провокация! – кричал он на всю площадь. – Это очередная попытка социал-демократов решить свои проблемы за счет наших избирателей! Это повод для повышения цен на энергию магнитных камней – давняя мечта и чудотворов, и социал-демократов! Свободное предпринимательство зажмут тисками закона и денежной эмиссии, чтобы не допустить инфляции, и разорят сотни предприятий по всей стране, лишая народ рабочих мест! Только они ничего не добьются! Очередной виток охоты на ведьм не пройдет! На этот раз чудотворам придется представить веские доказательства так называемого «заговора»! И мы настаиваем на открытых судебных процессах, которые будет освещать свободная пресса! Наша партия уже готовит законопроект по отмене смертной казни для мрачунов – мы цивилизованное общество, а не сборище дикарей! Не раз и не два нам удавалось доказать, что под прикрытием охоты на ведьм социал-демократы расправлялись с неугодными им руководителями финансовых и предпринимательских структур, лидерами «правых»! Мы живем в демократическом государстве, и прадедовские методы решения политических разногласий не пройдут!

Несколько журналистов успели окружить авто до того, как Йера открыл дверцу.

– Господин Йелен, возможно ли, что раскрытый заговор – это провокация?

– Скажите, комиссия будет рассматривать это заявление чудотворов или продолжит независимое расследование?

– Правда ли, что комиссия пришла к аналогичному заключению еще несколько дней назад?

– Как социал-демократы относятся к предложению отменить смертную казнь для мрачунов?

Йера был не готов говорить, но на этот раз не мог так просто отмахнуться от прессы.

– У меня всего одна минута. Сегодня же документы, предоставленные в комиссию чудотворами, будут проверены самым тщательным образом. Расследование чудотворов не отменяет независимого расследования комиссии, но обнародовать результаты нашего расследования мы пока не готовы – оно не завершено. Отмену смертной казни мрачунов наша партия не поддерживает, но наши ряды всегда колебались, ведь это не столько политический вопрос, сколько этический.

– Как вы сами относитесь к смертной казни?

– Как человек, знакомый с судебной практикой, могу сказать: суды и без решения Думы все реже осуждают мрачунов на смерть, но полной отмены смертной казни я не допускаю. Это повлечет за собой непредсказуемые последствия. Однако я сторонник открытых судебных заседаний и освещения их прессой. Прошу простить, у меня больше нет времени.

– Последний вопрос, господин Йелен! Правда ли, что чудотворы больше не могут удерживать свод?

От задавшего этот вопрос журналиста шарахнулись все разом, установилась странная тишина. Йера с удивлением взглянул на молоденького репортера: в глаза бросились постриженные длинным каре волосы, модные в среде славленской творческой молодежи, в подражание картине «Портрет умирающего юноши». Йера считал молодых людей этого круга пустыми самовлюбленными бездельниками. Парень был одет в потертый костюм, из которого немного вырос, у него было широкое лицо с расплывчатыми, будто смазанными чертами и усталые печальные глаза, тоже модные в том кругу, которому он, по всей видимости, принадлежал. И тем не менее Йера почему-то запомнил его, почему-то отметил. Не из-за глупого вопроса, конечно.

– Я думаю, ответ на этот провокационный вопрос очевиден. – Он добродушно и снисходительно улыбнулся. – Это неправда. А вот распространение подобных слухов, не имеющих под собой никаких оснований, крайне опасно и играет на руку тем, кто хочет посеять в Славлене панику.

День прошел суетно и бесполезно, но сутолока вокруг заявления чудотворов как нельзя лучше позволяла отодвинуть принятие решения. А около восьми вечера, когда в коридорах стало тихо, а Йера собирался домой, неожиданно пришла телеграмма. Она была послана открытым текстом по официальному каналу, зарегистрирована телеграфистами, делопроизводителями и секретарем – отмахнуться от нее, оставить в тайне ее содержание после этого было бы невозможно. Телеграмму послал профессор Важан.

На Речинских взгорьях, в полутора лигах от плавильни завода «Горен и Горен», возле железнодорожной ветки, ведущей к станции «Речина», обнаружено человекоподобное существо, которое, возможно, было выращено мрачунами в чреве росомахи. В телеграмме указывались точные координаты местонахождения существа. В заключение говорилось, что копия сообщения отправлена в Тайничную башню на имя ее Приора.

Йера растерянно смотрел то на телеграмму, то на секретаря. Что это? Ответ мрачунов на провокацию чудотворов? Или чудотворы сами могут послать телеграмму из особняка ненавистного им профессора? Проигнорировать сообщения Йера не мог: журналисты окажутся в указанном местечке раньше представителей думской комиссии – не может быть, чтобы среди служащих Государственной думы не нашлось ни одного их агента.

Конечно, прибыть на место раньше, чем туда явятся чудотворы, Йера не рассчитывал – чиновничий аппарат Думы слишком медлителен, неповоротлив. А от Тайничной башни до Речинских взгорий дорога в два раза короче, чем от Славлены. Йера вздохнул и снова посмотрел на секретаря, не отрывавшего от него любопытных глаз.

– Вызовите моего заместителя и уполномоченного по связям с общественностью. Если они уже дома, пошлите за ними авто. Отправьте телеграмму на вокзал, пусть подготовят магнитовоз с двумя вагонами, время отправления ориентировочно… скажем, через час. Свяжитесь с полицией, пусть подготовят бригаду, которая поедет с нами. Да, и пусть будет несколько доверенных журналистов и пресс-секретарь…

Чудотворы не опередили думскую комиссию, и это удивило Йеру: он увидел их магнитовоз далеко позади, на повороте, когда проехали Светлую Рощу. Почему? Может быть, в Тайничную башню Важан отправил телеграмму позже? Если этот человек делает ход, он продумывает все его последствия до мелочей. И каких же последствий он ждет? Почему хочет, чтобы думская комиссия первой прибыла на место?

Йера понял это, когда увидел валуны в лучах заходящего солнца…

Полиция отправилась прочесывать лес, журналисты расставляли фотокамеры на неровной каменистой земле, зашипели первые магниевые вспышки, а Йера не отрываясь смотрел на портрет Инды Хладана с младенцем на руках…

И когда тот подошел сзади и тронул его за плечо, Йера не удивился, не вздрогнул и даже не взглянул в его сторону. Важан послал телеграмму позже, чтобы Йера увидел этот рисунок до того, как его уничтожат чудотворы. Именно он, Йера Йелен, и никто другой.

– Почему ты не спрашиваешь меня, что это значит? – вместо приветствия начал Инда.

– Я знаю, что услышу в ответ: это провокация мрачунов. Мне интересно только, откуда мрачуны знают о том, что это ты принес Йоку в наш дом…

Йера говорил вполголоса, никто не услышал его слов.

– Йера, это не Йока. Я клянусь тебе. Тот младенец умер у меня на руках, поверь мне, у него не было шансов выжить…

– Я не верю ни одному твоему слову. – Йера снова вздохнул.

– Ты веришь этим фантастическим картинкам? Их могли выбить на камне вчера, только чтобы сегодня ты на них полюбовался. И чтобы завтра все газеты пестрели их фотографиями.

– А зачем? – Йера наконец повернулся к Инде лицом. – Я не понимаю, зачем это кому-то нужно?

Не прошло и получаса, как полицейские притащили на поляну извивавшееся, мычавшее существо, которое иначе как человекоподобным и назвать было нельзя. Обнаружить его, а тем более изловить, оказалось нелегко: безумный полузверь умел прятаться, бесшумно передвигался и быстро бегал. Но он был глух, что и позволило застать его врасплох.

– Я поздравляю думскую комиссию с успешным обнаружением Врага, – сказал Инда Хладан во всеуслышание, и Йера бы усомнился в том, что это ход Важана, а не чудотворов, если бы не портрет Инды на валуне…

Идеальная жертва. Толпа хочет крови – чем ей не угодит эта жалкая тварь? А профессор Важан очень и очень умен: он не только сообщил Йере то, что хотел сообщить, он еще и позаботился о прикрытии мальчика… Очень надежном прикрытии. Можно вздохнуть с облегчением, подсунуть толпе этого полузверя и свернуть работу комиссии. Любой на месте Йеры так бы и поступил. Любой здравомыслящий политик, любой нормальный человек, любящий своего ребенка, пусть и приемного. А дальше? Что будет дальше?

* * *

Инда, конечно, не обрадовался тому, каким образом Важан ненавязчиво дал понять Йере Йелену, кто на самом деле его приемный сын. И вранье председателю думской комиссии в этот раз выглядело совершенно неубедительным.

А вот Приор не увидел в этом ничего страшного, радуясь, как ловко профессор провернул дело и как хорошо на роль Врага подходит пойманный безумец.

– «Горен и Горен»… – задумчиво пробормотал он. – Да, вспомнил! Сумасшедший Горен!

– Что-нибудь интересное? – переспросил Инда.

– Не знаю. Когда-то я долго размышлял над этой загадочной трагедией. Это было лет пять назад или меньше – сейчас не помню. Ко мне на прием восемь раз записывался некто Горен, имени я не помню. Ну, ты же понимаешь, что на прием к Приору, как правило, записываются сумасшедшие, я даже не просматриваю списки – это делает мой секретарь. Но на восьмой раз мне все же назвали его фамилию, хотя и отрекомендовали как чокнутого пьяницу. Так этот Горен оказался доктором естественных наук, много лет проработавшим в Ковчене, и я подумал: пусть изложит хотя бы секретарю, зачем ему так нужна встреча с Приором Тайничной башни. И вот представь себе, Горен к назначенному времени не явился! Мой секретарь, как положено, навел справки. Оказалось, что сумасшедший Горен чуть не накануне покончил с собой – бросился в ковш с расплавленным железом! Я долго ломал голову, зачем же он хотел со мной встретиться, все же не мусорщик – доктор наук. Но потом все благополучно разрешилось, Горен оказался «пророком», который предсказал появление Врага и падение свода. И мы тогда еще посмеялись: мало нам откровений Танграуса, добавим к ним еще и откровение Горена. Теперь я думаю, что он, скорей всего, нашел на Речинских взгорьях эти валуны с рисунками. А может, и встретил эту глухонемую тварь. Да, жаль, что я тогда с ним не встретился…

– Еще как жаль, – проворчал Инда. – Мне бы не пришлось оправдываться перед судьей Йеленом, если бы мы нашли эти валуны раньше думской комиссии…

– Да брось, – отмахнулся Приор. – По-моему, все сложилось для нас весьма удачно.

Тем не менее Инда все же запросил из архивов информацию об этом странном Горене и его пророчествах – на всякий случай, но, когда ее наконец прислали, Инде было уже не до того…

1–2 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир

К Черной крепости выступили немедленно, даже не стали обедать, – Огненный Сокол опасался, что туман рассеется и незамеченными через болото будет не пройти. Старшим капитан назначил Муравуша, четвертым был мрачный гвардеец лет сорока по имени Варко, пятым – проводник из местных, низкорослый и чахоточный. Он был одет по-волгородски, в стеганку, недорого, но вполне добротно, и, несмотря на отсутствие куколя и широкого серо-зеленого плаща, неуловимо напоминал болотника. Наверное, взглядом, в котором смешались зависть и превосходство. Ему не очень нравилась роль проводника, он был угрюм и неразговорчив.

Крепость обогнули с севера и востока, чтобы зайти в нее со стороны Волгорода, – круг оказался изрядным, и к черным стенам подступили часа за три до заката.

Не просто крепость – некогда это был город, окруженный крепостными стенами. Обвалившиеся башни еще хранили прежние его мощь и величие, высоко вздымая над болотом острые свои обломки. И, казалось, стоит неосторожно ступить на вверенную им землю – они ответят, если не грохотом пушек, то тихим шорохом обвала. Над башнями, невидимый, все еще реял стяг рода Белой Совы – призрак знамени призрачного рода.

Муравуш без страха прошел через провал в стене – толщиной не меньше десяти локтей – и, оглядевшись, указал на проход в башню.

– Поедим под крышей и пойдем искать кострище. Ночью с южной стороны горел костер.

– Муравуш, я бы остерегся туда заходить… – сказал Градко, поежившись.

– Ничего страшного тут нет, – пожал плечами проводник, – но и крыши над башней нет тоже. Я покажу место для привала.

Нагромождения битого камня под ногами, заросшие черным бурьяном, скользили и осыпались, гнилые обгоревшие балки перегораживали путь, иногда из-под ног порскали полевые мыши. И только ближе к центру города идти стало полегче: кое-где сохранилась мостовая, сквозь которую прорастала зеленая травка, топорщились семейки готовых расцвести одуванчиков. Дома́ здесь разрушало время, а не пожары и пушечные ядра, – они проседали, кренились, крыши их сползали и проваливались, падали своды над окнами, гнили балки перекрытий.

По улицам черного города стелился туман, и на широкой площади из мглы навстречу вдруг выступила огромная каменная росомаха. Ее высокий базальтовый постамент утонул в молочно-белой пелене, она чуть приподнимала переднюю лапу – словно шагала вперед по воздуху.

– О Предвечный… – прошептал Градко. – Мне показалось, она идет прямо на нас.

– У колдунов есть поверье: они будут приносить в мир силу добрых духов, пока стоит эта каменная росомаха, – сказал проводник.

– Так может, прикатить сюда пороховую бочку? – усмехнулся Муравуш.

– Не надо, – угрюмо ответил Варко. – Или тебя раздражает солнечный свет? Пусть их носят силу – кому от этого плохо?

– Да уж больно жуткое место и жуткая тварь… – поморщился Градко.

– Росомаха – очень милый и совершенно безобидный зверек, – сказал проводник и улыбнулся. Лицо его изменилось вдруг, словно осветилось, – с улыбкой на устах он совсем не походил на болотника, и Волчок решил, что мог и ошибиться. А с другой стороны, кто из местных еще согласится быть проводником у гвардейцев? Тут не окрестности Хстова, на Выморочных землях колдунов чтят больше, чем храмовников.

Место для привала и вправду оказалось лучше полуразвалившейся башни – тихий, сухой, скрытый от посторонних глаз флигелек неподалеку от каменной росомахи. В нем даже сохранился очаг, но развести огонь поостереглись – если бы дым и смешался с туманом, то запах его можно было расслышать издалека. Муравуш почему-то предполагал, что в крепости кто-то есть и что к ночи Чернокнижник обязательно вернется. Волчок не стал его расспрашивать.

Проводник распрощался с ними после привала, нужды в нем теперь не было. Костер заметили издалека, едва взобрались на северную стену, – и, конечно, не только костер. Это внутри крепости еще плавал туман, с болота он ушел – Огненный Сокол как в воду глядел. Однако под прикрытием стены подобраться к костру удалось очень близко, и Муравуш выбрал для наблюдения удобное место – ряд бойниц внутри глубоких ниш. Чтобы попасть туда со стороны болота, нужно было пройти не меньше сотни шагов в обе стороны. Костер же горел в каких-то двадцати локтях от той бойницы, где стоял Волчок.

Кроме Спаски и Змая, около костра сидели еще трое колдунов. А может, и не колдуны это были вовсе – с луками за плечами и топориками на поясе. И Волчок порадовался тому, что теперь Муравуш точно не решится в открытую напасть на колдунов – будет только смотреть и слушать. Потому что трое вооруженных людей слишком походили на опытных вояк, да и под плащами их прятались кожаные брони.

От костра было слышно почти каждое слово. Впрочем, ни о чем интересном у костра не говорили – похоже, просто травили байки. Змай рассказывал громко, нисколько не смущаясь присутствием Спаски:

– …Спрятался третий легат за портьерой, стал ждать, когда капрал к его дочери явится. Часы бьют полночь, входит капрал и шестеро гвардейцев. Капрал командует: «Двое к окну, двое у двери, двое – к портьере». Ну и залез к дочери в постель – третий легат и не шевельнулся. Утром дочь ему: «Тата, какой он любовник, какой любовник!», а третий легат ей: «Да что там любовник! Ты посмотри, как он службу знает!»

Волчок уже слышал эту байку, а вот Градко в соседней нише потихоньку хрюкнул в кулак. Трое вояк расхохотались, и только потом один заметил:

– Ага, а замуж-то он дочь не за капрала отдал, как бы тот службу ни знал!

– Капрала можно и в любовниках оставить, муженьку-то ее только десятый годочек пошел! – сказал другой, и все снова захохотали.

– Я вам сейчас еще байку расскажу, как третий легат за племянника Государя дочь сватал…

Спаска сидела к Волчку спиной, ее лица он не видел – она же смотрела на болото, в сторону Змеючьего гребня. И сальные шутки четверых мужчин ее совсем не смущали. Хотел бы Волчок изловить какую-нибудь тень Цитадели, чтобы та шепнула на ухо Спаске, в какую сторону нужно смотреть. Только однажды она тронула Змая за плечо и что-то шепнула ему на ухо, скосив глаза на стену. Тот кивнул, улыбнулся и тоже что-то ей шепнул. Не может быть, чтобы она не чувствовала взгляда в спину…

Ждать Чернокнижника пришлось недолго – он появился на горизонте примерно за час до заката. И не узнать его было невозможно: только он носил такую нелепую островерхую шляпу. С ним снова шел тонкий юноша с луком, и Волчок узнал его, когда он подошел ближе, – это был тот самый лазутчик, который кинул Волчку в грудь невидимый камень. Тот, кого отпустили чудотворы, – Змай, помнится, просил и об этом никому не говорить. А еще Волчок смутно припомнил, что зовут этого парня Славуш… И, наверное, именно его имел в виду Змай, когда говорил Волчку: не про тебя девка… За пять лет юноша не сильно изменился, только цыплячья худоба стала утонченностью. И, пожалуй, он все так же напоминал лисицу, хотя Волчок подумал это от досады. Несмотря на острый нос, красивый был юноша, хоть и выглядел моложе своих лет.

Конечно, сидевшие у костра тоже заметили Чернокнижника издалека, но не подали вида, продолжая хохотать над байками Змая. И только когда Милуш подошел совсем близко, Змай поднялся ему навстречу.

– Что-то я не понял, чем это вы здесь занимаетесь? – недовольно спросил Чернокнижник.

– Мы тут… это… змея запускаем, – ответил Змай.

– Что-то незаметно, – проворчал Милуш.

– Да вот сейчас посидим еще немного и начнем.

Только тут Волчок заметил, что Змаю вовсе не так весело, как казалось. Нет, не приход Милуша его взволновал – он словно вспомнил о чем-то, и смех его стал заметно натянутым.

– Я надеюсь, ты выспался, – бросил ему Чернокнижник, садясь к костру.

– Ну да. Продрых весь день, как сурок.

– Может, ты еще и поел? – заговорил Славуш, остановившись рядом со Спаской и положив руку ей на плечо. И, наверное, жест этот был привычен им обоим: Спаска взяла его за руку и потерлась о нее щекой.

– Сын-Ивич, твоя ирония кажется мне неуместной, – ответил Змай, и было понятно, что он шутит, – только невесело у него это получилось.

– Послушай, Змай… Мне тут пришло в голову… А ты уверен, что чудотворы, увидев тебя, не зажгут разом все солнечные камни в домах глупых духов? – спросил Милуш.

– Они не зажгут солнечные камни. Они их погасят, когда увидят меня. Им не хватит мощности аккумуляторных подстанций. На самом деле понадобятся прожектора, и уже не для отвода глаз, а чтобы освещать небо. И фотонный усилитель – другого оружия против меня у них нет. Но нарушать соглашение я не советую: на Змеючьем гребне, кроме трех сотен стрелков, за вами следят два чудотвора. И если что-то пойдет не так, вас просто перестреляют.

– А ты не боишься, что они перестреляют нас, как только ты появишься в Верхнем мире?

– Они этого не увидят. Вас они видят в межмирье, а меня там не будет. Но все равно, сворачивайтесь как можно скорей и уходите с Лысой горки в замок.

Мимо Волчка пригнувшись проскользнул Муравуш – направился к нише, где прятался Варко: не было сомнений, он собирался послать кого-то к Огненному Соколу, предупредить о неведомой опасности, грозящей чудотворам. Они оба отошли от бойниц на безопасное расстояние, о чем-то поговорили, и Муравуш вернулся на место – Волчок не ошибся. Задержать Варко он бы не смог, но ему показалось, что Змай прекрасно знает о гвардейцах в двадцати шагах от костра и не боится говорить. А значит, пусть Варко идет и докладывает Огненному Соколу – это ничего не изменит.

Спаска поднялась с места, держась за руку Славуша, и они вдвоем немного отошли от костра – сели на камни едва ли не у самой стены. Теперь малейшее движение кого-то из гвардейцев могло их выдать.

– Волнуешься? – спросил Славуш.

– Я не волнуюсь. Я боюсь. Отец говорит, что любовь – это боль и страх. И… я очень боюсь. Все это не кончится добром.

– Змай слишком долго ждал этого дня. Ты же не думаешь, что сможешь его остановить?

– Остановить? Нет, его ничто не сможет остановить. Эта сила… Она сожжет его, если он не найдет ей выхода.

– Ты знаешь, что это за сила?

– Это… ненависть, – тихо ответила Спаска. – Вот я ненавижу болото, за то что оно забрало Гневуша. Ненавижу Храм, за то что гвардейцы убили маму. А представь себе – ненависть всего мира. Мне кажется, она ведет счет всем смертям, каждой струйке дождя, каждому сгнившему колоску. Помнишь, как мы с тобой зашли в храм и ты в первый раз увидел реку любви? Каждая частичка этой любви – капля крови нашего мира. И ненависть… она помнит каждую каплю. Она хочет вернуть все, разом…

– Для этого Вечный Бродяга должен прорвать границу миров? Ты веришь в это?

– Да. Но отец говорит, что на это нельзя уповать… Славуш, а ты совсем не боишься?

– Чего? – улыбнулся тот.

– Желтых лучей, например… Вдруг отец ошибся и чудотворы зажгут их в самый неподходящий миг?

– Волков бояться – в лес не ходить.

– Объясни мне, а зачем тогда вообще ходить в лес?

– Как зачем? – Он рассмеялся. – Завтра будет солнечный день, разве оно того не стоит?

– И ради нескольких солнечных дней ты готов рисковать жизнью?

– Ну, так сразу и жизнью! Змай же сказал: они не зажгут солнечных камней.

– А если бы ты мог ценой своей жизни прорвать границу миров, ты бы это сделал?

– Даже не задумался бы, – серьезно ответил Славуш.

– Но почему, почему? Ведь тогда ты уже не будешь жить в мире, где светит солнце!