Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Резюме отчета от 30 июня 427 года. Агентство В. Пущена

Магнетический сеанс, проведенный Ж. Изветеном, прошел вполне успешно. Получена следующая информация (кратко).

Амнезия включала в себя три временных промежутка. Дорогу домой из Славлены Горен вспомнил без труда. Зайдя в дом, он понял, что не застал ни отца, ни дяди, ни тетки. Проходя мимо комнаты отца (по пути к своей комнате), Горен остановился, огляделся и собрался войти. По его словам (вне магнетического транса), он частенько тайком читал дневники отца и хорошо знал, где отец прячет ключ от ящика письменного стола. Не застав отца дома, Града Горен решил воспользоваться его отсутствием, чтобы посмотреть его дневник, наверняка пополнившийся за неделю (это не воспоминания, а домыслы Грады Горена). На этом месте его воспоминания резко обрываются. Изветену пришлось вывести его из транса под угрозой возникновения психоза.

Ни одна попытка вспомнить этот промежуток времени не увенчалась успехом.

Воспоминания возвращаются (но с бо́льшими усилиями, нежели дорога домой) с того момента, когда Горен выходит из комнаты отца и направляется в свою комнату. По дороге он встречает свою тетку, Славну Горенку, которая передает ему просьбу отца прийти в плавильню, что он и делает, переодевшись из школьной формы в домашнее. Эта просьба удивляет Граду Горена, но не настолько, чтобы он долго над ней раздумывал.

Промежуток амнезии заканчивается в тот момент, когда он открывает дверь в плавильню. На этом Изветен посчитал необходимым прервать сеанс, дабы не травмировать психику Горена повторным переживанием страшной смерти отца.

Выводы Изветена (кратко): амнезия Горена может быть вызвана как естественными причинами (реактивный психоз), так и (с меньшей вероятностью) извне, посредством внушения. Возможно и сочетание обоих факторов, учитывая, с какой легкостью Горен вспоминает одни эпизоды и не может вспомнить другие. Одной из возможных причин Изветен видит следующую: прочитанное (или увиденное) в комнате отца было для Грады Горена не менее страшно, чем то, что он увидел в плавильне. Это необязательно были дневники, это могло быть прощальное письмо или иное обращение к сыну, изъятое затем полицией. Учитывая авторитет отца в глазах Грады Горена, логично будет предположить, что его напугало какое-нибудь очередное пророчество или чересчур натуралистичное его описание.

Не просьба Славны Горенки заставляет подозревать злой умысел с ее стороны (или со стороны ее мужа), а то, что ни на одном допросе об этой просьбе супруги Горены не упоминают.

Существование счета в Натанском банке Югра Горен скрыл от брата, а значит, не вполне ему доверял. Однако, имея мотив убийства, ни Збрана Горен, ни его жена не имеют возможности убить Югру Горена – оба они далеки от медицины, психологии и психиатрии. Убийство, совершенное по заказу Збраны Горена, не может быть исключено из рассматриваемых версий, но маловероятно, как говорилось в отчетах выше.

Допрос Збраны Горена и его жены не имеет смысла, на основании свидетельства Грады Горена им нельзя предъявить никакого обвинения.

Ячейка, абонированная на имя Грады Горена в Натанском банке, может быть вскрыта поверенным, если Града Горен передаст необходимое для этого кодовое слово. Ни о каком кодовом слове Града Горен не знает и назвать его не может.

1 июля 427 года от н.э.с.

Ничта Важан проснулся неожиданно рано – все еще спали. Бессмысленное безделье последних двух недель утомило его, и, наверное, именно поэтому ему так плохо спалось по утрам. Ничта не любил валяться в постели.

Лес за окном, обычно темный, просвечивался низким еще солнцем, и ели не казались столь мрачными. Было около семи утра. Ничта часто без сна встречал рассвет, но утро, только-только набравшее силу, видел редко. Он распахнул окно, впуская в спальню колючую свежесть и птичьи голоса. Пахло скудной землей леса и молодой хвоей, а еще – близким ручьем.

Ничта вышел на крыльцо умывшись, но босиком и в ночной рубахе: была в этом какая-то редкая прелесть – пройти босиком по мокрой от росы траве.

Напротив дома на бревне как ни в чем не бывало сидел Охранитель.

– Доброе утро, профессор.

Ноги подогнулись, и Ничта взялся за перила крыльца. Сердце сжала короткая резкая боль, ударила в голову черной вспышкой и тут же отпустила, оставив после себя неприятную расслабленность.

– Профессор, право, я не собирался тебя пугать. – Змай поднялся, готовый подхватить Важана под руку. Он очень осунулся, словно долго болел.

– Ерунда. Это старость. Добрые вести мое сердце почему-то принимает с трудом. Наверное, нет привычки.

– Неужели и до вас дошли слухи о моей безвременной кончине? Я думал, это конфиденциальная информация только для чудотворов.

– Они постарались донести ее до нас. Как тебе это удалось? – Ничта опустился на ступеньки крыльца.

– Да нет ничего проще, если всю жизнь только и делаешь, что превращаешься в холоднокровных тварей. – Охранитель сел рядом, сунув в рот травинку.

– Но, я слышал, твое тело не только опознали, но и сожгли…

– Признаться, это было самым трудным в моем гениальном плане. Я обжегся и отравился дымом. Но на мне все заживает как на собаке. Где мальчик, профессор?

– К счастью, в Брезенской колонии. Я боялся, что они спрячут его, опасаясь твоего возвращения. Но ты «умер» очень вовремя.

– Я думал, они не поверят. Как он?

– Лучше, чем можно было надеяться. Вечный Бродяга не только сильный мрачун. Они просчитались, надеясь его легко сломать, и уже идут на попятную. Вчера к нему приезжал Инда Хладан, привез конфет.

– Бьют мальчишку?

– Пока только испытывают на прочность, им же некуда торопиться.

– Я, пожалуй, заберу его оттуда. – Охранитель театрально хлопнул себя по коленкам. – У Цапы есть план колонии?

– Разумеется. Но тебе не удастся это сделать, не раскрыв себя. Колония хорошо охраняется, а ночи слишком светлые…

– Он видит границу миров. – Змай скосил глаза, проверяя, хорошо ли Ничта его понял.

– Ты уверен?

– Когда-то ты не ошибся в расчетах. Это кровь росомахи. Он видит границу так же, как всякая тварь, живущая в двух мирах. И, я думаю, ему пора познакомиться с Исподним миром поближе.

– Ему нужно учиться. Ему некогда шататься по Исподнему миру, – проворчал Ничта. – Как ты узнал?

– Случайно. Я почувствовал толчок. Он бросил энергию в границу миров. Больше никто из мрачунов не способен так ее тряхнуть! – Охранитель улыбнулся. – Но, признаться, я думал, это ты его научил. Иначе я бы появился раньше.

* * *

Ветрен не обманул Йеру. В среду, на последнем закрытом заседании Думы, именно консерваторами на повестку дня был поставлен вопрос о давлении чудотворов на думскую комиссию. Ветрен умел не только делать деньги, но и красиво говорить – его речью прониклось и большинство социал-демократов. Арест сына судьи Йелена Дума приняла как оскорбление законодательной власти, никто не задался вопросом, в чем состоит вина Йоки, – решение о переводе его под домашний арест было принято почти единогласно. Расследование его дела переходило в ведение Верховного суда, под контроль думских наблюдателей. Было составлено письмо на Высочайшее имя с требованием немедленного освобождения Йоки Йелена из Брезенского исправительного учреждения, аналогичную бумагу составили для Верховного судьи, и после перерыва Йера отправился по инстанциям – за резолюциями.

Он не успел выйти из здания Думы, как его тут же окружили журналисты. Несмотря на то что заседание было закрытым, пресса узнала обо всем до его окончания.

– «Славленские ведомости». Судья Йелен, теперь мы наконец услышим доклад думской комиссии?

Первый же вопрос показался Йере немного бестактным, но он и не рассчитывал на деликатность журналистов.

– Только после того, как мой сын вернется домой… – ответил он.

– Журнал «Дом и семья». Скажите, что вы почувствовали, когда узнали об аресте сына?

– Я испугался за него.

– «Деловая жизнь». Правда ли, что ваш доклад о работе думской комиссии направлен против чудотворов?

– Нет, это неправда.

– «Дом и семья». Судья, как ваша жена теперь относится к вашей работе? Не считает ли ее слишком опасной для благополучия семьи?

– Я думаю, об этом надо спросить мою жену.

Йера старался как можно быстрей пересечь площадь, чтобы отвязаться от назойливых вопросов, но ему успели задать еще десятка три до того, как он скрылся за тяжелыми дверьми здания Верховного суда.

Несмотря на неприемные часы, Верховный судья принял Йеру без проволочек, нужный документ был составлен и подписан через полчаса. Они были давно и неплохо знакомы, поэтому Верховный научил Йеру, как побыстрей получить Высочайшую подпись, и даже проводил его во дворец через двор, минуя поджидавших Йеру журналистов.

Конечно, во дворце вопросы так быстро не решались, и выбрался Йера оттуда только к вечеру. Он хотел бы выехать в Брезен немедленно, не дожидаясь утра, но понял, что доберется до колонии не раньше полуночи, а в это время никто не станет с ним говорить.

Вечерние газеты уже пестрели заголовками: «Арест младшего Йелена», «На Думу давят со всех сторон!», «Депутатская неприкосновенность: защита или фикция?» Столь громкий шум Йера посчитал лишь предупреждением чудотворам.

Накануне ему не удалось заехать к Горену, а он считал, что проведенный магнетический сеанс стал для парня слишком тяжким испытанием – нужно выразить ему сочувствие и признательность.

Горен ничем не выказал своих переживаний, но бессонная ночь оставила на его лице заметный отпечаток. Йера прибыл как раз к вечернему чаепитию, во время которого Горен был неразговорчив, – а чтобы скрыть нежелание говорить, вцепился в «Вечернюю Славлену», которую Йера машинально прихватил с собой, а не оставил в авто.

Изветен вкратце рассказал о проведенном сеансе, но ничего нового Йера от него не узнал – вполне хватило отчета из агентства. Он хотел уже официально поблагодарить и Граду, и магнетизера, как вдруг Горен поднял вытянувшееся от удивления лицо и долго, пристально посмотрел на Йеру.

– Судья… – наконец выдавил он. – Я должен поговорить с вами наедине. Мне кажется, это важно…

Йера глянул в газету, которую Горен опустил себе на колени: разумеется, он читал статью под названием «Сын судьи Йелена обвиняется в мрачении», да еще и с большой фотографией Йоки посредине страницы.

– Об этом? – грустно улыбнулся Йера. – Тут не о чем говорить.

– Вы не понимаете. Это в самом деле важно. Но я не хочу сообщать об этом никому, кроме вас.

Кроме Йеры за столом присутствовал только Изветен, который беззлобно усмехнулся и молча вышел из комнаты. Йера почему-то не сомневался, что подслушивать он не станет.

– Это ваш сын, судья? – Горен кивнул на фотографию в газете.

– Да, это мой сын. – Йера вовсе не хотел ни понимания, ни сочувствия со стороны Горена.

Горен же помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, а потом сказал:

– Это Враг.

Йера, не ожидавший ничего подобного, отшатнулся в испуге – он не вспомнил о том, что Горен считает Врага спасителем Обитаемого мира, – и фальшиво забормотал:

– Ну что вы такое выдумали… Ну как мой сын может быть Врагом…

Горен поспешно поднялся, подошел к мольберту и резким, решительным движением повернул его к Йере.

– Посмотрите, судья.

На акварельном рисунке Горен изобразил два профиля – мальчика и девочки, полупрозрачную мембрану между ними и огненный шар в протянутых друг к другу руках. Не было сомнений, нарисованный мальчик был чем-то очень похож на Йоку…

– Не бойтесь, я не скажу Изветену, хотя мне и хочется доказать ему, что мои видения – не белая горячка.

Горен сорвал рисунок с мольберта, сложил его вчетверо и убрал в ящик стола.

– Скажите, судья, вы знали о том, кто такой ваш сын?

Он не стал дожидаться ответа, который Йера никак не мог придумать, и еле заметно усмехнулся:

– Знали. Извините, я бы не стал говорить о том, что его убьет Внерубежье. Это неизвестно еще, это я для метафоры сказал. И… Я вас еще больше уважаю, судья. После этого.

Когда Йера вернулся домой, Ясна уже знала о случившемся и, к его удивлению, приняла новость с радостью. И Сура, и его жена, и кухарка суетились на кухне вместе с Ясной, и Йера решил было, что они готовятся к приезду Йоки, но ошибся.

– Я считаю, мы должны передать в колонию гостинцев для других детей, – объяснила Ясна обилие напеченных сырных палочек и купленный ящик конфет. – Наш Йока завтра будет дома, а несчастные мальчики останутся там, взаперти…

– В колонии есть и девочки тоже… – пробормотал Йера.

– Тем более! Сура, я же говорила, что профитроли надо заполнять кремом, а не паштетом! Девочкам сласти особенно необходимы! Йера, ты не знаешь, сколько всего детей в этой колонии?

– Около двухсот…

– Я думаю, мы достаточно богаты, чтобы угостить две сотни детей.

– Ясна, я не уверен, что у меня все получится… И… там есть определенные запреты на передачи детям. Это не приют, где благотворительную помощь примут с радостью.

– Ты скажешь, что эта передача от депутатов Государственной думы. И если ее не примут, я сама доведу это до сведения журналистов. Дети мрачунов – тоже дети.

Бурная деятельность и твердая решимость спасала ее от чувства вины перед Йокой и перед самой собой. Теперь она намеревалась всеми силами доказать Йоке, что любила его не меньше родной матери. Йера грустно улыбнулся: дети всегда чувствуют фальшь. И Йока заметит ее сразу.

Мила сидела в столовой и под руководством няни рисовала для Йоки большую картину, для которой и деревянная рамка была уже приготовлена.

– Мы повесим ее у Йоки над кроватью, – пояснила Мила. – Вот, тут все мы: ты, мама, я и Йока. Похоже?

– Очень, моя дорогая.

1–2 июля 427 года от н.э.с.

Через пять дней черно-багровые рубцы расцветились всеми цветами радуги, ссадины затянулись тонкой розовой кожицей, и Йока понял, что ничего страшного с ним не произошло. От этого не умирают. Страх притупился – осталась осторожность. На болоте, кидая торф на ленту транспортера, Йока перестал втягивать голову в плечи, когда за спиной проходил чудотвор. Впрочем, он успел привыкнуть к работе и уже не так уставал, а вот Мален, которого перевели-таки с резки кирпичей на работу лопатой, был для этого хиловат. И, пожалуй, Йока побаивался, что кто-то из чудотворов захочет ударить Малена, потому что тогда придется его защищать, а это прямое неповиновение, сопротивление, за это его точно изобьют еще раз… И Йока старался за двоих, чтобы к Малену никто не цеплялся.

Он еще не решил, что будет делать, если его снова повезут за свод. Конечно, ему хотелось доказать чудотворам, что они его не напугали, и Йока храбрился перед самим собой, представляя, как снова выбросит энергию в границу миров. Его не купишь конфетами и не разжалобишь письмами из дома. Не верил он и в то, что отцу удастся вытащить его из колонии. Если кто и вытащит его из колонии, так это Змай. И чтобы он понял, что Йоке нужна помощь, нельзя сбрасывать энергию танцующей девочке, иначе она не заподозрит неладного.

Но стоило подумать об этом всерьез, и Йока понимал тщетность своего сопротивления. Его попросту будут бить до тех пор, пока он не сломается, только и всего. Он думал об этом без страха, взвешивал, стоит ли стоять на своем, если рано или поздно все равно придется уступить. Он даже хотел посоветоваться с Вагой, но как назло тот не объявлялся в их спальне. Легче всего уступить сразу, без боя, – это было самым очевидным и самым взвешенным решением. Наверное, Вага бы это подтвердил. Но тогда Змай будет думать, что все в порядке… А ведь он может освободить не только Йоку, но и всех.

Когда среди ночи его снова подняли и повели к вездеходам, решимость его сошла на нет. Зато здравый смысл громко кричал о бесполезности сопротивления.

В дороге никто с ним не разговаривал. Как будто он был пустым местом. Как будто он был врагом. На секунду, еще не осмыслив до конца этого факта – то, что он теперь враг чудотворам, – Йока почувствовал укол совести. Это были совсем другие чудотворы, не те, которые охраняли колонию. Это были те чудотворы, которые защищали людей, давали им свет солнечных камней… Те, кто еще три месяца назад вызывал у него восторг и желание помогать всеми силами. Да, стоило немного поразмыслить, и он вспомнил, что защищают они людей от призраков – например, от танцующей девочки. А еще – от того, что происходит за сводом. И происходит это по вине самих же чудотворов. И свет солнечных камней дает людям умирающий Исподний мир… Но не так-то легко выбросить из сердца веру в чудотворов и любовь к ним. Не так-то легко назвать их своими врагами, и не стыдиться того, что он – их враг, а гордиться этим.

То, что вездеход уже выехал за свод, Йока почувствовал по тому, как вздрагивала под колесами земля.

Ночь была светлой, над горизонтом с запада до востока разливался мрачный малиновый закат, в длинных разрезах черных туч на севере просвечивало бирюзовое небо. Воздух не двигался. Йока уже видел безветрие за сводом и знал, что это недобрая тишина. Земля под ногами ворочалась и ворчала – в тишине ее утробный рык казался предупреждением. Неживая природа Внерубежья замерла, словно зверь перед прыжком. На горизонте вспыхивали молнии: к границе свода катила гроза.

Йоку встретили те же чудотворы, что и в прошлый раз, только теперь с ними было два мрачуна. «Главный» чудотвор, в застегнутой наглухо куртке, подозрительно осматривался вокруг и качал головой.

– Как думаешь, сколько времени ему нужно? – спросил он у одного из мрачунов.

– Не меньше трех часов, – ответил тот. – Но ураган начнется раньше.

– Подождем. В случае чего укроемся за вездеходами.

И тут вдалеке Йока увидел искорки, которые молния выбила из земли. Шаровые молнии? Наверное, от них будет трудно спрятаться за вездеходами… Он вспомнил, как Важан заставил его снять часы и ремень с металлической пряжкой, – на этот раз на нем ничего металлического не было. А вот куртки чудотворов застегивались на металлические пуговицы. И вездеходы! Вездеходы были сделаны из железа! Наверное, стоило предупредить чудотворов об опасности…

«Главный» чудотвор остановился напротив Йоки и посмотрел на него сверху вниз, а потом взял двумя пальцами за щеки и поднял его лицо вверх, заглядывая в глаза.

– Если и в этот раз ты вздумаешь выбросить энергию в границу миров, ты будешь наказан. Я обещаю: тебе больше никогда не захочется поступать по-своему. Ты меня понял?

Сначала Йока опешил от столь бесцеремонного и грубого обращения. Он не испугался и не возмутился, он не мог взять в толк: разве такое возможно? Разве один человек имеет право так обращаться с другим? Разве не лежит это за гранью допустимого? Это было еще отвратительней, чем то, как его под руку тащили с плаца, – так обращаются с животными, а не с людьми…

А мрачуны и есть опасные животные… Наверное, чудотвор хотел его как следует напугать, но добился обратного: Йока раздумал предупреждать его об опасности. И даже больше.

– Я задал вопрос! – Чудотвор сильнее сжал пальцы – это было больно и, наверное, смешно со стороны. А главное, Йока, если бы и захотел, не смог бы ничего сказать.

Он дернул головой, освобождаясь, и ответил:

– Вы высказались достаточно ясно. Трудно не понять.

Чудотвор ударил его по щеке. Не сильно, не очень-то и больно, но… так бьют огрызнувшуюся собаку… Чтобы помнила свое место. Именно с этим местом Йока и не желал мириться. Он не привык к такому обращению. Побои, голод, работа – все это согласовалось с неписаными правилами игры. А это – выходило за рамки правил. Это не пугало, а возмущало, коробило. А осознание того, что никто не запретит чудотворам обращаться с ним, как с животным, приводило в отчаянье.

А может, злость копилась в нем давно? Может, эта бесцеремонность стала лишь последней каплей? Йока вздохнул – словно смирился – и уставился на горизонт, не глядя чудотвору в глаза. Внутри все дрожало от негодования, хотелось стиснуть кулаки – чтобы ногти впились в ладони. Вообще-то Йока не умел быть хитрым, раньше он считал такое умение унизительным. Хитрость – удел слабых. Но в какой-то книжке он однажды прочитал, что на войне надо уметь прикинуться слабым… Гордость не позволила ему опустить глаза, а страха он не чувствовал. Наверное, сам воздух за сводом делал его сильней. Или дрожь земли, которую он впитывал в себя всем телом?

Гроза приближалась, и шаровые молнии уже не казались искорками. Чудотворы скучали, переходя с места на место, и поглядывали на горизонт. Неужели они никогда не видели шаровых молний? Неужели они не знают, что это опасно?

– Сухая гроза… – нарушил молчание мрачун. – Опять шаровые молнии…

– Дождь пойдет раньше, чем они до нас доберутся, – ответил ему второй. – Я чувствую.

– А если нет?

– Успеем спрятаться в вездеходах.

Йока скосил глаза в их сторону: между ним и мрачунами всегда стояли чудотворы. Надо же, как четко они привыкли соблюдать правила… И, конечно, они не забудут об этих правилах, когда он наберет побольше энергии Внерубежья.

Стали слышны хлопки, с которыми лопались электрические сгустки. Йока прикрыл глаза и одними губами шепнул: «Ну идите же сюда…»

Вряд ли шаровые молнии могли его услышать, а тем более – послушаться. Но в прошлый раз к нему устремилась целая вереница. Важан сказал, что энергия мрачунов имеет одну природу с электрической…

– Ну, и где же обещанный дождь? – с усмешкой спросил мрачун.

– Дождь вот-вот начнется. Не дрейфь.

Чудотворы тоже напряженно всматривались в приближавшуюся грозу и оглядывались на люки вездеходов.

«Ну же! Идите скорей!» – Йока в отчаянье сжал кулаки. И почувствовал: им не нужны его слова. Им нужно его желание взять их силу, впитать их в себя… Злость мешала ему отдаться этому желанию, и он постарался забыть о злости. Внерубежье хотело, чтобы Йока забрал хотя бы малую толику разрывавшей его энергии. Хотело – и пошло ему навстречу. Словно почуяло лазейку, щелку: так воздух сочится сквозь маленькую дырочку в шине велосипеда.

Одна из молний вдалеке качнулась, резко изменив направление, и устремилась к Йоке, обгоняя грозу. И вторая, и третья! Он тянул их к себе, словно магнит. Нет, они не спешили. И чудотворы не сразу заметили неладное, не сразу в хаотичном движении раскаленных шаров разглядели целенаправленность. А когда разглядели, кинулись к вездеходам, но люков было только два, а чудотворов – не меньше сорока человек.

Укрыться не успела и половина, когда первая молния приблизилась к Йоке на расстояние вытянутой руки. Йока помнил, что она горячая, он был готов к этому. «Главный» чудотвор собирался было толкнуть его к вездеходу, но отпрыгнул в сторону, спасая себя, а Йока протянул руку: раскаленный шар лег на ладонь и начал гаснуть – из ярко-оранжевого превращаясь в сине-зеленый. Не нужно было расфокусировать взгляд, звать танцующую девочку – Йока выбросил энергию в двух стоявших у вездехода мрачунов, прикрытых чудотворами. Но, видно, не так хорошо они были прикрыты – один с воплем повалился на землю, обхватив руками голову. Однако тут же поднялся, прячась за корпусом вездехода. Молния не лопалась, и Йока «допил» ее. Важан хотел, чтобы он одновременно и брал энергию, и отдавал, а в этот раз получилось плохо. Йока положил на ладонь вторую молнию и попытался отдать энергию сразу, а не через долю секунды после насыщения.

Весь мир вокруг словно онемел и оглох: Йока видел его, но как будто со стороны. Мир двигался медленно и плавно – как летевшие ему в руки шаровые молнии. Чудотворы толкались возле люка, бежали к своду, прятались за вездеходами, ложились на землю. Один из них кричал и катался по земле: одна из молний разорвалась у него на груди, обожгла лицо и опалила одежду. Молнии тянулись не только к Йоке, они с треском рассыпались на корпусах вездеходов, оставляя оплавленные черные пятна – сгорала краска. А Йока протягивал руку, брал молнии одну за одной и выпивал их до капли – выбрасывая энергию перед собой: в чудотворов, в колеса вездехода, в пространство, в границу свода.

Дождь упал тяжелой стеной, прибивая молнии к земле. Йока не чувствовал усталости до тех пор, пока не лопнул последний раскаленный шарик. Обожженного чудотвора подняли на ноги и повели к вездеходу. Оба мрачуна, оказывается, давно укрылись в люке: видно, удар Йоки прошел по одному из них лишь вскользь.

Первый порыв ветра качнул стену дождя, но у Йоки уже не было сил впитывать в себя энергию. У него подкашивались ноги, хотя он устал совсем не так безнадежно, как на уроках Важана. «Главный» чудотвор толкнул его в спину – в сторону вездехода. Начинался ураган, в их сторону с неба летела огромная черная воронка, забирая в себя дождевые струи, свивая их в спираль. Йока едва не упал, но его подхватили чьи-то руки и потащили вверх, к люку. Смерч все шире раскрывая жерло, которое всасывало воду с земли и тащило обратно на небо. Йоку швырнули на дно вездехода, вслед за ним вниз прыгнули еще трое чудотворов, и люк захлопнулся, лязгнув мощным засовом.

А потом тяжелый корпус машины дрогнул, затрясся, накренился: Йока чувствовал, как ветер тащит вездеход по земле, и крутит его, и кидает из стороны в сторону. На вездеход с грохотом сыпались камни, железо прогибалось и скрежетало под их напором. Чудотворы держались за поручни и ручки над сиденьями, кто-то из не успевших сесть повалился с ног. Йока сидел на полу и равнодушно смотрел перед собой, не ощущая толчков со всех сторон. Небывалая сила кипела в груди и клокотала в горле. В следующий раз он выпьет смерч. Не воронка втянет его в себя, а он втянет в себя воронку. Он – самый сильный мрачун Обитаемого мира. Эта мысль не была высокомерной или кичливой, она давала странное спокойствие, даже равнодушие к происходящему. Она избавляла от страха за свою шкуру.

Смерч недолго тащил за собой вездеход. И хотя порывы ветра еще толкали его в бок, а по обшивке стучал крупный град, самое страшное было позади. Йока ловил в разговоре слова «холодный фронт» и «перемещение циклона», «пятьдесят локтей в секунду вместо ожидаемых двадцати». «Главный» чудотвор сказал что-то водителю, и вскоре завыли магнитные камни мотора. Неужели и смерч пришел раньше из-за присутствия Йоки? Неужели Внерубежье на самом деле чует его?

«Главный» чудотвор остановился в проходе над Йокой и велел ему встать. Велел презрительно, едва не пнув ногой. Йока поднялся легко и нехотя – как делал это на уроках в Академической школе. Никакого страха не было.

– Не рассчитывай, что эта выходка сойдет тебе с рук. Думаю, больше тебе так шутить не захочется. – Чудотвор хотел его ударить, примеривался – это было видно заранее. И когда он коротко замахнулся, Йока, вспомнив науку Змая, легко уклонился от удара и даже хотел ударить в ответ, но передумал. Чудотвор, наверное, не сразу понял, что его позиция проигрышная, замахнулся с другой стороны, но и во второй раз промахнулся.

– А вы попросите кого-нибудь меня подержать. – Йока не стал нагло ухмыляться, сохранил серьезное лицо, но презрение все равно просочилось сквозь зубы.

Он не успел договорить, как сзади его подхватили под руки и взяли за челку – чудотворы не так легко соглашались с поражением, а средств не выбирали. «Главный» ударил не кулаком, а костяшками пальцев, два раза подряд – сначала под нос, а потом – под губы. Йока захлебнулся болью: дыхание оборвалось, слезы покатились по щекам, тошнота сдавила глотку. А страха не было – было какое-то мрачное удовлетворение и ощущение победы. Чудотвор ударил еще раз, в угол губы: он словно знал какой-то секрет, его удары не были сильными или опасными – лишь очень болезненными. У Йоки потемнело в глазах, он не смог даже вскрикнуть, он задыхался. А страха не было. Его кинули на сиденье в самом дальнем углу – он согнулся, закрывая лицо руками, скорчился, судорожно вдохнул. Он не плакал, хотя слезы и лились из глаз. И не боялся.

Его били в полуподвале, раздев догола. Гораздо сильней и дольше, чем в прошлый раз, – Йока терял сознание, его рвало, и он всерьез думал, что умирает. Он охрип от крика – но на этот раз вовсе не жалел о том, что сделал. Может, выглядел он и жалко, хотя бы потому что расплакался, но ощущение победы его не оставляло. Может, его и раздавили, и, наверное, заставили бояться – и сделать это оказалось не так уж сложно, – но это был уже не тот страх, что неделю назад.

Йока не помнил, как оказался в карцере, – очнулся в полной темноте и некоторое время думал, что уже умер. И смерть не казалась ему ни ужасной, ни печальной – скорей, умиротворяющей, избавляющей от боли. Но мертвым не бывает ни холодно, ни больно, и ему пришло в голову, что его приняли за покойника и похоронили живьем – потому что так темно может быть лишь в гробу. Он только что смиренно соглашался с собственной смертью, а тут его охватила паника, холодный пот выступил на лбу, он попытался вскочить, но не смог даже приподняться. И даже когда нащупал пупырышки на холодном металлическом полу и догадался, что лежит в карцере, не успокоился. От боли тошнота снова подкатила к горлу, и он не смог удержать рвоту, а потом не смог отодвинуться, так и лежал щекой в собственной рвоте и вдыхал ее отвратительный запах, от чего его снова тошнило.

Он не обратил внимания на тихий звук в углу карцера – думал, что это шумит в ушах. А когда различил чужое дыхание, посчитал, что это новый кошмар, – в прошлый раз ему в темноте являлось много кошмаров.

Но шепот между металлических стен прозвучал гулко и отчетливо:

– Это очень удачно, Йока Йелен, что ты оказался в карцере, а не в спальне. И хватит реветь, ты же мужчина.

Йоке не хватило сил даже на то, чтобы как следует обрадоваться.

– Змай! – Он хотел крикнуть, но не вышло и шепота – только еле слышный сип.

– Я немного опоздал… Зато теперь нам никто не помешает уйти.

– Змай, – шепнул Йока и разревелся – наверное, от радости.

– А профессор говорил, что ты хорошо держишься. Право, не знаю, можно ли тебе доверить зажечь один маленький лунный камень… Или при этом вспыхнут все лунные камни от Брезена до Славлены?

Йока попытался сесть, но опять с сиплым стоном повалился лицом в собственную рвоту.

– Погоди, я попробую тебя нащупать… – голос Змая приблизился к лицу.

– Тут… это… – Йока всхлипнул.

– «Это» я уже нащупал. – Рука Змая скользнула по волосам. – Ничего, Йока Йелен. За битого двух небитых дают.

Он подхватил Йоку под мышки, поднял и усадил возле стены. Сразу закружилась голова, и желудок дернуло рвотным спазмом.

– Тебя били по голове? – Змай сел рядом.

– Не знаю. Меня били по всему… Наверное, и по голове тоже.

– Возьми. – Змай нашел Йокину руку и вложил в нее гладкий лунный камень. – Зажги, только осторожно.

Стены карцера были такими же, как пол вездехода: темными и блестящими. В верхнем углу чернотой зияла отдушина. У двери стояло ведро. Ничего страшного – если есть свет.