Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Крапа кивнул.

– Помнишь, я говорил о том, что свод продержится не более двенадцати лет?

– Да, конечно.

– Я в самом деле боюсь, что ошибся в другую сторону… Если Вечный Бродяга сможет прорвать границу миров, представляешь, что здесь будет? – Живущий в двух мирах невесело усмехнулся.

– Думаю, катастрофа.

– Кроме Змеючьего гребня нет ни одного препятствия для ветров, жалкие лесочки по болоту – не в счет. Волгород рухнет. От замка камня на камне не останется. Ни одна деревня на Выморочных землях не устоит. Есть надежда, что стены Хстова выдержат удар, да и то… если им помочь.

– Мне будет жаль этой библиотеки, – ответил Крапа, хотя думал совсем о другом. Живущий в двух мирах говорил так, будто не доживет до падения свода.

– Возможно, ты заранее узнаешь о грядущей катастрофе. Возможно. Попробуй спасти людей – пусть уходят в Хстов.

– Я попробую, – согласился Крапа.

– И еще… Чтобы устоял Хстов, нужно, чтобы все колдуны Млчаны встали на пути ветров. Помоги Милушу. Ты же понимаешь, что это делается не для чьей-то победы…

– Понимаю. Не беспокойся.

Покидая замок (с обещанными дневниками Живущего в двух мирах), Крапа кинул Йелену еще один «невидимый камень»…

9 июля 427 года от н.э.с. Исподний мир

Через болото к Лысой горке шли в сумерках, под дождем. Змай остался в замке – не хотел, чтобы кто-то знал о его возвращении, но в обществе Чернокнижника и его ученика Славуша Йока не чувствовал себя так неуютно, как в Хстове, где никто не говорил на северском языке. Правда, Славуш ему понравился еще меньше, чем гвардеец – жених Спаски. Нет, он не смотрел на Йоку свысока – наоборот, поглядывал с уважением и, наверное, с завистью. Но говорил слишком назидательно, будто классный наставник Йоки.

– Ты не смотри, что Славуш так с тобой разговаривает, – объяснила Спаска по дороге на Лысую горку. – Это потому что у него ученики такие, как ты. У нас в замке есть школа для мальчиков, Славуш учит их естествознанию. Он даже сам написал учебник. И вообще, Славуш очень умный. И очень хорошо стреляет из лука.

Гораздо больше Йоке понравился невысокий колдун по имени Свитко, который учил Спаску травам и ядам. Он всего несколько минут говорил с Йокой, и после этого трудно было выбросить из головы его удивительную улыбку. Особенно после того, как Спаска рассказала, что у Свитко чахотка и он скоро умрет…

Они шли позади Чернокнижника и Славуша, а следом тянулись колдуны из замка – Милуш хотел, чтобы они увидели Вечного Бродягу, самого сильного духа Верхнего мира, а потому затеял праздник на Лысой горке. И Йока понимал, что все они – и Милуш, и Славуш, и Свитко, и те, кто идет сзади – призраки, но никак не мог привыкнуть к этой мысли.

– Послушай, – спросил он у Спаски. – А этот праздник… Призраки, то есть колдуны, будут брать энергию у простых людей?

– Нет, что ты. Чудотворы же не выключают солнечные камни, как в мае…

– Чудотворы? – едва не подпрыгнул Йока.

– Ну да. На второе мая Милуш подписывал с чудотворами соглашение: они выключают все солнечные камни в Славлене, а колдуны обязуются не причинять вреда глупым духам. То есть обычным людям. И раньше, пять лет назад, тоже было такое соглашение.

– Так значит, чудотворы вовсе не защищали людей?.. – пробормотал Йока. – Зачем же тогда полоса прожектов?..

– Я не знаю, – Спаска пожала плечами. – Нам она не мешала. Мы очень много энергии берем в такие дни, в этот раз солнце светило почти три недели.

– Послушай, но ведь я читал книгу о призраках… Они в самом деле убивают людей.

– Такое бывает. Особенно в деревнях. Если колдун сирота, если его никто не учит и он не знает, что он колдун, ему все равно нужна энергия. Он выходит в межмирье, но не умеет искать добрых духов и тогда берет силу у тех, кого встретит. Они умирают часто, не знают, что желтые лучи для них смертельны. А те, кто из города, в храмах иногда умирают. Но в замке таких нет. Милуш хочет собирать сирот-колдунов по всей Млчане и обучать в своей школе.

– А те призраки, которые вселяются в мертвые тела? Это не сказки?

– Нет, такое тоже бывает, но очень редко. Я не знаю ни одного колдуна, который это умеет, а раньше их было много. Они несут силу для врачевания, а не для ветра и солнца. Но такие колдуны считаются слабыми, они берут мало энергии, а потому не имеют добрых духов.

Лысая горка лежала у подножья Змеючьего гребня, который нависал над ней, сливаясь с наступавшей ночью. И Спаска смотрела в его сторону со странной тоской.

– Туда нельзя ходить, – объяснила она. – Сначала я думала, это потому что там живут тени Цитадели, но потом мне татка рассказал: там спит чума. И никто не знает, проснется ли она, если ее потревожить. Если увидишь крысу, будь осторожен. Там много крыс…

Действо на Лысой горке напомнило Йоке змеиный праздник мрачунов: колдуны разжигали костры и собирались вокруг них, их становилось все больше. Спаска объяснила, что колдуны собираются в замке, опасаясь, что храмовники неожиданно начнут войну. И Милуш принимает всех, потому что колдуны – высшая ценность этого мира, они не должны погибать.

И, так же как на змеином празднике, Чернокнижник положил руку Йоке на плечо и вывел на середину круга из горящих костров.

– Кто-нибудь из вас видел доброго духа во плоти?

Он говорил на языке молков, но Спаска тут же перевела сказанное. Впрочем, этот язык уже не казался Йоке таким уж непонятным. Он начал различать слова на слух, привык к их иному звучанию – а общих корней у молкского и северского языков хватало. Это молку было бы трудно понять северский язык, из-за обилия заимствований из эланского, исидского и натанского. В школе Йока имел высший балл по обоим иностранным языкам, которые ему преподавали, и ни один из них не был так близок к северскому.

Колдуны смолкли и уставились на Йоку. Нет, мрачуны на змеином празднике смотрели иначе, с радостью и надеждой, а не только с любопытством.

– Это Йока Йелен по прозвищу Вечный Бродяга. В нем течет кровь росомахи, потому он способен пересекать границу миров. Это самый сильный дух Верхнего мира, это он дает энергию Спаске. Но скоро всем вам придется встать на пути той силы, которую он впустит в наш мир. Так говорил Живущий в двух мирах… Взгляните на Вечного Бродягу хорошенько. Завтра он вернется к себе, и вряд ли вам когда-нибудь еще случится увидеть доброго духа.

Только один колдун посмотрел на Йоку с радостью и надеждой – Славуш. На глазах его блеснули слезы, он смахнул их тыльной стороной ладони.

– Вы напрасно не верите в прорыв границы миров, – помолчав, продолжил Чернокнижник. – Я тоже в него не верил. Но, судя по всему, это может произойти, и произойти очень скоро. Я призываю всех стоящих здесь быть готовыми к этому дню. Передать своим родным и знакомым колдунам. Рухнут стены Волгорода, рухнет мой замок, служивший для вас убежищем много лет. Хстов устоит, если каждый из вас встретит небывалый ураган силой добрых духов.

– Почему мы должны защищать Хстов? – выкрикнул кто-то из колдунов. – Хстов – город Храма, он был и останется нашим врагом!

Чернокнижник криво усмехнулся:

– Мне доподлинно известны слова Государя, подданными которого все мы являемся: «Я еще молод. Мне хватит времени избавить мои земли от злых духов, отнимающих у людей сердца». И я верю, что он выполнит это обещание. Не город Храма мы будем спасать, а город, который сбросит власть Храма.

Эти слова прозвучали в полной тишине. Никто из колдунов не шелохнулся, и Йока не сразу понял, какую весть только что принес им Чернокнижник. Так же как мрачуны приняли появление Йоки и Змая молча, без приветственных криков, не давая выхода радости, так же колдуны замка замерли – и только по затянувшемуся безмолвию и неподвижности Йока догадался, насколько важны для них сказанные слова. Он увидел слезы в глазах женщин, сжатые кулаки и желваки на скулах у мужчин и понял: так же как мрачуны Верхнего мира готовы умереть с его именем на устах, так и эти люди теперь отдадут жизнь за своего Государя. Только Свитко не сжимал кулаки… И было понятно почему: он думал, что не доживет до того дня, когда разорвется граница миров. Йоке стало страшно, когда он представил себя на месте смертельно больного человека, знающего о своей скорой смерти. Лучше не знать, лучше умереть в один миг – например, от удара молнии.

– Злые духи, отнимающие у людей сердца, – это из сказки, которую сочинил отец, – шепнула Йоке Спаска. – Чудотворы.

Чернокнижник же снова подтолкнул смешавшегося Йоку вперед и продолжил:

– Никто из добрых духов не знает, насколько их сила нужна нашему умирающему миру. Пусть этот мальчик увидит, во что мы превращаем полученное в межмирье, и расскажет об этом другим добрым духам.

Йока подумал о Малене, о его рассказе «Свет лунных камней» – вот кому нужно обязательно рассказать об Исподнем мире, о колдунах, о Государе… Пусть лучше он напишет книгу об этом, а не о Ламиктандре. Или нет… В книгу о Ламиктандре можно добавить рассказ Змая! О том, что его убили чудотворы. И о фальшивых пророчествах Танграуса. Как много нужно успеть рассказать…

Он ожидал, что колдуны отправятся в межмирье – искать своих добрых духов, – но настоящий праздник начался с песни, мрачной, рокочущей грохотом барабанов, кричащей детскими голосами и визгливым плачем дудочек. «Татка, принеси мне солнца», – пели мальчишки, и одним из них был Спаскин брат Ладуш. Это была страшная песня, и Йока отступил на шаг, отшатнулся и даже зажмурил глаза. Он представил, каково жить на этом душном болоте всегда, без надежды вернуться туда, где светит солнце. Он вспомнил низкорослых уродцев Хстова, обезображенные язвами лица, младенцев в грязных тряпках, кривоногую беззубую девочку, торгующую собой, – и чудотвора за сводом, который бил его по лицу. Если бы он слышал эту песню раньше, он бы каждый день звал Спаску и отдавал ей свою силу. Он бы наплевал на гордость, он не стал бы поступать назло чудотворам. Потому что освобождение Змаем колонии – не самое важное в этой жизни. И… Змай был прав. В мире много несправедливостей, но ничто не сравнится с этой несправедливостью – отнятым солнцем. Словно в ответ на мысли Йоки дождь пошел сильней…

Он не заметил, что Спаски рядом с ним нет, – увидел только, как она выскользнула из дверей землянки, переодетая в колдовскую рубаху без рукавов, с широким разрезом сбоку. А потом вышла в круг – и поющие мальчики посторонились.

Нет, не вышла – выпрыгнула. И из-под ее босых ног в разные стороны брызнула вода из лужи. Так зверь прыгает на добычу: коротким выверенным броском. Выпрыгнула – и замерла неподвижно, чуть наклонившись вперед, на согнутых ногах, – словно собиралась прыгнуть снова.

По волосам, по лицу, по бледным плечам текли дождевые струи, и рубаха намокла, делаясь прозрачной: Йока остолбенел. Он бы не посмел назвать это красотой, но оторвать глаз не мог.

Барабан зарокотал громче, словно недовольный хищник, и Спаска выпрямилась, выбрасывая в небо растопыренные пальцы. Из-под босой пятки, ударившей в землю, вылетел сноп грязных брызг, она рывком обернулась вокруг себя, запрокидывая голову, и волосы хлестнули ее по лицу. Рубаха облепила тело, Спаска прогнулась назад и снова замерла – в небо уставились два острых соска.

Рокот барабана нарастал, заглушая песню, становился все чаще – Спаска то застывала, то молниеносно срывалась с места: гнулась и сворачивалась узлом, выпрямлялась и наклонялась, пряталась и открывалась навстречу дождю. Йока глядел на нее, раскрыв рот, и не мог шевельнуться. Он по-другому представлял себе прекрасное, он никогда не думал о любви… так…

Барабан перешел на жесткий оглушающий ритм, стучался в грудь, заставляя сердце бежать все быстрей; детские голоса резали пространство, и дождь, что становился все сильней, уже не мог удержать их в своей паутине. Спаска падала на колени и кружилась в грязи на четвереньках, а он тут же смывал с нее болотную жижу, и темные струи катились вниз по ее лицу и голым рукам, стоило ей чуть приподняться. Сполохи рыжего огня хлопали вместе с барабаном и отражались в каждой капле на ее теле.

Грубая звериная страсть ее танца шевелила что-то внизу живота – такое бывает в тот миг, когда качели со всего разлета падают вниз, только на качелях это длится меньше секунды, а тут Йока начал задыхаться, потому что не мог задерживать дыхание так надолго. И сердце громыхало в груди быстрей и звонче, чем барабан.

А мир вокруг менялся, и вместо безжизненной духоты дождь нес с собой порывы свежего ветра. Йока не смел оторвать глаз от Спаски, лишь видел впереди, как вокруг колдунов воздух свивается в воронки вихрей. Они рождали ветер! И пламя костров билось и гнулось к земле, ветер мешал дождю погасить огонь.

И Йока невольно вбирал в себя и силу дождя, и порывы ветра. И по мере того, насколько сильней становился дождь, костер слабел и уже не бросал сполохов на тело Спаски. А небо темнело, тучи над головой наливались грозовой чернотой, сквозь них уже не светилось зарево заката, и Йока зажег лунный камень на груди Спаски: ему показалось, что не только камень, но и ее кожа стала излучать белый лунный свет.

Рука сама потянулась к шее – Йока рванул в сторону ворот рубахи, словно это он мешал ему дышать. Не дождь уже – ливень струился по лицу, и Йока ловил его горячими пересохшими вдруг губами. И в тот миг, когда он кинул Спаске в грудь набравшуюся в нем силу, огонь погас окончательно, а небо треснуло от горизонта до горизонта, озаряя Спаску синей вспышкой молнии.

Вскоре барабан уступил грому, детские голоса смолкли, а Спаска продолжала танцевать в электрическом свете грозы, подчиняясь ее ритму, в полном молчании стоявших вокруг. Когда молнии гасли, лунный камень освещал танцующее тело – и в темноте не было видно больше ничего, только танец. Мутная вода белесо пенилась под ногами Спаски и клочьями летела в стороны.

И тут она закружилась на месте – Йока снова не заметил, как оказался один, колдуны давно расступились в стороны. И вихрь, рожденный ее телом, напомнил черную воронку смерча за сводом. Ветер толкнул его в бок, Йока принял его силу и тут же отдал Спаске – сила вернулась в воронку вихря, летевшего в небо, навстречу грозе.

Йока отступил на шаг и пошатнулся, не сводя с нее глаз. Он не знал, что делать с той тоской и восторгом, которые едва не задушили его, которые, несмотря на сладость, стали мучительными, требовавшими выхода.

Раньше он не понимал, почему герои книг так настойчиво добиваются поцелуев своих возлюбленных, а тут вдруг догадался. И оттого, что он осознал свое желание ее поцеловать – по-настоящему, ради самого поцелуя, а не ради жеста, сделавшего бы его взрослым, – ему вдруг стало мучительно стыдно и страшно. Но кровь, ударившая в лицо, не охладила его желания, даже наоборот, стыд сделал его еще более несбыточным, а оттого – невыносимым.

Ливень затихал, обрывки развеянных грозовых туч плыли по кругу, что становился все шире и шире, а сердце продолжало стучать в висках и даже побежало еще быстрей, потому что приближалась развязка: Спаска замерла, сидя на коленях и опустив лицо к земле.

Йока понял: так просто кончиться это не может, не должно – это будет слишком большим разочарованием. Стыд, неловкость, растерянность – все отступило перед страхом этого разочарования. Он забыл, что вокруг стоят колдуны, что Спаска – чужая невеста и ее жених каждый день рискует жизнью ради того, чтобы колдуны могли нести солнце в этот мир…

Не солнце – луна вышла из-за туч в ту минуту, когда Спаска поднялась на ноги. Мокрая, облепленная полупрозрачной рубахой. Танцуя, она не замечала своей наготы, а тут вдруг смутилась, прикрылась руками – Йока догадался погасить лунный камень у нее на груди, но ей этого показалось мало, и она бросилась прочь с Лысой горки, в тень Змеючьего гребня. А Йока, не помня себя, вдруг побежал за ней.

Лучше бы его кто-нибудь остановил! Ему бы не пришлось вспоминать это с мучительным, не дающим уснуть стыдом.

Он едва не потерял ее из виду в темноте и тогда на секунду зажег ее лунный камень – и только потом понял, как это было подло. Потом понял, что Спаска убегала и пряталась от него, ведь от чужих взглядов ее укрыла тень Змеючьего гребня…

Матовый белый свет вспыхнул в десяти шагах впереди, Йока легко нагнал ее – ведь она бежала по камням босиком, а он был в сапогах. И это он тоже понял потом, через несколько дней, ворочаясь в душной постели. А тогда он обхватил ее за плечи, прижал к себе – а она бабочкой трепыхалась в его руках, старалась вырваться.

– Ты богиня… – шепнул Йока ей в ухо. – Ты настоящая богиня, дочь бога Исподнего мира.

И Спаска опустила руки, перестала биться – Йока легко повернул ее к себе лицом.

– Йока Йелен, прости меня… – сказала она.

Он не дал ей договорить, накрыл ее рот поцелуем – вспомнив, как на пороге трактира это делал уходивший гвардеец… Она не сопротивлялась, но стоило ему оторваться от нее и расслабить руки, тут же отпрыгнула назад и побежала прочь, наверх, на Змеючий гребень, по которому бродили тени Цитадели, где в темном логе спала чума…

Нет, Йока не одумался. Минуту назад прикосновение к ее губам представлялось верхом наслаждения, целью, достижение которой избавит от невыносимой жажды. А на деле никакого облегчения не принесло, жар еще сильней поливал щеки, кровь еще громче стучала в виски.

Но побежал он за Спаской не поэтому – испугался вдруг, что на Змеючьем гребне ей грозит опасность. Плащ мешал подниматься вверх по склону, Йока все время наступал на его полы и спотыкался, пока не догадался скинуть его на землю. Раза два он зажигал лунный камень Спаски, боясь заблудиться в темноте, но на третий раз свет вспыхнул у него под ногами – она сняла подвеску и бросила на тропу.

– Спаска! – крикнул он и испугался своего голоса. – Спаска, я не трону тебя, не бойся! Честное слово, не бойся! Пойдем отсюда, сюда же нельзя ходить!

Что-то легкое и холодное коснулось щеки, и Йока остановился. Тени Цитадели… Сотни людей, которых некому было хоронить… Ему показалось, что они окружили его со всех сторон, делая воздух вязким, липким, как граница миров, – иначе он не мог объяснить, почему ему так трудно сойти с места, шевельнуться, двинуться дальше. Щеки уже не горели от стыда и страсти – тени вокруг остудили жар, втянули в себя, как камень вытягивает тепло из тела. Ватные ноги едва не подогнулись, задрожал подбородок, и Йока вспомнил, где в последний раз чувствовал то же самое, – в Гадючьей балке, прячась от мертвого чудотвора.

А что если они – эти страшные тени – окружили и Спаску тоже? Что если она сейчас стоит в темноте и от ужаса не может сдвинуться с места? И крысы уже ползут из темного лога, подбираются к ней все ближе… Вспомнив о крысах, Йока едва не закричал. Он никогда не боялся ни крыс, ни мышей, но здесь, в темноте, окруженный тенями Цитадели, легко представил себе шевелящийся серый полог, который течет по земле, накрывает ноги, поднимается вверх по сапогам… Женщины всегда боятся мышей и крыс…

– Спаска! Не бойся, я иду! – крикнул он и бросился вперед.

Тени расступились неохотно, заскользили мимо, задевая локти и лицо, и Йока зажег лунный камень, чтобы видеть в темноте. Они не боялись света. Может быть, солнечный камень помог бы их разогнать, но ведь в Цитадели жили колдуны, и лунный камень их не напугал.

Йока долго метался по редкому сосновому лесу, звал Спаску, но она не откликалась. Он не мог повернуть назад, спуститься вниз, к землянкам, в окошках которых горел огонь, где бродили люди, – они снова казались далекими, недосягаемыми, и от этого становилось еще более одиноко и страшно. Он не мог оставить Спаску одну.

Впереди между деревьев показалась почерневшая, поросшая лишайником стена, мелькнул обрушенный оконный проем… Йока решительно повернул к развалинам, как только понял, что испугался одного их вида. Если он испугался – Спаске еще страшней. Может быть, она стоит внутри и не может шевельнуться, сделать несколько спасительных шагов, как он сам когда-то не смог выбраться из Гадючьей балки. А ведь ей, должно быть, очень холодно – ее рубаха насквозь промокла от дождя. Йока вспомнил сырой холод майской ночи и пожалел о том, что сбросил плащ, – можно было отдать его Спаске.

Дверного проема Йока не нашел и заглянул внутрь через окно, освещая развалины лунным камнем. Хорошо, что сначала он увидел Спаску и только потом взглянул на пол. Иначе бы бежал оттуда без оглядки…

Она не стояла, боясь шелохнуться, – она сидела на пороге дверного проема, обхватив ладонями виски. У ее босых ног копошилась крыса. Спаска нисколько не удивилась, увидев Йоку, подняла голову и грустно улыбнулась. На ней был надет его брошенный плащ.

Выбеленные временем черепа смотрели на Йоку вместе с ней, тени Цитадели, окружившие Спаску, слетелись к лунному камню – Йока ощутил на лице прохладное дуновение.

– Здесь Волче в первый раз обнял меня… – сказала Спаска. – Это было первого мая, перед тем как отец ушел в Верхний мир.

– Я тоже вспоминал именно этот день, – неожиданно успокоенно ответил Йока и перебрался внутрь – страха как не бывало. Он подумал лишь о том, что наступать на останки как-то нехорошо…

– Я хотела еще взглянуть на портал чудотворов – он внизу, в логе. Волче жил там с господином Красеном. Потом меня сюда не пустят, Милуш и так рассердится…

– Пойдем, – пожал плечами Йока. – Ты не бойся…

Он хотел сказать, что не тронет ее, но она не дала ему закончить, снова улыбнувшись:

– Я не боюсь, Йока Йелен. Можно, я останусь в твоем плаще?

– Конечно. Хочешь, я отдам тебе и сапоги?

– Не нужно. Я люблю ходить босиком, только отец мне всегда это запрещает…

В логе, поросшем снытью, было сыро и неуютно. Йока промок насквозь, пробираясь через мокрый подлесок, но страха больше не чувствовал, наоборот, считал себя сильным и непобедимым. Он даже хотел рассказать Спаске, как ночами в одиночку бродил по Беспросветному лесу, но понял вдруг, что никогда не боялся призраков только потому, что был мрачуном, а не отчаянным смельчаком. Да и смешно хвастаться тем, что не боишься призраков, – на Лысой горке их больше, чем в Беспросветном лесу.

Однако о давней, самой первой встрече с росомахой два года назад, он все же рассказал, и Спаска обрадовалась.

– Может быть, это была Толстолапка. Росомах осталось совсем мало…

– А кто такая Толстолапка?

– Моя росомаха. Я растила ее в замке, а потом мы ее отпустили. Иногда она возвращается. Ты ее видел, мы с ней приходили к тебе, когда ты ночевал в лесу с моим отцом.

– А в самый первый раз? Ко мне прилетала ворона, стучала в окно…

– Это Враныч. Он живет в замке. Он совсем ручной, но очень умный. Раньше я боялась, что кто-нибудь из глупых духов испугается и обидит его, но он никогда не приходит к глупым духам – только к добрым. Отец, правда, говорит, что это не Враныч, а Вранишна, но ты ему не верь. Таким хулиганом может быть только мальчишка… – Спаска рассмеялась.

На землянку они наткнулись неожиданно – Йока споткнулся о накат, упершийся в склон лога. Спаска зашла внутрь, осматриваясь, – эта землянка нисколько не походила на те, что стояли на Лысой горке. Йока же с тоской глянул на знакомые вещи, которые могли принадлежать лишь Обитаемому миру: настольную лампу с солнечным камнем внутри, каминные спички возле очага, аптечку на полке.

Спаска присела на застеленную кровать, одну из трех, и уверенно сказала:

– Волче спал здесь. А там, – она показала на стол, – он писал мне первое письмо.

Она взглянула под потолок.

– Знаешь, если сейчас сюда зайдет чудотвор и зажжет солнечный камень, я могу умереть…

– Тогда нам лучше выйти отсюда, – пробормотал Йока, представив себе Инду, который уже спускается по лестнице. Ему даже послышались шаги на ступеньках… И когда дверь распахнулась, он вскрикнул от неожиданности:

– Не надо! Не зажигайте свет!

– Ох, – выговорила Спаска и села обратно на кровать.

На пороге стоял Славуш, и Йоке показалось, что крик напугал колдуна.

– Я не собирался зажигать свет, – сказал тот, помедлив. – Мне довольно и лунного камня.

– Славуш, что ты здесь делаешь? – улыбнулась Спаска.

Он снова помедлил, прежде чем ответить.

– Ищу глупую девчонку, которую хочет схватить Огненный Сокол. Твое счастье, что Змай в замке и не Милушу с тобой разбираться. Пойдем.

Пожалуй, Славуш был здесь единственным, кто говорил на северском языке без смешного провинциального выговора. Кроме Змая, конечно. Хотя, встретив Змая впервые, Йока подумал, что он не из Славлены.

– Я бы не позволил Огненному Соколу ее схватить, – сказал Йока Йелен непринужденно, а в ответ на презрительный взгляд Славуша добавил: – Чудотворам не нужна Спаска, им нужен я. Они уже предлагали Змаю обмен.

– Они бы его обманули. Зачем чудотворам Вечный Бродяга, если его в любую минуту может вызволить Охранитель? – хмуро ответил Славуш и повернулся к выходу. – Спаска, может, и не нужна чудотворам – она нужна храмовникам. Чтобы солнце светило не здесь, над болотами, а над их полями с хлебом.

Йока не сдался:

– Я могу дать ей столько силы, что никакие храмовники ее не удержат!

– Удержат. Ее просто покалечат, отрубят ноги, чтобы она не могла никуда уйти. И твоя сила будет служить мнихам в какой-нибудь лавре возле Хстова. – Славуш сказал это просто, буднично. И добавил, будто подвел итог: – Пойдем. Милуш места себе не находит.

Именно потому, что Славуш говорил так спокойно, Йока понял, что он не врет, не преувеличивает, – холод прошел по спине, перед глазами вновь появилась убитая толпой женщина, и Йока поверил вдруг, что здесь, в этом мире, такое в самом деле возможно.

Темный бог прощался с Цитаделью в окружении ее обитателей. Вереско Хстовский встретил старого друга возле каменной росомахи – и не матерый вояка с перекошенным лицом явился темному богу, а красивый тонкокостный юноша, бывший студент, так и не сыгравший портняжку на Сретенье… Его силуэт не выступил из тумана полностью, и мокрая пелена приглушала его голос.

– Вот и ты, Зимич, скоро станешь одним из нас… Не надоело жить?

– Нет.

– Это в юности кажется, что старики устают от жизни. Это утешение нам, смертным, – будто жизнь становится постылой, если слишком затягивается. Я знал, что тебе никогда не надоест жить. Страшно умирать?

– Нет. Страшно недоделать то, что мы с тобой когда-то начали.

– Не обольщайся. Это не тот узел, который можно разрубить одним махом, – твои и мои потомки спина к спине будут драться за то, что начали мы с тобой.

– Вроде бы ни у тебя, ни у меня нет потомков… – усмехнулся темный бог.

– А белокурый юноша на троне? Разве ты не видишь, как он похож на меня? И у тебя тоже будут внуки, как бы ты этому ни сопротивлялся.

Вереско ушел обратно в туман, другая тень окликнула темного бога из развалин богатого некогда дома.

– Ты не спас меня… Ты так меня и не спас. А я до последней минуты верила…

– Я не смог. Я был бы рад спасти всех, но не смог спасти никого.

– Не надо было спасать всех. Мне нет дела до всех!

– Зато я помню тебя молодой и прекрасной, а не дряхлой и безобразной. Ты же не хотела стать безобразной, правда?

Даже сквозь пелену тумана эта женщина кружила голову темного бога, даже воплощенным воспоминанием была желанна.

Черные стены черной крепости, где каждый камень знал его прикосновение, безмолвно упрекали темного бога в том, что окружают город теней.

* * *

Над болотом всходило солнце… И Йока сначала не удивился, пока не заметил, что и Славуш, и Спаска оглядываются и смотрят на северо-восток, жмуря глаза. Пожалуй, именно в этот миг он догадался, почему люди Исподнего мира так напоминают ему мертвецов: у них были бледные лица, гораздо бледней, чем в Славлене, хотя жители Северских земель считались белокожими. Змай сидел на камне поодаль от Лысой горки и тоже смотрел на восход – Йока узнал его со спины.

– С добрым утречком, Йока Йелен. – Змай не оглянулся. – И тебе, кроха, тоже доброго утра.

– Татка, мне надо было… – начала она оправдываться, но Змай перебил:

– Да ладно, что я, не понимаю, что ли? Надеюсь, Йока Йелен был тебе надежным защитником.

– Да, конечно, – ответила Спаска, пряча улыбку.

– Сын-Ивич, проводи кроху в землянку, а мы с Йокой Йеленом погреемся на солнышке. – Змай не обернулся. – Я так и знал, что он весь промок.

– Вы… уйдете… здесь? – спросил Славуш.

– Почти. Было бы глупо воспользоваться порталом чудотворов – они бы обрадовались, увидев нас в Тайничной башне.

– Татка, ты уже уходишь?

– Нет. Через часок. Хочу на прощанье полюбоваться болотом.

Еще несколько часов назад, услышав о возвращении, Йока обрадовался бы. А теперь, глядя, как Славуш уводит Спаску на Лысую горку, ему захотелось остаться. Или забрать Спаску с собой – туда, где светит солнце. Пусть она чужая невеста, пусть… Пусть она думает о своем гвардейце – но ведь Змай не хочет, чтобы они поженились! Она достойна большего, она должна быть счастливой! Он давно так решил, еще в Хстове, только боялся признаться в этом самому себе.

– Змай, я хочу… я должен с тобой поговорить.

– Наверное, собираешься попросить руки моей дочери? – Змай повернулся к нему лицом, и снова было непонятно, шутит он или сердится. И откуда он всегда все знает?

– Я… – Йока замялся: все найденные слова – такие убедительные и правильные – разом вылетели из головы.

– Ничего не выйдет, Йока Йелен. Во-первых, тебе еще рано жениться.

– Почему?

– Женилка не выросла.

– Ты сказал гадость и глупость, – вспыхнул Йока. Конечно, они с друзьями из Светлой Рощи обсуждали иногда взаимоотношения полов, и Йока знал, что́ мужчины иногда делают с дурными женщинами, – но, разумеется, даже мысли не допускал, что такое возможно между людьми, которые любят друг друга.

– Да ну? Гадость – однозначно, если гадостью считать то, что ты не хочешь слышать. Но глупость?

– Змай, я пришел честно тебе сказать: после того, что я сделал, я должен на ней жениться. Я же порядочный человек.

Змай сначала сдерживал смех, но потом не выдержал и расхохотался, согнувшись пополам и смахивая с глаз слезы.

– Йока Йелен, я не хотел смеяться, честное слово, – выдавил он. – Твое целомудрие делает тебе честь, но жениться тебе действительно рановато… Твой отец, он никогда не говорил с тобой об этом?

– О чем? – Йока даже не обиделся на смех Змая, настолько был смущен.

– Ну, о женитьбе…

– Как это?

– Очень просто. А друзья? Твой старший товарищ Стриженый Песочник не рассказывал о том, что муж с женой делают в спальне?

– Он только врал. Нарочно, – проворчал Йока, краснея и подозревая неладное.

– Ладно, Йока Йелен… Садись, погрейся на солнышке. Ты заметил, а птицы все же не поют, только лягушки квакают. Кроме твоей молодости, есть еще одно препятствие. Вы должны жить в разных мирах. Ты – в Верхнем, она – здесь. Иначе в вашем существовании нет смысла. Другое дело, если ты прорвешь границу миров…