Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Змай, но ведь не все же чудотворы одинаковые. Есть Страстан, а есть, например, Инда. Может, кто-то из них понимает, что происходит, но ничего не может сделать?

– Думаю, Инда из тех, кто очень даже может что-то сделать. Но ты прав, не все чудотворы одинаковые. Я знаю по меньшей мере двоих, на которых можно положиться. И которые действительно делают что-то для моего мира.

– Двоих? И кто это?

– Одного ты не знаешь, а второй… Я еще не совсем в нем уверен, но все говорит в его пользу. Это Крапа Красен, у которого сейчас служит Волче. Я давно на него обратил внимание, еще когда читал его статьи в Энциклопедии Исподнего мира. Знаешь, можно по-разному изучать историю, обществоведение, географию… С разными целями. Чудотворы обычно изучают наш мир с самыми что ни на есть утилитарными целями: как выкачать отсюда побольше энергии и поменьше за это заплатить. Но Красен другой, его интерес искренний, он… Мне кажется, он делает это с любовью. Это он добился сохранения жизни колдунам, пусть и не законодательно, но на деле. Конечно, продавать колдунов в рабство – это не лучший вариант, но все же их не убивают теперь сотнями, как сто лет назад.

– А… та женщина сегодня на площади?

– Ну, это расправа толпы, откуда толпе знать о негласных договоренностях Храма и чудотворов? Люди боятся колдунов так же, как в Славлене боятся мрачунов.

– Но в Славлене никто не убьет мрачуна вот так, на площади, – возразил Йока.

– Не факт. Однако в Славлене люди образованны, сыты, одеты, защищены – жестокость более свойственна голодным и испуганным, сытый человек благодушней, щедрей, снисходительней.

Что-то крикнула с кухни «мамонька» – наверное, про скорый обед, – и Змай сказал, что пора будить Спаску.

А потом до самого вечера они сидели в комнате Йоки и слушали долгий рассказ Змая. Йока устроился на постели, а Спаска – на ковре, положив голову Змаю на колени. Было сумрачно – мозаичные окна пропускали мало света, особенно в пасмурную погоду. Здесь не было солнечных камней, чтобы включить настольную лампу, но Йока, слушая историю Зимича и заранее зная, зачем в его мир пришли чудотворы, ненавидел солнечные камни все сильней. А может, это Змай умел так рассказывать, что история брала за душу?

А еще Йока смотрел на Спаску – и ему было грустно на нее смотреть. И Бисерку он почему-то представлял похожей на нее.

– Татка, а разве девушка может до свадьбы позволять такое своему возлюбленному? – спросила Спаска, когда рассказ дошел до любви Зимича и Бисерки.

– Нет, не может, – кашлянул Змай, словно опомнившись. – Во всяком случае, не в тринадцать лет. И особенно та, которая хочет выйти замуж за такого поборника благонравия, как Волче. Это Зимич смотрел на такое сквозь пальцы, Волче сквозь пальцы смотреть не будет. И вообще, для девушек это всегда плохо кончается.

– Татка, но если Зимич смотрел на такое сквозь пальцы, то разве ты смотришь иначе?

– Кроха, между возлюбленной и дочерью огромная разница. Возлюбленных – пруд пруди, а дочь у меня одна.

– У Волче только одна возлюбленная, – улыбнулась Спаска.

– Вот поэтому он тоже рассуждает иначе, чем Зимич. Не сбивай меня.

На том месте, где выяснилось, что Бисерка на самом деле дочь Айды Очена, Йока вдруг посмотрел на эту историю совсем иначе. Потому что Спаска была дочерью Змая.

– Татка! – Спаска запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Ну какой ты смешной!

– Я? Смешной?

– Конечно!

– Волче так не показалось… – проворчал Змай и почему-то потрогал подбородок. – И не перебивай меня! Я и сам собьюсь.

Начинало темнеть, когда рассказ подошел к концу. И когда Змай закончил, Йока долго не мог прийти в себя, потрясенный историей второго Откровения Танграуса. Спаска не знала, что второе Откровение наизусть учит каждый школьник, что профессор Важан и тот не знает, что было на самом деле, что лучшие эксперты Верхнего мира изучают Откровение вдоль и поперек, надеясь разгадать его тайну…

– И что же было дальше, Змай? – спросил Йока через минуту.

– У, дальше было много всякого разного. Была Цитадель, вольный город, который построил Вереско Хстовский из рода Белой Совы – студент, который играл портняжку. Цитадель пала одиннадцатого сентября двести семьдесят третьего года. Кое-что, конечно, от нее осталось – книги, знания. Сейчас Милуш Чернокнижник пытается из своего замка сделать новую Цитадель. Да, и колдуны теперь – не бесноватые старики, это образованные люди, вроде Ловче, хотя и любят жить в деревнях, где нет стен, и довольствуются малым.

– Нет, Змай, что было с Зимичем?

– С Зимичем? В общем-то, это был уже не Зимич. Да ничего особенного с ним и не было. Жил себе в домике Айды Очена, сочинял сказки, некоторые даже напечатали – когда-то в этом мире было и книгопечатание, это теперь книги переписывают от руки на пергамен, потому что бумага не может долго храниться. Еще Зимич убивал чудотворов, если они пытались пройти в Исподний мир. Ну, еще строил вместе со всеми Цитадель. Ходил по городам, мутил народ. Научился превращаться в разных других тварей, кроме змея, и частенько бывал в Верхнем мире.

– Что, он так и не женился?

– Нет, отчего же… Женился, и много раз.

– А… Бисерка?

– Дивна Оченка, ты хотел сказать? Она растолстела.

– Что, и все?

– А что еще? Зимич видел ее только однажды, через несколько лет, в Верхнем мире.

– А кто же сделал эти светящиеся надписи на стенах?

– Ловче. Со студентами. Трудней всего было сделать надпись на Дворцовой площади, ее делали с крыши кареты, в несколько заходов. Днем надписей было не видно, поэтому никто ничего и не заподозрил, а в темноте они засветились.

– Ну хорошо, а ученые? Их казнили?

– Казнили пятерых. Остальные, как и предрекал Айда Очен, до конца своих дней славили Предвечного и его чудотворов.

– Что, и Борча?

Змай вздохнул, помедлив:

– Да, и Борча. Он стал профессором на факультете теософии и как-то раз с жаром убеждал Зимича, что доказать отсутствие солнечного мира Добра нельзя, поэтому можно принять на веру его существование.

– И профессор логики? Который был готов умереть за свои убеждения?

– Нет, его как раз казнили. – Змай тряхнул головой. – Сожгли. На колеснице, увитой цветами, вместе с крылатым конем.

– А Зимич больше не превращался в змея?

– Как же, превращался. В лесу, где его никто не видел, кроме чудотворов, которых он убивал. Кстати, интересная деталь: он всегда ломал левую руку или до превращения, или будучи змеем. И каждый раз – случайно. Но когда Исподний мир потерял слишком много энергии, в змея Зимич превращаться перестал.

– А потом?

– А что потом? Разное было «потом». Еще он изучал мистицизм и оккультизм. Математику. Механику. Естествознание. Да много всего изучал. Собирал колдунов в Цитадель. Ну… всего и не упомнишь…

– Нет, Змай, ты не говоришь самого главного.

– Да ну? И что же здесь главное, по-твоему?

– Змай, ну признайся, он и сейчас собирает колдунов и превращается в разных тварей.

– Все может быть, Йока Йелен. И главное не в этом. Главное в том, что все это время он видел, как чахнет его мир и цветет мир чудотворов. И ничего не мог с этим поделать. Пока профессор Важан не удумал создать Вечного Бродягу.

– То есть, если бы не было Откровения Танграуса, Важан бы не создал… Вечного Бродягу. А если бы Важан не создал Вечного Бродягу, Зимич в облике змея не увидел бы крушения Верхнего мира? Как же так?

– Ты слишком умный, Йока Йелен. Наверное, мало увидеть крушение Верхнего мира – нужно еще приложить руку к тому, чтобы оно состоялось.

* * *

Инда устал от Исподнего мира, от непрерывного дождя, от узких улиц и широких площадей Хстова, от занудства Явлена и сантиментов Красена. Ему хотелось в Славлену – в этом он как никто понимал Айду Очена. После обеда – действительно роскошного даже по меркам Афрана – он подремал часа два, но сон его был тревожным и неприятным: то ли утреннее кровавое зрелище оставило свой след в душе, то ли затхлый воздух этого хмурого города не давал покоя.

И, по большому счету, нечего было делать в Исподнем мире – понятно, что оборотня не найдут в этом муравейнике. Во всяком случае, Инда здесь не помощник «лучшим людям Особого легиона». Пировать с Явленом? У Инды хватало дел и без этого, а для отдыха он бы нашел место получше.

Но когда он поднялся с постели, Явлен объявил, что они приглашены на ужин в резиденцию Стоящего Свыше. И это будет не светский прием, а деловая встреча. Конечно, Инда может от нее отказаться, но, возможно, ему покажется интересным новое заявление храмовников.

– А они способны придумать что-то новое? – спросил Инда.

– Вполне. На этот раз Стоящий Свыше хочет отказаться от изготовления бездымного пороха. Вчера при просушке первой партии ружейного хлопка случился взрыв, погибли люди. Стоящий Свыше сначала потребовал от нас объяснений, а когда Красен ответил ему, что это дело личной глупости мнихов, тот вдруг заявил, что овладеть этой технологией люди Исподнего мира не смогут никогда, что такова воля Предвечного, что первый взрыв лишь предупреждение, а произошедшее утром на площади – подтверждение этого предупреждения… В общем, он мелет полную чушь. Третий легат в ярости, верхушка Надзирающих вторит Стоящему Свыше, а первый легат гвардии кудахчет над ним, как наседка, и убеждает в том, что опасаться нечего.

– Здесь что-то не так… – пробормотал Инда. – А воля Стоящего Свыше – закон для храмовников?

– Формально – да, но я не думаю, что первый легат прекратит производство оружия на том лишь основании, что Стоящему Свыше вожжа попала под хвост. Гвардейцы раньше сменят Стоящего Свыше, чем откажутся от бездымного пороха. А вернее всего, просто припугнут: он стар, он хочет покоя, воевать против всех он не сможет и не захочет…

На ужин поехали все втроем – верней, вчетвером, потому что Красен везде таскал за собой своего секретаря. Инда подозревал, что парень, скорей, исполняет обязанности личного телохранителя Красена. Глядя на этого рослого по местным меркам гвардейца, трудно было предположить, что он умеет писать, – эдакий деревенский простак, годный к тяжелой работе и непрошибаемый в кулачном бою. Впрочем, Инду парень не раздражал: знал свое место, говорил только тогда, когда спрашивают, и вообще – был почти незаметен. Очень ценное качество для секретаря. И писать он, как ни странно, умел, причем редким каллиграфическим почерком и с удивительной скоростью.

Только за ужином Инда догадался, зачем им секретарь: тот, вместе с писарями храмовников, записывал каждое слово, сказанное за столом. Это было правильное начинание – записанный протокол не позволял отказаться от своих слов в случае надобности. Здесь не знали стенографии, и каждый писарь пользовался своей системой скорописи, а разработка такой системы, с точки зрения Инды, требовала хоть небольшого, но ума. Наверное, он представлял себе людей Исподнего мира слишком примитивными, и они, один за другим, доказывали ему обратное. Утром Инда был поражен харизмой Государя, магнетизмом его внешности и голоса, двумя днями ранее – чувством собственного достоинства и профессионализмом гвардейца с соколом на краге, теперь – мастерством писарей, которое и не снилось славленским секретарям. Общего впечатления от Исподнего мира это не меняло: грязное, убогое место, населенное нездоровыми вульгарными людьми, откуда хочется поскорей сбежать.

Судя по тому, что́ говорил Стоящий Свыше и как отводили взгляды остальные храмовники, его мнения относительно производства нового оружия никто не разделял. Инда сомневался, что Стоящего Свыше можно подкупить, а вот запугать… Да, старик говорил слишком торопливо, с оглядкой по сторонам, для убедительности не к месту повышая голос – словно сам себе не верил. Его напугали. Или заставили сделать сегодняшнее заявление с помощью шантажа. Насчет шантажа Инда ничего толкового сказать не мог, зато хорошо знал, кто́ мог как следует напугать Стоящего Свыше. Мечен тоже напугался, когда увидел королевскую кобру на столике в библиотеке. А кто бы не напугался? Впрочем, сам Инда давно не испытывал чувства страха, словно утратил способность бояться даже в случае реальной опасности.

За столом не прозвучало ни одного конкретного слова об изготовлении нового оружия, Инда оценил степень секретности вокруг технологии изготовления бездымного пороха: не упоминались ни используемые ингредиенты, ни места их покупки и хранения – ничего.

– Если глава Храма так опасается за жизни мнихов и трудников в лаврах, которым доверено производить ружейный хлопок, мы подготовили новый порядок его перевозки и хранения. С учетом новых сроков, конечно, – мрачно вещал третий легат, исподлобья глядя на Стоящего Свыше. – Здесь я его оглашать не буду.

– Теперь, после случившегося, мне бы очень хотелось ознакомиться с этим новым порядком, дабы впредь чудотворы не получали от Храма нелепых обвинений, – заметил Явлен.

– Вы получите его после одобрения Стоящим Свыше.

– Я его еще не смотрел. – Стоящий Свыше недовольно поморщился. – У меня не было времени. Обещаю, что к завтрашнему утру я с ним ознакомлюсь. Но не уверен, что одобрю.

Лицо третьего легата стало еще мрачней, но открыто выразить недовольство главой Храма он не посмел.

Инда молча слушал, что говорят Стоящему Свыше Красен и Явлен – в соответствии с дипломатическим этикетом и в принятой здесь манере вести переговоры. Но потом не выдержал чопорности происходящего за столом и напрямик спросил старика:

– Скажите, любезный, вы так сильно боитесь ядовитых змей?

Это простолюдины Исподнего мира не знают северского языка – люди образованные читают книги Верхнего мира и понимают чудотворов без переводчика. Судя по тому, как побелело лицо Стоящего Свыше, Инда попал в точку.

– Я не понимаю, о чем вы говорите… – пробормотал тот и опустил глаза.

Инда не стал устраивать допрос – ему было вполне достаточно. Может быть, кто-то из Надзирающих и не понял Инду, но лицо третьего легата перекосилось словно судорогой, он посмотрел на Стоящего Свыше исподлобья и громко скрипнул зубами. Стало ясно, что со стариком разберутся и без чудотворов.

В чем Инда и имел возможность убедиться тут же, не выходя из-за стола.

Подали десерт – сливочное мороженое с экзотическими фруктами. И надо же было случиться такому несчастью: в вазочку Стоящего Свыше угодил шип какого-то южного растения, бедняга уколол им язык! Никто не придал этому значения, оставили прислуге разбираться с досадным недоразумением, но не прошло и десяти минут, как лицо бедного старика побелело на глазах, он потерял равновесие и схватился за край стола, волоча на себя скатерть. И можно было бы предположить, что у него просто закружилась голова (чего не бывает в этом возрасте при сильном волнении?), если бы не зрачки, заполнившие чуть ли не всю радужку.

Инда отметил, что первым к Стоящему Свыше подскочил третий легат – его проворство выдавало внутреннюю готовность к такому повороту событий, да и незаметно было перед этим, чтобы он любил старика, как родного отца. Впрочем, первый легат тоже не долго удивлялся, как и Сверхнадзирающий.

Через минуту Стоящего Свыше уже несли из обеденного зала в его покои, и, как ни странно, Красен и Явлен направились следом. Инда тоже решил взглянуть, что будет дальше.

А дальше, на пороге своей спальни, старик начал кричать и сопротивляться, требуя, чтобы лакеи сначала перетряхнули его постель. У него до судорог подергивались конечности, закатывались глаза, но он все равно отказывался лечь до тех пор, пока постель не обыщут.

– Явлен, по-моему, нам понадобится доктор… – тихо сказал Красен.

– Да, похоже, – ответит тот. – Я постараюсь вернуться быстро.

Инда вопросительно посмотрел на Красена, когда Явлен скорым шагом покинул покои Стоящего Свыше.

– Это волкобой, – ответил на его взгляд Красен и пояснил: – Отравление аконитом. Причем через кровь, а не через желудок. У аконита нет антидота, старик может умереть без медицинской помощи.

– А Явлен у нас – мальчик для вызова лекарей? – удивился Инда.

– Лекари прибегут через минуту, Явлен поехал к порталу – у Стоящего Свыше есть личный врач-чудотвор. Старик бы давно скончался волею Предвечного, если бы не доктор Верхнего мира и не современные достижения медицины.

– Неплохо… – пробормотал Инда. – Не ожидал.

– Доктор Назван пользует не только его, но всю верхушку Храма и гвардии. В сложных случаях, конечно. Но, к сожалению, вызвать его может только другой чудотвор.

– А не кажется ли вам, что это бессмысленно? Старик все равно умрет.

– Вряд ли. Если бы хотели его убить, вместо волкобоя использовали бы «семь шагов» – тот бы убил его наверняка.

– Красен, вы так хорошо знаете местные яды? – улыбнулся Инда.

– «Семь шагов» – это антиарис[44]44
  Анчар.


[Закрыть]. Вообще-то любой из сильнейших ядов здесь можно купить в зелейной лавке. Дорого. Моя экономка покупает стрихнин, чтобы травить крыс. Здесь он называется арутской солью.

Доктор Назван явился минут через двадцать – в форменной куртке чудотвора… Впрочем, никто не удивился его странному для этого мира одеянию, наверняка видели врача-чудотвора не в первый раз.

– Где наш дедуля? – начал он на пороге спальни Стоящего Свыше – от его фамильярности покоробило даже Инду. Лекари же, собравшиеся у постели старика, почтительно расступились.

Наверное, лицо у Инды было слишком удивленным, потому что Красен поспешил пояснить:

– Назван сказал им, что «наш дедуля» на языке чудотворов – это вежливое обращение к уважаемому старцу. Он им перевел еще множество слов и медицинских терминов, преимущественно о работе кишечника и мочеполовой системы. Я не возьмусь их повторить, а вот местные лекари щеголяют этими словечками друг перед другом с умным видом.

– Как дитя… – проворчал Инда.

– Назван – хороший врач. Он может себе позволить маленькие слабости, – пожал плечами Красен. – К тому же местные лекари перенимают у него не только непристойные выражения, но и кое-какие медицинские знания.

* * *

В поднятой суматохе никто не заметил, что Волчок остался один в обеденном зале. Гвардейцы из охраны переместились к спальне Стоящего Свыше, не зная, кого и как теперь охранять, писари отправились туда же – думая, видно, что деловая беседа может продолжиться у одра умирающего. Волчок вышел из зала: на мраморной лестнице стояли двое гвардейцев, туда-сюда сновали лакеи – с кувшинами, тазами, склянками, полотенцами. Мимо, снизу наверх, протопала толпа лекарей, двое лакеев бежали впереди, указывая дорогу, – будто бы лекари пришли сюда в первый раз. На Волчка никто не обращал внимания.

Больше возможности не будет. Он последние дни служит у Красена, а пятый легат не станет брать его на такие приемы – его и самого не всегда на них зовут. Если новый порядок передан Стоящему Свыше, где он может с ним ознакомиться? Уж не в спальне, наверное…

Знать бы еще, в какой стороне искать рабочий кабинет, – Волчок бывал в больших домах знати, например у пятого легата, но в такой огромной резиденции все могло быть по-другому. Обычно внизу располагалась прислуга и подсобные помещения, на самом верху – личные покои. Конечно, кабинет Стоящего Свыше мог быть и рядом со спальней, и тогда пробиться туда будет непросто. Но обычно деловая и гостевая часть дома были во втором ярусе…

Только в обеденный зал вели двустворчатые двери, направо и налево от них шли анфилады комнат, а не привычных коридоров. Как жить в таких? Впрочем, Волчок быстро разглядел, что окна в анфиладе выходят только на одну сторону, в другую ведут двери. По сути, анфилада и была коридором, только слишком роскошным. До заката было еще далеко, и Волчок поразился, как светло бывает в помещениях с прозрачными стеклами даже пасмурным вечером.

Он прошел по анфиладе до самого конца, насчитав не меньше двадцати дверей, но ничего похожего на кабинет не увидел – сплошные гобелены, мебель с обивкой, расшитой золотом, диванчики, на которых невозможно сидеть, стулья с гнутыми ножками, столики, зеркала… Волчок повернул назад, стараясь двигаться чуть в стороне от дверных проемов, в которых его было видно до самой лестницы.

Возле обеденного зала он едва не столкнулся с Явленом – тот шел по лестнице наверх, и с ним был человек, одетый так странно, что Волчок не сумел выдумать его одежде названия. Они говорили о чем-то на языке чудотворов, и Волчок решил, что это тоже человек Верхнего мира. И, наверное, одет так, как одеваются в Верхнем мире. Смешно… Волчок представил себе Йоку Йелена в таком же куцем бесформенном пыльнике с капюшоном и усмехнулся.

По другую сторону лестницы обстановка анфилады изменилась – это в самом деле была деловая часть резиденции. Через огромный зал книгохранилища Волчок попал в подобие канцелярии с десятком рабочих мест для клерков, а оттуда в просторную приемную.

Разгуливая по резиденции вдали от кабинета, он страха не чувствовал, но тут подумал, что еще не рассказал Змаю о Синицынской лавре. И если его тут застанут, то, возможно, рассказывать об этом никому и никогда не придется. Только Огненному Соколу или третьему легату – в комнате для допросов.

Конечно, кабинет был заперт. Но Волчок подошел к столу секретаря и выдвинул правый верхний ящик – в тишине его шорох показался оглушительным. Он сам клал ключ от кабинета пятого легата в правый верхний ящик стола, под бумаги, – чтобы быстро доставать. Секретарь Стоящего Свыше делал точно так же. Волчок сжал ключ в руке – на лбу выступил пот. Это не башня Правосудия, где по коридорам расставлена охрана, здесь Стоящий Свыше живет… Сюда не пускают случайных людей, поэтому нет смысла проверять, нет ли посторонних в кабинете. Волчок облизнул пересохшие вдруг губы. Другой возможности не будет, поэтому надо пользоваться счастливой случайностью.

Он сунул ключ в замочную скважину – замок щелкнул на всю резиденцию, и вместо того чтобы быстро проскользнуть в кабинет, Волчок стоял и прислушивался, не явится ли кто-нибудь на звук. Никто не явился, только сердце, провалившееся в пятки, стучало громче, чем щелчок замка.

Бумага лежала на столе – чистая бумага, два листка. Складывалось впечатление, что Стоящий Свыше бывает в кабинете не чаще, чем раз в год. И сегодня заходил сюда, досадуя на неприятную обязанность одобрить новый порядок изготовления бездымного пороха. Волчок, оглядываясь на дверь, зажег свечу, непозволительно громко щелкая огнивом: по кабинету потянулся запах жженой тряпки и воска…

Он не ошибся: это была слепая карта, но Волчок без труда узнал и Хстов, и Южный тракт, и Волгород, и замок Сизого Нетопыря, проявившиеся на нагретой бумаге. Прерывистыми линиями обозначались пути перемещения от лавры к лавре. Что́ собирались перемещать, Волчок с ходу не разобрал, но с минуту смотрел на карту, запоминая каждый штрих. На втором листе бумаги сообщалось о мерах предосторожности, которые намеревались соблюсти гвардейцы, чтобы взрывы больше не повторялись.

Ради этого стоило рискнуть. И теперь нужно было во что бы то ни стало выйти отсюда живым и невредимым. Волчок постоял перед дверью, прислушиваясь, и только потом осторожно ее приоткрыл.

Нет, поблизости никого не было. Он запер кабинет – замок снова оглушительно щелкнул. Выдвинул ящик стола, положил ключ на место и в эту минуту услышал приближающиеся шаги по анфиладе. Не могло же все пройти гладко от начала до конца – такого везения не бывает. Волчок присел, спрятавшись за широким столом секретаря, – больше деваться было некуда. И если бы кто-то подошел к дверям кабинета, то, несомненно, увидел бы Волчка, и тогда придумать сколько-нибудь правдоподобную ложь было бы невозможно.

Шаги не дошли до приемной, замерли где-то в книгохранилище. А потом раздались голоса: Свехнадзирающего и третьего легата. До Волчка долетали только отдельные слова, их разговор явно не предназначался для чужих ушей. Сверхнадзирающий вполголоса распекал третьего легата, и Волчок слышал: «старик», «слабое сердце», «волкобой», «слепому видно». Разговор длился недолго, сначала, звеня подковками на сапогах, книгохранилище покинул третий легат, а потом потихоньку (как кот на мягких лапах) ушел и Сверхнадзирающий.

Волчок постоял еще минут пять – чтобы выровнялось дыхание и перестало так сильно биться сердце, – и направился к лестнице, снова стараясь незаметно проскальзывать через распахнутые настежь двери анфилады. И перед тем как выйти на лестницу, тоже немного подождал, но голоса раздавались выше, и шагов по ступеням не было слышно.

Он шагнул на мраморную площадку перед обеденным залом и тут же нос к носу столкнулся с первым легатом гвардии. Откуда тот взялся? Как подкрался к дверям? Зачем?

– Ты что там делал? – загрохотал первый легат на всю резиденцию, и на каменной лестнице его зычный голос прозвучал особенно гулко и устрашающе. Вообще-то он любил поорать.

– Я? – Волчок слегка растерялся.

– Смирно стоять! Распустился! Я не пятый легат и не потерплю вольностей! Отвечай четко, как положено, и нечего мне мямлить!

– Я смотрел книги в книгохранилище, – ответил Волчок, вытянувшись.

– Кто тебе разрешил там появляться?

– Я ждал господина Красена, и мне нечем было себя занять.

– Ах, тебе заняться было нечем? Так я быстро найду тебе занятие! Как тебе пришло в голову разгуливать по резиденции Стоящего Свыше? Как ты посмел без разрешения выйти из обеденного зала? Ты кем себя вообразил? Что себе позволяешь? Привык, что тебя выгораживают?

Волчок немного опустил голову, изображая раскаянье, но на этом заработал лишь оплеуху.

– Я сказал, стоять смирно! – рявкнул первый легат. – И глаза свои наглые не прячь! На меня смотри!

Ну нравилось ему, чтобы перед ним стояли навытяжку и дрожали от страха. Волчок, как ни старался, страха изобразить не мог. После допроса у третьего легата шумный гнев первого казался несерьезным, смешным даже, и, наверное, усмешка промелькнула в глазах Волчка, потому что он тут же получил вторую оплеуху.

– Что надо ответить?

А разве надо отвечать? Волчок подумал секунду, а потом сообразил.

– Во имя Добра! – отчеканил он бодро.

Бодрость в голосе первому легату тоже не понравилась.

– Десять горячих и две недели в бригаде штрафников! – гаркнул он, и тут на лестнице, пролетом выше, появился Красен со странно одетым чудотвором.

– Во имя Добра! – не менее бодро ответил Волчок.

– Завтра к шести утра явиться в казармы, я сам проверю! Чтобы в другой раз неповадно было! Да как такое в голову могло прийти! Это же уму непостижимо: разгуливать здесь от нечего делать!

Первый легат успел сказать еще несколько слов, прежде чем Красен подошел к нему сзади и тронул за плечо:

– Еще две недели в бригаде штрафников – очень удачно. Тем более что по твоему приказу Желтый Линь отбывает наказание в моем распоряжении. А десять горячих я отменяю.

– По какому праву? – оглянулся первый легат.

– Мой приказ может оспорить только Стоящий Свыше, – ответил Красен. – Не будем тревожить больного человека по пустякам. И в чем, собственно, дело? Почему ты орешь на моего секретаря? Бьешь по лицу?

– Он шатался тут без дела, я застал его в книгохранилище! – прорычал первый легат.

– И только-то? – усмехнулся Красен. – Волче, пойдем. Проводим господина Названа до портала.

Лишь усевшись в карету и наглухо закрыв двери, Красен поглядел на Волчка и процедил сквозь зубы:

– Ты с ума сошел? Шататься по резиденции Стоящего Свыше? Да еще в тот день, когда кто-то пытался его отравить? Ты представляешь себе, что это за место? Да тебя на куски порвут, если что.

– Если что́? – угрюмо спросил Волчок.

– Хоть бы изобразил искреннее раскаянье… – проворчал Красен мирно. – Что тебе не сиделось на месте?

Волчок пожал плечами:

– Все ушли. Я стоял на лестнице, заглянул в дверь – а там книги. Посмотрел немного.

– И все?

– Ну… А тут как раз третий легат и Сверхнадзирающий пришли поговорить без посторонних…

– Хорошо, что об этом не знал первый легат, а третий уже уехал. Иначе бы ты двумя пощечинами не отделался. Впрочем, всем, кроме Стоящего Свыше, ясно, что отравление – дело рук третьего легата. Это не тайна за семью печатями. Потом расскажешь мне, о чем они говорили, ладно?

– Ладно, – ответил Волчок.

Вблизи наряд незнакомого чудотвора – господина Названа – казался еще необычней и смешней.

* * *

– Мамонька, это я, – раздался голос из-за двери, и Спаска кинулась отодвигать засов.

Волче не успел войти, как она тут же утонула в его объятьях, вдохнула знакомый запах, потерлась щекой о плечо – колокольчик над ними звенел и звенел. И не хотелось думать о том, что завтра она уедет в замок, что осталась только одна ночь – ведь эта ночь еще даже не началась, зачем же думать о том, что она закончится? Спаска не сразу заметила, что одной рукой Волче задвигает засов, – она бы и не вспомнила об открытых дверях… Он всегда думает о ней, он надежный, с ним безопасно.

– Извини, маленькая моя… Мне надо срочно поговорить с твоим отцом.

– А поужинать? – спросила Спаска.

– А потом поужинать, – он улыбнулся.

Спаска осталась внизу: вздыхать и ждать, когда Волче вернется. Ей очень нравилось самой подавать ему еду, будто они уже были мужем и женой. Ах, если бы не надо было уезжать в замок, если бы она могла каждый день встречать его со службы! Какое это было бы счастье…

Но вниз Волче спустился вместе с отцом, который еще на лестнице закричал мамоньке:

– Любица, накрывай на стол, доставай вино.

– Ты ведь ужинал! – отозвалась та.

– Ну и что. Еще раз поужинаю. Мне хочется выпить.

– Тебе всегда хочется выпить, – проворчала мамонька.

Вслед за отцом в трактире показался и зевавший Йока Йелен.

– Само собой, но сейчас у меня есть повод, – ответил отец.

– Что, может, праздник какой случился? – Мамонька высунулась из кухни.

– Ну, праздник не праздник, но повод выпить есть. Кроха, можешь поцеловать Волче – поцелуй царевны он сегодня заслужил точно.

Спаска даже удивилась, почему отец не старается с Волче поссориться – ведь в последнее время только и делал, что придирался к нему. Но все равно обрадовалась: может, отец все понял? Передумал?

– Сейчас я вам ужин принесу, – приподнявшись на цыпочки, шепнула Спаска Волче в ухо.

Он кивнул.

Мамонька, не ожидавшая еще одной трапезы нынче вечером, ворча направилась в погреб за балыками и вином, а Спаска достала из печки горшок с томившимся рассольником – она сама его заправляла, мамонька только сварила утку. Снаружи печь почти остыла, но внутри еще сохранилось немного жара, и Спаска положила в нее горбушку белого хлеба, который с утра успел зачерстветь. Это мамонька ее научила: если хлеб совсем немного погреть, он снова будет пышным и пахучим.

– Ты неси, неси Волче ужин, – сказала мамонька, выбираясь из погреба. – Он-то небось голодный, не то что твой отец.

Когда Спаска вышла из кухни, все уже сидели за столом.

– Вот так, значит? – Отец посмотрел на нее исподлобья, когда она поставила горшочек с рассольником перед Волче. – А мы с Йокой Йеленом от голода умирай?