Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

* * *

Это был точно такой же вездеход, на котором Йоку возили за свод из колонии, – рассчитанный примерно на сорок посадочных мест внутри и с широкой платформой наверху. Да, еще на таком же вездеходе они с Индой когда-то объезжали заслон из прожекторов, выставленных против призраков. Йока растерянно осмотрелся – воспоминания не вызвали никаких чувств, только минутное замешательство. Будто он пытался понять, что же должен почувствовать, оказавшись внутри вездехода. На него снизошла равнодушная уверенность: в собственных силах, в предопределенности, с которой он через несколько часов прорвет границу миров, – и в собственной смерти. Смерть не пугала его, даже не огорчала, – теперь он думал о ней бесстрастно, как о неизбежной плате за желание победить Внерубежье. Впрочем, он уже не чувствовал и этого желания так остро, как сутки назад, – просто знал, что оно осуществится.

Будто в противовес его равнодушию все вокруг были ненормально взволнованы, взбудоражены, хотя и сохраняли внешнее спокойствие. Змай целый час расхаживал перед вездеходом туда-сюда, как лев по клетке, а усевшись в кресло, стиснул руками подлокотники так, что побелели пальцы. Нет, он продолжал балагурить (иногда невпопад), посмеиваться, нарочито весело болтать с чудотворами, но стискивал подлокотники с такой силой, будто собирался их расплющить. Профессор молчал, отвернувшись к тонкой щели, забранной толстым стеклом, – и тоже старался сделать вид, что напряженно думает. На самом же деле его лицо время от времени искажала непроизвольная судорога, от которой на миг кривился рот и вздрагивали веки. Цапа вторил Змаю – болтал с чудотворами, нервно постукивая каблуком по гулкому железному полу; госпожа Вратанка была бледна и решительна; перепуганный Мален с раскрытым ртом смотрел по сторонам. Пожалуй, Черута прятал волнение лучше всех и тоже смотрел в узкое боковое окошко.

Чудотвор, управлявший вездеходом, велел пристегнуться – но никто, кроме Йоки, почему-то его не услышал. Чудотвор повторил просьбу три раза, прежде чем они опомнились и принялись искать концы ремней, свесившихся с кресел. Наверное, в другой раз их нарочитые ахи («Ах, ремни! Так бы сразу и говорили!») рассмешили бы Йоку, он даже подумал, что это, должно быть, смешно, – но смешно ему не стало.

– Мы пройдем вдоль границы свода до дороги в Храст, а с нее выйдем на просеку, ведущую к Тайничной башне, – неизвестно кому сказал чудотвор-водитель (никого это не взволновало). – Оттуда до Речины всего две лиги. И еще три лиги до Речинских взгорий.

Долгая дорога почему-то их раздражала. Пожалуй, всех, кроме испуганного Малена – и Йоки, разумеется. Он не чувствовал времени, не ощущал нетерпения. На границе свода вездеход качало и подбрасывало, магнитные камни иногда выли так, что заглушали голоса Змая и Цапы, но машина шла довольно скоро, а по дороге к Храсту помчалась быстрей легкого авто. И в другой раз Йока испытал бы восхищение – огромная, тяжеленная махина летит вперед и ей не страшны препятствия, – но никакого восхищения он не испытал, только подумал об этом. И в другой раз Йока посчитал бы, что Малену не место среди взрослых, – все же прорыв границы миров дело довольно рискованное. И наверное, предложил бы профессору высадить Малена где-нибудь в безопасном месте, потому что самому профессору совершенно не до Малена.

По просеке вездеход снова пошел переваливаясь с боку на бок, снова завыли магнитные камни, иногда огромные колеса давили разросшиеся на просеке кусты и деревца, перепрыгивали через пни и коряги, месили глубокую торфяную грязь и разбрызгивали воду из глубоких то ли луж, то ли болотных бочажков.

– О Предвечный! Смотрите! – крикнул чудотвор-водитель и начал притормаживать.

Впереди по просеке шли люди – много людей. Шли медленно и налегке – вдоль дороги к Храсту Йока видел много беженцев, нагруженных скарбом, потому и удивился. И… он не сразу заметил главное – пока не услышал крик Малена и не догадался, что́ еще показалось ему странным и знакомым.

– Это они! Йелен, это они! Дядя Ничта, мы их догнали! Я знал, я чувствовал!

Шедшие по просеке были одеты в форму Брезенской колонии.

Вездеход быстро догнал ребят – они шарахнулись было от испуга, собирались укрыться в лесу, и тогда к профессору вернулась способность действовать: он первым поднялся на ноги, пошатнувшись, и направился к люку, едва вездеход остановился.

Один из чудотворов оглянулся.

– Это дети из Брезенской колонии?.. – то ли спросил, то ли констатировал он.

Важан спокойно кивнул.

– Мы не можем оставить их здесь… – тихо, почти шепотом выговорил чудотвор. – Это немыслимо, мы не должны…

Эти слова насторожили профессора, он резко повернулся к чудотвору – как коршун, почуявший добычу, – и резко спросил:

– А что мешает нам не оставлять их здесь?

– Мы не сможем ехать так же быстро, если на верхней платформе будут люди… – ответил чудотвор, отводя глаза.

– Ничего. Без нас не начнут… – проворчал профессор и полез вверх по лесенке.

– Ты все еще подозреваешь злой умысел со стороны чудотворов? – спросил Змай и тоже поднялся, наконец отстегнув ремень, с которым долго возился.

Их было больше сотни человек: грязных, мокрых, уставших, голодных. Йока видел, как они замирали, увидев профессора, как закрывали лица руками, как неуклюже бежали к вездеходу. Видел, как разрыдался Вага Вратан, не в силах сдвинуться с места. Йока смотрел на это равнодушно – не удивляясь даже проявлению столь сильных чувств со стороны Ваги. Умом Йока все понимал – просто ничего не чувствовал. Понимал, что Вага три дня вел ребят через болота безо всякой надежды добраться до Речины. Понимал, что Вага отвечает за них и в случае чего их смерть повиснет на его совести, – понимал, потому что сам когда-то предал Стриженого Песочника. Сам не мог простить себе освобождения из колонии, когда все они остались за колючей проволокой. И наверное, мог представить, каково это – три дня идти через леса и комариные болота, без еды, без теплой одежды… Среди них были девушки – не много, из самых старших, но все же…

– Видишь, Йока Йелен, мне таки выпал случай спасти Брезенскую колонию, – пригнувшись к люку, крикнул Змай с платформы – поддерживая под руки одну из девушек, которую внизу уже встречал Цапа.

Йока не стал с ним спорить. И не пошевелился, просто смотрел, как по лесенке спускаются знакомые ему ребята, как Мален обнимает каждого и что-то шепчет им на ухо, кивая на Йоку, – и те улыбаются ему, но с объятьями не лезут, разве что иногда касаются его руки, лежащей на подлокотнике. Как та девочка на змеином празднике, которая просила разрешения его потрогать…

Госпожа Вратанка делила взятые с собой продукты – хотя накормить ими сотню человек было невозможно. Йока подумал, что ей наверняка хочется обнять своего племянника, поговорить с ним, – но Вага остался на платформе вместе с самыми старшими и выносливыми, и протолкнуться по проходу к люку теперь было невозможно.

Профессор спустился вниз с трудом, оглядел вездеход и остановил взгляд на лице Пламена – тот сидел на полу в проходе, обхватив руками плечи, и дрожал.

– А я говорил тебе когда-то, что нужно поберечь себя до того дня, когда Вечный Бродяга прорвет границу миров…

– Так я же, вроде, как раз еду помогать Вечному Бродяге… – нагло усмехнулся Пламен.

– Да ну? А мне показалось, что это Вечный Бродяга помогает тебе не протянуть ноги в глухих лесах. И все вы, разумеется, отправитесь в Славлену, а не в Речину.

– Мы не поедем в Славлену… – раздался чей-то голос из задних рядов. – Мы три дня шли по лесу, чтобы не ехать в Славлену!

– Мы не поедем в Славлену! – просипел еще кто-то.

Они загомонили возбужденно, хриплыми и слабыми голосами.

– Кто собирался в Славлену, уехал с чудотворами!

– Мы должны…

– Вы не имеете права!..

– Неужели вы думаете, что я позволю несовершеннолетним рисковать жизнью? – вроде бы тихо произнес Важан, но его голос перекрыл недовольные выкрики. – Увольте меня от такой ответственности.

– Жизнью Вечного Бродяги вы рисковать не боитесь! – возразил кто-то, и профессор повернул голову на выкрик. И стал вдруг похож на того Важана, на уроках которого ученики боялись громко дышать. Йоке показалось, что прошло не меньше ста лет с того дня, как он в последний раз был в школе… Надо же, он когда-то боялся профессора!

– Да, и этого мне хватает с лихвой, – спокойно ответил Важан. – А ты, Пересметен, еще неинициирован, так что тебе вообще нечего делать на Речинских взгорьях.

– Меня инициируют! Мне завтра исполняется четырнадцать!

– Я не хочу, чтобы день четырнадцатилетия стал последним днем твоей жизни.

Змай и Цапа остались на верхней платформе, отправив вниз еще троих ребят, и вскоре вездеход тронулся с места, но ехал теперь медленней и осторожней.

– Так как, мы едем в Славлену или в Речину? – спросил у Важана один из чудотворов.

– Сначала мы едем на Речинские взгорья. А потом вы доставите этих героев в Славлену.

– Да они же разбегутся по дороге! – рассмеялся чудотвор.

– Постарайтесь сделать так, чтобы они не разбежались… – проворчал профессор и снова уставился в окно. – Спасение детей в компетенции чудотворов.

Возле приснопамятной платформы с табличкой «Речина» стоял товарный состав из десяти вагонов с маленьким магнитовозом во главе. Десятка два человек грузили в вагоны мешки с мукой – и Йока в одном из них узнал мастерового, который разнимал ту драку с местными ребятами. Да, именно в тот день кончилась прежняя жизнь Йоки – он не почувствовал сожаления, даже испытал что-то вроде радости или по меньшей мере удовлетворения. А тогда – каким маленьким и наивным он был тогда! Собирался в колонию ради спасения Стриженого Песочника… Мучился совестью… Боялся чего-то. И не то чтобы это было так уж глупо – нет, просто мелко, смешно. Тогда он еще любил чудотворов. Потом их ненавидел – и это тоже было мелко и смешно, потому что Внерубежью все равно, кто перед ним – мрачуны, чудотворы, обычные люди… Внутри квашни-воронки, протянувшей витой хвост в небо, под хлещущими голое тело молниями и падающими на голову камнями, поневоле посмеешься над собственным страхом перед чудотвором с ремнем в руках. Гордость собой и злорадство из-за выпитого десятка шаровых молний – смешно. Увещевание самого себя – «я самый сильный мрачун Обитаемого мира» – смешно. Понятно, что убить Внерубежье может только самый сильный мрачун Обитаемого мира… Убить Внерубежье – все остальное не имеет никакого значения.

Один из чудотворов выбрался из вездехода и подбежал к человеку, руководившему погрузкой муки, объяснял ему что-то, кивая на вездеход, – договаривался об отправке в Славлену ребят из колонии. Договорился.

Госпожа Вратанка наконец-то обняла Вагу – она отправлялась в Славлену вместе с ребятами. Мастеровые, грузившие муку, раздобыли несколько огромных бидонов молока, несколько буханок хлеба, колбасу – видимо, уезжая, люди не брали с собой скоропортящихся продуктов. Профессор загодя произнес речь, убедившую ребят ехать в Славлену, – объяснил, что помощь Вечному Бродяге не требуется, но каждый мрачун способен взять толику силы Внерубежья и отправить своему призраку через границу миров, ослабить натиск стихий. И если взрослые мрачуны не смогут оставить наступления Внерубежья на Обитаемый мир, тогда и настанет черед ребят, уже на подступах к Славлене. Потому что тогда им останется или защищаться, или умереть вместе со всеми, кто не смог уехать подальше от кромки свода. Ребята вполне удовлетворились возложенной на них миссией последнего кордона и безропотно выбрались из вездехода. Йока никогда не видел, чтобы профессор говорил с таким пафосом, а потому подозревал, что с его стороны это лишь хитрость, способ убедить ребят не разбежаться по дороге…

Покончив с речами, Важан вернулся в вездеход и, спустившись с лестницы, замер на несколько секунд, когда увидел Малена. Тот заговорил первым.

– Дядя Ничта, я все знаю. Мне нужно было поехать со всеми. Но… позвольте мне остаться. Я должен увидеть это своими глазами, понимаете? Прорыв границы миров.

Понял ли Важан, что Маленом двигало вовсе не праздное любопытство? Йока понял сразу. Мален – почти настоящий писатель, он поэтому должен – должен, а не хочет! – увидеть прорыв границы миров своими глазами. Для него это такая же миссия, как для Йоки – убить Внерубежье.

Профессор сложил губы в нитку.

– Ты будешь нам мешать.

– Я постараюсь не быть вам в тягость.

– Это имеет смысл, если ты останешься в живых. Но если ты погибнешь – то погибнешь бессмысленно. Я высказался ясно?

Да, профессор, наверное, тоже понял Малена. И тот промямлил в ответ:

– Я постараюсь… не погибнуть…

– И будь добр ни во что не вмешиваться. Что бы ни происходило… – проворчал Важан и уселся в кресло. – Поехали.

От плавильни «Горен и Горен» к валунам на горке, где безумная старуха рассекла чрево росомахи, вела свежепрорубленная просека. Пожалуй, тут равнодушие Йоки слегка поколебалось – будто внутри что-то зашевелилось, заворочалось… Нет, не жгучее, как прежде, желание – скорей сила, душевный подъем, предвкушение. Впрочем, оно было едва ощутимо и не вызвало волнения.

– Мне это нравится все меньше, Змай… – сказал Важан. – Нам разве что не постелили ковровую дорожку…

– Все впереди, профессор, – ковровую дорожку постелют там, где нам придется идти пешком. На месте чудотворов я бы еще раздобыл розовых лепестков – посыпать путь Йоки Йелена к месту прорыва границы миров. В знак уважения и признательности. На битву со змеем сказочных героев иногда провожают цветами.

– Я бы не возражал против этого, случись нам появиться здесь через неделю…

– Мы не знаем, сколько времени они способны удерживать свод. Вполне возможно – нисколько. Надо же, какую штуку отмочила моя дочь… Это я говорю с гордостью и без сожаления. Хотя, конечно, храм можно было взорвать и порохом, но вышло гораздо красивей, не правда ли?

– Я не видел, не знаю… – процедил профессор сквозь зубы. – Здесь что-то не так. Господин чудотвор, скажите откровенно: вы ведь получили приказ немедленно доставить нас на это место? Вы соврали о том, что из Тайничной башни вам не ответили?

– Нет, профессор. Мы не обманывали вас, хотя мне и нечем это доказать. Когда приехавшие с метеостанции рассказали нам, что происходит, мы единодушно решили везти вас сюда.

– А кстати, где эти ваши приехавшие с метеостанции?

– Они направлялись в Брезен, там-то никого не должно остаться – он принимает первый удар.

– Скажите, почему вас так напугала задержка в пути?

Чудотвор безропотно позволял себя допрашивать и будто даже хотел, чтобы Важан задавал ему вопросы, отвечал с готовностью – Йоке это показалось странным, но и только.

– Мы боялись, что свод рухнет раньше, чем мы прибудем на место.

– Профессор, все идет как надо, не понимаю, зачем искать подвох в действиях чудотворов. Они хотят жить не меньше нас с тобой, – недовольно пробормотал Змай.

– Ты одержим. Ты слишком долго ждал этого дня и не можешь подождать еще неделю, – повернулся к нему Важан. – Ты не объективен.

Йока посмотрел на Змая и неожиданно увидел, почему и чудотворы, и мрачуны безошибочно угадывали в нем Охранителя. Он увидел это впервые и догадался, что раньше Змай показывал это только тому и тогда, кому и когда считал должным показать. А теперь не мог этого спрятать: сила, стоявшая над ним в межмирье, рвалась на свободу, требовала немедленного действия – Змай едва удерживал ее в узде.

Ненависть – вот что превращает человека в змея…

Вездеход остановился перед каменистым гребнем, неподалеку от поляны с валунами и могилой росомахи – и Йока вспомнил, как скулил жалкий получеловек, прижимаясь к его ногам, требовал поклониться могиле. А ведь безумец сразу узнал в Йоке Вечного Бродягу… По одному жалкому удару мрачуна.

Теперь на поляне была разбита просторная палатка, возле нее дымила печь передвижной кухни, горели костры, вокруг которых суетились чудотворы в форменных куртках, – а дальше, сколько хватало глаз, тянулись шалаши мрачунов.

Садилось солнце…

Никто не стелил ковровой дорожки Йоке под ноги, но когда профессор (а вслед за ним и Йока, и Змай, и остальные) выбрались из люка вездехода, вокруг уже собиралась толпа. Огромная толпа – людей было в несколько раз больше, чем на змеином празднике, и все они смотрели на Йоку. Важан теперь не толкал его в спину и не давал советов, как себя вести, а Йока не почувствовал ни волнения, ни смущения – скользнул взглядом по лицам и начал спускаться с платформы вниз. Он помнил слова профессора: «Люди гордятся тем, что могут умереть за тебя». И сюда они пришли с готовностью умереть – не совсем за Йоку, но вместе с ним. Мысль не тронула его сердца и не сделала его взгляд теплее, он и без того был уверен в себе, и толпа мрачунов за спиной ничего к этому не прибавляла. Он не ощущал одиночества (так же как не гордился избранностью) и не нуждался в поддержке. Но, пожалуй, понимал, что эти люди достойны уважения.

Важан произнес еще одну речь – на этот раз обойдясь без глупого пафоса и никчемных призывов: просто сообщил, что Вечный Бродяга готов прорвать границу миров, произойдет прорыв на этом самом месте – и тогда на пути Внерубежья возникнет зона относительного спокойствия, в которой и следует находиться, чтобы забирать энергию и передавать ее призракам с минимальными жертвами и максимальным результатом. Змай тоже сказал два слова: что призракам после прорыва границы миров переданная энергия необходима, чтобы ослабить удар Внерубежья по Исподнему миру, – и, глядя на него, никто бы не догадался, чего ему стоит держать в узде силу, беснующуюся за его спиной в межмирье.

Йока с аппетитом поел овощей и жаренного на углях мяса – после однообразного рациона из муки, круп и консервов ужин не только придал ему сил, но и доставил удовольствие. И подумалось, что он ест последний раз в жизни, но не с горечью, а с удовлетворением от того, что последний ужин оказался вкусным. После этого он уснул на удобной раскладной кровати в палатке чудотворов – ему нужно было поспать несколько часов, чтобы «не приползти на карачках» к завтрашнему дню (а он не сомневался, что это произойдет завтра на рассвете, с самого начала не сомневался – и когда говорил, что Внерубежье само придет к нему на Речинские взгорья).

Он спал без снов.

* * *

Паника, захлестнувшая Славлену, не коснулась ни Надельного, ни Завидного – дачники к началу осени перебрались в город, вокруг и без того было пусто и безлюдно, толпы беженцев обошли дачные поселки стороной, здесь по улицам не бегали газетчики, не собирались очереди в лавках и некому было разносить сплетни и сеять панику.

Теперь Йера сам водил авто (это было значительно проще, чем он предполагал) и, разумеется, не оставлял его в Завидном – доезжал до самой калитки в садик. И ехал в Надельное совсем другим путем, сворачивая туда возле железнодорожной станции, а не около сиротского приюта.

Града поправлялся стремительно, гораздо быстрей, чем рассчитывал Изветен: не только начал вставать, не только самостоятельно ел, но и садился со всеми за стол, и даже спускался по лестнице без посторонней помощи. Говорил он немного запинаясь, но не более – будто исполненный им долг снял «заклятие», наложенное так напугавшим Йеру чудотвором. Изветен сказал, что теперь нет никаких препятствий к отъезду, – дорога Граде повредить не сможет.

Толпы беженцев схлынули с дорог, добравшиеся до Славлены садились на поезда, и Йера надеялся, что по меньшей мере до границы Северского государства авто доберется беспрепятственно. Ясна ответила на телеграмму: пусть дом в горах, где они обосновались, и не очень велик, но с радостью примет друзей Йеры, и запасов продовольствия там тоже хватит на всех. Йера не был в этом уверен – после паники в Славлене он не обольщался и предполагал, что беспорядки в Натании неизбежны, а грабежи скоро станут привычным делом, особенно с началом голода, тоже неизбежного…

Йера не хотел уезжать – не хотел оставлять Йоку. Оставлять на смерть, трусливо спасая собственную жизнь. Но вряд ли у Горена, Звонки и Изветена были иные способы добраться до Натании, и ради бессмысленного успокоения совести не стоило подвергать их жизни опасности.

Третьего дня, вечером, к Йере явился доктор Сватан – просил достать посадочный талон. Врачам общей практики полагалось уезжать в последнюю очередь, Сватан получил посадочный талон на пятнадцатое, а семья доктора отбывала в Натан девятого числа – он непременно хотел их «сопровождать», он так и сказал – «сопровождать». Жаловался на бедность и невозможность купить посадочный талон. Йера был возмущен, если не сказать разгневан, – и бестактной просьбой доктора, и его трусливым желанием бежать. Между ними вышел крайне неприятный разговор: Сватан напомнил, что больше пятнадцати лет был семейным врачом Йеленов, принимал Милу, много лет хранил тайну усыновления Йоки и мог бы рассчитывать на понимание со стороны Йеры; Йера говорил ему о чувстве долга, о врачебной клятве, о том, сколько людей в Славлене уже сейчас нуждаются в медицинской помощи – в результате паники и беспорядков. В ответ Сватан назвал Йеру ненормальным, сказал, что его место в клинике доктора Грачена, что врачи, несмотря на клятвы, ничем не хуже остальных людей и не меньше остальных людей хотят жить, и не преминул заметить, что сам Йера до пятнадцатого числа в Светлой Роще сидеть не будет – сбежит раньше, бросив своих избирателей, как это сделали остальные депутаты. Уходя, он посоветовал Йере подавиться своими принципами и с силой хлопнул дверью. В его словах Йера нашел много справедливого и даже почувствовал себя виноватым перед доктором, но решения своего не изменил. Теперь, собираясь в дорогу, чувства вины Йера не испытывал – только горечь от того, что оставляет Йоку.

Выезжать собирались рано утром, а потому Йера остался ночевать в Надельном. Немногочисленные вещи были упакованы, некоторые запасы продуктов уложены в авто, Горен и Звонка отправились спать – перед трудной дорогой надо было хорошенько выспаться, – но ни Йере, ни Изветену не спалось.

Солнечные камни теперь не зажигались (Йера успел привыкнуть к их отсутствию у себя дома, но для остальных это было в новинку), домик, как и все остальные дачи вокруг, погружался в темноту с закатом, и они с Изветеном сидели на маленькой кухне при свечах.

Йера говорил с ним о Йоке – теперь без надрыва, без нервического возбуждения, а с тихой, умиротворенной тоской. Он вообще перестал ощущать беспокойство, хотя и приписывал снизошедшее на него равнодушие собственному душевному нездоровью, предполагая, что именно сумасшедшего в такой ситуации ничто не встревожит, – здоровый человек не будет спокоен, если его ребенку грозит смерть.

Незадолго до полуночи их с Изветеном сорвал с места крик Горена из спальни. Но, поднявшись в мансарду, они нашли Граду живым и здоровым – ему приснился кошмар и он кричал во сне.

* * *

Темнота застала Инду в нескольких лигах от Тайничной башни и, несмотря на мощный свет фар вездехода, заставила существенно сбавить скорость – вездеход шел по полям, изрезанным дренажными канавами, а кое-где и оврагами. И если берега канав вездеход просто приминал колесами и спокойно двигался дальше, то в глубоком овраге мог и застрять. Приближалось равноденствие, ночи теперь были темными и долгими. Пущен дремал, иногда роняя подбородок на грудь, Инда же совершенно не чувствовал усталости, его трясло от озноба – на этот раз настоящего озноба, а не нервической дрожи. Он громко стучал зубами и никак не мог согреться, хотя, конечно, в вездеходе было довольно тепло. Теперь он не чувствовал волнения (или не вполне его осознавал), собственные мысли казались ему ясными и трезвыми.

В Тайничной башне он собирался взять фотонный усилитель. И стоило поговорить наконец с Приором, но Инда боялся опоздать.

Ни огонька не встретилось ему по пути – ночь была черна, а мир вокруг обезлюдел. Вскоре над землей покрывалом поднялась пелена тумана, свет фар отражался от капелек воды и ничего, кроме тумана, не освещал. Инда поискал переключатель – не может быть, чтобы у вездехода, способного противостоять стихиям Внерубежья, не было противотуманных огней. Нашел – но сначала на секунду включил сирену, чем разбудил Пущена.

Вездеход топтал колесами несжатую рожь, золотую в желтом свете, под серебряной дымкой тумана, – мять ее показалось вдруг кощунственным… А впрочем – в нынешнем году урожай пожнет Внерубежье. И все-таки Инда взял немного правее – к кромке Беспросветного леса, где ничего, кроме бурьяна, не росло. И вскоре увидел огонек впереди – издали он показался маленьким, будто горящая на подоконнике свечка. Прошло не меньше получаса, прежде чем стало понятно, что это огромный костер, разведенный в короне Тайничной Башни, что-то вроде маяка, ориентира в темноте. Инда подумал лишь, не забыли ли убрать с верхней площадки фотонный усилитель, прежде чем развести огонь…

– Осторожней, Хладан! – сказал вдруг Пущен с необычайным для него проворством – обычно он цедил слова медленно и долго готовился, прежде чем раскрыть рот.

Инда притормозил – перед вездеходом заметалась серая тень, которую он принял было за собаку, и пришлось остановиться.

Нет, не собака – зверек стал на месте, повернулся мордой к свету, прижав уши к голове, и ощерился. Росомаха. Будто заступила дорогу вездеходу. Будто между Вечными Бродягами обоих миров существовала связь, будто Йока Йелен не только имел с росомахами кровное родство, но и состоял под их защитой… Будто росомаха знала, куда и зачем направляется Инда. И было ее поведение тем удивительно, что осторожный и чуткий зверь должен бояться воя магнитных камней и, тем более, света солнечных. Зубы у нее были длинными (слишком длинными для такого маленького зверя) и ослепительно белыми. Однако росомаха не долго показывала Инде зубы – сорвалась с места и исчезла в темноте.

– Нехорошая примета для чудотвора? – с усмешкой спросил Пущен.

– Вы верите в приметы? – Инда изобразил удивление.

– Нет. Но опыт показывает, что нехорошие приметы сулят неприятности и тем, кто в них не верит.

– Это метафизика, Пущен, – осклабился Инда.

– Никакой метафизики: проверка предположений опытом, чисто научный подход.

Инда тронул вездеход с места – до Тайничной башни оставалось меньше четверти лиги, но время двигалось к полуночи.

– Какое сегодня число, Пущен? – неожиданно спросил он.

– Десятое.

– Десятое… Завтра одиннадцатое…

Пущен не удостоил эти слова даже кивком. Что-то связано было с этой датой, что-то из истории… Инда встречал ее неоднократно. Одиннадцатое сентября двести семьдесят третьего года.

– Пущен, вы не помните, что у нас произошло в этот день в двести семьдесят третьем году?

– В школе я не успевал по гуманитарным дисциплинам, – ответил тот.

Нет, не в школе, – Инда слышал об этой дате совсем недавно. Причем неоднократно. Точно! От любителя истории Исподнего мира Крапы Красена – от кого же еще? В ночь на одиннадцатое сентября Цитадель забросали кусками мяса чумных трупов, этот день считается у них днем падения Цитадели (хотя по факту пала она через несколько недель). Ирония судьбы? Закономерность? Жребий? Как верно заметил сумасшедший Йелен (старший Йелен), не Исподний мир идет на них войной – возвращается украденное ими богатство.