Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

16 августа 427 года от н.э.с. День

Давно рассвело, только солнце не показывалось из-за низких рокочущих туч. Йока не чувствовал времени. Несмотря на то, что за сводом было жарко, он продрог под дождем и ветром. И, пожалуй, немного устал. Ему так казалось. Он видел идущую Спаску, ощущал, как она сбрасывает переданную ей энергию, и понимал, что она держит ее про запас. И запаса этого должно хватить на то, чтобы разметать по земле небольшую крепость. Видимо, препятствий на ее пути становилось все меньше, потому что сбрасывала она энергию все реже. Он не услышал – понял вдруг, что может остановиться. Ей больше не надо. Ей больше не удержать. Подождал, конечно, чтобы в этом убедиться, и только потом вышел из межмирья.

Руки опустились, Йока развернулся на подгибавшихся ногах и полез вверх по скользкому склону. Сполз в грязь и полез снова. И только на третий раз заметил протянутые сверху руки Змая и Важана.

Два ведра воды, приготовленные Цапой, смыли грязь и песок, пушистое полотенце легло на плечи. Йока дрожал и от усталости ни о чем не думал.

– Немедленно в постель, горячий чай и грелку под одеяло, – слышал он голос Черуты как сквозь вату – сильно шумело в ушах.

Чай и грелку принесла госпожа Вратанка. Профессор сидел на стуле возле кровати, а Змай стоял у изголовья.

– Змай, она ушла. Я видел, как она уходит. Я ее проводил. Докуда смог. И у нее остался запас…

Змай вдруг опустился на одно колено.

– Почему ты мне не сказал?

– Почему? Да потому что! Потому что ты все равно не стал бы ее спасать! Потому что она не может прорвать границу миров!

– Ох, Йока Йелен… – Змай покачал головой. – Тут ты сильно неправ. На худой конец я бы превратился в змея и долетел до Хстова быстрей, чем поезд идет из Брезена в Храст.

– Ты же клялся, что не явишься Исподнему миру в образе змея… – хмыкнул Йока.

– А кто сказал, что я бы летел по Исподнему миру? Впрочем, я бы все равно не успел. Я никогда не успеваю… И потому я очень благодарен тебе, Йока Йелен.

– Мне это ничего не стоило, – с достоинством ответил Йока.

– Все разговоры потом, – оборвал его профессор, – когда ты отдохнешь и выспишься. Знаешь, который час?

– Нет.

– Ты брал и отдавал энергию более девяти часов подряд. Скоро полдень.

16 августа 427 года от н.э.с. День. Исподний мир

Спаска очень устала. Она не привыкла так много ходить, а после встречи с Вечным Бродягой ее частенько несли в постель, потому что сама она идти не могла. Босые ноги стерлись в кровь, мучительно болели ожоги и ссадины. И хотя Спаска понимала, что ничего страшного в этом нет, заживет через два-три дня, но легче от этого не становилось.

Ее трижды нагоняли конные гвардейцы, но ее провожал Вечный Бродяга, и бояться было нечего. Даже когда она отпустила его, у нее оставалось так много его энергии, что можно было справиться с легионом гвардейцев…

Когда она заметила впереди нагромождение из тяжелых валунов, то не рассмеялась только из-за усталости. Разбросать эти валуны ей ничего не стоило, нужно было лишь подойти поближе. Это была гвардейская застава, и за валунами пряталось десятка три гвардейцев.

Стрелка́ она не увидела – почувствовала нацеленный на нее лук. Лук бьет точней и чаще арбалета, но ее никто не собирался убивать. Она на расстоянии осязала яд на кончике стрелы, только этого яда не хватало, чтобы отравить ее насмерть. Стрелок тоже хотел подпустить Спаску поближе, потому медлил. Сила «невидимого камня» рассеивается на расстоянии, пришлось отправить в каменную преграду довольно много энергии сразу – три валуна рухнули вниз, один из них придавил стрелка.

За валунами началась паника, но вскоре наверх вскарабкался капитан и начал махать руками над головой, словно хотел что-то сказать. Больше никто не пытался целиться в Спаску, и она потихоньку пошла вперед, хромая и пошатываясь.

Капитан спрыгнул за валуны, но через минуту верхом выехал на тракт навстречу Спаске. Она не сразу поняла смысл его жестов, хотела сбросить его с лошади, но неожиданно догадалась: он пытался объяснить, что безоружен. Он хотел ей что-то сказать. Спаска позволила ему подъехать к ней шагов на двадцать и жестом велела остановиться. Лошадь под ним плясала, он с трудом удерживал поводья – и ему, и коню было страшно.

– Я ничего тебе не сделаю, клянусь! – сказал он. В его голосе Спаска страха не заметила, это был отважный человек. – Я должен передать тебе кое-что. После этого путь будет свободен.

Спаска кивнула. Ни спрашивать, ни говорить не хотелось.

– Меня просили передать, что Волче Желтый Линь арестован и жить ему осталось несколько часов.

Если бы у Спаски было чуть-чуть побольше сил, она бы вскрикнула. Нет, если бы у нее было чуть-чуть побольше сил, она бы подумала и поняла, что это проверка, что она выдаст Волче с головой, повернув в Хстов. Но она лишь вспомнила слова Чернокнижника о том, что встреча с Волче уготована ей в застенке башни Правосудия. И если она вернется в Хстов, храмовники отрубят ей ноги, чтобы она никуда не ушла, и посадят на цепь в какой-нибудь лавре. После этого можно сколько угодно кидать «невидимые камни», им только это от нее и нужно. И пока Волче жив, она будет кидать «невидимые камни» туда, куда они прикажут. И, конечно, отец рано или поздно освободит их обоих, но ног у Спаски уже не будет.

Она заплакала не от страха, не от жалости к себе или к Волче – от того, что до Хстова так далеко идти и она может не успеть сказать им, что на все согласна, только бы Волче был жив.

Капитан смотрел на нее и чего-то ждал, но Спаска ничего ему не ответила – повернула назад и прихрамывая побрела по тракту прочь от заставы. Она и хотела бы идти быстрей, но у нее никак не получалось.

– Погоди! – окликнул ее удивленный капитан. – Зачем же идти пешком? Тебя отвезут.

Спаска замерла. Да, конечно, незачем идти пешком. Даже наоборот, в Хстов надо попасть как можно скорее, чтобы они не убили Волче. Но… Вот и все? Храмовники победили? И вся ее сила – сила Вечного Бродяги – ничего не стоит? Но как же, как же они догадались?

Спаска думала не долго, некогда было думать. Кивнула капитану, и тот спешился.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда, – сказал он, протягивая Спаске руку. – Тебя никто не тронет.

Он сам боялся, и рука его подрагивала. Спаска не взяла протянутой руки, пошла рядом с капитаном и лошадью, и ему приходилось шагать у́же и медленней, чтобы ее не обгонять.

Они обогнули заграждение из валунов и вскоре оказались во дворе заставы. Капитан передал коня молоденькому гвардейцу и уверенно повел Спаску в маленькую кузницу. Сначала она испугалась, увидев горн, наковальню и потного кузнеца в сером переднике и с ленточкой на лбу. Она думала, что ноги ей отрубят прямо здесь и сейчас, остановилась на пороге… Капитан побоялся ее подтолкнуть, Спаска сама справилась с накатившим на нее ужасом.

Нет, с нее просто сняли цепи. Она давно перестала их замечать, и только когда освободилась, поняла, какие они были тяжелые, как больно давили на плечи, как сильно сжимали запястья.

Капитан, накинув на Спаску гвардейский плащ, вывел ее обратно на тракт – несколько валунов уже успели убрать, а перед ними, ближе к Хстову, стояла богатая карета, запряженная четверкой лошадей. И, конечно, Спаска ее узнала, но, редко бывая на улицах Хстова, сомневалась – а вдруг таких карет несколько и она обрадуется напрасно? Капитан распахнул дверцу и под локоть помог Спаске подняться внутрь.

В полутьме она не сразу разглядела, кто перед ней, но дверца захлопнулась, и она узнала Красена по голосу. Он привстал и крикнул вознице:

– Гони! Теперь гони во весь дух!

Спаска едва не упала, когда карета сорвалась с места. Красен поддержал ее, обнял за плечо и усадил рядом с собой.

– Я не могу отвезти тебя в замок, я очень спешу. Но в моем доме ты будешь в большей безопасности, чем где бы то ни было.

– А… Волче? – замерев, в надежде спросила она.

– Вот поэтому я и спешу.

* * *

Крапа вышел из кареты, задернув занавески на окнах, и велел Спаске сидеть тихо. Он хотел, чтобы девочка поспала в дороге, подложил ей под голову шелковые думочки, накрыл плащом – она лежала напротив него с открытыми глазами, а заснуть так и не смогла. Но, видимо, немного отдохнула и успокоилась, потому что поднялась легко, закуталась в плащ, опустила капюшон и села в дальний угол – даже если бы кто-нибудь заглянул в карету, то не догадался, кого Крапа привез во двор казарм.

Возле башни Правосудия суетились плотники – вешали на место тяжелые двустворчатые двери. Ни одного целого окна не осталось ни в казармах, ни в башне, а из ее дверного проема все еще летела известковая пыль.

Крапа скорым шагом вошел в казармы и повернул к лестнице в подвал – на этот раз его не посмели остановить, помнили об ударе чудотвора. А может, и просто не ждали его появления. И два гвардейца, стоявшие у входа в узкий подвальный коридор, тоже ничего у Крапы не спросили, лишь посторонились.

Нет, Крапу здесь не ждали – дверь в комнату допросов была не только не заперта, но и чуть приоткрыта. Он думал, что услышит крики Желтого Линя, и боялся их услышать, но в камере раздавался лишь голос Огненного Сокола, и это почему-то напугало Крапу еще сильней.

Он многое повидал за свою жизнь в Исподнем мире, но тут замер на пороге, не желая верить своим глазам. Не желая верить в то, что опоздал: кости рук и ног парня были раздроблены. Одного глаза у него уже не было, а Огненный Сокол держал над жаровней щипцы с раскаленным железным клеймом. Сам, не доверяя палачу, который сжимал обеими ручищами голову парня. Желтый Линь что-то беззвучно шептал одними губами – пересохшими и посиневшими. Лицо его заострилось, как у мертвеца, и скудных медицинских знаний Крапы вполне хватило, чтобы понять: это вторая фаза шока, он умрет. Переломы крупных костей – огромная кровопотеря, здесь никто не сможет ему помочь.

Крапа не думая и не рассчитывая сил с порога кинул в Огненного Сокола «невидимый камень» – тот отлетел к окну, опрокидывая жаровню, щипцы зазвенели по каменному полу.

– Я не думал, что ты такой дурак, Знатуш… Чтобы держать девочку в руках, довольно было пригрозить ей смертью Желтого Линя, убивать его было необязательно.

Огненный Сокол медленно сел на полу, но подняться на ноги сразу не смог, палач кинулся собирать рассыпавшиеся из жаровни угли.

– У меня был приказ третьего легата.

– Не слишком ли много рвения ты проявил, выполняя этот приказ? Почему ты не поверил Желтому Линю? Я все рассчитал до мелочей, но твоего рвения не учел.

– Желтый Линь – предатель, шпион Чернокнижника, – не очень уверенно сказал Огненный Сокол.

– Какая разница? Теперь у тебя нет ничего, чтобы удержать девочку. – Крапа оглянулся на двоих гвардейцев, застывших у двери. – Желтого Линя – ко мне в карету, быстро и очень осторожно.

– Он не жилец… – проворчал Огненный Сокол. – Ему в самом деле лучше поскорей умереть, чтобы не мучиться.

– Не стоило так обращаться с лучшим секретарем Млчаны. Где лекарь?

– Я… здесь… – раздался тихий голос из дальнего угла. – Я говорил капитану… Я предупреждал…

– Принеси мне маковых слез. Быстро.

– Маковые слезы его убьют… – пробормотал лекарь.

* * *

Когда двое внесли в карету тело, завернутое в гвардейский плащ, и уложили на сиденье напротив, Спаска не только не поверила, она не поняла. Было сумрачно – плотные шторы не пропускали свет. Когда же гвардейцы вышли и захлопнули двери, стало совсем темно. И очень, очень страшно. Потому что с сиденья напротив раздался тихий протяжный вой – тягучий, звериный. Человек не может издавать таких звуков. Спаска чуть не вскрикнула от испуга: накрытое гвардейским плащом тело было живым, оно дышало и дрожало… Спаска приподняла занавеску и взглянула в лицо того, кто лежал на сиденье.

Нет, не обезобразивший лицо глубокий ожог на месте левого глаза увидела Спаска прежде всего: безвольно разомкнутые посиневшие губы… Восковую бледность, выпирающие скулы, заострившийся нос. Страшней всего было заглянуть в открытый правый глаз и увидеть в широком черном зрачке ясное сознание, мольбу, ужас и желание умереть.

Спаска не смогла ни закричать, ни заплакать – рухнула на колени в его изголовье.

– Нет, – шептала она. – Нет, нет, нет… Не надо… Пожалуйста, пусть этого не будет. Пусть это мне снится.

Лошади перешагнули с ноги на ногу, карета качнулась, и Волче снова завыл – его губы не шевельнулись, вой шел откуда-то из груди, судорогой. Слеза выкатилась из моргнувшего правого глаза. И Спаска завыла вместе с ним, согнувшись и закрыв лицо руками, – это не снится. Ему это не снится – с ним это произошло на самом деле. И надо что-то делать, сейчас же, немедленно, иначе он умрет.

– Мама, мамочка… Родная моя, милая, помоги мне, мамочка… Я ни о чем тебя никогда не просила, но сегодня – помоги мне. Мне никто больше не поможет, только ты… Мамочка, пожалуйста, пусть он не умрет…

Дверь снова распахнулась, и в карету сел Красен, качнув ее слишком сильно, – Спаска зажала рот руками, чтобы ее крик не разнесся по всему Хстову. Она ощутила боль Волче как свою, ей не надо было смотреть на его тело, чтобы узнать, что с ним произошло.

Чудотвор протянул Спаске склянку с притертой пробкой:

– Это опий. Маковые слезы. Дай ему три глотка.

Спаска выдернула пробку и тронула ее языком.

– Нет, нет… – зашептала она, мотая головой. – Нельзя, поздно. Он уснет и не проснется.

Когда в теле так мало крови, нельзя давать маковые слезы, это известно каждому лекарю.

Красен взял ее за руку и еле заметно сжал ее ладонь.

– Так для него будет лучше, – сказал он еле слышно. – Конец мукам, легкая хорошая смерть. И… у тебя на руках… Он заслужил счастливую смерть. Это жестоко – длить его мучения. Он все равно не выживет, в этом мире нет средств, чтобы его спасти.

Спаска зажмурилась и стиснула пальцами толстую склянку. А потом распахнула глаза и посмотрела в черный зрачок, умолявший о смерти.

– Я тогда тоже умру. Три глотка вам – а остальное мне. Слышите? Тогда мы вместе заснем и не проснемся.

Ничего, кроме боли, не было в черном зрачке. И веко над ним трепетало беспомощно, затравленно.

Спаска сглотнула и посмотрела на Красена.

– Мне нужна арутская соль, волкобой и ягоды черного паслена. Мне очень быстро это нужно! Тогда можно будет дать один глоток маковых слез.

– Детка, но это же страшные яды… – ответил Красен. – Зачем?..

– Что вы знаете о ядах? – Она медленно повернула голову и посмотрела на чудотвора не мигая – змеиная кровь, холодная и колючая, как шуга перед ледоставом, побежала по жилам. Тот испугался, отшатнулся от нее – и поверил, кивнул.

Карета тронулась с места, закачалась, но вместо воя с губ Волче слетело только безгласное «х-х-х» – на звуки сил у него уже не было, но это не сделало боль сколько-нибудь слабей.

– Зелейная лавка немного не по дороге… – словно извиняясь, сказал Красен. – Арутская соль есть у меня в доме, моя экономка травит ею крыс.

– Быстрее… – сказала Спаска, сжимая губы. Змеиная кровь шуршала и выхолаживала внутренности. Терлась шугой о живую плоть, колола игольчатыми льдинками. От ужаса мысли застывали в голове, оставались лишь чувства – и чутье. Не только в межмирье нельзя проникнуть мыслью – мысли мешают любому наитию.

Красен сошел на ходу возле зелейной лавки, карета помчалась дальше.

– Простите… – Спаска склонилась над лицом Волче. – Простите меня. За то что я жить хочу. За то что вам за это платить приходится, а не мне. Пожалуйста, не умирайте.

Веко его затрепетало чуть сильней. Он и так вынес нечеловеческие страдания, зачем же она заставляет его мучиться снова? Имеет ли право?

Карету тряхнуло, лошади встали как вкопанные, и Спаска прикусила губу, чтобы не закричать…

– Пожалуйста… Простите меня…

Через несколько минут возница распахнул двери, рядом с ним топтался старый слуга и еще двое мастеровых с улицы.

– Я умоляю… Ради Предвечного, осторожней! – всхлипнула Спаска.

Красен появился очень скоро – Волче только-только уложили на перины в светлой комнатке напротив кухни. Экономка Красена – молчаливая худая старуха – уже вернулась с арутской солью, а старый слуга принес невесомое пуховое одеяло, показавшееся Спаске неестественно белоснежным рядом с изорванной бурой рубахой. Запекшаяся кровь по-разному окрасила шелк и батист, и силуэт бегущего волка проявился на груди отчетливо, выпукло…

– Вот, волкобой и черный паслен, – выдохнул запыхавшийся Красен. – И я надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

Если бы Спаска не увидела бегущего волка, она бы не обратила внимание на имя яда, а тут похолодела. А если она ошибется? Если она ошибется, Волче умрет. Ей надо было дотронуться до него, ощутить биение его сердца, его крови. Чтобы ее колючая змеиная кровь верно рассчитала дозу ядов. Но любое прикосновение – даже ее прикосновение! – сделают Волче только хуже.

Экономка понимала Спаску с полуслова и выполняла все ее просьбы очень быстро.

– Принесите кружку теплой воды с медом. Только теплой, а не горячей. И ложку.

Красен вышел из комнаты, посмотрев на Спаску долгим взглядом. Взглянуть на Волче он побоялся. Она убрала челку с его сухого холодного лба, положила на лоб руку, провела ею по виску… В его теле почти не осталось жизни. Сначала тело сопротивляется изо всех сил, а потом они иссякают. Прикладывать к переломам лед тоже поздно – судя по тому, как холодна его кожа.

– Сейчас. Еще немного… – шепнула она, капнув ядом себе на запястье.

Настойки, что принес Красен, были слишком крепкими, пришлось сперва разбавить их водой. Спаска языком попробовала разведенное в воде лекарство… Нужно сделать так, чтобы было не больше одного глотка, – глотать Волче будет тяжело. Если дать хоть чуть-чуть больше арутской соли, у него начнутся судороги – и убьют его. Если перебрать с черным пасленом, откажут почки – у него ведь больные почки… Особенно осторожно надо с волкобоем – Спаска не сомневалась, что имена ядов много значат. Ужас накатывал ледяными волнами, змеиная кровь застывала в жилах и шипела в уши: ты ничего не теряешь, без этих ядов он умрет еще верней, чем от них.

Спаска осторожно подсунула руку Волче под голову.

– Это очень горько. Пожалуйста, постарайтесь проглотить. Не поперхнитесь.

Он смог. И глоток приготовленного Спаской страшного зелья, и глоток маковых слез. Он едва не задохнулся от усталости – даже на такую малость у него не было сил. А ведь ему надо было много пить, очень много – только так можно заставить кровь снова бежать по венам.

– Вам холодно… – Ей хотелось поцеловать его в лоб, погладить, приласкать, согреть – но ему это было не нужно. Не теперь.

Старый слуга Красена уже разводил огонь в очаге, экономка поставила на стол кружку со сладкой водой.

– Теперь вам надо пить. Много-много пить. Скоро станет чуть-чуть легче. Арутской солью тоже снимают боль. Только не поперхнитесь. Глотайте осторожно. Не втягивайте в себя воду, я сама буду ее вливать.

Волче слышал ее, но в его черном зрачке Спаска не видела ни ответа, ни осуждения – только отчаянье. Она не имела права длить его муки. Ее жалкая попытка спасти Волче жизнь обходилась ему слишком дорого.

Три вдоха – глоток. Теперь Спаска боялась, что пить ему слишком тяжело, что это отнимает у него силы. Без питья ему никогда не станет лучше. Это единственный путь к жизни, но нужно ли так упорно идти этим путем? Холодная, безжалостная змеиная кровь шипела: нужно. Широкий черный зрачок умолял: не надо… Если бы Спаска могла, она взяла бы боль Волче себе, всю до капли.

Успокоить его, убаюкать… Милуш говорил, что слово иногда лечит лучше лекарств, знал множество заговоров, но никогда никому не открывал их тайны, – тайну эту Спаске открыл отец. Милуш шептал ничего не значившие слова, но его спокойствие и уверенность передавались тем, кого он лечил.

Спаска не ощущала ни спокойствия, ни уверенности – только ужас. И зашептала бессмысленные ласковые слова, успокаивая себя, а не Волче. Но он слышал ее. Он чувствовал под головой ее руку, и она шевельнула пальцами, легко-легко перебирая его слипшиеся волосы.

– Милый мой, бедный мой, – шептала она. – Вы же герой, вы самый сильный человек на свете, вам нельзя умирать, вы семя свое должны здесь оставить. Вот я нарожаю вам деток, тогда и умирайте сколько хотите. Вы не слушайте татку, я вас любым буду любить – и слепым, и безногим, слышите? Я сама вас лечить буду, никому не доверю. Все пройдет, правда, все-все у вас заживет, вы не бойтесь. И глаз пройдет – мало, что ли, людей с повязкой на глазу ходит? Вы только не умирайте…

Три вдоха – глоток. Спаска заметила, что лекарства действуют, когда из широкого черного зрачка ушла мольба о смерти и появился страх перед ней, смертная тоска. Он понимал, что умирает, и Спаска понимала тоже – только не хотела в это верить. Не поможет сладкое питье, яды лишь ненадолго подстегнут бессильное тело, маковые слезы успокоят боль на короткое время – и на этом все закончится. Потому что в этом мире нет средств, чтобы спасти Волче. Нет. Три вдоха – глоток.

Спаска вспомнила вдруг свой страшный сон о цветах в саду, безжалостный вопрос отца: «А где твои дети, Спаска?» Вот о чем был этот сон…

– У нас много-много детей будет, слышите? Я только сыновей вам буду рожать, вы ведь сыновей хотите, я знаю. Девчонки никому не нужны. У нас в доме все будет по-вашему. Вы будете со службы приходить, а я вас уже ждать буду у двери. И на службу вас буду провожать каждый день, и целовать на прощание. Вы большим человеком станете, как и хотели. У нас свой дом будет, красивый, большой. Мы вечером за стол всей семьей будем садиться, вы, я и наши дети. Вы строгим отцом будете, я знаю, а я буду как мой татка – доброй. Я любить вас буду очень сильно, даже когда вы уже старым станете. И вы меня тоже, я знаю. Вы никогда меня не разлюбите, это даже татка говорит.

Спаска оглянулась, ощутив пристальный взгляд старого слуги. Она думала, он хочет ее о чем-то спросить, поэтому не уходит, но он просто смотрел. С другой стороны стояла экономка – плотно сжав губы, будто была чем-то недовольна. И Спаска по глазам поняла, о чем думает чопорная старуха, о чем хочет сказать: Волче умирает. Нет, она не была злой, напротив – она хотела уберечь Спаску от бесплодных грез, из которых уже не будет выхода. Нельзя грезить о мертвых – но никто в тот миг не смог бы заставить Спаску смириться со словами деда. Это живым нельзя грезить о мертвых, а самим мертвым можно. Обняться и вместе идти к хрустальному замку на высоком холме, по мягкой зеленой траве, под большими раскидистыми деревьями, под пение птиц. Там, в грезах, всегда светит солнце. Там у нее не будет детей, но она посадит много цветов в саду. Три вдоха – глоток.

– Я понимаю, что мучаю вас этим питьем. Но пожалуйста, так надо. Вам уже не так больно, правда? Я поцелую вас, можно? – Она провела рукой по его волосам – ему это было приятно. – Когда вы выздоровеете, я вас буду часто целовать. Когда наши дети улягутся спать, мы с вами сядем на ковер обнявшись, как тогда у вас в комнате. И я вас буду целовать, сколько захочу. И вы меня тоже. И никто не посмеет вас в чем-то подозревать, потому что мы будем муж и жена, а мужу и жене можно целоваться когда и сколько угодно.

Три вдоха – глоток. Этого мало, этого слишком мало! В его жилах почти не осталось крови, сердцу просто нечего толкать. Но глотать чаще он не сможет – задохнется.

Старый слуга поспешно вышел за дверь, прикрыв глаза ладонью, экономка же с каменным лицом так и стояла возле очага, ожидая распоряжений. И Спаска решила, что ничего страшного не будет, если экономка – совсем чужая женщина – увидит ее поцелуй. Пусть. Она легко коснулась губами заострившейся скулы под здоровым глазом Волче – кожа была очень сухой, как лист пергамена. И холодной.

– А еще я научусь готовить лучше, чем мамонька. И я вам вышью еще тысячу новых рубашек, даже лучше этой. И все будут вам завидовать и говорить, что такую рубашку впору носить Государю. А вы будете отвечать, что это ваша жена вышивает такие красивые рубашки, но только для вас. И детям я тоже буду вышивать рубашки, вы не думайте. Я буду очень наших детей любить, только вас все равно больше…

Веко опустилось и закрыло широкий черный зрачок – это от облегчения, от того, что боль отпускала. Только сердце трепыхалось еле-еле, сбивалось с ритма – устало стучать. И дыхание стало совсем легким, чуть заметным. Спаска вздохнула и одной рукой потянулась к склянке с маковыми слезами. Пусть эти грезы никогда не кончатся. Пусть, она и не станет искать из них выход. Пусть будут цветы в саду, солнце и хрустальный дворец на горизонте.

– Я обниму вас, чтобы вам теплее стало. Я осторожно, вы не бойтесь. Вам пить пока не надо больше, а то вы поперхнетесь.

Перед домом снова остановилась карета, и на секунду Спаска испугалась: а вдруг сюда ворвутся гвардейцы и заберут ее? Нет, она не боялась снова оказаться в башне Правосудия, она боялась, что они отнимут у нее эти последние минуты – сладких грез, из которых нет выхода. Притертую пробку трудно было вырвать зубами, но левая ладонь лежала у Волче под головой…

В тот миг, когда экономка сильной жилистой рукой ухватила Спаску за запястье, в комнату, распахнув двери на всю ширину, влетел Красен.

С ним был еще один человек, одетый странно, – так одевались в мире Йоки Йелена. Да, и в мире Красена, конечно, Спаска не сразу об этом подумала.

Человек, пришедший с Красеном, через мгновенье был рядом с постелью, грубо отодвинул Спаску в сторону, приложил пальцы к шее Волче, откинул одеяло, мельком глянул и вернул его на место, оставив раскрытой правую руку. А потом перехватил плечо Волче какой-то странной бечевой, которая тянулась. Волче застонал хрипло и жалобно, распахнул глаз и в страхе покосился на руку.

– Тихо, тихо, терпи. Ничего страшного, ты и не такое вытерпел, – сказал человек на молкском языке.

От него, как обычно от Милуша, веяло уверенностью и спокойствием.

Красен тем временем закатал себе рукав. Его товарищ и руку Красена тоже перетянул бичевой, а потом достал из своего сундучка блестящую толстенную иглу, вместо нити к которой крепилась гибкая трубка. На другом конце трубки тоже была игла.

Спаска смотрела на них раскрыв рот – и не понимала, что они делают. Пока товарищ Красена не воткнул одну иглу в вену чудотвору (и по трубке вниз побежала кровь, капнула на пол), а другую – в вену Волче. И кровь пошла из тела Красена в тело Волче…

– О Предвечный… – выговорила Спаска. – Как это просто…

Вместо сладкого питья, которое не заменит крови!

– Это не просто, – ответил незнакомец. – Это очень непросто. И ошибиться смертельно опасно. Счастье, что кровь Крапы можно вливать кому угодно.

– Почему? – спросила Спаска, совершенно не думая над этим вопросом.

– Потому что я волшебник. Я умею творить чудеса, – слабо улыбнулся Красен.

– Это я волшебник, – проворчал его товарищ и повернулся к вошедшему старому лакею. – Мне нужна стойка.

Лакей принес из прихожей вешалку, сбросив с нее плащи.

– Крапа, когда закружится голова, скажи мне сразу, – велел его товарищ, уже на языке чудотворов, обошел постель с другой стороны и откинул одеяло с левой руки Волче. – Еще немного потерпи, парень.

В вену на другой руке полилась вода из стеклянной бутыли с насечками.

– Сейчас надо сделать только лубки с шинами, кости вправлять нельзя, пока давление не поднимется. Завтра, а лучше послезавтра вправим, когда можно будет дать хлороформ. Здесь есть костоправы?

– Есть, – ответил Красен.

– Очень хорошо. А это что? – Взгляд чудотвора упал на стол со склянками.

– Она давала ему аконит и стрихнин, – проворчал Крапа. – И ягоды черного паслена.

– Вот как? – Чудотвор посмотрел на Спаску пристально. – А я-то думаю, почему он до сих пор жив… Интересно, кто тот великий лекарь, что научил ее этому опасному методу противошоковой терапии?

Спаска не знала, что значит «противошоковая терапия», но догадалась, о чем речь.

– У меня змеиная кровь. Я хорошо разбираюсь в ядах. Я их… чувствую, – ответила Спаска на языке чудотворов.

– Девочка говорит на северском языке? – удивился товарищ Красена. – Крапа, у тебя точно не кружится голова? Что-то ты с лица взбледнул.

– Яды в самом деле ему помогли? – Красен не ответил.

– Все яды в малых количествах – лекарства. Эти три – сильнейшие стимуляторы, а стрихнин еще и снимает боль. Но я бы остерегся давать их умирающему, очень трудно рассчитать дозу.

Красен только покачал головой и взглянул на Спаску с бо́льшим уважением.

– Так, уже можно сухие грелки под одеяло, пить непрерывно, не меньше кружки в час. Теплую воду, лучше подслащенную и подсоленную. Для почек надо бы травок каких-нибудь в воду добавлять. Крапа, голова не кружится?

– Пока нет.

– Сейчас девочка выйдет, катетер поставим.

Он приложил пальцы к шее Волче и кивнул.

– Вы слушаете, бьется ли у него сердце? – спросила Спаска, немного осмелев.

– Я оцениваю наполнение пульса, – ответил лекарь. – Если ты понимаешь, о чем идет речь.

Спаска никогда не слышала слова «пульс», но догадалась: лекарь проверяет, много ли крови у Волче в венах.

– Он… не умрет? – спросила Спаска.

– А кто его знает… Почки откажут, ожоги загниют, дыхание остановится, тромб в голову попадет, жир или осколки костей в кровоток. Что угодно может быть. Шок – непредсказуемая вещь. А ты погладь его, погладь. Это тоже помогает – чтобы он не волновался, не боялся ничего, дышал спокойно. Ему сейчас знаешь как страшно?

– Знаю, – ответила Спаска.

– А вообще – молодой здоровый парень, насколько тут вообще можно быть здоровым… Может, и справится. Пирамидон, конечно, не опий и не стрихнин, но тоже обезболивает.

Он вынул из кармана целую пригоршню свернутых вощеных бумажек и высыпал их на стол.

– Сможешь дать ему порошок? – спросил он у Спаски.

Спаска никогда не видела порошков в вощеных бумажках, но кивнула.

И в этот миг Красен упал на пол – резко, навзничь. Его товарищ сначала подхватил иглу, выпавшую из вены, поднял ее над головой и пережал трубку зажимом, а потом сказал:

– Так и знал…

Но Красен пришел в себя очень быстро. И требовал, чтобы его товарищ продолжил лить кровь из вены в вену, однако тот предложил сделать это на следующий день и попросил еще одну вешалку.

* * *

Темный бог добрался до Храста лишь под вечер, собираясь пересечь границу миров поближе к башне Правосудия. Возле шумного вокзала газетчики были особенно настырными и многочисленными – толпа валила к поездам, выходной день заканчивался, люди уезжали в Славлену, и вряд ли мальчишкам за всю неделю удавалось заработать столько, сколько в этот час.

– Старинные вещи будут отданы в музей! – кричали мальчишки, размахивая газетами над головой. – Но не принесет ли нам беды лунный камень в серебряной оправе?