Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Соавторы: Бранко Божич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 275 (всего у книги 338 страниц)

Он подсунул руки ей под плечи и под колени и попробовал встать. Когда Вероника держалась ему за шею, она не показалась ему такой тяжелой. Ребра заломило до слез. Илья поднялся со стоном и шаг за шагом двинулся вперед.

Он донес ее до двери, развернулся боком и кивнул русалке и коту на прощание.

– Надеюсь, она не проснется, – вежливо сказал кот.

– Присоединяюсь, – улыбнулась русалка и помахала Илье гибкой красивой рукой.

Айша, так и не осмелившаяся войти в дверь, сидела у стены напротив. Завидев хозяйку, вместо радостного визга она утробно взвыла, как по покойнику, и Илья подумал, что ему надо спешить. Вероника была жива, он чувствовал ее легкое дыхание. Но кто знает, что будет через пять минут?

– Вперед, девочка, веди меня, – кивнул он собаке.

Айша двинулась вперед, только на этот раз держаться за нее Илья не мог. Даже после неяркого света тьма подвала показалась непроглядной. Илья старался идти, касаясь плечом стены, но все равно спотыкался. Руки занемели, и тело Вероники опускалось все ниже – приходилось помогать себе коленкой.

Илья с трудом поднялся по ступенькам в кухню – дети почему-то не обрадовались его появлению, а настороженно сжались.

– Это я, – сказал им Илья, но и это их не убедило. Даже Сережка отступил на шаг вместе с близняшками.

Илья вспомнил про условный знак и застонал: если он опустит Веронику на пол, то поднять ее у него не хватит сил! Разумным компромиссом ему показался большой кухонный стол, куда он ее и водрузил.

– Пап? – робко спросил Сережка.

Илья усмехнулся и потряс сцепленными руками над головой. Ребята выдохнули с облегчением, близняшки бросились к матери, а Сережка к Илье.

– Аптечка у вас в доме есть? – спросил Илья близняшек.

– Почему у мамы закрыты глаза? – с ужасом спросила одна, а другая продолжила шепотом: – Она умерла?

– Нет, она спит. Она просто спит. Она скоро проснется, надо только донести ее до избушки. Аптечка у вас есть?

– У нас лекарства в кладовке лежат, в ящике, – сообщила одна из девчонок.

Лекарств в доме хватало, оставалось только сгрузить их в пакет – Мишка разберется, что тут нужное, а что нет.

Илья подошел к Веронике и оглядел ее внимательней. Ему показалось, или ее дыхание стало еще тише? В тусклом свете из окон ее лицо выглядело бледным, умиротворенным и очень красивым. Наверное, красивей, чем у змеи-русалки. Илья подумал, что она похожа на мертвую царевну в хрустальном гробу. Только поцелуй вряд ли приведет ее в чувство. Он оценил собственные силы и перекинул ее через плечо, как мешок с картошкой. Пожалуй, так у него гораздо больше шансов дойти до цели…

– Бегом, ребята, – кивнул он детям и распахнул дверь на крыльцо ногой.

На улице светало. Или это показалось после полутемного дома? Белой ночью начинает светать сразу после заката. В лесу послышалась птичья трель – значит, это и вправду восход.

Дети легко обогнали бы его, если бы не побоялись бежать впереди. Подходя к избушке, Илья падал с ног, до того тяжелой показалась ему ноша. Поднимаясь по ступенькам, он раза два споткнулся и ввалился в столовую, едва не растянувшись на пороге.

– Мишка! – крикнул Илья, пиная его кровать ногой. – Просыпайся, у нас гости!

Еще три шага до собственной кровати… Илья побоялся бросить Веронику на постель и постарался опустить ее тело осторожно и медленно.

– С ума сошли? – сонно спросил Мишка, поднимаясь.

– Вставай, нам нужен доктор, – Илья сел на пол около своей кровати, обхватив грудь руками.

В спальню завалились ребята, а за ними тихой сапой, на полусогнутых, пробралась Айша – видимо, подозревала, что собакам в спальне не место.

– Чего случилось-то? – Мишка сунул ноги в тапочки.

– Не знаю, – честно ответил Илья, – посмотри на нее. Мне ее не разбудить.

Мишка растолкал детей в стороны и нагнулся над Вероникой. Ну что ж, теперь его очередь ее спасать.

– Я пока на твоей кровати полежу, – сообщил Илья Мишке, с трудом поднялся и, пройдя три шага, рухнул на постель. Видно, песня кота не прошла для него даром: он уснул мгновенно. И только смутно, сквозь сон почувствовал, как кто-то снимает с него кроссовки.

Горячий солнечный луч щекотал ресницы, и Илья безуспешно пытался отмахнуться от него, пока не проснулся и не понял, что это бесполезно. Просыпаться на Мишкиной кровати было непривычно, он не сразу сообразил, где находится, пока не вспомнил вчерашнюю ночь. Солнце заглядывало в окошко, выходившее на запад, значит, полдень давно позади. Илья поднял голову и огляделся. На его кровати спала Вероника, а на полу перед ней растянулась Айша, охраняя сон хозяйки. Судя по тишине, больше никого в избушке не было.

Илья опустил ноги на пол и встряхнулся, пощупав правый бок. Обувь с него заботливо сняли, оставив спать в неудобных узких джинсах. Он подошел к своей кровати и встревоженно посмотрел на Веронику. Но, едва заглянув ей в лицо, понял, что она спит. Всего лишь спит. Совсем не так, как она спала вчера, когда он нес ее в избушку. Ее щеки тронул легкий румянец, сквозь молочно-белую кожу проступали еле заметные очаровательные веснушки, рот слегка приоткрылся, и губы нежно округлились. Только вокруг глаз лежали тени.

Илья присел на краешек кровати и убрал прядь волос с ее лица, чтобы лучше его рассмотреть. Думал ли он, что Вероника когда-нибудь окажется спящей в его постели? Непонятная, загадочная, своенравная, если не сказать вздорная. Но все равно очень красивая. То она пышет жаром, то обжигает холодом… Редкая женщина, как экзотический цветок. И пахнет от нее экзотическими цветами. Илья пригнулся, чтобы расслышать ускользающий запах ее духов, и против воли коснулся губами ее розовой щеки.

Неожиданно она распахнула глаза, и он отпрянул, испугавшись того, что сделал. Надо же, и вправду мертвая царевна… Ее брови гневно поднялись, глаза широко раскрылись, а губы сжались.

– Что вы здесь делаете? – произнесла она.

– Я? – Илья втянул голову в плечи. – Я здесь живу…

Вероника начала осматриваться по сторонам, и Илья видел, как меняется выражение ее лица. Непонимание сменилось удивлением, удивление – задумчивостью, задумчивость – страхом. А потом, когда память вернула ей события вчерашней ночи, нос ее сморщился, совсем как у ее дочерей, губы расплылись в стороны и из глаз побежали слезы.

– Где? Где дети? – выговорила она, задыхаясь.

– Бегают где-то, – пожал плечами Илья.

– Они… С ними все хорошо?

– Наверное. Я только что проснулся. Но рано утром они были в полном порядке.

– А я? Как я сюда попала?

– Это смотря что вы помните.

– Прекратите надо мной издеваться! Вы что, не можете просто ответить?

– Да я не издеваюсь, – улыбнулся Илья. – Это я вас сюда принес. Я нашел вас спящей в вашем подвале. Ваши девочки позвонили мне и попросили прийти. Я не знаю, что с вами было, но я не смог вас разбудить.

Вероника сжала кулаки, повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.

– Ну почему? Почему? За что? – причитала она, зажимая себе рот то кулаком, то углом одеяла.

Илья провел рукой по ее спине.

– Не надо так… ну что ты… Все же хорошо. Ты проснулась, с девчонками все в порядке…

– Они хотели нас убить! Убить, понимаешь?

Илья кивнул. Может, дать ей воды? Она рыдает так, как будто сейчас задохнется. Он выбежал в кухню и плеснул воды в эмалированную кружку. Посуда показалась ему чересчур простой для столь утонченной дамы, и он осмотрелся, прекрасно зная, что ничего лучшего все равно не найдет. Кроме, конечно, грубых деревянных кружек, вырубленных топором.

Ее зубы стучали по краю кружки, и Илья решил, что стеклянный стакан наверняка бы раскололся. Вода немного ее успокоила: напившись, Вероника свернулась в клубок, держа в руках подушку, и судорожно прижимала ее к лицу. Илья шептал ей что-то невразумительное и успокаивающее, нагнувшись к уху, и чувствовал, как на смену судорожным рыданиям приходят тихие слезы.

– Вам надо уезжать отсюда, – сказал он, когда почувствовал, что она его слышит.

– Да, да! Мы уедем, мы сегодня же уедем! – неожиданно согласилась она.

– Ну не плачь же…

– Мне страшно, – прошептала она, – я больше не смогу войти в этот дом.

– Если тебе надо собраться, я могу пойти с тобой и помочь. Со мной можешь ничего не бояться.

– Да? Кроме тебя самого? Нет уж.

– Ну почему ты мне не веришь? Я же вытащил тебя оттуда.

– Тоже мне подвиг! – она хлюпнула носом.

– Ну, не подвиг, конечно… – вздохнул Илья.

– Расскажи мне, как все было, – попросила она.

– Как? Пришел, забрал девчонок… потом собака тебя нашла в подвале. Ну, я тебя взял и принес сюда. Да, еще… Мне пришлось стекло на кухне выбить, у вас же было заперто. И дверь в подвал я раскурочил… Вот и все.

– Все? – Вероника подняла на него опухшие глаза. – И ты никого не видел?

– Видел, конечно.

Она высвободилась из его объятий и села рядом.

– У тебя нет носового платка? – спросила она.

– Где-то у Сережки должны быть… Может, ты лучше умоешься?

Она кивнула и поднялась, но качнулась, и Илье пришлось поддержать ее под локоть.

– Голова кружится… – попыталась она оправдаться.

– Это от слез, – успокоил ее Илья. – Сейчас выпьем чаю крепкого, и все пройдет.

Она поморщилась:

– Я люблю кофе.

– Чего нет – того нет. Да и варить его я не умею. Чай тоже хорошо.

Вероника огорченно кивнула.

Илья поставил чайник и накрыл на стол: нарезал остатки вафельного торта, переложил конфеты из пакета в пластиковую мисочку, оставшуюся от какой-то быстрорастворимой лапши, и насыпал в тарелку ванильных сухариков.

– Может, хочешь йогурт? – спросил он Веронику, льющую воду в умывальнике.

Она покачала головой.

– Ты же ничего не ела. Я Сережке хорошие йогурты покупаю, не беспокойся.

Он вытащил из холодильника упаковку и показал ей. Но, судя по тому, как сморщилось ее лицо, такого внутрь она не употребляла.

Крепкий чай и вправду Веронику взбодрил, она с сомнением потянулась к конфетам, как будто боялась от них поправиться, но через несколько минут около ее чашки появился пяток аккуратно сложенных фантиков. От ее скептического взгляда на стол не осталось и следа, хотя поначалу она осмотрела его в высшей степени презрительно.

– Я так последний раз пила чай у бабушки в деревне, – улыбнулась она наконец. – Только у нее был электрический самовар. И стаканы в подстаканниках.

– Стаканы мы перебили, – хмыкнул Илья, – и решили новые не покупать, много возни с битыми стеклами…

– А это что? – она ткнула пальцем в три деревянных кружки, стоявшие на холодильнике.

– Это Сережка попросил сделать. Как у викингов.

– А можно мне посмотреть?

– Пожалуйста, – Илья пожал плечами и потянулся за кружкой.

Вероника покрутила кружку в руках и заглянула внутрь:

– И что, из них можно пить?

– А почему нет? Конечно можно.

– А знаешь, это стильная вещь. Я бы не постеснялась в таких кружках подать гостям пиво.

– Ну, вообще-то, ты живешь в доме, который я срубил. Так что ничего удивительного в этом нет.

При воспоминании о доме лицо Вероники помрачнело, она опустила глаза и перестала жевать ванильный сухарик.

– Что мне делать? – помолчав, спросила она.

Илья пожал плечами:

– Уехать. Я не хотел тебя расстраивать, но мне надо это сказать. Вас согласились оставить в живых только при условии, что вы уедете.

– Но ведь срок был до Купалы? – она хитро прищурилась.

– Тебе не стоило говорить о том, что ты хочешь уничтожить избушку. Это их разозлило, они испугались, понимаешь? Чтобы унести тебя оттуда, мне пришлось пообещать, что я все тебе объясню, и ты уедешь.

Вероника задумалась, но как всегда услышала совсем не то, что Илья хотел ей сказать:

– То есть они меня боятся?

Илья поморщился:

– Они тебя убьют. И ничто им не помешает. Я не всесилен, я и вчера еле успел. Тебе надо уезжать. Неужели ты не поняла, что им это ничего не будет стоить?

Вероника вздохнула, и Илья заметил, как дернулись ее плечи.

– Мне очень страшно, – прошептала она.

Надо честно признаться самой себе: она проиграла. Когда в детскую вползла огромная змея, Ника сразу это поняла, потому что, как ни старалась, пошевелиться не смогла. Тварь запросто могла на ее глазах сожрать детей, а она ничего бы с этим не сделала. Никогда еще она не чувствовала такого, только в кошмарных снах. Словно ей отняли руки и ноги. Словно ее разбил паралич. Она силилась двинуть хотя бы пальцем, но тело не подчинялось. И одновременно с этим она поняла: на этот раз они пришли не для того, чтобы их напугать. Они пришли, чтобы убить. С такой же легкостью, с какой они убили батюшку и свернули шею Азату. И змея с неподвижным взглядом молча сообщила об этом, положила мысль Нике в голову, как кладут леденец в карман ребенка.

Она всегда считала, будто сможет бороться за жизнь до самого конца, но реальность развеяла ее иллюзии. И, засыпая, понимала, что никогда не проснется, но противиться этому не стала. Не потому, что не смогла пошевелиться, а потому, что не захотела. Потому что сны, которые навеяла убаюкивавшая песня кота, были чересчур хороши, чтобы от них добровольно отказаться. Была ли она так счастлива когда-нибудь, как в этом последнем своем сне?

И только глубоко на дне души копошилась печальная, бесстрастная мысль: это конец. Больше не будет ничего.

Может быть, поэтому, проснувшись утром в избушке в объятьях плотника, она так испугалась. Смерть показалась ей соблазнительной, она боялась не тех, кто хотел ее убить, а собственной слабости и безволия. Словно, стоя над черной пропастью, она сама шагнула вниз. И только когда поняла, что пропасть – это не полет, а падение, спохватилась, но вернуться назад не смогла. Необратимость шага вперед – вот что напугало ее больше всего.

Они заставили ее желать смерти! И это самое страшное!

Ника вывела машину из гаража и решилась позвонить Алексею. Она просто поставит его в известность, что уезжает. Всему есть предел, и ее силам тоже. Жизнь слишком хороша, чтобы рисковать ею ради денег. Пусть муж знает, что она больше не будет изображать счастливую мать семейства на лоне природы. Тем более что ни одного покупателя за последнюю неделю тут не появлялось. Не считая Петухова, конечно.

– Алеша? Я тебя не разбудила? – спросила она, когда муж поднял трубку.

– Нет-нет, все в порядке. Как вы там?

– Очень плохо, Алеша. Сначала убили Азата. А сегодня ночью хотели убить нас.

– Никусь, я что-то не понял. Ты шутишь?

– Нет, Алеша, я не шучу, – тихо ответила она.

– Ну возьми себя в руки, кто может хотеть вас убить?

– Я уезжаю отсюда, Алеша. Я не останусь здесь больше ни на минуту.

– Не говори глупости… – он смешался, и она почувствовала, как он испугался.

– Я уже собрала вещи и сижу в машине.

– Послушай… Тебе некуда ехать…

– В смысле? – насторожилась она.

– В прямом. Тебе некуда ехать. Я продал квартиру. Я не мог ее не продать, иначе бы меня не выпустили из города.

– Как это «продал»? – опешила Ника.

– Очень просто. И квартиру, и мерседес я продал. Это десять процентов от суммы, которую я должен выплатить в ближайшее время. Только поэтому они согласились ждать еще неделю.

– Я не поняла… Мы теперь что, бездомные?

– У нас же есть дом в Долине… И я купил комнату, чтобы выписать нас и детей.

Ника поперхнулась:

– К…какую к-комнату? Как комнату?

– Ну, по закону положено выписываться куда-то. Так что у нас еще есть комната, зато в центре. Большая комната, и соседи приличные.

– Ты с ума сошел? – прошептала Ника. – Ты хочешь, чтобы я поехала в коммунальную квартиру? Ты соображаешь, что ты сделал?

– Милая моя, речь идет о моей жизни. Я не думал, что тебе так срочно приспичит уехать из Долины!

– Да? О твоей жизни? – заорала Ника в трубку. – А ты подумал, что речь идет о жизни твоих детей? И что мне теперь прикажешь делать?

– Никусь, не кричи. Я приеду и все улажу, подожди еще несколько дней.

– Я не могу ждать несколько дней! – рявкнула она и швырнула мобильный в приоткрытое окно. Он шлепнулся на асфальт и разлетелся на две половинки. Ну и пусть!

Большая комната? В центре? Это потрясающе! Приличные соседи? Да это просто… просто…

Нет. Это невозможно, это происходит не с ней! Даже если через неделю Алексей привезет деньги, они уйдут его кредиторам, которые по ошибке называют себя инвесторами! И что останется? Этот кошмарный дом, который нельзя даже продать? И большая комната в центре, с хорошими соседями? И что будет с детьми? Алексей представляет себе, как из роскошного особняка девочки переедут в коммуналку? И как после закрытой элитной школы в Англии придут в районную школу? Да они за один месяц получат такую психологическую травму, которая переломает им всю будущую жизнь!

Ника случайно надавила на клаксон, «рено» взвыл, и она в испуге отдернула руки от руля. Ну нет! Она достаточно сегодня наплакалась на плече у плотника. Спасибо ему, конечно, но больше она в его поддержке не нуждается. Надо немедленно уезжать отсюда, надо быть ненормальной, чтобы задержаться тут еще на одну ночь, а время близится к вечеру.

Ни в какую коммуналку она, разумеется, не поедет. Она еще не сошла с ума! Да и адрес ей неизвестен, и выяснять его она не станет. Ника вышла из машины и подобрала выброшенный со злости телефон – он ей может пригодиться. Интересно, до которого часа работает большой поселковый универмаг? Может быть, они успеют?

Ника выехала из ворот и подрулила к рекламному щиту. Она еще вернется.

– Марта, Майя! Садитесь в машину немедленно! Мы уезжаем! – крикнула она девчонкам, сидевшим на крылечке избушки вместе с Сережкой.

К машине подбежала Айша и преданно заглянула в глаза сквозь стекло. Ну вот, Ника чуть не забыла про собаку! Она вышла из машины и усадила зверюгу на переднее сиденье. Им недолго ехать, пусть девочки едут вдвоем на заднем.

Они прощались с Сережкой. Нет, Ника не сможет попрощаться с плотником. С Ильей. Это выше ее сил. Она посигналила, девчонки оторвались от своего товарища и бегом бросились к машине.

Все. Прочь отсюда, прочь!

Выезжая на дорогу, она увидела в зеркальце заднего вида, что Илья вышел на крыльцо и машет ей рукой. И лицо у него печальное, как будто он не мечтал об ее отъезде!

Когда они подъехали к универмагу, Ника едва успела схватиться за ручку двери, которую девушка в униформе собиралась захлопнуть у нее перед носом.

– Я хочу купить у вас очень дорогую вещь, но она нужна мне срочно, – Ника с силой потянула дверь на себя. Она еще в воскресенье присмотрела серебряный столовый набор. Пятьсот долларов не деньги, ни бедней, ни богаче они ее не сделают.

– Мне без разницы, – равнодушно пожала плечами девица, – мы закрываемся.

Ника порылась в кошельке и сунула ей сторублевую купюру. Девица снова пожала плечами и пропустила ее внутрь.

Завладев набором из четырех серебряных предметов, Ника удовлетворенно вернулась к машине. Теперь спешить некуда.

– Мам, мы едем в город?

– Нет, мы едем в гости. На три дня.

– А к кому?

– К одной бабушке. Надеюсь, она не откажется нас принять.

Ника завела мотор – ведунья единственный человек в поселке, с которым она знакома, кроме, конечно, секретарши из приемной администрации.

Старуха открыла дверь, когда они всем табором только вышли на тропинку, ведущую к ее крыльцу.

– Я постелю девочкам на веранде, а тебе поставлю раскладушку. Надеюсь, собака переночует на улице.

– Вы ждали нас? – опешила Ника.

– Разумеется, – хмыкнула ведунья. – Но учти, я не стану выслушивать твои идеи и тем более принимать участие в их осуществлении.

Ника кивнула. С тех пор, как она выехала из Долины, ее не переставая била нервная дрожь. Ее девочки будут счастливы. Они никогда не будут жить в коммунальной квартире, они никогда не узнают, что такое унижение, и голод, и страх перед завтрашним днем. Она отомстит тем, кто два месяца травил ее и пугал детей до обмороков, тем, кто убил Азата. Тем, кто собирался убить и их. Тем, кто заставил ее поверить в то, что смерть сладка и желанна.

И если на одну чашу весов положить благополучие ее деток, а на другую – милого, доброго плотника, то, очевидно, она выберет своих детей. Она уничтожит избушку. Чего бы ей это ни стоило. И пусть ей за это грозит тюрьма. Что случится потом – не имеет значения.

На следующее утро Ника отправилась в поселковую администрацию. Она думала, что нужная ей бумага будет стоить больших денег, но секретарша напечатала ее под диктовку за пять минут и с радостью приняла в качестве оплаты двести долларов. Да еще и посчитала совершённую сделку чрезвычайно для себя выгодной. Разумеется, бумага ничего не стоила в глазах закона, но на это Ника и не рассчитывала.

Гораздо трудней оказалось найти тех, кто согласится осуществить ее замысел. Строителей вокруг было множество, поселок разрастался на глазах, но в четырех местах ее послали довольно грубо, с присущей строителям прямотой. А в пятом покрутили пальцем у виска и молча отвернулись.

Только на следующий день ей удалось найти бригаду, которая рубила просеку на другой стороне реки, километрах в восьми от Долины. Мастер – мрачный бородатый мужик с папиросой в зубах – с сомнением глянул на фальшивое постановление поселковой администрации, хмыкнул в усы и сказал:

– Это дорого стоит.

– Сколько? – спросила Ника.

– С вызовом трейлера?

Она кивнула, и мастер назвал вполне приемлемую сумму. Правда, после оплаты наличности у нее совсем не оставалось, а есть ли деньги на банковской карточке, она не знала. Конечно, это были ее собственные деньги, но кто знает Алексея, он мог добраться и до них.

– Только… – попыталась сказать она.

– Да понял я, понял, что домик не ваш. И хозяева, думаю, будут возражать.

Она снова кивнула.

– Стас! – крикнул он. – Завтра поедешь деньги зарабатывать, хватит тут задарма горбатиться. Иди сюда, поговорим с дамочкой.

Ника не спала всю ночь – ее не отпускало нервное напряжение. Неужели она и вправду осуществит то, что задумала? Конечно, она приняла решение, а обычно она от принятых решений не отступала, но ведь еще не поздно передумать. Чем ей это грозит? Тюрьмой? Она уже свыклась с этой мыслью. Лучше сразу рассчитывать на самый неблагоприятный исход, чем обнадеживать себя иллюзиями. В конце концов, тюрьма грозит ей, а не ее детям.

За прошедшие два дня она успела вспомнить все, что знала о пребывании за решеткой. Она слишком хороша, чтобы там оказаться, она слишком утонченная для того, чтобы очутиться в обществе уголовниц и прочего отребья. Но бросить из-за этого задуманное? Нет. Чересчур многое поставлено на карту. Будущее и… прошлое. Месть не самый правильный мотив, на который стоит опираться в принятии решений, но Ника не могла справиться со своим желанием. Два месяца кошмаров – кто-то должен за это ответить, расплатиться сполна. Никто никогда не смел безнаказанно издеваться над ней!

А может, ей не хочется чувствовать себя проигравшей? Вся ее жизнь – цепочка больших и малых побед, Ника не привыкла к неудачам.

Она должна снести избушку. Это вернет ей все: утраченное самолюбие, спокойную жизнь, достаток. Почему же тогда ей до сих пор хочется отказаться от этой идеи? Почему никак не успокоиться и не уснуть?

Неужели ей жалко плотника? Но что, собственно, он теряет? Ему только кажется, будто без своей избушки он не сможет жить, это его иллюзия, его идея фикс, и ради этой идеи рисковать благополучием детей Ника не станет. И если он попробует встать у нее на пути, это ее не остановит.

Нет, в ее сердце нет места жалости. Она стиснет зубы, она зажмурит глаза, но она не откажется от своего решения только потому, что плотник имел неосторожность спасти ей жизнь. Из-за этого перечеркнуть собственное будущее было бы несерьезно.

Проснувшись, Илья выглянул в окно – впервые за последние три недели стояла пасмурная погода, накрапывал мелкий дождь. Серое небо висело низко, и в избушке было темно.

– Уныло как, – сказал Мишка, натягивая штаны, – а сегодня, между прочим, самый длинный день в году. Так всегда и бывает, самый длинный день – самый плохой.

Сережка сладко сопел и просыпаться не собирался. Под дождь всегда спится лучше, особенно утром.

– Ерунда, – ответил Илья, – может, рассосется.

– Не, не похоже, – Мишка глянул в окно, – все затянуто, нигде просвета не видно. Да и дождь мелкий, такой надолго зарядит. Не пойду работать. Мокро.

– А и не ходи, – согласился Илья, поднимаясь, – я тоже не пойду.

С того времени, как Вероника уехала и увезла детей, приближение купальской ночи перестало его пугать, но он и не подозревал, с каким нетерпением будет ждать ее. И на тебе – плохая погода. В прошлый раз, когда Мара позвала его в лес, днем погода тоже была отвратительной, а ночь полнолуния выдалась ясной и теплой. Может быть, и сегодня к ночи прояснится?

Настроение все равно было прекрасным, никакой дождь его испортить не смог.

Чего он от этой ночи ждал? Ведь не только же Мару и цветок папоротника. Но его не покидало ощущение волшебного праздника, ему непременно хотелось снова оказаться на лесной поляне, снова заглянуть в глаза Каменному лику, пить легкий хмельной напиток из лилии вместо стакана, сидеть в окружении странных существ, которые считают его не просто добрым знакомым – другом. Впрочем, и цветок папоротника он тоже хотел увидеть. Да и мысли о Маре кружили голову, как школьнику перед первым свиданием.

Илья вышел в столовую, что-то фальшиво напевая себе под нос, включил свет и открыл холодильник в поисках съестного.

– Что-то ты сегодня больно весел, – Мишка толкнул его кулаком в бок, оттесняя в сторону, – не иначе радуешься, что мы тут одни остались.

– А почему нет? – Илья подвинул Мишку обратно и покрепче взялся за дверцу. – Я первый подошел, колбаса моя.

– Да ладно, не жадничай, тут на четыре бутерброда хватит. И сыр остался.

– Ты еще не умывался, – хохотнул Илья.

– Ты тоже, – ответил Мишка.

Они честно поделили колбасу и сыр, перед тем как начать толкаться у умывальника. Илья посмотрелся в зеркальце и решил, что побреется вечером, чтобы к ночи выглядеть прилично.

Сережка проснулся, когда они уже позавтракали. Мишка завалился обратно на кровать в обнимку с книгой, а Илья разложил на столе свои спички. Он недели две собирался клеить модель бани, которую они начали рубить.

– Погода-то какая паршивая, – проворчал Сережка, выползая в столовую. – Вообще вставать не хочется.

– А жарища тебе не надоела? – спросил Илья.

– Не-а, – ответил Сережка. – Лучше уж жарища, чем дождь.

– Да ладно, посидим денек дома, кино посмотрим.

– Если денек – я согласен. Так ведь это же на неделю.

Сережка сделал вид, что умылся, и перед тем как сесть завтракать, прошерстил полку с дисками.

– Чего-то у тебя старье одно осталось. Все нормальные фильмы я уже посмотрел.

– Смотри старье, – посоветовал Илья, – вот «Белое солнце пустыни», например, очень классный фильм.

Из спальни высунул голову Мишка:

– Давай «Белое солнце», я тоже его хочу. Я его, Серый, раз двадцать смотрел, и еще раз посмотрю.

– А про что? – поинтересовался Сережка.

– Что-то вроде вестерна, – хмыкнул Илья.

– Про ковбоев?

– Ну почти, – рассмеялся Илья.

Сережка посмотрел на него недоверчиво, но диск запустил. Мишка выбрался в столовую и уселся на лавку, поставив перед собой пакет с конфетами: с тех пор, как он подшился, шоколадные конфеты стали единственным его утешением.

– Эх, до чего же хорошо! – крякнул Илья, потягиваясь.

– Ага, – согласился Мишка, – а кто в магазин пойдет?

– Ты, конечно, – засмеялся Илья.

На экране Верещагин знакомился с Петрухой, когда на улице послышался шум мотора, а потом крики и возня. Илья вылез из-за стола, обойдя Мишку с Сережкой, и выглянул в окно: на повороте в Долину остановился огромный трейлер, вокруг которого суетилось четверо работяг, пытаясь спустить с него на землю здоровенный бульдозер.

– Кто это там? – спросил Мишка, останавливая фильм.

– Не знаю, – пожал плечами Илья, – бульдозер привезли зачем-то…

– Выйди, спроси, – посоветовал Мишка. – Может, еще участок решили прирезать?

– Да ладно, пусть делают что хотят… – проворчал Илья, как вдруг позади трейлера заметил маленькую зеленую машинку. Сердце ухнуло куда-то вниз живота, а потом застучало гулко и часто: Вероника. Она же уехала… Она же со всем согласилась… Что пришло ей в голову на этот раз?

Илья вышел на крыльцо, осмотрелся и увидел, как Вероника выходит из машины и что-то пытается объяснить работягам. Он робко махнул рукой, заметив ее взгляд, но она ему не ответила.

Он спустился со ступенек и остановился, приглядываясь. Бульдозер рычал и плевался дымом, медленно сползая на дорогу по металлическим сходням, и как минимум трое, размахивая руками, показывали ему, как это надо делать.

Вероника тоже размахивала руками и что-то кричала, но в реве бульдозера ее никто не слышал. Похоже, ей не понравилось, что машину спускают на асфальт, потому что она тыкала пальцами на грунтовую дорогу и на щебенку, рассыпанную по обеим сторонам от асфальтированной подъездной дорожки. Ну-ну. Интересно, сколько продержатся мужики под ее началом? Илья бы дольше пятнадцати минут работать не стал.

Бульдозер, качнувшись, остановился на асфальте и замолк, зато сразу стало слышно, как кричит Вероника.

– Вы что, не понимаете? Вы другого места не нашли? – донеслось до Ильи.

Кто-то из рабочих приобнял ее за плечо и что-то сказал. Вероника вырвалась с негодованием, но тут же умерила свой пыл, возмущенно шипя себе под нос.

Илья шагнул им навстречу, Вероника заметила его, но осталась равнодушной. Он снова остановился, недоумевая и обмирая от нехорошего предчувствия. Наконец в его сторону направился один из рабочих, видимо бригадир. Илья выпрямился и поднял голову – похоже, предчувствия его не обманывали.

– Вы Максимов? – спросил бригадир, подходя поближе.

Илья кивнул.

– У меня постановление поселковой администрации о сносе этого строения, – бригадир показал на избушку.

– Да ну? – Илья напрягся, но вида не показал. – А не могу ли я на него взглянуть?

– Пожалуйста, – бригадир протянул Илье бумагу.

Илья пробежал постановление глазами: на бланке поссовета, с гербовой печатью, с неразборчивой подписью… «В связи с пожароопасностью и перепланировкой», «до 22 июня», «Возместить владельцу по рыночной цене», «В соответствии с кадастровой стоимостью».

– Так в связи с перепланировкой или пожароопасностью? – Илья поморщился. – Это же филькина грамота.

– Я не знаю, – недобро усмехнулся бригадир, – мне велели – я делаю.

– А нельзя ли пригласить представителя поселкового совета? А то, мне кажется, здесь что-то не так.

– Щас! Разбежались! У меня рабочий день до пяти, а время – двенадцать. Я не собираюсь тут торчать и кого-то ждать. Не нравится – жалуйтесь. Можете начинать прямо сейчас.

– А если я в милицию позвоню? – спросил Илья.

– Звони, – пожал плечами бригадир.

Илья вытащил из кармана мобильный, но понял, что 02 ему не поможет, звонить надо в местное отделение. Где-то в избушке валялся поселковый телефонный справочник.