Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Чушь не городи. Продержаться… На глаза надо показаться, конечно. Меньше будет подозрений.

– А если не отпустит капитан?

– Тогда уходи оттуда потихоньку, пока не упал. Был и ушел. Все лучше, чем совсем не явился.

Волчок спускался в трактир, крепко держась за поручни лестницы. Раны, обожженные и стянутые крепкими нитками, жгло чуть не до слез, дрожь накатывала волнами, и ступеньки уплывали из-под ног. Змай шел впереди, Волчок иногда натыкался на его спину и не падал.

Спаска не ушла спать – сидела внизу, в уголке трактира, тихая и испуганная.

– Гляди, кроха, твой спаситель остался в живых. Можешь сказать ему пару нежных слов в награду за мужество, проявленное во время перевязки.

– Татка, не надо смеяться. – Она поднялась. – Когда человек кричит от боли, это не смешно.

– Да брось! И вовсе он не кричал – так, повыл немного в подушку. Помоги ему лучше плащ надеть. Мы скоро вернемся.

Спаска подошла к двери и сняла с гвоздя плащ Волчка. Он и хотел бы сказать ей что-нибудь – чтобы она из-за него не переживала, – но слишком сосредоточился на том, чтобы пройти между столов к двери и не пошатнуться.

Она накинула плащ ему на плечи так осторожно, что после этого не нужно было никаких нежных слов. А потом сказала, побледнев и вскинув глаза:

– Волче-сын-Славич… Булавки нет. Вашей золотой булавки…

– Что? – тут же переспросил Змай.

– Нету, она потерялась, – прошептала Спаска.

– Когда ты ее видела в последний раз? На болоте, когда обратно возвращались, она была? – Змай подошел ближе и посмотрел на пол у входа.

– Я не помню… Нет, наверное, не было. Я тесемки завязала. Я забыла, что Волче-сын-Славич на булавку плащ застегивает.

Змай выругался, скрипнул зубами и спросил:

– На заказ делал?

– Да. Но по рисунку, – ответил Волчок. У этого мастера все гвардейцы заказывали булавки, а рисунков было не больше двух десятков.

– Давно?

– Года два как.

– Лук и колчан со стрелами?

– Да.

Уже совсем рассвело, только день был особенно хмурым – как и прошедшая ночь. Волчок, глотнув свежего воздуха, почувствовал себя немного лучше, но до площади Совы дошел едва-едва – к тому времени ему стало все равно, в чем его заподозрят, в чем обвинят, найдут ли булавку. Он хотел только одного: лечь на мостовую.

Змай шел поодаль, опереться было не на кого, и Волчка кидало из стороны в сторону. Особенно это стало заметно, когда он переходил через площадь, а потом, миновав ворота, через двор казармы, где уже строилась бригада штрафников.

– Стоять на месте! – окрик капитана раздался неожиданно, очень громко, и Волчок не сомневался, что это приказ именно ему. На секунду стало страшно – неужели кто-то опознал его? Неужели кто-то из гвардейцев остался в живых? Мысли в голове ворочались медленно и неохотно.

– Что вы претесь на службу со своим тифом? Что вам дома не сидится? – Капитан выругался. – Кругом через левое плечо и марш отсюда! Вон, я сказал!

Сознание зацепилось за слова про левое плечо, пропустив все остальное. Откуда капитан узнал про левое плечо? Неужели так заметно?

– Что встал столбом! Уже не соображаешь ничего? Убирайся прочь, чтоб я тебя здесь не видел!

Волчок долго размышлял об услышанном, пятясь назад. Понял, что его гонят, но не мог взять в толк – за что? Он плохо помнил, как оказался на площади Совы, и, кажется, действительно упал на мостовую, потому что на ноги его поднимал Змай.

В очаге невыносимо жарко тлели торфяные катыши, все тело горело огнем, который расползался в стороны от левого плеча. Раскалывалась голова. Наверное, Волчок только что плакал, потому что Спаска вытирала ему не только лоб, но и щеки, и глаза.

– Волче, слышишь меня? – В ногах сидел Змай.

– Слышу. – Собственный голос ударил по голове, как молоток.

– Немного спал жар, но это ненадолго. Я-то боялся, что раны гниют, а это тиф. Благодари Предвечного за затопленный подвал и за вшивое тряпье из башни Правосудия. И только попробуй умереть. Девять человек из штрафников сегодня с тифом свалились. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

– Понимаю.

– Мы уедем сейчас, поэтому запоминай. В городе ищут девушку-колдунью и раненого гвардейца.

– Я… кого-то оставил в живых?

– Да. Но он ничего больше не скажет и никогда тебя не опознает. Он неожиданно скончался. Твой плащ висит здесь, золотая булавка на месте. Привратник с Южных ворот тебя не запомнил. И тиф – самое надежное оправдание всем совпадениям. Ты только… поправляйся обязательно.

18 апреля 427 года от н.э.с. Исподний мир

Раны Волчку перевязывал Зорич – приходил по утрам, когда у него в кабаке не было народу. Утром жар немного спадал, Волчок кое-что соображал и что-то даже помнил, но уже к обеду горячка мутила разум. Несмотря на заботу мамоньки и Зорича, травяные настои и отвары, тепло и хорошую еду, Волчку становилось только хуже. Раны, правда, заживали быстро и не гноились – спасибо Змаю.

В то утро жар снова ненадолго упал, и, едва Зорич ушел, Волчок задремал, ощущая лишь легкий озноб и кутаясь в одеяло. Его разбудили шаги на лестнице – не мягкие мамонькины, от которых тяжко скрипели половицы, а грохочущие, звонкие – так звенят сапоги со шпорами. И от каждого шага голова болела все сильней, словно не по ступенькам они стучали, а по темени.

– Сюда, сюда, господин гвардеец! – услышал Волчок голос мамоньки. – Вторая дверь.

Случись это часом позже, и он не почувствовал бы опасности. А тут, повинуясь наитию, подумал и повернулся на левый бок. Подзажившие раны потянуло муторной болью, узелки швов впились в кожу – Волчок зажмурился, стараясь лечь поудобней, но сделал только хуже.

Дверь распахнулась, и в комнату шагнул Огненный Сокол. Волчок решил было, что это снова бред – в бреду капитан Знатуш являлся в его комнату не раз и не два. За ним семенила испуганная мамонька.

– Где его плащ? – спросил капитан.

– Так вот же, господин гвардеец! – зашептала она. – Вот: и плащ, и сапоги, и пояс, и оружие – все здесь.

Огненный Сокол повернул плащ к себе и несколько секунд пристально смотрел на золотую булавку, пристегнутую к вороту. Потом вынул из ножен саблю, висевшую рядом на гвозде, и, глянув на лезвие, спрятал ее обратно. Сабля звякнула о ножны, и Волчок зажмурился от боли в голове. Капитан ничего не говорил, протопал к кровати и вдруг сдернул с Волчка одеяло. Стало холодно – словно водой окатили из ведра. И страшно.

– А ну-ка посмотрим, что это за тиф… – сказал Огненный Сокол, обеими руками взялся за ворот рубахи Волчка и резко дернул ими в стороны – ткань лопнула с треском, до самого низа.

– Так сыпняк, вшивая лихорадка… – испуганно прошептала мамонька за его спиной. – Вы не бойтесь, господин гвардеец, у нас вшей тут нет, это он где-то на службе заразился. А я и постельное белье часто меняю, и исподнее у него всегда чистое, и…

Огненный Сокол оглянулся на нее, и мамонька замолчала. Он снова озадаченно осмотрел живот и бок Волчка, покрытые сыпью, и отдернул руки, словно чего-то испугался. А потом вернул одеяло на место, только теплей не стало. Волчок поежился и почувствовал, как трясется подбородок. Прижатые к постели раны пульсировали, невыносимо хотелось повернуться на спину.

– Выйдите отсюда, – сказал Огненный Сокол мамоньке, и та попятилась к двери. – Ты говорить можешь?

Он сел в изножье постели.

– М-могу, – ответил Волчок.

– А соображаешь что-нибудь?

– Н-не знаю.

– На вот, глотни немного. – Капитан Знатуш достал из-за пазухи бутылек храбрости.

Волчок сморщился – от одного воспоминания о допросе в подвале казарм пересохло во рту.

– Да не буду я тебя травить, – усмехнулся Огненный Сокол. – Глоток выпей – в голове прояснится.

Волчок неловко приподнялся, стараясь, чтобы боль в плече со стороны была незаметна, и хлебнул тошнотворного напитка – его едва не вырвало.

Капитан Знатуш ждал недолго: прошелся по комнате и спросил:

– Ты что-нибудь знаешь о болотниках?

Волчок помолчал, собираясь с силами.

– У нас болотниками называли высокие сапоги. Ну, чтобы по болоту ходить. – Говорить было тяжело, и он боялся, что скоро лихорадка возьмет свое и сознание начнет путаться.

– Ты не ответил.

– Нет, я не знаю о болотниках. Если это не сапоги, конечно.

– А что ты морщишься? У тебя что-то болит? – Огненный Сокол посмотрел на Волчка пристальней.

– Голова. Говорить больно. И спину тянет все время. А что я должен знать о болотниках?

– Ничего. Зачем ты выходил из города в ночь на одиннадцатое апреля?

– Я не выходил из города. Давно. С месяц уже. – Волчок постарался, чтобы голос не дрожал. Все сильней хотелось повернуться на спину. Ничего не было у Огненного Сокола, кроме подозрений. И все его подозрения строились только на том, что золотая булавка у Волчка точно такая же, как найденная Особым легионом на болоте.

– Тебя видели у Южных ворот.

Лжет. Огненный Сокол всегда проверяет свои подозрения именно так. Запугивает, делает вид, будто что-то знает. Лжет.

– Я не знаю, кто мог видеть меня у Южных ворот, но он, скорей всего, обознался. В последний раз я выходил из города через Прогонные ворота. Днем. А у Южных ворот я был в феврале, встречал нарочного из Лиццы.

– А тебя не удивляет, что я пришел сюда, роюсь в твоих вещах, задаю тебе вопросы?

– Нет. Через меня проходит много тайных сведений. Я всегда на подозрении. Пятый легат предупреждал меня с самого начала.

– Значит, за ворота ты не выходил. А что ты делал?

– Когда? Я… в самом деле плохо соображаю.

– В ночь на одиннадцатое апреля. На следующее утро ты заболел.

– Я вернулся домой и лег в постель. Я уже вечером чувствовал себя неважно. Спросите хозяйку.

Огненный Сокол поднялся и подошел к окну.

– Ладно. Я подожду. Через час-другой ты начнешь бредить, а я послушаю.

– Можете пока поесть. Мамонька… хозяйка очень вкусно готовит.

Капитан резко развернулся (как раз в тот миг, когда Волчок хотел лечь чуть поудобней) и подошел к постели.

– Иногда мне кажется, что ты смеешься надо мной.

– Не без этого, – ответил Волчок, чуть усмехнувшись.

– То есть ты игрок? А? Во что ты играешь?

– Я просто пробую на вас свои силы. Вы очень достойный соперник. Когда-нибудь мне пригодится умение вести разговор со столь проницательными людьми.

Огненный Сокол помолчал, вглядываясь в лицо Волчка, а потом снова вернулся к окну, уперев руки в подоконник. И продолжил после долгой паузы:

– Это умение пригодится тебе очень скоро. Государю стало известно, что пятеро указанных тобой колдунов были отправлены в Предобролюбовскую лавру…

– Ах вот оно что… – Волчок постарался повернуться так, чтобы капитан не заметил, как ему больно. Плечу стало немного легче, зато в голове застучала кровь и потемнело в глазах.

– Да. Более того, люди Государя заметили даже твой двойной росчерк на соответствующих бумагах. Впрочем, я не исключаю их проницательности, это бросает на тебя подозрения лишь косвенно.

Капитан оторвался от подоконника и прошелся по комнате.

– Какой теплый дождь… – пробормотал он, делая вид, что не смотрит на Волчка. – Сегодня по-настоящему весенний день. А теперь слушай меня внимательно и запоминай. Ты хорошо знаком с процедурой дознания, и мне нужно, чтобы ты не выдал меня даже под пыткой. Если, конечно, до этого дойдет. Все понимают, что ты человек подневольный и выполняешь чей-то приказ. Поэтому если тебя спросят, по чьему приказу ты ставил двойной росчерк на бумагах настоящих колдунов, ты ответишь, что это был господин Явлен. Помнишь его?

– Помню.

– Хорошо помнишь? Сможешь точно описать?

– Да.

– Для начала поломайся немного, но не переиграй. Ничего из себя изображать не нужно, сделай вид, что готов выполнять приказ, но ради господина Явлена на пытки не пойдешь. Это будет выглядеть достоверно. Если же дело дойдет до пыток, то ты и без меня знаешь, что нельзя менять показаний. Ты здоровый парень, проходишь три круга – и ты свободен. И тебе все верят. А сбиваешься – и все начинается сначала, только веры тебе уже нет.

Волчок поморщился и снова немного подвинулся.

– А какой мне в этом смысл? – Голос немного дрогнул, но разговор к этому вполне располагал. – Я точно так же могу пройти три круга, назвав ваше имя, а не господина Явлена. И это будет значительно проще, потому что правду говорить гораздо легче, чем лгать. Особенно на дыбе.

– Особый легион заплатит. И я добавлю от себя. Всего пятьсот золотых лотов. Сможешь купить этот трактирчик и до конца дней не будешь знать нужды. А если этого мало – то и капитанская кокарда.

– Что ж… Я так понимаю, что думать мне не о чем: или я говорю правду и не получаю ничего, или я лгу и получаю деньги и капитанскую кокарду. Стать капитаном в двадцать два года – хорошее начало.

– Да, я до капитана дослужился к тридцати шести. – Огненный Сокол остановился возле кровати и снова пристально посмотрел Волчку в глаза. – Тебе в самом деле совсем не страшно? Или ты так искусно владеешь лицом?

– Мой отец учил меня не показывать страх. Он говорил, что бесстрашием можно напугать кого угодно.

– Он был прав. Меня ты уже напугал. Я тоже люблю достойных соперников, но мне бы не хотелось, чтоб ты оказался в их числе. И… запомни на будущее, твой отец не учел одного: иногда хочется любой ценой увидеть страх на лице бесстрашного человека.

– Это я понял без него. Не беспокойтесь, я не переиграю.

– Тогда запоминай…

Огненного Сокола прервал робкий стук в дверь – пришла мамонька с охапкой торфяных катышей в подоле передника.

– Господин гвардеец, там ваша птичка… Она все время кричит. Я боюсь, не улетела бы.

Капитан глянул на мамоньку снисходительно и вовсе не зло, даже улыбнулся:

– Никуда она не улетит, она в клобучке и на цепочке.

– Вы позволите, я подброшу торфа в очаг? И нужно подоткнуть одеяло – мальчика… то есть я хотела сказать господина гвардейца… сегодня знобит.

18 мая 427 года от н.э.с. Вечер

Йока выскочил на террасу и сквозь плющ увидел, что к дому на крик бегут люди в коричневых куртках: наверное, Инда и Страстан не надеялись только на собственные силы. Он дождался, когда чудотворы скроются в гостиной, перебрался через ограждение террасы и кинулся к кустам барбариса, растущего вдоль ограды сада.

– Вот он! – раздался крик сзади. – Сюда, сюда!

Спрятаться теперь не успеть! Йока сменил направление – прямо к дыре в ограде. Он ведь был у себя дома! Ему хватило хитрости нырнуть в кусты заранее, не открывая погоне места, где можно легко выбраться из сада, продрался сквозь тонкие, липучие ветки барбариса и шмыгнул в сад к соседям. В лучшем случае выиграл он на этом не больше сотни локтей – если теперь выбираться на дорогу.

Калитка садовника, ведущая на задний двор, была распахнута, и Йока недолго думая бросился туда. Деревянный штакетник – не препятствие, Йока перемахнул через него одним удачным прыжком и тут же провалился в мягкую, влажную землю березовой рощи (осенью в этой низинке росли подосиновики).

– Я его вижу, – услышал он голос из соседского сада и припустил во весь дух.

Березовая роща, прозрачная и солнечная, не могла надежно его укрыть, и оставалось уповать на свои быстрые ноги. Спасибо Суре за удобные туфли!

Куда теперь? На Буйное поле? К лесу? Если бы лето было в разгаре, можно было бы укрыться в зарослях иван-чая… Или в Гадючьей балке? Найдут. Догонят. Не успеть!

Действительно, светлая роща! Если бы и нашлось место, где можно затаиться, то именно туда чудотворы и заглянут в первую очередь! Вот шалаш, который они с ребятами строили в прошлом году, – полуразвалившийся, с гнилыми прошлогодними листьями: надо быть распоследним дураком, чтобы в нем спрятаться.

Вот старая упавшая береза – за ней может укрыться разве что хорек. Вот раскидистый куст дикой смородины, под ним живет семейство ежей. Может быть, чужой двор или сад? Но как назло сады в поселке были ухоженными, расчищенными, и сейчас, когда зелень еще не набрала полной силы, его быстро обнаружат хозяева.

Йока пересек рощу насквозь, оказавшись с задней стороны домов соседней улицы. От погони он немного оторвался, но слышал голоса – их было все больше, ему казалось, его ищут не меньше двадцати человек, и рощу окружают со всех сторон, и со стороны дороги уже мерещится вой магнитных камней вездехода… Йока зигзагом заметался меж берез, то приближаясь к штакетникам задних дворов, то теряя их из виду. Куда теперь? Роща большая, но не бесконечная, скоро покажутся хлебные поля на окраине поселка и огороды простолюдинов. Может, спрятаться там в каком-нибудь сарае или курятнике? Но до него еще нужно добраться!

– Йелен! – вдруг раздался громкий шепот из-за ближайшего забора. – Йелен, сюда, сюда!

Йока от неожиданности приостановился.

– Быстрей, пока тебя не видят! Сюда!

Ему навстречу распахнулась калитка, и он наконец увидел Дмиту Малена, махавшего ему обеими руками. Ловушка? Мален не стал дожидаться, пока Йока сообразит что к чему, выскочил со двора и дернул его за руку:

– Быстрей, Йелен, что ты стоишь! Сейчас они тебя увидят, и все пропало!

И Йока подумал вдруг, что Мален его не выдаст. Потому что они друзья.

– Спасибо, – бросил он на бегу. Калитка захлопнулась быстро и бесшумно, потихоньку скрипнул ржавый засов, и через секунду они нырнули в заднюю дверь дома, ведущую в кухню.

К удивлению Йоки, у входа в кухню стояла мать Малена, она же и заперла за ними двери.

– Здравствуй, Йока, – улыбнувшись, сказала она. И улыбка ее была странной: грустной и приветливой одновременно. И почему-то напомнила Йоке мрачунью из Храста… Та смотрела на него такими же глазами: то ли жалела его, то ли благоговела перед ним.

– Здравствуйте… госпожа Маленка… – выговорил Йока, переводя дыхание.

– Я думаю, тебе лучше уйти в потайную комнату. Когда все утихнет, мы подумаем, что делать дальше.

– В… э-э-э… потайную комнату?

– Да, у нас в доме есть комната, о которой никто не знает, – спокойно сказала мать Малена. – Там тебя не найдут. А я думаю, здесь тебя начнут искать прежде всего.

– Почему? – шепнул Йока, совсем растерявшись от того, что все понял…

– Потому что Дмита уже попал на заметку к чудотворам. – Она снова грустно улыбнулась.

– Йелен, пойдем наверх. – Мален нетерпеливо дернул его за руку. – Пока никто не пришел, я могу посидеть там с тобой.

И тут Йока до конца осознал, что́ произошло… Что́ он сделал… Сейчас семейка мрачунов будет прятать его от чудотворов. Теперь он до конца дней будет прятаться… И никогда не вернется домой. И никогда не станет путешественником и не будет помогать чудотворам защищать людей от призраков. Йока опустился на крепкий ящик, стоящий возле задней двери, и со стоном закрыл лицо руками.

Зачем, почему он послушал Змая? Но ведь и Сура… Сура тоже не сомневался в том, что надо бежать. Йока снова застонал – теперь ничего нельзя сделать. Пути назад нет и не будет.

Над ним склонилась Видна Маленка, обняла его за плечи и поцеловала в макушку.

– Ты привыкнешь, Йока. Это сейчас тебе кажется, будто мир рухнул. Нет, это не так. Я обещаю, ты станешь великим человеком, и мой сын будет гордиться дружбой с тобой. И я буду гордиться тем, что сегодня судьба дала нам шанс помочь тебе. Слышишь?

С тех пор как от них ушла няня, Йоку никто еще так не обнимал и не целовал в макушку… Так… нежно. Он вдруг вспомнил сухие мамины губы – это было совсем не то. Она обнимала его совсем не так и не так целовала. С тех пор как восемь лет назад на руках отнесла его на кухню доктора Сватана.

Глаза защипало, и в горле встал твердый комок.

– Идите наверх. – Она снова поцеловала Йоку и подняла за локти. – Мы поговорим потом. Чудотворы будут здесь с минуты на минуту.

Йока кивнул: все равно больше ничего не остается. Больше ничего. И так ли это хорошо, помогать чудотворам защищать людей от призраков? И не нужно ли для этого быть таким, как профессор Мечен?

Потайная комната пряталась не за зеркалом, как ожидал Йока: дверью в нее служила рама одного из гобеленов большой залы. Всего гобеленов было восемь, и даже самый проницательный человек не сумел бы догадаться, что один из них чем-то отличается от остальных.

Комната была маленькой, пыльной, шириной не более трех локтей и вытянутой в длину.

– Здесь нет окон, – словно извиняясь, сказал Мален, – но мы можем зажечь лунный камень.

– Что? Какой камень?

– Ты что, никогда не слышал о лунных камнях? – Мален улыбнулся.

– Конечно слышал. Говорят, их свет ядовит…

– Это неправда. Он не такой яркий, как свет солнечных камней, но зато не слепит глаза. И горит ярче масляных ламп. Хочешь, я научу тебя зажигать лунные камни? Это несложно, я научился за один раз. Это могут и неинициированные мрачуны.

– Я совсем не хочу уметь зажигать лунные камни! – Йока скрипнул зубами и подумал, что напрасно обижает Малена. Это глупо – все еще противопоставлять себя мрачунам и убеждать кого-то в том, что он не такой.

– Тогда я просто его зажгу, но тебе придется сидеть в темноте, когда я уйду. Запах масляной лампы может просочиться в залу, и тогда чудотворы все поймут.

– Я лучше посижу в темноте, – упрямо сказал Йока.

Мален закрыл дверь, и тут же на круглой подставке в углу засветился большой белый шар. Свет набрал силу постепенно, и шар действительно был похож на луну – лицо Малена сделалось синевато-бледным.

– Здесь можно жить целую неделю. – Мален зажег еще несколько лунных камней под потолком, и Йока увидел застланную кровать на всю ширину комнаты, комод, стеллаж с книгами, письменный стол и подобие маленькой столовой в противоположном от кровати углу – буфет над обеденным столом. – Мы держим тут запас продуктов и воды, только разогреть их нельзя – нет печной трубы. Я люблю тут бывать – почему-то именно здесь мне очень хорошо пишется. Жаль, будет темно, а то бы ты мог почитать мои рассказы, когда я уйду. Вот, смотри!

Мален подошел к письменному столу и выдвинул ящик, показывая Йоке многочисленные рукописи.

– У меня даже есть переплетенная книга с моими рассказами, только рукописная. Мы с мамой сами ее переплетали. Оказывается, это такая сложная работа! Мама переписывала ее два раза, а в ней больше трехсот страниц! Хочешь посмотреть?

Йока пожал плечами. Мален снял книгу с полки: она почти ничем не отличалась от старинных книг из отцовской библиотеки. На кожаной обложке золотым тиснением было выбито: «Дмита Мален. Свет лунных камней».

– Смотри, а это мама придумала мне мой собственный герб с вензелем. У меня есть свинцовая печатка с этим гербом и большой штамп, для книг. Ну, что-то вроде подписи.

Йока вспомнил, как сам делал себе оловянную печатку, – герб Малена был явно солидней, рисунок тоньше и сложней. Но позвать на помощь маму Йоке бы в голову не пришло… Впрочем, как и отца. Нет, он даже представить себе не мог, как бы мама помогала ему в этом! Неужели плавила бы олово в маленьком тигле? Или советовалась с ним, как лучше прочертить ту или иную закорючку? Нет, представить такое было невозможно.

– Послушай, а ты собирался писать книгу о Ламиктандре. Ты ее закончил? – спросил Йока.

– Что ты! Я думаю, что закончу не раньше чем через год!

– Ничего себе! Я думал, это быстро.

– Я пока собираю материал и написал всего страниц сорок. Самое начало. Послушай, мне кажется, что мне надо уйти. Если чудотворы не застанут меня дома, у них возникнут подозрения.

– Да, конечно.

– Камни погаснут. У мрачунов нет единого поля вокруг Обитаемого мира, как у чудотворов, и лунные камни не могут гореть сами по себе. Я, конечно, мог бы держать поле и на расстоянии, но если среди чудотворов будет хоть один мрачун, он это заметит.

– А среди них может быть мрачун. Профессор Мечен.

– Мечен? – Глаза Малена распахнулись, и он присел на стул. – Директор Брезенской колонии?

– Ну да. А что ты так испугался?

– Это один из самых сильных мрачунов на службе у чудотворов. Знаешь, какие ужасы про него рассказывают? Про его колонию я вообще не говорю…

– Да ну? А я припечатал его к стенке… – усмехнулся Йока. – И больше он мне не грубил.

– Ты? Припечатал Мечена к стенке? – Мален засмеялся. – Йелен, это здорово! Я же говорил, что буду гордиться дружбой с тобой! Я уже сейчас могу этим гордиться! Ты потом расскажешь мне, как это было?

– Чего ж не рассказать, – пожал плечами Йока, тут же вспомнил Стриженного Песочника и озабоченно спросил: – Слушай, Мален, а он не распозна́ет в тебе мрачуна?

– Нет. Если я сам себя не выдам. Но я же не дурак, правда? А даже если и распознает – это уже ничего не значит. Они и так догадываются, что я мрачун. Только им не в чем меня обвинить, поэтому я пока просто «человек со способностями мрачуна», а их пруд пруди. Ладно, я пойду. Ты запри дверь изнутри, хорошо? Я зажгу все лунные камни здесь, когда можно будет открывать. А ты можешь поспать пока, а то в темноте скучно сидеть… Если захочешь раздеться – тут пижама в комоде. А если не захочешь – есть шерстяной плед.

Мален извинялся еще минут пять, а когда ушел, комната на самом деле погрузилась в полную темноту. Даже осенней ночью не бывает такой темноты… И потом, Йока привык к ночнику. Он ощупью добрался до кровати, но ложиться не стал: все равно бы не уснул. Надо было подумать как следует, переварить все то, что произошло за этот день.

Темнота мешала и сбивала с толку. Переваривать не хотелось. Одно только воспоминание о кобре казалось Йоке таким страшным, что он предпочел бы думать, будто это ему приснилось. Или привиделось. Или… как там говорил Веда Страстан? Что им отводят глаза. Фокусник в цирке тоже отводит людям глаза, и те видят совсем не то, что есть на самом деле. Или не видят того, чего не надо видеть. Но… Неужели Змай может показывать такие фокусы, какие и в цирке-то никто делать не умеет? Йока вспомнил раскрытую пасть кобры, впившуюся зубами в руку чудотвора… Если это была настоящая кобра, то он теперь умрет? Укус кобры смертелен для человека, это не гадючка из Беспросветного леса… И где Змай ее держал? За пазухой? Такую огромную? Никакого мешка у него с собой не было. Или он снова отводил всем глаза?

А вот Мален, наверное, обрадуется, если узнает, что куратора Брезенской колонии укусила кобра. Йоку это почему-то не радовало, хотя Веда Страстан с самого начала вызвал у него неприязнь. А после того как ударил Змая, и вовсе казался последней дрянью. Если Брезенской колонией управляют два таких гнусных типа, неудивительно, что о ней ходят самые мрачные слухи.

Мысли Йоки вернулись к занятиям с профессором Меченом, и неожиданно он вспомнил их спор о гадюках… И ведь Мечен оказался прав: гадюки в мае еще спят. И кобры, наверное, тоже… В первый раз он видел гадюку возле шалаша Змая, в Беспросветном лесу. И имя «Змай» так похоже на змея…

Темнота раздражала и словно выедала глаза! Какие глупые мысли! Лучше уж почитать рассказы Малена!

И тут Йока вспомнил о карточке, лежавшей во внутреннем кармане. Вот что нужно посмотреть обязательно, когда зажжется счет! Он взял карточку в руки, но не увидел даже собственных пальцев. Что же в ней такого страшного, что Змай не сразу решился ее отдать? Неужели это пострашней кобры?

Если лунные камни может зажигать даже неинициированный мрачун, то что говорить о Йоке, припечатавшем к стенке самого страшного мрачуна на службе чудотворов? Он вспомнил, как катил в сторону Мечена импульс непонятной ему самому силы. Нет, чего доброго, от такой штуки лунные камни разлетятся вдребезги… Мален говорил, что это поле…

В общем-то, Йока только представил себе поле вокруг себя, как вдруг в комнате вспыхнули все лунные камни разом. И совсем не так, как это получалось у Малена – медленно и постепенно: Йока даже зажмурился от яркого света. И… понял, что это поле выходит далеко за пределы этой комнаты. И даже за пределы дома… Ничего не стоило сузить его до размеров одного лунного камня. Действительно, просто!

Йока попытался зажечь все лунные камни по очереди и остановился на том, что висел над письменным столом. Получилось не очень ярко, но вполне достаточно для того, чтобы читать.

В карточке не оказалось ничего интересного: в ней были собраны данные на какую-то давно умершую мрачунью. Разве что лицо ее показалось смутно знакомым, но Йока так и не вспомнил, где мог видеть похожее. Сначала он думал, что отец нашел мать Врага, но женщина умерла за шесть месяцев до его рождения, а значит, быть ею не могла. К тому же Йока уже знал, что Врага родила не женщина, а росомаха. И Враг больше не интересовал его – никчемное существо. Жаль, он не успел рассказать об этом отцу – его комиссии это очень помогло бы, и все бы давно успокоились. Может, стоит написать отцу письмо?

Он сложил карточку и спрятал обратно во внутренний карман. На него снова навалилась тоска: может быть, все еще можно изменить? Исправить? Вернуться?

За стенкой послышался какой-то стук, и пол дрогнул – словно уронили шкаф. Чудотворы? Какие, однако, здесь толстые стены!

Вот выйти к ним сейчас и сказать, что он вовсе не хотел убегать. Он просто испугался. Может человек испугаться, сделать ошибку? И пусть будет Брезенский лицей… Пусть. Главное, он не будет чувствовать себя… предателем? Нет. Врагом чудотворов. Будет вместе с ними помогать людям… Потому что он не враг чудотворам, не враг! Инда прав, надо учиться смотреть на мир шире, а не только с точки зрения своих личных интересов. Отец никогда не использовал свое положение в личных целях. Только… Только сегодня, в библиотеке… Защищая его, Йоку. Значит, и он не видел в Брезенском лицее ничего хорошего? Но почему и он, и Змай решили что-то за него, Йоку? Почему не спросили его самого?

Вот выйти прямо сейчас. Назло всем. Все еще можно изменить… Сказать, что Малены ни в чем не виноваты…

Он уже сказал, что Стриженый Песочник ни в чем не виноват. Чудотворы и без него знали, что Стриженый Песочник ни в чем не виноват!

И тогда Дмита Мален отправится в Брезенскую колонию. А его мать… Нет, Стриженого Песочника вполне достаточно! Нужно уйти от Маленов потихоньку, а потом вернуться домой. Или сразу отсюда идти в Тайничную башню.

Приняв решение, Йока почти успокоился и раскрыл книгу, лежавшую на столе. Которая – ну как назло! – называлась «Свет лунных камней».

Первый же рассказ потряс его до глубины души. Мало того, что Мален писал почти как настоящий писатель, что само по себе было удивительным… Это был рассказ о призраке. Призрак был мальчиком, пробирался к мрачуну сквозь сумрачный, незнакомый ему мир, и мрачун зажигал путеводный лунный камень, чтобы мальчик не заблудился. Мрачун был для него добрым духом, который дает силу. Мальчик нес эту силу домой, в Исподний мир, нес бережно, боясь расплескать по дороге, и люди Исподнего мира приветствовали его – у них было очень мало сил. А потом мрачуна арестовали и повесили, а мальчик блуждал по сумраку чужого мира и не мог найти своего доброго духа. Натыкался на других духов, просил у них хоть немного сил для своего мира, но духи боялись его. И повсюду зажигали ядовитые желтые лучи, губительные для мальчика.