Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

3 сентября 427 года от н.э.с.

О начале эвакуации не объявили во всеуслышание, дабы не поднимать панику, просто раздали первую партию посадочных талонов на поезда в соответствии с давно составленными списками. Отмену некоторых пригородных поездов объяснили профилактическим ремонтом железных дорог. Однако шила в мешке не утаишь, и Славлена полнилась слухами о грядущей катастрофе.

Инда успел заехать в клинику доктора Грачена – справиться о здоровье Горена и в надежде отправить его обратно в Надельное до того, как о нем узнает Вотан. Горен был жив, в сознании, но не мог толком ни двигаться, ни говорить. Инде случалось видеть последствия апоплексических ударов, иногда заканчивавшихся полным параличом, но мозговеды успокоили его – Горену это не грозило. Все же удар случился с ним на глазах у врачей, ему сразу же оказали необходимую помощь, да и молодой возраст сыграл свою роль. Инду заверили, однако, что ни в одной частной клинике ему не обеспечат круглосуточного наблюдения специалистов, и предложили перевод в Центральную Славленскую больницу – в отдельную палату и в сопровождении психиатра-чудотвора. Инда нашел это предложение приемлемым: вряд ли Вотан вообще станет искать Горена, а Центральная больница – не его вотчина (ха-ха!).

Всю дорогу из Афрана до Славлены, а потом и до Брезена, Инда посвятил если не расчетам, то приблизительным прикидкам: как сделать обрушение свода оптимальным на самом деле, а не по планам децемвирата. И как он ни крутился, но Афран попадал в зону сильных разрушений почти при любом раскладе – недаром лучшие умы Обитаемого мира думали над этой задачкой много лет. По сути, оптимальным (без учета сохранения Афрана) был любой вариант, при котором граница миров прорывалась после того, как Внерубежье растрачивало часть своей силы на малонаселенные земли (например, Беспросветный лес или пустыни Исида). И чем шире была первоначальная брешь, тем слабее первый удар по густонаселенным. Однако прорыв границы миров невозможно было осуществить сразу в нескольких местах, чем и ограничивалась ширина первоначальной бреши. Вряд ли за несколько дней один человек, пусть и доктор прикладного мистицизма, мог провести полный расчет, а потому Инда, пользуясь данной ему властью, запросил материалы в Ковчене, где, конечно же, рассматривали разные варианты обрушения свода. Несмотря на первую ступень посвящения, он сомневался, что ему отдадут результаты исследований в части стратегии максимального сброса энергии.

Но на встречу со сказочником Инда поехал перед тем, как эти материалы до него дошли.

В деревянном домике в Беспросветном лесу Инду ждали. Он честно выполнил поручение Вотана – изложил сказочнику и Важану, что от них требуется. А вот что те не были с планами чудотворов согласны – то Инда засчитал себе в минус, но не более.

– С ума сошли? – Сказочник постучал кулаком себе по лбу. – Ты представляешь, что такое прорыв границы миров в Кине? Это тебе не смерчи над болотами, это песчаные бури, – те, кого не убьет ветер, задохнутся, их засыплет песком вместе с орошенными полями, колодцами, рекой… Там вообще никого не останется в живых! И бежать из Къира некуда! Там нет широких трактов, по которым могут скакать лошади, – там ходят караваны, очень медленно ходят. Замечу, это не сравнить с железными дорогами и магнитовозами, которые вывезут людей из Исида.

– Какое тебе дело до Къира? – пожал плечами Инда.

– Я бог Исподнего мира, а не только Млчаны, – усмехнулся сказочник. – На Выморочных землях живет очень мало людей, все они успеют добраться до Хстова даже пешком.

– Хстов не устоит. У нас делали расчеты, его стены не выдержат.

– Ты нагло лжешь, – фыркнул сказочник. – Я тоже делал кой-какие расчеты. У Хстова немало шансов.

– Тебя убьют, если ты помешаешь этому плану, – добавил Инда еще один аргумент безо всякой надежды на то, что это сработает.

– Я долго жил на свете. Наверное, именно для того, чтобы помешать вашим планам. И пока я жив, Йока Йелен ни в какой Исид не поедет. Мы с профессором тут тоже кое-что набросали, и все пойдет по нашему плану, а не по вашему.

– Вот как? Ты умеешь отключать аккумуляторные подстанции? – улыбнулся Инда.

– Да, я знаю один верный способ их отключения.

– Не забывайте, доктор Хладан, – вступил в разговор профессор, – Йока Йелен сейчас не нуждается в Охранителе. От чудотворов по крайней мере. Его удар убьет любого, кто встанет у него на пути. И, уверяю вас, он не задумается об этике, он сейчас вообще мало задумывается. Он одержим.

На предложение появиться над Славленой в своем истинном обличье оборотень тоже лишь фыркнул:

– Я, по-твоему, балаганный шут? Чудотворы однажды уже предлагали мне принять участие в подобном представлении.

– А как же Откровение? По твоему собственному предсказанию, свод обрушит именно чудовище.

– Чудовище обрушит свод, для этого не нужны показательные выступления перед публикой. В Славлене со дня на день и так начнется паника и давка. Или чудотворы хотят как можно больше народу передавить еще здесь и освободить места в поездах?

– Пока чудовище не появится над Славленой, мы не сможем начать эвакуацию.

– Ты думаешь шантажировать меня жизнями людей твоего мира, Инда? Я плевать на них хотел. Можешь вообще не начинать эвакуацию, это дело твоей совести, а не моей. Профессор и так сделал вам одолжение, приняв на себя ответственность за прорыв границы миров.

Что хотел получить Инда в ответ на блеф? Только встречный блеф, такое уже случалось однажды. И если в первый раз это было трагедией, то теперь более походило на фарс.

– Может быть, Охранитель будет столь любезен, что ознакомит меня со своими планами? – на всякий случай спросил Инда, не надеясь на положительный ответ.

– Не вижу никакого смысла их скрывать, – неожиданно ответил сказочник, и Важан ему кивнул. – Это каскадное отключение подстанций по широкой дуге от границы с Исидом до северного побережья и прорыв границы миров точно на том месте, где Йока Йелен появился на свет. В ту минуту, когда Внерубежье подойдет к этому месту. Замечу, это спасает Славлену от полного разрушения. Собственно, дыра в границе миров станет щитом для Славлены. Но твой Афран, конечно, смоет волнами, тут уж ничего не попишешь… Надеюсь, у чудотворов хватит ума вывезти людей и оттуда.

– А если начать каскадное отключение подстанций с самой северной точки свода? Ты не думал над этим вариантом?

– Там нет места, где настолько истончается граница миров. И пока Внерубежье докатится до такого места, Стания будет разрушена полностью.

– А если Йока не прорвет границу миров?

– Тогда чудотворы поставят свод на пути Внерубежья. И все это будет лишь новым и существенным сжатием свода. Я, правда, не знаю, что вы будете делать после этого и сколько лет продержитесь.

Инде этот план нравился больше, чем прорыв границы миров в Исиде. Но Вотану он об этом сообщать не собирался.

В Брезене Инду встретил Вотан и расспросил о поездке. И нисколько не удивился отрицательным ее результатам, будто и не убеждал Инду в том, что оборотень ненавидит Къир и не подставит Хстов под удар.

Пока Инда навещал Йоку Йелена (которого так и не увидел), в Тайничную башню заявился Йера Йелен (Вотан рассказал это с легкой снисходительной улыбкой). Судья был взволнован, сильно возбужден и от имени думской комиссии требовал немедленно начать эвакуацию. Над ним посмеялись и даже хотели отправить к доктору Грачену – всего лишь снять нервическое возбуждение, – но Приор не позволил. Обстоятельно доложил Йелену о том, что эвакуация уже идет, но, во избежание паники и беспорядков, о ней не объявляют официально.

– Пойдем пообедаем, – предложил мозговед. – Я знаю прекрасную летнюю кофейню на набережной. Последние теплые деньки – этим надо воспользоваться.

– Я бы сказал короче: «последние деньки», – хмыкнул Инда. – Последние деньки этого мира…

– К чему эта обреченность, Хладан? Ты не веришь, что обрушение свода пройдет успешно?

– Предположим, у Брезена вообще нет ни одного шанса, он стоит у самого свода. Чтобы его сохранить, нужно отдать Внерубежью больше половины Обитаемого мира… – Инда пожал плечами.

– Не думай, что я не знают о твоих планах. – Вотан посмотрел ему в глаза слишком пристально, но Инду его взгляд не напугал.

Кофейня, о которой говорил Вотан, была закрыта: ее хозяева спешно паковали вещи, – видимо, до них дошли слухи о начале эвакуации. Однако отказать двум чудотворам здесь не посмели и выставили на столик холодные закуски.

Набережная в Брезене была не так хороша, как в Славлене, ее строили недавно, на другой стороне Лудоны поднимались корпуса заводов, однако местечко все равно было уютным – маленький садик, кусты шиповника, барбариса и клумбы с бархатцами. Инда не любил бархатцы – как вообще не любил осенние цветы.

– Здесь нас никто не услышит, – сказал Вотан, когда дочь хозяев удалилась, накрыв столик, и пригубил вино. – Я слышал, ты запросил материалы ковченских исследований?

– Разумеется. Не вижу в этом ничего удивительного. Прежде чем обрушить свод, я должен ознакомиться с расчетами специалистов, а не судить о планах со слов нейрофизиолога.

– Хладан, давай говорить откровенно. Ты родился на севере. Так же как и я. Ты ведь никогда не смиришься с решением децемвирата, тебя вполне устроил ответ Охранителя.

В рамках стратегии локального обрушения – да, устроил. Лицо Вотана было бесстрастным, он смотрел на Инду чуть прищуренными глазами, будто старался прочесть его мысли.

– А тебя? – спросил Инда – Вотан рассчитывал именно на этот вопрос.

– Ты, наверное, не совсем понял, что произошло во время твоего посвящения… Децемвирату нужны прикладные мистики, особенно в критической ситуации. Но вместо проверки на лояльность Афрану в ритуале давно используются психофизиологические методы, обеспечивающие эту лояльность. Я бы даже сказал «преданность». Иначе децемвират не смог бы функционировать – для этого нужно если не единомыслие, то единодушие. Избавив тебя от этой «преданности», я рисковал.

Инда не показал удивления, да и не был так уж сильно удивлен. Но, глядя в холодные глаза Вотана, не верил в его любовь к Славлене.

– Ни ты, ни я не хотим отдать весь север, чтобы спасти юг. – Вотан снова посмотрел на Инду слишком пристально, будто не верил Инде. – Без тебя я не смог бы противостоять децемвирату. И, надеюсь, не ошибся.

А может, это проверка? Проверка на лояльность Афрану? Разгадать планы Инды, чтобы не дать их осуществить? Но Вотан однозначно дал понять, что планы Инды ему известны. Блеф? Предположение, которое необходимо подтвердить? Тогда надо с негодованием опровергнуть это предположение и написать докладную в Афран… Инда не любил такие игры.

– Ты не боишься, что я сейчас встану из-за стола и побегу телеграфировать гроссмейстеру о твоем предательстве?

– Нет, не боюсь. В этом случае я скажу, что проверял тебя. Но после этого Славлену ничто не спасет, и ты это понимаешь. У тебя есть выбор: довериться мне и получить шанс спасти Славлену или не доверять мне, и тогда спасти Славлену у тебя точно не получится. Рискни, поверь мне.

Вотан был прав. Если это проверка, у Инды все равно ничего не получится.

– Хорошо. Предположим, я не хочу разрушения Славлены. – Инда пожал плечами.

– Замечу, что выбранный вариант прорыва границы миров предполагает гораздо больше разрушений и жертв, нежели тот, который предлагает Охранитель. Так что совесть твоя может быть спокойна: ты спасаешь не только Славлену, а как минимум еще треть Обитаемого мира. Что же до памятников прошлого и богатой истории, то колыбель мира, Тайва, уходит в небытие при любом раскладе.

– Что ты предлагаешь?

– Воспользоваться планом Охранителя. Как ты верно заметил, Йока Йелен, его Охранитель и профессор Важан сейчас имеют возможность диктовать миру условия. И пусть наш план перевода Йелена в Исид с треском провалится из-за какой-нибудь нелепой случайности – мы за это ответим, не правда ли? – Вотан улыбнулся. Он умел улыбаться.

– Для этого тебе не нужен я.

– Отчего же? Я не самоуверенный дурак, мне нужны гарантии того, что план Охранителя не уничтожит весь Обитаемый мир. Мне нужен человек, который знает, как правильно отключить аккумуляторные подстанции, но главное – как их включить в случае, если Йелен не прорвет границу миров.

– Да, это непростая задача, – кивнул Инда. – К тому же Приор Тайничной башни, Славленской разумеется, предпринял кое-какие шаги, не санкционированные Афраном. Если ты помнишь, мы оба присутствовали на заседании капитула, где об этом говорилось. Тогда я не знал, что в Афран об этом не доложили. Северские аккумуляторные подстанции соединены не по дугам, а радиально, это немного меняет ковченские расчеты и дает Славлене больше шансов. Но быстрое их включение при этом затрудняется.

– Хладан, эту задачу надо решить в ближайшие дни. – Вотан слегка побледнел. – Крушение храма Чудотвора-Спасителя назначено на двадцать первое сентября, больше недели после этого свод мы не удержим. По плану эвакуация закончится пятнадцатого. Конечно, такие планы не всегда исполняются с точностью, но до двадцать первого мы должны управиться. Я думаю, Охранитель не будет ждать неделю, он спровоцирует крушение свода раньше.

– А не хочешь ли ты поставить в известность о наших планах Приора Тайничной башни? – усмехнулся Инда. – Чтобы он не чинил нам препятствий на пути спасения Славлены?

– Он не дурак. Он все поймет без нашего сообщения.

Вотан умел не только улыбаться, но и правильно смотреть в глаза – так, что не оставалось никаких сомнений в его честности. И кажущаяся нелогичность его утверждения тонула в этой честности.

– Да, еще… – Вотан изобразил снисходительную усмешку – не унизительную, а приятельскую, доверительную. – Ты все же довел мальчишку Горена до удара… Зачем? Врана Пущен и без его воспоминаний раскрыл тайны Югры Горена, а теперь ты знаешь о планах Афрана доподлинно, без домыслов и разгадывания шарад.

Вот как… Вотан все же знал о Горене и попытках Инды восстановить его воспоминание.

– Я не был уверен, что пройду посвящение. И сомневался в выводах Пущена, – ответил Инда. Нет, переиграть Вотана на его территории он не надеялся, но решил придержать некоторые домыслы при себе. К тому же Инда тоже умел улыбаться и смотреть в глаза. – Послушай, открой мне тайну… Она не дает мне покоя… Что было в том письме? Ведь ты читал его.

– Да, я его прочитал и сжег. И конечно, заставил младшего Горена забыть его содержание. Тогда я не был членом децемвирата, только консультантом. Но все, что Югра Горен написал Приору Славленской Тайничной башни, тебе уже известно: он писал о планах спасения Афрана ценой разрушения Славлены. С расчетами и подробным описанием того, что зашифровал в своих дневниках. Так что напрасно ты едва не убил мальчишку.

– Давай не будет спорить, кто из нас едва не убил мальчишку. Пожалуй, меня интересует еще одна загадка… Югра Горен тоже знал о девочке, которая обрушит свод? Откуда? Вряд ли ученых в Ковчене ставили в известность о появлении в Исподнем мире колдуньи небывалой силы, а также о Государе, который неожиданно решил позаботиться о государстве.

– Нет, Югра Горен о девочке, конечно, не знал. Но, видишь ли, прикладные мистики очень далеки от теоретического и ортодоксального мистицизма и не верят в тонкие материи… Сначала я тоже думал, что это свойства эгрегора Внерубежья или эгрегора Исподнего мира, а Югра Горен был на четверть чудотвором, потому мог обладать некоторыми способностями считывать подобную информацию… Но потом я узнал, что в Ковчене анализировали варианты сокращения притока энергии из Исподнего мира. Один из вариантов – выпадение Хстова из энергетической системы, фатальный вариант, – видимо, потряс неустойчивую психику Горена. Почему он решил, что это будет юная девушка, я не знаю.

– Младший Горен нарисовал портрет дочери Охранителя с несомненным сходством… – усмехнулся Инда.

– Вот как? Я этого не знал. – Вотан изобразил на лице искреннее удивление. – Значит, это все же влияние эгрегора. Как прикладной мистик ты можешь это отрицать, но второе Откровение Танграуса тем не менее было написано с поразительной точностью. Отчего бы и Горенам, увлеченным экстатическими практиками, не увидеть вероятного будущего? Но это тонкие материи, в них толком не разбираются и доктора ортодоксального мистицизма. Мы, чудотворы, в большинстве прагматики… Неизведанное влечет нас, только если может вылиться в конкретный результат.

5 сентября 427 года от н.э.с. Исподний мир.

Государь поднялся в башню за час до рассвета – Спаска ощутила его легкие быстрые шаги на лестнице: он шел через ступеньку. Не спешил, нет – просто был возбужден, взволнован. Радостно взволнован. Он не постучал, распахнул двери сразу. Спаска догадалась, зачем он пришел.

Дубравуш Белый Олень? А он был красивым. Тонким, как Славуш, и как Славуш непримиримым. Скрип двери разбудил Волче.

– Доброй ночи. – Государь слегка наклонил голову – то ли кивнул, то ли поклонился.

Волче уже не пытался подняться, но на лице его снова отразилось благоговение и детский восторг. Спаска тоже кивнула Государю – страх, тоска, волнение забились под ребрами… Не может быть, чтобы так рано… Не может быть.

И он сказал – просто, без пафоса.

– Пора. Если твой добрый дух тебя не подведет, мы сделаем это сегодня.

Все оборвалось внутри. Одно дело догадаться, и другое – услышать. Если это случится, доктор Назван больше не придет. И со стороны кажется, что он уже не нужен, что от него ничего не зависит, но… Если Волче станет хуже, никто в этом мире не сможет ему помочь…

– Так рано? – обронила Спаска и опустила глаза. Она не давала согласия. Она ничего не обещала. А даже если бы и обещала – можно отказаться, потребовать отсрочки! Можно просто солгать, что не уверена в силах доброго духа.

– Мне дорого стоило сделать так, чтобы это стало неожиданностью, – ответил Дубравуш с улыбкой. Он не требовал, но он не был готов к отказу. И от этого еще сильней хотелось ему отказать. – Незамеченными провести два легиона в Хстов во второй раз мне не удастся.

– Я… не давала вам согласия… – еле слышно выдавила Спаска.

Волче дернулся от этих ее слов, хотел что-то сказать, но не успел – и не стал перебивать Государя.

– Я подожду за дверью, пока ты будешь собираться. – Дубравуш улыбнулся. Будто все давно было решено! Будто не от Спаски это зависело, а от двух легионов…

Спаска думала, что Волче снова будет сердиться, требовать почтительности к Государю. Но едва дверь за Дубравушем закрылась, он посмотрел на нее задумчиво, с тоской. И Спаска попробовала оправдаться:

– Еще рано. Вы еще не поправились. Вам нужен доктор Назван…

– Мне не нужен доктор Назван. Я поправлюсь не скоро. Может быть, никогда.

– Не смейте… Даже думать так не смейте!..

Волче оборвал ее:

– Послушай. Если ты не сделаешь этого – все напрасно. Все, что случилось со мной, – напрасно. Все, что делал твой отец, – напрасно. Напрасно Славуш стал калекой, напрасно умирали те, кто тебя защищал.

– Вы… – Спаска сглотнула, осознавая, что она только что услышала. – Вы не ради меня это сделали? А ради Государя, да? Вам важно, что я могу бросать невидимые камни, а не я сама, так вы сейчас сказали? И когда я разрушу храм, я вам буду не нужна? Вы только за это меня любите – за то, что я беру силу у Йоки Йелена?

На глаза навернулись слезы, застыли между век, словно боялись пролиться. Ощущение было незнакомым, лицо Волче за слезами расплылось, исказилось… И не больно было глазам, как обычно.

– Вам всем – всем! – ничего больше не надо, кроме спасения этого мира! И вам, и татке, и Славушу! Вам и я не нужна – вам нужно только то, что я могу! Нести солнце, кидать невидимые камни, видеть границу миров! А я хочу, как Верушка! Дом хочу, корову, детишек! И мне ничего не надо в этом мире, кроме вас! Ничего, слышите!

Слезы покатились из глаз, неприятно щекоча щеки. Заложило нос, отчего голос стал смешным, гнусавым.

– Глупая девчонка… – Волче улыбнулся. – Для Государя я бы такого сделать не смог. Это жребий, понимаешь? Это… Предвечный создал тебя такой, чтобы все мы тебя любили, чтобы все мы готовы были жизнь за тебя отдать… Мы умираем, чтобы ты жила, чтобы ты разрушила храм. У меня свой жребий, у тебя свой. И это не от меня зависит – это Предвечный так задумал. Моя жизнь для него ничего не стоит. Для мира – ничего, как ты не понимаешь… И то, что ты меня любишь, – миру это тоже все равно, я мелкая сошка, а у тебя высокая судьба.

– Я не хочу высокой судьбы… – всхлипнула Спаска.

– Домик и корову хочешь вместо этого? – Волче снова улыбнулся. – Ты когда-нибудь доила корову?

Спаска покачала головой:

– Только козу…

– Твой отец хотел, чтобы ты была царевной. И… я раньше думал… Я бы смог… раньше… Чтобы ты всегда жила как царевна. Чтобы ты тяжелой работы не знала, чтобы могла жить не хуже, чем с отцом. А теперь я, наверное, не смогу…

Спаска хотела сказать, что ей все равно, но он продолжил:

– Я прошу тебя… Сделай это. Разрушь их храмы. Я всегда хотел, чтобы их храмы рухнули. Если бы я мог сделать это сам, я бы это сделал любой ценой…

Славуш тоже говорил, что если бы мог, то прорвал бы границу миров ценой своей жизни. Они одержимые. Все. Они не понимают жизни…

– Если хочешь, после этого в нашем доме все будет по-твоему, – добавил Волче и покосился на Спаску.

– Нет. Не хочу, – проворчала Спаска. – Я хочу, чтобы у нас был этот дом. В котором все будет по-вашему. Я хочу, чтобы вы жили и дожили до того времени, когда у нас будет дом. И мне ничего больше не надо!

– Я обещаю тебе, что выживу. Если ты разрушишь храм, я выживу. И доктор Назван для этого не нужен.

Волче не лгал, он верил в то, что говорил. Только от него это не зависело. Ну, почти не зависело…

Дверь распахнулась, и в проеме показалась голова Дубравуша.

– О Предвечный… – вздохнул он нарочито. – Я пожалую вам дом на Дворцовой площади. И корову тоже, если без нее никак нельзя. Скоро рассвет.

Он захлопнул дверь.

Спаска поднялась, распрямила плечи. Всхлипнула.

– Я… сделаю это ради вас. Потому что вы так хотите. Потому что для вас это важней, чем жизнь.

Слезы снова покатились из глаз – оказывается, сдержать их было ничуть не легче, чем заставить литься.

– Но так и знайте… – Слова застревали в горле, плечи трясло, и от этого не получалось говорить внятно. – Так и знайте… Если вы умрете, я тоже умру. Пусть будет жребий, пусть. Но когда я разрушу храмы, миру будет все равно, живу я или нет. И тогда наконец я буду вольна делать, как мне нравится, а не как нужно миру.

Волче кивнул. Довольный, как медный гран! И Спаска хотела рассердиться – она ведь серьезно, она о жизни и смерти, а он… он всего лишь уговаривал глупую девчонку! – но вдруг фыркнула от смеха сквозь слезы.

– В нашем доме… на Дворцовой площади… все будет по-вашему. Но не смейте мне указывать, как вести хозяйство и готовить еду.

– Ты разве умеешь вести хозяйство? – Он не смеялся. На лице у него счастье было, он жить хотел, он поверил, что так и будет.

– Да. Я вела хозяйство почти две недели. У татки, в доме Айды Очена. – Спаска кашлянула: ведь ей тогда хотелось, чтобы кто-нибудь рассказал, как на самом деле ведут хозяйство. – Но… иногда… в самом начале – можно немножко указывать.

С этими словами Спаска вышла в свою спальню, чтобы переодеться в колдовскую рубаху, – она не сомневалась, что должна появиться на площади Чудотвора-Спасителя именно в колдовской рубахе. И только когда вместо множества юбок, вместо тугого плотного лифа с прокладками ощутила на теле тонкую льняную ткань – только тогда подумала, что на площади перед храмом ее наверняка попытаются убить. И сделать это будет нетрудно – у храмовников хватит времени прицелиться из арбалета со стены. Но вместо того чтобы испугаться, она опять едва не расплакалась – Волче не мог не догадаться об этом. Он знал, что она будет рисковать. Знал, и все равно просил. И еще она поняла, что если ее убьют, он себя убивать не станет. Потому что у него есть мир – целый мир! А у нее – только он, Волче.

Она не могла не остановиться возле его постели перед тем, как пойти за Дубравушем. И обиды не осталось вдруг – только страх, что она видит его в последний раз. Да, он тоже думал об этом, потому что кашлянул вдруг, будто у него першило в горле, – на самом же деле от смущения.

– Я не говорил тебе… – начал он и снова кашлянул. – Я должен сказать. Иначе потом жалеть буду… что не сказал…

Волче кашлянул опять. Он знал, что Спаску могут убить, знал…

– Вы хотите сказать, что любите меня? – Спаска присела на корточки и погладила его по лицу. – Вам не надо это говорить. Зачем? Это татка всем говорит, что любит. Он не врет, нет, но без этого ему не поверят. А вам не надо. Вы лучше поцелуйте меня, хорошо?

Он кивнул.

У него были сухие губы. На них остались выпуклые рубцы, а нижнюю губу он прокусил насквозь: Спаска снова ощутила его боль, ужас того, что он пережил. Это было страшнее смерти. Волче имел право ее просить – даже умереть мог просить. Потому что она не дала ему маковых слез тогда, в карете Красена. Он тогда еще раз ее спас, она должна ему уже две жизни…

Как же упоительно горек был этот поцелуй… Может быть, последний. И если в первый раз, в трактире, Спаска взлетела на седьмое небо, ничего, кроме счастья, тогда не замечая, то теперь темная страсть зашевелилась внизу живота и она прочувствовала, что люди женятся не только для того, чтобы целоваться. Нет, она знала об этом – но не про себя и Волче. Татка сказал тогда: «Я расскажу, чем это обычно кончается». Она неожиданно для себя поняла, что он имел в виду.

И прервать этот – может быть, последний – поцелуй казалось немыслимым. Волче не мог ее обнять, прижать к себе, и Спаска ощущала, как ему это тяжело. И как мучительно то, что он не властен ни над нею, ни над поцелуем. Она старалась не пропустить ту секунду, когда он захочет остановиться, – а он не хотел останавливаться. Или не мог.

Конец поцелую положил скрип двери – снова заглянул Дубравуш. И Волче отшатнулся бы, если бы мог (а если бы мог еще больше, то вскочил бы на ноги и вытянулся в струнку). Впрочем, Государь быстро прикрыл дверь.

Поцелуй горел на губах, пылали щеки… Надо было идти, и дело состояло не в Дубравуше, скучавшем под дверью, – Йока Йелен мог позвать Спаску в любую секунду.

– Я… пойду… – смущенно выговорила Спаска.

Волче кивнул. А потом все же сказал – уже не кашляя и не запинаясь:

– Ты не думай. Без тебя мне в этой жизни ничего не надо. Правда.

Он верил в то, что говорил. Ничего – кроме разрушенного храма.

На площадь Чудотвора-Спасителя ехали в скромной карете с закрытыми окошками. На губах еще держался поцелуй. По дороге Дубравуш расспрашивал, хорошо ли Спаске в Тихорецкой башне, не хочет ли она о чем-нибудь попросить, довольна ли она прислугой, не докучает ли ей охрана. А потом сказал:

– Жаль, что ты убила Знатуша. Я хотел перетащить его на нашу сторону. Он, в сущности, был неплохим человеком.

Спаска шарахнулась от Государя – неплохим человеком? Он был чудовищем! Он не сомневался в своей правоте!

– Он служил Храму не за страх, а за совесть, – холодно сказала она.

– Такие мне и нужны, – пожал плечами Государь.

– Если бы он предал Храм, он бы и вас когда-нибудь предал.

– Вряд ли. Душа наемника – кто ему платил, тому он и служил. Не за страх, а за совесть. Но я тебя не осуждаю, ты имела право его убить. Говорят, его похоронили вместе с соколом.

– Как? Почему? – Спаска с ужасом представила, как в землю закапывают живую птицу, а потом из-под земли долго-долго доносится ее жалобный крик.

– Говорят, что у птицы разорвалось сердце…

Мороз прошел по коже.

– Я не жалею. Слышите? Я не жалею! Он… – Спаска перевела дух. – Он заслужил долгую и страшную смерть! Пусть скажет спасибо, что умер так быстро и… не завидовал казненным на колесе. Пусть скажет спасибо, что я не захотела увидеть страх в глазах бесстрашного человека!

Поцелуй – память о нем – вял, как цветок, растворялся в пространстве… И на смену ему приходил страх. Холодный страх смерти.

Государь остановил карету в проулке, выходящем на Столбовую улицу, – Спаска должна была дождаться, когда ее позовет Вечный Бродяга.

Вокруг было тихо, вдалеке цокали копыта конного дозора – то ли армейского, то ли гвардейского; где-то мел мостовую метельщик. Здесь жили богатые люди, не привыкшие рано вставать. Шум толпы, собиравшейся в это время у Тихорецкой башни, сюда не долетал. И Спаска малодушно надеялась, что Йока Йелен сегодня не выйдет в межмирье…

– Ты, наверное, никогда не видела храма Чудотвора-Спасителя изнутри, – сказал Дубравуш. – Не мне тебя учить, но центральный неф храма держится двумя колоннадами. Чтобы разрушить храм полностью, лучше начать с задних от входа колонн.

Он еще долго рассказывал о том, на чем держится здание храма, но Спаска не слушала – она и так знала, куда ударить, ощущала телом, где самые уязвимые его точки.

* * *

Йока поежился: стылая сентябрьская ночь шла на убыль, самое холодное время – перед рассветом. Ему нравился этот предрассветный час, предрассветный холод – даже больше, чем черная полночь. Время зверя. В полуночи нет острой смертной тоски, безысходности, есть только беспричинный страх. К рассвету страх уходит и остается пустота. Холод и пустота. Это его время – время Внерубежья, время зверя, что беснуется за пределом Обитаемого мира. Жаркую его энергию лучше всего вливать в холодную пустоту.

Энергия нужна Спаске на рассвете. Это Йока отметил про себя несколько дней назад и забыл. Пусть она разрушит храм. Пусть. Йока сам даст ей силу на это – силу, чтобы убить самого себя. Он каждое утро надеялся, что посланные им тяжелые сгустки энергии наконец достигнут цели. Он хотел покончить с чудовищем, схватиться с ним в последний раз – и победить. Он знал, что победит, и знал, что умрет. Но сначала победит. Он вожделел, он жаждал, он мечтал о линейной молнии, она снилась ему ночами.

Майки и трусов вполне достаточно – прорезиненный комбинезон раздражал. Душный, неудобный – он мешал пить энергию всем телом, со всех сторон. А Йока давно научился собирать силу будто комбайном, впитывать ее до капли, оставляя за собой и вокруг себя полосы и круги мертвого штиля. Он шагал по Внерубежью, окруженный штилем, как коконом. И чудовище боялось его.

– Йелен, мне кажется, ты неважно себя чувствуешь… – проворчал Важан, когда Йока проходил через кухню. Не спится профессору!

– Я чувствую себя прекрасно, – не повернув головы ответил Йока и вышел на крыльцо.

– Я имел в виду совсем другое.

Было совершенно все равно, что имел в виду Важан. Змай догнал Йоку у самого обрыва, запыхался и не успел надеть комбинезон.