Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

11 сентября 427 года от н.э.с. День

Далекий рокот неба долетел до стен Хстова: Верхний мир наступал на мятежный город, а в мыслях дочери темного бога снова рушилась Тихорецкая башня.

Подземные толчки выбивали камни из волгородских стен, и огромный город, будто замок из песка, на глазах становился грудой обломков – вода окончательно смыла посад, но продолжала бушевать и биться пенными волнами. А вокруг мрачунов в Верхнем мире ветра раздували пожары и несли раскаленный дым на каменный гребень.

Тучи приближались к Хстову быстро, заволокли всю северную сторону неба, и не синевой они отливали, как обычно, а бурым цветом запекшейся крови (теперь ужас охватил и ряды колдунов). Молнии жалили рыхлое тело болота, и небо не рокотало уже, не грохотало – трещало оглушительно, будто рвалось на клочки.

Раскаленный ветер Верхнего мира лился на болото сквозь дыру в границе миров, и там, где несколько минут назад в небо валил пар, теперь разгорался огонь. Черные вихри рождались из столкновения холодного воздуха и жаркого ветра, множились, умирали и рождались опять; иногда истончались в середине и втягивались в небо, иногда оседали в болото, но неизменно появлялись вновь, дальше и дальше от Змеючьего гребня – будто шагали вперед огромными шагами.

Ливень приближался к Хстову с севера – будто тучи цвета крови опустились к самой земле.

– Добрые духи, это кровавый дождь!

По рядам колдунов, и без того напуганных дрожью земли, покатилась паника. Вопли «Кровавый дождь!» мешались с криками «Это конец мира!» и «Это идет наша смерть!»

Милуш прокашлялся и попробовал переорать толпу:

– Бараны! Успокойтесь! Это не кровавый дождь! Это бурая руда! Ветра подняли в небо болотную руду! И сейчас эти ветра будут здесь!

Мрачуны в Верхнем мире держались из последних сил, задыхались от дыма пожаров: теперь не все и не всегда останавливали ветер перед собой – и он нес им в лица искры и горячий пепел. У них над головами тоже трещало небо, и черные тучи все так же били в землю молниями.

«Кровавый дождь» с тихим шорохом упал на головы колдунов и почти сразу – на улицы Хстова. Смущавшие народ мнихи вопили громче прежнего – о гневе Предвечного и его чудотворов. С неба падали не только бурые струи дождя, но и клочки мха, а иногда и дохлые жабы: жабы тоже вдохновляли мнихов и до смерти пугали хстовичей.

Под ногами дочери темного бога поплыла земля и вскоре превратилась в мутные струи воды, поднялась почти до колен, а Милуш крикнул, указывая на горизонт:

– Вот оно! Гляди, вот оно!

И в голосе его восторг и азарт смешались с ужасом…

Дождь редел, за его пеленой проступало затянутое кровавыми тучами небо, и на самом его краю поднялся тонкий бурый столп.

– И еще! Еще! – присвистнул Красен. – Мать честная!

Темный бог никогда не сомневался, что Красен выйдет защищать Хстов вместе с колдунами…

– Берите силу у добрых духов! Хватит трястись! Иначе все здесь сдохнем! – выкрикнул Милуш едва ли не весело. – У меня больше нет замка! Рухнет Хстов – и вашим детям негде будет прятаться от храмовников!

Дождь перестал, в тишине и безветрии колдунам послышался далекий гул – и ветра, и грома. В клубах туч вырисовывались гигантские круги, но перед тем, как ветер долетел до стен Хстова, над горизонтом появилось странное черное облако, и приближалось оно слишком быстро, не клубилось, а роилось, принимало причудливые формы, растягиваясь то в длину, то в высоту. Оно было будто бы живым и звенело, дребезжало, скрежетало с каждой секундой все громче. От него веяло паникой и отчаяньем, которое заразило кинских мальчиков новым приступом ужаса – их строй зашевелился, послышался вой и ругань надсмотрщиков.

– Что это, добрые духи?.. – даже Милуш отступил на шаг, увязая в грязи.

Это были птицы, но темный бог не мог сказать этого старому другу. Впрочем, через минуту ни у кого не осталось сомнений – с немыслимым шумом огромная стая (и стая ли?) самых разных птиц – от ворон до воробьев, от цапель до куликов – понеслась над головами колдунов, и казалось, ей не будет конца. Колдуны, ругаясь, стряхивали с плеч птичий помет, а кинские мальчики приседали и закрывали макушки руками.

Потом на Хстов дохнул сырой горячий ветер, будто догонявший птиц. И тут же тучи цвета запекшейся крови выпустили вниз темное щупальце – в четверти лиги от строя колдунов взвихрилось вдруг болото: ветер потащил по кругу траву, мох и корешки, а за ними и куски торфа, и болотную воду, и мелкие деревца… Смерч рос на глазах, тянулся к выброшенному небом щупальцу – будто к протянутой руке, – и дотянулся, и выпрямился, и двинулся на Хстов, покачиваясь, как шея поднявшейся в стойку кобры… Исполинской кобры…

Ноги дочери темного бога завязли в размокшей земле. Вихрь бочком переползал через Волгородский тракт, приближался к гвардейской заставе, с треском вырывая из земли деревья; в его струях вертелись камни, сучья, торф и болотная жижа. За ним тянулся глубокий след, быстро наполнявшийся водой, в его теле стрекотали молнии. И ударься он в крепостную стену, стена, может, и устоит – но следующий вихрь пробьет в ней брешь, а потом вихри беспрепятственно ворвутся в Хстов и станут крушить дома и поднимать в небо брусчатку. Но раньше рухнет Тихорецкая башня… Темный бог думал, что смерч напугает дочь, но она боялась лишь крушения Тихорецкой башни. И тогда испугался он сам: если ветер убьет Спаску, на земле не останется его продолжения. Если ветер убьет Спаску, Хстов тоже не устоит. Погибнет Государь, и то, что темный бог считал законченным, придется начинать сначала – кому-то другому… Кто знает, не потребуется ли на это еще полтысячи лет?

Она была такой маленькой перед черной воронкой смерча… Горячий ветер становился все сильней. Будто от порохового взрыва, под ударом вихря в щепки разлетелась конюшня гвардейской заставы, вслед за ней вверх метнулись доски тесовой крыши казармы, по сторонам покатились бревна из развороченных ее стен…

– Что ты медлишь?.. – тихо, почти шепотом спросил Милуш. Темный бог чувствовал, как Милушу нестерпимо хочется отшагнуть назад, – хотя бы отшагнуть, пусть это и бессмысленно.

Она ударила в самое тонкое место гибкой шеи вихря – и не ошиблась. Вихрь порвался на две части: верхняя, кружась и воя, втянулась в небо – будто туча отдернула обожженный палец, – а нижняя разъехалась по земле горячим ветром, бросила ей в лицо мох, листья, капли болотной грязи…

В покоях Тихорецкой башни восторженно вскрикнул Государь:

– Она смогла! Я знал! Я верил!

Лежавший в постели герой прикрыл единственный глаз – ему было страшно. Он не боялся крушения Тихорецкой башни, он думал о своей милой маленькой девочке, самой прекрасной девочке на свете… И проклинал свою беспомощность.

Колдуны поверили, что ветер можно победить. И когда неподалеку от стены появился новый огромный смерч, сотни крохотных (по сравнению с ним) вихрей выкатились ему навстречу, вплелись на миг в его жирное, расплывчатое тело, не оторвали его от земли, но заставили поменять направление, – он ушел на восток, не задев ни строя защитников Хстова, ни его стен.

Дыра в границе миров простерлась на лигу вверх и на две лиги в стороны, в ее основании ворочалась и грохотала земля, вокруг горело пересохшее в одночасье болото, и уже не сырые бурые вихри тянулись в небо, а быстрые огненные смерчи…

Кинские мальчики подрубили шею новому вихрю (и невидимый камень Красена влился в силу их невидимых камней), но вихри свивались все чаще и все ближе. Дочери темного бога хватило собранной силы лишь на то, чтобы остановить еще один столп, а следующий она смогла лишь повернуть в сторону.

* * *

Наверное, Предвечный все-таки иногда управлял этим миром (и был большим любителем хорошенько пошутить), потому что дорогу к сиротскому приюту водителю показал Йера Йелен, вышедший встречать вездеход. Впрочем, пути Предвечного неисповедимы – он мог сделать это ради Йоки.

Не меньше двадцати детей от трех до семи лет ревели на разные голоса, вместе с ними рыдали их перепуганные няньки. Крепкий кирпичный домик приюта устоял, но детская площадка и садик вокруг нее, превращенные дождем в болото, изрядно пострадали от последнего подземного толчка, а подъездную дорожку к приюту перегородили упавшие деревца и столбы, на которых держались качели. Кроме приютских детишек, на площадке из искусственного камня перед кирпичным домиком собрался пяток дачников и знакомая Инде троица – магнетизер Изветен, младший Горен и его молоденькая любовница, способная испепелить врага взглядом. Все, включая детей, были мокрыми до нитки.

Няньки кинулись к подошедшему вездеходу – по-видимому, от радости собираясь целовать его колеса, – но увязли в грязи. Рев детей стал громче, дачники подались вперед – верней, зашагал вперед практичный дядька в очочках с саквояжем в руках, а за ним последовали четыре женщины разных возрастов. Инда поднялся на платформу вместе с другими чудотворами, не сомневаясь, что сейчас начнется драка между няньками и дачниками, а также прочая неразбериха, включая разбежавшихся с перепугу детей.

Югра Горен предсказал сыну смерть в огненной реке – в сложившихся обстоятельствах пророчество выглядело зловещим и вполне осуществимым для всех, кто находился рядом с младшим Гореном.

Трое чудотворов спустились на землю, чтобы передавать детей в вездеход по цепочке, когда практичный дачник (вежливо позволив чудотворам спуститься) ухватился за поручни лестницы. Инде мучительно захотелось врезать ему ботинком в лицо, особенно потому, что лицо это было невозмутимо и сосредоточенно – будто так и надо. Но Инду опередил Йера Йелен, самый справедливый в Славлене судья, – ухватив дачника за шиворот, он неожиданно-могучим движением оторвал того от поручней и оттолкнул в сторону. Инда ждал от судьи пространной негодующей отповеди нахалу, но Йелен лишь выругался непечатным словом (!), а дачник, не удержав равновесия, плюхнулся в грязь.

Дети в самом деле попытались разбежаться, напуганные появлением множества чужих людей, но Изветен, Горен (вообще-то не оправившийся еще от удара) и его молоденькая любовница перегородили им пути к отступлению: хватали по одному и передавали с рук на руки чудотворам. Ненадолго опомнились и няньки – во всяком случае перестали рыдать и делали вид, что успокаивают детей. Инда тоже принял снизу троих малышей: один из них не только орал, но извивался, изо всех сил молотил спасителей ногами и кусался, – пропихнуть его в люк было непросто.

Подземный толчок кинул вездеход на несколько локтей вперед, все стоявшие на платформе повалились на перила, кто-то вскрикнул, кто-то завыл. Няньки снова оказались в грязи (две из них – на четвереньках), магнетизер отлетел к стене и, по-видимому, ударился головой, потому что медленно сползал на площадку из искусственного камня, которая раскололась пополам. И надо же такому случиться – младший Горен угодил ногой в пролом и застрял; его любовница лягушкой распласталась рядом. Судья упал на колени – он нес на руках ребенка: видимо, высокая ответственность удержала его от более серьезного падения.

С кирпичного домика с рокотом сползла железная крыша, ее подхватил порыв ветра и протащил по верхушкам кустов, прежде чем опустить на землю, – грохот железа влился в грозовые раскаты и треск земной тверди.

С другой стороны, из-за деревьев, не более чем в ста шагах от вездехода, в небо устремились густые клубы пара – нетрудно было догадаться, что вслед за паром вверх ударит лава. Будь проклят Югра Горен и его пророчества! Дохнуло влажным жаром… Взвыли магнитные камни – вездеход готов был тронуться с места. Чудотворы, вытащив из грязи нянек, толкали их по лестнице вверх, дядька в очочках карабкался на платформу по колесам, и кто-то подал ему руку – женщин-дачниц втаскивали на вездеход за руки. Йелен, избавившись от ребенка, кинулся сначала к девушке, распластавшейся на площадке; поднялся на ноги магнетизер, и только младший Горен тщетно старался освободиться – его ботинок намертво заклинило в трещине.

Деревья позади вездехода вспыхнули с хлопком, ветер срывал с огромного костра клубы пламени и нес на платформу, и вскоре Инда увидел огненную реку, выжигавшую мягкую породу, пожиравшую дома, садики, дорожки…

Девчонка, которую Йера толкал к вездеходу, завизжала, оттолкнула судью и кинулась к Горену, которому теперь помогал Изветен. И, признаться, Инда готов был спрыгнуть с платформы вниз, чтобы им помочь, – чтобы не видеть, как они смотрят вслед уходящему вездеходу… И понимал, что это сентиментальные глупости, – в вездеходе двадцать человек детей, надо немедленно трогаться с места!

В люке послышалась возня и ругань – кто-то взбирался наверх, преодолевая сопротивление спускавшихся.

– Йера! Поднимайся! – крикнул Инда и перегнулся через перила, протягивая судье руку. Подумал еще, что Ясна Йеленка через несколько минут станет вдовой, и этот ее статус нравился Инде больше, чем статус замужней дамы. – Ты ничем ему не поможешь, поднимайся!

Девчонка, упав на колени рядом с Гореном, согнулась в три погибели – будто от боли…

По металлу платформы раздались шлепки босых ног, и Инда оглянулся на столь неуместный в сложившихся обстоятельствах звук… Взъерошенный, заспанный, обожженный Йока Йелен в трусах и майке шлепал на заднюю сторону платформы – как сомнамбула, глядя не под ноги, а далеко на восток. Инда был уверен, что сейчас он врежется в перила и остановится, но Йелен, опершись на них одной рукой, ловко спрыгнул на землю.

Вскрикнул Йера – Инда подхватил его крик и бросился за Йокой. А тот обозрел горящие окрестности, вдохнул раскаленного ветра и сказал негромко:

– Я тебя уже убил… Чего еще тебе надо?

Нет, огненная река не повернула вспять, лава не ушла обратно в землю, но лихорадочная дрожь земной тверди утихла вдруг – Йелен вобрал ее в себя с видимым удовольствием. И ветер стих – не только стих, но и остыл… Самый сильный мрачун Обитаемого мира пил силу разъяренного зверя и не мог ею насытиться. Инда подумал, что сейчас мальчишка шагнет в расплавленный камень…

За спиной вскрикнул Горен и ахнула девчонка – Инда на миг оглянулся. Нет, она сгибалась над ботинком Горена вовсе не в порыве отчаянья, она развязывала (и развязала) шнурок… Вдвоем с Изветеном они подхватили Горена под руки и потащили к вездеходу – наступить на ногу он не мог, а носок на пальцах пропитался кровью. Инда усмехнулся: Югра Горен не знал о Вечном Бродяге, он предсказывал появление совсем других гомункулов… И думал, что границу миров прорвут в Исиде.

Минуту назад плевавшаяся раскаленными брызгами огненная река подернулась черными корочками, не продвинувшись более ни на локоть. С обугленных деревьев в полном безветрии медленно и плавно слетали тлеющие листья, покачивались лодочками налету. Инда нашел картину на редкость умиротворяющей. Воронки ползли вдоль горизонта, издали раздавался глухой рокот земли, а вокруг вездехода стояла тишина…

Йока оглянулся и поднял голову.

– Инда, дай мне руку, – сказал он холодно и спокойно.

Ничего больше не оставалось, как втащить его на платформу. Последним в вездеход поднялся судья Йелен – и машина сорвалась с места, когда он был еще на лестнице.

Йока, взявшись за перила, сверлил взглядом восток – и до платформы теперь не долетало ни ветерка… Йера подошел к нему сзади и обнял за плечо.

А Инда ощутил, как наполняется энергией межмирье, – Внерубежье ударило по Исподнему миру, и тот стал на колени перед ликами чудотворов, моля их о помощи.

* * *

Напор Внерубежья на мрачунов слабел, но слабели и мрачуны… И не только слабели – задыхались дымом, падали под ударами ветра, горели в подступившем слишком близко пламени. И если ветер они могли остановить, то впитать энергию ходившей ходуном земли им было не под силу…

Красен беспокойно оглядывался на стены, и темный бог догадался, чего он опасается: вихри рождал горячий ветер, они свивались там, где его струи сталкивались с холодным туманом, а это означало, что вихрь может родиться и посреди Хстова… Но, видно, высоты стен хватило на то, чтобы не пустить горячий ветер в город.

Энергию ослабевших добрых духов пили теперь тысячи колдунов, а змеиные шеи вихрей приближались с севера: не все они таяли, не все умирали по пути – некоторые, столкнувшись, сливались в один, сильней и шире остальных.

Солнце появилось вдруг меж полосами туч на востоке от Хстова, осветило кровавое небо зловещим светом, положило черные тени на красные его клубы. Небо теперь трещало прямо над Хстовом и грохотало от горизонта до горизонта, молнии то вспыхивали где-то внутри туч, то, как быстрые змеиные языки, касались земли и тут же втягивались обратно.

Одна из воронок хоть и повернула на восток, но не обогнула крепостных стен – краем задела строй кинских мальчиков и строй колдунов, ударилась в Козью башню, сорвав с нее тесовую крышу, но расплющилась от удара и оползла по стене на землю. Вместе с ней по стене оползли поднятые вихрем человеческие тела, тесовые доски пролетели над домами, над головами перепуганных хстовичей и осыпались на мостовую, ранив нескольких обалдевших от ужаса прохожих.

Козья башня, северо-восточная, оказалась самой уязвимой: вихри колдунов двигали воронки смерчей только на восток (темный бог не мог с точностью объяснить этой закономерности).

В Тихорецкой башне Государь сжимал и разжимал кулаки, не отрываясь от узкого окна-бойницы.

– Им не хватает сил! Не хватает!

Горячий ветер трепал его белокурые волосы.

Темный бог тоже видел, что силы колдунов (и мрачунов в Верхнем мире) на исходе. Под ударом смерча осыпался кожух Козьей башни из искусственного камня, ветер выбил булыжники из старой кладки – два-три удара, и она не устоит.

Колдуны сражались теперь за свои жизни больше, чем за крепостные стены, – отводили воронки от себя, а не от Хстова. Небо тянуло щупальца к городу, но не доставало до его дна, лишь молнии били по домам и башням, поджигали деревянные крыши, и кто-то тушил пожары, а кто-то стоял на коленях и молил чудотворов о прощении – в межмирье хлынул поток энергии, который подхватили чудотворы Славлены (при всем желании помочь хстовичам они не могли).

– Вихри колдунов лишь отводят ветер в сторону! – то ли самому себе, то ли герою с досадой сказал Государь. – Рвут смерч только невидимые камни!

Он думал – но не смел говорить вслух – о том, что темной богине не достает сил для невидимых камней. Он не предполагал, что ее добрый дух больше не станет присылать ей энергии.

– Государь… – несмело начал герой. – Пушки. У вас же на стенах стоят пушки с разрывными снарядами.

Темный бог усмехнулся бы, если бы мог, – этот парень думал о пушках с не меньшей любовью, чем о своей маленькой девочке!

– Да! Пушки! – воскликнул Дубравуш.

– Хорошее предложение, – сдержанно кивнул первый легат армии, стоявший у соседней бойницы, и скорым шагом направился к двери.

Рухнула Козья башня, подмяв под себя ряды рынка и многочисленные постройки постоялого двора, и следующий смерч юзом прошел по Хстову вдоль восточной стены, круша все на своем пути, тряхнул Тихорецкую башню и добрался аж до Прогонных ворот, но на большее сил ему не хватило. Пожары разгорались все жарче – по окраинам, где стояли деревянные дома, а не каменные, крытые черепицей.

Первый залп пушек с западной стены раздался довольно скоро – и оказался удачным: один из снарядов разорвался, столкнувшись с бешеным ветром смерча, и обрубил его длинную ногу. Отчаявшиеся было колдуны воспрянули, со стены раздались крики, славящие мудрого и сильного Государя, – тот радостно потер руки.

– Мы еще поглядим, кто кого!

В доме Красена на Столбовой улице изнывал от бездействия Славуш, а строгая экономка стояла на коленях перед ликом чудотвора и прилежно молила его и Предвечного о спасении.

Ни Славуш, ни Предвечный остановить ветер не могли, а вот бившие с крепостных стен пушки время от времени подрубали ноги чудовищным вихрям – пока не кончились разрывные снаряды, отобранные Государем у храмовников.

Еще один смерч, проникший в Хстов через дыру на месте Козьей башни, покатился вдоль восточной стены, по проторенной его предшественником дорожке, – Тихорецкую башню тряхнуло основательней, и кожух из искусственного камня с шорохом хлынул вниз. В окна-бойницы влетел горячий ветер – запертый, с воем забился внутри покоев, погасил свечи, надул гобелены и захлопал ими, будто парусами. Первый легат армии посоветовал Государю перебраться в другое место – например, в Южную надвратную башню, но тот отверг предложение, на этот раз не ради пустого позерства – лишь потому, что на пути к Южной башне бушевали пожары.

А вихри, шедшие с севера, не иссякали – и несли с собой облака серого пепла (праха Внерубежья), внутри которых бесновались молнии. Скоро на подступах к хстовским стенам невозможно стало дышать, пепел сыпался в жидкую грязь, превращая ее в грязь густую и цепкую, вокруг стемнело – сквозь пепельную пелену на землю не пробивался солнечный свет. Облака пепла заволокли и город – обреченные вопли хстовичей, детский плач, мольбы, молитвы и рыдания повисли над городом единым надсадным, звенящим воем. Пушки смолкли, колдуны свивали вихри вслепую и отправляли вперед наобум. И только темный бог, глядя на землю сверху вниз, видел, как три воронки, столкнувшись, сплелись в одну, огромную, широченную – даже разрывной снаряд не перебил бы ей ногу… Темный бог видел, что воронка эта идет прямо на строй колдунов, – а вздумай они менять ее направление, сметет и кинских мальчиков, а потом прорвется в Хстов, и ничто уже не спасет Тихорецкую башню.

Государь, кашляя и ругаясь, велел закрыть окна-бойницы.

– И какой же ты, к едрене матери, бог Исподнего мира? – поинтересовалась человеческая сущность темного бога у божественной. – Если твой мир рушится у тебя на глазах, а ты не можешь вмешаться? Если на твоих глазах сейчас погибнет твоя дочь, два лучших твоих воспитанника, рухнет или задохнется пеплом любимый тобой город? Мы так и будем молча все это созерцать, гордо задрав подбородок?

Божественной сущности ирония была не свойственна, темная сила темного бога умела ненавидеть, но не знала любви, не понимала иносказаний, не могла говорить и не имела подбородка. Она лишь обратила взор темного бога на Верхний мир, где по металлической платформе вездехода чудотворов шлепал босыми пятками сонный Йока Йелен.

* * *

Разъяренный зверь обходил Славлену стороной – грозы бушевали с севера и юга, тугие веревки ветра связывали небо и землю где-то на горизонте, где-то на горизонте пылали поля, леса и деревни. Где-то уходили в разверстую землю Храст и Ковчен. Но Славлена стояла – ураганный ветер снес легкие постройки, молнии поджигали дома и деревья в парках, бушующая Лудона вышла из берегов, затопила набережную и продолжала подниматься (виной тому не только ливни, ветер повернул ее течение вспять) – но Славлена стояла.

Жалкая сотня малолетних мрачунов из Брезенской колонии встречала ураганы на окраине Славлены, там, где начиналась каменная набережная, и, возможно, поэтому Лудона еще не смыла окончательно те здания, что лежали вдоль ее берегов. Мальчишки остановились на террасе мемориала, возведенного в честь героев северского движения объединения, – чудотворов, разумеется… Высокую стелу в форме клинка опрокинуло ветром, вода подмыла обращенную к берегу сторону террасы – часть вымостивших ее плит рухнула в реку.

– Инда, высади меня здесь, – сказал Йока, не оборачиваясь.

– Ты уверен? – переспросил тот.

Йока все же оглянулся, ничего не сказал – лишь смерил Инду взглядом, будто окатил ледяной водой из ведра. Инда постучал в железный пол железной рукояткой перочинного ножа, завалявшегося в кармане, – водитель понял его правильно и остановился. Разумеется, Йера сошел с вездехода вместе с сыном, и Инда, подумав, решил, что его место тоже здесь, – о детях и прочих спасенных позаботятся без него. И только спускаясь по лестнице вниз, вспомнил вдруг, что у Вечного Бродяги теперь нет Охранителя… Или – есть новый Охранитель? Тот, кто в одиночку убьет змея, сам станет змеем…

– Стойте! Погодите! – раздался с платформы мальчишеский голос: Мален тоже решил присоединиться к товарищам, и никто внизу почему-то его не задержал. Инда покачал головой и помог ему сойти вниз.

Не было ничего удивительного в том, что через пятнадцать минут вода в Лудоне перестала подниматься. Мальчишки-мрачуны раскрыв рты смотрели на Вечного Бродягу – он не оставил им ни капли энергии, и вряд ли они были этим сильно расстроены: у мрачунов, как и чудотворов, есть предел насыщения, и подросткам, не имеющим опыта, особенно трудно через него перешагнуть.

Инда никогда не имел дела с детьми (не считая собственных сыновей, конечно) и мучительно думал, глядя на мальчишек, чем может отблагодарить их… Что должен сказать им за то, что они стояли здесь и закрывали от ветра Славлену, – его, Инды, Славлену, город чудотворов, а не мрачунов. Тем мрачунам, которые остались на Речинских взгорьях, он уже никогда ничего сказать не сможет, а ведь огненной реке не хватило совсем чуть-чуть, чтобы добраться, например, до Грады Горена… Эту толику силы у нее забрали вставшие на пути разъяренного зверя мрачуны…

Обитаемый мир принял первый удар Внерубежья – по подсчетам Инды, подходило к концу каскадное отключение подстанций, и гигантские волны в этот час смывали с берега Афран, а значит, самое страшное (здесь) было позади. И, ощутив некоторое облегчение, Инда размяк, расслабился, расчувствовался. Рядом с ним покачнулся и едва не упал один из мальчишек – от усталости. Инда подхватил его под локоть – мальчишка промок до нитки и дрожал от холода (хотя ветер с востока был, пожалуй, слишком горяч). Непромокаемый плащ чудотвора вряд ли мог его согреть, но Инда все же накинул плащ мальчишке на плечи и обхватил их рукой.

* * *

Агония Внерубежья была страшна и разрушительна, но это все же была агония – предсмертные конвульсии издыхающего хищника. Пожары еще не догорели, грозовые тучи вылили на Обитаемый мир не всю воду и выбросили не все молнии, ветра еще тянулись с востока на запад, но перестала дрожать земля, покрылись твердой коркой огненные реки, распались, расползлись квашни смерчей…

Йока сидел на каменной плите мемориала, обхватив руками колени. Жизнь возвращалась к нему медленно, вместе с болью ожогов. Жизнь, рассудок, воспоминания, чувства и ощущения. Неотвязные воспоминания. Кипящее лицо Цапы – и жалостные слова профессора: «Все будет хорошо, Йелен»… Его тяжелое обугленное тело на камнях… Его и Черуты. Запах горелого мяса. Запах вспоротого брюха – зажатый зубами крик Змая, превратившийся в тонкий вой. «Ты переживешь, ты сможешь это забыть». Руки на обоих плечах – сохранившие ему жизнь руки… Молния, поделенная на троих, – и вовсе не поровну поделенная. Свою часть Йока выпил, а остальное досталось профессору и Черуте – обугленные тела на камнях… «Ты прорвешь границу миров и останешься в живых. Веришь?»

– Я даже не попрощался с ними… – хрипло выговорил Йока, посмотрев на отца. – Пап, ты понимаешь, я с ними даже не попрощался…

«Не вижу ничего смешного. Чем это Змай хуже, чем Йока Йелен?» – худые синеватые ноги, торчащие из коротких зеленых штанин, лежат в ручье на дне Гадючьей балки.

– Он в Хстове пожить хотел… – Йока сжал зубы. – По-человечески. Я даже не нагнулся к нему, когда он умирал.

Ожоги пекло все сильней – и боль уже казалась нестерпимой: накатывала, давила, стучала в виски, вставала комом в горле.

– Профессор все твердил: ты не умрешь, ты не умрешь, я тебе обещаю… Он выполнил обещание. Он сразу знал, что это сделает. А я не догадался, пап! Ты веришь, что я не нарочно, что я не догадался?

Отец кивнул рассеянно – он думал совсем не о том, ему было все равно, он радовался, что Йока не догадался, что Йока остался жив…

– Я их любил, пап… И они меня любили. Они умерли, чтобы я жил. Не смей этому радоваться, слышишь?

– Я… нет… Я не радуюсь, что ты… – пролепетал отец.

И от того, что отец лжет, от того, что никому нет дела до смерти Змая, профессора, Цапы, Черуты – никому! – Йоке захотелось кричать. А еще – от боли, которая стала невыносимой… Он зажал крик зубами – получился хриплый звериный рык.

Инда. Змая убил Инда. Странно, но Йока не испытывал к нему ненависти. И не хотел знать, почему, зачем Инда пытался его убить… Он боялся это узнать и в глубине души догадывался, что Инда был прав, – а потому еще сильней не хотел знать, в чем состояла его правота. И еще сильней хотел кричать от боли.

Инда стоял на краю террасы и смотрел на восток. Он давно отправил ребят из колонии в какое-то безопасное место, где их должны были накормить и устроить на ночлег. Он хотел спасти отца – Йока видел протянутую через перила руку. Нет, Йока не испытывал к нему ненависти…

– Тебе нужен доктор… – сказал отец, с трудом подбирая слова. – Нужно в больницу…

– Да, наверное, – проворчал Йока сквозь зубы. Черута уже никогда не сделает ему перевязку. – Так больно, пап…

– Ты сможешь идти?

– Наверное. Не знаю.

Инда оглянулся – должно быть, слышал, о чем они с отцом говорят.

– Не надо никуда идти. За нами пришлют авто. Они сейчас ходят не быстро, чудотворы тоже устают от переброса энергии.

Инда не хотел убивать Змая – вот почему Йока не чувствовал ненависти. Инда хотел убить его, Йоку…

– Инда, ты чего, все-таки надеялся, что чудотворы удержат свод? Или, может, тебе жалко было убивать Внерубежье?

– Да, мой мальчик… – Инда снова обернулся и взглянул Йоке в глаза. – Внерубежье помутило мой рассудок. Теперь, когда ты убил его, я могу смотреть на происходящее трезво: без прорыва границы миров нас ждала неминуемая гибель, не сейчас, так в самые ближайшие месяцы. Ты оказался спасителем мира, а не его Врагом.

– Но, Инда… – пробормотал отец, и Инда кинул короткий взгляд в его сторону.

Наверное, он лгал – но Йоке нравилась эта ложь, она была удобной.

– Скоро в Думе создадут новую комиссию, – скривившись, обратился Инда к отцу. – По расследованию вины чудотворов в произошедшей трагедии. Надеюсь, ее возглавишь именно ты. Как самый честный политик Славлены.

В этом крылась какая-то непонятная Йоке ирония, но он предпочел не задумываться, в чем она состоит.

* * *

Сила Вечного Бродяги остановила идущие на Хстов ветра, и крушение Тихорецкой башни так и осталось в непроизошедшем… На самом ее верху ликующий Государь, в перепачканной сажей белой рубахе и с измазанным лицом, потрясал поднятыми руками и кричал что-то о победе над злыми духами, но его не слышал никто, кроме телохранителей. А ниже, в покоях с сорванными гобеленами, прикрыв единственный глаз, улыбался, успокоенный, неподвижный герой. И думал с любовью то ли о пушках и бездымном порохе, то ли о дочери темного бога.