Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

9 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир

Спаска гордилась своей работой, разглядывая лицо сестры: краснота почти сошла и больше напоминала румянец, оспины были заметны, но не бросались в глаза и не выглядели безобразно – казались милой особинкой.

– Милуш сказал, что через год можно это повторить, а раньше все равно не поможет, – вздохнула Спаска.

– Кожа какая тоненькая… Прямо прозрачная… – Верушка, никогда не видевшая настоящих зеркал, не отходила от зеркала над умывальником. – Как у богачки.

– Мы сейчас и платье на тебя наденем богатое, – радовалась Спаска. – И сережки у меня есть с камушками.

Она и представить себе не могла, как это хорошо – иметь сестру. Верушка быстро привыкла ложиться поздно, и до выхода Спаски в межмирье, к Вечному Бродяге, они шептались, спрятавшись за пологом кровати от бабы Павы. Сестре можно было рассказать обо всем: о Волче, о Славуше, о жизни в замке – никогда у Спаски не было такой близкой подруги, так похожей на маму и лицом, и характером. Иногда Верушка повторяла мамины присказки, для нее самой привычные, а для Спаски забытые, милые сердцу: «квашни крышкой не удержишь», «сиротинушка наш дедушка», «догулялись, кулики»…

– Нет, сестричка. Не буду я богатое платье надевать – смешно выйдет. А вдруг он к богачке подойти испугается? Стрелок ведь…

– Ну тогда хоть юбок еще возьми.

– Брови надо почернить, – вставила баба Пава, сидевшая у окна с рукоделием. – И губы покусать хорошенько, чтобы покраснели. Только смотри, не переборщи, а то посинеют завтра.

Спаска хихикнула: ей баба Пава брови чернить не предлагала. И кусать губы – тоже.

– А что смеешься? Это тебя татка всегда пристроит, а сироте самой замуж надо выходить, без таткиного приданого.

Конечно, Спаске тоже хотелось спуститься во двор вместе с Верушкой, где каждый вечер затевались то игры, то посиделки. Но тут Милуш стоял на своем, и Бойко Бурый Грач следил за Спаской верней Славуша.

Спаска очень хотела, чтобы у Верушки все вышло хорошо с этим стрелком, хоть и был он немолодым. Но баба Пава огорошила ее, едва Верушка вышла из комнаты:

– Обманет он ее. Сразу видно – распутный.

– Почему? – спросила Спаска.

– Уж больно собой хорош. Молодецкая красота – она довеку, не то что у нас. И не одна твоя сестра по нем сохнет, девки за ним хвостом вьются. Не был бы распутным – женился бы давно. Был бы честным – с девками бы не вязался, на него бы и вдов хватило.

– А вы точно знаете, что он неженатый?

– Да уж порасспросила…

Спаска вздохнула с облегчением. Когда-то она сравнивала многочисленных женщин отца с мамой, и как бы ни были они хороши, ей всегда казалось, что мама лучше, что из них из всех она больше других должна была нравиться отцу, а не остался он с ней, потому что она была замужем. И теперь, глядя на Верушку, Спаска в глубине души считала ее самой достойной мужской любви, ведь дело тут не в красоте даже… Да, рябое лицо отталкивает, хотя с лица воду и не пить. Но оспины стали почти незаметными, уж рябой Верушку после этого никто не назовет.

Чтобы не изводить себя ожиданием, Спаска пошла к Славушу – теперь она часто у него сидела. Он рассказывал ей о Верхнем мире и учил кидать «невидимые камни».

– Послушай, а девушки думаю о чем-нибудь еще, кроме как о замужестве? – вздохнул Славуш, когда Спаска похвасталась ему, какой красивой сделала Верушку.

– Конечно, – ответила Спаска.

– Я не заметил. Если и думают, то редко. Со дня на день начнется осада, не сегодня завтра гвардейцы применят новое оружие, а у вас на уме только посиделки.

– Стрелки ведь тоже думают о посиделках… – пожала плечами Спаска.

– Стрелкам завтра умирать. Они не о свадьбах думают, а о том, как бы погулять напоследок. Неужели тебе совсем не страшно?

– Не знаю. Страшно, наверное. Но ведь Милуш поставил новую стену.

– Эта стена спасет только от настильного огня, и то ненадолго. А они будут стрелять из мортир, через стену.

– Но ведь есть еще и убежище…

– Убежище выдержит двадцать взрывов. Ну, тридцать.

– Ты хочешь, чтобы мне стало страшно? – улыбнулась Спаска.

– Нет. Тебе все равно не станет страшно, пока ты не увидишь первых взрывов. Но ты, и только ты можешь разбить их орудия со стены замка. Для этого надо лишь точно знать, где они держат снаряды.

– Вихрем? – удивилась Спаска.

– Нет. Силы вихря на это не хватит. А вот если ты бросишь силу Вечного Бродяги одним толчком, от их сараев ничего не останется, как и от их гати, и от осадных башен. А если загорится склад со снарядами, рванет так, что на этом месте будет не болото, а глубокое озеро.

– Славуш, я думаю, у меня не получится. И Милуш на это не согласится. Выйдет, что мы первые начали войну.

– Милуш просто не знает, что энергию можно выбрасывать толчком. Попробуй сегодня ночью не раскручивать вихрь, а кидать «невидимые камни». Скажи, что меня натолкнули на эту мысль кинские мальчики. Вот увидишь, он сам предложит тебе то же, что и я.

– Хорошо, я попробую, – вздохнула Спаска.

Верушка вернулась в комнату поздно вечером, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной, закрыв лицо руками.

– Что случилось, сестричка? – испугалась Спаска.

Та замотала головой и оторвала руки от лица – по щекам ее текли слезы, но она улыбалась счастливо, радостно.

– Ах, сестричка… – выговорила она. – Ты так хорошо все сделала, ты красавицей меня сделала… Он ни на кого больше и не взглянул, только со мной говорил весь вечер. За руку брал…

– Ну расскажи же скорей! – Спаска всплеснула руками. – Ну как его зовут хотя бы, ты узнала?

– Муравуш. Правда, хорошее имя, ласковое?

* * *

Огненный Сокол заглянул в канцелярию утром, пока не появился пятый легат. Волчок ждал этой встречи и заранее приготовил ответы на вопросы о вечере у Красена и о вручении Государю отравленной бумаги. Но капитан Знатуш не спросил ни о чем конкретном – так, поговорил немного о Красене, поинтересовался, чем они занимаются по вечерам. Это показалось Волчку недобрым знаком – не мог Огненный Сокол оставить без расследования провал покушения, а значит, подозревал Волчка, но не хотел вызвать подозрений, пока не соберет довольно уличающих Красена сведений. Волчок же нарочно не стал писать ему отчета, делая вид, что писать не о чем, – напиши он отчет, подозрения Огненного Сокола стали бы еще основательней.

– Ты слышал о свадьбе волгородского князя? – спросил капитан Знатуш между прочим.

– Я слышал, что он хочет жениться на молоденькой, но не более. Я думал, он выдержит положенный траур по сыну…

– Он женится шестнадцатого августа, на Медовый гул. Старикан не хочет умирать без наследника и почему-то думает, что пятнадцатилетняя дочь Красного Оленя понесла именно от него. Право, его наивность меня поражает, будто он не знает, откуда берутся дети.

– Капитан, когда вам стукнет шестьдесят, вы тоже будете думать о себе лучше, чем об остальных, – усмехнулся Волчок.

– Князю Нравушу сравнялось шестьдесят пять. А я до столь преклонных лет не доживу. Но речь не об этом. На свадьбу приглашена не только вся дворцовая верхушка, но и гвардейская. Господа чудотворы тоже. Обряд бракосочетания проведет Стоящий Свыше, а помогать ему будут Сверхнадзирающие Хстова и Волгорода. Столь грандиозный праздник в Волгороде чуть ли не в день начала войны с замком видится мне неуклюжей попыткой Белых Оленей помочь Чернокнижнику.

– А помочь Чернокнижнику просто так, без грандиозных праздников, Государь не может? – спросил Волчок.

– После того как вчера он не утвердил приговор башни Правосудия – нет. Армия колеблется, а храмовники знают, где более всего нужны добрые проповеди. Я думаю, свадьба обернется большими переговорами, и присутствие Стоящего Свыше поможет Государю – в Хстове первый легат и Сверхнадзирающий не позволят им встретиться.

– От меня что-то требуется?

– Не очень много. Мне нужен список всех решений Государя по бумагам из башни Правосудия за последний месяц. Желательно с коротким описанием сути дела. И ежедневный отчет о том, какие решения башни Правосудия Государь отказывается утвердить.

– Эти сведения можно получить и через пятого легата.

– Хорошо, я поставлю его в известность. А ты уж постарайся представить дела в невыгодном для Государя свете, тебе хватит сообразительности. К вечеру успеешь?

– К обеду успею, – ответил Волчок.

– Ну а если во дворце в твоем присутствии будет сказано что-то важное – не забудь рассказать об этом мне.

Волчок не стал проявлять излишнего рвения, составляя список, но решения Государя и без его рвения играли на руку храмовникам – всем было понятно, что Государь мешает Храму «бороться со Злом».

Вечером у Зорича было много народу, хотя Волчок пришел в «Семь козлов» довольно поздно.

– Нет худа без Добра! – приветствовал его Зорич. – Что встали, господин гвардеец, желанный гость зову не ждет!

– Поговори у меня… – бросил ему Волчок, усаживаясь за стол, где в одиночестве набирался хлебным вином бондарь с Гремячьей улицы, известный в Мельничном ручье тем, что за каждый донос в башню Правосудия получал по три грана на выпивку. Писать бондарь не умел, а потому доносил устно, и проявлял при этом редкую изобретательность и редкую же непоследовательность.

– Чего изволите, господин гвардеец? – подскочил к столу Зорич. – Не желаете залить совесть кружкой хлебного вина?

– Не мельтеши, – ответил Волчок и протянул десятиграновую монету. – Как всегда налей.

Бондарь проводил монету грустным взглядом.

– И этому поборнику Добра налей тоже, – велел Волчок, добавляя медный гран.

– Как же, как же не налить поборнику Добра… – пропел Зорич.

– Эй, господин гвардеец! – крикнули из-за соседнего стола. – А правду говорит Надзирающий, что Государь продался Злу?

– По-твоему, Надзирающий может солгать? – Волчок развернулся к спросившему. – Я тебя за одно сомнение сейчас арестую.

– Государь теперь не позволяет хватать всех кого ни попадя, – тихо сказали с другой стороны.

– Государь снюхался с колдунами, – рявкнул кто-то из угла у входа. – Это всем известно.

– А ты не смей своим вонючим ртом порочить имя Государя! – ответили из другого угла.

– Еще скажи, что у Надзирающего вонючий рот!

Волчок залпом выпил принесенное Зоричем вино и поспешил выйти из кабака до начала драки. Сильно хотелось спать, но пришлось дождаться, когда гости Зорича разбредутся, и только после этого снова пойти в «Семь козлов».

Зорич, не домыв кружки, сел за стол напротив Волчка.

– Да посиди немного, выпей спокойно – выходной завтра, – предложил Зорич, когда Волчок попросил «голубиную» бумагу. – И я тоже что-то сегодня устал. Надо было деньги содрать за побитые кружки и разломанные столы, да откуда у этих голодранцев деньги… Тебе пакет пришел из замка, потом отдам, напомни только. Слышал про Славуша?

– Что? Что он погиб?

– Нет, не погиб, калекой остался, ноги отказали.

Вот как… Волчок теперь не сомневался, что Славуш и был человеком Красена в замке, но его смерть разрешала все вопросы. А если он жив, нужно ли сообщить в замок о том, что Славуш чудотвор? Волчок вспомнил, как пять лет назад Змай расспросил его о «невидимом камне» и велел никому об этом не говорить. Наверное, Змай уже тогда обо всем догадался, но доверял Славушу. И… чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.

Только после этих размышлений до него дошел смысл сказанного… Остался калекой, защищая Спаску… Глупо было ревновать, да и к чему? К тому, что Славуш не сможет ходить? К тому, что она сидит сейчас возле его постели? Он же чудотвор, злой дух, отнимающий у людей сердца!

– Теперь он тебе не соперник, – покачал головой Зорич, словно знал, о чем думает Волчок.

Наоборот. Теперь Спаска не сможет бросить его, из благодарности, из сострадания… Теперь он ее герой, а Волчка на соловом коне она даже не узнала.

– Не говори ерунду, – поморщился Волчок. – Вот уж чего я ему не желал, так это стать калекой…

10 августа 427 года от н.э.с.

Ничта Важан смотрел на своего ученика со страхом, который давно перемог удивление и восхищение. Да, когда-то он собирался создать гомункула с неограниченной возможностью вбирать в себя энергию. Но абстрактный гомункул и гипотетический прорыв границы миров – это одно, а мальчишка по имени Йока Йелен и беснующиеся стихии в пятистах шагах от спальни – совсем другое. За месяц стремление Вечного Бродяги к прорыву границы миров превратилось в одержимость, он не думал больше ни о чем, только о новой встрече с Внерубежьем, ни о чем больше не говорил и напоминал морфиниста во власти наркотика. Ежедневные упражнения на пределе возможностей подтачивали его силы, он спал больше четырнадцати часов в сутки, от слабости не мог подняться даже к ужину, но около двух часов ночи неизменно вскакивал в странном, нездоровом возбуждении и упрямо шел за свод.

Даже Охранитель, который был одержим прорывом границы миров не менее Йелена, и тот видел, что ситуация выходит из-под контроля, что тренировки убивают мальчишку. Но попытки остановить его, ограничить вбираемую энергию, уговоры и прямые запреты ни к чему не приводили – Йелен впадал в неистовство, как это случается с морфинистами, лишенными зелья, и грозил убить себя, если ему будут чинить препятствия. Был только один способ удержать его в доме – накрепко привязать к кровати, но на этот шаг ни Ничта, ни Охранитель пока не решались.

Внерубежье давно пожрало полосу леса, отданную ему в жертву, содрало с земли тонкий слой плодородной почвы, и теперь ураганные ветра и ливни, словно волны морского прибоя, размывали, растаскивали глины и суглинки, лежавшие на каменной плите: в пятистах локтях от ельника перед домом уже появился спуск, который вскорости грозил превратиться в обрыв. Возможно, еще более крутой и глубокий, чем был на старом месте, – каменная плита имела уклон в сторону Обитаемого мира. Но пока Внерубежье не завершило свою работу, за сводом в его непосредственной близости невозможно было находиться: во время дождя под ногами лились грязевые потоки, а в воздухе кружилась взвесь воды, глины и песка, забивая глаза и рот, превращая одежду в подобие половых тряпок. А на горизонте появилась огненная река – вулканическая трещина вдоль свода ползла к Брезену от того места, где раньше стоял Магнитный. И Ничта с ужасом ждал того дня, когда она подберется к их жилищу поближе, – одержимый войной с Внерубежьем, Йелен с вожделением всматривался в ее блеск, магма очаровала его.

Возбуждение, которое охватывало мальчишку на границе с Внерубежьем, притупляло боль и лишало его чувства опасности. Однажды, подхваченного грязевым потоком, его около сотни локтей протащило по земле, обивая о камни; прорезиненный плащ, нарочно купленный для него в Брезене, превратился в лохмотья, лицо и руки были ободраны в кровь, все тело покрылось кровоподтеками, но Йелен остановил поток, впитал в себя силу воды, поднялся на ноги как ни в чем не бывало и продолжал брать энергию и выбрасывать в Исподний мир. Он презирал опасность не потому, что был смел, а потому, что не испытывал страха, он на глазах лишался основополагающих инстинктов, обеспечивающих выживание обычного человека.

– Он тоже, как бабочка на огонь, летит к своему жребию, – сказал как-то Охранитель. – Я видел немало людей, которыми управляет жребий.

– Жребий не есть нарисованная в неких нематериальных сферах линия человеческой судьбы, – фыркнул Важан. – Оккультизм нельзя в полной мере отнести к точным наукам, но он близок к ним тем, что проверяет опытом те или иные гипотезы. И то, что ты называешь жребием, лишь подтверждение опытом некоторых теоретических выкладок герметичной антропософии. Синергизм множества эгрегоров. Включая эгрегор, который управляет тобой. И сейчас меня беспокоит не это, а то, что опыт выходит из-под контроля.

– Профессор, ты видел, что Внерубежье сделало с куском Беспросветного леса? Ты видишь, какие стихии подвластны Вечному Бродяге? Чтобы вобрать в себя энергию, необходимую для прорыва границы миров, нужно быть одержимым. И если ты думаешь, что четырнадцатилетний мальчик может быть одержим только время от времени, это твое глубокое заблуждение.

– Это больше похоже на наркоманическую зависимость, чем на одержимость. Это ты одержим, а Йелен физиологически зависим от ежедневных вливаний энергии Внерубежья. И это, наверное, закономерное следствие неограниченной способности вбирать в себя энергию, которое я не учел в своих прогнозах.

– Не думаю, что это физиологическая зависимость. Йока Йелен может неделю не выходить в межмирье, при этом с его здоровьем ничего не сделается, – пожал плечами Охранитель.

– Месяц назад так и было. А теперь нет.

– Брось, профессор. Ты в самом деле не можешь контролировать способности Вечного Бродяги, не можешь держать его за руку во время рискованных экспериментов, и тебя это беспокоит.

– А ты можешь, потому так спокоен… – проворчал Ничта.

– Я не дам ему погибнуть, не сомневайся, – ответил Охранитель и добавил со странным выражением лица: – Раньше времени.

От этих слов по спине пробежал озноб. Да, если Вечный Бродяга погибнет от случайно попавшего в висок камушка или свернет шею в грязевом потоке, в его смерти не будет ни капли смысла. Потеряет смысл смерть его матери. Потеряет смысл жизнь его самого, Ничты Важана. И можно было успокаивать себя подобного рода высокими идеями, но легче от этого не становилось.

– Не нужно выставлять меня бессердечным циником, – сказал Ничта.

– Тебя? Ты неправильно понял меня, профессор. Но согласись, сделать уже ничего нельзя. Скажи завтра Йоке Йелену, что ты передумал и не хочешь прорывать границу миров, как ты думаешь, что он ответит? И в этом эксперимент в самом деле вышел из-под контроля. Йока Йелен без нас с тобой летит к своему жребию, мы можем лишь смотреть на него со стороны. Ну ты же не мальчик, профессор… Тебе не впервой посылать людей на смерть. И мне тоже.

Ничте показалось, что Охранитель пытается убедить в этом самого себя.

В тот вечер Йелен снова не вышел к ужину, его накормил Черута, а Ничта сам принес ему чай. Мальчик очень похудел, глаза запали и нездорово поблескивали, покрытые корочками ссадины на лице казались симптомом тяжелой болезни…

– Йелен, я буду кормить тебя насильно, – сказал Важан, поставив поднос на табуретку возле кровати.

– Профессор, я вас ждал. – Йелен пропустил его слова мимо ушей и приподнялся на дрожащей от напряжения руке. – Я понял, почему вчера все пошло наперекосяк. Энергия ветра и энергия течения воды разнятся по сути. Ветер повинуется разнице давлений, а вода, как правило, течет сверху вниз, и лишь иногда ветер может заставить ее течь иначе.

Какой учитель не испытывал бы радости, если бы ученик в его отсутствие думал только об уроках?

– Йелен, я рад, что ты анализируешь происходящее за сводом. Но скажи мне, кроме справочника по естествознанию ты читал сегодня что-нибудь еще?

– Нет, профессор. У меня нет на это времени.

– Йелен, то, что происходит с тобой, – противоестественно. Ты сам это понимаешь? Ты говорил сегодня с Маленом? Он хотел расспросить тебя об Исподнем мире еще две недели назад, а ты все откладываешь и откладываешь рассказ.

– Мне некогда, – угрюмо сказал парень и посмотрел на Ничту вызывающе. – Все это… Мален, книги, разговоры… отнимает очень много сил. А если я не наберусь силы до ночи, то не смогу добраться до свода.

– Может быть, стоит сделать перерыв на одну ночь? Набраться сил основательней?

Глаза Йелена вспыхнули на миг и сузились от злости.

– Не смейте чинить мне препятствия! Я знаю, что делаю и зачем. Вы представляете, какова скорость ветра внутри смерча? Какую энергию она мне даст? И как быстро ее надо выпить, чтобы остаться в живых? Не правда ли, это сравнимо с линейной молнией?

– Я бы предпочел, чтобы ты остался в живых независимо от того, выпьешь ты энергию смерча или нет. – Важан раздумывал про себя, нужно ли в этой ситуации давить на мальчишку, или, наоборот, действовать стоит лишь увещеваниями.

– Но есть еще одно, профессор. Вы, может, видели… Если воронка идет с юга и несет в себе вулканический пепел, внутри нее тоже рождаются молнии. Я думаю, они не так сильны, как линейные молнии грозовых туч.

Час от часу не легче…

– Тебе рано думать об этом. К тому же выпить одновременно и молнию, и энергию смерча ты не сумеешь.

– Сейчас не сумею, я согласен. Но чтобы сделать это, надо пробовать, тренироваться. Я хотел еще кое-что сказать, профессор… Я научился приманивать их. Они чувствуют мой выход в межмирье. И чем глубже я туда захожу, тем быстрей воронки летят в мою сторону. И не только воронки, грозовые тучи тоже идут ко мне. Может, мне показалось, но и вулканическая трещина реагирует на мой выход в межмирье – я видел выплески магмы на горизонте.

– Может, ты способен и поворачивать их движение вспять?

– Нет, – улыбнулся Йелен. – Я нарочно посмотрел раздел справочника о силах инерции. Если они пошли в мою сторону, надо или уходить внутрь свода, или забирать их энергию.

– Вот что, Йелен… – кашлянул Ничта. – Пока ты не можешь управлять обратным движением воронок и не способен полностью забрать их энергию, лучше не надо приманивать их к себе. Ты в самом деле не понимаешь, что это смертельно опасно? Я допускаю, что страха ты не испытываешь, но ведь кроме инстинктов у человека есть разум, здравый смысл. И почему он тебе отказывает, я понять не могу.

– Да нет же, профессор! Я почти ничем не рискую! Ведь даже если ветер поднимет меня над землей, я упаду не на камни, а в жидкую грязь и не разобьюсь.

– Глупый мальчишка, – не выдержал Важан. – Даже при падении с высоты трех локтей об эту самую грязь можно сильно разбиться, а если это будет десяток локтей, ничего не стоит убиться насмерть! Я уже не говорю, что глубина этой грязи не более локтя! Вспомни, пожалуйста, как хорош был ваш план освобождения Брезенской колонии; может быть, это заставит тебя хоть немного прислушаться к тому, что тебе говорят!

– Значит, мне придется выпить энергию воронки, чтобы ветер не убил меня… – упрямо пробормотал Йелен и уставился в стену, чуть отвернув лицо.

– Лучше почитай в учебнике естествознания о баротравмах. Я говорю это вполне серьезно, разрежение воздуха внутри вихря может повредить барабанные перепонки, если не порвать легкие.

– Вам так хочется, чтобы я испугался? – усмехнулся Йелен, глаза его стали мутными, затянулись странной пеленой. – Вы не понимаете… Оно идет. Оно идет ко мне. И только я, я один могу ему что-то противопоставить.

– Йелен, мне кажется, твое упорное стремление сразиться с Внерубежьем продиктовано не ответственностью перед людьми, а непреодолимым желанием испытать себя и ощутить себя героем.

– Нет, профессор… – Парень вздохнул и поднял глаза исподлобья. – Вы читали, что Мален написал о Ламиктандре? Хотя и до Малена всем было известно, что Ламиктандр с детства мечтал о подвигах и славе. Но со мной происходит что-то иное. Я тоже мечтал о подвигах, а сейчас мне все равно. Я правду говорю, честное слово. И никакой ответственности я тоже не чувствую. Я просто хочу… с ним сражаться, и все. Просто хочу. Как есть хотят или пить.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Об этом я и хотел поговорить. О том, что желание твое напоминает тяжелую болезнь.

Это были не те воронки, что ползали по каменной пустыне, – гибкие и аккуратные, несшие черный пепел и мелкие камушки, нет. Здесь смерчи расползались неряшливыми квашнями, в грязных клубах, в которые превращалась смесь воды и песка. Они бросались камнями, несгоревшими обломками деревьев и кусками глины. Да, они разнились размером и силой, некоторые в поперечнике не превышали десятка локтей, а некоторые раскрывали жерло на четверть лиги. Но Йелен не умел «приманивать» маленькие воронки, на его зов с готовностью шли все, без разбора. И бессмысленным был запрет – Йелен не слушал ни советов, ни запретов, ни нотаций. Он вышел из-под контроля, он шел сам, ему больше не требовался учитель – разве что обсудить некоторые детали происходящего с ним за сводом.

Ничта смотрел на силуэт мальчика в свете молний, махонький на фоне бушующего Внерубежья. Охранитель заменил его истерзанный плащ на прорезиненный комбинезон с подстежкой внутри, и это должно было немного смягчить возможные удары камнями или падение с высоты. Но только немного.

– Не правда ли, величественное зрелище? – спросил Охранитель, подошедший сзади, – он тоже был одет в комбинезон и, в отличие от Ничты, выходил за свод вместе с мальчиком.

– Иди. А то он того и гляди снова от тебя сбежит, – проворчал Важан.

– Видишь, как воронки проходят сквозь друг друга? Они закручены против часовой стрелки. Колдуны Исподнего мира закручивают ветер по часовой стрелке.

– Это что-то значит?

– Только то, что вихри колдунов могут нейтрализовать вихри Внерубежья… – пожал плечами Охранитель.

– Не факт, что при прорыве границы миров ветер в Исподнем мире будет закручиваться так же, как здесь.

– Не факт. Я пойду, а то в самом деле Йока Йелен от меня сбежит.

– Не позволяй ему приманивать воронки! – крикнул Ничта вслед Охранителю.

Тот оглянулся с усмешкой:

– Так он меня и послушает!

Молния хлестнула по земле совсем близко, раскат грома заглушил эти слова. Мальчик даже не пошевелился. «Величественное зрелище»… Ничта покачал головой: можно было гордиться делом своих рук – он создал существо, способное бросить вызов Внерубежью. Но вместо гордости Ничта испытывал лишь страх. Нет, он не боялся того, что с гибелью мальчика его жизнь потеряет смысл, – ему было страшно за Йелена. Ему было больно думать о том, что́ с хрупким человеческим телом может сделать ветер, о том, что в прорезиненном комбинезоне удар молнии гораздо опасней, чем в обычной рубахе под плащом, что летящий камень способен одним ударом переломить мальчику кость…

У Ничты не было детей. Он испытывал привязанность к некоторым людям, встречавшимся на его жизненном пути, он иногда тяжело переживал потери. Порой он жалел, что у него нет внуков, но внуком он бы скорей хотел иметь младшего Малена, нуждавшегося в этом после потери отца. Нет, быть Йелену добрым дедушкой Важану вовсе не хотелось. Но… именно Йелен был его продолжением, смыслом его жизни. Йелен – а не прорыв границы миров…

Холодная корка боли за грудиной поползла в стороны, Ничта взялся рукой за дерево – мальчик и его Охранитель шли навстречу Внерубежью по колено в грязи, а к ним уже устремились лохматые черные воронки… Одна из них была довольно близко, не более чем с четверть лиги, две других, побольше, двигались быстрей, но находились гораздо дальше. «Величественное зрелище»!

Йелен не выпьет воронку…

– Вам плохо, дядя Ничта? – Мален тронул его за руку.

Важан покачал головой:

– Мне страшно…

– Йелен – отважный человек. Я никогда не встречал таких отважных людей.

– Он не отважный, он бесстрашный. А это большая разница.

– Нет, дядя Ничта. Я видел его в колонии. Я знаю, что ему было страшно не меньше, чем мне. Но это он за меня заступился, а не я за него. И сейчас ему страшно тоже, но его желание победить пересиливает страх.

– Я в этом не уверен, – ответил Важан.

– Посмотрите, вы увидите. Для этого не надо смотреть ему в глаза, даже отсюда видно.

Воронка в сотню локтей в поперечнике подошла совсем близко к мальчику, и Ничта в самом деле увидел то, о чем говорил Мален: Йелен отступил на шаг, он был растерян, испуган, он даже приподнял руку, словно хотел защититься… Охранитель крепко взял его за плечи… А потом они оба исчезли в грязных клубах ветра. Воронка истончалась у основания на глазах, мелькнула молния, и Важану показалось, что он услышал крик. Ему это только показалось: за шумом ветра и дождя, за грохотом грозы он не мог слышать жалкого человеческого крика…

Нет, Йелен не выпил воронку. Не целиком. Она двигалась дальше, ослабевшая, потрепанная, – и за ней Ничта не видел, что произошло с людьми. Смерчу нужно много силы, чтобы тянуться с земли на небо, воронка ползла по земле еще несколько секунд, прежде чем оторваться от нее и втянуться в грозовые облака. А на ее место шла следующая, еще более сильная…

И тогда Ничта увидел Охранителя, бежавшего к своду с мальчиком на плече. Бежать по грязи нелегко, и Охранитель двигался медленно, гораздо медленней скользившей за ним воронки…

Рука сползла вниз по шершавому стволу дерева, боль за грудиной стала невыносимой – но Ничта видел, как воронка натолкнулась на свод и пошла в небо по невидимой сфере. И Охранитель споткнулся, когда его толкнул порыв ветра, упал на землю вместе с мальчиком, но это был уже не тот ветер, что поднимает в воздух камни…

Мален кричал, звал на помощь – мог бы не стараться, Цапа и Черута тоже все видели, стоя неподалеку и делая вид, что их нет. Дворецкий уже склонился над Ничтой, а Цапа побежал к Охранителю, который не поднимался на ноги, – были слышны его приглушенные стоны и ругань.

– Черута, иди к мальчику, – сквозь зубы пробормотал Важан.

Приступ грудной жабы длился недолго, оставил после себя тошноту и слабость. Йелен был уже в доме, и Ничта не сомневался, что Черута без него разберется, что делать. И помощников у него достаточно. Госпожа Вратанка вела под локоть Охранителя, обхватившего руками голову и сыпавшего замысловатыми ругательствами, которые не следовало слышать порядочной женщине. Ничта не сразу понял, что Охранитель ругается на языке Исподнего мира, – языки, прежде близкие, изменились до неузнаваемости, а формулы крепких выражений остались общими.

– Дядя Ничта, вам надо в постель. – Мален присел рядом на корточки, но смотрел не на Ничту, а за деревья, туда, куда унесли Йелена. – Помочь вам подняться?

– Не нужно, Дмита. Иди помоги Черуте, а за мной пришли Цапу.

Но Цапа и сам догадался вернуться. И даже захватил мятную пилюлю.

– Ну же? – Ничта ухватился за его руку, чтобы встать. – Ну что ты молчишь? Мальчик жив?

– Жив, жив. Но без сознания. И кровь из ушей течет.

Не так-то просто оказалось добраться до дома, мешала одышка и ноги слушались плохо.

– Ничта, тебе стоит пойти в постель, – заметил Цапа, когда Важан свернул к спальне Йелена.

– Оставь. Лучше принеси мне кресло.

Над Йеленом склонялся Черута, и Охранитель, прекративший ругаться, но все так же державшийся за голову, стоял у дверей.

Ничта шагнул через порог в спальню.

– Эй, профессор, к доктору очередь. Я последний, – сказал Охранитель слишком громко и поморщился. Плохо слышит. Значит, они попали в центр воронки.

– Черута, ну что? – Важан сел на стул возле письменного стола.

– Все сразу, но понемногу. Ушибы, контузия, разрывы альвеол, газовая эмболия…

– Только не это… – шепнул Важан.

– Рассосется. Вот, я смотрю, ребра, похоже, сломаны… Или сильный ушиб. Рвоты нет, легкие не опали. Рассосется.

– Почему он без сознания?

– Он уже в сознании, только не может двигаться и говорить. И дышать ему больно и тяжело. Да, еще он почти ничего не слышит. Ничта, я ему помочь не могу. Ему поможет только полный покой, неподвижность.