Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Рассказ был грустным, а Йока любил такие. И на последней странице с рассказом Йока увидел знакомый росчерк и строчку, написанную синими чернилами: «Это одна из самых правдоподобных моделей Исподнего мира, которую я когда-либо встречал. Профессор Важан». Вот это да! Важан так редко хвалил кого-то из учеников, что Йока даже позавидовал Малену. Даже проникся к нему некоторым уважением.

И тут же вспомнил книгу о призраках, которую дал ему Важан. Не запрещенную. Йока изучил ее вдоль и поперек и только сейчас решил сопоставить приходы призраков к людям и мрачунов, которые жили поблизости. А ведь было, было несколько историй, где прямо говорилось, что рядом не могло быть мрачуна, потому что его арестовали за несколько дней до появления призрака! Вот оно как! Правдоподобная модель? Значит, они вовсе не абсолютное зло! Значит, чудотворы лгут! Лгут много лет!

Нет сомнений, книга Малена и есть та самая запрещенная книга…

Йока представил себе танцующую девочку, которая пробирается сквозь сумрачный, незнакомый ей мир, чтобы найти его, Йоку. Чтобы получить от него ту самую, необходимую Исподнему миру, силу, и несет ее назад, боясь расплескать… Ему стало жалко ее до слез, и он решил попросить у Малена один лунный камень, чтобы зажигать его по ночам, – тогда танцующей девочке будет легче его найти.

Нет, не с призраками надо бороться! Не с призраками! Зачем мрачунам запрещают с ними встречаться? Зачем? Призраки не ходили бы по Верхнему миру в поисках обычных людей, если бы могли встречаться с мрачунами! Неужели чудотворы этого не понимают? Ведь не дураки же они, в самом деле!

Наверное, возвращаться к чудотворам с повинной еще рано. Сначала надо поговорить с Важаном. Вот кто знает об этом не меньше Мечена! И, наверное, даже больше. В конце концов, Йока столько лет верил чудотворам. Может быть, пора выслушать точку зрения противоположной стороны?

Йока успел прочитать еще шесть рассказов, когда в комнатке разом вспыхнули все лунные камни: пора выходить.

– Йелен, ты, наверное, устал ждать? – Мален протиснулся в комнату.

– Да нет. Мне было скучно, и я читал твои рассказы.

– Читал? Но…

– Да ты оказался прав: зажигать лунные камни – это очень просто!

– Так вот оно что! – Мален грустно и снисходительно улыбнулся. – То-то они искали так упорно! Мечен говорил, что засек всплеск поля, но всплеск был столь сильным и поле таким широким, что он не мог точно сказать, в доме находился мрачун или за его пределами. Или даже в роще. Они ушли. Мы можем спуститься и поесть.

– Мален… А твои рассказы – это правда? Или ты все это выдумал?

– Вообще-то правда… Только самый первый – это я придумал сам. Мне приснился сон, как будто я призрак, – он снова улыбнулся.

– Ты настоящий писатель, Мален. – Йока хлопнул его по плечу.

– Спасибо. Профессор Важан говорит, что у меня есть талант, но мне надо очень многому научиться. Я учусь.

Они вышли из комнатки, и Йока едва не присвистнул: в зале все было перевернуто, со стен срезаны гобелены… А посередине лежал развалившийся шкаф.

– Это ничего, – будто извиняясь, сказал Мален. – Главное, они тебя не нашли. Пойдем вниз. Мама ждет.

28 апреля 427 года от н.э.с. Исподний мир

Ничто не радовало Спаску в замке. Даже встреча со Славушем – такая долгожданная, такая счастливая. Нет, она не перестала его любить, Славуш оставался для нее самым близким человеком после отца. Они снова вместе наблюдали за Вранычем и учили его говорить (только Спаске уже не было так смешно и весело), она так же была рада часами слушать его рассуждения о жизни, о прочитанных книгах, о его новом увлечении – электрических силах. Спаска продолжала восхищаться его прямотой, отвагой, его преданностью замку, Милушу и делу Милуша – наверное, сам Чернокнижник с меньшим рвением, нежели Славуш, отдавался и школе для мальчиков-колдунов, и восстановлению библиотеки, и осушению полей на землях рода Сизого Нетопыря. Спаска всегда с радостью переписывала уцелевшие бумажные книги Цитадели (с истлевшими страницами, едва не рассыпавшимися в руках) на пергамен, но по деревням ездить не любила и учеников Чернокнижника побаивалась.

Почему-то говорить о Славуше и с отцом, и с тетушкой Любицей, и даже с бабой Павой Спаска не боялась, даже наоборот. Она никогда не называла его своим женихом (да руки он ей пока и не предлагал), но не сомневалась, что придет время – и она выйдет за него замуж. Так же как не сомневалась в его любви – самой настоящей, а не братской и не дружеской.

Но никогда, ни с кем она бы не посмела заговорить о Волче. Когда о нем случайно вспоминал отец, Спаска смущалась так, что на глазах выступали слезы и щеки горели до боли, и, конечно, всем это было заметно, особенно отцу. А его только забавляло ее смущение, он не понимал, как мучительно выслушивать его беззлобные шутки, как хочется спрятаться, убежать, провалиться сквозь землю.

Она думала о Волче всегда. И уже не богатырь на вороном коне нужен был ей, не победитель в блестящих доспехах – ей не хватало его самого́, настоящего, невыдуманного. Иногда она поднималась на южную стену замка и смотрела через болота в сторону Хстова, надеясь увидеть Волче за пеленой дождя: передать толику своей нежности, благодарности, восхищения. Спаске казалось, она предала его, бросила на произвол судьбы, оставила как раз тогда, когда он более всего в ней нуждался. Что в ней было толку в этом замке, ставшем вдруг чужим, холодным, пустым? Она должна была сидеть возле его постели, вытирать пот ему со лба, менять белье, поить водой, перевязывать раны. Кто теперь перевязывает ему плечо? Наверное, Зорич – грубо, без всякой жалости.

Нет, Волче не мог умереть от тифа, и все же иногда эта мысль приходила Спаске в голову – от нее леденело внутри, обрывалось дыхание, и это было так больно, что хотелось кричать. Еще страшней было думать о том, что в Особом легионе догадаются, что это Волче убил гвардейцев на болоте. Иногда ей хотелось убежать из замка в Хстов. Она бы дошла туда пешком! Ничто бы ее не остановило! Но отец словно читал ее мысли и как-то раз за ужином (как всегда посмеиваясь) сказал:

– Когда соберешься бежать в Хстов, не забудь попросить у меня денег на дорогу.

– А почему я должна бежать в Хстов? – спросила Спаска, ощущая, как вспыхивают щеки.

– Наверное, к своему спасителю.

– Я не собираюсь в Хстов… – ответила Спаска и уткнулась в тарелку, хотя больше всего ей хотелось выскочить из-за стола и хлопнуть дверью. Нет, она не сердилась на отца – мужчины представлялись ей людьми от природы немного ущербными, слишком прямолинейными, беззащитными перед своим непониманием человеческой природы, а оттого выставляющими во все стороны острые углы.

– Кроха… Не сердись.

– Я вовсе не сержусь.

– Ты думаешь, я ничего не понимаю в больших чувствах маленьких девочек?

– Татка, перестань немедленно! У меня нет никаких больших чувств! Я благодарна Волче-сын-Славичу за то, что он меня спас. Он, между прочим, закрыл меня собой, его ранили из-за меня! И он остался в Хстове, когда его в любую минуту могут арестовать! И вам всем на него наплевать. Он ходит по краю пропасти, а вы с Милушем сидите тут за толстыми стенами. И после этого ты не мог его хоть немного пожалеть, когда перевязывал.

Отец старательно прятал улыбку.

– Тебе все время смешно! Что такого смешного я сказала?

– Ты говори, говори, – ответил отец. – Ничего смешного, ты все правильно говоришь.

– И он относится ко мне, как к хрупкой драгоценности, а вовсе не так, как ты подумал.

– А как я подумал?

– Ты подумал плохо. А он… он даже не обнял меня, когда я просила. Потому что он боится меня обидеть. Он не из таких, у него нет жены в каждой деревне.

– Да он и в деревнях-то редко бывает, откуда бы там взяться его женам… Совсем другое дело – улица Фонарей.

– Татка! Ну с тобой же невозможно разговаривать! Я даже сердиться на тебя не могу, потому что ты ничего не понимаешь!

– Ладно, ладно. Я больше не буду смеяться. Не знаю, смогу ли тебя успокоить, если скажу, что очень ценю Волче-сын-Славича. И знаю, что он ходит по краю пропасти. Но если мы, вместо того чтобы делать дело, станем друг друга жалеть, то в наш мир никогда не вернется солнце. Так же и с перевязкой: если бы я пожалел Волче и не стал прижигать раны, через три дня у него началась бы гангрена.

– Почему ты не забрал его с собой, в замок? – чуть не выкрикнула Спаска.

– Потому что. Потому что у каждого свой путь и своя судьба. Жребий. Так же как твой жребий – стать приёмником Вечного Бродяги.

– А его судьба – умереть в подвалах башни Правосудия? Ты выбрал ему такой жребий? Рано или поздно он сделает ошибку, и тогда ты вздохнешь с сожалением и скажешь, что это его судьба?

– Кроха… Хочешь, я пообещаю тебе, что не позволю ему умереть в подвале башни Правосудия?

– Я не верю, что ты сможешь выполнить это обещание.

– Давай так. Я обещаю: или умру, или вытащу его, если что-то случится.

– Татка! – Спаска обхватила отца за шею. – Татка, нет, я не хочу, чтобы ты умирал!

– Ну вот… Поздно, я уже пообещал.

И только по вечерам, засыпая в мягкой кровати под пологом, Спаска уходила в счастливые грезы, где богатырь в блестящих доспехах увозил ее с собой на вороном коне и она была уже достаточно взрослой, чтобы он не боялся ее обнимать.

Отец никуда не уезжал, словно ждал чего-то, и иногда спрашивал Спаску, не чувствует ли она чего-нибудь странного, чего раньше не было. Спаска, уверенная, что отец снова намекает на ее увлечение Волче, молчала, качала головой и краснела.

Утром двадцать восьмого апреля отец, хитро улыбаясь, сказал:

– Жив твой спаситель, поправляется. Зорич голубя прислал. Волче, как всегда, все сошло с рук. Его, правда, едва не арестовала служба дознания Государя, но он и там наврал с три короба и скоро будет здесь.

– Как… здесь?.. – Спаска обмерла и прижала руки ко рту.

– На Змеючьем гребне, к нашему празднику. Огненный Сокол решил убрать его ненадолго из Хстова и берет с собой половину бригады штрафников – держать колдунов под прицелом.

– Но… тиф так быстро не проходит… Он же ранен, еще трех недель не прошло…

– Ничего, он как-нибудь. Опять же, Огненному Соколу видней, кто может держать в руках тяжелый арбалет, а кто нет.

Сердце билось часто-часто, и Спаска уверяла себя, что ей все равно не удастся увидеться с Волче, ничего не изменится, и, если бы не слова отца, она бы так и не узнала об этом.

А потом все перевернулось… В один миг.

Славуш вел урок в книгохранилище – и полтора десятка мальчиков слушали его, затаив дыхание. Вообще-то Славуша они не принимали всерьез: на его уроках перешептывались, кидались прошлогодним репейником, иногда устраивая потасовки. Но в этот раз в книгохранилище зашел Милуш с каким-то приезжим колдуном, и сорванцы испуганно притихли. Спаска сидела в уголке и тоже слушала урок Славуша – он говорил о небесных электрических силах по учебнику, принесенному из Верхнего мира. Спаска переписывала его на пергамен, Славуш переписывать книги не любил, он сам писал учебник по естествознанию и был близок к завершению этого труда.

– Верхний мир не уделяет довольно внимания электрическим опытам, у него в этом нет нужды. Все, что там изучается, делается либо из праздного любопытства, либо с целью защититься от опасного воздействия гроз на человека. Но в нашем мире, возможно, электричество могло бы найти и другое применение. Так что я советую серьезно отнестись к этому уроку: может быть, кто-то из вас когда-нибудь зажжет лунный камень силой научной мысли, а не интуитивной природной способностью добрых духов.

– А что, разве свет лунных камней как-то связан с небесным электричеством? – спросил один из ребят.

– Есть такая гипотеза. Но, чтобы ее подтвердить или опровергнуть, нужно разобраться с понятием «силовое поле»… Силовые поля, которые создаются чудотворами и зажигают солнечные камни, в Верхнем мире изучены хорошо, силовые поля добрых духов описаны не так подробно. Об электрических же полях есть только редкие упоминания…

И в этот миг у Спаски на груди вспыхнул лунный камень. Словно услышал, что о лунных камнях речь… Славуш замолчал и уставился на Спаску, а вслед за ним оглянулись и остальные ребята. Милуш оторвался от книги, привлеченный внезапным безмолвием, и знаком показал Спаске, что камень надо спрятать от посторонних глаз. Она в испуге накрыла его обеими руками, но свет все равно пробивался сквозь пальцы. А спрятать его на груди было не так просто – просторные рубахи Спаска давно сменила на лиф со шнуровкой.

Она кинулась к ближайшей двери и выскочила во двор, не сразу сообразив, что бежать к себе в комнату можно и по коридорам покоев Милуша. Камень горел уже не столь ярко, и при свете дня был не так хорошо заметен.

Наверное, отец ждал именно этого. Вечный Бродяга! Камень зажег Вечный Бродяга! Спаска бежала по узким закоулкам двора и смотрела в небо: темноволосый мальчишка лет пятнадцати шел по широкому светлому коридору, мимо огромных комнат с прозрачными дверьми, полных таких же, как он, ребят, мимо прозрачных окон чуть не во всю стену, по мраморной лестнице, похожей на дворцовую. Дубовые двери, ровно посаженные деревья (как возле хрустального дворца!) и красные дорожки. Светило солнце, и ветви деревьев были усыпаны ядовито-зелеными каплями первых листьев.

Мальчишка был огорчен и разозлен, шел быстро и прятал руки в рукава куртки (Спаска уже знала, как одеваются в мире духов), но она все равно заметила кровь на его руках, на куртке и на брюках.

Спаска не спотыкалась, не натыкалась на встречных (а в замке к празднику уже собирались гости), прекрасно видела и слышала все вокруг, но при этом была там, рядом с Вечным Бродягой! И на этот раз собиралась рассмотреть все в подробностях, чтобы отец смог его разыскать. Она не представляла, как он это сделает, но, видно, у него была какая-то связь с добрыми духами, иная, чем у колдунов.

Спаска бегом взлетела по лестнице, распахнула дверь в комнату и выпустила светившийся лунный камень из рук. Мальчишка шел вдоль реки, закованной в черный камень, и подставлял лицо ветру. Наверное, реку одели в камень, чтобы она не превратилась в болото… Ветер, солнце, река! Как вокруг хрустального дворца! Только со всех сторон реку окружали высокие дома невиданной красоты, и каждый из них мог сравниться с царским дворцом в Хстове.

Отец садился обедать и, увидев Спаску, выпустил из рук миску с бараньей похлебкой – по полу растекся жир и поплыли куски репы. А мальчишка шел вдоль реки, подставляя лицо ветру, очень красивое лицо. И глаза его, светло-карие, с черным ободком вокруг радужки, были похожи на глаза Толстолапки.

Спаска прикрыла за собой дверь, и отец хотел заговорить, но она знаком оборвала его: он все понял. И прикрыл рот рукой, и, едва не промахнувшись, медленно опустился на стул, и согнулся, и закрыл лицо ладонями.

Мальчишка шел по улице, удивительной улице с удивительными домами и удивительными самодвижущимися повозками и большими каретами с прозрачными стеклами. Но Спаску не волновали дома и повозки, она разглядывала Вечного Бродягу и чувствовала, как ей тесен туго зашнурованный лиф от переполнившего грудь воздуха и бьющегося отчаянно сердца. Он был похож на царевича: высокий и крепкий, каких мало даже среди знати Млчаны, с насмешливым и высокомерным взглядом (как у волгородского князя).

Отец отнял руки от лица и во все глаза смотрел на Спаску – она увидела слезы, стоявшие в его глазах.

И было шумное, переполненное людьми здание (пальцы Вечного Бродяги, ,разбитые в кровь, может быть даже сломанные, сильно болели, судя по тому, как неловко он доставал монетки из кармана). И был удивительный длинный дом (это сначала Спаска решила, что это дом, пока он не тронулся с места и не поехал вперед, и она не нашла слова, чтобы правильно его назвать). У Вечного Бродяги все сильней болели руки, и Спаска уже не видела это, а чувствовала толчки движущегося дома.

И была большая надпись на деревянном щите: Светлая Роща. Как хорошо, что Спаска умела читать на языке Верхнего мира! Будто возле хрустального дворца: и ровная дорога, и сухая трава вдоль дороги, мягкая, как шерстка кролика, и березы – прямые, высокие, тронутые зеленью, просвечивающей на солнце. И небо над широким полем, чистое до самого горизонта! И страшная черная башня, увенчанная короной…

Когда глаза Спаски наткнулись на черную башню, видение вдруг исчезло. Как будто перед ней захлопнулась дверь, едва не ударив в лицо. Спаска даже покачнулась и подалась назад.

Отец за все это время ни разу не шевельнулся, все так же сидел согнувшись и смотрел на Спаску. И по щекам его катились слезы. Она, очнувшись, подбежала к нему в испуге, присела на корточки, заглядывая в глаза… Отец заговорил первым:

– Если бы ты знала, сколько лет я ждал этого дня… Ты даже не можешь себе представить…

28 апреля – 1 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир

Отец не надеялся, что Спаска сможет разглядеть так много и так хорошо все описать.

– Нет, этого просто не может быть! Светлая Роща! Это же совсем рядом! Он всегда был у меня под самым носом! Может быть, я сталкивался с ним лицом к лицу и не знал, что это Вечный Бродяга!

Лунный камень погас, но отец нисколько этому не огорчился.

– Как ты с ним сталкивался? – недоверчиво спросила Спаска.

– Очень просто: в толпе, на станции, возле Тайничной башни… Я часто бываю в Тайничной башне. В той самой, черной, которую ты видела.

– Но ведь… – шепнула Спаска, внезапно прозревая, – но ведь это в мире духов…

– Ну да, а ты что, еще не догадалась? Кто, как ты думаешь, приносит оттуда книги?

– Так значит… Значит, ты и есть Живущий в двух мирах?

– Нет! – Отец вскинул голову и почему-то рассердился. – Живущий в двух мирах – это легенда, суеверие, если хочешь. Сказка. Я обычный человек, никакой не защитник и тем более не покровитель. Я просто могу пересекать границу миров.

– Ты необычный человек. У тебя за спиной сила, – угрюмо сказала Спаска. Он не лгал, но… он недоговаривал.

– Эта сила предназначена им, – отец показал вверх, – а не нам. Для мира духов я Темный бог, для Надзирающих, для Стоящего Свыше. А для всех остальных я обычный человек.

И Спаска поняла: потому что эта сила – ненависть.

Вскоре явился Милуш и, как всегда, был настроен скептически.

– Змай, это все ничего не значит. Не надо питать напрасных иллюзий!

– Ты не понимаешь, – отмахнулся отец. – Не сегодня-завтра он отдаст Спаске свою силу, и тогда… Первый выплеск будет мощным – он копил энергию четырнадцать лет. И… Спаска, эта энергия… Ты должна передать ее мне.

Она кивнула. Не ему, а той силе, что стоит у него за спиной. Ненависти, которая повернется в сторону мира духов.

Гости прибывали и прибывали, стало тесно и шумно. Отец исчез еще двадцать восьмого апреля и появился лишь тридцатого к вечеру. И Спаска знала – он искал мальчишку с глазами росомахи, там, в Верхнем мире, возле черной башни чудотворов.

Милуш собирался ночевать на Лысой горке – рано утром начиналась подготовка к празднику: рубили дрова для костров, расчищали площадки, ставили барабаны. А Спаска думала лишь о том, что в эту ночь гвардейцы придут на Змеючий гребень.

Отец вернулся совсем другим. Сила за его спиной словно выпрямилась в полный рост, но не для того, чтобы грызть и мучить его. Впервые он не сопротивлялся ей – он был ее орудием, она вела его, а не он держал ее на своих плечах. И Спаске казалось, что это заметно всем. Во всяком случае, Милуш заметил это сразу.

Спаска помогала ему и Славушу собираться в дорогу, когда отец распахнул дверь в спальню Милуша.

– Кроха, иди собирайся сама. Ты идешь с нами на Лысую горку.

– Сегодня? – удивилась Спаска – и сердце забилось сильней: сегодня ночью гвардейцы придут на Змеючий гребень!

– Да, сегодня, сейчас! До заката мы должны быть там. А лучше всего – в Цитадели. И бери с собой Вранишну.

– Враныча… – по привычке поправила Спаска.

– Вранишну, – по привычке заспорил отец.

Милуш, выбрасывавший из сундука свои многочисленные колдовские рубахи, выпрямился и пристально посмотрел на отца.

– Зачем так далеко ходить?

– Я так хочу. А на самом деле просто никому не надо видеть, что́ за мной стоит в межмирье. Чем меньше колдунов будет об этом знать, тем лучше.

– До недавнего времени ты умел это прятать, – проворчал Милуш.

– Я и сейчас умею это прятать. Но… Никто не знает, как повернется дело. У меня, знаешь ли, нет опыта. А сегодня в замке ночует чуть ли не пятьсот колдунов.

«И чудотвор по имени Прата Сребрян», – подумала Спаска.

– Змай, ты в самом деле уверен, что сегодня Спаска встретится с Вечным Бродягой? – спросил Милуш, но не едко, как обычно, а словно жалея отца.

– Милуш, я не буду спорить и что-то тебе доказывать. Возможно, этот мальчик не сможет прорвать границу миров. Но я должен сделать все, чтобы у него это получилось.

– Ну почему, почему ты так уверен, что это Вечный Бродяга? Может, это просто сильный дух, сильней других, но и только!

– Потому что я видел его… когда-то… А сегодня я его узнал.

От этих слов по лицу Милуша прошла судорога, и Спаска тоже почувствовала холодок на спине. И только Славуш смотрел на отца с нескрываемым восторгом и воодушевлением.

Отец усмехнулся и повернулся к двери:

– Славуш, пойдем-ка. Мне надо тебе кое-что сказать.

– Что это тебе нужно от моего ученика? – спросил Милуш – но, скорей, просто так, чтобы поворчать.

– Не твое дело, – ответил отец и вышел.

Дотемна успели добраться только до Лысой горки, и отец сказал, что лучше пока остаться тут. Однако колдунов на Лысой горке собралось немало – ночевать в тесном и душном замке захотели не все, – горели костры, топились печурки в землянках, пахло едой и дымом, повсюду слышались разговоры, брякала посуда, хлопали двери и языки пламени.

– Татка, ты же хотел, чтобы никто нас не видел… – шепотом сказала Спаска.

– Понимаешь, кроха… Вечный Бродяга, конечно, очень сильный добрый дух, но он еще мальчик. Он сейчас – как ты в шесть лет, он же никогда этого не делал. У него нет наставника, и, сдается мне, он не осознает того, что делает, его ведет инстинкт. Ты должна помочь ему, у тебя опыт. Так что пусть это будет здесь, при свете, а не в темноте возле трясины. А потом мы пойдем дальше.

Милуш, взявший с собой четырех слуг, велел поставить сундук возле большого кострища и отправил их за дровами в лесок. Славуш, выпросив у отца нож (свой он благополучно забыл в замке), принялся щипать лучину – он давно научился разводить костры из сырого дерева. Спаска время от времени поглядывала на Змеючий гребень, но, наверное, в первый раз ей отказало чутье: она не могла с точностью сказать, есть там кто-то или нет. А может, это тени Цитадели смотрели на нее из темноты?

– Можешь не глядеть, гвардейцев там еще нет, – шепнул отец ей на ухо. – Разве что разведчики.

– Я гляжу на тени, – ответила Спаска. – Тени Цитадели. Они на нас смотрят.

– Передавай им привет от меня.

– Татка, а почему гвардейцы не боятся подниматься на Змеючий гребень? Ведь туда ходить нельзя?

– Вот такие они смельчаки, – усмехнулся отец. – А на самом деле там уже давно нет ничего опасного. Сто лет назад было, а сейчас – нет.

– Не слушай его, – вмешался Милуш. – Там в логе спит чума. Когда в осажденной Цитадели начался мор, многие бежали от него на Змеючий гребень. Люди умирали сотнями, некому было их хоронить. Сначала мертвецов сбрасывали в лог, их жрали крысы и тащили чуму во все стороны. А потом не осталось никого, кто бы сбрасывал тела в лог, – Змеючий гребень усыпан костями. А в логе до сих пор живут крысы…

– Милуш, крысы живут, – заметил отец. – А раз живут, никакой чумы там нет. Иначе бы они там не жили, а умирали. Кроха, на самом деле там нет никакой чумы. Там портал чудотворов, они и сочиняют байки про крыс и чуму.

– Чума спит, – сказал Милуш. – Но в любую минуту может проснуться. И лучше не тревожить ни ее, ни мертвецов. И эту, как ты говоришь, байку мне рассказали не чудотворы, а мой дед.

– Татка, а что такое портал?

– Ворота. Место, где истончается граница миров и чудотворы могут проходить в наш мир. Его не использовали до недавнего времени – наверное, чудотворы и сами боялись чумы. В Верхнем мире неподалеку отсюда стоит Тайничная башня.

Отцу не сиделось на месте, и он слонялся из стороны в сторону. Милуш почему-то тоже волновался и время от времени раздраженно бросал:

– Ты прекратишь мельтешить у меня перед глазами? Не можешь спокойно стоять – сядь и сиди.

– А пошел ты, – огрызался отец. – Бренчит, как хрен в бидоне… Кроха, понимаешь, это очень большой риск для тебя. Никто не знает, сколько энергии сбросит тебе Вечный Бродяга, и его первый удар может тебя убить.

Спаска улыбнулась и покачала головой: Вечный Бродяга не мог убить ее. Обычно колдун долго ищет «своего» доброго духа, но, находя, узнает его сразу и никогда больше с ним не расстается. Так и Спаске довольно было одного взгляда, чтобы понять: это ее добрый дух. И если для всех добрые духи были тенями в глубине Верхнего мира, то она теперь знала своего духа в лицо.

– Да, поэтому я буду рядом, – Милуш поднялся. – Если поймешь, что не можешь принять всю его силу, уступи мне место.

И когда засветился ее лунный камень, все давно было готово. И Враныч знал, куда ему лететь, – воро́ны чуют чужую силу, она влечет их к себе. Спаска замерла на краю межмирья, заглядывая в мир духов. Враныч безошибочно нашел темное окно и завозился на балконе перед ним – Спаска хорошо видела птицу. Она ощущала готовую пролиться на нее силу и, едва Вечный Бродяга сумел заглянуть в межмирье, шагнула в Верхний мир ему навстречу.

Ах, как это было прекрасно: танцевать для своего доброго духа под волшебные звуки колокольчиков, и чувствовать его взгляд, и звать, и помогать ему сбросить энергию – Спаска не в первый раз встречалась с неопытным духом. Только с той стороны Вечного Бродягу никто не «вел», рядом с ним не было наставника, он все сделал сам. И поток силы, который он обрушил на Спаску, был подобен вихрю, что в небо поднимает сотня колдунов. Нет, убить ее он не мог – Спаска только покачнулась, вбирая в себя небывалую мощь Вечного Бродяги, и шагнула назад, в межмирье.

Сила, стоявшая за спиной отца, только и ждала ее появления: алчущая, холодная, словно змеиная кровь (шуга перед ледоставом), разумная и в то же время слепая, исступленная веками ожидания. Она шептала Спаске: дай, дай, дай, скорее, скорее! Спаска усмехнулась в ее незрячее лицо, покачала головой и вышла из межмирья.

Колдун не может долго удерживать в себе много энергии, но Спаска отличалась от других колдунов. И на этот раз удержала бы ее без труда, если бы сила за плечами отца не тянулась к ней холодными и темными щупальцами, не пугала и не требовала немедленно освободиться, отдать полученное.

Враныч вернулся и сел Спаске на плечо, отряхивая перья, – ему тоже перепала толика энергии.

Отец, согнав птицу с плеча, обнял вдруг Спаску, прижал к себе, поцеловал в макушку – в последнее время он редко это делал, считал, что Спаска уже взрослая. Он ничего не говорил, только сила за его спиной испугалась его и послушалась – унялась ненадолго.

– Пойдем, – сказал Милуш. – Девочке нельзя так долго удерживать энергию в себе.

Они ушли с Лысой горки слишком поспешно – колдуны смотрели им вслед с недоумением, все думали, что Милуш Чернокнижник останется в своей землянке до утра. Спаска, как ни старалась сдержаться, все же оглянулась на Змеючий гребень – ей не хотелось уходить.

– Сын-Ивич, а где мой нож? – неожиданно спросил отец, когда они миновали отрожек гребня и ступили на болотную тропу.

Славуш остановился, хлопнув себя по поясу и ножен там не обнаружив.

– Вот злые духи! – усмехнулся он. – Вы идите, я вас догоню.

Спаске показалось, что и отец, и Славуш лгут. И что свой нож Славуш тоже не просто так забыл в замке. Наверное, они что-то хотели скрыть от Милуша, но Спаска не сомневалась: ничего плохого ни отец, ни Славуш сделать не могли. Поэтому она лишь улыбнулась про себя и снова оглянулась на Змеючий гребень – тени Цитадели смотрели на нее с темных скал.

Милуш освещал дорогу факелом, и его свет делал черноту ночи непроглядной.

– Погаси огонь. Ничего же не видно, – ворчал отец.

– Я не люблю темноту, – ответил Милуш.

– Ага, ты любишь сажу, копоть и чтобы тебя каждый видел издалека, а ты сам – не дальше собственного носа.

– А кого мне бояться?

Славуш догнал их на подходе к Цитадели, только ее стен Спаска не увидела из-за факела, скорей ощутила впереди громаду сырых холодных камней, изъеденных дождем и лишайником. Змеючий гребень виднелся на горизонте, подсвеченный заревом костров с Лысой горки.

– Змай, дальше идти смысла нет, – сказал Милуш.

Отец кивнул.

– Кроха, тебе что-нибудь нужно, чтобы выйти в межмирье?

Спаска покачала головой. Она дошла до этого места только потому, что отец держал алчущую ненависть в узде… И… не стоило ждать: Спаска, лишь заглянув в межмирье, выплеснула энергию Вечного Бродяги, как выплескивают воду из ведра. И тут же бесформенный сгусток энергии за плечами отца начал обретать очертания. Спаска отшатнулась: это был восьмиглавый Змей, тот Змей, что убил Айду Очена. Умирающий мир высосал часть этой силы, но Спаска вернула ее с лихвой. И теперь отец сможет войти в Верхний мир чудовищем…

Нет, она не испугалась, не поразилась, не испытала ни трепета, ни отвращения. Она думала совсем о другом: о Вечном Бродяге, который должен прорвать границу миров ценой своей жизни, о Волче, который ходит по краю пропасти, об отце, столько лет державшем эту силу на плечах… Он хотел быть человеком. Он цеплялся за человеческое в себе, отторгая ту сущность, что стояла над ним (и пребывала в нем), закрывая глаза на ее существование, – и не мог, не имел права ей не подчиняться. Потому что это был его долг перед миром. Так же как долг Вечного Бродяги – прорвать границу миров. Как долг Волче – рисковать собой в войне против Храма. Как долг Милуша Чернокнижника – создать новую Цитадель. И Спаска понимала их, но не желала признавать этих долгов! Почему нельзя просто жить? Как другие люди, просто жить!

В ушах гремели слова древних пророчеств, ненависть дрожала от нетерпения и разворачивала огромные крылья, кожа Времен облезала клоками, обнажая видения из недалекого будущего (никогда еще видения Спаски не были такими ясными): вывернутая плоть земли и огненные реки, вихри и тучи пепла.

«Ты не привык к легкости бытия. Ты продолжаешь считать себя человеком, чем-то обязанным другим людям, я же уверяю тебя – ты никому ничего не должен, ты свободен, ты выше всех!» – голос из глубины межмирья словно отвечал на ее вопрос. И ему вторил другой:

«Мне бы хотелось только одного: чтобы ты просто немного поумнел. Чтобы разум, а не страсти управляли тобой. Чтобы ты поднялся на ступеньку вверх и взглянул на мир и его устройство беспристрастным взором бога, а не замутненными моралью глазами человека».