Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

17 мая 427 года от н.э.с.

Темный бог Исподнего мира шустрой ящеркой двигался вслед удалявшейся фигурке мальчика, обгонял его и прятался в траве змеей, так хорошо видевшей теплое тело на расстоянии. И был готов в любую минуту из неопасной гадючки превратиться в аспида – если хоть малейшая угроза для жизни мальчика появится в лесу.

Но лесное зверье чувствовало присутствие бога и не спешило переходить мальчику дорогу, а люди редко встречались в этих пустынных местах.

Утомившись двигаться перебежками (а холоднокровные твари медлительны стылыми ночами), темный бог лягушонком спрыгнул с ветки на рюкзак, закинутый мальчиком за плечо, – мальчик ничего не заметил. Зеленая ящерка юркнула внутрь рюкзака и замерла на корешках книг, впитывая шедшее от тела тепло.

* * *

Йока добрался до Магнитного к восьми утра, пройдя по лесу не меньше шести лиг. Спать ему не хотелось, и усталости он не чувствовал, пока не оказался на вокзале – в маленьком деревянном домике с залом ожидания в сотню квадратных локтей и одним окошечком кассы. По стенкам стояли дешевые фанерные кресла с отломанными подлокотниками, и, пока касса не открылась, Йока сидел в одном их них, откинув голову и давая отдых спине и ногам. Никакого расписания поездов в здании вокзала не было, а над кассой висело только одно объявление: «В пятницу, 22 мая 427 года, поезд на Славлену отправится в 19-00. Будьте внимательны!»

Отец дал ему с собой карманных денег, и тратить их Йоке пока было некуда, но он сомневался, хватит ли ему на билет, ведь ехать предстояло далеко. В конце концов Йока успокоился на том, что купит билет третьего класса.

Но он и представить себе не мог, что пассажирские поезда в Славлену ходят из Магнитного только один раз в неделю – по пятницам! Это ему сказали в кассе, которая открылась в девять утра.

– А зачем тогда нужна касса?

– Люди иногда заранее берут билеты, – невозмутимо ответила кассирша.

– Скажите… Я знаю, что к товарным поездам прицепляют пассажирские вагоны… На них билеты продаются?

– Да. Но только второй класс, ни первого, ни третьего нет. На них обычно никто не ездит.

– А почему?

Кассирша посмотрела на него как-то странно, будто он спросил у нее, который сейчас год.

– А когда пойдет ближайший товарный поезд?

– Как обычно, в пятнадцать тридцать.

– И сколько стоит билет?

– Двадцать пять лотов сто тридцать шесть гран.

– А… а почему так дорого? – Йока едва не поперхнулся. У него было пятнадцать лотов.

– Я не знаю. Наверное, надбавки за содержание дороги.

– А можно купить билет не до Славлены, а поближе?

– Только до Торфяного. Восемь лотов тринадцать гран.

Йока подумал, что ехать до Торфяного не имеет никакого смысла: это гораздо ближе к Магнитному, чем к Славлене.

Он ни разу не ездил без билета, но его не столь состоятельные друзья говорили, что им удавалось добраться до Славлены «зайцами», надо было только незаметно пролезть в ящик под вагоном. Йока никогда не интересовался такими ящиками, и, наверное, было бы глупо спрашивать о них у кассирши.

– Скажите, а телеграф у вас есть? – Ему пришло в голову дать телеграмму отцу, чтобы тот выслал ему денег на дорогу.

– Есть, но не здесь, на почте.

Но к идее телеграммы Йока быстро охладел: по почте деньги придут не раньше пятничного поезда. А без почты как они придут? Кто их привезет? Дара?

– Скажите, а на авто сюда из Славлены можно приехать?

– Что ты, мальчик, у нас только железная дорога! Здесь же лес!

Оставалось уповать лишь на неизвестные ящики под вагонами… Глупо было тратить больше половины денег на билет до Торфяного: неизвестно, как сложатся дела дальше, – деньги могли понадобиться.

Ящик под вагоном оказался вполне пригодным для путешествий – Йока нашел единственный состав на сортировке, куда они с Индой прибыли в понедельник, и обследовал его. До отправления поезда оставалось много времени, и Йока заглянул в столовую, где позавтракал дешево и отвратительно.

А потом ему пришло в голову, что Мечен хватился его и сейчас на вездеходе мчится в Магнитный. Предположение было здравым: кто же позволит несовершеннолетнему подростку в одиночестве путешествовать по Беспросветному лесу вблизи свода? Йоку это напугало, он не собирался на метеостанцию, поэтому вернулся на сортировку и спрятался под вагоном, не дожидаясь отправки поезда.

Ящик был довольно просторным (если в нем лежать), мешали только инструменты, которые хранили там железнодорожники. Йока потихоньку сдвинул их в сторону и пролез внутрь, устраиваясь поудобней.

А потом он уснул, хотя лежать было жестко и непривычно. И проснулся от оглушительного скрипа колес: поезд тормозил.

Йока выглянул в щелку и увидел низкую платформу, траву и чьи-то ноги, которые тут же исчезли. Он приоткрыл дверцу, осторожно высунув нос, – это был Торфяной, узнать его было нетрудно. На этот раз вагоны не отцепляли, а прицепляли к составу, а Йока лежал ни жив ни мертв, боясь, что кто-нибудь из рабочих полезет в ящик за инструментом. Но никто его не потревожил, и поезд двинулся дальше.

Смотреть в приоткрытую дверцу на ходу было страшно: земля бежала совсем близко, и бежала так быстро, что кружилась голова. Под стук колес Йока снова задремал, но часто просыпался и думал о том, как будет говорить с отцом.

Сколько прошло времени, он не знал, ему показалось – очень много. И поезд снова начал останавливаться, колеса заскрипели прямо возле уха. Но это была вовсе не Славлена, а какая-то неизвестная станция, похожая на сортировку Магнитного. Йока ждал долго – наверное, полчаса, – но поезд все стоял и стоял. Никто не ходил вдоль состава, никто не интересовался инструментом, и Йока уже подумал, что это конечный пункт путешествия, как вдруг по вагонам прокатился грохот… Но его вагон не тронулся с места, и вскоре Йока услышал удалявшийся стук колес. Вагон отцепили от состава!

Ничего больше не оставалось, как вылезти наружу.

Это была не станция, а ветка железной дороги, проходившая мимо территории какого-то завода: Йока увидел ворота из крашеных и местами поржавевших железных листов и будку сторожа сразу за ними. А за оградой вдалеке стояли похожие на бочки кирпичные сооружения – Йока вспомнил, что так выглядят домны. Неудивительно, что вагон с рудой пришел туда, где выплавляют железо…

Йока еще раздумывал, прятаться обратно в ящик или выбираться отсюда самому, когда ворота распахнулись и из них, посвистывая, задом наперед выкатился небольшой магнитовоз. Пожалуй, на заводе делать было нечего, и Йока, переждав в кустах, когда магнитовоз заберет вагоны, двинулся по шпалам в ту сторону, куда ушел поезд. Если поезд шел в Славлену, наверняка по дороге встретится какая-нибудь станция, где можно купить билет и доехать до города по-человечески.

Примерно через час пути Йока почувствовал усталость: идти по шпалам было трудно, и тяжелый рюкзак оттягивал плечо, – отдых в деревянном ящике не очень-то помог, наоборот, тело ломило от долгого лежания в неудобной позе. А солнце между тем уже склонилось к западу. Если бы точно знать, сколько времени ехал поезд, можно было бы примерно определить, далеко ли Славлена. Йока не сомневался только в одном: она на западе. Когда же он увидел, что железная дорога плавно поворачивает налево, то решил, что не будет ничего страшного, если он срежет угол по лесу.

Это потом он понял, что идея была неудачной… А сначала он думал уйти от надоевших шпал и сэкономить время. Ему очень хотелось свернуть в лес, его тянуло туда, словно на веревке. От любопытства ли? Или от свербевшего внутри желания совершить что-нибудь отчаянное?

Йока думал, что лес будет таким же, как у Буйного поля, возле Светлой Рощи, и поначалу так и было – пока за деревьями он видел железнодорожную насыпь. Но мох чавкал под ногами все громче, а подлесок становился все гуще. Йока не привык отступать перед мелкими трудностями и, пролезая сквозь густой кустарник или едва не черпая воду сапогами, думал, что трудный участок скоро закончится и дальше он пойдет легко и спокойно. Трудные участки не кончались, наоборот, появились поваленные деревья, которые приходилось огибать, и ноги проваливались в воду все глубже, как ни старался Йока ступать на кочки. По его расчетам, впереди давно должна была показаться насыпь – он шел ориентируясь на солнце и не мог сбиться с пути. И ему не сразу пришло в голову, что железная дорога могла повернуть еще раз, теперь уже направо.

Он хорошо знал геометрию и разумно предположил, что железная дорога делит лес на две полуплоскости и если он сменит направление с юго-западного на северо-западное, то выйдет на железную дорогу рано или поздно, под каким бы углом она ни поворачивала. Если же и это ничего не даст, всегда можно двинуться на северо-восток, обратно, и тогда он придет примерно в то же место, с которого ушел в лес. Но… поворачивать не хотелось. Хотелось идти дальше и дальше, на юго-запад, будто там его что-то ожидало, что-то необычайно важное…

Йока и не думал, что может заблудиться в лесу. Он уже не искал путь обратно на насыпь, с завидным упорством двигаясь в выбранном направлении, пока дорогу не преградило настоящее топкое болото. Йока не повернул назад, пошел на юг по его кромке.

Солнце опускалось все ниже, до заката оставалось не больше полутора часов, когда ему пришло в голову, что его упрямство не просто ошибочно, а губительно.

Он не заметил, как промочил ноги, и теперь вода противно чавкала в одном сапоге. Лицо было облеплено паутиной, а за шиворот с елок набилась колючая хвоя; руки Йока перепачкал в смоле. Поэтому, когда густой ельник сменился березняком, поросшим осокой, он обрадовался и даже собирался немного передохнуть.

Но под осокой пряталась густая, как тесто, черная грязь – Йока сделал всего несколько шагов, проваливаясь по щиколотку, когда решил поворачивать назад. Не тут-то было! Грязь вцепилась в сапог мертвой хваткой, словно капкан! Йока уперся другой ногой покрепче, но сделал только хуже: вторая нога ушла вглубь до верха голенища. И никакого твердого дна под ней не было! Конечно, он слышал о том, как засасывает болото, но не мог и предположить, что трясина может быть такой густой! На секунду его охватила паника, и он начал рваться изо всех сил – черная грязь поползла в сапоги и достала почти до колена. Он чувствовал, как она давит на ноги, и от этого страх стал еще сильней. Нельзя шевелиться! Он читал об этом столько раз! Надо быть очень осторожным, тонет в болоте тот, кто паникует и барахтается!

Йока снял с плеча рюкзак и зашвырнул его на сухое место, под раскидистые еловые ветки. В двух локтях от него стояла березка, и, чтобы до нее дотянуться, ему пришлось чуть ли не лечь животом в грязь. Но деревце оказалось крепким, корни надежно держали его на поверхности. Вырвать ноги из плотной хватки болота оказалось не так просто, и вскоре Йока понял, что сапоги трясина примет в жертву. В тот миг это не показалось ему чересчур высокой платой за освобождение, тем более что в рюкзаке, кроме учебников, лежали ботинки и спортивные туфли.

Перепачканный с головы до ног, Йока выбрался под елки и сел, вытирая со лба пот. Носки пришлось выбросить, брюки он кое-как отчистил. И вывернул весь рюкзак, чтобы переобуться, а солнце тем временем клонилось на закат.

Спортивные туфли промокли сразу, стоило только ступить на мох. Да и подошвы их, рассчитанные на гравийную дорожку, плохо подходили для путешествия по непроходимому лесу: Йока до крови наколол ногу, перебираясь через поваленное дерево, – спрыгнул на торчавший вверх острый сучок. Это тоже стало досадной задержкой: несколько минут от боли невозможно было разогнуться, не то что идти дальше.

А потом он увидел тропинку и понял, что находится у самой цели. У какой? Нет, он не думал об этом. И болото неожиданно осталось позади, и тропинка бежала через сухой сосновый лес, меж разросшихся черничных кустов. Ведь тропинка должна куда-нибудь вести? Ведь по ней кто-то ходит? Ему даже не пришло в голову, что это звериная тропа, так ему хотелось пройти по твердой земле.

Тропинка вывела его на невысокую горку, и это была удача! Железная дорога огибала каменную гряду, и тропинка шла к насыпи, расчет изначально был верным; на север же простирались болота, болота и болота. Йока воспрянул духом и прихрамывая двинулся вперед, убеждая себя в том, что хочет добраться до железной дороги к закату. Вскоре вокруг стали появляться камни – и гладкие валуны, и вылезающие из земли зубчатые скалы. Тропинка то спускалась вниз, то снова поднималась вверх. Йока перепрыгнул через ручей с чистой водой, но напиться не решился – кто знает, можно ли пить эту воду? А умываться у него не было времени: солнце садилось.

Сразу за ручьем лес расступился, и Йока оказался на небольшой полянке перед гладкой скалой высотой не меньше десяти локтей. Полянка была усеяна огромными валунами – выше человеческого роста – и напоминала картинку из учебника истории с изображением древнего святилища. Лучи заходящего солнца проходили сквозь ложбину меж невысоких каменистых холмов и упирались в валуны, окрашивая их огненно-красным светом. Наступило вдруг странное умиротворение. Бежать больше не хотелось. Йока остановился, перевел дух и осмотрелся.

На одном из валунов было что-то нарисовано, и он хотел подойти поближе, но вдруг его внимание привлек странный, если не сказать страшный, звук. Звук, с которым зверь гложет кость.

Йока перестал дышать: чавканье и урчание доносились из-за дальнего валуна, шагах в двадцати. Бежать? Если зверь сыт, ему не нужна добыча. А если нужна? Он вдруг остро ощутил одиночество. Жуть из страшных историй, которые дети рассказывают друг другу по ночам. Но не выдуманная, а настоящая жуть… Невидимая опасность пугает сильней, и Йока шагнул вперед: ему надо было увидеть, что за зверь спрятался за валуном. Может быть, это просто собака. Или лиса? Или… росомаха? Но ворчание было слишком низким для маленького зверька.

Лучше бы он не смотрел. Лучше бы он потихоньку прошел мимо… Потому что от увиденного у него на голове шевельнулись волосы, без всяких преувеличений: это был не зверь. Тощее тело, прикрытое засаленными шкурками, более всего напоминало человеческое, но только отдаленно. Существо сидело на земле, скрестив костлявые ноги, и в руках держало что-то волосатое и окровавленное, вгрызаясь в него блестевшими на солнце зубами. Морда его – а никак не лицо – была чуть вытянута вперед, из-под низкого лба сверкнули белки маленьких глубоких глаз, и в зрачках отразилось красное солнце. Самым страшным Йоке показался перепачканный кровью рот – пасть? Существо зубами рвало куски мяса, и сильные челюсти перемалывали его с отвратительным чавкающим звуком. Свалявшиеся волосы, колтунами свисавшие с головы, покачивались в такт движению челюстей, борода и усы тоже были окровавлены, и, похоже, не в первый раз за последние несколько дней.

Йока не мог шевельнуться, глядя на чудище во все глаза, – такое не могло присниться и в страшном сне. А когда в добыче он разглядел лисицу, его едва не стошнило, – Йока пискнул и прижал руки к горлу. Этого было достаточно: чудище перестало жевать и уперло взгляд прямо Йоке в лицо. А потом… Теперь Йока ни с чем бы это не перепутал – похожий на пощечину вязкий страх, беспомощность и омерзение к себе… Удар мрачуна! Чудище ударило его, как это сделал профессор Мечен! Только намного слабей. Даже смешно стало, насколько слабым оказался этот удар! А существо было таким серьезным, будто ожидало, что Йока тут же умрет от ужаса!

Йока уже знал, что такое энергетический удар. Знал, что за один такой удар можно на всю жизнь оказаться в тюрьме. И против людей его применять нельзя, никогда, даже для самозащиты, даже спасая свою жизнь! Но перед ним был не человек. И Йока, скорей из озорства, смешанного с отвращением, ужасом и недоумением, послал в сторону чудища ответный импульс, слабый, как в игре с ребенком.

Существо взвизгнуло, выронило из рук добычу и бросилось наутек – совсем по-человечески, прямо! А Йока ждал, что оно побежит на четырех лапах… Двигалось оно проворно и почти бесшумно: под ним не хрустели ветки. И Йока не сразу понял, где оно спряталось – далеко или близко?

Легкая победа окрылила Йоку, и страх почти исчез, остались только отвращение и тошнота. Конечно, стоило быть осторожным: если эта тварь может двигаться бесшумно, что стоит ей напасть со спины? Йока повернул голову, осматриваясь, и тут… Казалось, это место создано для того, чтобы свести его с ума. Йока даже подумал: а не сон ли все это? Такое случается только во сне…

С валуна, освещенного последними лучами солнца, на Йоку смотрел Инда Хладан. Да, его портрет был высечен на камне грубыми штрихами, но сомнений не оставлял никаких.

Наваждение.

Йока хлопал глазами и даже потянулся к лицу рукой, чтобы их протереть. А потом окинул поляну взглядом – она недаром напомнила ему картинку с древним святилищем. Все валуны вокруг были покрыты рисунками и лежали четким полукругом. Валун с портретом Инды был крайним справа – последним в ряду связных изображений. А на первом был нарисован какой-то зверь с раздувшимся брюхом. Йока шагнул в сторону рисунка: брюхо изображалось гротескно, карикатурно, особенно по сравнению с маленькой безухой головой, а пятипалые когтистые лапы торчали в разные стороны. На следующем рисунке это огромное брюхо вспарывал острый нож, а на третьем чьи-то руки доставали из брюха детеныша. Росомаха! Это была росомаха! Рисунки на камне рассказывали откровение Танграуса – рождение Врага! Детеныш в подробностях изображался на четвертом камне: покрытый шерстью с ног до головы, но, несомненно, человеческий детеныш. Пятый валун напоминал надгробие, потому что стоял над огороженным мелкими камнями возвышением, и на нем был нарисован портрет росомахи – очень точный и красивый портрет: Йоку почему-то охватила тоска и жалость, едва не до слез. На «могиле» лежали истлевшие от времени огрызки белых костей, и Йоке подумалось почему-то, что это жертвоприношения. Надо же, кто-то почитает (или почитал?) маленького зверя, словно мертвого родственника.

И тут Йоку пронзила неожиданная мысль: а что если это чудище, жрущее лисиц, и есть Враг? Змай как-то сказал, что он может жить в лесу с мамочкой-росомахой. Тогда Йока решил, что Змай просто шутит, но… Змая ведь никогда не разберешь, шутит он или говорит серьезно… Тут и могила мамочки-росомахи, и косточки на ней вместо цветов…

Но если это Враг, чего же он тогда испугался? Враг должен быть очень сильным мрачуном, это же очевидно! Или он, как и Йока теперь, умеет сдерживать свою силу? Наверное, всякий мрачун умеет сдерживать свою силу. Но почему тогда он убежал?

Взгляд сам скользнул к следующему рисунку: на нем, на фоне товарного вагона, стояла старуха с ребенком на руках. Ребенок был завернут в тряпье, только мохнатая мордочка высовывалась из кулька. А на седьмом рисунке изображалась виселица, и эта самая старуха с головой в петле, и ребенка с ней не было – ребенок был в руках Инды Хладана. Сначала Йока не понял, что за кулек нарисован у него на груди, а теперь догадался: ребенка старуха отдала чудотвору!

Как же он снова оказался в лесу? Убежал? Или его освободили мрачуны?

Йока вздрогнул, ощутив прикосновение к брюкам, и едва не отпрыгнул в сторону: чудище на корточках подползло к его ногам и попыталось потереться о колено, как верный пес или ласковый кот… Как тихо он подобрался! Словно осторожный зверь! И пахло от него зверем. Йоку передернуло от отвращения: кровь запуталась в бороде, запеклась на морде и на руках с длинными изогнутыми ногтями. Чудище же, вытянув голову вперед, щекой прижалось к брюкам Йоки и подняло глаза. Взгляд его заставил Йоку замереть – человеческий взгляд, полный тоски и надежды. Существо заскулило тихонько и тоненько и потерлось о Йокино колено.

– Ты чего? – спросил Йока, но догадался: чудище его не понимает. Оно вообще не понимает человеческого языка.

Догорал последний луч солнца, но Йока уже не думал о том, что скоро стемнеет. Неужели вот этот жалкий и омерзительный получеловек и есть Враг? Вот эта никчемная, не умеющая говорить тварь – пугало всего Обитаемого мира? Никчемная и несчастная тварь…

Тварь вдруг сорвалась с места и кинулась туда, где недавно с аппетитом жрала дохлую лисицу, и Йока оглянуться не успел, как останки рыжего зверька оказались положенными к его ногам. Это угощение? Существо смотрело на него снизу вверх, и Йоке показалось, что оно улыбается. Не может быть, чтобы ему едва исполнилось четырнадцать лет, оно выглядело лет на пятьдесят старше.

– Спасибо, я не голоден… – пробормотал Йока и отступил на шаг.

* * *

Йера Йелен был занят работой комиссии с утра до поздней ночи. Заключение лучших физиологов Славлены по атласу, который передал ему Инда, пришло в четверг утром: нет. Вероятность того, что росомаха выносила человеческого детеныша, столь мала, что ее можно не принимать во внимание. Даже очень крупная особь издохнет раньше, чем плод достигнет размера, совместимого с самостоятельной жизнью. При этом надо учитывать, что пересадка плодного яйца – сложнейшая операция. Опыты проводились только на мертвых женщинах и не увенчались успехом. Поскольку речь идет о рассечении чрева, операция приведет к гибели беременной женщины: медицина еще не знает способов остановить кровотечение и сохранить ей жизнь.

И, несмотря на это заключение, Йера Йелен не успокоился: никого из обывателей не убедит мнение экспертов. Люди верят тому, во что хотят верить, а они хотят верить в появление Врага – им нужна публичная казнь, а не бумаги и пространные рассуждения каких-то физиологов. Им нужны доказательства смерти Врага, а не доказательства невозможности его рождения. И Йера пошел от противного: что если мрачуны смогли провести операцию, а росомаха не издохла? Так будет рассуждать каждый малообразованный обыватель. Не надо ходить далеко, можно спросить Ясну.

Маленький эксперимент с женой убедил его в собственной правоте. Значит, нужно найти недоношенного младенца, родители которого мертвы. Желательно, чтобы в его метрике датой рождения значилось тринадцатое апреля четыреста тринадцатого года.

Собственный цинизм поразил Йеру: он всегда был честным судьей, и его покоробило, как быстро он втянулся в политические игры и принял их грязные правила. В Думу его выбрали, зная о его честности, и сейчас вся Славлена смотрит на него и верит в то, что он скажет им правду. А он собрался заняться подтасовкой, отдать на заклание невинного ребенка. Зачем далеко ходить? Йока родился недоношенным, его мать мертва, и день его рождения – тринадцатое апреля. Может быть, отдать на заклание собственного сына? Почему должны пострадать невинные? Готов ли он, Йера, на потеху необразованной толпе отдать своего ребенка? Нет, не готов. Значит, не имеет права отдать и чужого. Нечего даже думать о таком пути.

Вот почему Важан – старая росомаха – занялся Йокой! Вот почему явился этот провокатор-сказочник Змай! Мрачуны хотят подставить сына Йеры Йелена! Хотят связать ему руки! Не выйдет. Вот зачем консерваторы предложили его кандидатуру – потому что его сын родился тринадцатого апреля! Теперь все ясно.

И Йера начал собирать слухи, которые ходят среди мрачунов. Десятки следователей просматривали протоколы допросов, десятки агентов сидели по кабакам в пригородах Славлены и ловили малейшие намеки на сплетни мрачунов. И Йера с утра до вечера просматривал тщательно отобранную информацию – сам, не доверяя никому другому.

Йера действовал не так, как положено председателю думской комиссии, – он привык поступать как судья: самолично проверять все доказательства, самолично готовиться к процессу, не уповая на то, что защитник и обвинитель сделают за него всю работу, а он только вынесет решение. Йера считал, что судебный процесс не поединок защиты и обвинения, а торжество справедливости.

На стол ему ложились сотни подготовленных карточек – о женщинах, умерших родами четырнадцать лет назад и умерших… в октябре-ноябре четыреста двенадцатого года. Малейшее подозрение в том, что женщина была мрачуньей, – и карточка откладывалась в отдельную стопку. На карточки редко приклеивали фотографии – далеко не каждая женщина могла себе позволить такую дорогую вещь, – но если фотография была, Йера долго всматривался в эти лица, словно хотел прочитать в их глазах: возможно или невозможно? А карточки с каждым днем прибывали.

Собранные слухи постепенно обрастали подробностями: мрачуны свято верили в появление Врага. Протоколы допросов четырнадцатилетней давности пестрели их показаниями: скоро явится Вечный Бродяга! (Врага они называли Вечным Бродягой.) Около тридцати протоколов содержали признания матерей-мрачуний в том, что их новорожденный ребенок и есть Враг. Они гордились этим! Они умирали с его именем на устах! Йера отдал распоряжение поднять дела всех этих новорожденных мрачунов, и вскоре на стол стали ложиться копии личных дел четырнадцатилетних мальчиков. Большинство из них воспитывались в специализированных школах, двое находились в детской колонии Брезена – считались неисправимыми, – четверо учились в престижной школе Брезена и были рекомендованы к поступлению в университет, троих усыновили, а двоих взяли под опеку хорошие семьи. Йера послал запрос в Брезенскую колонию о мальчиках, которых считали неисправимыми.

Он никогда не знал столько о детях мрачунов и был поражен: многие вырастали порядочными гражданами, не помышлявшими о мрачении, некоторые – избранные – пользовались своими способностями на благо государства и достигали больших успехов.

В субботу вечером он горько пожалел об эксперименте, проведенном с Ясной: вернувшись домой довольно поздно, он застал ее в слезах над желтой газетенкой, освещавшей – как и все желтые газетенки – работу думской комиссии. В первый раз ему захотелось всерьез ограничить в правах «свободную» прессу! Или как минимум привлечь газетчиков к ответу: они сеяли панику среди населения. Но Ясна повернула их грязную статейку на свой лад, а причиной… Причиной был эксперимент Йеры.

– Я всегда его боялась, – шептала она сквозь слезы, – я всегда чувствовала…

– Что произошло, моя девочка? – Йера присел перед ней на корточки. – Что с тобой случилось?

– Ты никогда не хотел этого замечать! Ты всегда кричал на меня!

– Объясни мне, пожалуйста, кого ты боялась?

– Он убьет и Милу тоже… Он убьет нашу дочь! Нашу родную дочь! – Она сделала ударение на слове «родную»…

– Ясна, дай сюда эту дурацкую газету. Ты же не фабричная девчонка, зачем ты веришь тому, что пишут для необразованных простаков? Посмотри, какая прелесть! Недавно в окрестностях пригорода Яруга участились случаи нападения на людей белок-людоедов… Тебе не смешно?

– Не вижу в этом ничего смешного…

– Ясна, белок-людоедов не бывает. Я заявляю это тебе со всей ответственностью.

– Но люди же их видели!

– Люди видят и не такое. В клинике доктора Грачена немало пациентов, которые злоупотребляют хлебным вином.

– Да мне наплевать, наплевать на этих белок-людоедов! – выкрикнула она рыдая. – Я говорю тебе совсем не об этом! А ты не желаешь слушать! Ты думаешь о чем угодно, только не о нас с Милой! Ты свою порядочность ценишь дороже, чем нашу жизнь!

– Ты можешь сказать вслух то, о чем думаешь?

Йера знал, о чем идет речь. Он и раньше догадывался. С тех пор как Ясна потеряла еще одного ребенка восемь лет назад, у нее случались истерики – доктор Сватан считал это нервным расстройством от пережитого потрясения, а рождение Милы только усилило ее мнительность: потеряв в общей сложности троих нерожденных детей, она боялась потерять четвертого. Йера понимал ее и старался быть объективным, лавируя между ее переживаниями и благополучием Йоки.

– Ты хочешь, чтобы я сказала это вслух? Ты не боишься это услышать? Йера, он родился недоношенным. Настолько недоношенным, что нам его показали только через месяц после рождения! И даже тогда он был так мал, что походил на зверушку больше, чем на человечка!

– Ты любила и жалела этого человечка, – мрачно ответил Йера.

– Да! И чем он ответил мне? Он убил моего ребенка! Ты не знаешь, кем были его настоящие родители! И родился он в тот самый день, о котором сейчас пишут все газеты!

– Ясна, в этот день родились тысячи мальчиков.

– Но не все они вышли из чрева росомахи!

– Эта сказка ничем не лучше белок-людоедов, уверяю. Росомаха не может родить человека. Не может! Это исключено, лучшие эксперты Славлены это подтверждают!

– Да пусть они подтверждают что угодно! Я чувствую! Я знаю! Я боялась его всю жизнь! Посмотри, кто растет в нашем доме! Он же чужой, чужой нам, неужели ты не видишь?

– Ясна, мы взяли на себя ответственность за этого ребенка. Ребенок не игрушка, которую можно выбросить на чердак, когда она надоела. И ты должна осознавать эту ответственность. Он считает тебя родной матерью!

– Я больше не желаю осознавать никакой ответственности! Я хочу жить по-человечески! Я хочу… я хочу… – она разрыдалась.

Йера знал: Ясна не была чудовищем. Это нервное, эти приступы мнительности проходят…

– Инда обещал мне найти для него хорошую закрытую школу, – прошептала она сквозь слезы. – Не смейся надо мной… но я каждую ночь молюсь Предвечному, чтобы он поступил в Ковчен. Только бы он поступил…

– Он поступит, не беспокойся. – Йера погладил ее по плечу. – Он очень способный парень, вот увидишь. Ковчен – прекрасная школа. И желать ему поступления вовсе не зазорно. Только я бы хотел, чтобы ты делала это искренне, желая ему добра, а не от навязчивой идеи от него избавиться. Хорошо? Ты постараешься?

– Я постараюсь… – шепнула она успокаиваясь.

Это пройдет. Ясна вовсе не чудовище, просто ее тонкая натура не могла без последствий пережить три прерванные беременности. Это под силу не всякой женщине.

Йера любил свою жену.