Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Нет, не врунья! Папа сказал, что мама бессердечная. Мама плакала.

– Иди отсюда, а? – Йока сжал губы – ему вовсе не хотелось этого слышать.

– Никуда я не пойду. Мне папа сказал, что тебе пуговицы не застегнуть и чтоб я тебе помогала.

– Без сопливых, – проворчал Йока. Но пуговицы ему на самом деле было не застегнуть.

Девчонка, как назло, всегда к нему липла!

– А еще папа сказал, в твоей школе все боялись маму, что она на них заругается. А она не заругалась.

– Заткнись, понятно?

– Что хочу, то и говорю!

Йока нарочно хотел застегнуть пуговицы сам, но на белой рубашке они были слишком мелкими.

– Ладно, так и быть, застегивай, – снисходительно согласился он. Мила взобралась на стул, чтобы дотянуться до его шеи, и от усердия высунула кончик языка. – И язык не показывай, это неприлично.

– Ничего я не показываю.

– Показываешь.

– Что хочу, то и делаю. А дядя Инда, который к нам пришел, он чудотвор, понятно?

– А то я без тебя не знаю. – Йока поднял глаза к потолку.

– Он хороший. Все чудотворы хорошие. Они из башни защищают нас от росомахи. Ты боишься росомаху?

– Нет, – Йока громко и тяжело вздохнул.

– Ты смелый. Если росомаха к нам придет, когда папы нет, ты ее убьешь?

Эта девчонка не могла помолчать и секунды!

– Росомаха к нам не придет. А жаль… – процедил он сквозь зубы.

– Почему?

– Росомахи живут в лесу. Они по домам не ходят.

– А почему жаль?

Она дошла только до четвертой пуговицы!

– Застегивай быстрей!

– Ну почему?

– Потому что!

– Ты бы ее тогда убил и тебе орден дали?

– Да! – рявкнул он, не в силах слушать эти глупости.

– Ты смелый, Йока, – вздохнула сестренка, – хорошо, когда есть смелый брат.

Она лопотала все время, пока застегивала пуговицы – на рубашке, брюках и пиджаке – и пока подтягивала узел галстука, и еще вздумала Йоку причесать, когда он нагнулся, чтобы надеть ботинки – хорошо, что их не надо было шнуровать!

– Причесаться я и сам могу, – проворчал Йока.

– Мой бедный братик. – Мила погладила его по голове и клюнула губами в затылок. – Я тебе теперь всегда буду пуговицы застегивать.

– Этого мне только не хватало! – Он выпрямился и слегка пригладил волосы правой рукой, глядя в зеркало.

– А я все равно буду! – упрямо сказала сестренка, но Йока ее уже не слушал: распахнул дверь из комнаты и поспешил в столовую. Мила с визгом кинулась его догонять, топая каблучками новых лаковых туфель с бантами из светлого крепа.

Нет никаких сомнений в том, что по лестнице Йока бегал гораздо быстрей, чем его сестра, и уступать ей дорогу он не собирался. Каблучки щелкали у него за спиной неритмично и нерасторопно – Йока вообще не мог себе представить, как в женских туфельках можно ходить, не то что бегать! Мила, повизгивая, обогнала его на площадке, где лестница поворачивала в сторону: протиснулась вдоль стенки, задев Йоку пышной кружевной юбкой, на что он лишь презрительно поморщился – не соревноваться же с сестрой!

Она оглянулась, показывая ему язык и не глядя под ноги, а потому тут же оступилась и кубарем полетела вниз, на ковер в гостиной. И хотя падать было невысоко – три или четыре ступеньки, – Йока от испуга остановился. В воздух взлетели многочисленные нижние юбки и накрыли девочку с головой, обнажив смешные панталончики. Примерно секунду она лежала неподвижно – и Йока боялся вздохнуть, – а потом на весь дом разнесся оглушительный рев. Он хотел подойти к сестре и помочь встать, но не успел даже спуститься с лестницы: первой в гостиную вбежала мама, за ней кухарка, сверху из своей комнаты выскочила няня, потом появились отец, доктор Сватан и чудотвор – Инда Хладан.

Мама подняла рыдающую Милу с пола и прижала к себе. Йока остановился в нерешительности, не зная, что ему делать.

– Что случилось? Как? Где больно? – Мама ощупывала малышку с головы до ног, но та только ревела. – Йока, она упала с лестницы?

– Ну да, – Йока пожал плечами.

– Высоко?

– Да не очень.

Няня оттолкнула его и тоже кинулась к девочке, но мама ревниво повернула ребенка в сторону. Глаза мамы встретились с глазами Йоки, и лицо ее неожиданно потемнело.

– Йока, сознавайся, это ты ее толкнул!

– Не толкал я ее! – фыркнул тот.

– Толкну-у-у-ул! – вдруг завыла Мила. – Это он меня толкну-у-у-л!

– Ты врешь! – вспыхнул Йока. – Никто тебя не толкал! Ты сама под ноги не смотришь!

– Йера! – вскрикнула мама. – Йера, он ее толкнул!

Лицо отца, испуганное до этого, стало беспомощным и виноватым. Он тяжело вздохнул, взглянув на маму, но тут вмешался Инда Хладан.

– Ясна, никогда не надо доверять словам маленьких противных девчонок: они если и не врут, то обязательно сочиняют. – Он подмигнул Йоке и присел на корточки рядом с Милой. – Деточка, а как он тебя толкнул?

– В спину! Кулаком!

– А-я-яй! Как нехорошо наговаривать на братишку. Подумай сама, как бы он толкнул тебя кулаком, если у него сломаны пальцы? Я понимаю – ногой, это было бы совсем другое дело!

– Да, ногой! Ногой! – еще сильней разрыдалась Мила, но уже без слез, из чистого притворства.

– А вот в это я не поверю никогда: чтобы взрослый юноша пинал ногами маленьких девочек. Нет, Ясна, боюсь, вредная девчонка сочиняет. Обидно само́й быть виноватой в таком некрасивом падении, а?

– Йока, ты ведь ее не толкал? – спросил отец.

– Делать мне нечего, – ответил тот.

– Ясна, пусть на Милу посмотрит доктор Сватан, – сказал отец. – Мне кажется, ничего страшного не произошло.

Мама неохотно уступила, но, поднявшись, тут же набросилась на няню:

– А вы где были? Где вы были? Почему вы не смотрите за ребенком и позволяете бегать по лестницам? Сколько раз говорилось, что по лестнице надо ходить спокойно!

– Но я… вы же сами сказали… – жалко лепетала няня. – Мила была с братом…

– Неужели непонятно, что четырнадцатилетний мальчик не будет смотреть за сестрой! И я вам плачу за это деньги, вам, а не ему! – Мама едва не плакала.

– Ясна, перестань, – отец взял ее за руку. – Это я послал Милу помочь Йоке одеться. Такое случается, уверяю тебя, дети падают, разбивают носы и коленки, это же дети, Ясна…

– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердил чудотвор, – мои делали это едва ли не каждый день.

– У тебя мальчики, – Ясна поджала губы.

Доктор Сватан тем временем посюсюкивая осмотрел Милу со всех сторон и, улыбаясь, констатировал:

– На коленках останутся синяки, на локотках – ссадинки. Я бы даже не стал мазать их йодом, чтобы напрасно не мучить ребенка.

Мила уже не ревела, а только изредка всхлипывала.

– Я думаю, пора садиться ужинать. – Отец взял маму под руку и повернулся к няне. – Вы не хотите к нам присоединиться? У нас сегодня гости.

Та только покачала головой, все еще оставаясь растерянной и испуганной. Вообще-то у Милы была противная няня – высокая, костлявая и постоянно читающая нравоучения, по крайней мере Йоке, но на этот раз Йока ее пожалел: она ведь тоже не виновата, что Мила не смотрит под ноги!

Только оказавшись за столом, Йока вспомнил, как проголодался, – после школьного завтрака он ничего не ел. А кухарка расстаралась к приходу гостя: подала не меньше шести закусок, в том числе любимую Йокой заливную рыбу. И, похоже, на кухне жарилось что-то очень вкусное – запах оттуда шел одуряющий.

Говорили, конечно, о политике. Йока давно понял: когда за столом встречается хотя бы двое мужчин, они всегда говорят о политике. Политика не очень его интересовала.

– Совершенно революционное предложение! – рассказывал отец. – Я, если честно, даже опешил сначала!

– Очень интересно. – Инда Хладан облизнул ложку, которой ел паштет из гусиной печени. – Даже не могу себе представить, что технически революционного может предложить нижняя думная палата.

– Представьте себе, трамвай! – улыбнулся отец.

Доктор Сватан посмотрел на него вопросительно и перестал жевать.

– Конечно, не обычный трамвай, к которому мы все привыкли. А трамвай совершенно новый. Они предлагают сделать трамвай на шестьдесят сидячих мест, при этом количество стоячих будет почти неограниченно!

– Да? – переспросил Хладан. – И кто же будет занимать эти шестьдесят мест?

– В том-то и дело! Планируется снизить стоимость проезда почти в шесть раз. В первое время, конечно, придется добавлять средства из казны, но зато пользоваться трамваем сможет почти каждый рабочий! Уже разработана схема новых маршрутов, которая свяжет промышленные районы с жилыми кварталами. Возможно, подключатся профсоюзы, а может, и сами заводчики. Подумайте: вместо того чтобы добираться до завода час-полтора, рабочий будет делать это за четверть часа!

– Эх, старый добрый трамвайчик… – вздохнул чудотвор с улыбкой. – Скоро прогресс зайдет так далеко, что и на авто будет ездить каждый рабочий.

– Инда, мы этого и добиваемся. И, мне кажется, чудотворы никогда против этого не возражали.

– Нет, я не возражаю, – немедленно согласился Хладан, – напротив. Это очень хорошо. В Элании, во всяком случае в Афране, такое невозможно.

– Почему же? – спросила мама.

Йока был в Элании – они ездили туда отдыхать, – но трамваев там действительно не видел.

– Там же горы! – ответил Инда. – Трамваям по горам ездить трудновато. Но в Афране ходят маршрутные авто на десять мест. Может, новая мода дойдет и туда? Нет, мне положительно нравится эта идея! Я же консерватор, мне к каждой новой идее надо сперва привыкнуть.

– Мне тоже это нравится, – подтвердил доктор Сватан, – я сочувствую левым, мне кажется, будущее за ними. Наше государство достаточно богато, чтобы каждый мог жить достойно и удобно. Вспомните, как пятнадцать лет назад осуждали обязательную семилетку. А теперь заводчики отказываются брать на работу тех, кто не закончил школу. А как с тех времен поднялось книгоиздание?

– Сватан, – лицо чудотвора стало лукавым, – я помню, вы выступали против бесплатной медицины. Или я что-то путаю?

– Ну, это было давно, – доктор усмехнулся в усы. – Я всего лишь опасался недостатка средств. Меня не тяготит работа в клинике, и оплачивают ее достойно.

– Эх, господа, – Инда откинулся на стуле и расправил плечи, – как интересно жить! Особенно в наше время! Когда я был мальчиком, никто и не подозревал о появлении авто или трамваев. К слову, хотел рассказать о новом проекте. Это не для прессы, но распускать слухи уже можно: речь идет о преобразовании света в тепловую энергию. Наши дети забудут об отоплении дровами и углем. Надеюсь дожить!

– Серьезно? Опыты увенчались успехом? – переспросил доктор.

– Ну, не совсем так, как рассчитывали изначально… Но фотонные усилители теперь реальность, и, кстати, один из них установлен на верхней площадке Тайничной башни. Страшное оружие, я вам скажу… Беспросветный лес можно выжечь за два-три дня. А вот использовать этот прибор для нагрева предметов пока слишком дорого. Сегодня пятнадцать минут работы фотонного усилителя погасят свет во всей Славлене на несколько часов. Но, – Инда улыбнулся, – когда-то никто не верил и в магнитные камни!

– Инда, ты напросился на тост, – улыбнулся отец, – я предлагаю выпить за чудотворов. За их силу и мудрость. За то, что солнечные камни вошли в каждый дом. За то, что магнитные камни вращают колеса насосов, станков и авто. И за будущее тепло.

– Прекрасно, – кивнул доктор, поднимая бокал. – Йера, ты умеешь красиво говорить. Надеюсь, в верхней палате это ценят.

– Спасибо, Йера. Хотя я и считаю собственные заслуги скромными, мне все равно приятно. – Инда поднял бокал, но немедленно его опустил. – А почему взрослый парень за столом давится компотом? Так не годится.

Отец растерялся, посмотрел на Йоку, потом на дворецкого, который ему кивнул.

– Мне кажется, детям вредно пить вино, – вставила мама, которая до этого не вмешивалась в разговор мужчин.

Отец снова взглянул на дворецкого, словно искал у него поддержки, и неуверенно сказал:

– Вообще-то ему уже четырнадцать… У чудотворов четырнадцать лет – возраст посвящения, совершеннолетия, я ничего не путаю? – отец повернулся к Хладану.

– Совершенно верно, – ответил Инда. – После инициации чудотвора считают полноправным членом клана, и я в четырнадцать лет сидел за столом наравне со всеми.

– Может быть, организм чудотвора устроен иначе, – снова попробовала возразить мама, – и вино ему не вредит?

Дворецкий поставил напротив Йоки высокий бокал, но после маминых слов помедлил наливать вино.

– Вино не вредит никому, если употреблять его умеренно. На севере просто не сложилась культура пития, какая существует в южных странах, как в Элании и особенно в Стерции – родине виноделия. – Йоке показалось, что Инда говорит это специально для него. – Ясна, перестань ворчать. Йера предложил выпить за чудотворов, и я до сих пор на это рассчитываю.

Дворецкий, глянув на отца, налил Йоке половину бокала. Забинтованной рукой держать тонкое стекло было не так удобно, как стакан, но Йоке это понравилось – какой подросток не мечтает поскорей стать взрослым? Он не в первый раз пробовал вино и старался притвориться, что оно ему по вкусу, – ведь только дети не понимают вкуса вина.

– За чудотворов! – повторил отец, снимая неловкость. Все поднялись с мест, соединяя бокалы в центре стола по старой северной традиции. И Йока – вместе со всеми, как будто всю жизнь только и делал, что пил вино.

– Как приятно оказаться в кругу земляков, – сказал Инда, усаживаясь на место. – В Элании, например, только приподнимают бокалы, и мне каждый раз чудится, что меня хотят отравить.

– Почему? – спросил Йока и прикусил язык: как-то по-детски это прозвучало. Это Мила задает свои бесконечные «почему?», а он давно вышел из этого возраста.

– Наша традиция соединять бокалы происходит от древнего обычая переплескивать вино из кружки в кружку в знак того, что оно не отравлено, – пояснил Инда, нисколько не удивляясь вопросу.

– Мне кажется, на юге такой традиции возникнуть не могло, – доктор Сватан вытер губы салфеткой, – ведь в древности там использовали глиняную посуду, а не деревянную. Попробуйте столкнуть две глиняные кружки так, чтобы вино переплеснулось из одной в другую, – они разобьются.

– Интересное наблюдение, – кивнул Инда, – действительно. А я никогда об этом не думал. И в связи с этим тоже хочу предложить тост: за лес. За наш Беспросветный лес – он наш ужас, наш враг и в то же время наш кормилец. На Севере он питает силой чудотворов, как в Элании – море, в Натании – горы, а в Исиде – пустыня. Красиво сказал, а?

Он снова подмигнул Йоке.

– Красиво, – подтвердил отец, – я согласен за это выпить.

– Следующий тост, я чувствую, будет за росомаху, – проворчала мама. Она никогда не любила лес и старалась не упоминать его всуе.

– Ясна, росомаха – всего лишь часть леса, безобидный и премилый зверек, – сказал отец, – право, смешно приписывать ей все зло, совершаемое в этом мире, это не более чем персонаж детских сказок.

– Народные сказки – это мудрость прошлых поколений, – сдержанно возразила мама.

– Ну, не надо приписывать народу слишком много мудрости, – ответил Инда, – народ когда-то считал, что Солнце кони везут по небу в колеснице, но мы же не будем в это верить, не правда ли?

– Я верю в науку, – согласился с ним доктор, – и тоже хочу выпить за лес.

Потом они выпили за науку, за солнечные камни, за светлое будущее для всех в Обитаемом мире – Йока почувствовал головокружение и желание поговорить. Ему это не понравилось: он словно перестал принадлежать самому себе, отвечать за свои слова и поступки. Ему хотелось сбросить с себя эту странную пелену, избавиться от ощущения наваждения. И вместе с тем он понял, почему взрослые любят пить вино: разговоры за столом становились все более веселыми, глаза сияли, лица покрылись румянцем. Мама уже не сердилась, а смеялась. И в то же время – Йока понял это по глазам – никто себя не потерял, никто не ощущал такого же наваждения, как он. Наверное, мама была права и детям пить вино действительно вредно.

Из дневников Драго Достославлена

(конспект Инды Хладана, август 427 г. от н. э.с.)

Конечно, в культуре Млчана уступает старым южным цивилизациям Исподнего мира, как это и должно быть с северной страной, где суровый климат заставляет людей бороться с природой в ущерб их духовному развитию. (Пространные и сомнительные рассуждения о развитии северных и южных цивилизаций. – И. Х.) Кроме того, как я уже говорил, многие и многие лиги этой земли покрыты непроходимыми лесами, делающими передвижение по ней трудным, долгим и опасным.

Но это вовсе не варварская страна. Множество торговых городов стоит здесь по берегам рек, мощеные дороги связывают Млчану с соседями на западе и юге, храмы Предвечного в городах строят из камня, а в селах – из дерева. (Многословное описание архитектурных особенностей храмов Млчаны в сравнении с храмами нашего мира и южных стран Исподнего мира. – И. Х.)

Столица Млчаны стоит на лигу выше по течению реки, чем в нашем мире столица Северского государства – Храст. И название этой столицы – Хрустов или (ныне) Хстов, что снова наводит нас на размышления о связи меж нашим миром и Исподним. И река, на которой стоит столица, зовется здесь не Лудоной, но Лодной. Столь поэтичное название напоминает мне не только о ло́дьях, бороздящих ее просторы, но и о зимнем холоде Млчаны – а зимы тут не менее суровы, чем у нас. (Две страницы поэтических описаний суровой зимы, изобилующих метафорами. – И. Х.)

11 декабря 79 года до н. э.с. Исподний мир

Зимич проснулся поздно, когда серый зимний свет набрал полную силу. Сны его были путаными кошмарами: искаженные ненавистью лица кружились в мареве дымившегося снега, змеиные языки касались лица, тело захлестывали упругие чешуйчатые хвосты, ядовитые зубы смыкались на горле, руки с ножами тянулись к сердцу, слова проклятий гремели в ушах.

Дрова трещали в печке, тепло разливалось по дому. Голова раскалывалась до того, что в глазах темнело.

Стёжка подошла к кровати и протянула Зимичу кружку с вином:

– На, выпей. Полегче станет.

Зимич приподнялся на локте и взял кружку в руку. Легкое белое вино из подвала хозяина… Дорогое вино, которое привозят из далеких теплых стран. Откуда в этом домике столько дорогого вина?

Думать не хотелось. Вино не только вылечит голову, вино разгонит кошмар, позволит еще некоторое время оставаться в счастливом забытьи.

– Я сейчас, – Зимич начал подниматься, – мне надо на воздух…

Тело тряслось от напряжения, перед глазами вспыхивали огоньки, оборачивавшиеся темными пятнами. От любого резкого движения голова готова была лопнуть, как созревший бешеный огурец.

Зимич, шатаясь и натыкаясь на стены, добрался до сеней, еле-еле отворил тяжелую дверь, обитую войлоком, и несколько раз споткнулся, пока дошел до крыльца.

Небо словно покрылось инеем. Низкое солнце едва пробивалось сквозь морозную дымку, но все равно резало глаза. Зимич, как был, босиком вышел на снег, все еще сжимая рукой кружку, отчего та дрожала вместе с ним, выплескивая вино на снег.

Янтарное вино из далеких южных стран… Прозрачное, как слеза… Зимич хотел пить. Он откинул голову, взглянув на небо, и встряхнул влажными от пота волосами. А потом вылил вино в снег. Холод жег ступни, это было хоть и неприятно, но освежало. Зимич не смог нагнуться, опустился на колени прямо в сугроб возле расчищенной дорожки и долго растирал снегом лицо и шею, словно хотел смыть с себя похмелье. Немного помогло. В его веселой студенческой жизни случалось пускаться в загулы на неделю, а то и на две, и кое-что о последующем возвращении к жизни Зимич знал. Только никогда еще жизнь не представлялась ему столь пакостной штукой, не стоившей того, чтобы к ней возвращаться.

Хозяина во дворе не было.

Зимич вернулся в дом, зачерпнул из ведра ледяной колодезной воды, от которой ломило зубы, и пил; останавливался, чтобы отдышаться, и снова пил.

– Холодно? – спросила Стёжка.

– Холодно, – ответил Зимич и поставил кружку на стол.

– Иди у печки погрейся.

Зимич покачал головой, надел валенки, накинул полушубок и снова вышел на мороз.

Дальше отхожего места он не бывал с тех пор, как попал в этот дом.

Мороз выхолаживал из головы тошнотворный туман, санный след вел к реке. Ни ветерка… Сосновые ветви гнулись под тяжестью снежных шапок, заиндевевшие иглы матово проблескивали в солнечных лучах. Наезженный путь скользил под ногами, а сугробы по обеим его сторонам доходили до пояса. Хорошая зима, снежная… Надежно укроет озимые, а весной напитает землю влагой. Зимич подумал об этом непроизвольно и сам удивился пришедшей в голову мысли. Какое ему дело до озимых? Неужели за три года он настолько сроднился с Лесом, что стал мыслить как простой деревенский мужик?

С тех пор как он сбежал из Хстова (чтобы не жениться на дочке булочника), жизнь его изменилась так круто, что он начал забывать университет, мостовые городских улиц и звонкий цокот копыт, веселые попойки, румяных девчонок, которых сажал на колени, кулачные бои на рынке по воскресеньям…

Угрюмых лесных людей Зимич видел и в Хстове. Их, в отличие от городской черни, принимала за равных даже знать: гордые охотники хоть и считались диким мужичьем, но заставляли себя уважать и с собой считаться ничуть не менее, чем с заезжими зажиточными купцами. Драгоценные меха составляли основное богатство Млчаны.

В отличие от купцов, охотники не любили ночевать в городе и, приезжая торговать, лагерями становились снаружи, возле Торговых ворот. Конечно, помериться силой с лесными людьми можно было и на базаре, и этим студенты тоже не брезговали: не так легко было студенту устоять в бою против молодого охотника. Но кулачных боев при всем честном народе, со строгими правилами и въедливыми судьями, студентам было мало – их тянуло на подвиги позабористей. И время от времени они предпринимали вылазки к охотникам, это называлось «за девками». Шалость, конечно, невинной не была, а охотники насмерть стояли за своих дочерей и сестер, что и требовалось бездельникам-студентам. Впрочем, так развлекались многие поколения хстовских парней.

В ход шли ножи и острые колья, но серьезных ранений Зимич почему-то не припоминал. Зато не раз и не два студенты оказывались в меньшинстве – когда охотники, сговорившись, встречали их сразу двумя или тремя лагерями. Вот тут студенты получали по первое число, и Зимич не был исключением: и тяжелые кулаки, и кондовые палки охотников запоминались надолго. Но если удавалось уволочь из лагеря молоденькую девчонку, даже одну на всех, студенты засчитывали победу себе. Все лесные девки были одинаковые: визжали и сопротивлялись, царапались и кусались, но, оказавшись вдали от своих спасителей, успокаивались. Очутившись в каком-нибудь кабачке, сначала смущались и прятали глаза, а потом, выпив вина и разрумянившись, показывали себя истинными жрицами любви. Все знали, что у охотников девственность не в чести и в жены они стараются брать либо беременных, либо успевших родить. Может быть, поэтому студенты в стычках с охотниками оставались живыми?

Это потом Зимич понял, что для охотников «шалости» студентов тоже были игрой, верней, не вполне игрой – ритуалом, а потому лесные люди относились к этому серьезно и по-деловому. И дрались честно, в полную силу: зачем отдавать своих девчонок слабакам? Охотники верили, что дети этих «шалостей» рождаются сильными и удачливыми.

В то лето по Лесу прошел мор, и целые деревни бежали от него в надежде спрятаться за каменные стены. Городские ворота закрыли наглухо, и беженцы лагерями стали вдоль хстовских стен: жгли одежду и прихваченный с собой скарб (по указу Государя). Новичков к лагерям не подпускали, боялись, что те принесли из Леса заразу. Некоторым разрешали войти в город (если в лагере за месяц никто не заболел): ссориться с охотниками Государю было невыгодно, но мало кто из горожан это понимал. Голодные, тощие, грязные, одетые в рубища с городской свалки, они проходили через ворота, низко пригнув головы. Их селили в купеческой слободке, пустовавшей с весны. В городе голод еще не начался, хватало накопленных припасов, но охотникам нечего было менять на хлеб.

Хстов дрожал от страха, в людей Леса бросали камни и поливали их помоями, трижды за лето горела купеческая слободка; гордые охотники, спасавшие своих детей, молча сносили унижения, словно собирая злость.

И только бесшабашные студенты, все лето изнывавшие от безделья, продолжали искать приключений. Вылазок за городскую стену не устраивали, ума хватало, но, пьяными шатаясь по городу, нет-нет да оказывались возле купеческой слободки. Старшие охотники равнодушно слушали обидные выкрики студентов и надеялись удержать от драк молодых – опасались обвинений в разбое. Поэтому стычки случались по ночам, и в них уже не было ни шалостей, ни ритуалов: озлобленные охотники защищали свою поруганную честь и отстаивали право считаться мужчинами.

Однажды Зимич встретился с парнем из Леса один на один – на рассвете, возвращаясь домой из кабака. Они столкнулись нос к носу и с минуту смотрели друг на друга, соображая, что к чему. Зимич, понятно, был пьян, а вот почему так долго думал охотник, ему было невдомек. Но тот первым взялся за нож на поясе и, отскочив на шаг, приготовился к бою. Лицо парня сделалось таким отчаянным, будто он собирался принять свой последний бой. Зимич тоже выхватил нож, и они долго кружили друг возле друга, как боевые петухи. Охотник прыгнул в бой первым, и сразу стало ясно, что ножом он владеет много лучше, чем Зимич. Впрочем, с ножами они играли недолго: Зимич выбил нож у противника и, подчинившись пьяно-благородному порыву, отбросил в сторону свой. Охотник благородства не оценил, тут же впившись ногтями ему в глотку, лбом рассек Зимичу бровь, ударил коленом в пах – в общем, напрочь забыл о правилах честного боя. Они катались по пыльной мостовой и мутузили друг друга, словно не поединок это был, а банальная драка. Зимич лишь раз сумел как следует замахнуться и ударить противника кулаком в лицо, как вдруг тот обмяк, захват его разжался и голова откинулась на мостовую. «Неужели убил?» – мелькнула в голове мысль, прогоняя хмель. Зимич вовсе не хотел никого убивать!

Лекарь жил в одном с ним доме, в пяти минутах ходьбы от места схватки – Зимич недолго думая взвалил отяжелевшее тело охотника на плечо и потащил к себе домой.

Да, он был пьян, поэтому лекарю пришлось подняться с постели, впрочем, как и всем его соседям: стучал Зимич громко и настойчиво. Окровавленное лицо не произвело на лекаря впечатления, он уже хотел захлопнуть дверь, когда Зимич скинул к его ногам свою непосильно тяжелую ношу.

– Вот. Посмотри.

Сначала лицо лекаря потемнело от испуга, он шагнул назад, и Зимич вдруг понял, что того напугало: зараза. Но, видно, любопытство пересилило страх, лекарь нагнулся к лицу охотника, а потом скроил недовольную и презрительную мину.

– Ну и чего ты его сюда притащил? Обморок у него, просто обморок. От голода это. Забирай его отсюда. Ни днем ни ночью от вас покоя нет.

От голода?

Зимич не знал голода: род Огненной Лисицы был в меру знатен и в некотором смысле богат. Не сказочно, конечно (и кое-кто даже называл его захудалым), но вполне достаточно для того, чтобы и во времена мора его отпрыск не испытывал нужды. Отец Зимича не баловал, передавая деньги поверенному, который платил за комнату в хорошем доме, за учебу, покрывал расходы на покупку еды и одежды. В руки непутевого наследника попадало совсем немного денег, и расчет отца был верен: Зимич за год мог бы промотать все состояние родителя. Однако гордость такое положение все же уязвляло, поэтому Зимич никогда не просил денег сверх положенного, из всех передряг выкручивался сам.

Охотник был совсем молоденьким, лет семнадцати, не больше, – в драке Зимич этого не разглядел. Но когда тот оказался лежащим на его постели и первые лучи солнца заглянули в окно, стало очевидно: он дрался с мальчишкой. Да, с крепким и ловким мальчишкой, но…

Зимич поднес к губам охотника бутылку с вином и не ошибся: тот пришел в сознание, едва вино смочило ему губы. Взгляд его недолго оставался мутным, но когда парень с грозным рыком рванулся с постели, Зимич сунул ему под нос ломоть хлеба, щедро политого медом. И мальчишка не устоял, забыв о гордости и мести. А потом, запихав в себя половину ломтя, остановился вдруг, поперхнувшись, и… расплакался. Зимич в первый раз увидел плачущего охотника, они никогда не плакали. Они даже от сильной боли никогда не стонали: любая слабость считалась для них позором. Слезы текли у парня по щекам, а он не вытирал их, только вздрагивал и… словно ужасался самому себе.

– Я никому не скажу, – Зимич поднялся со стула и нарочно отвернулся к окну. Забавные игры с охотниками вдруг показались ему чересчур жестокими.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем парень заговорил.

– Почему ты… не убил меня? – голос его дрогнул.

Охотник предпочел бы смерть жалости? Неужели парни из Леса на самом деле считают эти поединки смертельными?

– А ты разве не понял? – Зимич оглянулся и сделал искреннее, серьезное лицо. – Мы же теперь братья!

– Как? – недоуменно спросил охотник.

– Неужто ты не знаешь, что если кровь врагов в бою смешивается, они становятся побратимами? – Зимич никогда не слышал ни о чем подобном, поэтому выдумывал «обычай» на ходу и теперь лихорадочно искал кровь на теле противника. И нашел: тот в драке порезал ладонь.

Парню было стыдно признаться в неведенье, поэтому он лишь уточнил:

– А… наша кровь смешалась?

– Конечно. Неужели ты не заметил? Сам же хватал меня за волосы, – Зимич пальцем показал на рассеченную бровь, – рана к ране. Я сразу почувствовал, что ты теперь мой брат. А ты разве нет?

– Да. Я тоже… – Охотник задумался и добавил уверенней: – Я так и думал. Еще когда ты свой нож выбросил, я уже тогда подумал…

Охотника звали Митко́, у него было двое старших братьев и маленькая сестренка. Зимич выгреб все оставшиеся деньги и сбегал на рынок, набрав побольше снеди: хлеба, сыра, сливок, меда. Получился целый мешок.

– Твоя родня теперь и мне родня… – убеждал он названого братца. – Бери, у родственника брать не стыдно. Может так случиться, и ты мне когда-нибудь поможешь. Братья должны друг другу помогать.

Зимич и предположить не мог, что словно в воду глядит: ну чем отпрыску рода Огненной Лисицы мог помочь голодный и оборванный охотник?

После этого он больше не ходил задирать лесных людей. И не обращал внимания на шуточки друзей, которые обвиняли его в трусости.

А в ноябре случилась эта ерунда с дочкой булочника. Если бы ее братья грозили Зимичу смертью! Он бы выбрал смерть. Сначала она ему очень нравилась. Он даже думал, что любит ее. И писал ей стихи. Впрочем, он всем своим возлюбленным писал стихи, за это они любили его еще крепче. Но через два месяца Зимич разглядел (в который раз!) в нежной голубке курицу-наседку, разочаровался, охладел и порвал с ней всякие отношения. Не тут-то было! Курица-наседка показала себя настоящей орлицей, когтями впившейся в добычу: объявила себя беременной и потребовала ни много ни мало – жениться! Казалось бы, кто может приневолить его жениться на какой-то дочке булочника? Ан нет, булочник и его сыновья устроили громкое разбирательство, спасая репутацию дочери: не от какого-то приблуды забеременела, от потомка знатного рода. Даже если бастард родится, а все ж кровь Огненной Лисицы!