Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Пришлите ему акварельные краски, карандаши и бумагу для рисования. Я не сторонник его увлечения экстатическими практиками, но в рисовании не вижу ничего предосудительного. Югра записывал свои видения в дневник, Града же привык их рисовать. А здесь ему совершенно нечем будет заняться…

Йера кивнул.

– Я должен извиниться перед вами. – Йера опустил глаза. – Я не смогу вернуть вам книги, их забрали у меня…

– Какие книги? – удивленно взглянул на него Изветен.

– Как какие? Три тома Энциклопедии Исподнего мира, которые вы дали мне прочитать…

– Вы что-то путаете, судья. – Магнетизер виновато пожал плечами. – Я никогда не слышал об Энциклопедии Исподнего мира и, конечно, не давал вам ее прочитать.

Йера попытался успокоить себя тем, что магнетизер лжет, но в глубине души снова засвербела мысль: а видел ли он эти пресловутые три тома в синих обложках с серебряным тиснением, или они в самом деле ему привиделись? Впрочем, мысли о Горене быстро вытеснили неудобные, пугающие сомнения в собственной нормальности.

И по дороге домой Йера думал: если лечение неугодных выглядит столь похожим на применение пыток, то что говорить о системе исполнения наказаний? И что сейчас делают с Йокой, который всегда был гордым и своевольным? Мысль о том, что Йока несовершеннолетний, его почему-то не успокоила.

26–27 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир

Волчка взяли под стражу на Столбовой улице, чуть ли не на пороге дома Красена. Волчок не удивился: ни третий легат, ни Огненный Сокол не намерены были спустить предательства и собирались дознаться, кто предупредил Государя о покушении.

Внутреннее расследование, как всегда, Особый легион вел не в башне Правосудия, а в подвале под казармами гвардейцев. Сюда не заглядывали люди пятого легата, никто не делал никаких записей, законность держалась на честном слове.

В узком коридоре подвала Волчок столкнулся с секретарем третьего легата – его под руки тащили двое гвардейцев. Волчок не сомневался, что встречу подстроили нарочно, чтобы он как следует представил себе, как выглядит человек после допроса третьей степени тяжести. Выдавать Красена не хотелось, но, рассуждая здраво, не имело смысла становиться калекой ради чужой и малопонятной игры.

Допрос вел сам третий легат, Огненного Сокола в комнате для дознаний не было. Волчок с порога окинул взглядом малоприятное место и не почувствовал страха – под прикрытием чудотвора можно позволить себе ничего не бояться.

Третий легат спрашивал коротко, сухо, безо всякого интереса: правда ли, что Волчок может подделать почерк секретаря третьего легата, просил ли его кто-нибудь написать письмо этим почерком, знал ли он о покушении, и прочее – по кругу в разных вариантах много раз. Ничего не стоило отвечать без запинки. А дальше пошли вопросы посложней и стала понятна разница между допросом Огненного Сокола, которого интересовали только факты, и третьего легата, которого больше занимали чужие мысли.

– Как ты относишься к Государю? – неожиданно спросил третий легат.

Волчок готовил себя совсем к другим вопросам и едва не запнулся.

– Я люблю Государя, – ответил он довольно фальшиво.

– Это хорошо. Но ты присутствовал на встрече, где Государь однозначно высказался о чудотворах, твое отношение к нему не изменилось?

– Если Государь заблуждается, это еще не повод его не любить…

– О чем ты подумал, когда услышал о неудавшемся покушении?

Да, на такой вопрос трудно ответить однозначно. И главное, правильно.

– Я не помню. Я удивился, что в этом обвиняют Особый легион.

– Подробней.

– Я не поверил, что люди Особого легиона могли продаться колдунам.

– И какой вывод ты сделал?

– Что колдуны тут ни при чем. – Изображать дурачка было бессмысленно.

– Если бы ты заранее знал о покушении, как бы ты к этому отнесся?

– Не знаю. Я не знал о покушении заранее.

– Ну а если бы? Что ты сделаешь, если узнаешь, что завтра Государя снова попытаются убить?

– Ничего. Разве я могу что-нибудь сделать?

Третий легат уцепился за этот ответ – даже глаза вспыхнули на секунду:

– А тебе бы хотелось?

– Чего? Помочь Особому легиону его убить? – Неуместные шутки всегда срывались с языка в самые неподходящие минуты…

Третий легат, в отличие от Огненного Сокола, шуток не любил.

– Ты видел моего секретаря? – спросил он, сузив глаза.

– Да, только что.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что ты следующий?

– Да.

– В таком случае ты или очень опасный игрок, или у тебя за спиной стоит кто-то посильней Особого легиона. Не думаю, что господин Красен станет защищать предателя… Но если ты действовал по указке чудотворов, он тебя выгородит. Так?

– А если я опасный игрок?

Третий легат поманил пальцем гвардейца, стоявшего у двери.

– А если ты опасный игрок, я сейчас суну твои ноги в жаровню и послушаю, на чьей стороне ты играешь.

Надо было действовать по-другому! Надо было сделать вид, что испугался! По сути, Волчок выдал Красена, не сказав о нем ни единого слова!

– Так что? Опасный игрок? – ехидно переспросил третий легат.

Гвардеец, которому он что-то шепнул на ухо, вышел за дверь.

– Я ни в чем не виноват. Я не предатель, я не писал никаких писем, и мне их никто не диктовал. Почему бы мне не рассчитывать на поддержку господина Красена?

– А какой ему смысл тебя защищать? Что если ты лжешь? Мы всего лишь хотим выяснить, лжешь ты или нет.

– Ваш секретарь не лгал? – тихо спросил Волчок.

– С чего ты взял?

– Если бы он во всем признался, меня бы тут не было, верно?

Дверь распахнулась, и в комнату зашел Огненный Сокол.

– Это Красен, – тут же повернулся к нему третий легат.

– Почему ты так решил?

– Погляди, этот твой Желтый Линь – он же ничего не боится! Он тут шутки шутит, если не сказать – дерзит.

– Я бы не делал таких поспешных выводов на основании того, что Желтый Линь ничего не боится, – усмехнулся Огненный Сокол. – Мне кажется, все наоборот. Шутить, а тем более дерзить, он начинает именно тогда, когда ему страшно. В других случаях он вежлив, обходителен и шутить не пытается. А? Волче?

– Вам видней… – ответил Волчок.

– Что я говорил! – усмехнулся Огненный Сокол. – Я вообще сомневаюсь, что он к этому хоть как-то причастен. Слишком… откровенно было бы. В отличие от твоего секретаря, он не дурак. А почерк мог подделать кто угодно.

– Либо это в самом деле Красен! – прорычал третий легат. – Тогда можно быть дураком, можно быть умным – без разницы!

– Так проверь. – Огненный Сокол глянул на Волчка с любопытством. – Либо он признается сразу, либо, если Красен посулил ему денег, не признается вообще. Если, конечно, ты не придумаешь что-нибудь такое, что заставит его отказаться от денег.

– А что если я в самом деле не писал этого письма? – напомнил о себе Волчок. – Что мне делать тогда? Сказать, что мне его продиктовал Красен?

Огненный Сокол посмеялся, и Волчку показалось – над третьим легатом.

– Я же говорил, что он не дурак. И теперь любые его признания вообще выеденного яйца не стоят. Он упрется в то, что это Красен, даже если вообще ничего не писал. Тебе такой поворот нравится, ты Красена не любишь, а предатель между тем останется безнаказанным.

– А мне нет дела до предателя, – осклабился третий легат. – Я позову сюда не Красена, а Явлена.

Такого поворота Волчок не ожидал. Это для третьего легата и Стоящего Свыше Красен чудотвор, небожитель, для Явлена – нет. И третий легат рассчитывает убрать Красена с его помощью.

– Так что, Волче? – едва ли не ласково спросил третий легат. – Тебе это письмо продиктовал господин Красен?

И не было времени на раздумья, ответ предполагался однозначный. Человек в здравом уме, которому нет дела до борьбы за власть на самом верху, должен сказать «да». Но… Хитрый гвардеец, мечтающий о продвижении по службе и своем домике в Хстове, понимает, что при помощи Красена добиться чего-то значительно легче, а третий легат вряд ли высоко оценит оказанную услугу…

– Я не писал этого письма… – угрюмо ответил Волчок. И тогда в самом деле испугался. Потому что для подтверждения этих слов с ним сделают то же, что с секретарем третьего легата. И даже хуже, потому что Красен мог пообещать денег за допрос с пристрастием.

– А ты отважный человек, – усмехнулся Огненный Сокол и повернулся к третьему легату: – Ему пообещали денег. А значит, это точно Красен. Но если ты позовешь сюда Явлена через несколько часов и покажешь Желтого Линя с выжженными глазами и переломанными ногами, Явлен тебе не поверит. А до этого Желтый Линь ни в чем не признается, вот увидишь.

Волчок в этом сомневался, но понял, что Огненный Сокол надеется спасти его от пыток. То ли доказывает свое благородство, то ли не хочет потерять ценного осведомителя.

– Я сам знаю, что мне делать! – рявкнул третий легат. – А ты можешь идти!

– Я уйду. Но Красен только кажется безобидным… Я бы не советовал идти против него без убедительных доказательств.

– Я обойдусь без твоих советов!

Огненный Сокол вышел, напоследок заглянув Волчку в глаза – с любопытством. Хотел увидеть страх в глазах бесстрашного человека? Волчку в эту минуту было все равно, что он там увидит…

* * *

Крапа Красен понял, что Желтого Линя арестовали, когда тот не явился на службу к назначенному часу. Желтый Линь никогда не опаздывал. Поначалу Крапа не очень-то за него беспокоился, уверенный, что его секретарь достаточно умен, чтобы не признаться сразу, но и не настолько глуп, чтобы довести допрос до пыток. Крапа уже смирился с тем, что истина станет известна Особому легиону, и опасался только того, что о ней узнает Инда Хладан. А узнает он об этом только тогда, когда у третьего легата будут неопровержимые доказательства. Признание, вырванное под угрозой пыток, ни Явлен, ни Хладан не посчитали бы честным. Крапа не сомневался, что его попросят подтвердить слова Желтого Линя, и тогда он с возмущением прикажет отпустить своего секретаря.

Но время шло, а нарочных из службы дознания не появлялось. Что-то пошло не так? Через три часа Крапа не выдержал и отправился на площадь Совы, к казармам, где и встретился с Огненным Соколом.

– Я не ждал вас так быстро, – сказал тот с ехидным выражением лица. – Печетесь о своем новом секретаре?

– Быстро? – удивился Красен. – По-моему, я вовсе не спешил.

– Я отправил записку всего десять минут назад. – Знатуш, прищурившись, глянул на Оленью башню с часами.

– Я не получил записки. О том, что Желтый Линь у вас, мне доложили мои собственные осведомители.

– Вот оно что… Я оказал вам любезность, написав эту записку, и рассчитываю на ответную любезность.

– Какую же?

– Скажите о своих несуществующих осведомителях и третьему легату тоже. Чтобы он не посчитал вашим осведомителем меня.

– Об этом можешь не беспокоиться, – кивнул Крапа.

Знатуш понял, кто написал письмо Государю, и ненавязчиво это продемонстрировал. Но… понимать – это одно, иметь доказательства – совсем другое.

В казарму Крапу пускать не хотели, не помогла даже бумага, подписанная Стоящим Свыше, но что чудотвору два жалких гвардейца на входе? Третий легат, видно, забыл о том, что чудотворы могут себя защитить и без оружия.

В подвале было три или четыре тюремных камеры, две комнаты для допросов, бытовка и комендантская. Крапа бывал здесь раза два или три, и довольно давно. Но нужную дверь нашел сразу – она была заперта изнутри. Ждали… И ждали именно его. Чудотворы не могут проходить сквозь стены. Это зверь-росомаха, который видит границу миров, может обойти запертую дверь через другой мир, – чудотворы пользуются порталами. Но Красен подумал, что в переходе границы миров ему нет равных среди чудотворов.

– Немедленно откройте! – крикнул он и стукнул в дверь кулаком. – Или я войду сюда по-другому!

Ему никто не ответил, голоса за дверью смолкли, и Крапа повторил приказ, уверенный, что в случае неповиновения в самом деле пересечет границу миров прямо здесь, безо всякого портала.

Но прошло не больше минуты, и с другой стороны зашуршал засов. Крапа нетерпеливо потянул кольцо к себе и едва не сшиб гвардейца при входе.

В душной комнате воняло паленым. Желтый Линь был за руки привязан к кольцам, лицом к стене, и, по-видимому, палач снимал с него кожу, прижигая раны железом. Хвала Предвечному, он начал недавно. На спине у парня запеклись струйки крови, но раны были небольшими, по крайней мере – не опасными.

Почему? Они что, не поверили ему? Решили, что он солгал? Но тогда почему не послали за Крапой, почему не потребовали подтвердить слова Желтого Линя? Нет, здесь что-то не так…

– Все это прекратить, – велел Красен, мельком глянув на третьего легата. – Желтого Линя отвязать, вернуть ему одежду, оружие и кокарду.

Никто не шевельнулся, и Крапа прикрикнул:

– Ну?

– Делайте, что говорят, – сквозь зубы выговорил третий легат.

– В следующий раз, когда захочешь поиграть со мной в такие игры, подумай, кто нужней Стоящему Свыше, ты или я, – проворчал Крапа. – И не забывай: твоих людей отпустили с условием, что Особый легион не будет искать того, кто остался верен своему Государю. И о том, что это я прикрыл твою задницу, не забывай тоже. Я ведь могу забрать свои слова назад, и тогда ты окажешься в застенке у Государя, соперничать с Огненным Соколом на дыбе – кто кого перевисит.

Третий легат промолчал.

Крапа почему-то думал, что Желтый Линь упадет, когда ему освободят руки, но он твердо стоял на ногах. Только лицо у него было совсем белым и сильно дрожали губы.

– Помогите ему одеться, – велел Красен.

– Желтый Линь укрывает предателя, – опомнился третий легат.

– Он сам это сказал? – усмехнулся Крапа.

Третий легат не ответил. Но почему, почему они ему не поверили? Крапа чувствовал себя виноватым. Вспомнил взгляд, которым на него посмотрел Желтый Линь, когда дописал письмо… Подставил, выходит, подставил парня… Хорошо, что это не зашло слишком далеко.

– Волче, ты сможешь идти?

Он не шевельнул головой, долго справлялся с дрожащими губами и наконец хрипло ответил:

– Да.

– Я могу вызвать карету.

– Не надо.

– Да помогите же ему застегнуть пуговицы! – вспылил Красен. Ему не терпелось покинуть это мрачное место, а руки у Желтого Линя дрожали.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем они вдвоем вышли со двора казармы на площадь Совы, и только там Крапа не побоялся говорить:

– Почему они тебе не поверили?

Желтый Линь понемногу приходил в себя, щеки у него слегка порозовели, веснушки поблекли.

– Я сказал, что не писал этого письма. Третий легат хотел, чтобы я сказал о вас Явлену. Ему было все равно, писал я это письмо или нет.

– Ах вот как… – Крапа сузил глаза. Догадались. Явлен не понял, а третий легат догадался. Надо срочно поговорить об этом с Явленом. – Тебе не нужно было запираться. Явлен бы не поверил.

– Если бы я признался под пыткой – тогда да, не поверил бы. А если просто так… Третий легат хотел, чтобы было незаметно… Иначе я бы так легко не отделался. Спасибо Огненному Соколу – он меня, можно сказать, спас.

– Сейчас придем ко мне, я позову лекаря. И… ты, кажется, хотел свой домик в Хстове? – Крапа подумал, что других причин для столь великодушного поступка у Желтого Линя не было.

Тот медленно повернул голову и пристально посмотрел Красену в глаза.

– Свой домик в Хстове Огненный Сокол обещал мне за три круга пыток. Тогда, с Явленом, помните? А сейчас… оно того не стоит.

– Вот как? Тогда почему? Зачем ты это сделал? Ведь я мог и не прийти.

– А кроме денег вы других причин представить не можете? – Желтый Линь жалко усмехнулся краем губ.

– Пока ты не давал мне повода искать другие причины. Ты ведь учишься у победителей, а победители так не поступают, – подначил Крапа. Неужели его намеки и попытки склонить Желтого Линя на свою сторону наконец дали результат?

– Победители думают не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем, – ответил Желтый Линь. – Я не хочу, чтобы вас свалил третий легат, это было бы… недальновидно.

Каков! Вечно все испортит своей откровенностью и прагматизмом!

– Хочешь, чтобы я чувствовал себя твоим должником?

– Нет. Хочу, чтобы вы мне доверяли.

И только дома, в кабинете, послав за лекарем, Крапа вдруг понял, что в чем-то неправ. Сильно неправ. Желтый Линь не лег на диван, как предлагал Крапа, – сидел за столом, старясь не шевелиться.

– Волче. – Крапа сел напротив. – Я подумал: какая разница, почему ты это сделал. В любом случае – спасибо. И извини. Получилось, что я в самом деле тебя подставил.

– Это ничего, – ответил тот и, помолчав, спросил: – А вам не приходило в голову, что я в самом деле люблю своего Государя?

Крапа вздохнул:

– Я догадываюсь, что ты очень многое прячешь в себе. Что у тебя есть и свое мнение, и чувства, и даже убеждения. Но ты все время хочешь уверить меня в обратном: будто все твои помыслы подчинены служебному росту. И иногда мне кажется, что ты уверяешь в этом не меня, а себя. У тебя большое будущее, ты умен и очень хорошо владеешь собой. Мне будет жаль, если, добравшись до самого верха, ты растеряешь свои убеждения.

– Люди с убеждениями очень редко поднимаются на самый верх.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что им мешают люди без убеждений. Сегодня Огненный Сокол хотел найти предателя, а третий легат – провернуть дельце против вас. Вот поэтому третий легат тесть наследника, а Огненный Сокол – всего лишь капитан.

– Ну, это далеко не всегда так… – неубедительно пробормотал Крапа.

– А знаете, я не сомневался, что вы не придете. И если вас попросят подтвердить мои слова при Явлене, то вы скажете, что я лжец…

Крапа поморщился: Желтый Линь в самом деле бесстрашный человек, если не предал его, Крапу, уверенный, что спасения ждать неоткуда.

– Ты плохо думаешь о людях. Я бы освободил тебя в любом случае.

– Но зачем? Теперь они уверены, что это сделали вы!

– Потому что тот, кто приказывает, отвечает за свои приказы. А еще есть такие понятия, как слово, честь, подлость, предательство. Ты, может, никогда о них не слышал?

– Я хорошо понимаю смысл другого слова: «интересы». Они почему-то оправдывают любую подлость и позволяют забыть о чести.

27 июня 427 года от н.э.с.

Даже на метеостанции Инда регулярно получал отчеты о поведении Йоки Йелена: краткие – по телеграфу ежедневно и два раза в неделю – подробные, где говорилось о каждом шаге и слове Вечного Бродяги, в том числе – что он ел, сколько спал и как работал. И, к сожалению, эти отчеты читал не только Инда, и не только он принимал решения и корректировал действия воспитателей колонии. Да, Инда не был педагогом. И его знание психологии не подтверждалось никаким документом, и уж тем более его чутье ситуации трудно было пояснить логически, да так, чтобы переспорить десяток дипломированных экспертов.

Инда жалел, что согласился действовать силой. Надо было стоять на своем. И, как всегда, поздно нашелся аргумент против принуждения: что если жестокое обращение окончательно толкнет мальчишку к решению прорвать границу миров? И дело даже не в том, прорвет он ее или нет и какова вероятность этого прорыва, – дело в том, что он при этом погибнет. Да, конечно, лет через пятнадцать-двадцать они создадут два или три десятка подобных гомункулов, а через пятьдесят лет их будет уже сотня. Может быть, не таких сильных, но в десятки раз сильней обычных мрачунов. Однако эти пятьдесят лет еще нужно прожить.

Выходка мальчишки за пределами свода придала веса аргументам Инды, метод кнута эксперты согласились поменять на метод кнута и пряника. А бурная деятельность Йеры Йелена оказалась как нельзя кстати. Да, конечно, за выброс энергии в границу миров мальчишку следовало примерно наказать, и не просто наказать – напугать как следует, что профессор Мечен и исполнил с блеском.

Инду весьма насторожили обещания младшего Йелена убить профессора. Нет, Мечена ему было не жаль, и даже наоборот, но в случае если Йока исполнит обещание, и Йере Йелену, и Инде придется туго: мальчишка не поверит в торжество справедливости и лояльность чудотворов, он быстро смекнет, что может потребовать большего. И тут Приор прав: Йелен начнет диктовать свои условия, торговаться. Пряник должен падать ему в руки лишь как плата за сотрудничество, но ни в коем случае не как аванс. Если с Меченом что-нибудь случится, ни о каких авансах говорить не придется, это углубит конфликт, заведет его в тупик, это патовая ситуация для всех: и для Йелена, и для чудотворов. А довести подростка до нервного срыва ничего не стоит, особенно если ему нечего терять. Он может выбросить энергию непроизвольно, от злости или от отчаяния. Он может нарочно усугубить свою вину, зная, что сильней его наказать не смогут. Он может сделать это ради бравады перед сверстниками или для сохранения самоуважения – ведь это подросток, он принимает решения не головой, а сердцем. Так пусть он диктует свои условия директору колонии, Мечену будет полезно помнить, с кем он связался. Пусть «педагогическая» мысль Мечена работает на полную катушку, а не катится по наезженной колее. Да и сам он, наверное, не хочет получить удар от Вечного Бродяги в полную силу. Инда послал в Брезен телеграмму с приказом пойти на уступки, сделать вид, что угроза принята всерьез.

По возвращении с метеостанции в Тайничной башне его ожидало еще одно неприятное известие: в Исподнем мире провалилось покушение на Государя. Инда, конечно, считал, что это дело времени, что рано или поздно храмовники своего добьются, но провал почему-то очень ему не понравился, вызвал смутные подозрения. Инда решил, что заедет не только в Брезен, но и в Храст на обратном пути – встретиться с Красеном. Или, еще лучше, с Явленом.

Как ни странно, его союзником в методах работы с Йокой неожиданно выступил Вотан. Приор случайно проговорился, что, консультируясь с мозговедом, слышал те же аргументы, что выдвигал и Инда. Это почему-то было неприятно. Не то, что Приор советуется с мозговедом, – пусть ему, хоть Вотан и нейрофизиолог, а вовсе не психолог. Инда тоже психологом не был, однако принимал решения в обход мнения экспертов. Неприятно было иметь Вотана в союзниках, а не в противниках. Поймав себя на этой мысли, Инда удивился своей неприязни, ничем не обоснованной и нерациональной. Вновь вспомнилось злорадство мозговеда при голосовании центумвирата… Словно не по незнанию голосовал Вотан, не из желания выслужиться перед децемвиратом, а со злым умыслом скорейшего обрушения свода. Инда посмеялся бы над собственным нелепым предположением, если бы это пришло ему в голову случайно.

По дороге домой из Тайничной башни он заглянул к Йеленам, и, конечно, Йера принял его холодно и настороженно.

– Я завтра утром выезжаю в Брезен и могу отвезти Йоке передачу из дома, – начал Инда с порога, чтобы не вступать с Йерой в ненужные пререкания.

– Мне сообщили, что ему запрещены передачи, – угрюмо ответил Йера, бесцеремонно разглядывая Инду.

– Да, но не те, которые туда привезу лично я. Соберите передачу к десяти утра. Мальчика плохо кормят, я думаю, его порадуют сласти. Из вещей разрешены только книги. Чуть не забыл… У него хорошие отношения с другими воспитанниками, в колонии принято делиться присланным из дома. Но посылку в сотню гектов я везти отказываюсь. – Инда улыбнулся.

Конечно, выехать в колонию следовало раньше, но Инда хотел поговорить с Ясной в отсутствие Йеры. И на следующее утро она сама встретила его в гостиной – и была необычно тихой и подавленной.

– Инда, ты можешь подождать несколько минут? Дара по дороге из Славлены должен заехать в кондитерскую Клечена, привезти конфет…

– Ну, если ты угостишь меня кофе…

– Разумеется. В столовой уже накрыто. Это любимые конфеты Йоки, мне бы очень хотелось, чтобы он их получил… Ты ведь не обманываешь нас, ты действительно передашь ему нашу посылку?

– Ясна, мне обидно это слышать… – Инда быстрым шагом направился в столовую, и она поспешила за ним.

– Сура провел на кухне всю ночь, и Йера до утра писал Йоке письмо… Ведь мы можем передать ему письмо?

– Я сделаю вид, что не заметил никакого письма. – Инда с шумом отодвинул стул, предлагая ей присесть за стол. – И перестань смотреть на меня как на врага, я вовсе не враг ни тебе, ни Йоке.

Ясна незаметно смахнула слезу кончиком мизинца.

– Инда, мне кажется, это я виновата во всем… Я желала мальчику зла, я хотела избавиться от него. – Она прошептала это тихо, оглядываясь на дверь в кухню. – Но я не хотела такого исхода, ты мне веришь? Он не заслужил такого, он, в сущности, вовсе неплох. И… Я напрасно подозревала его, он вовсе не желал Миле смерти, теперь я это понимаю. Мила плачет без него…

– К сожалению, и мне очень горько это говорить, он действительно мрачун. И очень опасный мрачун. Он не умеет управлять своей силой, и этому его как раз научат в колонии.

– Но… Может быть, можно как-то повлиять на это, ведь он вырос не в семье каких-то проходимцев или преступников… Ты предлагал индивидуальное обучение, преподавателей. Мы все готовы оплатить, и Йера хороший правовед…

– Ясна, пока ничего сделать нельзя. Все зависит от самого Йоки, но и одного его желания мало.

– Но… С ним хотя бы… не обращаются жестоко? – Она снова смахнула слезу, на этот раз более демонстративно.

– Что ты хочешь услышать? – Инде нравилось быть безжалостным. – Что колония для несовершеннолетних мрачунов – это что-то вроде оздоровительной лечебницы на берегу моря? Нет, моя милая, это исправительное учреждение, где мальчики работают на грязной тяжелой работе и живут впроголодь; за нарушения дисциплины их лишают пищи, запирают в карцер, а еще – крепко бьют, и не так, как это принято в школах, а иногда до потери сознания и серьезных увечий. Поэтому на месте Йеры я бы поднимал все связи и знакомства, платил взятки, обивал пороги с прошениями – лишь бы вытащить оттуда мальчишку.

Ясна расплакалась. Впрочем, на это Инда и рассчитывал: пусть теперь она убеждает Йеру в том, что добиваться освобождения Йоки надо не законным путем, а в обход законов. Не требованиями, а смиренными просьбами. И какая разница, движет ли ею чувство вины или родительская любовь? Имея в Славлене фамилию «Сребренка», пусть и девичью, можно многого добиться.

Для встречи с мальчишкой он выбрал тот же кабинет в здании администрации колонии, что и в прошлый раз, – дистанция, которую создавал привинченный к полу стул, могла сокращаться лишь по воле того, кто сидит в кресле за столом, и это было очень кстати. До того, как детей привели с болота, Инда успел поговорить с Меченом и с воспитателем Йелена: оба явно преувеличивали собственные заслуги; разговор же с чудотворами из охраны дал гораздо больше информации. По их мнению, Йелен был гораздо лучше подготовлен к жизни в колонии, чем предполагалось: приучен к жесткой дисциплине, аккуратен, вынослив и, как ни странно, довольно неприхотлив. Единственное его уязвимое место – болезненное самолюбие. Да, наказание напугало его и оскорбило, ведь его пороли первый раз в жизни, да еще и на глазах у товарищей. Но от этого он оправится, и довольно быстро, если пустить дело на самотек.

Инда велел не пускать дело на самотек. Йелен должен убедиться, что страшнее места нет и быть не может. Он должен просыпаться в отчаянии и с ужасом засыпать. Он должен мечтать выйти из колонии любой ценой. Чудотворы пообещали ему добиться этого через два-три месяца и заверили, что при желании и достаточных усилиях сломать можно любого, даже самого сильного, человека. А уж тем более избалованного мальчишку.

Инда велел привести Йелена в кабинет, ничего ему не сообщая заранее, и из окна смотрел на то, как его вели из умывальной в административный корпус. Увиденное произвело на него благоприятное впечатление: мальчишка явно боялся неизвестности гораздо больше, чем в прошлый раз. Он уже не с такой тщательностью следил за лицом, а осанкой мало походил на воспитанника Академической школы: плечи чуть приподнимались, словно в ожидании удара, глаза бегали по сторонам, к тому же он прихрамывал. За десять дней – неплохой результат. Парень повернул голову, и Инда увидел выпуклый темно-синий рубец через левую щеку и безобразно распухшую губу. Неужели воспитатели бьют детей по лицу? А впрочем, им видней…

Инда начал беседу дружески и сочувственно.

– Я привез тебе передачу от родителей, – сказал он, когда Йелен сел на стул, а сопровождавший его чудотвор вышел за дверь.

Парень посмотрел исподлобья и ничего не ответил: хотел изобразить равнодушие, но получилось нечто настороженное и недоверчивое. Он осунулся, заметно похудел – глаза запали и нездорово блестели. Инда посмотрел на его руки, ухватившие сиденье стула: ободранные и синие…

– Твоя мама очень переживает… – еще доверительней сказал Инда в ответ на его затравленный взгляд.

– Во-первых, Ясна Йеленка – не моя мать. А во-вторых, она вовсе не переживает, она радуется, что ей удалось от меня избавиться, – ответил мальчишка, стараясь говорить взвешенно, без горечи. Не вышло.

– Кто тебя этому научил? – Инда глянул на него сверху вниз сощурившись. – Да, бессмысленно отрицать, что биологически Ясна Йеленка твоей матерью не является. Но она растила тебя с младенчества и любила тебя, как родного сына. И продолжает тебя любить. Она хотела приехать сюда, так же как и твой отец, но свидания тебе пока запрещены. Впрочем, тебе пока запрещены и передачи, но я попросил Страстана сделать исключение. Посмотри, отец прислал тебе книги. И в ближайшее время он собирается на собственные средства создать в колонии библиотеку. А мама послала конфет, чтобы ты мог угостить всех своих друзей. Это трюфели, очень хорошие, она специально отправила Дару в лучшую кондитерскую Славлены. А тут – заливной карп, вот его надо съесть немедленно, он и так в дороге чуть не растаял. Бери ешь. И еще масляное печенье, и сырные палочки, и сухие колбаски. Сура провел на кухне всю ночь…

Парень заколебался, на его лице отразилась внутренняя борьба. Не было сомнений в том, что он хочет есть, – кадык дернулся несколько раз, прежде чем он сказал с вымученной улыбкой:

– И ты отберешь у меня эту передачу, если что-то пойдет не так?

– Не говори глупости. Ешь. – Инда встал и сунул в руки мальчишке заливное в контейнере из вощеного картона. – Вот, тут и ложка…

– Мама послала для заливного ложку? – Йелен нервно рассмеялся.

– Вилки и ножи в передачах запрещены. Так же как стеклянная посуда. Я выйду на несколько минут, чтобы тебя не смущать.

Посмотреть на него в глазок было любопытно: парень жадно глотал заливного карпа и вытирал слезы рукавом, изредка хлюпая носом. Соскучился по дому… Инда не спешил возвращаться, дал Йелену успокоиться и утереть слезы.

– Ешь конфеты, не бойся, тут на всех хватит.

Тот помотал головой:

– Я не хочу конфет.

– Напрасно. – Инда помолчал и посмотрел в окно. – Я знаю, что позавчера ты был серьезно наказан за то, что угрожал профессору Мечену. Я знаю, что перед этим ты из глупого упрямства не стал сбрасывать энергию в Исподний мир. И я даже понимаю тебя: принуждение всегда вызывает протест. Но… твой отец подал апелляцию в Верховный суд, и, кроме того, в Думе рассматривается вопрос о давлении на твоего отца со стороны нас, чудотворов… Ты же не хочешь, чтобы твой отец получил из колонии характеристики на головореза, а не на запутавшегося и готового искупить свою вину подростка, правда?