Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

В Волгороде вообще было гораздо суше, чем в окрестностях Хстова, и не только из-за близости замка и многочисленности колдунов на Выморочных землях. И если Хстов окружали поля и полосы леса, закрывавшие болоту ход к городским стенам, то здесь со всех сторон стояли беленые домишки обширного посада – в Волгороде строили из глины и камня, отсюда же камень и кирпич везли в Хстов.

Привратная стража приветствовала богатого гостя, возница гикнул с особенной удалью, пролетая через ворота, грохот колес эхом забился под каменными сводами арки. Карета лихо промчалась мимо Гостиного двора, миновала Чудоявленскую площадь и остановилась перед въездом в резиденцию Волгородского князя, на площади Белого Оленя. Ворота распахнулись, снова грянуло эхо – будто сотня лошадей защелкала копытами по гранитной брусчатке.

Крапа едва не опоздал на поздний ужин, который старый князь кокетливо назвал мальчишником. Предполагались обильные кушанья и возлияния, однако высокие гости не спешили напиться пьяными, обстановка за столом оставалась натянутой, даже разговоры о погоде – и особенно о погоде – были полны двусмысленностей и едких острот. Государь в гостях у двоюродного дядюшки чувствовал себя как дома, но пока лишь посверкивал глазами, глядя на храмовников.

Явлен пребывал в прекрасном настроении, с аппетитом ел и с удовольствием пил, не опасаясь опьянеть. А когда Крапа заикнулся о том, что увидел на подступах к замку, Явлен сморщил нос и проворчал:

– Вечно тебя тянет поглядеть на какую-нибудь мерзость… Хладан прав, тебе надо почаще бывать в Славлене, тут ты совсем опустился, скоро вместе с чернью начнешь закидывать петухов.

Закидывание петуха Крапе случалось видеть в Хстове по праздникам – культурному человеку трудно было представить более отвратительное и жестокое зрелище, когда толпа простолюдинов бросает камни в беззащитную птицу на привязи. Конечно, в Славлене простолюдины свободное время проводили не в опере и не в картинной галерее, но Славленский цирк пользовался большой их симпатией, а дети с удовольствием посещали зоосад.

– А что ты хочешь от черни? – улыбнулся Крапа Явлену. – Если Храм запрещает даже балаганы? Или ты думаешь, что ежегодных праздничных представлений на Дворцовой площади с них довольно?

– Дело черни – любить чудотворов. И чем бедней и беспросветней их жизнь, тем искренней они мечтают о солнечном мире Добра, – ответил Явлен со смешком.

Их диалог прервал Стоящий Свыше, провозгласивший здравицу старому князю. И не нашел ничего лучшего, как пожелать жениху побольше мужской силы и множества наследников. Крапа еще не видел его невесты, но ужасался, представляя пятнадцатилетнюю девочку в постели со стариком. Впрочем, для нее это был более чем выгодный брак.

– Наш дедуля просто завидует князю, – шепнул Крапе Явлен. – Погляди, у него слюнки текут…

– Как думаешь, когда они начнут переговоры? – Крапе было противно обсуждать набивший оскомину анекдот о безбрачии верхушки Храма и мужскую силу Волгородского князя. – Сегодня или завтра?

– Думаю, завтра. Иначе храмовники могут гордо встать и уйти, испортив бракосочетание.

– Никуда они не уйдут. Стоящий Свыше на стороне Государя, для того его и вытащили сюда из теплой постели.

И Крапа оказался прав: после десятка здравиц слово взял Государь.

– Сегодня я своими глазами видел, на что способно оружие, подаренное Храму чудотворами, чтобы Храм вершил суд над Злом. Не волей ли Предвечного свершился этот суд?

– Нет, не волей Предвечного, – развязно ответил третий легат. – Злая воля колдунов породила взрыв.

На его слова кивнули оба Свехнадзирающих – и хстовский, и волгородский. Стоящий Свыше беспомощно заозирался по сторонам.

– Значит, добрая воля чудотворов породила бездымный порох, но взорвался он, к несчастью, не по доброй их воле, а по злой воле колдунов, – кивнул Государь, и прибывшие с ним приближенные сдержанно заулыбались. – По злой воле колдунов даже в Хстове вчера светило солнце. По злой воле колдунов сохнет болото на Выморочных землях. Господа храмовники, давайте оставим лицемерие для проповеди в храмах. Четыре дня назад вы убедились, что замок может ответить на силу вашего оружия вашим же оружием. Вы все еще настаиваете, что осада замка необходима для победы над Злом?

Мальчишка… Кто же так начинает переговоры? Одной маленькой победы недостаточно для того, чтобы диктовать свои условия.

Волгородский князь скис – ему больше нравились здравицы и похвальба мужской силой.

– Государь, борьбу со Злом надо вести даже тогда, когда Зло сильней Добра, – сказал первый легат гвардии. – Вспомните жертву Чудотвора-Спасителя, и вам станет стыдно…

При этом лицо первого легата было не только снисходительным, каким ему и положено было быть, но еще и необъяснимо довольным. Что бы Крапа ни думал о неудачно начатых переговорах, а победа Чернокнижника в самом деле оказалась неожиданной для храмовников. И ошеломляюще бесспорной. Так чему же радуется первый легат? Неужели храмовниками уже найден способ защиты от «невидимых камней» девочки-колдуньи? Вряд ли. Конечно, крепостную стену она не сокрушит, но возвести на болоте крепостную стену – дело не одного месяца, даже земляной вал и тот потребует трудной и долгой ирригации. Хитрость же первого легата не простиралась так далеко, чтобы выражение его лица могло обмануть Крапу.

– Мне не станет стыдно. В бессмысленной борьбе со Злом погибают мои подданные, – ответил Государь.

– Они погибают по доброй воле, их вдохновляет подвиг Айды Очена, – сладко пропел хстовский Сверхнадзирающий. И снова за снисходительностью Крапа уловил превосходство. Не превосходство прожженного прохвоста над пылким юнцом, а перевес силы оружия.

– По доброй воле Храма? – усмехнулся Государь.

Его остроумие ничего не меняло, доказывать аморальность присутствующих было бессмысленно, они и так в ней не сомневались и даже гордились ею.

– Не слишком ли храмовники уверены в себе после взрыва на болотах? – полушепотом спросил Крапа у Явлена. – Не слишком ли нагло блефуют?

Явлен неопределенно пожал плечами:

– Боишься, что переговоры зайдут в тупик? Думаешь, им надо идти на попятный?

– Я думаю, сейчас Чернокнижник может диктовать им условия – это его законные владения.

– Для нас, если ты помнишь, неважно, кто победит. Нам нужен активный энергообмен. Если храмовники будут делать глупости – пусть делают, для нас главное, чтобы они не отступили от стен замка.

Ответ Явлена тоже насторожил Крапу – Явлен не был легкомысленным. Собственно, осада замка в глазах чудотворов преследовала не одну цель. Хладану нужен был Живущий в двух мирах с дочерью, Гроссмейстеру – восстановление пошатнувшейся власти чудотворов над Храмом, ослабление власти Государя… Активный энергоообмен стоял в цепочке выгод едва ли не на последнем месте. И Крапа понял, что чего-то не знает. От него скрыли что-то важное, от него – но не от Явлена. А это значит, что Явлен тоже не вполне ему доверяет. Конечно, тому были веские причины, но они существовали всегда, с самого начала их совместной деятельности в Млчане. Считалось, что их разные точки зрения должны уравновесить друг друга, помочь поиску разумных компромиссов, так что «либеральная» позиция Крапы никак не могла удивить Явлена.

Между тем препирательства Государя и храмовников закончились и речь зашла о требованиях обеих сторон. Государь, со свойственным молодости максимализмом, вслух и при многочисленных свидетелях объявил, что если по замку хоть раз выстрелит новое оружие, вся его армия совместно с силами Чернокнижника ударит по осаждающим. У него было еще много требований, существенно ограничивающих Храм на землях Млчаны. Несмотря на максимализм, дураком Государь не был, и Крапа понял: у него уже есть бездымный порох. И соответствующие ему орудия есть тоже – взрыв на болотах дал ему необходимую отсрочку, сократил временной разрыв, составлявший преимущество храмовников. А при необходимости Чернокнижник может и повторить взрыв, что обеспечит победу армии Государя.

Храмовники откровенно посмеялись над заявлением Государя – настала их очередь упражняться в остроумии. Неприкрытая угроза прозвучала в невинных словах хстовского Сверхнадзирающего, который напомнил, что малолетний наследник Государя – зять третьего легата гвардии. В непринужденной беседе храмовники изложили историю престолонаследия в государствах Исподнего мира, а также хронологию знаменитых отравлений. Вряд ли они надеялись напугать молодого Государя – лишь поясняли, почему его требования смешны: потому что смена светской власти представлялась им более простым решением проблемы, чем большая и кровопролитная война. Храм тоже имел требования к Государю: выдать колдунов, собравшихся в замке Сизого Нетопыря, при условии сохранения им жизни, кроме жизни Чернокнижника. Прекратить вмешательства во внутренние дела храмовников, в том числе – вернуть на круги своя контроль светской власти над деятельностью Консистории. Принародно признать Добро добром, а Зло – злом. И никакого кровопролития не будет. Если же Государь опасается за свои земли, то земля, принадлежащая Чернокнижнику, Храм не интересует, Государь может забрать ее себе (третий легат сказал: «может ею подавиться»). В противном случае замок придется разрушить, а мертвые колдуны не нужны никому, даже Храму.

Откровенная бесцеремонность высказываний снова удивила Крапу: не было сомнений, храмовники имели козыри в рукаве. Стоящий Свыше особенно горячо начал убеждать Государя в том, что война противна самой идее Добра, что Храм приложит все усилия к тому, чтобы дело закончилось переговорами, а не кровопролитием. Он как раз был более чем корректен и слащав, говорил словно любящий и всепрощающий дедушка с неразумным внуком. Он заискивал и стелился ковриком к ногам Государя, так ему нравилась идея завершить конфликт прямо здесь и сейчас. Хладан верно догадался: беднягу напугал Живущий в двух мирах. Но третий легат умел пугать не хуже, и для старика этот компромисс был прямо-таки избавлением от всех проблем разом.

И хотя для Государя мнение чудотворов ничего не значило, хстовский Сверхнадзирающий все же повернулся в их сторону. Понял ли заносчивый мальчишка, что у храмовников есть против него что-то посущественней обещаний его отравить? Или считал, будто им неизвестно, что у него тоже есть новое оружие? Явлен знал, что Крапа против начала войны, потому потихоньку подтолкнул его локтем в бок.

И Крапа рассказал о раненых, брошенных на болоте под шатким навесом. Рассказал, как страшны последствия взрывов бездымного пороха, которым начинены снаряды. Не преминул заметить, что оружие может как развязать войну, так и остановить. Что нужно верно рассчитывать свои силы и силы противника, чтобы вовремя идти на компромиссы. Он не лгал. И хотя казалось, что речь его полностью поддерживает интересы Храма, он всего лишь хотел подтолкнуть Государя к смягчению своих требований, на которые храмовники не могли согласиться. И намекал, намекал, намекал на то, что Государь недооценивает силу Храма.

Речь его осталась втуне, Государь лишь кусал угол губ, чтобы не усмехаться. Зато намеки хорошо понял первый легат армии – человек немолодой и наторелый в стратегии ведения войны не только на поле брани, но и за столом переговоров. Государь явно не хотел следовать советам, вино разгорячило молодую кровь, он рвался в бой. Но хозяин «мальчишника», переглянувшись с первым легатом армии, объявил о начале фейерверков, которые непременно нужно смотреть с открытых галерей, – он, конечно, разделял не все убеждения Государя, но стоял на его стороне. И, несмотря на легкомыслие, характерное для рода Белых Оленей, был много старше своего двоюродного племянника, гораздо опытней и осторожней.

На галереях гостям подавали мороженое, вечер был ясным, теплым и безлунным. Так же как в Хстове по праздникам множество колдунов разгоняло облака, так и в Волгороде колдуны трудились на благо его князя. Впрочем, Крапа не дал бы голову на отсечение, что это подневольные колдуны, – возможно, Волгородский князь имел договоренности с Чернокнижником и колдунами на своих землях. Конечно, на следующий вечер намечался более грандиозный фейерверк, но и этот был неплох. Разумеется, гостям не было дела ни до фейерверка, ни до мороженого. Зато сладкие вина быстро ударили им в головы: голоса становились все более громкими, смех – все менее сдержанным, разговоры все дальше отступали от приличий.

Крапа пристроился у поручней галереи и, любуясь каруселью брызжущих искрами белых огней, внимательно прислушивался к беседам храмовников. Нет, он не надеялся разведать их тайны – лишь составить мнение: блефом ли была их нагловатая уверенность, которой они держались в разговорах с Государем?

Нет, не блефом. Наоборот, попав в непринужденную обстановку, они стали еще наглей, еще смелей и развязней. Возможно, храмовники бросали вызов, собирались спровоцировать Государя на необдуманные шаги. А может, в самом деле слишком много выпили.

Особенно сильно разозлил Крапу не в меру пьяный первый легат гвардии со своим громовым голосом – его скабрезность не могла не дойти до ушей старого князя:

– Представьте, что на охоте у вас сорвалась тетива лука, стрела упала к ногам, а олень, в которого вы целились, упал мертвым. Как вы это объясните? – Очень просто, это значит, за моей спиной стоял другой стрелок! – Вот видите, в вашем случае я бы тоже поискал «стрелка» за спиной…

Байку о беременности молоденьких жен не раз слышали все присутствующие, но теперь храмовники хихикали вполне убедительно, поглядывая на довольного собой жениха. Крапа нашел это бестактным, жестоким и совершенно неприличным – все же храмовники находились у князя в гостях.

15–16 августа 427 года от н.э.с.

Когда Йока впервые оказался на метеостанции, вместе с профессором Меченом, он пил энергию сотрясений земли с упоением – потому что раньше не знал ничего, кроме легкого ветерка с Лудоны. Теперь, когда он старался впитать ее всю до капли, это показалось ему донельзя мучительным. Как если бы он хотел есть, но вместо куска хлеба подбирал со стола редкие хлебные крошки: голода это не утоляло, только раззадоривало его сильней. Он знал, что Спаска выходит на стену замка, чтобы отдать полученную от Йоки энергию, – ради этих крошек не стоило даже вставать со стула, не то что идти на стену… Йока понимал, что неправ, что любой из колдунов Исподнего мира принимает от своих «добрых духов» ничуть не больше энергии за один раз. Но то, что нормально для всех колдунов, ненормально для Спаски. Он должен был пить энергию месяца три напролет, круглосуточно, чтобы дать ей половину того, что отдал в последний раз.

Никто не догадался, что Йока боится выходить за свод. Он и сам сначала убеждал себя в том, что у него болят ребра, что ему трудно дышать, что у него кружится голова, – потом только понял, что через боль он мог бы перешагнуть, а через страх переступить не может. Как бы ни мучительно было для него собирать энергию дрожи земли…

И одновременно он понимал, что рано или поздно будет вынужден выйти за свод – именно вынужден, вымотанный сбором хлебных крошек со стола.

К вечеру он утомился так же, как после самых сложных уроков Важана. Вспоминал, как разрыдался в самый первый раз, в гостевой комнате профессора, – и готов был разрыдаться снова, от усталости, от отчаянья. Но тогда он с легкостью уснул, после перекачки больших энергий всегда хорошо спалось, как верно заметил Важан. Теперь же все было наоборот: внутренняя дрожь не давала ему расслабиться. Это напоминало зуд – невозможно уснуть, если что-то сильно зудит.

За окном стемнело, теперь темнело заметно раньше – лето шло к концу… Сквозь тюлевую занавеску зарницами пробивались сполохи молний Внерубежья, даже через закрытое окно слышались далекие раскаты грома.

Если вообще не брать энергии, этот голод забывается, притупляется. Конечно, мрачун обычно берет энергию неосознанно, не обращает на это особенного внимания. В самом деле, не умер же Йока в Исподнем мире за несколько дней. Да и сутки назад ни о каком голоде он не думал. Но стоило начать – и остановиться было невозможно. Йока пробовал выйти в межмирье, но как только пытался расфокусировать взгляд, так голова начинала бешено кружиться, к горлу подступала тошнота – и Йока опасался, что его вырвет прямо в постели…

За этими попытками его и застал профессор – добрый-добрый, внимательный-внимательный… От его доброты и внимательности Йока чувствовал себя виноватым еще сильней: Важан думает о его здоровье, а Йока просто боится…

– Ты пробуешь выйти в межмирье? – спросил профессор, заметив, наверное, как Йока расфокусирует взгляд.

– Я не могу выйти в межмирье. Меня сразу тошнит.

– Так, погоди секунду. Я позову Черуту… – Едва усевшийся на стул Важан поднялся.

Они вдвоем смотрели, как Йока смотрит в потолок: снова и снова щели между досок ползли друг на друга, но стоило им совместиться, открывая яркую глубину, она тут же терялась в сумасшедшем головокружении.

– Ты видишь? Глаза будто дергаются. – Важан оглянулся к своему дворецкому.

– Это ухо, Ничта, – пожал плечами тот. – У него нистагм, он не может расфокусировать взгляд.

– Ну как, почему? – недоумевал Йока. – Как глаза связаны с ушами?

– В ухе находится орган равновесия, он поврежден и вызывает головокружение, непроизвольное движение глазами. Это пройдет через несколько дней.

– Йелен, тебе пока не нужно пробовать выйти за свод, – сделал вывод профессор.

– Почему?

Нельзя сказать, чтобы Йоку это сильно обрадовало, – скорей, удовлетворило. На время. Может, к тому дню, когда это пройдет, он уже перестанет бояться?

– Потому что. Представь, что будет, если ты наберешь энергии, а отдать не сможешь.

Лучше бы Важан этого не говорил. Не было смысла себя преодолевать, но… Йока все же надеялся, что победит себя, поборет страх – когда зуд станет совсем невыносимым. А теперь получалось, что удачная попытка может стать смертельной, и значит, нет шансов унять нестерпимый зуд.

Способности выходить в Межмирье его лишило Внерубежье. Нарочно. Осознанно. Это пугало еще сильней, еще верней превращало Внерубежье в спиритическое существо, наделенное не только разумом, но и колдовской силой. И Йока, с одной стороны, не верил в существование таких сил, но с другой – не мог не видеть, как много фактов складываются один к одному в пользу сверхъестественности этой силы. Разумной ее враждебности.

Черута принес ему успокоительных капель, и сначала Йока собирался вылить их потихоньку от всех, но потом смирился, подумал, что уснуть – самое лучшее сейчас. Да и Черута стоял над душой, пока Йока не выпил лекарство.

Сон долго не приходил, верней, Йоке казалось, что он не может уснуть, на самом деле ему снились путаные и нехорошие сны, но он часто просыпался, ворочался с боку на бок, пытаясь облегчить боль в груди. На грудь будто навалилась плита из искусственного камня с выступающими железными скобами, эти скобы попадали точно на сломанные ребра, давили и не давали дышать. Йока позвал на помощь, но никто не пришел – он сам приподнял плиту, обрывая ногти, и выползал из-под нее долго и мучительно. В предрассветных сумерках он не сразу разглядел, что стоит на платформе станции «Речина». До поезда оставалось несколько часов и можно было немного отдохнуть – Йока сильно устал, выбираясь из-под плиты.

Но оглядевшись, он увидел, что под той же плитой лежит Спаска, – то, что она лежит, уже привело его в замешательство. Йока кинулся к ней, чтобы помочь, подхватил под мышки и хотел поднять – ему это удалось с неожиданной легкостью, словно Спаска почти ничего не весила. Ее легкость напугала Йоку своей противоестественностью, он опустил взгляд и с ужасом понял, что у Спаски нет ног…

Он кричал и давился слезами, продолжая держать ее под мышки, но подошедший сзади Змай спокойно сказал:

– Зачем ты держишь ее на вытянутых руках, Йока Йелен? Давай положим ее в сумку и понесем за ручки – так будет проще.

И достал из-за пазухи большую продуктовую авоську…

Йока собирался закричать громче, вдохнул слишком глубоко – по ребрам полоснула острая боль, и крик застрял в горле. Йока давил его из себя изо всех сил, но не мог издать ни звука, и только когда тихое «а» сорвалось наконец с губ, он проснулся и распахнул глаза.

Сердце колотило по сломанным ребрам изнутри, часто и больно, щеки были мокрыми от слез, в горле першило, будто он в самом деле кричал.

Забыть, немедленно забыть этот сон! Никогда в жизни Йока не видел кошмара хуже этого! От него хотелось закрыться руками, спрятаться, убежать с ревом – как Йока когда-то убегал от Стриженого Песочника.

Йока со стоном уткнулся в подушку – забыть, забыть! Вот тогда он и услышал, что Спаска его зовет. Она никогда раньше его не звала – лишь сообщала о том, что вышла в межмирье и готова принять энергию. Так делают все призраки. Это мрачун зажигает «путеводную луну», чтобы призрак не заблудился, это мрачун зовет призрака, а не призрак мрачуна, – Йока подумал даже, что это продолжение кошмарного сна.

Страшно было заглядывать в межмирье – он испугался вдруг, что кошмарный сон обернется явью. Ведь именно об этом говорил Славуш по пути на Лысую горку со Змеючьего гребня…

Вспоминать ту ночь было стыдно – ливень на Змеючьем гребне, поцелуй, погоня в темноте по мокрому склону. Лунный камень, найденный на тропинке… И Спаска, завернувшаяся в Йокин плащ, человеческие кости под ее ногами…

Даже тогда, когда она не очень-то нуждалась в защите, Йока во что бы то ни стало хотел ее защитить. А теперь ему почему-то казалось, что она в беде – а он ничего не может сделать, не может даже на минуту появиться в межмирье, чтобы удостовериться: она зовет его на помощь…

Почему же он был так уверен, что Спаска его зовет? Может, виной тому кошмарный сон? Он не слышал ее голоса, не видел ее очертаний на ровных, оструганных досках потолка, с чего же ему казалось, что она ждет его в межмирье? И сто́ит расфокусировать взгляд, как он разглядит ее танец в дали раскрытого четвертого измерения, в яркой его глубине…

Он попытался взглянуть туда снова, но едва показавшееся межмирье ускользнуло, взгляд сфокусировался на темном дощатом потолке, словно Йока пытался встретиться с призраком первый раз в жизни, а не делал это ежедневно, за долю секунды расфокусируя взгляд. Да он уже и не думал об этом! Это… как разучиться моргать глазами, как разучиться дышать!

Йока сел на постели, опустил ноги на пол и помотал головой – в ухе что-то болезненно булькнуло. От досады захотелось вмазать по уху самому себе, чтобы этот проклятый орган равновесия заработал как положено! Йока тряхнул головой снова, потерся ухом о плечо, наклонил голову в другую сторону. Посмотрел на бревенчатую стенку напротив – на этот раз друг к другу поползли темные сучки, все ближе, ближе… Ну же! Ну! Глубина приоткрылась всего на секунду, но за эту секунду Йока мельком увидел силуэт танцующей в межмирье девочки – и цепи у нее на руках…

Может, это была фантазия. Или видение. Может. Но если сказать об этом Змаю, он опять откажется ее спасать. Якобы потому, что жизнь Вечного Бродяги главнее. Потому, что Спаска не может прорвать границу миров. А если сказать об этом Важану, он не поверит, будет убеждать Йоку, что ему показалось, – только чтобы не рисковать. Что ему до жизни Спаски? Для них для всех она лишь приемник Вечного Бродяги! Спаску ведь не убьют, ее покалечат, чтобы она не могла уйти. По спине опять пошел холод, Йока оцепенел, у него пересохло во рту – это возможно. Там, в Исподнем мире, возможно и не такое. Там толпа может разорвать женщину на куски, там из арбалетов стреляют в людей и рубят их саблями, прилюдно вешают преступников и в открытую покушаются на царей. Там по улицам ходит множество калек, одним больше, одним меньше – никто не ужаснется… Даже Славуш не ужасался, говоря об этом совершенно спокойно.

Ребра с каждой минутой болели все сильней – все-таки лежа это было не так мучительно. Не хватало дыхания, но стоило вдохнуть чуть глубже, и боль становилась невыносимой.

Сквозь закрытую дверь в спальню не проникали звуки – наверное, все давно легли спать. Или, наоборот, ушли из дома. К своду, например. Ведь и Важан, и Черута, и Цапа, и Мален, и госпожа Вратанка, и математик – все они мрачуны. Йока не замечал, когда и как они встречаются со своими призраками, но не сомневался в том, что встречаются.

Надо встать. Надо добраться до свода, пока никто не видит и не может Йоку остановить. Спаске нужна энергия Вечного Бродяги – самого сильного мрачуна Обитаемого мира.

«Представь, что будет, если ты наберешь энергии, а отдать не сможешь». Мысль обдала Йоку ледяным холодом, стиснула ребра еще больней, от нее ватными стали ноги, опустились руки…

Это Внерубежье. Это оно послало кошмарный сон и видение Спаски в цепях. Оно хочет выманить Йоку за свод, чтобы убить. Если не воронкой смерча, то изнутри, напитав его своей силой и не дав возможности эту силу отдать…

А если нет?

Если даже Спаске угрожает опасность и Йока умрет, помогая ей освободиться, кто тогда прорвет границу миров? Кто убьет Внерубежье?

Мысль была удобной, избавляла от сомнений – вовсе не страх, а трезвый расчет движет Йокой. Разве Змай рассуждал не так же? А ведь Спаска его дочь, единственная любимая дочь…

Йоку тошнило от отвращения к себе. Нечего сказать – самый сильный мрачун Обитаемого мира! Боится выйти за свод! Боится пить энергию Внерубежья!

Йока решительно поднялся, но замер со стоном, так и не сумев разогнуться, – боль опоясала ребра, сразу же нечем стало дышать, и он едва не расплакался уже не от отвращения, а от жалости к себе. Вспомнил, как его рвало на границе свода, как он едва не задохнулся, как темно стало в глазах, как это было больно и страшно…

Это Внерубежье. Оно превратило Йоку в ничтожество, льющее слезы от страха и жалости к себе. И если сейчас он струсит – оно уже победило. У Йоки все равно нет выбора, ему все равно рано или поздно придется выйти навстречу Внерубежью, так зачем же ждать, когда будет поздно? И даже если Спаска на свободе, даже если ей ничто не угрожает, все равно надо принимать вызов – потому что лучше ошибиться в одну сторону, нежели в другую… Йока видел вихри, которые раскручивают колдуны Исподнего мира. Если Спаска всю силу, которую он ей посылает, превращает в ветер, то одна может справиться с целой армией!

И если ее гвардеец может защитить ее лишь от десяти сабель, то он, Йока Йелен, защитит ее от всех сабель Исподнего мира разом! Пускай она считает своего гвардейца самым отважным человеком на свете, пускай! Но на этот раз жизнь ей спасет не он, а Йока!

Надеть хотя бы брюки показалось Йоке слишком мучительным, он, так и не разогнувшись, сунул ноги в резиновые сапоги, стоявшие у двери. Взял со стола шлем с лунным камнем, с трудом застегнул его ремешки.

В доме было темно, словно все разошлись по спальням. Время двигалось к утру – самый тяжелый час не полночь, а этот, последний перед рассветом, когда безраздельна власть черной августовской ночи, когда сильней всего хочется спать. Говорят, именно в этот час мрачуны легче всего входят в межмирье.

Сапоги, надетые на босу ногу, стучали по пяткам. Йока посильней обхватил руками грудь и пригнул голову – боль мешала идти. Хорошо, что свод теперь так близко, – две лиги Йока преодолеть бы не смог. Он спустился с крыльца, исподлобья глядя на зарницы в небе за деревьями. Дрожь земли под ногами передалась и ему, плечи покрылись мурашками, и он съежился сильнее. За сводом тепло, и без душного комбинезона будет только лучше. Йока не подумал о том, что Спаска увидит его в трусах и майке…

Может, ее гвардеец сильней и старше, может, он в самом деле такой бесстрашный, как о нем говорят, но он Спаску не уберег. И еще этот учитель, Славуш, он тоже ее не защитил, хотя Змай на него и надеялся. Никто не поможет Спаске кроме него, Йоки Йелена. Потому что он самый сильный мрачун Обитаемого мира. От этих мыслей хотелось распрямить плечи, поднять голову, но Йока только морщился, пригибался ниже и стучал зубами от озноба.

Рокот Внерубежья катился навстречу, и на миг Йоке показалось, что он задыхается от одного этого рокота, как тогда, внутри воронки, и что легкие опять выворачивает наизнанку. Он снова ощутил резкую боль в ушах и вдруг понял, что боится повторения. Раньше он не понимал, не чувствовал, что может умереть, а тогда, теряя сознание, за один миг испил весь ужас неотвратимой смерти, невозможности ей противостоять. И если бы не Змай, вырвавший его из лап черной воронки, сейчас Йока был бы мертв.

Ноги снова стали ватными, закружилась голова, и Йока догадался, что вот-вот упадет. От страха. Чтобы не идти вперед!

Ее гвардеец вышел против десяти сабель, а смог бы он выйти один на один против Внерубежья? Ни один человек в обоих мирах не выйдет против Внерубежья, кроме Йоки Йелена, самого сильного мрачуна Обитаемого мира. Он брал в руки шаровые молнии! Он когда-нибудь выпьет воронку смерча! Он прорвет границу миров силой линейной молнии! И никакой гвардеец с ним не сравнится…

Деревья остались позади, под ногами расстелилась голая полоса изрытой ветром земли. И Внерубежье раскрылось перед глазами во всем своем ужасающем великолепии, освещенное нервными вспышками молний. Йока брел ему навстречу, хлопая сапогами, и чем ближе подходил к ставшему заметным еще не обрыву, но спуску, тем сильней чувствовал жажду, перебивавшую страх. Чем ощутимей под ногами вздрагивала земля, чем яростней ветер бил в лицо, тем глубже становилось дыхание, тем выше поднималась голова. И дурацкими мыслями о каком-то гвардейце подстегивать себя не требовалось – Йока шел навстречу Внерубежью вовсе не ради Спаски, он шел доказать этой таинственной силе, что она не властна над ним. Он хотел выпить всю ее силу разом! Он чувствовал себя бездонным колодцем.

Сначала он думал остановиться на краю спуска, но понял, что этого ему будет мало. Воронки смерчей ползали где-то на горизонте, по левую руку блестела огненная река, а над головой бушевала гроза. Косые струи дождя изгибались, натолкнувшись на силовое поле, и не могли хлестать по лицу в полную силу.

Йока поскользнулся и съехал в грязь, как с ледяной горки, – даже от легкого удара о землю перехватило дыхание и в ребрах кольнуло так, что он вскрикнул и долго ждал, когда станет немного легче. Теплая густая каша из глины, песка и камней трепетала под ветром, Йока потихоньку поднялся, чтобы не нахлебаться, и решил, что дальше идти не надо. Нет, не испугался – здраво рассудил, что сегодня не нужны эксперименты, Спаске не до того. Нужен ровный, спокойный поток энергии, чтобы она сама решала, когда и как превращать ее в ветер, не опасаясь, что Йока в следующий миг сбросит ей столько силы, что она не сможет ее принять.