Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

– Откуда вам известно о заявлении Важана, Красен?

– Нам рассказал об этом дежурный возле портала, – невозмутимо пожал плечами тот.

– Скажите, Красен, вы виделись с Йеленом? Со старшим Йеленом, разумеется… – Инда не сразу заметил, что повышает голос.

– Да. И вам известно об этой встрече. Это было… в середине июля, если я ничего не путаю.

– А как вы считаете, где он мог взять экземпляр энциклопедии Исподнего мира? Все тринадцать томов?

– Это был мой подарок, – ответил Красен ничуть не смутившись. Отсутствие смущения вывело Инду из себя, но он тут же понял, что спокойствие Красена, его умение владеть собой в данном случае повернется против него, Инды, стоит ему сорваться. А ведь хотелось обратного – заставить Красена волноваться.

– Очень мило. – Инда сжал губы. – Так значит, вы не виделись с Йеленом в ближайшие несколько дней?

– Нет. – Красен нисколько не боялся смотреть Инде в глаза, и взгляд его был бесстрастным, не принимавшим брошенный вызов.

Ничего не добившись, Инда посоветовал Явлену довести столь важный «домысел» до сведения храмовников и попросил узнать, на какой день Государь мог бы назначить это мероприятие.

Выступление Йеры Йелена Дума приняла в гробовом молчании. Пауза затягивалась, Йера как идиот стоял на трибуне и хлопал глазами, пока не послышались придушенные выкрики с мест:

– Это подделка!

– Провокация!

– Йелен ненормальный!

Инда ждал свиста и топота ногами, но его не последовало. Испугались… На этот раз в самом деле испугались. И сейчас добрые чудотворы, вместо того чтобы рассеять все сомнения обывателей, подтвердят, что это реальная угроза, а не блеф и не подделка.

Ни одного выступления в прениях не последовало – все ждали, что скажут чудотворы. Инда, как мог, смягчил эффект своей речи твердостью в голосе – вдруг кто-то поверит в победу чудотворов? В самом деле, что чудотворам стоит изловить Врага и повесить Важана?

Здесь, в Думе, никто в победу чудотворов не поверил, но в газетах все это прозвучит иначе…

После Инды слово взял лидер консерваторов, Ветрен. Потребовал экспертизы представленной Йеленом бумаги и высказал сомнения в психическом здоровье судьи… Инда хихикнул про себя: вот же прохвост! Пока Йера говорил то, что выгодно Ветрену, тот его защищал, как только прозвучало то, что Ветрен не хотел слышать, так сразу речь пошла о психическом здоровье Йелена! Правильно: прижать чудотворов, чтобы законодательно установить тарифы на энергию, готов каждый владелец завода, а терять доходы из-за паники в Славлене не желает никто.

Слово «эвакуация», которое судья робко уронил в заключительной части своего выступления, никто больше так и не произнес. В самом деле сборище горлопанов – они не только не могут организовать эвакуацию, они не способны даже всерьез о ней заговорить. Чем депутаты Думы лучше своих избирателей?

Давка на вокзалах началась сразу после выхода дневных газет, одновременно выстроились очереди в магазины. Инда думал, что в цене будут только консервы, – нет, практичный северский ум выбрал объектом еще и теплую одежду. Дума не догадалась даже заморозить цены… Впрочем, на случай беспорядков в городе чудотворы имели четкие планы, согласованные с исполнительной властью. Первый приступ паники удалось свести на нет. Но, проехав по Славлене, Инда пришел в ужас: мир рухнет раньше, чем упадет свод, – его сметет перепуганная толпа… Как бы ни был совершенен план эвакуации, а все равно что-нибудь пойдет наперекосяк.

22–28 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир

Государь забрал Спаску у господина Красена среди бела дня, когда чудотвор был в Верхнем мире. Видимо, это стало неожиданностью для гвардейцев, потому что их попытка оказать сопротивление четырем армейским бригадам была жалкой и безрезультатной.

Спаску и Волче поселили в роскошных покоях Тихорецкой башни, устроенных именно для них, окружили множеством слуг, лекарей и сиделок, армейцы не только охраняли подступы к башне, но и постоянно крутились возле покоев. Только окна в богатых комнатах были узкими, даже днем там царил полумрак, и приходилось жечь множество свечей, от чего духота чувствовалась еще сильнее.

Красен не обманул, и доктор Назван появился в Тихорецкой башне следующей же ночью и потом снова приезжал по ночам – не каждый день, конечно. И не в карете Красена, как раньше, – Красен опасался, что за ним присматривают люди из Особого легиона. Говорил доктор мало, но Спаска ловила каждое его слово, следила за его лицом, и он иногда удивлялся ее вопросам, полагая, что она умеет читать мысли. А она благоговела перед ним, считая, что его появление – уже чудо и пока доктор приезжает, с Волче ничего не случится. Понимала, что от доктора теперь ничего не зависит, но верила: если он не хмурит брови, не смотрит отрешенно в стенку, не замолкает на полуслове – значит, все хорошо. Он знал гораздо больше Милуша – как все лекари Верхнего мира, – и Спаска жалела, что отец вместо учебников по естествознанию не приносил ей книг чудотворов по врачеванию. Как-то раз она спросила доктора об учебниках, и в следующий раз тот привез ей огромный и удивительно красивый анатомический атлас.

Она колдовала почти каждую ночь, и Государь в самом деле превратил это в величественный ритуал – вихри над башней освещались огнями фейерверков и собирали толпы любопытных.

Волче начал хорошо и с удовольствием есть, приставленный к ним повар исполнял любые их прихоти, а тем более требования доктора Названа. Спаска старалась пореже давать Волче маковые слезы, и сам он просил их только однажды – после тяжелой дороги в Тихорецкую башню, – но теперь его выматывали неподвижность и беспомощность, подтачивая волю. Он сам как-то сказал ей:

– Ты правильно говорила: я хочу их не потому, что больше не могу терпеть, а наоборот – не могу терпеть, потому что хочу выпить глоток… Мне… слишком хорошо делается от них, сладко…

Из этих грез тоже не было выхода… Верней, выход совсем не хотелось искать. И если раньше Волче сразу засыпал, едва боль успокаивалась, то теперь, бывало, говорил со Спаской – о том, о чем никогда не стал бы говорить без маковых слез.

– Ты не думай, я не жалею. Я нисколько не жалею. Но я не знаю, хватило бы мне силы во второй раз… так же… Во второй раз я бы не побоялся голову об угол разбить. Я ведь побоялся. Надеялся на что-то… Если бы я знал…

– …Ты только сейчас не бросай меня… Потом, ладно? Не сейчас, сейчас я не смогу. Когда полегче станет, ладно? Помнишь, тогда, в замке, ты просила меня остаться? А я… не остался. А теперь вот сам прошу… Я тогда думал, надо каждую минуту беречь, пока ты меня любишь.

– …Мне сейчас так жить хочется… Потому что ты со мной. Я ведь поверил, что у нас с тобой дети будут, дом… Это я потом понял, что я теперь калека. И, знаешь, я как выпью маковых слез, мне кажется, что это ничего. Ведь ничего, правда?

– …Я устал очень. Глупо, да? Лежу все время – и устал. А так иногда потянуться хочется. И ноги хочется согнуть. Или на бок повернуться.

Сначала Спаска ревновала его к сиделкам (их было семь или восемь, и все – немолодые, приветливые и добрые женщины), не хотела, чтобы кто-то кроме нее ухаживал за Волче, но очень скоро поняла: Волче слишком застенчив, чтобы позволить ей выполнять грязную и иногда тяжелую работу сиделок. Их он тоже скоро начал называть «мамоньки».

Раны и ожоги заживали на нем плохо, медленно, иногда гноились – совсем не так, как у отца. Многочисленных лекарей Волче беззлобно звал извергами, хотя они слушались доктора Названа и Спаску, а уж она-то ревностно следила, чтобы они не причиняли Волче лишних страданий.

Думать о Государе, о разрушении храмов, о том, что происходит за стенами башни, Спаске было некогда, да и неинтересно. Ничто ее не волновало, кроме Волче.

В тот вечер – кажется, это был вечер пятницы, Спаска потеряла счет дням, – Волче стало хуже. И Спаска знала почему: днем на площади раздался вдруг крик сокола. Волче вздрогнул и покосился на окно – его ужас толкнул Спаску будто невидимый камень: осязаемый, судорожный и холодный. Она вспомнила человека с соколом на краге, в полутьме камеры с крысами, – и его монотонный голос, читавший список гвардейцев.

Спаска часто дремала днем – Волче, в отличие от нее, привык просыпаться с рассветом, и она старалась в этот миг быть рядом с ним, а потому не высыпалась. Она видела его сны, которые неизменно из маковых грез переходили в кошмары. В грезах он смотрел на мир обоими глазами и, развернув плечи, ходил по улицам Хстова, легко взбегал вверх по лестницам и носил Спаску на руках. Она знала, что этого не будет никогда. В кошмарах он видел лицо человека с соколом на краге… И лучше бы Спаске никогда не слышать слов, которые говорил этот человек.

В тот день ей приснился собственный кошмар: монотонный голос, читавший список гвардейцев. Она с ужасом ждала, когда же он дойдет до имени Волче, и вскрикнула, когда его имя прозвучало. Вскрикнула и поняла, что выдала его своим криком!

– Что ты, маленькая? – спросил Волче, когда она распахнула глаза, – огонь свечей показался ей сперва светом забытого в камере факела.

Спаска не сразу смогла ответить – сердце стучало быстро-быстро, дыхание сбилось. Будто это случилось наяву, а не во сне.

– Нет-нет, мне просто сон приснился.

– Надо на кровати спать, а не сидя на полу, – улыбнулся он.

– Я не хочу на кровати. Я с вами хочу. Я на кровати все равно не усну – буду все время про вас думать. Вы сейчас пить хотите, я вижу. А если бы я на кровати спала, как бы я это узнала?

– Я бы подождал, пока ты проснешься.

Спаска ничего не сказала – только покачала головой. Крик сокола все еще звучал у Волче в ушах, хоть он и казался спокойным.

А к вечеру ему стало хуже, он молчал и дышал… осторожно. Спаска нашла у него на шее бьющуюся жилку – сердце трепыхалось часто и беспомощно. Но горячки не было, Спаска очень боялась горячки…

– Вам больно дышать? – спросила она.

– Нет. Кашлять больно.

Доктор Назван приехал поздно, после полуночи, и Спаска, конечно, уже давно заварила тра́вы от кашля – лекари ничего в этом не понимали, не видели разницы между кашлем сухим и влажным, верхним и нижним.

Но в этот раз доктор подолгу отрешенно смотрел в стенку и замолкал на полуслове…

– Это что-то ужасное, да? – решилась спросить Спаска после того, как чудотвор долго и внимательно прослушал грудь Волче трубкой c раструбом.

Тот молча покачал головой.

– Это бронхит. Это нормально. Нужно делать дыхательные упражнения и растирания, иначе он никогда не пройдет. И вообще – пора начинать понемногу двигаться.

– Как? Как это – двигаться? – Спаска была уверена, что главное для любого больного – покой.

– Если все время лежать неподвижно, останешься без рук и без ног. – Доктор снова уставился в стену.

– Нет, правда, это нестрашно? – снова спросила она.

Чудотвор медленно покачал головой.

– Если не перейдет в воспаление легких. В грудную горячку в смысле.

Он не лгал, но…

– А если перейдет? – еле-еле выговорила Спаска.

Доктор вздохнул и сказал, пряча глаза:

– Я готов вместе с вами перебраться куда-нибудь подальше от Хстова… Здесь я долго оставаться не могу, но в каком-нибудь тихом месте…

Неужели все так серьезно? От испуга Спаска хватала воздух ртом и не могла выговорить ни слова. Куда угодно, на край света – если Волче что-то угрожает, она готова бежать за тридевять земель, лишь бы доктор-волшебник не оставлял его.

Волче смотрел на чудотвора как-то странно, с испугом смотрел, с горечью… А потом позвал:

– Спаска…

Обычно он Спаской ее не называл. Говорил «девочка» или «маленькая».

– Что?

– Принеси мне… еще той настойки от кашля.

– Вот же она, что вы… – удивилась Спаска.

– Нет, не этой. Другой. – Волче посмотрел на нее в упор.

И Спаска догадалась: он хочет, чтобы она вышла. Оставила их с доктором вдвоем. Как будто они оба собирались что-то от нее скрыть. Она уже собиралась отказаться и даже мотнула головой, но взгляд Волче стал умоляющим. Он не мог двигаться, а потому было как-то нечестно не выполнить его просьбу.

– Хорошо. – Спаска пожала плечами. – Я сейчас.

Она не собиралась далеко идти – прикрыла дверь, оставив в ней щелку, и прислушалась.

– Уходите, господин Назван, – сказал Волче, немного подождав. – И никогда больше не возвращайтесь. Пожалуйста.

«Пожалуйста» он добавил будто бы нехотя.

– Как скажешь, – ответил доктор и поднялся, с шумом отодвинув стул.

Он сделал это с облегчением: Спаска ощутила, как осязаемая тяжесть свалилась у него с плеч. Но… Это потому, что Волче не хочет уезжать из Хстова, не хочет, чтобы Спаска ехала с ним, – тогда она не сможет разрушить храм Чудотвора-Спасителя! Ему ничего, ничего больше не надо кроме разрушенного храма!

Она распахнула дверь и хотела крикнуть, что не станет рушить храм, но Волче повернулся к ней и сказал, очень громко:

– Не входи! Закрой двери.

Звуки в стенах башни то на удивление быстро гасли, утопая в гобеленах, то, наоборот, гулко разносились по ее закоулкам. Этим словам ответило долгое дребезжащее эхо, и тут же к Спаске подскочил молодой заспанный армеец.

– Все в порядке? – спросил он, озираясь.

– Да. Закройте двери, – ответил Волче так же громко и твердо.

Армеец потянул ручку на себя, и Спаска услышала голос доктора:

– Ты хорошо подумал?

– Да, – ответил Волче холодно, но за этой холодностью Спаска почувствовала ненависть. И добавил: – За всем, что делают чудотворы, стоит их интерес. Выгода. Не так ли?

– Нет, не так, – проворчал доктор и направился к двери.

Он будто этого и добивался. Но почему? Зачем? И слов его Спаска не поняла. Она распахнула дверь и шагнула навстречу чудотвору – он приостановился, и лицо у него стало задумчивым.

– Спаска… – Волче глотнул воздуха и закашлялся. И с трудом, хрипло продолжал: – Я никуда не поеду. Ты слышишь? Он обманул тебя. Подумай сама, я просто умру по дороге… в тихое местечко. Он это знает. Он лжет тебе. И я понимаю зачем.

Спаска на миг представила Волче в тряской карете, подскакивающей на ухабах, вспомнила, с каким трудом его везли в Тихорецкую башню – по ровной мостовой – и как ему было плохо после этого, как долго он приходил в себя и просил маковых слез… И поняла, что Волче прав: он может не пережить дороги. Не сейчас. А это значит, доктор думал вовсе не о нем?

Ком подкатил к горлу: волшебник, который умеет творить чудеса? Который спас Волче? Неужели он сделал это только для того, чтобы украсть ее сердце? Ком в горле становился все тверже, слез не было, но глаза резало так, будто в них насыпали перец.

– Позовите охрану, – тихо сказала Спаска армейцу.

И тут же испугалась этого шага. И вообще испугалась – как тогда, на тракте, встретив заграждение из валунов. Ведь если чудотвор захочет, она сделает все, о чем он попросит. И поедет туда, куда он скажет. Потому что вся армия Государя не может сохранить Волче жизнь… И доктор будет беречь жизнь Волче, чтобы Спаска его слушалась…

– Останьтесь, – сказала Спаска, глотая твердый болезненный ком. – Не уходите. Можете не обманывать меня – я поеду, куда вы скажете. Моя жизнь – она все равно ваша, доктор. Понимаете? Я поеду, только вы… сделайте, чтобы Волче выздоровел. Не надо его никуда везти. Хотите – пусть меня Особый легион отвезет туда, куда вам надо, а вы с ним здесь будьте.

Глазам стало ужасно больно, и ком в глотке перевернулся, перебил дыхание.

– Мои камни… невидимые камни – они сильней ваших, – она всхлипнула без слез. – Во много раз. Но я бы никогда – слышите? – я бы никогда не причинила вам вреда. Останьтесь. Вы обещали показать дыхательные упражнения…

– Что ты говоришь? – Волче судорожно вздохнул. – Какие упражнения? Он хотел выманить тебя из башни. Как Свитко! Он меня готов был ради этого убить!

– Доктор, скажите ему, что это неправда. Пожалуйста, скажите. Вы ведь не хотели, правда? Его убить…

– Нет, не хотел, – усмехнулся доктор. Он не лгал. – Но твой парень – он догадливый. Слишком.

– Спаска, не подходи к нему, слышишь? – Волче закашлялся снова, и она зажмурилась – ему было больно. Ему было страшно. Он не мог двигаться, не мог ее защитить.

– Доктор, не мучьте его. Скажите ему…

Чудотвор подумал еще немного и вернулся к постели, но сел не сразу – посмотрел на Волче сверху вниз и сказал:

– Перестань. Я врач, я не могу передать ребенка в руки Особого легиона. Даже очень сильного и опасного ребенка.

– Я не верю, – процедил Волче в ответ.

– А что, убил бы меня, если бы мог? – Чудотвор сел на стул.

– Конечно.

– Я спас тебе жизнь.

– Я для нее… Все это – для нее. Жизнь ничего не стоит по сравнению с ней. Она разрушит ваши храмы, и вы ничего с этим не сделаете. Слышите?

– Разрушит, разрушит, – проворчал чудотвор с улыбкой. – Обязательно несколько раз в день делай так же, как сейчас. Чуть напрягайся, как будто хочешь встать. Но только чуть – чтобы не было больно. Сейчас больно?

– Уходите… – Волче скрипнул зубами. – Я… охрану позову.

– Не позовешь. Да и чего их звать – вон они толпятся. И если меня отсюда выведут со скандалом – это как раз то, на что я надеялся. Надежно, правда? С чистой совестью доложить, что меня сюда больше не пустят.

– Я вам не верю. Вы – злые духи. Вы приходите и говорите с нами сверху вниз. Вы Государя на «ты» зовете, как мальчика в трактире… Вы смеетесь над нами, жить нас учите, учебники диктуете… Как кости собакам со стола… Жизнь мне спасли? Думали, я вечно благодарен буду?

Он тяжело дышал, и на лбу у него выступил пот.

– Да я не возражаю, – пожал плечами чудотвор. – Но я же сказал: чуть напрягайся, не сильно. И пока не так долго.

– Вы на татку моего похожи, – сказала Спаска. – Не обижайте его. Он же не может вас ударить, а вы пользуетесь.

– Пусть выговорится. Слышал? Продолжай, продолжай! Мы пятьсот лет сосали кровь вашего мира, можем пять минут послушать, что о нас думают. И, понятно, литром крови Крапы Красена нам от вас не откупиться, – доктор говорил спокойно, медленно, с легкой улыбкой.

– Шутите? – Волче уронил голову на подушку.

– Нам не до шуток. Мы вас боимся. Вашей ненависти. – Доктор обернулся к Спаске. – А багульника ему сегодня больше не давай. Он возбуждает.

– Это не из-за багульника. – Спаска покачала головой.

– Да я не сомневаюсь в твоих способностях. Я говорю, что на сегодня возбуждения достаточно.

И тут Спаска догадалась – и на сердце снова стало легко и спокойно. Все объяснилось вдруг с поразительной простотой.

– Доктор, вам приказали… это сделать?

– Да, – ответил доктор как бы между прочим. – У нас правда тебя испугались. Я надеялся, что больше сюда не приду.

– Но вы ведь… придете? – спросила Спаска. – Правда?

– Мне нравится твой парень. – Он посмотрел на Волче. – И Крапа к нему привязался. Слушай, Волче, а ты и про Красена так же думаешь? Что он злой дух… Что с барского плеча учебники жалует?

Волче резко отвернулся:

– Нет.

– А почему?

Волче не ответил, продолжая смотреть на стену.

– Доктор, он так вообще не думает, – ответила за него Спаска. – Он и про вас так не думает.

– Не надо за меня говорить. – Волче повернул к ней голову – сердился. – Красен – он честный. Он как Славуш. Он все отдаст, что у него есть.

– Он же Государя на «ты» зовет, как мальчика в трактире? – усмехнулся чудотвор.

Волче снова отвернулся к стене, и Спаска поспешила переменить тему:

– Скажите, а зачем нужно двигаться? Я думала, надо лежать…

– Завтра утром проснешься – попробуй полчаса пролежать неподвижно. Это во-первых. А во-вторых…

Доктор забросал Спаску множеством умных слов Верхнего мира: гемодинамика, атрофия, гипоксия, контрактура… Но, как ни странно, ей все было понятно.

Только когда чудотвор ушел, она подумала: почему он не сразу решил нарушить приказ? Зачем хотел, чтобы его выгнали со скандалом? И догадалась: ему чем-то угрожали. Чем-то очень важным, ведь угрожают только важным.

Она так и не уснула до появления Вечного Бродяги – а он теперь появлялся все ближе и ближе к утру, словно догадывался, что ритуал, придуманный Государем, гораздо красивей выглядит на рассвете.

Волче проснулся, когда она вернулась, и очень строго велел ей идти в постель, а не сидеть на полу.

– Вы как баба Пава… – улыбнулась Спаска, но вдруг вспомнила непристойно задранную рубаху, свесившуюся с кровати голову и невидящий взгляд няньки. А потом и нож в глазу у Верушки.

Ей снова приснился человек с соколом на краге, читавший список гвардейцев. И проснулась она от собственного вскрика, в темноте отдельной спальни, – ставень был прикрыт и свечи не горели. Она хотела вскочить с постели – убедиться, что это был сон, что Волче жив и рядом с ней. Но Спаска вспомнила, что собиралась не двигаться полчаса… Страх из кошмара сменился страхом перед одиночеством, она никогда не любила оставаться одна в комнате – ей гораздо лучше спалось под шум пирушек отца. Не выдержав и пяти минут неподвижности, Спаска поднялась и прямо в рубахе, босиком пошлепала к Волче. Сиделка кивнула ей и поспешила к выходу.

– Пол каменный, холодный, – сказал он. – Змай не разрешал тебе ходить босиком.

– Он считал, что от этого на ногах будут цыпки, а это ерунда. – Спаска присела в мягкие перины, постеленные у изголовья. – Я хочу скорее с вами пожениться. Чтобы мы спали вместе.

Волче уставился на нее изумленно, будто она сказала какую-то скабрезность, которой он от нее не ожидал.

– Я боюсь спать одна в комнате. Верней, не спать, а просыпаться.

* * *

Заявление Важана и смутило Крапу, и заставило сомневаться, но когда Хладан спросил о Йелене, Крапа догадался: заявление Важана – ответ на сообщение о разрушении храмов. Скорей всего, Хладану доподлинно известно о встрече профессора с судьей. Но как невозможно Хладан проницателен! Сверхъестественно догадлив.

Разумеется, Явлен немедленно донес храмовникам о возможном крушении храма Чудотвора-Спасителя. И если до этого они колебались, рассчитывая получить Спаску в свое распоряжение, то теперь у них не осталось сомнений: девочку необходимо уничтожить. Любой ценой. Впрочем, у них была для этого и более веская причина, чем домыслы Хладана: они ждали появления Спаски на стенах замка Сизого Нетопыря и боялись второго удара по складам с боеприпасами.

А Государь как будто ничем не выдал своих планов, сосредоточив войска на подступах к замку – не менее пяти армейских легионов, собранных в основном из наемников, – Храм противопоставил ему три гвардейских легиона (в том числе рухский и лиццкий), наемный легион и бездымный порох.

И тем не менее дата крушения храма Чудотвора-Спасителя была назначена: двадцать первое сентября. Об этом неожиданно узнал Явлен – скорей всего, обменялся информацией с Особым легионом. Семнадцатого числа армейским войскам предписывалось покинуть земли Чернокнижника, прибыть в Хстов они должны были вечером двадцатого.

Уводя войска с земель Чернокнижника, Государь оставлял замок уязвимым – по сути, жертвовал замком в пользу Хстова. Но и первый легат гвардейцев не был дураком, чтобы отдать Хстов за столь сомнительный трофей. В Хстове Храм терял преимущество, которое давал бездымный порох – в уличных боях пушки бесполезны, – а потому начать военные действия храмовники должны были в ближайшие дни, чтобы не выпустить армейские легионы с Выморочных земель.