Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Май – июнь 422 года от н.э.с. Исподний мир

В Кине светило солнце. Но очень скоро Спаска поняла, что в этом не много радости: как Млчану убивали дожди, так солнце убивало Кину. В Лицце, душной и влажной, над морем и побережьем неподвижно висел тлетворный туман, и солнце, красно-оранжевое, словно окровавленный желток яйца, глядело сквозь него на гниющую землю. В Кине солнце слепило глаза и сжигало все живое. Словно вся влага ушла отсюда на запад и север и не было ветров, которые вернули бы ее обратно. Иногда дождь, который вызывали кинские колдуны, не долетал до земли – высыхал по пути с неба.

Древний город Тива, который отец назвал колыбелью мира, пал, иссушенный солнцем: пески засы́пали величественные руины, колодцы иссякли и люди ушли прочь. Другой город поднялся на берегу большого соленого озера, в узкой пойме некогда многоводной реки – Къир, шумный, изобильный и нахальный, – город богачей, продающих воду.

Им было за что ненавидеть колдунов: там, где воду меняют на золото, дожди – настоящее Зло для тех, кто владеет водой. Впрочем, в Кине и колдуны не брезговали брать золото за вызов дождя. Отец морщился, говоря об этом.

– Ты считаешь это несправедливым? – спросил Славуш.

– Здесь вода – это жизнь. Торговать жизнью – это или разбой, или вымогательство.

– Но если колдуны не будут брать деньги за воду, они будут вымирать, как и все остальные. И даже еще быстрей, потому что их убивают Надзирающие.

– Не знаю… – проворчал отец. – У нас колдуны ни у кого не просят денег, но люди кормят их и одевают.

Жизнь здесь копошилась только вокруг воды, жалкая и скудная, – у Спаски была возможность ее рассмотреть. Переход от Большого Лиццкого горного хребта до Къира занял больше трех недель. Лошадей пришлось продать, они бы не выдержали этой дороги: ни трудного перевала, ни долгого пути по безводной каменистой пустыне. Не могло быть и речи о том, чтобы идти через пустыню вчетвером, – несколько дней ждали каравана. Вместо лошадей караван использовал равнодушных и выносливых мулов, которые почти не боялись отца. Чуяли что-то, но не рвались прочь, смиренно ожидая от него беды.

Отец говорил, что эта предгорная каменная пустыня страшней песчаной, в ней вообще нет жизни, потому что в земле невозможно прорыть колодец. Здесь не водятся даже змеи, только черепахи, да и те – большая редкость. И сначала Спаска ему верила, пока не увидела пески… Она очень плохо переносила дорогу, впрочем, как и остальные: рожденным на севере трудно привыкнуть к жаре. Стоило оставить открытым хотя бы лоскут кожи, и солнце тут же сжигало его до волдырей – злое, опасное солнце. Здесь все время хотелось пить, а раньше Спаска не знала, что такое жажда. До́ма люди одевались, чтобы не было холодно, а здесь – чтобы было не так жарко. Здесь нельзя было ходить босиком – раскаленный камень оставлял сильные ожоги.

Но песок оказался еще ужасней: он скрипел на зубах, он набивался в сапоги и под одежду, по нему невозможно было идти и не вязнуть.

Караван сменил мулов на верблюдов – огромных удивительных зверей, рожденных для путешествий по пескам. Их мягкие шерстяные лапы не могли долго шагать по камню, но в песчаной пустыне им не было равных. Одна беда – верблюды не любили отца. Они не убегали от него, как кони, просто не желали подпускать к себе, и он шел пешком.

А ночи в пустыне были черные и холодные. Солнце садилось рано, словно приближалась зима, и такой оглушающей темноты Спаска не видела даже осенью. Но ночью на небо высыпа́ли звезды, всходила луна, и Спаска, измученная зноем, начинала жить только с наступлением сумерек. И не она одна – жизнь просыпалась в пустыне с заходом солнца. Отец запретил выходить из палатки.

– Если хочешь, я буду сидеть с тобой здесь хоть всю ночь. Но одна никуда не выходи. Во-первых, можно заблудиться в трех шагах от лагеря. Во-вторых, здесь много ядовитых змей. В-третьих, никто не знает, что за люди едут с нами, – убьют за одни твои красные сапожки.

И они часами сидели у входа в палатку, вглядываясь и вслушиваясь в черную ночь, и любовались звездами.

– Тихо… – отец прижимал палец к губам. – Слышишь, шкворчит?

Шорох, похожий на шипение масла в сковороде, раздавался совсем близко.

– Погоди минутку, что-то покажу… Слазай пока за фонарем.

Когда он в первый раз показал Спаске пойманную змею, она не испугалась – змейка была маленькой, похожей на гадюку, а их Спаска и сама умела ловить.

– Это эфа, она очень ядовитая. И очень быстрая. Подними фонарь повыше, я ее сейчас отпущу, и ты увидишь.

Да, Спаска бы не сумела такую изловить – движения змейки были молниеносными, и не сбежать она стремилась, а атаковать.

Но когда отец показал ей кобру длиной в шесть локтей, Спаска опешила: ей и в голову не приходило, что змея может быть такой огромной. И как он смог удержать ее за шею?

А потом было много обитателей пустыни: другие змеи, черепахи и черепашки, ящерки и ящерицы, и особенно Спаску поразивший варан. И хотя отец говорил, что кобра – королева змей, на Спаску большее впечатление произвела гюрза, но это было уже потом, в Къире.

Отец многое знал о змеях, и Спаска слушала его, словно завороженная.

– У нас на севере не любят змей, а на юге, и особенно здесь, на юго-востоке, где их множество и они смертельно опасны, змей почитают так же, как у нас росомаху. Змея – живущая в двух мирах, символ волшебной силы здешних колдунов. И как у нас сова означает мудрость, у них мудрость означает змея.

– А почему про меня говорят «змеиная кровь»? – спросила Спаска и только потом подумала, что отца это может и обидеть.

– Наверное, потому, что меня зовут Змаем, – рассмеялся он, но потом добавил серьезно: – Потому что в тебе и правда есть змеиная кровь. Но не этих змеек, которых можно поймать одной рукой, а кровь Змея, который убил Айду Очена. Когда-нибудь я тебе об этом расскажу. Потом, попозже, когда ты немного подрастешь.

После пустыни Къир показался Спаске солнечным миром Добра, о котором рассказывали Надзирающие. Отец и здесь бывал частенько и знал, где остановиться. Низенький беленый домик с махоньким двориком, окруженным высокой каменной стеной (тоже белоснежной), утопал в тени плюща и винограда, в углу стоял колодец (совсем не такой, как дома, а очень узкий – воду из него надо было качать), на крытой террасе было прохладно и зелено, а внутри в маленьких комнатках уютно и чисто.

Дочь хозяина домика тоже показалась Спаске женщиной, которую с отцом «что-то связывает», но тут она просчиталась: женщину с отцом связывало вовсе не «что-то». Она была очень смуглой, невероятно тонкой в поясе, с копной иссиня-черных волос на голове и отличалась какой-то удивительной, чужеродной, но все равно притягательной красотой. Увидев отца, она выронила из рук кувшин, с которым шла к колодцу (а воду здесь держали в кувшинах, чтобы она не высыхала), и бросилась отцу на шею, бормоча что-то по-кински.

Свитко усмехнулся и проворчал:

– Ну-ну…

– А что ты смеешься? – возмутился отец. – Она моя законная жена. Я ее купил три года назад у ее отца. У меня их в Къире трое, но остальные старые уже, и дом здесь лучше.

– Змай! – возмутился Славуш. – Ну разве женщину можно купить? Это же… дико!

– Сын-Ивич, ты пока ничего не понимаешь в священных брачных узах, – ответил отец. – Здесь продажа детей родителями – обычное дело. И этой красавице просто повезло, что продали ее не на хлопковое поле и не прислугой в какой-нибудь грязный кабак. К тому же она меня любит. Замечу, что храмовники всячески борются с обычаем продавать женщин и детей, но не преуспевают.

– В Къире в каждом дворе есть колодец? – осматриваясь, спросил Свитко.

– Нет, это дорого стоит – налоги с колодцев платят в казну. Кстати, за этот колодец я и купил себе жену. Ее отец посчитал сделку очень выгодной, отстроил домишко заново, посадил виноград, как видишь.

Отец и Свитко еще до рассвета уходили в город, а иногда брали с собой и Славуша. Они не посвящали Спаску в свои дела в Къире, но и не скрывали от нее разговоров, да она и без этого знала: они ищут, откуда взялся тот безумный колдун, которого привезли из Кины Милушу. Спаска оставалась на попечении жены отца. Наверное, ее правильно было бы назвать мачехой, но на мачеху она совсем не походила – ненамного старше Славуша, она была веселой и доброй, учила Спаску кинскому языку и заливисто смеялась над каждым произнесенным неправильно словом. Ее звали Лейлит. С нею Спаска ходила на базар, они вместе готовили еду и прибирали в доме, а по утрам продавали соседям воду.

Конечно, разбогатеть, имея один колодец, было трудно, настоящими богачами становились те, кто продавал воду на хлопковые поля и виноградники. И Спаска, поначалу очарованная Къиром, быстро поняла, что жизнь в этом городе еще тяжелей, чем в Хстове: слишком много людей собралось на узкой полоске вдоль берегов реки, и как бы ни была плодородна земля, согретая солнцем и политая водой, на всех ее плодов не хватало. И сама Спаска жила тут как в солнечном мире Добра только потому, что у отца были деньги.

Отец сказал, что в прошлый раз приезжал сюда во время холеры…

В окрестных деревеньках жизнь теплилась вокруг колодцев, и если колодец иссякал, людям некуда было больше идти, только в Къир. В Къир родители продавали детей, желая им лучшей жизни. Вот из таких проданных детей и был безумный мальчик-колдун.

Чаще всего проданные дети становились или гвардейцами Храма, или воинами армии Къира – Кина непрерывно вела войны с лежавшей на юго-западе Арутой за выход к морю и с Лиццей за приграничные горы.

Именно среди гвардейцев отец и начал поиски и расспросы. А потом неожиданно исчез на целую неделю, никому ничего не сказав. Свитко и Славуш искали его по всему городу, Лейлит плакала, Спаска же разучилась плакать два года назад. Сила за спиной отца зашевелилась еще в апреле, когда Милуш рассказал, что сделало мальчика-колдуна безумцем, и с тех пор не оставляла его в покое.

А потом отец вернулся – живым и здоровым. Только лицо его стало совсем темным, как у кинских караванщиков.

– Можно возвращаться домой, – сообщил он, не слушая упреков тестя, Свитко и Славуша, и быстро рассказал о том, что узнал.

Милуш оказался прав – это дело рук чудотворов. И не десяток, а почти четыре сотни мальчиков спрятаны в крепости в пяти лигах от Къира.

– Вот так просто взять и вернуться домой? – удивился Славуш. – И ничего не сделать?

– А что ты хочешь сделать? Усовестить чудотворов? Напугать? Или взять крепость приступом?

Отец говорил спокойно, а сила за его плечами бесновалась, рвалась из узды, требовала немедленного отмщения.

– Змай, ну это же надо прекратить! Это же… это же переходит всякие мыслимые границы!

– Никаких границ это не переходит. Понимаешь, Славуш, миром владеют те, для кого цель оправдывает средства. А такие, как ты, могут только сжимать кулаки и скрежетать зубами. Вот сиди и скрежещи…

– А ты, Змай? Что можешь ты?

Сила за плечами отца вскинулась – словно стукнула его между лопаток, отчего он выпрямил вдруг плечи.

– А я когда-нибудь взорву их мир, как пороховой погреб, к чертям собачьим… И не посмотрю на невинные жертвы. На войне как на войне…

* * *

Темный бог Исподнего мира лежал в прохладной нише каменного подвала, положив голову на свернутое кольцами тело, – и если бы кто-то заглянул в этот не освещенный солнечными камнями угол, то, наткнувшись на кинского аспида, мог бы серьезно пострадать или серьезно испугаться. Впрочем, здесь, в Верхнем мире, эту змею называли пестрым или тигровым аспидом, что не делало ее менее опасной. И если обычно темный бог сам выбирал себе подходящую аватару, то на этот раз вовсе не собирался быть крупной ядовитой змеей, наоборот – предпочел бы стать маленькой незаметной ящеркой. Однако сила, позволяющая менять облик, в тот день не послушалась темного бога и сделала его одной из самых страшных змей в двух мирах. А может, он и сам в глубине души хотел быть не только незаметным, но и опасным.

И хотя ящерка имеет острый слух, она не обладает и сотой долей чувственной мудрости ядовитой змеи: темному богу было все равно, о чем говорят люди в этом подвале, – он хотел знать, что они делают.

В Исподнем мире, откуда он пришел, другие люди в другом подвале делали страшные штуки – даже с точки зрения темного бога, которая, впрочем, расходилась с мнением его холоднокровных аватар: те имели смутное представление о том, чем это головной мозг лучше спинного. Люди в подвале Исподнего мира плохо понимали, что делают, они лишь повторяли движения, которым их научили: ввести в угол глазницы ребенка узкий стилет и разорвать те нити мозга, которые мешают человеку пить энергию, подобно чудотвору. Этих людей не беспокоило, что в голове чудотвора есть другие нити, делающие его и человеком тоже.

Здесь, в подвале Верхнего мира, темный бог засомневался: а делающие ли? Или касту чудотворов отличает именно бесчеловечность? Наверное, он был неправ, ибо люди, не чудотворы вовсе, в подвале Исподнего мира не понимали, может, тонкостей нейрофизиологии, но отлично знали о последствиях своих действий. Некоторые дети умирали сразу, некоторые не обретали способностей творить чудеса, но теряли человеческий облик – их потом убивали, – некоторые не теряли человеческого облика, но и чудотворами не становились. Не было лишь тех, кто, обретя способность впитывать в себя энергию и выбрасывать ее псевдомеханическим толчком, остался в здравом уме.

К детям Верхнего мира чудотворы были снисходительней, по крайней мере не ставили операции на поток. И, конечно, не долбились в мозги стилетом, вслепую, а вскрывали черепные коробки и, прежде чем что-то разорвать, внимательно изучали мозг молодых мрачунов.

Пестрый аспид не видел и не слышал того, что делают чудотворы в соседнем помещении, ярко освещенном солнечными камнями. Но мозг человека, даже под хлороформным наркозом, излучает субстанцию, которую змея чует на расстоянии. И темный бог был способен перевести смутные ощущения аспида в знание о происходящем на операционном столе.

Чудотворы-нейрофизиологи искали способ усилить «емкость» мрачуна, увеличить его способность брать и отдавать энергию. Нет, не с той же целью, с которой поставили на поток «производство» кинских мальчиков – зачем? Да в Верхнем мире и невозможно делать такие операции слишком часто – это мир просвещенный, гуманный даже к детям мрачунов, а шила в мешке не утаишь… Нет, у них была другая цель: они хотели создать мрачуна с неограниченной «емкостью».

Они знали, что им необходим прорыв границы миров.

19 мая 427 года от н.э.с. День

О девочке с необычайными способностями Красен говорил до самого обеда, а Инда пил кофе чашку за чашкой. Нет, он не хотел спать – просто чувствовал усталость после бессонной ночи. И когда в столовую заглянул дворецкий, велел ему накрыть стол на террасе – столовая казалась душной. Зеленых ящерок Инда не опасался, не сомневаясь, что у сказочника-оборотня есть дела поважней, чем подслушивать долгие разговоры чудотворов.

Нанятый незадолго до приезда Инды из Афрана садовник не успел справиться со всем хозяйством полностью, что, впрочем, Инду вполне устраивало: некоторые уголки скромного парка казались совсем дикими, и там он особенно любил бывать. Но на клумбах, разбитых вокруг террасы, цвели тюльпаны и нарциссы, распускала листочки жимолость, тянулся вверх душистый горошек – Инда в который раз с наслаждением вдохнул запах северной весны.

– Вы не находите, Красен, что весна здесь хороша как нигде? В Элании в это время уже становится пыльно и душно, а тут – такая волшебная свежесть…

– Нахожу, – угрюмо ответил тот. – Особенно меня поражает голубизна неба и солнечные лучи, которые пробиваются сквозь зелень. Иногда мне в самом деле кажется, что это волшебство.

– Не считаете же вы, что мы украли это голубое небо у Исподнего мира? – улыбнулся Инда.

– Нет. То, что мы украли у Исподнего мира, находится за пределами свода. И, насколько я понял, вы тоже не прочь украденное вернуть. – Красен усмехнулся гораздо более едко, чем позволяла субординация.

Инда вежливо (и немного натянуто) рассмеялся, чтобы замять дерзость куратора Млчаны. Они сели за стол, уже накрытый на двоих, – дворецкому Инда велел убраться. Может быть, от страха потерять и эту террасу, и солнце, и легкий ветерок, шуршащий в молодой листве, и мешающийся с цветочным ароматом запах земли, вскопанной садовником, все это показалось Инде столь восхитительным, сто́ящим, чтобы за это бороться?

– Красен, все чудотворы понимают, что наши предшественники сделали много ошибок. Но на то были и объективные причины, вы так не считаете?

– В Хстове недавно придумали каламбур, который приобрел большую популярность в народе: «Нет худа без Добра». Мне в последнее время видится что-то зловещее в перевернутых и перепутанных понятиях добра и зла.

– Добро и зло есть абстракции, к тому же относительные. То, что враждебно нам, мы называем злом, то, что дружественно, – добром. – Инда пожал плечами.

– Я этого не оспариваю. Но не кажется ли вам, что скоро все мы увидим, что такое истинное зло?

– И что же, по-вашему, есть истинное зло? – Инда постарался улыбнуться.

– То, что действительно враждебно человеку. Бездумная сила, которой, казалось бы, нет дела до людей. Но иногда мне кажется, что эта сила наделена разумом и нам никогда не понять этого разума.

Трещина, которая, словно стрелка, указывает на Славлену… Не разум – инстинкт. Инстинкт неживого: темный, как закоулки мозга рептилии. Ужас первобытного человека перед природой недаром породил религию – Инда и сам готов был поверить в то, что бездумная сила Внерубежья способна если не видеть и слышать, то ощущать. И людям скоро не останется ничего, кроме как безуспешно просить эту силу о милосердии, – только ждать от нее милосердия глупо, потому что она бессердечна.

– Давайте вернемся к Исподнему миру, Красен… – Инда поморщился, разгоняя наваждение.

– Да, конечно. Мне показалось, что вы устали и хотите прерваться хотя бы на время обеда.

– Я не устал. Но если перерыв нужен вам…

– Нет, я могу говорить без перерыва.

– Тогда расскажите мне о раскладе сил во внутренней политике Млчаны. Мы не закончили говорить о возможном падении Храма.

Красен кашлянул и продолжил:

– Семь лет назад на престол сел девятнадцатилетний Дубравуш – единственный и очень поздний сын прежнего Государя. Существует немалая вероятность, что он не имеет никакого отношения к роду Белого Оленя, потому что появился на свет, когда его законному отцу пошел седьмой десяток, жена же его, пятая по счету, еще не отметила двадцатилетия. Однако наследник с младенчества был любим толпой, служил символом продолжения рода, его отец ввел в обращение медную монету с профилем малолетнего сына, что само по себе послужило народной любви, – золотые монеты толпа видит редко, а медяки водятся у каждого. Молодой Государь с самого начала заявил о себе как честолюбивый, амбициозный и очень способный правитель, что косвенно подтверждает его нецарское происхождение, – род Белого Оленя слишком стар, кровь его холодна: прежние цари маялись от безделья, топили свою хандру в роскоши, предавались разврату, изысканным развлечениям и меньше всего интересовались делами государства.

– Насколько мне известно, мы поощряли такое положение дел. Как же случилось, что на этот раз мы не вмешались в этот процесс?

– Во-первых, никто не ждал от девятнадцатилетнего Дубравуша такой прыти – до смерти отца он ничем не отличался от своих предков. Во-вторых, еще неизвестно, на руку нам его амбиции или нет.

– И в чем же состоят его честолюбивые замыслы?

– Молодой Государь поставил своей целью процветание государства.

– Что ж, цель достойная… – посмеялся Инда. – Я бы сказал, неординарная. И каким образом он собирается этой цели достигнуть?

– Вы напрасно иронизируете. Государь посягает на власть, земли и золото Храма. Он знает, что колдуны – основное богатство государства, а потому потворствует Чернокнижнику. Он ратует за просвещение.

– У него есть какие-то рычаги для того, чтобы противостоять Храму?

– Армия. Золото. Знать, которая получит земли в результате секуляризации. И народ, недовольство которого скоро хлынет через край.

– Что же ему мешает? – спросил Инда.

– Храм. И нежелание ввергнуть государство в гражданскую войну. У Храма тоже есть гвардия, золото, земля и народ, который слушает Надзирающих. И мы – нам не нужна ни гражданская война, ни падение Храма. Но нам нужны колдуны и возрождение Цитадели, нам нужен как стабильный сброс энергии в Исподний мир, так и стабильное ее поступление оттуда. Нам необходим худой мир, и мы всеми силами стараемся удержать паритет между Храмом и Государем – как только паритет нарушится, одна из сторон пойдет в наступление.

– Вы хотите сказать, что двадцатишестилетний мальчик может переиграть такую совершенную структуру, как Храм? Может противостоять нам и нашим интересам в Исподнем мире?

– Даже если бы мы безоговорочно приняли сторону Храма, Государь, как глава светской власти, все равно мог бы изрядно нам помешать. Но как только Стоящий Свыше расправится с Государем, так сразу мы станем единственными противниками Храма.

– А как молодой Дубравуш относится к нам?

– Нас он безоговорочно считает врагами как государства, так и Исподнего мира в целом. В одной из речей, правда произнесенной в узком кругу, Государь говорил о злых духах, умеющих творить чудеса, которые тайком пробрались в Исподний мир и отнимают у людей сердца. Кроме того, я подозреваю, что он знаком с энергетической моделью двух миров. И ему, как и Храму, нет никакого дела до того, что будет с нашим миром, – он защищает интересы своего.

– Нет, это уму непостижимо… – Инда покачал головой. – Как же мы допустили приход к власти такого человека? И зачем нам это надо?

– Цари не оказываются на троне случайно. Для этого созрели предпосылки.

– Красен, оставьте! Какие предпосылки? Мы веками создавали нужные нам предпосылки и устраняли те, которые нам мешают.

– Тогда бы Храм продолжал уничтожать колдунов, отказался от сотрудничества с нами и через поколение привел к краху оба мира. И такую предпосылку, как нищета Исподнего мира, мы устранить не в силах. Эта земля должна была родить человека, который встанет на ее защиту, – и она его родила.

– Нет, Красен. Не земля. Вам не кажется, что мальчик на троне – объект влияния множества придворных? Почему его амбиции не направили в нужное нам русло? Почему он не отправился в далекий поход воевать чужие земли? У него для этого есть армия, золото, знать, которая получит чужие земли в пользование, и народ, которому тоже кое-что перепадет в победоносной войне. Нет, Красен. Слишком ясные цели ставит перед собой молодой Государь, слишком хорошо понимает расклад сил, слишком далеко смотрит.

– Он молод – он должен далеко смотреть. Это Стоящий Свыше готов погубить оба мира, лишь бы дожить свой век в покое и роскоши.

– Да, только мне почему-то кажется, что Государя кто-то искусно направляет. И что это за метафора – о злых духах, отнимающих у людей сердца? Это какой-то местный миф? – Инда почему-то стал раздражаться. Может, от недоверия к Красену? Государь, защищающий свои мир, – это прекрасно, очень романтично и достойно восхищения. Но почему бы Красену тоже не жить интересами своего собственного мира?

– Злыми духами колдуны называют нас, чудотворов. Они называли нас так испокон веков, задолго до реформации Храма. И я не исключаю, что в близком окружении Государя есть колдун, близкий к Чернокнижнику.

– Постарайтесь узнать это подробней, – проворчал Инда. – Нам грозит серьезная опасность, Красен. Вы, наверное, не все время проводите в Исподнем мире. Наверное, «Славленские ведомости» вы иногда читаете? Падение свода возможно не только из-за свержения власти Храма, но и из-за прорыва границы миров. Появление чудовища над Беспросветным лесом – дело рук Исподнего мира.

– Я дипломат, а не аналитик. Не я разрабатываю стратегию нашего вмешательства в дела Исподнего мира, но могу сказать, что полностью с ней согласен. Мы исповедуем принцип «Управляй, разделяя». Нам выгодно противостояние Храма и Государя, оно отнимает силы у обеих сторон.

– А мне показалось, что мы вообще потеряли власть над Исподним миром. – Инда понял, почему это вызвало в нем такое раздражение: невозможность достать сказочника-оборотня. Необходимость считаться со сложной политикой, которую чудотворы проводят в Исподнем мире.

– Нам нужна энергия Исподнего мира, а не власть над ним. И возможность сброса туда энергии. Наша стратегия полностью отвечает этим целям. – Красен посмотрел на Инду твердо, нисколько не сомневаясь в своей правоте.

– Ладно. Извините. Возможно, я в самом деле недостаточно хорошо знаком с Исподним миром и не мне об этом судить, – примирительно сказал Инда. – Я слушаю дальше. Но моя просьба разузнать о колдуне в окружении Государя остается в силе.

– Хорошо, я продолжу. Государю известно, что мы поддерживаем возрождение Цитадели. И пока Храм остерегается противостоять планам Государя. Их тактика – рассорить Чернокнижника и Дубравуша, а если это не получится, заставить Государя выступить против колдунов.

– У них есть для этого рычаги?

– Да. В народе колдунов не любят, и если Государь будет поддерживать их в открытую, это вызовет народные волнения.