Текст книги ""Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Денисова

Соавторы: Бранко Божич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 338 страниц)

– Поздно вернулся?

Сверху, снова громко топая, спустились твое гвардейцев и направились к двери.

– Ни-ни! Ему же сегодня на службу надо было. – Тетушка снова зашептала: – А что, может, он и храбрости этой напился из-за девчонки, а? Может, она перед отъездом ему что-нибудь такое сказала? Вот он от расстройства…

– Все ясно, – сказал старший. – Поите его крепким чаем, если есть. А лучше пошлите за лекарем. Вот деньги.

Он высыпал на стол горстку серебряных монет и поднялся.

Но не успела за гвардейцами захлопнуться дверь, тетушка Любица изменилась в лице и, схватив лампу, побежала вверх по лестнице.

– Спаска, выходи, будешь мне помогать, – крикнула она походя и забормотала: – Бедный, бедный мальчик… Я так и знала, что добром это не кончится…

Спаска помогла тетушке Любице раздеть его и уложить под одеяло – руки Волче по локоть были изрезаны веревками до глубоких ссадин, кожа горела, а сердце билось гулко и часто, так часто, что становилось страшно. Он был в сознании, только не мог шевелиться и говорить и как только открывал глаза (с огромными черными зрачками), из них тут же бежали слезы – Спаска промокала их платком. Тетушка Любица велела обтирать его лицо мокрой тряпицей и давать теплый чай, а сама побежала к лекарю, сказав, что нужны капли из ведьминых наперстков.

Спаска и не думала, что может полюбить кого-то кроме Славуша, но… Славуша она любила не так: душой, сердцем, мыслями. А Волче… Ей хотелось прикасаться к нему: обнять, погладить, может быть даже поцеловать. У него были широкие плечи, крепкая шея и сильные руки. И сердце замирало от мысли, что эти руки могли бы обнять ее и прижать к себе.

Волче пил жадно, захлебываясь и кашляя, но совсем не мог поднять голову. Спаска видела, как бьются иногда отравленные дурманом, и сила в них бывает нечеловеческая – потом у них все болит и сил совсем не остается. Если бы сердце у него не стучало так часто… И дышал он хрипло, тяжело, и все время пытался что-то сказать, но кашлял и морщился. От мокрой тряпицы ему становилось легче, и Спаска промокала не только лицо, но и руки с внутренней стороны, и шею, и грудь. Сколько бы он ни пил чая, губы оставались сухими, потрескавшимися и бледными.

Ссадины на руках Спаска прижгла хлебным вином, но перевязывать не стала – будут мокнуть под повязками и дольше заживать.

– Вы спите, Волче-сын-Славич, – сказала она наконец. – Вам теперь спать нужно. Вот сейчас еще чаю выпейте и спите.

Тетушка вернулась быстро – спешила и запыхалась.

– Лекарь сказал, три капли только, не больше. – Она вынула из-под туго зашнурованного лифа пузырек из темного стекла.

Спаска взяла в руки пузырек и выдернула притертую пробку. Слабые были у лекаря ведьмины наперстки.

– Три капли не помогут, – сказала она, капнула на руку зеленоватого настоя и слизала его языком. – Сейчас надо десять капель, а завтра по пять утром и вечером.

– Не боишься? – улыбнулась тетушка.

– Нет. Я знаю, – ответила Спаска. – И надо с медом, а то на вкус противно.

– Ну смотри… – Тетушка покачала головой.

Спаска сама развела капли в кружке и отхлебнула глоток. Нет, все было правильно, только немного страшно – вдруг что-то пойдет не так? Лекарь-то поостерегся, хотя наверняка знал, что три капли не помогут.

– Выпейте, Волче-сын-Славич, – сказала она, приподнимая его голову. – Только горько будет. Это чтобы сердце не колотилось.

Сердце успокоилось часа через два, но Спаска боялась отойти от постели Волче – вдруг оно остановится совсем? Сначала было довольно положить руку ему на грудь, а потом пришлось прижимать ухо к ребрам, чтобы услышать, бьется оно или нет.

– А красивый парень, – прошептала тетушка Любица, когда он уснул. – Нравится тебе?

Спаска пожала плечами и почувствовала, что краснеет, – почему-то стало стыдно. Словно тетушка могла догадаться, о чем она думала весь вечер. А ведь это… это было совсем несерьезно, просто так. Ведь Спаска любила Славуша.

– Пойдем-ка поужинаем, – улыбнулась тетушка, но Спаска покачала головой.

Наверное, тетушка подумала неправильно, потому что посмотрела на Спаску слишком хитро. Нет, Спаска не могла уйти из-за ведьминых наперстков, а не потому, что ей нравился Волче. Из-за того, что у него сердце могло остановится. Лучше бы он ей не нравился, тогда бы она прикладывала ухо к его груди чаще. От этого прикосновения она едва не задыхалась, ее собственное сердце билось громче и быстрей, и по телу волнами катилось то тепло, то дрожь от холода. И каждую минуту хотелось сделать это снова.

Нет, Волче совсем не был похож на царевича. Но Спаска и не заметила, как он тоже оказался в хрустальном дворце, в блестящих доспехах, на высоком вороном коне. Не царевич – богатырь, победивший сонмище злых духов и раненный в бою.

10 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир

Сказочная царевна сидела возле постели Волчка, сменяя мамоньку. И давала пить, приподнимая его голову легкой рукой, и вытирала слезы с глаз, и прижимала нежную щеку к его груди, чтобы послушать сердце.

Он бы никогда не посмел прикоснуться к ней, не из робости, а от благоговения. Он бы никогда не посмел даже подумать о любви к ней – это оскорбило бы чистый ее образ. Прекрасное дитя, волшебная девочка, несущая солнце в мир, умеющая читать мысли и одним прикосновением излечивать раны. За ее счастье он бы отдал жизнь.

Те три дня, что он тогда провалялся в постели, были наполнены трепетом и щемящим счастьем. Свет еще резал глаза до слез, в глазах двоилось, но Волчок глядел на ее удивительную красоту и не мог оторваться. Сказочная царевна… Так близко, что стоит протянуть руку… Нет, Волчок не протягивал к ней рук, ему было достаточно того, что это возможно – прикоснуться к ней в любую минуту.

Она все время уговаривала его уснуть, а он не мог спать, когда она рядом, – боялся пропустить хотя бы миг. На третий день, как всегда некстати, разболелась поясница, и Волчок бы очень хотел, чтобы Спаска этого не заметила, но она лучше любого лекаря знала о чужих болезнях.

– Вы на живот повернитесь, вам легче станет. – Она провела рукой по одеялу. – Это от яда, надо погреть немножко, и все пройдет.

И Волчок слушался ее беспрекословно, хотя считал, что поясница пройдет безо всяких грелок и припарок. Но от прикосновений ее рук на глазах выступали слезы – так это было невозможно хорошо.

Змай заявился на пятый день, к ужину, – Волчок спустился в трактир и увидел его за столом с миской жирной утиной похлебки.

– Честное слово, я не хотел… – начал Змай, едва Волчок успел преступить порог.

– Да нет, все правильно, – ответил Волчок, садясь за стол напротив Змая. – Так и должно было случиться. Огненный Сокол все перепроверяет.

– А впрочем… Если бы он тебя в самом деле подозревал, ты бы сейчас здесь не сидел. Он даже в Горький Мох никого не послал, поверил Любице на слово. В любом случае – извини.

– Змай… Я хорошо знаю, чем рискую. Лучше, чем ты. Не надо мне твоих извинений. Я так понимаю, Милуш успел?

– Еще как успел. Нам это стоило четырех пар лошадей, между прочим. В этом году праздник на Лысой горке будет в ночь с первого на второе мая. Государь торгуется с чудотворами за проведение его каждый год, Милуша никто даже не спрашивает. Почему-то предполагается, что оно ему надо.

– А… ему разве не надо?

– Не более чем всем остальным. Понимаешь, колдуну довольно раза два в неделю встречаться со своим добрым духом и приносить толику силы в этот мир. И для этого не нужно тащиться на Лысую горку и выплясывать там под прицелом арбалетов. Праздники на Лысой горке – акт устрашения Верхнего мира, напоминание о том, что мы существуем. Каждый колдун в этот день приносит в пять-семь раз больше силы, чем обычно, но у него нет в этом никакой физиологической потребности, он делает это только из ненависти к чудотворам и любви к хорошей погоде. Кстати, колдунам это на пользу не идет. Зато это идет на пользу всем остальным, в том числе и чудотворам. И Милуш согласится, потому что у него нет выбора – у него слишком много смелых начинаний, которые армия Государя может зарубить на корню.

– Например?

– Присоединение Выморочных земель к владеньям Сизого Нетопыря. Целые деревни колдунов вокруг замка. Крепостной вал, охраняемые земли. Возрождение университета. Ну или хотя бы школа для мальчиков на пятнадцать человек… Библиотека.

– И что, Государю это не нравится?

– Это не нравится Храму. Впрочем, это не нравится и чудотворам, но им придется проглотить. А Храм резонно полагает, что колдуны в собственности знати, Государя и лавр сделают больше, чем все праздники на Лысой горке, вместе взятые. Чудотворы колеблются.

– Почему?

– Видишь ли, в отличие от храмовников они привыкли смотреть на десятилетия вперед, а колдуны в рабстве рано умирают, оставляют больное потомство, если вообще оставляют. Но в самом деле приносят гораздо больше силы, чем колдуны на свободе.

Волчок полюбил долгие разговоры со Змаем еще с тех пор, как тот учил его писать. Может быть, у Змая не было блеска Огненного Сокола, может быть, он не совершал подвигов и не искал славы – но он был… человеком. И Волчок уже понял: именно поэтому Огненный Сокол всегда будет брать над ним верх. Незачем было загонять четыре пары лошадей только для того, чтобы Волчка не заподозрили в измене. Так не делают! Так не делают те, кто хочет победить.

Змай не отдавал приказов, не умел. И так тоже не делают те, кто хочет победить.

Когда он сказал, что не может оставаться в Хстове, а Спаске пока лучше пожить здесь, Волчок снова почувствовал, как свет режет глаза и как бешено колотится сердце.

– Ей надо хотя бы два раза в неделю выходить за город, и я подумал, что если ее будет сопровождать гвардеец… – Змай посмотрел на Волчка, словно извиняясь.

– Да, конечно, – кивнул Волчок. – Ты не беспокойся.

– Ты понимаешь, что с тобой сделают, если поймут, кого и зачем ты водишь за стену?

– Я думаю, чтобы заглянуть ей в лицо, им придется меня убить.

– Ничего, они и издали догадаются, что Спаска колдунья, так что на легкую смерть можешь не рассчитывать, – усмехнулся Змай. – Поэтому ходите каждый раз в разные места, через разные ворота, когда вместе, а когда порознь. Я денег оставлю, чтобы ночью в город пропускали…

– Деньги я и без тебя найду.

Волчок долго не мог заснуть: то ли от мыслей о Спаске, то ли от того, что сердце снова выпрыгивало из груди. Уже перевалило за полночь, когда он решил спуститься в трактир, попить воды. И еще на лестнице услышал голоса в комнате под лестницей, которую занимала мамонька.

– Все, Змаюшка, хватит.

– Я скучал.

– Я знаю, как ты скучаешь. Может быть, в Млчане есть хоть одна деревня, где ты ни с кем не любился?

– Наверняка есть.

Волчок усмехнулся про себя и пошел дальше – только голоса все равно были слышны.

– Чему дочку-то учишь, а? Кобелина? Она же все видит.

– Она маленькая еще. Не понимает.

– Чего? Ты как дитя! Ей замуж скоро.

– Раньше шестнадцати не отдам.

– Смотри, она и без тебя разберется. У них это быстро. Вот чем ты думал, когда с молодым пригожим парнем ее за стену отправлял? А он ей глянулся, между прочим. Видный парень-то.

– Да ну, она Славуша любит. Она сама мне говорила.

– Мало ли что она тебе три года назад говорила! Я-то не ослепла еще. Уж так она глядела на него, так переживала…

– Жалела просто. Да и Волче не дурак же, понимает, что она дитя.

– Это тебе она дитя. А я в ее годы уже на сносях была. Выросла дочка-то, Змаюшка, а ты и не заметил.

– Так чего, может, ей сережки купить?

– Тьфу, балбес!

Волчок посмеялся себе под нос, зачерпнул воды и пошел наверх.

А на следующий день Змай в самом деле принес Спаске сережки. Волчок спустился вниз, чтобы встретить Змая, – она была на кухне.

– Кроха, я тут тебе сережки купил. – Он остановился на пороге кухни, привалившись плечом к косяку. – Это хорошие сережки, белое золото и сапфиры. И это, слушай… Может, тебе надо платьев других?

– Татка, ты такой смешной. – Она улыбнулась. – У меня есть платья.

– Ты бы еще бриллиантов по лоту ей в уши повесил! – сунулась мамонька. – Чтобы точно вместе с ушами оторвали!

– Да нет, тут маленькие камушки… По три грана всего… – смущенно ответил Змай.

12–13 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир

На службу Волчок вышел на седьмой день, как и полагалось. Пятый легат встретил его с радостью и вывалил на стол ворох неразобранных бумаг. Волчок беспокоился, что не успеет до вечера разгрести все, что накопилось за неделю, а уйти очень хотелось не позже семи – Змай уехал, и Спаске нужно было выйти за город. Волчок со Змаем договорились, что это будет три раза в неделю. Волчок бы водил ее за город хоть каждый день: насколько он понял, Спаска отличалась от других колдунов и в замке еженощно бывала в межмирье. Но Змай сказал, что это слишком рискованно, а Волчку хотя бы иногда надо спать.

Через час в канцелярию заглянул Огненный Сокол.

– Я знал, что ты не виноват, – начал он как ни в чем не бывало и присел на край стола. – Но я должен был проверить.

– Я понимаю, – ответил Волчок. – Должность у меня такая.

– Ты молодец, хорошо держался.

– Я же знал, что не виноват, – пожал плечами Волчок и отложил в сторону не отмеченный в списках донос. – А Особый легион – не служба дознания, чтобы верить самооговору.

– Тебе не надоело в бумагах ковыряться?

– Нет. – Волчок поднял голову. – Здесь тепло, сухо и чисто. И пятый легат меня ценит.

– А когда-то о подвигах мечтал. – Капитан усмехнулся.

– Это было давно.

– Послушай, но ведь башня Правосудия – самое грязное место во всей гвардии, ты не находишь?

– Я промолчу.

Огненный Сокол расхохотался. В ответ на его смех из палаты Законности выглянул пятый легат.

– Знатуш, если ты ищешь самое грязное место в гвардии, загляни в нужник при казарме. А мы здесь занимаемся проверкой законности всей службы Правосудия.

– Не смеши меня. Вон в том шкафу лежит три десятка печатей с гербами, а твой секретарь – мастер по подделке почерков и подписей. Я думаю, вы тут занимаетесь не проверкой законности, а подгонкой под законность. И, заметь, меня как капитана Особого легиона это может заинтересовать.

– Это вовсе не означает, что я отдам тебе своего секретаря. Пользоваться пользуйся, но в следующий раз не забудь получить мое разрешение на его арест.

– Никакого ареста не было. Парню за особые заслуги перед гвардией дали неделю отпуска. – Огненный Сокол снова рассмеялся.

– Когда-нибудь я с особенным удовольствием займусь проверкой твоей бригады, Знатуш.

Пятый легат закрыл за собой дверь.

– Ты понял насчет ареста? – вполголоса спросил капитан.

– Да, конечно. Перебрал храбрости – с кем не бывает, – ответил Волчок.

– Сегодня к восьми вечера приходи в «Сыч и Сом». У меня есть к тебе разговор.

Волчок кивнул, и только когда Огненный Сокол слез со стола и вышел за дверь, жахнул кулаком по подлокотнику и прокатил желваки по скулам: в восемь вечера закрывались ворота, Спаске надо было выйти из города раньше. Но, право, не говорить же капитану, что у него вечером свидание с девушкой.

Волчок торопился закончить с бумагами и не пошел обедать, поэтому к вечеру сильно проголодался. Вообще-то «Сыч и Сом» был ему не по карману – туда ходили гвардейцы посолидней. Этот трактир помнил времена Айды Очена, и поговаривали, будто Айда Очен в самом деле заглядывал сюда (хотя в Свидениях об этом не было ни слова), наверное, поэтому цены тут так кусались.

Волчок зашел в трактир с боем часов на Оленьей башне, откинул мокрый капюшон и огляделся. В трактире было шумно и людно – и большинство посетителей имели капитанские кокарды. Трактирщик кинул на него недобрый взгляд (словно пересчитывая деньги в кошельке) и вопросительно посмотрел на вышибалу у дверей. Тот нехотя повернулся к Волчку и спросил:

– Желтый Линь?

Волчок кивнул.

– Поднимайся наверх, тебя ждут. Третья дверь налево, и смотри не перепутай.

За третьей дверью налево кто-то шумно любил женщину, и Волчок решил, что вышибала вряд ли стал бы так глупо шутить, скорей всего перепутал право и лево. И точно: за третьей дверью направо Волчок услышал голос Огненного Сокола.

– Государь считает, что от колдунов больше пользы, чем от храмовников… И это самая серьезная его ошибка, – рассуждал тот.

– Не боишься говорить это вслух? – спросил кто-то.

– Я ничего не боюсь. Иди. Я жду человека.

Волчок думал, что дверь распахнется ему навстречу, но, видно, в комнате был еще один выход. Он подождал немного и постучал.

– Заходи, – ответил ему капитан.

Посредине довольно большой комнаты стоял накрытый на двоих стол с жаровней: парила похлебка из белорыбицы, шипели на сковороде свиные ребрышки, томилась гречка. А вокруг были разложены соленые грузди, и кислая капуста с клюквой, и нарезанный лук, и маринованный чеснок – никаких заморских разносолов, только две бутылки хорошего виноградного вина. В очаге потрескивали дрова, а не торфяные катыши.

– Садись. – Огненный Сокол кивнул на стул. – Я думаю, ты проголодался.

Волчок не стал ломаться. Впрочем, мамонька кормила его ничуть не хуже, только гораздо дешевле.

Капитан сразу налил вина в высокие стаканы тонкого стекла.

– Пей, не бойся, на этот раз не отравлю. – Он усмехнулся. – Это лиццкое вино, легко и приятно кружит голову.

Волчок отпил немного – когда-то Змай научил его пить виноградное вино: не выдувать сразу весь стакан и не занюхивать рукавом.

– Нравится?

Волчок кивнул.

– Откуда, интересно, простой деревенский парень знает вкус хорошего виноградного вина? Небось, в лавре батраку такого не наливали?

Ничто не ускользало от Огненного Сокола – даже не по себе становилось.

– Я снимаю комнату в хорошем трактире. Моя хозяйка часто подает виноградное вино. Только это, конечно, гораздо лучше, – ответил Волчок.

– Ты подозрительно отличаешься от большинства гвардейцев. Не ходишь по кабакам, не водишь домой девок, не устраиваешь пьяных драк… Читаешь книги.

– Простому деревенскому парню трудно выбиться в люди, особенно если ходить по кабакам, жарить девок и устраивать пьяные драки.

– Вот как… Хочешь выбиться… А знаешь, у тебя хорошо получается. Обычно меня раздражают чинолюбы, но ты и здесь исключение. Скажу тебе по секрету, холуйством в люди выбиться проще. Но ты же никому задов не лижешь, служишь себе… И все тебя примечают, все тебя двигают, защищают, ценят… Мне это кажется странным. Если бы мне нужен был свой человек в Консистории, я бы выбрал именно такого: который всем нравится. Кстати, где ты научился читать?

Стоило определенных усилий не перестать жевать.

– В лавре. Надзирающие там тоже меня отличали и тоже двигали.

– Так что почки отбили?

– Я был всего лишь трудником.

– А кто научил тебя писать?

Огненный Сокол словно знал, о чем спрашивать, словно видел всю подноготную Волчка.

– Я платил за уроки каллиграфу. Я… оказал одну услугу дядюшке пятого легата, и тот захотел немного продвинуть меня по службе. Но для этого надо было красиво писать.

– И что же это была за услуга? – Капитан подлил вина в стаканы как ни в чем не бывало.

– Мне бы не хотелось об этом говорить, но если нужно ответить, я отвечу.

– Я никому не выдам тайну дядюшки пятого легата, – кивнул Огненный Сокол.

– Я… Ну, в общем, я помог ему выкрутиться из неприятной истории с девицей. Он боялся, что она от него понесла, а я соблазнил ее и позволил дядюшке нас застукать.

– Дядюшка не промах по части девиц… А почему он выбрал на эту роль тебя?

– Случайно. Он напился в кабаке на улице Фонарей, и я оказался первым встречным, кому он излил свое горе.

– Я бы тоже оказал кому-нибудь такую услугу, – усмехнулся капитан. – Ты, значит, еще и везучий.

Волчок кивнул и кашлянул: если уха́ еще кое-как проваливалась в живот, то свиные ребрышки застревали в горле.

– Что, неужели до сих пор сухо во рту? – поинтересовался капитан.

– Немного.

– Признаться, я не ждал, что ты так быстро слетишь с катушек. Наверное, не завтракал?

– Завтракал.

– Ну да всякое бывает. И знаешь, что меня удивило больше всего? Змеи. Обычно от напитка храбрости являются голые девицы… Поначалу, конечно. Но ты так упорно твердил о змеях и так отважно с ними сражался, что пришлось тебя привязать и насильно влить в рот горячего чаю – чай хорошо помогает в таких случаях. Я долго думал об этих твоих змеях… И знаешь, кое-что нашел. В окружении Чернокнижника иногда появляется загадочный человек. Он давно отлучен от Храма и приговорен к смерти, но… он неуловим. Я даже думаю, не выдумал ли его кто-нибудь для того, чтобы прикрыть свою задницу. Его зовут Змай. Ты никогда о нем не слышал?

– Нет. Я знал одного парня по имени Змейко, он был трудником в лавре.

– Хорошо… – Огненный Сокол вдруг взял Волчка за руку и легко ее пожал.

– Вы проверили, не лгу ли я? – спросил Волчок. Хвала Предвечному, всем его чудотворам, Храму и особенно напитку храбрости – ладонь осталась сухой.

– Откуда ты знаешь про ложь?

– Мне говорил об этом пятый легат. Он же был одним из лучших дознавателей когда-то и очень этим гордится. Только сейчас у меня руки сухие из-за напитка храбрости.

– Так ты солгал?

– Нет. Я просто говорю, чтобы вы не строили на этом своих расчетов. Ведь это было бы нечестно.

– Честный, значит… Вот настолько честный… Почему тогда тебе виделись змеи? Ты сам это можешь объяснить? Напиток храбрости – волшебная, загадочная штука. Может быть, это ответ мне. Не от тебя – от Предвечного.

– Я видел такую змею. Однажды. Тогда, в землянке Чернокнижника. И я думал о Чернокнижнике, когда пил храбрость.

– Ты знал, что это подпись Чернокнижника? – Огненный Сокол вскинул глаза.

– На грамоте был его герб.

Капитан качнул головой и потупился.

– Итак, всего два недостатка: больные почки и плохая переносимость напитка храбрости. Можешь назвать еще?

– Да. Я жалею людей. Я поэтому не хочу уходить из канцелярии. А еще я размышляю над приказами.

– Не удивительно, что тебя все примечают, продвигают и ценят, – фыркнул Огненный Сокол. – Мне нужен человек в Консистории. И я хорошо оплачу его службу. А если все закончится нашей победой – могу пообещать существенное продвижение по службе.

– И в чем будет состоять эта служба? – Волчок положил свиное ребрышко обратно на тарелку.

– Ничего незаконного или недостойного. Да, и полностью подходит гвардейцу, жалеющему людей. Дело в том, что скоро у Консистории здорово прибавится работы. Ты, наверное, знаешь, что выявить настоящего колдуна очень просто – довольно показать ему зажженный солнечный камень. И все попавшие в подвалы башни по обвинению в колдовстве якобы проходят эту процедуру. И, наверное, ты знаешь, что эта проверка – обман чистой воды. Так вот, мне надо знать точно, кто из обвиненных в колдовстве на самом деле колдун. Трудность состоит в том, что солнечные камни могут светиться лишь под воздействием волшебной силы чудотворов, в местах освященных…

Огненный Сокол излагал свой план, а Волчок жевал и с тоской думал: «Еще полчаса – составить письмо, еще пятнадцать-двадцать минут – отправить голубя. Нет, уже темнеет, голубя завтра отправит Зорич…» Значит, дознавателям скоро прибавится работы? Наверное, Змай догадается, что за этим стоит.

– В общем, – продолжал капитан, – тебе нужно помечать приговоры настоящих колдунов. И скажу по секрету, что их, скорей всего, ждет Высочайшее помилование.

– Прибыльное дело? – переспросил Волчок и прикусил язык. Ну не сдержался, не сдержался! Невозможно же сидеть в таком напряжении и ни разу не ошибиться!

– Мне нравится здоровый цинизм, даже напускной. Впрочем, в следующий раз можешь не стараться мне угодить, я все равно в твой цинизм не поверю. Это не только прибыльное дело, оно служит идее Добра.

Лиццкое вино выветрилось из головы в считанные минуты, не оставив даже четверти часа расслабляющего головокружения, и, покинув храмовый двор, Волчок несколько минут стоял, привалившись к стене на площади Чудотвора-Спасителя – просто чтобы немного отдохнуть, отдышаться. Едва ушло напряжение, тело налилось тяжестью: подрагивали колени, и руки тряслись как у пьяницы. И когда Волчок добрался до «Семи козлов», то сначала потребовал кружку хлебного вина, а уже потом пошел наверх – составлять письмо для голубиной почты. Спасибо Зоричу – налил только четверть кружки, иначе бы Волчок свалился где-нибудь на лестнице и точно ничего толком не написал.

– Что-то случилось? – спросил Зорич, когда Волчок спустился с голубятни.

– Нет, просто устал. Поволновался.

– Налить еще?

– Не надо.

На площади Восхождения было совсем темно, не светилось даже окно привратницкой храма, но зато перестал дождь. И бежать не было никакого смысла, но Волчок не мог идти спокойно.

Спаска вышла из кухни под звон колокольчика на дверях – в плаще. Она ждала… Волчок побоялся взглянуть ей в глаза.

– Я не смог раньше, – сказал он. – Извини, что заставил ждать.

– Я понимаю. Просто мы волновались.

Мамонька появилась в дверях кухни, вытирая руки передником.

– А я говорила ей, что у тебя такая служба – всегда могут задержать. Может, отложить на завтра?

Наверное, этого Волчок боялся больше всего. Ждать еще один день? И ждать-то было, в сущности, нечего: что особенного в том, чтобы проводить девушку за город и обратно… Он ведь и без этого каждый день видел ее в трактире. Но это опасное путешествие почему-то представлялось волнующим, волшебным – как те три дня, что Спаска провела возле его постели. И… он спешил отдать ей долг.

– Завтра может случиться то же самое, – вздохнула Спаска. – Но если вы устали, Волче-сын-Славич…

– Нет, я не устал.

– Тогда быстро ешь и собирайся, – велела мамонька.

– Я ужинал.

– Да ну? Вот мы тут сидим как на иголках, а ты где-то ужинаешь? – ядовито процедила мамонька.

Волчок не стал оправдываться.

– Тогда пойдем…те? – спросила Спаска и накинула на голову капюшон. – Сегодня – через Прогонные ворота, на Подъездной тракт.

Он, придержав рукой колокольчик, распахнул дверь и пропустил ее вперед. И если в сумерках стоило идти порознь, то в такой темноте это не имело значения.

На улицах было пустынно. Изредка попадались пьянчужки, бредущие по домам из кабаков, шныряло ворье, серыми тенями мелькали стаи бродячих псов, ищущих пропитания.

Завидев в просвете улицы такую стаю, Спаска вдруг замедлила шаг и сказала:

– Я боюсь собак. Их много.

– Не бойся, – улыбнулся Волчок.

– Они голодные. И им совсем не страшно.

Волчок мог бы посвернуть им шеи, но лишь нагнулся, делая вид, что поднимает камень: собаки порскнули в стороны, не дожидаясь, пока он разогнется.

– Видишь? – Он снова улыбнулся. – Проход свободен.

– Это потому что вас зовут Волче. Собаки боятся волков.

– Собаки боятся, когда в них кидают камнями. Они же не знают, как меня зовут.

– Они чувствуют. Вокруг каждого имени есть невидимый венец, сгусток сил. Имена не просто так нанизываются одно на другое: имя, имя отца, имя земли, где человек родился, имя покровителя рода… Все это переплетается в сгустке и защищает человека. Но самое главное – его собственное имя, оно задает путь.

– И ты спасаешь мир, потому что тебя назвали Спаской?

– Нет, меня назвали Спаской, потому что я могу спасти этот мир.

– А твой отец? У него нет ни отчества, ни земли, ни рода… – Волчок вспомнил вопрос Огненного Сокола, и между лопаток пробежали мурашки.

– Змай – это прозвище, а не имя. Но вокруг прозвищ тоже создаются сгустки силы. Только… у отца все наоборот. Ему не нужна защита отца, земли, рода… Его защищает другая сила – сила Змея, который убил Айду Очена.

Волчок вздрогнул. Он уже привык к мысли, что Айда Очен выдумка, так же как его крылатая колесница. А ему почудилось, что Спаска говорит с гордостью. Но она не стала продолжать, снова замедлила шаг и (может быть, это Волчку только показалось) придвинулась к нему поближе.

– Как же темно… И вам не страшно, Волче-сын-Славич?

– Нет. Чего же страшного в темноте? – ответил Волчок и подумал, что страшно было сидеть с Огненным Соколом за одним столом, а идти по хстовским улицам – это даже не опасно.

– Здесь все не так, как в лесу или на болоте… Здесь очень много людей – со всех сторон кто-то ходит, дышит… И я не знаю, это за углом или внутри дома.

– Не бойся. С отцом тебе тоже было страшно?

– Нет. С отцом никогда не бывает страшно. Но его защищает сила Змея, а вас – нет.

– Ничего, я как-нибудь сам справлюсь, без силы Змея, – проворчал Волчок.

– Но вас же отравили напитком храбрости…

– Это было при свете. И если стоит чего-то бояться, то не в темноте.

Право, даже захотелось, чтобы из-за угла выскочили какие-нибудь головорезы…

– Волче-сын-Славич… – помолчав немного, начала Спаска и коснулась его руки. – Вы не обиделись на меня?

– Нет.

– Я что-то не то, наверное, сказала. Я же не сомневаюсь в вас. Вы очень храбрый человек, мне и отец это говорил. И вы меня спасли тогда, в землянке, помните?

– Это не я. Тебя спасла змея.

– Нет, вы меня спасли раньше. Я все помню. И я сейчас хотела сказать, что я за вас боюсь, а не за себя.

– За меня точно не надо бояться, – рассмеялся Волчок.

Городская стена белым пятном выступила в конце улицы – дошли до Подъездной площади у Прогонных ворот. Волчок долго собирался с духом, прежде чем осмелился обнять Спаску за плечо.

– Прости, но так нам больше поверят.

– Да, конечно, – согласилась она, и Волчок заметил, как напряглись ее плечи и стрункой натянулась спина. Она была такой маленькой – плечо у́же, чем его ладонь.

Одиноко и тускло горел фонарь на стене возле ворот, привратная стража зевала у калитки, но оживилась, когда Волчок подошел ближе.

– Закрыты ворота, – привычно затянул один из стражников – парень лет восемнадцати.

– Ребята, надо девочку домой проводить, – улыбнулся им Волчок. – Не вернется до полуночи – отец ее прибьет.

– Закрыты ворота… – повторил стражник и хитро посмотрел на Волчка.

– Денег дам, – усмехнулся Волчок.

– Взятку армейцу Государя предлагаешь?

– Нет, не взятку. Плату за проход.

– Десять гран сегодня плата, – зевнул стражник.

Его товарищ пристально разглядывал Спаску, стараясь заглянуть под капюшон.

– Но если пощупать дашь… можно и за пять, – прошипел он и захихикал.

Волчок, поморщившись, сунул кулак ему под нос:

– На, пощупай.

– Да ладно… – Парень отстранился. – Я так, предложил просто.

Волчок кинул ему десятиграновую монету, и второй стражник отодвинул тяжелый скрипучий засов.

Как только калитка захлопнулась за спиной, Волчок поспешно убрал руку с плеча Спаски. Подъездной тракт, прямой как стрела, лежал меж унылых полей, и в темноте не виден был лес на горизонте. Спаска неожиданно повеселела, ускорила шаг, даже откинула капюшон.

– Отец очень любит Хстов. Даже больше, чем Горький Мох.

– Горький Мох? – переспросил Волчок. Что-то знакомое почудилось ему в названии местечка… Далекое, забытое, но… важное, тревожащее душу.

– Да, это его имение в четырех лигах отсюда. Только оно совсем бедное и он там никогда не бывает. А в Хстов он ездит даже тогда, когда ему это не нужно. А я Хстов не люблю. В нем душно. И страшно.