Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 98 (всего у книги 110 страниц)

Все нити были оборваны, время отныне текло рывками, закручиваясь в водовороты, звучавшие диалоги повторялись, разбитые чашки по утрам оказывались целыми, а людям приходило на ум, что они угодили в пугающий «день сурка».

Тимуру оставалось ждать и верить, что Акил Ядав и Вещий Лис верно разберутся в ситуации и подскажут Патрисии, какие шаги ей стоит предпринять. Одно утешение согревало ему сердце: Громов в этой замкнутой сфере продолжал жить, и ни один подлец не мог до него добраться.

29.5

29.5/9.5

Юрий Громов

Вопреки первоначальным прогнозам, Громов провалялся в лазарете больше двух месяцев, и стал выходить на непродолжительные одинокие прогулки лишь в конце мая. Он чувствовал себя полной развалиной – стариком, передвигающимся с опорой на палку, которую изготовил ему один добросердечный инженер по просьбе доктора.

Элен поначалу насела на него, требуя немедленно вернуться к работе с Зеркалом, но Огюст, ее верный помощник и тренер по системе Черной Бон, не увидел в спешке смысла.

– Мы все испортим, – заявил он Элен д'Орсэ после очередной неудачи, которой закончился сеанс. – Он совершенно не готов.

– Но посмотрите, что творится вокруг! Мир наполнился нелепостями, с которыми надо срочно что-то делать. Мне кажется, оператор смог бы взять их под контроль.

– Или все усугубить. Нет, мадам! – Огюст стоял на своем твердо, хотя бытовые странности лишали хладнокровия и его. – Сначала нам следует привести в порядок самого оператора. Он пока еще далек от нормы.

К счастью, Огюст де Мирабий жеванием мухоморов не увлекался, как и прочими химическими нирванами. Он был фанатом движения, физкультуры и дыхательной гимнастики, что шло на пользу восстановления организма. Юра не возражал против его методов, но дозированные нагрузки помогали недостаточно, он по-прежнему ощущал непреходящую усталость. Именно с ней, проклятой, Элен и связывала мелкие «чудеса», укоренившиеся на архипелаге. Поскольку в них не было ничего опасного – ну, чем может быть опасной сама собой починившаяся аппаратура или сама собой закипающая в чайнике вода? – она вроде как согласилась ждать сколько потребуется, однако терпение ее было на пределе.

На какое-то время Громова, впрочем, оставили в покое, и если не принимать во внимание Огюста, продолжавшего сопровождать его на прогулках, истязать в спортзале и следить за контактами с персоналом станции, он мог наслаждаться одиночеством в компании собственных тревожных мыслей.

Французская станция «Гамма» на острове Свиней, втором по величине в архипелаге Крозе, состояла из нескольких новеньких домиков. Их построили совсем недавно, и в этом году здесь работала первая научная смена. Кроме малочисленной группы д'Орсэ, прибывшей из Антарктиды, «Прозерпина» прислала на Крозе обычных ученых: геофизиков, биологов, физиков и метеорологов. У каждого из них была своя программа исследований, входящая в обширный список интересов транснациональной корпорации, не ограничивающейся спекуляцией с древними артефактами.

Центральный дом под названием «Sejour» (*«жилище», франц) включал в себя столовую, комнату отдыха с экраном для кинопросмотров и бильярдным столом и тренажерный зал. Вопреки прозвищу, он не был жилым, все тридцать пять человек ютились в трех других домиках – сборных, двухэтажных, с простенькими фасадами, выкрашенными в красно-синий цвет. В отдалении от «Sejour» тянулся приземистый ангар в форме буквы Г, где находились кладовые, мастерские и часть лабораторий. Метеостанция и обсерватория располагались поодаль, а электростанция и станция очистки воды были специально вынесены на отшиб, чтобы не раздражать лишний раз постоянным гулом.

Разумеется, Громов воспользовался относительной свободой и искал встречи с Тимуром. Вскоре подобная возможность представилась. Они пересеклись в столовой за поздним завтраком.

– Ты знаешь, что происходит? – спросил он сходу у Борецкого, когда тот аккуратно пристроился за ним у раздаточного окошка.

– Кое-что знаю, – тихо ответил ему Тимур.

– Тогда пообщаемся, пока французов на горизонте нет?

Тим указал ему на столик в глухом углу, самый дальний от раздачи:

– Занимай места, я сейчас к тебе подойду.

Просторный зал столовой считался местом для тусовок, более предпочтительным, чем кинозал или бильярд. Поскольку график работ на «Гамме» был расписан сообразно потребностям каждого, это помещение никогда не пустовало.

Сейчас свободные от дел люди толпились в основном у барной стойки, где на полках были расставлены бутылки с крепкими напитками, а в холодильнике охлаждалось пиво. Никаких барменов, естественно, не наблюдалось – пей, сколько хочешь. Предполагалось, что люди, которым предстоит зимовать на острове, упиваться до положения риз в рабочее время не станут, и свою норму определят самостоятельно. Громову это казалось диким: не в их условиях устраивать анархию, тем более, что, на его взгляд, некоторые с алконормой явно перебарщивали, но со своим уставом он в чужой монастырь никогда не лез и уж тем более не горел желанием воспитывать здешний народ – своих забот хватало.

Дойти от раздаточного окошка к указанному столику было непросто. В одной руке Юра тащил поднос, прижимая его жесткий край к груди, другой – опирался на костыль. Обычно он выбирал место поближе, но тут пришлось ковылять через весь зал. Громов полагал, что Борецкий догонит его на полпути, поскольку тащился он со скоростью улитки, но Тимур закопался. Юра успел разделаться с омлетом и задумчиво грел руки о теплую чашку с кофе, когда Тим наконец-то уселся напротив.

– Надеюсь, будет хотя бы полчаса, чтобы нормально поговорить, – не в упрек ему сказал Громов, с беспокойством поглядывая на широкие входные двери. – Сейчас тот редкий случай, когда Огюст меня не пасет. У них какие-то проблемы с кораблем доставки. Краем уха слышал, что на нем плывет де Трейси, и они все бегают в мыле и пене, готовясь принять Великого Магистра, но что-то постоянно идет не так.

– Корабль не причалит, – ответил Тимур, – и Магистр на Крозе не высадится.

– Почему? Из-за парадоксов с энтропией?

Тим вскинул на него глаза от тарелки с овсяной кашей, которую, «как истинный англичанин» потреблял ежеутренне, заказывая повару в личном меню.

– Откуда идея про энтропию?

– Да ухватил, когда физики болтали. Говорят, энтропия всегда растет, если хоть что-нибудь в мире происходит, а у нас ничего не происходит. В смысле, ничего нового не поступает извне. И даже новой информации кот наплакал, она практически не пополняется, а часть уникальных датчиков на приборах с тонкой настройкой выдает хаотическую ерунду. Низкий процент пополнения информации означает низкую энтропию.(*) Когда съеденные накануне продукты оказываются на следующий день несъеденными, а выдавленная зубная паста сама собой пополняется в тюбиках, это означает резкое понижение энтропии без использования дополнительных ресурсов. В качестве компенсации перекоса повышается градус напряжения в социуме. Люди вместо созидательной работы то и дело норовят что-то разбить или набить другому морду. Погромы множат энтропию и не дают нашему мирку окончательно загнуться. Вот такой диковинный круговорот. Только не понятно, почему он стал возможен. Физики вчера ставили и на теллурическое излучение местных скал и на влияние космических частиц. Едва не перессорились.

Тим усмехнулся:

– Ерунда. Частицы тут не причём.

– А что тогда? – спросил Юра. – Все из-за меня, да?

Борецкий вздохнул и посидел немного, обдумывая то, что собирался сказать. Громов его, однако, опередил:

– Я знаю, что из-за меня. Все нормально, я не слабонервная барышня, чтобы заламывать руки по этому поводу. Правда, представлял процесс диффузии иначе. Думал, вокруг меня должны происходить катастрофы, умножающие энтропию, а не понижающие ее.

– Это не диффузия, – произнес наконец Тимур. – Это работа артефакта.

– «Железного человека» с Зеркалом?

– Нет, другого.

Громов кивнул:

– Значит, и это правда. То, что я видел.

– А что ты видел?

– «Солнечный нож» в твоих руках.

Громов никогда прежде не обсуждал те полубредовые видения, что посетили его в день демонстрации. Борецкий, стоящий со сверкающим трехгранным кинжалом рядом со старцами в белых одеждах, казался ему галлюцинацией. Но чем больше он размышлял над «чудесами», тем сильнее крепла уверенность, что Вещий Лис и Тимур – коллеги и побратимы. Лис слыл весьма необычным человеком, и не удивительно, что его агент оказался ему под стать.

Тимур прозвучавшее заявление отрицать не стал. И даже не уточнил, когда именно Юра успел рассмотреть его трехгранный клинок, который он прятал от нескромных взглядов очень тщательно.

– Пусть это останется тайной, – только и сказал он Громову.

– Конечно, болтать не стану. Но выходит, Гена Белоконев все-таки нашел его! Он, помнится, говорил, что напал на след и собирался проследить судьбу одной антикварной вещицы на Лондонском аукционе. Если не ошибаюсь, ее выкупил какой-то индус.

– Белоконев нож не нашел, – ответил Тимур, – хотя индус действительно был.

Громов улыбнулся:

– Однако у нас есть два предмета из трех возможных, и если мы найдем способ улизнуть с архипелага или хотя бы послать нашим весточку...

Со стороны барной стойки послышались громкие голоса. Там разгорался спор, грозящий перейти в острую стадию разборок, не иначе, чтобы «усилить энтропию».

Тим отложил ложку:

– Давай не здесь, Юра. Встретимся на улице через полчаса. В бухте Гигантов.

– А французы?

– Их не будет.

– Так корабль же!

– Говорю же, причалить он не сможет. Элен и Огюст будут заняты у радистов, пытаясь дозвониться до де Трейси, понимаешь расклад? Только утеплись поосновательней, на улице, мягко выражаясь, свежо.

– Хорошо, через полчаса, – кивнул Громов, неуклюже поднимаясь и нащупывая рукой свой костыль.

Бухта Гигантов находилась на юго-востоке острова. Там был оборудован пирс для приходящих судов и несколько ангаров, где хранили горючее. Вниз, к воде, вела металлическая лестница.

Металл на Крозе был повсюду. Не только между домами, но и везде, буквально по всему острову, были проложены сетчатые дорожки с перилами. Сразу после монтажа их покрасили в зеленый цвет, но краска на большей части мостков успела облупиться. Зато по ним можно было обойти весь остров, ни разу не ступив на землю – таково было требование экологов, ведь Крозе считался заповедником. Наличие перил, укрепленных на массивных опорах, намекало, что погода на острове не всегда бывает безоблачная. В моменты буйных штормов или снежной пелены вполне было можно сбиться с пути и потеряться, а то и упасть со скалы в океан.

Совершая ежедневные моционы, Громов неизменно спускался к пирсу. Борецкий знал его привычки, потому и предложил пересечься там. То, что «бездельник Моусон» в этот день пойдет на пирс в надежде высмотреть корабль, плутавший вблизи архипелага, не должно было вызвать у случайных свидетелей подозрений.

До того, как на острове Свиней воцарилась тревога и появились первые ростки страха перед «энтропией», к Гигантам вообще-то заглядывали многие, чтобы поглазеть на колонию императорских пингвинов, облюбовавших тамошний берег. Потом народ потерял к ним интерес, но Громов продолжал сюда регулярно приходить. Гигантами, кстати, величали скалы, похожие на гряду тесно прижатых друг к другу пирамидальных обелисков. Они обрамляли залив по краям, а две из них возвышались прямо посреди пингвиньей колонии.

Пингвинов здесь было не просто много, а очень много. За минувшие несколько дней Юра видел их, наверное, в десять раз больше, чем за все предыдущие экспедиции в Антарктику. Птицы толклись на каждом камне, в каждой ложбинке. У них начинался период гнездования, они объединялись в пары, и процесс этот постоянно сопровождался криками и драками. (**)

Направляясь к пирсу, Громов думал, что Тимур выбрал удачное место. На людей пингвины почти не обращали внимания, но шум, который они производили, надежно защищал от чужих ушей.

Юра пришел первым. Прогремев ботинками и звонким наконечником костыля по металлическому настилу, он остановился у ангара, придерживаясь подветренной стороны. Если не считать кусачего ветра, пока с погодой везло. На Крозе сейчас было тепло для зимы, температура держалась плюсовая, хотя ручеек, бежавший по территории станции, подмерзал и покрывался в ночи белыми корками, тающими к полудню.

В ожидании Громов прохаживался вдоль склада, поглядывая на океан. Где-то там, за невидимой границей, в тумане рыскало судно с де Трейси на борту, и Юра очень хотел знать, что же такого натворил Тимур, из-за чего они угодили в подобие защитного кокона? Однажды он уже побывал пленником сломанного артефакта в Антарктиде и повторения ситуации, если честно, не хотел.

За спиной послышались шаги. Они прозвучали внезапно и близко, поскольку отдаленные звуки относил завывающий ветер и скрадывал птичий гомон. Юра вышел из-за стены и увидел, как Тим энергично спрыгивает с последних ступеней лестницы. Заметив Громова, он махнул ему рукой.

– Прости, задержался чуток. Не замерз?

– Нет. Я на холод не жалуюсь.

Борецкий поежился:

– Промозгло тут: ни зимы конкретной, ни осени – межвременье какое-то. Я такого не люблю.

– Все в порядке? – спросил Юра, замечая, как его товарищ непривычно кутает шею в шарф, защищаясь от резких порывов. – Ты какой-то въерошенный.

– Да нет, все хорошо. Просто осматривался, чтобы нас никто не потревожил.

– Может, зайдем в ангар? Там теплей и скамейки должны быть.

– А не заперто?

– Тут не запирают, слава богу. И если никто не придет…

– Никто, – подтвердил Тимур, – я позаботился.

Они открыли дверь в техническое помещение и оказались в небольшой каморке, где у узкого окна, забранного ставней, стоял стол и несколько пластиковых стульев. Пока Тим разбирался со ставней, Громов разыскал регулятор на батарее и включил отопление на максимум.

– Минут пять, и все нагреется.

– Это хорошо! – одобрил Борецкий. – Не стоит тратить жизненные силы на обогрев, пусть печка работает. Ну, я начну?

Юра уселся на ледяной стул, зажав костыль между колен:

– Начинай.

Тим в нескольких фразах поведал ему про Акила и пурбу. Говорил он сухо, чисто для справки, а Юра слушал и смотрел в окно, где скалы-Гиганты тянулись к серому небу. На их верхушках в глубоких трещинах лежал нетающий лед.

«Антарктида меняет всех, – думал он. – Вот и Тимура она тоже изменила».

– Значит, смотри, что мы имеем, мой друг, – продолжал говорить Борецкий. – Опишу тебе это так, как вижу сам, без лишних заумствований. «Солнечный нож» работает с праной. Если предмет, человека или группу вырезать из потоков праны, а потом с помощью этого же Ножа запаять все обрезанные каналы заново, но сообразно поставленной задаче, объекты впишутся в новый мир идеально. Но есть нюанс.

– Как же, у нас – да без нюанса, – пробормотал Юра.

– Вот-вот. Если делать это много раз, каждый день, а то и по несколько раз на дню, то в один прекрасный момент наступает такое состояние, когда больше ничего в этот истерзанный каркас уже не впишешь. Пространство внутри становится переполненным. Не весь мир, конечно, а его маленький участок – такой, как наш архипелаг, например. Энергетические каналы превращаются в перепутанный клубок, и проникнуть сквозь их завесу сторонние предметы больше не могут. Или могут, но с огромными затратами и непредсказуемым финалом, понимаешь расклад?

– Зачем ты это сделал? – спросил Громов.

– По двум причинам. Во-первых, чтобы сюда не заявились лишние люди и нелюди. Я имею в виду Белого Сахира и того, кому он служит.

– Доберкура?

– Нет. Я именую его «Лавкрафтом». Он обитает на параллельном Крозе. Его и его приспешников там заперли в незапамятные времена. Этот архипелаг для них что-то вроде военной базы.

– То самое «зло, спящее во льдах».

– Как бы да. Нам все-таки придется «Лавкрафта» зацепить и вытащить на свет, чтобы надолго отбить ему охоту соваться к нам. Увы, без этого уже не обойтись, просто замять дело не получится. Предстоит знатная заварушка. Урок нужно преподать не только «Лавкрафту», но и всем его служителям.

Тим немного помолчал, ожидая новых вопросов, но Юра не спрашивал.

– Я отослал Вещему Лису послание, – продолжил он. – У него несколько вариантов, потому что было несколько попыток, не знаю, какое именно дойдет, но очень надеюсь, что Лис разберется и проинструктирует Патрисию Ласаль, которая отвечает за ту часть плана, что связана с Иремельским Граалем. «Лавкрафт» надеется ворваться к нам через канал, установленный между параллельными мирами, превратив его в коридор с тремя дверями. Мы ему немного подыграем, но в конце все сделаем по-своему.

– Как мы будем согласовываться с Патрисией? – спросил наконец Юра. – Они же где-то там, а мы здесь. Неужели через Зеркало?

– Полагаю, мой друг, этот пункт зависит от тебя и твоей партнерши с той стороны – девушки по имени Людмила. Когда ты вернешься к своим обязанностям, вы встретитесь, но Элен, разумеется, ты передашь не все. Сам же факт, что вы с Людмилой нашли общий язык, скрывать не надо.

– А мы найдем?

– Найдете. Людмила работает под контролем Патрисии Ласаль и твоего друга Володи Грача. Завтра Элен потребует возобновить опыты с зазеркальем, и вы познакомитесь.

– Людмила Сперанская – падчерица Элен, ты это знаешь?

– Мила – хорошая девушка и не имеет отношения к этим заговорщикам. Она их жертва, а не последовательница, так что ты с ней можешь быть откровенен.

– Ты говоришь о ней так, будто знаешь лично.

– Лично еще не довелось, но ты убедишься, что я прав, когда увидишь ее. Сперанская – искусственный оператор. Она получила возможность работать с праническими каналами в результате генной модификации. Рискованный эксперимент, но ее отец своего добился. Правда, само собой умение на нее не упало, работа все равно требует навыков – это как акробатика на канате. Способности помогают, но их следует развивать. Девочке приходится нелегко, как и тебе, впрочем, поэтому Грач опекает ее, а тебя опекаю я.

– И Огюст.

– Огюст тренер, а я твой друг, понимаешь расклад? – спросил Борецкий, глядя на Громова так, словно ему было важно услышать ответ.

– Понимаю, – кивнул Юра. – Между тобой и Огюстом большая разница, не сомневайся.

Тим кивнул с явным облегчением:

– Я опасался, если честно, что ты на меня будешь слегка сердит. А то и доверять перестанешь.

– С чего бы?

– Ну, я тоже не всезнайка и продвигаюсь методом проб. Будь я мудрей, части проблем удалось бы избежать.

– Да брось! – Громов крутанул костыль, зажав стержень меж ладонями. – Так что там с Людмилой Сперанской?

– Мила – правильный человечек, из наших. Собственно, к этому добавить нечего. Разве что уточнить, что она нашла контакт и с дочкой Патрисии, и с твоим хорошим приятелем Виктором Соловьевым.

– С Ашором? – Юра недоверчиво вскинул брови. – Занятный поворот. Нам это что-то дает?

– Да нет, я просто так это сказал. Чтобы подчеркнуть, что для твоих друзей она не чужая.

Громов стащил с головы шапку и дернул вниз молнию на куртке-аляске: в помещении становилось тепло. А еще его прошиб внезапный пот из-за картины, на мгновение промелькнувшей перед внутренним взором, как он, Вова и эта самая Мила бегут по скрипучему мосту, подвешенному над бездной, а за ними с ревом несется какой-то псих.

– Элен, к слову, уверена, что ее падчерица полностью под контролем отца и супруга, – выговорил он, часто моргая, словно это помогло бы ему развидеть.

– Ты должен знать, что это не так, – возразил Борецкий. – В Зеркале все видно ясно, и не хотелось бы, чтобы Сперанская почувствовала твое недоверие с первых же секунд. Не тратьте время на претензии. Просто поддержи ее.

– Ладно, раз ты ручаешься. Хочу еще спросить, Тимур... Если де Трейси так и не появится на Крозе, мне начнут задавать вопросы. Что мне говорить?

– Правду и полуправду. Каменное Зеркало – автономный прибор, способный обнаружить любого человека, включая де Трейси, наворачивающего круги вокруг заколдованного острова Свиней, но устраивать с ним сеансы смысла особого не имеет. Скажи Элен, что у де Трейси нет «Солнечного ножа», на который она рассчитывает. А пурба в его багаже – новодел и фальшивка. В качестве доказательства приведи гибель Милы Сперанской в этом мире. Пусть думает, что все это ты углядел в Зеркале.

– У де Трейси фальшивка? – удивился Юра. – Как же это он так промахнулся? Все-таки Магистр волшебных наук, а не пень из леса.

Тим хмыкнул:

– Долгая история. И связана она с тем Лондонским аукционом.

– А Чаша? – спохватился Громов. – Элен уже спрашивала меня про Иремельский Грааль. Сказать ей, что Патрисия готова с ним работать и придумала программу?

– Почему бы и нет? И добавь для убедительности, что генератор доставят в Мадагаскарский храм вовремя, накладок не будет. На первый раз с нее этих новостей будет довольно.

– Какой генератор?

– Чаша вырабатывает прану, – пояснил Борецкий. – В Зеркале и Ноже, грубо говоря, есть свои аккумуляторы, но они маломощные для масштабных изменений. Например, для физического перехода из мира в мир большой группы людей требуется прорва энергии, и без генератора ее взять неоткуда.

– А что насчет Адель, если Элен и про нее спросит? Де Трейси, помнится, спрашивал.

– Элен должна сомневаться в Антуане де Трейси. Она уже сомневается, но раскол между ними следует углубить. Фальшивый «Солнечный нож» – это первый клин, а Адель, на которую Магистр делал серьезную ставку, пусть станет вторым. Скажи ей, что Адель – глупая и бестолковая. В качестве попугая, повторяющего чужие слова, она еще может служить, а вот в качестве полноценного агента влияния – нет.

– Но на самом деле Адель вовсе не бестолочь?

– Нет, но Элен не стоит делать на нее ставку.

– Ладно, – Громов снова крутанул костыль, – в целом я понял. Но я помню, что ты не сказал про вторую причину, заставившую нас «окуклиться». Замял это дело. И все-таки, помимо атак «Лавкрафта» и Белого Сахира что еще такое серьезное сподобило тебя поиграть «Солнечным ножом»?

Тимур качнул головой:

– Не хотел педалировать тему, если честно. Кокон поддерживает твои жизненные силы. Без него ты бы не выжил.

– Прости?

– Да вот так, – вздохнул Борецкий. – Не нашел я иного способа сохранить тебя в целости и сохранности, уж прости. Все прочие варианты оказывались неудачными, а без тебя, мой друг Юрий, я бы тут в одиночку не справился, понимаешь расклад?

Громов поскреб подбородок, отмечая мимоходом, что щетина у него совсем перестала расти.

– Спасибо, – протянул он, разглядывая свою палку. – Не думал, что все так плохо, но… Постараюсь оправдать.

– Прорвемся, – Тим хлопнул его по колену. – Вот вернемся в Антарктиду, к истокам, так сказать, этой истории, и все наладится. Будешь снова бегать как марафонец.

– В смысле, к истокам? А как же все наши? – Юра прервался, представив себе лицо жены и их новорожденного сынишки. Костыль, выпущенный разжавшейся ладонью, с грохотом упал на пол. – Это что же, нам предстоит отправиться в прошлое?! И все переделать?

– Не в прошлое, – поправил Борецкий, нагибаясь и поднимая костыль. – В другой мир. И заверяю тебя, что это будет максимально хороший мир из всех возможных. Для всех, кроме наших врагов, понимаешь расклад?

– Хотелось бы мне понимать, – пробормотал Громов, принимая из его рук свою железную палку, – но в моем положении остается только верить.

– Тогда, верь, – сказал Тим. – Я ведь тоже из недоверчивых, знаешь ли. Был когда-то. Однако в нашем положении ничто лишним не будет, даже иррациональная святая вера. Ты в юности советский рок слушал? Помнишь группу «Кино», как они пели:

Это наш день, мы узнали его

По расположению звёзд.

Знаки огня и воды, взгляды богов.

И вот мы делаем шаг

На недостроенный мост,

Мы поверили звёздам,

И каждый кричит «я готов» (*В.Цой «Попробуй спеть вместе со мной»)

– Ты поклонник Виктора Цоя? Не ожидал. Ты никогда не казался мне бунтарем.

– Вообще-то бунтари меняют мир, – ответил Борецкий. – Хочешь сломать планы врагов, взбунтуйся против них и верь в то, что твое дело правое.

– К слову о недостроенном мосте. Я видел кое-что похожее, – медленно произнес Юра, невольно погружаясь в свои путанные воспоминания. – Там точно был какой-то нелепый подвесной мост. Я стоял на нем… а потом мы бежали, и вокруг клубился туман. Мне кажется, это как-то связано с Адель… с Вовкой, Людмилой и Адель. Что-то будет на этом мосту. Что-то важное.

– Вот видишь, – улыбнулся, Тимур, – ты почти знаешь, что лежит впереди. И почти к этому готов.

– Я не за себя боюсь, если что.

– Ясное дело, что не за себя.

Громов всмотрелся ему в глаза:

– Каковы наши шансы? Только честно. Как будущий Хранитель Равновесия ты ведь должен это знать наверняка, до сотой доли процента.

– А к чему тебе проценты, мой друг? Мы все прикладываем усилия, чтобы реализовать один-единственный вариант, способный удовлетворить нас всех. Включая твою жену и сынишку. Именно о нем и следует думать.

– Один-единственный? То есть один из миллиона?

– Ты же не считаешь, что героям все должно даваться слишком просто? – снова расплылся Тим в улыбке.

И Громов, заразившись невольно от него сумасшедшим внезапным весельем, рассмеялся.

– А и правда: какие же мы герои, если хоть немного не повисим над пропастью на волоске?

– Все будет хорошо, – пообещал Тим. – Либо так, либо никак. Третьего не дано, понимаешь расклад?

– Теперь понимаю, – уже серьезно сказал Юра. И протянул к нему правую руку: – Спасибо, друг!

(Сноска. * Энтропия – это широко используемый в естественных и точных науках термин (впервые введён в рамках термодинамики), обозначающий меру необратимого рассеивания энергии или бесполезности энергии. Низкая энтропия – своего рода энергия структуры, данная нам в момент зарождения вселенной. Мы привыкли воспринимать ресурсы именно в виде энергии, но полезная энергия получается за счет разницы между высоко энтропийными и низко энтропийными процессами. Энтропия – мера информации. Например, чашка: чтобы описать ее, достаточно пяти параметров: три для размера и два для ее ориентации. Если чашку разбить (умножив тем самым энтропию), для описания каждого осколка понадобятся больше параметров, ведь каждый из них не зависит ни размерами, ни формой, ни местоположением от остальных. Значит, осколки чашки требуют большего количества информации. Возрастание энтропии – это возрастание информации, поскольку каждое действие в прошлом имеет последствия, и будущее включает в себя все прошлое. Именно за счет разницы в количестве энтропии, которую мы взяли и которую отдали, мы создаем какие-либо вещи. За счет этой разницы может образоваться жизнь .Если рассмотреть нашу планету, то на неё падает высокочастотное ультрафиолетовое излучение, а излучается низкочастотное инфракрасное, которое имеет более высокую энтропию (так как низкочастотное излучение содержит больше фотонов на единицу энергии, а значит больше хаоса или беспорядка). При фотосинтезе растения поглощают ультрафиолет, а сами нагреваются и испускают инфракрасное излучение, используя эту разницу энтропии для создания кислорода и органических молекул. Животные усваивают растения (низкоэнтропийную пищу и кислород) и, выделяя тепло, растут за счет той же самой разницы в энтропии, которую излучают и потребляют и тд.

** Из жизни императорских пингвинов. Период их гнездования на архипелаге Крозе начинается в конце антарктического лета, в апреле. В мае самка откладывает единственное яйцо и поручает заботу о нем супругу, сама же отправляется на кормёжку в море. Самцы же собираются в плотные группы (10 птиц на квадратный метр), что помогает сохранить жизнь будущему потомству в непростых условиях. Матери возвращаются к семье тогда, когда из яиц вылупляются птенцы. Каждая самка находит своего супруга по голосу, после чего берет на себя процесс кормления малыша и позволяет оголодавшему супругу (теряют до 40 % массы). В возрасте пяти недель птенцы императорских пингвинов уже не помещаются в сумке матери и уходят в так называемые «детские сады», где проводят время, плотно прижавшись друг к другу. Взрослые пингвины охраняют их от нападений хищников (буревестников и поморников). Родители находят своего птенца среди сотен других и кормят только его. В этот период птенец может за один раз съесть до 6 кг рыбы. Период выкармливания птенца заканчивается в декабре, и начинается месячный период линьки, во время которого птицы ничего не едят, но зато приобретают взрослое оперение. Плавать птенцы учатся уже в январе и, овладев этим навыком, уходят в море до следующей весны)

29.6

29.6/9.6

Демидов-Ланской, Мадагаскар, наши дни

Иван тяжело сходился с людьми и знал за собой этот недостаток, приписывая его привередливости в общении, однако внезапно обнаружил, что и он обзавелся другом. Причем, настоящим другом, как ни странно, а не просто приятелем. И стал им ни кто иной как Вик Соловьев, чего Иван особенно не ждал.

Накануне Вик все проворонил, позволив захватчикам отжать самолет, где находилась Патрисия, но Иван простил ему это. Да, именно так: простил. Как прощают друзей, давая им второй шанс и право на ошибку, хотя еще полгода назад, наверное, Иван жаждал бы крови за подобное. Что это как не чудо и не происки Судьбы, в которую верил Соловьев? Фатализм заразен, но именно так и происходит между друзьями: их взгляды, привычки, интересы подвержены диффузии, а уж о разнообразии диффузий Демидов-Ланской мог порассказать немало.

Иван жалел, что его не было с ними в ту ночь. И он сожалел, что с Патрисией был Соловьев, а не он, но если честно, понятия не имел, как бы поступил на месте Виктора. Именно эта растерянность и мешала ему осудить его.

Впрочем, очень скоро ему представилась возможность выяснить, поддастся ли он эмоциям в сходной ситуации или, как Вик, сохранит способность мыслить логически. Вежливый ультиматум Сперанского, потребовавшего полного подчинения в обмен на жизнь Патрисии, практически не оставлял Ивану пространства для маневра. Альтернатива была такова: либо он становился коллаборационистом и получал Патрисию живой и ужасно злой на него за проявленную слабость, либо продолжал выполнять ее волю, рискуя ее потерять.

Злость и презрение он, наверное, смог бы пережить, зная, что ей больше ничего не грозило, а вот знать, что Патрисии больше нет... физически нет, разве что где-то в параллельных мирах живет параллельный ее прототип. Нет, Демидов-Ланской боялся, что такое испытание ему не по плечу! В эти минуты он как никогда ясно понимал, что двигало Пат, стремившейся возродить погибшего супруга. Он бы тоже положил жизнь, лишь бы вновь увидеть ее лицо наяву.

«Я обращаюсь к вам как к порядочному и благородному человеку, за которого вас считаю и который не допустит публичного унижения любимой женщины, – писал ему Сперанский. – Признаюсь открыто: над головорезами «Прозерпины» я не властен, поскольку платит им другой человек, и он же отдает им приказы, но я возмущен сутью этих требований и неприкрытой жестокостью исполнителей, поэтому и пишу к вам втайне от остальных. Патрисия слишком горда, чтобы без ущерба для себя выполнить требования, ее участь незавидна, и вы единственный, кто еще способен ее спасти. Если вы ускорите приезд моей дочери Людмилы в храм в Анкаратре, то это обязательно отвлечет моих заигравшихся партнеров от членовредительства. Миле ничего не грозит, я, разумеется, сумею ее защитить, само же ее появление будет означать начало переговоров, и чем скорее они начнутся, тем меньше пострадают заложники. Пришло время поставить вопрос о совместной и взаимовыгодной работе наших структур, поскольку Солнечная Триада должна воссоединиться для достижения результатов. Пока этого не произошло, ни одна из сторон не имеет преимуществ. Мы с вами можем быть полезны друг другу, чтобы нивелировать вред от решений, принимаемых малокомпетентными и лишенными совести людьми. Уверен, что вы найдете способ склонить к компромиссу обе стороны. Только это избавит вашу Патрисию от издевательств и положит конец конфликту между «Яманом» и «Прозерпиной», во многом надуманному».