Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 110 страниц)

– Вот почему так бывает? Постоянно задаешь не те вопросы, которые надо бы задавать. Ограничение в один ответ чертовски давило на нервы. Хорошо, хоть Адель спросила за нас, а так бы и не узнали.

– Не узнали чего? – ухватился Мухин. – Да что ж вы все такие молчуны?! Или нарочно от меня скрываете?

Володя поморщился:

– Да не скрываем мы! Непонятно все. Не знаю, как комментировать, что говорить… – и он взглянул на грустную Милу.

– Ничего из запланированного мы не выяснили, – ответил Мухину Соловьев. – Нас пригласила к себе местный оракул, но ее пророчества спокойно укладываются в русло наших предположений. По сути, мы услышали только то, что хотели услышать.

– Ну, не скажи! – возразил Грач. – Лично я не был готов услышать про близнецов.

– Каких близнецов?! – вскричал Кир. – Да черт вас возьми! Вы можете выражаться ясней?

Володя метнул взгляд в Патрисию, которую ему не хотелось посвящать, и ответил обтекаемо:

– Нас с Милой назвали близнецами. Я типа «сын рассвета», а она «дочь заката».

– Дочь Сумрака, – тихо поправила Мила.

– Одна хрень! Звучит красочно, но притянуто за уши ради красного словца.

– Нет, звучит все верно. Меня никто не оживлял. Я сама...

– Я не вижу логики, – из чистого упрямства заявил Грач. – Какой-то город негреющих огней, мосты душ… Да, ты жила в Москве, но ведь и я там жил! Я тоже приехал на Урал из «города больших огней», так в чем разница?

– А ты подумай, – сказал Вик. – Тебя в этот мир отправил Грааль. Поющая Чаша умеет оживлять мертвых, залечив их раны. А Милу сюда прислала пурба, смертельные раны наносящая. Процесс обратный.

– И Чаша, и пурба – это все артефакты. У них схожая функция, и результат, как мы видим, похожий. Какая разница, что там за процесс! Мы с ней оба здесь и сейчас – вот что важно.

– Поэтому вы и близнецы, Вова. Вы похожи, хотя и разные.

– И что с того? Что мне лично делать с этим пророчеством? – и нелогично Грач добавил: – Сам же утверждаешь, что мы не услышали ничего нового. А я так еще и не понял нихрена! К чему это все было, вот это все?

– Надо учитывать культурный аспект. Феномен близнецов пугал мальгашей спокон веков, – напомнил Вик. – Вы все читали рукопись Устюжанинова, где он описывал местные верования, и знаете, что мадагаскарские племена видели в похожих лицах что-то неестественное, несущее угрозу. У них считалось, что один ребенок из пары принадлежит добру, а другой злу, но как это понять, когда дети еще младенцы? Этого никто толком не знал. Даже шаманы. Поэтому женщину, родившую двойняшек или тройняшек, заставляли бросить их в лесу, а если она не послушается – изгоняли из деревни. Разумеется, теперь это запрещено, но я не удивлюсь, если в отдаленных поселениях юридический запрет соблюдают не все.

– У нас разные лица, – буркнул Грач.

– Это иносказательно, Вова. Духовные близнецы пугают Оракула не меньше, чем реальные. Пугают, беспокоят и озадачивают. Вот она и пожелала увидеть вас лично, а не просто передала пророчество на словах. Вы с Милой вдвоем – это сила. Но сила может спасти и погубить. Оракул не знает, спасете вы мир или погубите. Но если вы не возьметесь за руки, то исход будет однозначный – гибель нашего мира.

– А если возьмемся, значит пятьдесят на пятьдесят?

– Пятьдесят процентов лучше, чем ноль шансов.

Мила поежилась и, желая немного переменить тему, сказала:

– А меня поразило, как эта женщина исчезла буквально на наших глазах, превратившись в тень. Если бы не этот эффектный финал, я бы отнеслась к ее словам менее серьезно.

– На самом деле, это очень старый фокус, известный еще древнеегипетским жрецам, – признался Вик. – В нем нет ничего волшебного. И я бы наоборот отнесся к ее словам серьезнее, если бы не дешевое желание нас поразить.

– Расскажи про фокус! – потребовал Мухин. – Ну, хоть про фокус мне можно узнать подробнее?

– Можно, – вздохнул Вик. – В роли волшебника выступила химия. В Анкаратре бьют термальные ключи, и имеются известняковые скалы из морского ракушечника или мела. Из известняка путем обжига можно получить известь. А соединение извести и серы дает многосернистый кальций. Если им пропитать стену в темноте, а потом резко осветить, то намазанное место будет испускать сияние.

– А как же тень? – не понял Грач. – Тень Бога?

– Это та часть, которую попросту не намазали. Она осталась темной.

– А куда делась жрица? – продолжил расспросы Кир. – Спряталась?

– Скрылась через потайную дверь. Мы все видели, как стремительно она умела двигаться. Вспыхнувший синий огонь и густой дым помешали нам заметить то, что хотели от нас скрыть. Все фокусы строятся на отвлечении внимания.

– И все же ее ответы были удивительно похожи на правду, – впервые разомкнула уста Патрисия. – Оракул вовсе не какая-то там необразованная фанатичка и фокусница. Как метко и поэтично она ответила Мише Загоскину!

– Разве это не было обычным религиозным представлением? – спросила Мила, решая встать на сторону Вика. – Она всего лишь сказала, что сознание – это частица бога, и мы все – его отражения. Как раз это было весьма банально, по-моему.

– В этой банальности отражены современные представления о квантовой физике. Если сознание человека состоит в квантовой запутанности с таким же сознанием своего прототипа, живущего в параллельном мире, то при особых условиях между ними возможен мгновенный обмен информацией. И даже если брать не параллельные миры, а обычный эффект близнецов или так называемую «телепатическую связь» матери и дитя(*), то их сверхчувствительность – это уже не мираж и не магия. Конечно, это никак не доказывает существование Бога, но позволяет думать о нем в физических терминах. Представлять его как, например, поток запутанных частиц, передающих квантовую информацию столь быстро, что для нас с вами он словно находится одновременно в двух местах. Или в трех. Или даже в нескольких мирах одной Мультивселенной.

(Сноска. * Феномен телепатической связи между однояйцовыми близнецами действительно поражает и рождает легенды. Близнецы чувствуют друг друга на расстоянии и способны испытать физическую боль, эмоциональный подъём или спад одновременно. Они совершают одинаковые поступки, находясь вдали друг от друга, могут спонтанно купить один и тот же товар, даже бесполезный в хозяйстве. Такая же необъяснимая связь на расстоянии иногда происходит и у матери, «сердцем чувствующей» беду, приключившуюся с ребенком. Научного обоснования феномена нет, но эта связь реально существует, что подтверждено многочисленными наблюдениями. Есть мнение, что она основана на тесном эмоциональном контакте, который даёт сильное чувство сопереживания и генерирует всплеск телепатии)

Мила промолчала, не зная, что можно на такое возразить.

– А что спросила у оракула Адель? – вспомнил Кирилл.

– Она спросила про Громова, – пояснил Вик.

– И тем самым раскрыла себя перед Загоскиными, – недовольно проговорила Пат. – К сожалению, я не успела ее вовремя заткнуть.

– Зачем затыкать? Судьба Громова действительно интересует всех.

– И что нам про него рассказали? Ровным счетом ничего! – раздраженная Пат легонько стукнула ладонью по столу. – Каков вопрос, таков был и ответ, невероятно пустой и бестолковый.

– Мамочка, дядя Миша не причинит мне вреда, – заметила Адель, реагируя на всплеск ее эмоций. – Он просто ничего не успеет.

– Хорошо, если так, но, Аделин, ты должна быть очень осторожной! Я много раз тебе повторяла, что показывать необычные способности можно только в присутствии проверенных людей.

– Для нее все ее способности обычные, – вмешался Вик. – Она не всегда понимает, что надо остановиться и промолчать. Это придет с возрастом.

– Так пора бы ей научиться! Иначе до сознательного возраста можно и не дожить.

– Я доживу, – тихо сказала Адель. – И ты тоже.

Мила уткнулась в свою тарелку. Отчасти она восприняла упрек француженки в свой адрес, ведь она пообещала помочь ее дочери. Только Мила так и не знала еще, как именно она это сделает. И как быстро.

– Дядя Вик, покажи мне фокус с конфеткой, пожалуйста! – попросила Адель, протягивая Соловьеву конфету в блестящем фантике, которую ей дал перед уходом Демидов-Ланской.

Эта просьба слегка разрядила обстановку.

- Хорошо, – улыбнулся Вик. – Только схожу за своим волшебным стаканчиком.

Фокус с конфетой был у Адели любимым. Вик клал лакомство в стакан, шептал заклинание – и конфета пропадала. А после нового заклинания опять появлялась. Эта нехитрая манипуляция приводила девочку в неизменный восторг, потому что она прекрасно знала, что конфета по-прежнему лежит в стакане. Но при этом ее глаза ничего не видели.

Когда Кир поинтересовался однажды, в чем секрет, Вик объяснил, что дело в двойном дне.

– Этот бумажный стаканчик особой конструкции. Я пальцем отгибаю донышко и помещаю конфету в нижнее отделение.

– Выходит, ты попросту обманываешь ребенка?

– Согласись, что очень сложно обмануть телепата. У Адель своя специфика.

В этот день фокус снова заставил девочку удивляться и радостно хлопать в ладоши. Этот трюк казался ей совершенно необыкновенным.

– Она есть и ее нет! – вопила она, подпрыгивая на скамейке. – Ты делаешь невероятную конфету!

– Конфета Шредингера, – откомментировал Кир с ухмылкой.

– Дядя Вик, а пусть она появится!

– Подставляй ладошки!

Адель с готовностью вытянула руки. Соловьев произнес «алахай-малахай» и опрокинул стакан, из которого выпала «невероятная конфета».

– Я ее съем! Чтобы она больше не спряталась! Пусть она спрячется в животике навсегда!

– Приятного аппетита! – пожелал ей Вик.

Пат смотрела на их развлечения с кислой миной. Наверное, впервые она совершенно отчетливо осознала, насколько ее дочь еще неразумное дитя. Несмотря на все ее знания, на старческий взгляд, иногда бросаемый ею на людей и предметы, и на удивительно точные заявления, ее было слишком легко обмануть.

Пат спросила себя, а точно ли все просьбы и внезапные откровения у Адели исходят лично от нее, идут от чистого детского сердца? Адель утверждала, что общается с отцом… но был ли это действительно Павел? Ведь он манипулировал ею, советовал, что и когда говорить… Мог ли настоящий Павел Долгов так с нею поступать?

– Аделин? – тихо позвала Пат по-французски. – Скажи мне, рыбка, а ты сама решила спросить оракула про дядю Юру? Или кто-то тебя попросил. Может, сам дядя Юра?

– Нет, дядя Юра со мной не разговаривает, только папочка. Только он просит.

– Это папа просил задать вопрос?

– Да, он хотел вам помочь! – Адель закивала головой так энергично, что косички заметались вверх-вниз и растрепались. – Ой, мой бантик упал! – воскликнула она, хватаясь за голову, и полезла под стол поднимать.

– Иди ко мне, я тебе косичку переплету! – тут же предложила Мила.

– Ага! – Перемазанное в шоколаде личико Адель просияло.

Пат пружинисто встала и отошла в тень. Спустя минуту к ней подошел Вик и снова поразил тем, что верно угадал не только настроение, но и направление ее дум. Хотя ни разу не был телепатом.

– Павел контролирует твою дочь, но вряд ли он контролировал и оракула, – негромко произнес он. – У Рамахавали не было цели направить нас по ложному следу. Вопреки театральности, женщина показалась мне искренней, она хотела нам помочь так, как умела.

– Значит, у тебя тоже закрались мысли, что Павел не тот, за кого себя выдает?

– И уже давно.

Пат выдохнула сквозь сжатые зубы:

– И верно! Ты всегда говорил, что я обманываю себя, и Поль мертв. Но Мухин его видел в большом корейском зеркале. Как это объяснить?

– Я не знаю, – ответил Вик. – Кир видел прошлое. С тех пор, как Павел провалился в воронку ципинь сюаня, минуло больше пяти лет.

– Когда арестовали няню Аделин, я заставила себя успокоиться. Я внушала себе, что проблема решена и можно ставить точку. Я взвалила на себя труд следить за каждым шагом собственной дочери, не подпуская к ней никого, кому не могла довериться на двести процентов. И что же в итоге? У меня по-прежнему чувство, что невидимые глаза следят за нами. Я начинаю подозревать, что в «Прозерпине» собрались отнюдь не фанатики и глупцы, и что они знают больше меня.

– Они начали раньше тебя и у них громадная фора по времени. Плюс значительные ресурсы. Не удивительно, что они опережают.

– Да и пусть себе опережают! Аш, меня не это тревожит. Я боюсь, что слишком рационально подхожу к решению задачи. Я не верю в мистику. Не верю в абсолютное зло, в которое верят Доберкуры. Я смотрю на тех, кто поклоняется темным силам, якобы создавшим артефакты, как на идиотов. Но вдруг я не права, и зло не только существует, но и пошло ва-банк? И мы все – его жалкие игрушки. Даже те, кто не верят в дьявола, все равно работают на него.

– Пат, я скажу одно: важно не терять присутствия духа. Если ты опустишь руки или начнешь метаться, то это как раз и станет началом нашего конца.

– Я уже начала метаться. Я просила вчера Милу подружиться с Аделин. Вернее, это Аделин просила меня… – Пат мотнула головой. – Я запуталась, Аш! Меня словно гонят в загон. Этот пещерный храм – его не обойти. И нас заставляют спешить, подсовывая при малейшей заминке новый раздражающий фактор. Я чувствую, что меня влечет туда, в горы, в это запретное место, где встречаются реальности, но я уже не уверена, что должна туда идти.

– Ты должна. Мы все должны, потому что альтернативы нет. Нам нужно добыть «Русское зеркало» и отбить у противника пурбу. Если тебе надо с кем-то посоветоваться или опереться, не стесняйся нас позвать. Любого из нас. Не держи это в себе. Не скрывай от нас информацию, как ты поступала до сих пор. И тогда мы обязательно победим. Все вместе. Это не только твоя личная битва, пойми. Мы все должны разделить за нее ответственность.

Пат глубоко вздохнула, выравнивая дыхание:

– Хорошо. Я признаю, что фильтровала информацию и утаивала важные вещи от тебя и от Ивана. Но я опасалась, что о наших мыслях станет известно Адель. Боюсь, что ты и сейчас не веришь мне, не веришь, что подобное возможно. Ты называл это паранойей…

– Я изменил мнение, Пат, – твердо сказал Вик. – Накануне крупной драки между нами больше не может быть недоверия и недомолвок.

– К драке мы готовы. Майор Гогадзе неплохо проинструктировал своих ребят, и любой из них, я уверена, стоит целой армии. Однако каждый день подкидывает нам сюрпризы иного рода. К примеру, сегодня оракул сказала, что профессор не увидит дело рук своих. Выполнит миссию, но при демонстрации конечного акта драмы его не будет. А сейчас еще и Адель подлила масла в огонь, заявив между прочим, что Михаил не успеет причинить ей вред.

– Она сказала «он ничего не успеет», – зачем-то поправил Вик.

– И что это, по-твоему, значит? Что случится с Загоскиными? Они переметнутся на другую сторону? Сбегут? Погибнут?

– Впереди дикая местность. Там может случиться все, что угодно.

Пат вспомнила про наемников, которые дружно решили перезимовать на Мадагаскаре. Если верить Мухину, схватка будет не из легких. Ей казалось, что весь мир лежал сейчас на ее плечах.

– Я отдам распоряжение, чтобы с них не спускали глаз. С обоих!

От дороги показался Демидов-Ланской. Он еще издали помахал Патрисии рукой и прокричал, что все готово.

– Гогадзе спрашивает, когда выдвигаемся?

– Прямо сейчас, – ответила Пат. – Я только прихвачу вещи и позову Загоскиных.

Из Амбухиманги они выехали в три пополудни все тем же караваном и в том же порядке. Машины двигались строго на восток – туда, где лежали окутанные туманами густые леса скалистого плато Анкаратры.

Все держались настороже и особенно военные, призванные защитить их маленькую экспедицию. Наполненных тревожным ожиданием людей утешало лишь одно: обещание оракула, что они достигнут своей цели и обретут искомое. Об этом ради поднятия духа Пат рассказала во всеуслышание.

Впрочем, она не сказала, что это будет безболезненно. Люди это и так прекрасно сознавали

Глава 20. Циазомвазаха, запретный плод

Глава 20 (10). Циазомвазаха, запретный плод

20.1/10.1/3.1

Иван Петрович Загоскин

Иван Петрович на правах проводника сидел во втором «Хаммере» вместе с какими-то юнцами, вооруженными до зубов. В первой машине ехали разведчики во главе с майором Гогадзе, и они значительно оторвались от остальных, оценивая обстановку. Им в помощь были современные системы слежения, планшеты и всяческие навороченные бинокли со стабилизаторами изображения, хотя и обычными «калашами» эти ребята не пренебрегали. В случае угрозы, они без раздумий пустили бы их в ход.

Загоскин поглядывал на свирепые морды с опаской и в дискуссии не лез. Толку от него, как от проводника, все равно сейчас было мало, дорогу он им набросал по картам – пусть и примерную, но все ориентиры, намертво врезавшиеся в память, дал, поэтому пальцем тыкать по ходу не приходилось.

Перед тем, как пуститься в путь, майор Гогадзе долго рассматривал спутниковые фотографии, что-то прикинул и отдал приказ расчехлить беспилотник:

– Есть там парочка подозрительных мест, где можно ожидать засады. Будем получать оперативные данные с воздуха.

Командир спецназовцев был строен и неприлично молод – ему Загоскин дал не больше сорока пяти, что по сравнению с его личными сединами приравнивалось к «молоко на губах не обсохло».

«Быть майором в сорок пять – не шибко блестящая карьера, – думал он, по привычке одинокого человека постоянно разговаривая и споря сам с собой, – но с другой стороны, иной майор бывает покруче генерала».

В воинских обычаях Загоскин не разбирался и допускал, что в боевых подразделениях существует своя «табель о рангах». А чтобы делать карьеру, надо иметь еще и хорошие отношения с начальством, чем ребята «из окопов» частенько пренебрегают. Георгий Гогадзе с первых минут знакомства показался Ивану Петровичу человеком резким и категоричным, он резал правду-матку открыто, а вышестоящие во все времена за доблесть такое не считали. Однако у подчиненных авторитет майора вопросов не вызывал. Во вверенном ему отряде царила деловая атмосфера, никто не ворчал, все несли службу исправно, оружие держали в чистоте и на привалах не расслаблялись. Вот и выходило, что со своими командирскими обязанностями гордый грузин справлялся на отлично, а погоны… ну что – погоны? На них не пишут, за какие именно заслуги их вручают. Может, и за красивые глазки иногда – как знать? Гогадзе свои уж точно не в постели у дочки полковника нашел.

«Если все хорошо пройдет, то по возвращении ему новую звезду дадут, – думал профессор, – операция-то нешуточная. И стоит на контроле на самом верху».

Выехав из Амбухиманги, их караван сначала несся с ветерком по шоссе, потом, когда шоссе закончилось, затрясся по неровной дороге, снизив скорость и старательно объезжая мутные лужи. Все шло спокойно, на них никто не охотился, не нападал, и сложности начались, лишь когда дороги совсем не стало – ее смыли минувшие ливни. Машины едва плелись, буксуя на размытой почве. Во все стороны из-под колес летели комки бурой грязи.

Из-этого досадного обстоятельства караван растянулся на полкилометра, и головным «Хаммерам», преодолевавшим сложные участки чуть достойнее неуклюжих автобусов, приходилось останавливаться, поджидая отстающих.

Мадагаскар – гористая страна. Высокое плато, протянувшееся с севера на юг, занимало добрую половину острова и круто обрывалось лишь у самого побережья. Чем дальше караван продвигался по нему на восток, тем выше становились священные холмы Имерины. С двух сторон дорогу зажимали скалы, поросшие тропической растительностью, и ее все чаще пересекали бурные ручьи, сбегающие с крутых склонов. Вода, журча, стремилась к океану, преодолевая множество порогов и перекатов, но порой внезапно растекалась по узкой долине, превращая местность в болото. Тогда дорога становилась едва проходимой.

И все же, невзирая на трудности, люди ощущали невольное благоговение перед дикой природой. Когда из пейзажа бесповоротно исчезли обработанные поля, а савука (* заросли кустарника, сменившие хищнически сведенный лес) уступила место сандаловым и эбеновым рощам, появилось чувство, что они наконец-то увидели истинное лицо Красного острова, не изуродованное человеком. (*Сноска: название «Красный остров» Мадагаскар получил из-за цвета почвы, земля здесь имеет красно-бурый оттенок из-за латерита – образования, богатого железом и алюминием)

Загоскин пребывал в мрачной печали. Он смотрел на крутые уступы, на плоские веера равеналы, напоминающие павлиний хвост (*Сноска: дерево-эндемик Мадагаскара, от верхушки его массивного ствола расходятся, словно спицы у колеса, черенки огромных листьев, разорванных ветром по краям), и сердце его сжималось от боли. В прямом и пренесносном смысле. Он чувствовал себя отвратительно, и ему казалось, что дни его сочтены.

«Что ж, Анкаратра – неплохое местечко, чтобы умереть», – думал он.

Однако смириться со смертью невозможно. Его охватывала грусть, что он уходит бесславно. И зависть к тем, кто остается.

«Эх, не дождался я таблетки для бессмертия!»

Иван Петрович хотел уйти красиво, без жалоб и, желательно, быстро. Продлевать агонию ни к чему. И все же на привале, когда грудь сдавило особенно яростно, он испугался, что не доедет до храма, и принялся нашаривать в кармане обтрепанной куртки нитроглицерин.

Баллончик был уже в руке, когда она дрогнула, и выронила его на землю. Загоскин схватился за сердце и нагнуться не смог. Любое движение причиняло страдание, и он был не в состоянии ползать, нашаривая проклятый баллон в траве.

Ему помог солдат: поднял лекарство и даже пшикнул щедрой струей в подставленный рот.

– Я позову доктора Сабурова, – сказал спецназовец, и профессор слабо кивнул. Умирать совсем расхотелось.

Сабуров ехал в ближайшем автобусе, который как раз преодолел косогор. Он выскочил из открытой двери – молодцеватый, стремительный, вызывая своим деловым видом новую порцию зависти к «сорокапятилетним юнцам». В его руках был красный пластиковый чемоданчик с белым крестом на боковине.

Врач осторожно усадил Ивана Петровича на сидение «Хаммера» (старик даже этого сам сделать не смог, так и стоял, привалившись спиной к нагретому капоту) и принялся хлопотать.

Нитроглицерин ударил в голову, сдавив противным обручем, но сердцу полегчало. Загоскин задышал свободнее.

– Давление у вас высокое, – констатировал Сабуров. – Что принимаете?

– Да всякое разное, – пошамкал Загоскин, с досадой подумав, что вот уже и язык отказывается ему нормально служить.

Врач сделал ему укол:

– Сейчас полегчает!

– Мне уже лучше.

– Вы уж поберегите себя. Как мы без вас-то?

– А вам что, лишь бы проводника не потерять?

– Лично мне вы и как человек важны, но согласитесь, Иван Петрович, что впереди нас всех ждет самое интересное. Глупо проваляться в постели и все пропустить.

Загоскин был не согласен. Оракул сказала, что заключительного акта драмы ему не увидать, ну а все прочее он и без того видел.

«Я еду в Циазамвазаха в третий раз. Бог троицу любит. А четвертому разу, значит, не бывать...»

– Что случилось? – к «Хаммеру» подошла Патрисия. Деловитая, хмурая. За ней, как нитка за иголкой, следовала дочь.

«Вот кто отколол сюрприз так сюрприз!» – подумал Загоскин. Маленькая странница, которая видит издалека... Он и представить не мог, что тем французским фанатикам нужна не мадам Квантовый Физик, а ее дочь! Да и Буди, паразит такой, не признался, хотя знал, все знал!

«Конечно, не признался! – возразил профессор сам себе. – А как бы ты хотел? Ты ж ему по шее бы накостылял, несмотря на то, что сынок давно вырос».

« Ну, и правильно, что накостылял бы, – мысленно ответил он. – Мозгов-то не прибавилось! Иначе бы не мечтал украсть у медведицы ее медвежонка».

Иван Петрович завозился на сидении, пытаясь сесть поровней. Амбаниандра взглянула на него пристально и серьезно. Как на уравнение, которое надлежит решить в наикратчайшие сроки. Загоскин хотел было прикрикнуть на нее, чтоб не пялилась своими глазищами, но не стал. Адель все-таки была совсем крохой, и не ее вина, что взрослые используют ее без зазрения совести.

Кстати, он мог бы сказать Патрисии, что за обедом, прячась от остальных под пальмовой крышей бунгало, он отстаивал жизнь ее дочери перед собственным сыном. И это несмотря на то, что сын ему родной, своя кровь, а малышка ему никто. Но Загоскин и тут промолчал. Ему зачтется и без лишнего хвастовства, но засчитывать будут не люди, а кто-нибудь повыше. Те, кто видит все.

Иван Петрович отвернулся и стал рассматривать окружающие красоты. Сначала просто так, рассеянно скользя взглядом и не вдумываясь в то, что видит. Потом уже вдумчиво, осознанно.

Оказалось, что за последние двадцать лет природа основательно перекроила эту местность. На голых камнях проросли кусты и деревья. Ключ, бивший из-под камня и ранее им даже не замеченный, окреп и обзавелся заросшим травой бассейном – теперь такое зеленое пятно на пустоши не пропустишь. Кто-то из вояк уже черпал из него прохладную воду горстями. Ну конечно, при полном обмундировании да на жаре (а солнце взялось серьезно припекать) у них проснулась жажда, но бутилированный запас следовало приберечь.

Люди казались Ивану Петровичу излишне молчаливыми, они настороженно поглядывали по сторонам и переговаривались в полголоса. Им всем было не по себе.

«Немудрено, – думал Загоскин. – Вазимба добрались до них, до их чувств и дум. Они пугают пришельцев, испытывая психику на прочность. Не зря говорят, что дорогу к Циазамвазаха осилит тот, чей дух тверд и чист. Кто не пасует перед трудностями»

Профессор припомнил, что когда он ехал сюда в самый первый раз, все было окутано молочно-белым туманом. Он здорово перетрусил, словив настоящие галлюцинации, проецирующиеся на белом мареве как фильм на экране кинотеатра. Разумеется, будучи молодым скептиком, подвергающим анализу все, что испытывает, Загоскин постарался себе внушить, что причина его дурноты кроется в естественных причинах. Например, в криптостегии.

Эти ядовитые лианы растут в Анкаратре вблизи рек, создавая непроходимые заросли и преграждая путь к воде. Их быстро высыхающие на солнце листья опадают и превращаются в пыль, которая, гонимая ветром, оседает на всяких поверхностях, а попав на слизистые, вызывает отравление со всеми вытекающими. Обычно ею травится пасущийся скот, но Загоскин счел и себя излишне чувствительным к ядовитому праху.

Кто спорит, что атеисту в вазимба поверить гораздо сложнее? Да никто! Здравомыслящему человеку потребуются годы и миллион доказательств, прежде чем правда перестанет казаться ему возмутительной ложью. У этих суровых спецназовцев тоже все впереди. Они пока не верят в злых духов. Только духам на это наплевать. Сейчас тумана не было, но наслаждаться поездкой им всем мешали другие факторы: ожидание засады, влажная духота, отсутствие внятных перспектив. Вазимба умели притворяться чем угодно, входить в плоть с самыми простыми симптомами и оставаться в организме, разрушая его исподволь.

Свой сердечный приступ Иван Петрович тоже относил на их счет. Ему очень не хотелось признаваться, что он превратился в развалину. Свалить болезнь на дурных вазимба – и дело с концом!

На ветке корявого деревца, торчащего из зарослей мертвенной раскорякой, Загоскин заметил хамелеона:

«Вон он, кстати, пялится, – подумал он. – Лупоглазое страшилище! А я тебе не дамся! Не получишь ты меня, гаденыш! Не сегодня».

Хамелеонов на острове водилось во множестве и самых разных по размеру. Из-за их отталкивающей внешности мальгаши считали их вместилищем злых духов, тех самых вазимба, хотя фактически ящерицы приносили огромную пользу, истребляя докучливых насекомых.

Хамелеончик шевельнулся и стрельнул длинным языком, слизывая зазевавшуюся муху.

Загоскин глубоко вздохнул, наслаждаясь тем, что сердце окончательно отпустило. Можно было продолжать путь. Ну, а то, что за их приближением следят и расставляют на пути часовых, так в этом не было ничего удивительного. И хамелеоны, и крикливые птахи-неразлучники, и бабочки, порхающие там, где кроме травы и камней нет ни цветов, ни нектара, и противные пауки, притаившиеся в густых сетях – все они стражи Ничейной Горы, наблюдающие за чужаками десятками глаз. Никто не пройдет незамеченным и не оцененным.

«Так и должно быть, – подбодрил Загоскин сам себя. – Все правильно. Мы уже близко».

...Поговорив с доктором, который объяснил, каковы шансы у профессора дожить до запретного святилища древних, Патрисия подошла к Ивану Петровичу вплотную и осведомилась, способен ли он продолжать путь.

– Я не стану обузой! – гневно воскликнул Загоскин. – И вам от меня не избавиться!

– Не перегибайте палку. Никто не планирует от вас избавляться.

– Какая разница, как вы станете оправдываться! Дорога сложная, никто не спорит, но если мы ее не одолеем, то вовсе не по моей вине. Я – дойду!

Тут, что называется «до кучи», к машине прискакал и сынуля, путешествовавший с учеными-биологами.

– Вот уж кого, должно быть, терзают хамелеоны! – пробормотал старик вслух, неодобрительно встречая припозднившегося отпрыска. – Где тебя носит, Буди? Я так и помру, не попрощавшись, пока ты будешь решать свои мировые проблемы с посторонними.

– Папа, тебе нельзя волноваться! Что ты такое говоришь? Смотри на вещи позитивно! Ты как? Тебе легче? Доктор, ему же не требуется углубленные исследования и помощь?...

Михаил сыпал восклицаниями и пустыми вопросами, и Иван Петрович поморщился, словно вылетающие изо рта сына слова были горохом, чувствительно бившем его по темечку. Ему хотелось загородить голову руками, заткнуть уши и подумать о чем-нибудь приятном. Но вместо этого он рявкнул:

– Цыц, балбес! Я не умираю. А если б и умирал, то ты был бы только рад.

За грудиной у него тотчас аукнулось, дыхание сбилось, но Загоскин удержал каменную мину на лице:

– Я еще простужусь на похоронах твоих работодателей! – добавил он с вызовом.

– Папа, ну зачем ты вечно ко всему цепляешься? – фальшиво обиделся Буди. – И при чем тут мои работодатели?

Иван Петрович знал, при чем, но повторять не стал. Он уже все предельно четко растолковал ему за обедом, и если Буди не усвоил, то это потому, что молодежи мало дела до принципиальности стариков.

Впрочем, вглядываясь в сурово поджатые губы («А рисунок рта все-таки мой, фамильный! От Кати ему достались широкие индонезийские брови и жгучие глаза, а вот подбородок и линия щек – наши, российские»), Загоскин видел, что Буди прекрасно его понимает. И весьма огорчен его непримиримой позицией.

Но было, было за что его ругать и упрекать! Сын превратился в сплошную головную боль. В свидетельство родительского тотального провала. Воспитанием Буди занималась Кайна, а она была излишне снисходительной. Мальчик с раннего детства подавал надежды, вот Катенька и была уверена, что из него следует растить прежде всего ученого, что и повторяла с гордой улыбкой. А надо было бы повторять «прежде всего человека»!