Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 110 страниц)

Больше всего Адель желала, чтобы колечки, из которых складывались пирамидки, подходили по размеру: большие внизу, маленькие наверху. И чтобы цвет их гармонировал, чтобы время не перепутывалось в их оттенках и не резало глаза, когда начинало троиться. Однаео люди, которые ее окружали, не видели колечек и потому мешали ей, внося в конструкцию нелепые элементы. Даже Мила.

Адель и сама признавала, что не все у нее получается. Если она не думала как следует, то тоже портила конструкцию. А еще она заметила, что и у папы не все выходит. Когда папа заставил повара взорвать баллон, демонстрируя эффект послушания, получилось нехорошо. Папа не сумел выбрать красивое колечко, и это было очень, очень обидно.

Адель страдала, когда мама или папа ошибались. И очень не хотела, чтобы ошибся дядя Ваня. Мама ему доверяла, и Адель хотела сделать доброе дело и всех спасти.

Она сделала все, как договаривались. Она не сказала маме про злых бандитов, которые отберут каменное солнышко, хотя мама выпытывала правду. И она показала свой рисунок с цифрами дяде Ване, и тот сильно удивился. Вот только все это никак не защитило их от плохого колечка – оно наплыло на них, и мама пострадала.

Когда маму схватили и толкнули сильно-сильно, она упала, а Адель вскочила на ноги, свалила стул и закричала.

Она кричала и кричала, и к ней отовсюду бежали Мила, Вова, Радмир и Доктор. И дядя Ваня тоже бросил свои расчеты с чужими цифрами и прибежал. Они выглядели очень испуганным, и все спрашивали, что случилось. Но Адель не говорила, а только плакала громко-громко.

Папа ошибся. Или случилось совсем ужасное: он обманул ее! Злой дядя добрался до мамы и тыкал ей в голову пистолетом. Адель было жалко маму, обидно за папу и страшно из-за того, что надвигалось на них из тумана внутри ужасного, гадкого колечка.

Это было очень-очень плохое колечко! Оно собиралось разрушить все хорошее, разорвать привычный мир.

Адель ревела, и Доктор предположил, что она заболела.

Но Мила сказала:

– Это другое! Она что-то знает. Что-то там произошло.

Мила чувствовала Адель гораздо лучше, чем все прочие. Лучше мамы. Но маме связали руки и заклеили рот, потому что она дралась и ругалась. Плохой дядя стукнул ее, и на щеке у нее краснела ссадина. Адель хотела быть сейчас рядом с мамой, пусть даже та ее не чувствовала, а не с Милой, которая чувствовала, но была знакома плохому дяде. Дядя хотел получить Милку обратно и злился, что в самолете ее не оказалось.

– Аделин, что случилось? – допытывалась Мила. – Что-то с Виком или с твоей мамой? Ты что-то увидела?

Адель плакала и отталкивала ее руки, не давая себя обнять. Если тете Миле показать то, что видит сейчас мама, Миле тоже станет плохо. Адель точно знала, что так делать нельзя. Милкины колечки придут в движение, начнут менять форму и станут такие же неаккуратные, какие были когда-то у дяди Вовы. От этого будет плохо всем. Совсем плохо.

Однако Мила никак не желала отстать, и тогда Адель сказала, заикаясь и глотая окончания:

– Я видела перстень!

Мила спросила:

– Какой перстень?

– Плохой. Колючий. С иголочкой. Иголочка колется, и из-за этого появляются плохие мысли.

– Ты укололась? – задала Мила самый дурацкий вопрос из всех возможных.

Адель думала, что Мила уже все поняла, но она снова ничего не поняла. Хотя очень хорошо знала плохого дядю с плохим перстнем на пальце.

– Я не хочу, чтобы тебя укололи, – сказала Адель сквозь рыдания. – Но тебя укололи. Вчера. И ты стала как новогодняя елочка.

А потом позвонил дядя Вик и рассказал, что произошло. Взрослым стало не до Адели, и она затихла в уголке, шмыгая носом. Она не знала, куда себя деть. Люди вокруг суетились, исходя темными клубами мыслей и эмоций, они дымились как вулканы, и было трудно дышать от той пыли, что они накидали. Адель кашляла и чихала, и Мила принесла ей две пачки бумажных салфеток.

– С твоей мамой все будет хорошо, – сказала она, догадываясь, как скверно у Адели на душе. – Мы обязательно ее выручим. Ты же из-за этого плакала, дорогая? Ты все видела.

Адель высморкалась и отдала Миле испорченный платок:

– Это папа виноват, – сказала она, – он обещал, но все получилось не так. Все получилось наоборот.

– Знаешь, Аделин… – Мила прикусила губу, сомневаясь, но Адель читала в ее мыслях.

– Знаю, – обиженно ответила она, – мне дядя Юра тоже так говорил. Только мой папа хороший! Он же хороший, правда?

Слезы все-таки не удержались в глазах и полились по привычным дорожкам. Мама в таких случаях говорила, что щеки будут полосатые. В зеркале действительно высыхающие дорожки слез выделялись какое-то время, но потом исчезали. Зато соленый вкус на губах оставался, если не умыться, а сразу побежать играть. Сейчас играть совсем не хотелось, все было плохо, не до игры.

– Папу могли обмануть, – нашла компромисс Мила, но Адель знала, что она все придумывает.

– Это не мой папа, – сказала она и надулась. – Тот, который далеко и который близко – это не папа. Мой настоящий папа хороший, а этот – плохой.

Мила вздохнула:

– Мне очень жаль, что так получилось. А что тебе сказал дядя Юра?

– Он сказал, что папе нельзя верить, потому что он не папа. Я это и сама знаю. И еще дядя Юра сказал, что плохого папу нельзя пускать в дверку. Почему он так сказал?

Мила озадачилась и снова запыхтела как вулкан, плюющийся дымом и пеплом.

– Может быть, Юра что-то узнал? – предположила она. – И пытался нам передать через тебя?

Адель шмыгнула забитым носом. Слезы закончились, она устала.

– Когда дядя Юра с тобой говорил? – осторожно поинтересовалась Мила, гладя ее по волосам.

– Когда-то. Вчера. Я искала нужный мостик, но они все были неправильные. И он опять умер.

– Мы спасем Юру, – сказала Мила. – И маму спасем. И вообще все будет хорошо, потому что иначе нельзя.

– Почему нельзя? – задала она вопрос, но больше по привычке.

– Потому что мир должен снова стать целым.

– Почему целым?

– Потому что он сейчас перепутался с другим, а это нехорошо. Вселенная устроена красиво, и мы обязаны все вернуть, как было до катастрофы.

– Нельзя как до катастрофы, я не хочу, чтобы ты умирала! – Адель испугалась, что Мила потеряет свое лучшее колечко и исчезнет вместе с ним. Она порывисто обняла Милку, и та растерянно обняла ее в ответ. – Я хочу, чтобы все жили: и ты, и дядя Вова, и дядя Вик, и мама, и дядя Юра – все-все! И чтобы папа к нам вернулся. Настоящий! Но я никак не могу найти нужный мостик, чтобы он вел в нужное колечко!

– Мы найдем его, дорогая, – шепнула Мила, которая вдруг тоже собралась поплакать, – вместе найдем!

Они сжали друг друга и заплакали, но тихо и совсем чуть-чуть – так, чтобы не мешать остальным, которым было не до них.

А мама в это время летела в самолете и не плакала, хотя ей было очень нехорошо. Адель решила, что будет как мама. И первой вытерла слезы, цепляя на себя улыбку через силу.

– Тебя дядя Вик спасет, не плачь, – сказала она Миле. – А дядя Ваня спасет мою мамочку.

– Правда? – обрадовалась Мила и тоже улыбнулась.

Хорошее говорить всегда проще, люди радовались и светились ярко-ярко. Пусть лучше сбывается хорошее, а про плохое она не будет говорить!

– Правда-правда, – сказала Адель, усердно растягивая губы.

Губы были как резиновые и тянулись так тяжело, что заболели щеки. Она схватилась за них, опасаясь, что Милка увидит щеки и догадается, что ей врут. Но Милка хотела, чтобы ей соврали. Ей так было легче. Впрочем, это не было откровенной ложью, это было сложностью, как выражалась мама, и требовало условий. Но Миле не нужно было знать про условия, чтобы не портить свои колечки заусенцами.

Мила думала про дядю Вика и одновременно переживала из-за пропавшего каменного солнышка. Из-за мамы она не переживала, но Адель великодушно простила ее. Мама советовала быть добрей и не признаваться, что видишь, как люди стараются в себе спрятать нечто тебе неприятное.

– Ну и чудесно! Я рада, что ты так видишь, – сказала Мила. – Я тоже уверена, что мы найдем отличный выход.

– Давай его поскорей найдем? – попросила Адель. Резиновая улыбка тяготила ее.

– Давай, – согласилась Мила.

Мила тоже устала. Устала сомневаться, бояться, волноваться и плакать. Когда устаешь – все валится из рук. И хотя Милкины колечки вели себя из-за этой опустошенности хорошо, нельзя начинать важные дела уставшими.

– Мы завтра поищем, – сказала она Милке. – Завтра приедет Скрытый Лис и привезет ключи от всех дверей. Мы попросим разрешения, чтобы с ключами поискать нужное колечко.

– Так и сделаем!

Однако Мила не верила, что Лис разрешит, и Адель поняла, что Скрытый не позволит им касаться своей важной вещи. Это было плохо, и она от неожиданности, что такой хороший план проваливается, снова стала шмыгать носом.

Потеряв сегодня папу – дальнего и ближнего, которым верить больше нельзя, она могла вот-вот потерять и маму, но никому до ее тоски не было дела. У всех свои тараканы, как говорил Кир. Взрослые думали, что знают лучше всех, что надо делать и чего делать нельзя. Взрослые – непослушные, и не услышат Адель. А если и услышат, то не поймут.

Адель всхлипывала, но при этом напряженно искала хоть какую-нибудь лазейку. И тут пришел дядя Вова.

– Чего это вы тут болото развели? – поинтересовался он, подозрительно оглядывая Милу.

Дядя Вова искал неполадки в ее колечках, признаки активности и растущие заусенцы, но не нашел и присел на соседний диванчик. Решил подождать и понаблюдать.

– Да мы так, пар выпускам, – ответила Мила, поспешно и немножко виновато вскидывая на него блестящие влагой глаза. – А ты чего сидишь? Разве тебе не надо ехать, Вик же просил?

– Я остаюсь, – сказал дядя Вова, – буду вас сторожить. А Ванька скатается вместо меня. Сам вызвался.

И тут у Адели возник в голове новый хороший план. Она увидела, как именно будут спасать ее маму.

*

Дорогие читатели!

Поздравляю вас с наступающим Новым годом! Здоровья, радости, МИРА, успеха, любви и простого житейского счастья желаю вам от всего сердца! И пусть 2023 год будет добрей ко всем нам.

Об этом романе. Осталось две главы (или чуть больше 10 дней публикаций). Финал планируется в начале февраля. Перед Новым годом я завершила главу, поставив три отрывка на неделе, но в январе продолжение будет выходить по графику понедельник-четверг

Спасибо вам всем, мои дорогие, что не теряете интерес к этой истории! Встретимся 2 января!

Глава 29 (9). Наследие предков

Глава 29 (9). Наследие предков

29.1/9.1

Виктор Соловьев, Кирилл Мухин, Иван Демидов-Ланской. Восточное побережье Мадагаскара, наше время

Крестьянин из Фаритрамасины довез Вика и Кира до какого-то поселения, состоявшего из нескольких разномастных домишек и не обозначенного на картах. Возможно, эта община и вовсе не имела названия – Кир бы не удивился. Не удивился он и тому, что их возница знаками показал, что дальше не поедет. Они и без того ехали всю ночь и преодолели приличное расстояние.

Соловьев и Мухин спрыгнули на раскисшую землю и некоторое время оглядывались, соображая, где находятся. Крестьянин уехал, оставив их перед запертыми воротами. В начинающей бледнеть ночной прохладе ни один огонек не пробивался из-под плотных ставень, и ни один дымок не вился над крышами.

– Торчать тут бессмысленно, – постановил Вик, сверяясь с оттенками предрассветного неба, что было непросто из-за облаков. – Наша повозка петляла, и без компаса сориентироваться трудновато, но думаю, нам надо забирать немного правее, восток в той стороне.

Кир молча повернулся в указанном направлении, где сплошной стеной стоял лес. Казалось, там им не пройти, но под деревьями обнаружилось некое подобие тропы, которую от ворот они не сразу заметили. Местные жители изредка пользовались ею, продавив в траве две узкие колеи от колес. Была надежда, что она выведет кратчайшим путем к крупному городу.

Бредя под гору по этой условной дороге, Мухин и Соловьев практически не разговаривали. Нервное напряжение окончательно перешло в усталость, но, сна не было ни в одном глазу, и они, избавленные от рюкзаков и вещей обстоятельствами, продвигались к цели быстро. Ливень прекратился, хотя с деревьев обильно капало. Впрочем, им было уже все равно: ни Вик, ни Кирилл не думали сейчас о том, что могут подхватить простуду.

Тропа вывела их из-под лесного свода на некое подобие шоссе, вдоль которого стали попадаться жилые дома. Когда очередной дом поманил их вывеской над навесом, где стоял крепко сбитый стол и несколько разномастных стульев, Вик свернул к нему.

– Харчевня, – сказал он. – Подождем открытия.

Кир покорно плюхнулся на пластиковый стул, не опасаясь его запачкать. В неподвижном состоянии его начала бить дрожь. К счастью, хозяева забегаловки уже проснулись, увидели посетителей и вышли к ним. Полная женщина в ярко-синем переднике вынесла огромные термосы и водрузила на стол. За ней появился сын лет десяти, тащивший в корзинке пакеты с лепешками и прочей снедью.

– Чем расплачиваться будешь? – спросил Кир, с волнением наблюдая, как улыбающиеся и непрерывно лопочущие что-то на своем языке мальгаши раскладывают по пластиковым лоткам диковинные на вид закуски. К счастью, затрапезный вид путников их не пугал.

– У меня осталось немного, – Вик извлек мятую и слегка размокшую пачку ариари. – Если здесь не дерут с три шкуры, то на завтрак хватит.

В самом большом термосе оказался кофейный напиток. Вик взял его, а Кир, мрачно сверкая глазами, заказал тростниковое пиво. Еда на вкус была странная, непонятно из чего сделанная, и Мухин мрачно буркнул:

– Небось из насекомых, по новой моде.(*) Все по принципу: если лемуров нельзя, то пусть едят саранчу.

Но это был, скорей, поклеп, продиктованный упадком духа. В любом случае, это было съедобно, и они умяли все, что купили, потому что нуждались в пополнении сил. Когда заканчивали завтракать, снова пошел дождь, и окружающие пейзажи, и без того грустные и бедные, стали смотреться совсем тоскливо.

На дороге показался «Хаммер» со знакомыми номерами, но за рулем обнаружился не Грач, как ожидалось, а Демидов-Ланской. Увидев Соловьева и Мухина, махающих ему из-под навеса, он подрулил к обочине и, не глуша мотор, крикнул, высовываясь из окна:

– Давайте живей!

Вик и Кир, радуясь, что удивительным образом не разминулись, пошли к машине.

– Как без звонка догадался, где нас искать? – спросил Вик, усаживаясь спереди.

– «Васька» подсказал.

– А Вовка где?

– Остался с девушками, – ответил Иван, пытаясь развернуться прямо тут, на пустынной дороге. – Мне все равно сейчас не до работы.

– Ничего такого у вас не случилось, надеюсь?

– Случилось у вас, а у нас все просто замечательно! – Демидов-Ланской перебросил Соловьеву на колени телефон: – Читай! Это пришло мне полчаса назад.

Вик смахнул с экрана заставку и сразу оказался в программе полученных смс-сообщений.

«Достопочтимый Иван Иванович! Если вам дорога жизнь Патрисии и есть желание...» – так начиналось послание от Ильи Сперанского.

– Чего там? – Мухин полез вперед, намереваясь заглянуть Соловьеву через плечо.

Вик успел погасить экран прежде, чем любопытный нос всунулся между креслами салона.

– Знают, на что давить, – сказал он Демидову-Ланскому.

– Было предсказуемо.

– Ну так нечестно! – заныл Мухин. – Что там написано? Шантажируют или соблазняют?

– Скорей, соблазняют, – откликнулся Иван. – У нас с Пат была договоренность на этот счет, что, впрочем, не снимает с вас ответственности за упущенный артефакт. Без Зеркала мы не узнаем адрес, куда выводить портал для Громова и будем вынуждены закладывать те данные, что нам любезно предоставит «Прозерпина». А «Прозерпина» – враг, надеюсь, про суть ее любезности вам не надо растолковывать?

– Виноват, – признал Вик. – Не до конца расшифровал эпитафию про притаившееся зло.

– Дело не в эпитафии! Ты упустил инициативу, и мне теперь придется ответить на их требования так или иначе. А у меня еще не все готово. У меня нет того, что они от меня хотят. И тем более нет запасного варианта.

– Значит, поторопись, – сказал Вик. – Пат говорила, что основная работа по созданию стабильного коридора может вестись без точного адреса, но ты же успел закончить предварительные расчеты по Крозе?

– Почти.

– Тебе не хватает каких-то параметров или обычной уверенности?

Демидов-Ланской усмехнулся:

– Процесс осложняется тремя моментами. Желаешь послушать какими?

– Конечно.

– Во-первых, я в основном опираюсь на тексты, которые предоставил Вещий Лис, а они изначально составлены антарктами и нуждаются в двойной расшифровке: лингвистической и математической. Мы и создатели Зеркального лабиринта используем совершенно разные нотации(*), включая системы счисления и измерения. Все приходится переводить из системы в систему по нескольку раз, а это ведет к потере точности. Для таких чувствительных материй, как перенос физически плотных объектов, критичны даже сотые знаки после запятой. Это тебе не пакет информации доставить, а живого человека, и хотелось бы, чтобы этот человек остался после доставки жив. Во-вторых, вычисления ведутся в индивидуальном порядке. Нет единой формулы, куда можно подставить разные данные, все приходится пересчитывать заново и с самого начала. Вычисления сложны, и даже с помощью «Васьки» на них уходит прорва времени, я не всегда успеваю их дублировать по нескольку раз и перепроверять. В-третьих, полученные результаты приходится раскладывать на алтарные символы, составлять из них блоки. Часть символов для «Черного солнца» предстоит набрать на алтаре, а часть на пульте-подвеске. «Васька» позавчера выдал мне аж семнадцать вариантов набора без учета адреса, а ведь сработает только один из них! Адрес мира – это первый символ в достаточно длинном предложении, его пока можно опустить, но вот все остальные блоки обязаны быть готовыми к моменту активации Зеркала.

– Набор символов зависит от количества человек, которые должны пройти по коридору?

– Естественно. Благодаря Лису и архивным розыскам Белоконева у нас имеется специальная таблица соответствий и ее интерпретация для различных объектов. Это повышает наши шансы на успех, но из-за неопределенности с числом пленников и их общей массой я пытаюсь заложить в расчеты еще и потери на гистерезис (**), а это требует точной корреляции с затрачиваемой энергией, от чего, в свою очередь, зависит наборы алтарных символов. Излишек энергии, производимой Имерельской Чашей, грозит расшатать коридор и вылиться в микровзрыв или тотальный сбой программы, как случилось в Антарктиде в 1950 году. А ее недостаток не пропустит к нам «лишних людей», потому что проход захлопнется раньше, и это станет для нас не меньшей трагедией. Как мне понять без предварительного эксперимента, какой набор символов корректен, а какой лучше вообще не активировать?

(Сноски.* Нотация – система условных обозначений. **Гистерезис – ответная, мгновенная или запоздалая реакция некой системы на определённый раздражитель, люфт, необходимый для стабильного функционирования приборов)

– Сложно, – качнул головой Вик. – Слишком много переменных и неопределенностей.

– Вот именно. А тут еще и Адель вмешалась, прямо под руку влезла, когда я уже полагал, что все наконец-то пришло к идеалу.

– Адель?! Каким образом?

– Нарисовала картинку, разумеется, не понимая толком, что именно рисует, поэтому нормальных уточнений, без детского лепета, от нее не дождешься. Я случайно мимо проходил, увидел и похолодел. На альбомном листочке – ряды символов с алтаря и численные пространственные координаты точек входа и выхода на Крозе. Я смотрю и понимаю, что это мои последние выкладки один в один. Но – за малым исключением.

– Адель – лучший промышленный шпион всех времен и народов! – выдал Кир вполголоса.

Иван бросил на него взгляд в зеркало заднего вида:

– Не предмет для шуток, молодой человек! В ее числовом ряду с координатами есть небольшое отличие. Оно касается ряда параметров, которые меняют суть дела кардинально.

– Насколько кардинально? – уточнил Вик.

– Вообще, по координатам не понять, на какой земле расположена точка выхода портала, это программируется отдельно, как уже говорил. Но если я ошибся с переводом нотаций, то ошибка потянет за собой и ошибку в порядке алтарных блоков. Другими словами, мы откроем портал не в ту параллель, куда планируем.

– То есть не все зависит от Зеркала?

– Ты представляешь, сколько дублей у нужного нам параллельного мира? Они практически все идентичны, а перевод нотаций, без всякого преувеличения, очень запутанный. Первый символ, который предоставляет Зеркало, это как… как лист на ветке огромного дерева. Но в формулу алтарных блоков должны быть заложены не только координаты листа, но и корни, ствол, ветка и тонкий прутик, на котором крепится нужный нам лист.

– А разве нельзя пойти обратным путем: от листа к корням?

– Можно, но кое-кто упустил Зеркало. Сперанский пишет мне в смс, что готов предоставить координаты и отдать нам Громова в качестве жеста доброй воли, но можем ли мы ему верить?

– Не можем, – огорченно согласился Соловьев.

– Вот потому мы и решили двигаться по самому сложному пути изначально. Сложный путь для нас самый надежный. Но для того, чтобы проверить, почему Адель нарисовала другой числовой ряд, мне придется все свои расчеты переделывать с нуля. Времени в обрез, а из-за вчерашних событий я выбыл из стоя как минимум на сутки. Думать ни о чем не могу, все их рук валится.

– Адель знает, что ее мать похитили? – поинтересовался Вик после непродолжительного молчания.

– Разумеется. Для нее это тоже было шоком.

Вик несогласно качнул головой:

– Она предвидела этот вариант, но не хотела в него верить. Когда она нарисовала тот рисунок – до нападения на нас или после?

– Скорее, до. Но что это меняет?

– Возможно, многое. Ты после нападения с ней разговаривал?

– Нет. У нее случилась истерика. С ней Мила твоя общалась, утешала. А я выехал за вами, оставив с Милой Грача. Мало ли что. Адель на нее не всегда благотворно влияет.

– Правильно, что оставил Грача, он за ними присмотрит, – кивнул Вик. – Однако зря ты не уделил девочке внимания. Ты хотя бы спрашивал ее, откуда она взяла свои цифры, с какой целью их рисовала? Одно дело, если просто подсмотрела их в каком-то из миров, и другое, если ее попросили подсунуть их тебе специально.

– Ей нет и шести! – раздраженно ответил Демидов-Ланской. – Ты думаешь, она отличит умысел от случайности?

– Однако момент для своего рисунка она выбрала очень подходящий. Это не совпадение, Ваня.

– Адель хочет помочь матери. Искренне хочет, это ясно как божий день.

– Ты прикидывал хотя бы приблизительно, мог ли допустить ту ошибку?

– Мог. Чтобы вытащить Громова и его людей, мы пытаемся пробиться в гравимагнитный сфероид, и большая часть данных плавает в условиях его нестабильной многомерности. Фактор времени и точность координат возрастают из-за этого многократно.

– Но Иван Иванович, неужели верить Адель можно больше, чем вашим выкладкам, основанным на знании? – поразился Мухин, напряженно присушивавшийся к разговору с заднего сидения.

– Адель получает информацию иначе, чем я, – ответил Демидов-Ланской. – Она и прежде рисовала пророческие картинки, и все, что она предсказывала, сбывалось. Пат не акцентировала на этом внимание, но ее дочь общается с нашим миром именно с помощью рисунков. Я пролистал ее альбом – чего там только нет! Даже Вик, бегущий по воде.

– Она нарисовала меня в Уснувших скалах? – изумился Вик.

Демидов-Ланской кивнул:

– Весьма похоже, надо сказать. Пат не сообщила подробностей по телефону о твоих вчерашних подвигах, но из рисунка следует, что тебе пришлось нажимать на скрытые под водой стержни в определенной последовательности, чтобы отключить ловушки. Видимо, это Адель и назвала «бегом по воде». Так и было?

– Действительно. Не догадался сфотографировать ее творчество?

– Посмотри в галерее, – Иван кивнул на смартфон.

Вик включил гаджет, нашел фотографии. Мухин снова втиснулся между кресел, наблюдая, как Соловьев перелистывает изображения.

– Ну, Пат! – пробормотал Вик неодобрительно, качая головой. – К чему было все это скрывать от нас?

Демидов-Ланской предсказуемо бросился ее оправдывать:

– Не уверен, что Пат знала. Она велела дочери прятать свои рисунки. Наверное, и сама в них никогда не заглядывала. Мне пришлось включить все свое красноречие, чтобы мне разрешили даже просто взять альбом в руки. Адель не хотела показывать.

– Нам придется с ней поработать, – сказал Вик, возвращая Демидову-Ланскому телефон. – Серьезно поработать, Ваня. С минувшей ночи для девочки многое изменилось. Она теперь знает, что ее отец причастен к похищению матери, и сделала выводы. Ее обидой надо воспользоваться. Думаю, она охотнее теперь будет делиться с нами тем, что ей запрещали.

Иван не стал протестовать, хотя идея ему не понравилась. Он молча вел машину по разбитому шоссе. Дворники на лобовом стекле елозили с тихим скрипом, размазывая дождевые струи. Деревья, застывшие по обочинам, кутались в туманную пелену.

– Адель поможет, если этот гад не задурил ей голову сильней, чем можно предположить, – подал голос Кирилл. – Я не уверен, способен ли один телепат отличить другого телепата. Ну, почерк там особый засечь… ментальные отпечатки или спектр. Если Адель не чувствовала подвоха до сих пор, то внушенные ей установки могут действовать и после того, как лже-отец был разоблачен. Адель необходимо учить сопротивлению и анализу. Это что-то вроде гигиены, как зубы чистить регулярно.

– Ты прав, – вздохнул Соловьев, – но где взять учителя? Да и Патрисия до сих пор блокировала любые инициативы. Однако Адель – очень важный элемент игры, нам придется сейчас действовать аккуратно, но быстро, на живую нить.

– Это не игра, вот в чем проблема, – изрек Иван. – И речь не только о девчонке.

– Для «Прозерпины» это своеобразная игра, тонкая шахматная партия, но и для нас тоже, – не согласился Вик. – Я видел вчера среди наемников Дмитрия Москалева. Вкупе с отцом Милы Сперанским и визитом на Мадагаскар де Трейси картина приобретает совершенно однозначные черты.

– Это какие же? – поинтересовался физик.

– Тайное общество иллюминатов преследует цели, имеющие мало общего с общепринятой логикой. Для них оккультные традиции и мистические озарения стоят на первом месте, и только потом уже идут бизнес-выгода и политические дивиденды. Вот от этой печки и нужно танцевать! Сыграть на пророчествах, на божественном даре Адель и наших близнецов Милы и Вовы, на твоей голубой крови, наконец. Немножко неожиданный ракурс, но он должен сработать.

– Точно! – воскликнул Кир. – Я тоже заметил при работе с данными, что все эти «Клубы собирателей» и полумассонский «Храм Обеих Солнц» с коллекцией перстней, короче, вся их роскошная движуха для избранных плохо пересекается с работой остальных ветвей «Прозерпины». Например, Патрисию, которая была когда-то не самым последним человеком в корпорации, вообще не посвящали в рыцари.

– Она – дама, а не рыцарь, – заметил Демидов-Ланской, – и у нее было звание в их иерархии, она в их категориях «минервал», то есть человек науки.

– Это другое. Минервал – рабочая лошадка и не более того. Да и сама Пат никогда не рассматривала тибетские рукописи как объект веры, только чисто с прагматической точки зрения. А я говорю именно об увлечении оккультными практиками. В компьютере Миши Загоскина мы обнаружили сомнительные файлы с астрологическими данными, но Загоскин их не создавал и не вносил в них никаких изменений. То есть прочел и в лучшем случае забыл. Может, его собирались втянуть в эту бодягу, но окончательного решения, как мне кажется, он не принял. Перстня у него не было. С Дмитрием Москалевым, Сперанским, женатым на дочке Робера д'Орсэ, и с де Трейси ситуация совершенно иная. Они сидят в этом оккультизме по самые помидоры. С помощью пурбы убили кучу народа, в том числе и прототип Милы, причем часть убийств не совпадала по времени с диффузиями. Выходит, смысл был не всегда в создании диффузии – это были обычные жертвоприношения. Я специально искал, были ли проведены подобные ритуалы по отношению к альбиносам – нет таких данных! Ни в окружении братьев-телепатов, ни в научно-исследовательской среде в Антарктиде, на архипелагах Крозе и Кергелен, ни среди военных Америки и Франции нет даже намека на ритуальные жертвоприношения. Де Трейси со Сперанским – это организация в организации. У них выработан не только собственный «модус операнди», но и цели наверняка параллельны магистральным целям «Прозерпины».

– Радикальное крыло? – хмыкнул Демидов-Ланской. – А Доберкур, выходит, в этом совсем не замешан, поскольку опирается чисто на науку. Даже на Кергелене он роется в камнях руками именитых археологов.

– Да, и про совершенно целый храм на Мадагаскаре, где есть функционирующий алтарь, де Трейси ему не рассказал! – выпалил Кирилл. – Все запросы, исходящие из офиса Доберкура, вертятся исключительно вокруг Антарктики. Он жаждет добраться до сломанной Чаши, но там все глухо на нашу удачу. Знал бы Доберкур про Мадагаскар, примчался бы сюда на всех порах, но даже его протеже, братья-альбиносы, сидят до сих пор среди снегов.

– Кстати, последний факт нуждается в объяснении, – сказал Соловьев. – Мила утверждает, что телепат упорно посылает ее в храм. То есть альбинос знает о его существовании, но не докладывает своему хозяину Доберкуру. Отчего так?

– Или он докладывает, но Доберкур спускает все на тормозах. Быть может, д'Орсэ и де Трейси убедили его, что ищут в Анкаратре исключительно Зеркало, а Мила нужна, чтобы научиться с ним работать, и он им верит, – предположил Кир. – Партнеры все ещё имеют для него больший вес, чем наемные работники, пусть и телепаты. Короче, «Прозерпина» перестала быть одним целым. Партнеры ведут игру друг против друга.

– Возможно, – согласился с ним Вик. – Заигрывания с порталами и охота за древностями в стиле «Аненербе» развивается как бы в двух направлениях. Центральная цель Доберкура – установить контроль над государствами, миром должны править корпорации. И даже не во множественном числе, а одна-единственная корпорация – его. Доберкур корректирует прошлое, чтобы получить в свои руки максимальное число рычагов влияния.

– И попутно пытается оживить своего одиозного сыночка, – снова вставил Кир.

– Вероятно, – не отрицал Соловьев, – но на Мадагаскаре нам предстоит иметь дело не с Доберкуром, а с его партнерами-эзотериками. Для Доберкура все, что он делает, это проект. А для де Трейси и д'Орсэ – заговор.

– И в чем, по-твоему, разница? – хмыкнул Демидов-Ланской.

– Проект – это паутина из деловых связей, семейных уз и выгоды. Это палитра интересов, которые пересеклись в одной точке. Между игроками заключен временный союз, создающий видимость единого управляющего центра, и его можно нарушить, предложив более выгодные условия. В случае с заговором все обстоит несколько иначе. Речь уже не о союзе, а о пирамиде власти с жесткой иерархией, основанной на фанатизме и страхе, подкрепляемой регулярными ритуалами, промывкой мозгов и банальной силой. Предателей заговорщики не переваривают органически, и попав в их ряды, никто не сможет соскочить с поводка только потому, что им предложили что-то повыгоднее. Предательство карается смертью. Из-за этого пирамиду сложнее разрушить в лоб, но стоит посеять сомнения в рядах ее участников, лишив главарей возможности применить насилие, как структура начнет рушиться под собственной тяжестью. Крысы побегут с корабля.