Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 110 страниц)

17.2

17.2/7.2

На выставке «Ювелирное мастерство Древней Индии» Москалев впервые встретил Милу, свою будущую жену.

– Хочу представить вам мою племянницу, очень милую девушку, – сообщила ему Елена Куракина, хватая цепкими пальчиками, унизанными перстнями, за локоток. – Где же она?

Мила стояла возле витрин с кальянами и что-то объясняла двум иностранцам, внимавшим ей с почтительным восторгом. Смотрели они не на кальяны, а все больше на саму девушку, но та, ничуть не смущаясь, тараторила по-английски как заправский экскурсовод.

– Симпатичная, – улыбнулся Дмитрий снисходительно. – Искусствовед, как и вы?

– На самом деле нет. Окончила иняз, но она очень толковая и все схватывает на лету. Под моим руководством Милочка неплохо изучила сегодняшнюю тему. Мы с ней помогали Мише с организацией выставки. Миша – это Михаил Бондарев, старший куратор. У моей девочки сегодня первый выход на местную публику, и ее надо поддержать.

– Поддержим, – кивнул Дмитрий, настроенный благодушно. – Хочу прикупить кое-что для коллекции, и мне необходим совет. Как думаете, она справится?

– Разумеется, справится, – Куракина скорчила строгую рожицу. – Должна предупредить, что не все выставленные предметы продаются, но некоторые владельцы охотно пойдут на контакт, если предложенная вами цена их устроит. Милочка в курсе всех лотов. Впрочем, есть зал с украшениями попроще…

– Попроще мне не надо, – отмел предложение Москалев. – Если уж тратить деньги, так на самое лучшее.

Куракина подвела его к племяннице и представила, а потом ловко увела за собой иностранцев, оставив ее с Дмитрием наедине.

– Какая эпоха вас интересует? – спросила Мила, ослепительно улыбаясь. – Или вы собираете коллекцию предметов конкретного государства?

Москалев понятия не имел, чего хочет. Собираясь на выставку, он думал, что присмотрит себе какое-нибудь богато украшенное оружие, подобное той пурбе, или, на худой конец, статуэтку со смыслом, но в данный момент все вылетело из головы.

Мила как-то сразу околдовала его, до нервной дрожи в чреслах. Одетая в строгое черное платье, не скрывающее ни тонкой талии, ни стройных ног, она казалась воплощением женственности. Такая маленькая, хрупкая, не похожая на грудастых моделей, с которыми он обычно спал. Она была живой и настоящей. Дима хотел ее, а не золотые безделушки, выставленные за стеклом.

– Взгляните сюда, – пригласила Мила, направляясь к какой-то витрине, – это великолепное ожерелье – уникальное произведение, созданное в придворных мастерских раджпутских правителей Удайпура в 18-ом веке. В центре размещена насыщенно-синяя, почти черная шпинель, которую часто путают с сапфиром. Шпинель в ювелирном мире еще известна под другими названиями: лал, пикотит…

– Я знаю, что такое шпинель, – сказал Дмитрий, любуясь девушкой. – Шпинель украшала короны императрицы Екатерины второй, британских монархов, а также шапку Мономаха.

– Чудесно! Значит, вы не новичок, – снова улыбнулась ему Мила, отчего сердце Москалева забилось с утроенной силой, а в паху томительно загорелось.

– Да, немного разбираюсь. Однако я бы хотел приобрести не обычное женское украшение, а что-то более воинственное, мужское. Например, богатое оружие из Древней Индии. Что-нибудь Гималайское.

– Осмелюсь вмешаться в ваш диалог, – вдруг раздался голос, говорящий с сильным акцентом, – я бы очень рекомендовать вам обратить взгляд на ту коллекцию из Женева. Это прекрасный образец церемониальный оружий из Бангладеш! Весьма прекрасный!

Дмитрий в досаде обернулся и уставился на нахального иностранца, посмевшего нарушить их возбуждающий тет-а-тет. Иностранец был низкоросл и худосочен, как всякий сын галлов, имел выдающийся вперед крючковатый нос и близко посаженные темные глазки, светившиеся хитростью и несомненным умом. Одет он был изысканно, Дмитрий сказал бы даже – с претензией. В глаза бросался пестрый платок, затейливо намотанный на шею под воротником белой рубашки, и огромный перстень-печатка на безымянном пальце правой руки.

Мила тоже повернулась к нему, и француз отвесил ей галантный поклон:

– Антуан-Арман-Мари-Пьер де Трейси! – провозгласил он с королевским достоинством. – Коллекционер, меценат и философ. Очень любить вашу страна, но и Древняя Индия не оставлять меня привлекать.

Дмитрий молча сложил на груди руки. Он был выше этого расфуфыренного философа на голову, куда шире в плечах и, возможно, гораздо состоятельнее, однако в его присутствии вдруг ощутил укол ревности и страх, что «галльский прыщ» уведет у него девушку прямо из-под носа. Мила смотрела на француза доброжелательно и даже что-то певуче прощебетала на его родном наречии, отчего де Трейси прижал к груди руки и вторично ей поклонился.

Дмитрий недовольно кашлянул:

– Бангладеш меня не интересует, – изрек он. – И вообще…

– О, простить меня! – оживленно перебил французишка. – Но мне показалось, вы произносить «Древний Индия». Индия или Индская страна называться в древности не только Индия, но Пакистан, Непал и Бангладеш. Вот я и подумать…

– Не стоило, – Дмитрий отвернулся, демонстративно теряя к собеседнику интерес, и сказал Миле с интимной интонацией собственника: – Дорогая, давайте продолжим нашу экскурсию.

Мила не посмела ему отказать. Они ушли, оставив француза в одиночестве. Дмитрий надеялся, что навсегда, и он бы не вспомнил больше об этом недоразумении, если бы де Трейси снова не возник у него пути.

Москалев как раз рассказывал Миле о своем недавнем приобретении, описывая тибетскую пурбу, чтобы прояснить собственные мотивы, когда настырный философ догнал их и вторично влез в разговор.

– Я снова просить извинений, – громко заявил де Трейси, буквально материализуясь из воздуха в опасной близости от Милы. Он даже посмел прикоснуться к ней, не давая ей ответить Дмитрию. – Я нечаянно услышать про пурба Рерих-Воронцов. Я помню эту пурба! Она очень знаменит! Но она еще и очень опасен. Владеть ей – это много обязательств. Много требовать от хозяин. Иначе она приносить беда.

– Послушайте, как вас там! – вскипел Москалев.

– Антуан-Арман-Мари-Пьер… – зачастил француз, но Дмитрий отмахнулся от него, как от слепня.

– Вы ведете себя невежливо. Разве вы не видите, что вы нам мешаете?

– Я извиняться! Но пурба Рерих очень важный вещь, – не отступил де Трейси. – В руках непосвященного она приносит смерть.

– По-моему, вы перебрали шампанского. Оставьте меня в покое с вашими угрозами.

– Я не угрожать, я предупреждать!

Но Дмитрий уже подхватил Милу под руку и увлекал прочь, нашептывая на ушко предложение, от которого любая девушка, на его взгляд, не смогла бы отказаться. Он предложил ей поужинать вдали от нахалов в одном из самых дорогих ресторанов столицы.

Однако Мила решительно высвободилась и отказалась.

– Я бы с удовольствием, но обещала тете, что проведу этот вечер с ней. Эта выставка, которую организовал ее ученик, для нее весьма важна, и я…

– Вы не ее рабыня, – возразил Москалев. – Насколько я понял, вы тут даже не работаете, поэтому вольны уйти в любой момент.

– Это неважно. Если меня попросили помочь, то я не могу внезапно дезертировать. Давайте как-нибудь в другой раз…

Такая категоричность задела и возбудила его. Конечно, эта девушка не из тех, кто караулит богачей в надежде заарканить, но в том и была ее прелесть. Дмитрий был готов осадить ее крепость и вести штурм по всем правилам, потому что знал: награда окупит любые издержки. В том числе и время, потраченное на обольщение.

– Если проблема в тете, то я вопрос улажу, – сказал он. – Но если дело во мне, и я вам попросту противен, так и скажите. Не стоит прятать презрение за вежливым отказом.

– Презрение – это слишком сильно сказано… – Мила предсказуемо опустила глаза, не желая прослыть грубиянкой. – Дело совсем не в вас. Не в вас лично…

– У вас есть муж?

– Мужа нет, но…

– Но вы в кого-то влюблены?

– Послушайте, Дмитрий...

– Ваше сердце, выходит, свободно, и у меня есть шанс? Я заслужу его, обещаю!

– Вы посетили выставку только для того, чтобы кадрить девиц? Честно говоря, я такого от вас не ожидала.

– Выставка никуда не денется, будет открыта и завтра, и послезавтра. А вот ваше расположение мне не хотелось бы терять. Я человек прямой и привык ковать железо пока горячо…

В тот вечер ее уломать не удалось, но Дмитрий не сомневался, что добьется своего. Он обожал такого рода сложности. Охотничий азарт вовсю бурлил в его крови.

Однако визит на выставку имел еще и другое последствие. Француз де Трейси не угомонился и заявился к нему с намерением купить пурбу Рериха. Москалев выставил его вон, но «галльский петух» оказался непонятливым и забросал его письмами. Дмитрий даже заподозрил, что это именно с ним он торговался на Сотбис и с трудом перебил цену.

Из вредности Москалев наведался на выставку индийских украшений вторично и, выяснив у Куракиной, к чему приценивался француз, перекупил все его сокровища, выделив владельцам такую сумму, что те в сторону де Трейси больше и не взглянули. Все это вместе с пурбой Рериха Дмитрий поместил на хранение в банк, дабы исключить нечаянную кражу со взломом. Лично он на месте француза действовал бы именно так – попытался бы выкрасть желаемое. Де Трейси, может, и не был лишен щепетильности, но Дмитрий привык подстраховываться во всем. Война есть война, на ней все средства хороши.

Казалось, вопрос был закрыт, француз получил такой толстый намек, который дошел бы и до полного идиота. Однако де Трейси продолжил надоедать. В то время, когда Дмитрий осаждал неприступную девушку Милу, его самого изводил наглый «философ». Де Трейси добрался даже до его правой руки – незаменимого помощника Андрея Серегина.

Серегин был Диминым одноклассником. В детстве они дружили, хотя и происходили из двух разных по достатку семей. Отец Дмитрия, даром что катался как сыр в масле благодаря успешному бизнесу деда, на отпрыска своего тратиться особо не желал. Нормальные богачи отправляли детей учиться в Англию или Швейцарию, но Москалев постановил, что от «западной либерастии» – один вред, и отправил сына в простую московскую школу с английским уклоном.

Серегин был из бедняков: мать учительница, отец инженер, но парень оказался очень способный. И не только в науках, но и в умении выживать, неизменно выбирая «правильную сторону». Кто-то назвал бы это беспринципностью, но не Москалевы, ценившие личную преданность и изворотливый ум. Когда, после окончании школы, дружба юношей не иссякла, отец Дмитрия помог Серегину подняться, устроив в одну из своих компаний. Уже после его смерти унаследовавший активы Дмитрий еще больше приблизил Серегина к себе, сделав исполнительным директором холдинга «Уралгруп».

– Выслушал бы ты этого француза, – сказал ему однажды Серегин как бы между прочим. – Он может быть нам полезен.

Друзья и партнеры сидели в офисе после рабочего дня и расслаблялись с помощью коньяка, празднуя удачно заключенный контракт.

– Пусть идет к черту! – отмахнулся Дмитрий, доливая себе из бутылки. – Вертел я таких, как он.

– Зря, – Андрей жестом отказался от добавки. – Де Трейси рассказывает очень интересные вещи, Дима. Прими его завтра, не пожалеешь.

– Да кто он такой, чтобы я тратил на него свое время?!

– Не последняя фигура в мире ювелирного бизнеса, между прочим. Антуан де Трейси вхож в совет директоров транснациональной компании «Прозерпина», состоит там в должности казначея. А «Прозерпина», на минуточку, владеет монополией на поставки самоцветов на Европейский рынок. Все мастера Парижа, все выставки, все крупные ювелирные дома ходят под ними. Ты же хотел выйти на Европу? Так вот де Трейси – это твой шанс.

Москалев пару секунд смотрел на своего помощника, но потом упрямство взяло верх:

– А плевать! Не нравится он мне. Рожа у него противная. А я не работаю с людьми, которые вызывают стойкую антипатию.

– Зря, – повторил Серегин. – Из-за подобных промашек европейцы опасаются с сотрудничать с нашими соотечественниками. Как писал Бисмарк, русские «на каждую военную хитрость отвечают непредсказуемой глупостью». А ведь репутационные потери невероятно трудно компенсировать.

– Ты иногда такой зануда, – вздохнул Москалев, понимая уже, что Андрей не отступится. – Чего он тебе наболтал, что ты так суетишься?

– Ничего особенного.

– Значит, подмазал?

– Я друзьями не торгую!

– О как! Ладно, не петушись. Чего он хочет? Только конкретно.

– Он хочет выкупить у тебя кое-какие предметы. Тебе они без особой надобности, я же знаю, ты никогда не увлекался собирательством. Взамен же де Трейси замолвит за нас словечко. Мы получим контракт, о котором мечтали.

Дмитрий цыкнул, отставляя в сторону полупустой стакан:

– Нечистое это дело, Дрон. Вот чувствую: ничего хорошего из этого не выйдет.

– Почему? Вполне серьезное предложение. Де Трейси готов на уступки.

– Из-за побрякушек? – Москалев презрительно фыркнул.

– Он же коллекционер! А все коллекционеры немного того, – Серегин повертел пальцем у виска, – психи они, но нам это на руку.

– А мне кажется, что он нас дурит. Помню я этого типчика. Никакой он не псих, а самый настоящий пройдоха. Если ему настолько нужны приобретенные мной экспонаты, то не для того, чтобы на них тупо любоваться. Есть что-то еще. В них заключена некая ценность, нам не известная. Уступим их ему за простой контракт, прогадаем.

– Думаешь, сможем за них поторговаться? – улыбнулся Серегин.

– Само собой! – также самодовольно улыбнулся Москалев. – И я буду не я, если не выясню, где тут собака зарыта.

– Так встречу этому де Трейси назначать?

– Назначай. Но не завтра, а через недельку. Я пока напрягу Соломона: пусть нароет мне про французика информацию. Хочу знать, что общего между казначеем «Прозерпины» и Рерихом.

– Вот это правильно! Не в наших правилах идти на переговоры безоружными, – рассмеялся Серегин и все-таки долил себе в бокал коньяка.

Наверняка он имел свой профит, организуя встречу с боссом. Дмитрий отметил для себя, что надо будет поручить начальнику службы безопасности проверить не только француза, но и Серегина. Так, на всякий случай. Буд4т любопытно услышать, сколько денег отвалил ему казначей. Так, чисто для справочки.

Но сейчас Москалев лишь широко улыбнулся, хватаясь за бутылку:

– Правильно говоришь, дружище. Давай выпьем с тобой еще и за это!..

17.3

17.3/7.3

Ровно через пять дней после той пьянки, на стол Москалеву легло обширное досье на всех запрошенных лиц. Начбез Соломонов был профи до мозга костей, и Дмитрий ему доверял.

Серегин, к слову, Соломона не жаловал. Считал конкурентом, хотя конкурентами они не были. Соломонов действовал в интересах компании «с открытым забралом», не выходя (или почти не выходя) за рамки закона. Серегину же Дима мог спокойно поручить куда более деликатные задания.

– В двух словах, Антон Егорыч, – велел Москалев, просматривая бегло бумаги. Их было много, а хотелось выжимку и поскорей. – Серегину все еще можно верить или он перекуплен с потрохами?

– Объективных данных за это я не нашел, – ответил Соломонов. – Крупных денежных вливаний на его счета за указанный период не поступало. С неизвестными лицами Серегин не встречался. Маршрут его передвижений остался стандартным. С указанного момента Де Трейси с ним контактировал лишь однажды, когда по вашему распоряжению Серегин звонил на его номер для согласования даты визита в офис.

– Подозрительно, но допустим, – Дмитрий отложил досье, намереваясь вернуться к нему позже. – А что по де Трейси?

– Антуан де Трейси живет в России несколько лет, периодически выезжая к себе на Родину. Два последних года он числится на младшей дипломатической должности при французском посольстве, но я бы сказал, что он скорей прикомандированное к дипломатическому представительству лицо и действует по указке транснациональной корпорации с французскими корнями. Да и немудрено, ведь он человек весьма состоятельный и родовитый, происходит из древнего гасконского рода и в должностях не нуждается.

Москалев ухмыльнулся:

– Гасконский род, по-вашему, имеет для меня значение?

– Происхождение – это важное обстоятельство, Дмитрий Сергеевич, – живо откликнулся Соломонов. – «Прозерпина» основана и дирижируется исключительно отпрысками из благородных семейств. Три французских рода: де Трейси, Доберкуры и Д'Орсэ – владеют контрольным пакетом акций. Как видите, наш Антуан – совсем небедный человек, не наемный работник. В открытом доступе про эту компанию мало информации, но даже из того, что есть, понятно: в ней весьма строгая иерархия, и дела они ведут исключительно с аристократическими влиятельными семействами. Не в обиду вам будет сказано, но молодые состояния – те, что насчитывают меньше трехсот лет – их не интересуют, а выскочки без году неделя и вовсе не приветствуются.

– Снобы, значит, – Москалев задумался. – Для бизнеса это вредно. Как же быть с выгодой? Не все аристократы способны к ведению дел, скорей наоборот.

– В тех кругах, где живут владельцы «Прозерпины», думают уже не о бизнесе, а о глобальных вещах. О власти, например. Поверьте, Дмитрий Сергеевич, деньги для них давно не на первом месте.

– Масоны что ли? – Дмитрий припомнил огромный перстень-печатку на пальце француза. Сам он украшения не признавал – баба он что ли, красоту наводить? – но слыхал, что любители тайных обществ обожают помечать себя разными финтифлюшками.

– Этого сказать не могу, – замялся Соломонов, – подозрения есть, но если вы хотите услышать моё личное мнение…

– Валяй!

– Таким фигурам, как де Трейси, вы и ваша империя на один зубок. Перекусят и не заметят. И тут не важно уже, масоны они или дьяволопоклонники. За их спинами находятся гигантские ресурсы. Я бы поостерегся иметь с ними дело, так как если они кого невзлюбят, то навредить могут знатно.

– Даже с учетом того, что я живу и работаю в России, а они в Европе? – прищурился Москалев.

– Даже с учетом этого. А если вспомнить о том, что и у вас есть счета за границей…

Москалев махнул рукой – не продолжай. Посмотрел на пухлую папку с распечатками. Подумал.

– Значит, связываться с ними не советуешь?

– Потенциальный вред превысит любую временную выгоду, – ответил Соломонов. – В долгосрочной перспективе у вас никаких шансов.

– Обманут? Не позволят выйти на международный рынок?

– Создадут невыносимые условия, и сами уйдете. Если не станете целиком и полностью зависеть от их решений, конечно.

– Плясать под чужую дудку не намерен! – Москалев откинулся в кресле, созерцая панораму вечерней Москвы за окном.

В душе его зрело раздражение: не на начбеза или этого… де Трейси – на ситуацию в целом. Он не любил быть пешкой. А то, что с ним играют, было бесспорно. И на выставке де Трейси возник не случайно – следил, ждал подходящего момента. Надо бы дом еще раз проверить на наличие жучков… и на стройку наведаться. Нет ничего проще, чем замуровать в стены скрытые камеры, а то и чего похуже. Или «Прозерпина» на столь долгий срок не рассчитывает?

– А мой антиквариат им зачем? – вдруг вспомнил он, поворачиваясь к стоящему по стойке смирно начбезу.

– Дмитрий Сергеевич, – Соломонов потупился, – здесь я вступаю на зыбкую почву предположений.

– Не юли. Догадываюсь, что де Трейси не музей частный открыть собирается.

– Помните падение астероида три года назад?

– Ну да, громкая была история. Но осколки, кажется, задели только Антарктиду и Австралию… «Прозерпина»-то тут при чем?

– В Антарктиде погиб единственный сын одного из директоров «Прозерпины». Его звали Ги Доберкур. Он оказался в самом эпицентре.

– Доберкур был полярником?!

– Официально – нет, туристом. И с ним была некая Патрисия Ласаль де Гурдон, ученая дама, квантовый физик, глава фонда «Миссия достойных» и сотрудник лаборатории в Тулузе, финансируемой «Прозерпиной».

– Иными словами, у «Прозерпины» есть интересы в Антарктиде. Так… это я понял. Не понял, при чем тут пурба Рерихов, де Трейси и украшения из Южной Индии, на которые он зарился. Или украшения только предлог?

– Терпение, Дмитрий Сергеевич, – сказал Соломонов. – Логическая цепочка очень длинная, сложная, но связь, по-моему, имеется.

– Хорошо, продолжай! – Дмитрий приготовился слушать.

Соломонов не подвел, изложил все предельно кратко и ясно.

В Антарктиде после космической катастрофы выжило восемь человек, причем выбрались они из каких-то подледных пещер, пережив в них полтора месяца на скудных запасах. Каким-то чудом им удалось укрыться от осколков, но вход в катакомбы завалило, и они искали способ прорваться на поверхность без всякой надежды связаться с поисковиками. Появились они, собственно, уже после того, как основные силы спасателей были отозваны, и на месте катастрофы оставалась только последняя бригада, нанятая на деньги русского олигарха Павла Долгова, который тоже был в числе пропавших туристов.

Павел Долгов оказался мужем Патрисии Ласаль де Гурдон и по совместительству наследником «Долгов энтерпрайз», занимавшейся в том числе военными секретными проектами. Долгов, как и Ги Доберкур, погиб, но Патрисия, жена его, выжила. А с ней достали из-подо льда еще семерых.

– «Прозерпина», как мы видим, проявляла интерес к нашим военным разработкам на альтернативных физических принципах, – сказал Соломонов. – Присутствие в одной команде Доберкура, Ласаль и Долгова говорит о том, что вся эта якобы «туристическая группа» оказалась в тех краях не случайно. Наверняка не ради снежных красот они отправились в Землю Королевы Мод, вот только падение астероида сорвало все планы.

– Ну, допустим, – кивнул Москалев. – И что из этого следует?

– А из этого следует вот что. О дальнейшей судьбе выживших писали на удивление мало. Сенсация слишком быстро сошла на нет, что намекает на некие указания сверху. Любопытно, что кроме француженки Ласаль, все прочие выжившие являлись коренными, так сказать, россиянами. И почти все они ныне так или иначе сотрудничают с военными, проживают или часто наведываются на Южный Урал, в Башкирию.

– Патрисия Ласаль тоже наведывается?

– Патрисия, будучи замужем за покойным Павлом Долговым, получила российское гражданство. О ее местонахождении сведений нет. Во Францию она не возвращалась. На сайте фонда ее фамилия все еще указана среди учредителей, но ее заключили в траурную рамку. Однако ее отец, известный в широких кругах Нобелевский лауреат, траур не соблюдал, вел и ведет себя как обычно и интервью по поводу судьбы своей дочери не дает.

– По-вашему, Ласаль скрывается в России?

– Очень на то похоже. Причем скрывается она на территории закрытого военного городка и под покровительством военной разведки. Патрисия – ценный кадр, которыми не разбрасываются. Что касается ее спутников, расклад по ним на сегодняшний день такой. Актриса Виктория Завадская вышла замуж за гляциолога Юрия Громова. Оба вернулись из Земли Королевы Мод, при этом мною установлено точно, что все эти годы Громов регулярно покупал билеты в Уфу из Москвы. В настоящее время он отбыл в Антарктиду на строительство новой полярной станции. И угадайте, в каком именно месте ее строят?

– Там, откуда их всех достали из подледной пещеры?

– Именно. Идем дальше. Цирковая гимнастка Анна Егорова вышла замуж за личного телохранителя Павла Долгова и оба они переехали из Москвы в деревню Татлы на Южном Урале. Бывший учитель истории Геннадий Белоконев уволился из школы и устроился на работу в некое ООО «Информационное сопровождение», юридический адрес в Уфе. Кирилл Мухин, студент – на момент катастрофы он еще учился в школе, сейчас подает надежды как самый молодой программист-криптоаналитик. Учится по индивидуальной программе с опережением, так как очень талантлив. Проходит практику в Башкирии, хотя конторы, фигурирующей в отчетном листе, сданном в деканат, на самом деле не существует. Подозреваю, что речь идет о военном проекте, и он, по совпадению, осуществляется все там же – на Южном Урале. Последний участник, иллюзионист Виктор Соловьев, которого до означенных событий звали Ашор Визард, а еще ранее Альберт Константинов, после возвращения из Антарктиды в течение двух лет умудрился не оставить вообще никаких следов. Разве что новый паспорт ему был выдан Уфимским подразделением ФМС. В настоящее время Соловьев уехал из Башкирии и мотается по экспедициям, организованным Географическим обществом.

– Короче, все дороги так или иначе ведут в Уфу, – заключил Москалев.

– В Межгорье, если быть точным, – поправил Соломонов. – Это закрытый военный городок при суперсекретном подземном бункере у подножия горы Ямантау. Уверен, что и Патрисия находится там.

– Так. Это я принял и, считай, переварил. Что дальше?

– Дальше де Трейси подозрительно зачастил в Башкирию. Полагаю, он ищет подходы к убежищу Патрисии Ласаль-Долговой де Гурдон. Возможно, желает ее расспросить о подробностях гибели Ги Доберкура. А может, и забрать их общие с Доберкуром секреты, которые Патрисия утащила в другую страну.

– Допустим. А я-то здесь каким боком? Пусть себе французы грызутся, таскают военные тайны, я к этому не имею ни малейшего касательства.

– У вас в Башкирии с недавних пор размещается ювелирное производство с лицензией на добычу самоцветов в районе Малого Ямантау.

– Притянуто за уши. На территорию военного городка у нас доступа нет.

– Я еще не договорил, Дмитрий Сергеевич. Накануне вашей первой встречи Антуан де Трейси дважды побывал в Уфе…

– Еще до выставки? – перебил Москалев.

– Совершенно верно. Первый раз минувшим летом. Посещал всякие достопримечательности, гулял по горам вблизи Южно-Уральского заповедника, доехал до реки Малый Инзер. Один из нелегальных гидов выложил фотку с ним на своей страничке «ВКонтакте». Вторично побывав в Уфе в ноябре прошлого года, де Трейси отметился в нашем ювелирном магазинчике, о чем осталась запись на камерах наблюдения. Иными словами, к моменту вашего личного знакомства француз насобирал достаточно сведений про вас и вашу фирму.

– Пурбу Рериха я приобрел третьего ноября, – припомнил Москалев. – А де Трейси прилетел на Урал в каких числах?

– Двадцать восьмого. Возможно, две недели ушло на установление личности, сделавшей покупку. А там уж он приступил к оперативной работе.

– Значит, получается такая связь: «Прозерпина» – Доберкур – де Трейси – физик Патрисия Ласаль – Башкирия – военные секреты. А моя гордодобывающая структура приобрела лицензию на освоение месторождений вблизи интересующего «Прозерпину» военного объекта. Я ничего не упустил?

– Ничего, – кивнул Соломонов.

– А зачем де Трейси моя пурба? Ведь она не предлог для знакомства, я прав?

– А вот здесь и начинается область домыслов, – ответил Соломонов. – Предки и родственники де Трейси и, подозреваю, он сам, состояли и состоят в организации с многоговорящим названием «Покров Изиды». Некоторые исследователи относят ее к «Новым тамплиерам». Фамилия де Трейси, как уже упоминал, очень влиятельная, среди них много банкиров, политиков и руководителей высшего эшелона. Так что и наш Антуан не последний человек в тайных пирамидах власти. Кинжал, принадлежавший масону Воронцову, близкому другу таинственного графа Сен-Жермена, затем попавший в руки не менее таинственного Николая Рериха, представляет для таких людей важный и дорогой символ.

– Вот как… – пробормотал Москалев. – Почему же они перестали торговаться за столь желанную им пурбу? Коль они банкиры, денег у них немеряно.

– Возможно, из осторожности, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Пурба на Сотбисе торговалась как рядовой артефакт, и вздуть цену до небес уже было неосмотрительно. Однако кинжал в результате купил сумасшедший «новый русский», который сам не знает, зачем покупал. С такими проще договориться тет-а-тет.

– Выходит, на индийской выставке де Трейси меня ждал… но откуда он узнал, что я там буду?

– Кто прислал вам приглашение?

– Да мало ли я этих приглашений… – начал Дмитрий, но осекся, неожиданно вспомнив про Милу. – Куракина мне его прислала. Да, точно, Елена Куракина, галеристка.

– Я выясню, связана ли эта женщина с французами.

– Хорошо. Есть еще что-нибудь важное, о чем я должен знать?

– Да, Дмитрий Сергеевич. По-моему, вам будет небезынтересно услышать, что перед тем, как заинтересоваться пурбой, Антуан де Трейси проявлял интерес к другому магическому артефакту, связанному с Тибетом. Это так называемое «русское зеркало», принадлежавшее алхимику Джону Ди.

– Русское зеркало? – повторил Дмитрий, изгоняя образ Милы, навязчиво крутящийся в воспоминаниях. – Почему русское? Джон Ди, по-моему, был англичанином. Да и Тибет никогда, вроде бы, не был русским.

– Джон Ди работал при дворе королевы Елизаветы. Он собирал оккультные артефакты с историей, и это зеркало находилось в его коллекции, а после смерти перешло к сыну. Русским это зеркало называют потому, что некогда оно украшало собор Святой Софии в Киеве. Сын Джона Ди, получив приглашение русского царя, привез зеркало в Москву, где оно и оставалось до недавнего времени, меняя владельцев. Последней его владелицей была княгиня Мария Клейнмихель, падчерица оккультиста Сент-Ива, поведавшего Европе о Шамбале и Агарте. Ее волшебное зеркало часто упоминалось в российских газетах начала 20-го века. В частности, детально описывались опыты с ним, проводимые Чеславом Чинским, (*) помогавшем полиции раскрывать преступления.

(Сноска. Чеслав Иосифович Чинский – оккультист, парапсихолог, один из наиболее влиятельных членов масонского ордена мартинистов. Жизнь Чинского во многом напоминает биографию Калиостро: тоже много путешествовал, повсюду привлекал к себе учеников и поклонников, но при этом за ним тянулся шлейф из громких скандалов. Чинского обвиняли в разврате, сатанизме, двоеженстве, мошенничестве, но при этом было известно, что он водил дружбу с самыми богатыми и влиятельными семействами, давал сеансы семье Николая Второго, лечил его жену и пр. Воссоздать его биографию в полной мере невозможно, поскольку сохранившиеся сведения о нем скудны и зачастую противоречат друг другу).

Глаза Дмитрия лихорадочно загорелись:

– Де Трейси, значит, проявлял к зеркалу интерес... Он его уже купил?

– Нет.

– Тогда купите мне это «русское зеркало»! Оно должно быть у меня.

– Это не так просто. После революции артефакт потерялся.

– Думаю, если оно существует, ты и твои мальчишки его найдут. Зря я вам что ли зарплату плачу? Вы у меня лучшие.

– Не стоило бы вам связываться с этими вещами, – вздохнул Соломонов. – Все истории про древние сокровища дурно пахнут. Да и «Прозерпина»...

Дмитрий стукнул кулаком по столу:

– Не умничай, Соломон! Я сам решу, что мне стоит, а что нет. Если эти тамплиеры однажды проявили ко мне интерес, то так просто не соскочат. Мне нужны против них веские козыри! Если не само зеркало, то сведения про него должны лежать в этом кабинете завтра же!