Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 110 страниц)

«Она рассказывает ему все, – подумал Демидов-Ланской, и раздражение сменилось горечью, – они обсуждали меня, сидя вечером на мягком диване. Или утром, лежа в постели». Еще в первый свой приезд Иван обратил внимание на то, как независимо держался рядом с Патрисией Соловьев. И теперь стало очевидно, что он не ошибся в своих предположениях.

– Вы изъясняетесь чересчур поэтично для физика, – сухо сказал он Виктору. – Простите, не припомню, чем вы заведуете на проекте?

– Ничем, – ответил Соловьев, – и я тут никто. Обычный грузчик и гид, помогающий людям обустраиваться. Пат мобилизовала множество народа, но ей не хватает сил, чтобы встретиться с каждым и уделить ему время. Я призван это компенсировать. Не хочу, чтобы наш поселок показался кому-то недружелюбным.

Они подъехали к красному коттеджу. Остановив электрокар так, чтобы он вплотную притерся багажником к крыльцу, Вик первым выпрыгнул из машины и занялся разгрузкой.

Иван тоже покинул салон и замер на минуту, оглядываясь.

«Маки» находились в конце длинной и прямой улицы, берущей начало от центрального КПП и убегающей от горы к реке. Летний день давно перевалил за середину, но пока не растерял ни солнечного тепла, ни ярких светлых красок. За оградой раскинулся лес – не слишком густой, но тенистый, и Иван с удовольствием бы устраивал там прогулки, если бы в заборе имелась хоть какая-то дверь. Однако улица оканчивалась тупиком, а по верхнему краю сетки тянулась колючая проволока, уложенная крупной спиралью. Выглядело не очень, как в колонии. Впечатление усиливала асфальтовая дорога, огибавшая периметр по ту сторону загородки. По ней, должно быть, ежечасно проезжал патруль, следящий за соблюдением границ.

«Что ж, я и не надеялся, что приехал в рай отдыхать. Я приехал работать». Вздохнув, Иван повернулся к своими коробкам. Вик почти все успел перетаскать, но осталось несколько мелких с книгами и канцелярскими мелочами. Иван составил их друг на друга и понес в дом все разом.

– Осторожно, тут небольшой порожек, – предупредил его Соловьев, появляясь в коридоре и тотчас отступая вглубь, чтобы освободить проход.

Лучше бы, наверное, не предупреждал. Иван напрягся, скосил глаза и тут же споткнулся.

Вик подхватил падающую верхнюю коробку:

– Тяжелая!

Демидов-Ланской промолчал. Лишь когда они вдвоем занесли поклажу в кабинет и водрузили на широкий подоконник, решил вдруг уточнить:

– Вы сказали, что завтра или послезавтра у меня будет какая-то встреча. С кем и на какую тему?

– Это секрет, – ответил Соловьев. – Знаю, вы предпочитаете стабильность и прямоту, но именно поэтому вы нам и нужны. Нужны Патрисии, чтобы уравновесить ее безумные экспромты.

– Если вы пытаетесь отвесить мне комплимент, то не преуспели, извините за грубость. У меня есть только вечер на то, чтобы подготовиться, а вы скрываете от меня существенную информацию.

– Вы не сможете подготовиться, это просто надо увидеть своими глазами. Неуравновешенные натуры от подобного зрелища впадут в экстаз или начнут все отрицать, но у вас, как я успел заметить, ко всему здравый подход. Вас ждет встреча с главной тайной «Ямана», и это все, что вам следует знать. Остальное сообщит Патрисия после того, как вы подпишете бумагу с обещанием не трепать языком.

– Я могу увидеть Патрисию сегодня? Или позвонить ей?

– Все завтра, – сказал Соловьев, – а ваш свободный вечер спокойно посвящайте разбору вещей, ужину и сну.

– Патрисия так занята, что не найдет для меня и минуты?

– Она просила меня извиниться перед вами за нее. Поверьте, Пат очень хотела с вами побеседовать, но, увы, не вышло. Надеюсь, завтрашний день сложится для вас удачнее.

Ивана обидело это пренебрежение, хотя он был готов оправдывать ее тем, что у руководителя такого огромного комплекса всегда имеется куча неотложных дел.

– Вы желаете еще чего-нибудь? Нет? – Вик улыбнулся и протянул руку, прощаясь. – Обустраивайтесь. А если что-то потребуется или возникнут вопросы, звоните мне. Мой номер у вас в кармане.

– В каком кармане? – тупо спросил Демидов-Ланской.

– В верхнем нагрудном. Слева. Лежит вместе с новой симкой от местного оператора. Ваш екатеринбургский будет ловит здесь сеть с большим трудом, у нас, видите ли, своя специфика – горы, ложбины, подземелья.

Иван полез в указанный карман, для чего потребовалось расстегнуть пуговицу. К своему удивлению, там и правда обнаружилась карточка с симкой и визитка Соловьева.

– Всего доброго! – произнес Соловьев и, посмеиваясь, вышел.

Иван остался молча рассматривать визитку. На ней не было ничего – только имя, фамилия, номер телефона и адрес почты. «И впрямь никто. И похоже, гордится этим». Хмыкнув, он положил карточки на чистую поверхность рабочего стола и подошел к окну, чтобы разобрать коробки.

Сквозь открытую форточку до его ушей донесся клекот приближающегося вертолета. Звук становился все громче, пока не стал оглушающим. Иван наклонился, выискивая машину в небе, но с его стороны ничего не было видно. Тогда он вышел на крыльцо.

Санитарный вертолет с красным крестом на белом боку опускался на площадку метрах в двухстах от «Маков». Поднявшийся от лопастей ветер со свистом преодолел расстояние и зашвырнул в лицо Демидову-Ланскому щедрую пригоршню пыли.

Иван протер глаза. Первоначально он думал, что привезли еще кого-то из сотрудников, но теперь появилось беспокойство, что кому-то в бункере стало плохо. Настолько плохо, что потребовалась санавиация.

Вертолет сел, скрывшись за деревьями. Демидов-Ланской достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и прикурил, защищая огонек спички от ветра. «Значит, не соврал, – подумал он о словах Соловьева. – Патрисия и впрямь сильно занята».

Кажется, работа в «Ямане» требовала от кандидатов не только полной самоотдачи, о чем его предупреждали, но и умения рисковать. Риск Иван не любил, предпочитал семь раз отмерить. Если «безумные экспромты» означали то, что означали, ему следовало еще раз все хорошенько взвесить. Пока не поздно.

Однако Иван не хотел уезжать. Соворотов, чью книгу он изучил, как советовала Пат, «от корки до корки», во многом предвосхитил его собственные мысли, и Демидов-Ланской сознавал, что «Яман» был тем единственным местом, где бы он занимался любимым делом без помех и страха прослыть чокнутым. Сбежать означало упустить шанс.

Затянувшись несколько раз, он бросил сигарету на землю и затоптал ее. А потом вернулся в дом, чтобы продолжить распаковывать коробки.

Пат позвонила утром. Осведомилась, как он добрался, как устроился и пригласила к себе в кабинет.

– Пропуск вниз вам уже выписан, заберете его на проходной номер три, – сказала она, – доступ пока гостевой, но если мы с вами обо всем договоримся, то с завтрашнего дня он станет постоянным.

– А мы разве не договорились? – удивился Демидов-Ланской. – Мне показалось, все условия нашего сотрудничества уже прозвучали, и я их принял.

– Пока вы не получили допуск самого высшего уровня, вас определили на рядовую должность, но я уверена, что вы способны на большее.

– Вы рассчитываете понять, на что я способен, после новой беседы?

– Да, хочу послушать, что вы думаете о книге Соворотова. Вы ведь прочли ее и сделали выводы?

– Да, я ее прочел. Возможно, другой на моем месте счел бы ее ненаучной фантастикой, но мне понравился свободный полет фантазии и смелость идей. Грубых ошибок в математических расчетах я тоже не нашел, хотя, конечно, изучил их довольно бегло. Если бы гипотетическое устройство, которое описывает Соворотов, существовало в реальности, считаю, оно бы работало именно так. Вы желаете создать что-то подобное? Именно этим занимается исследовательская лаборатория «Яман-4»?

– Не стоит обсуждать такие вещи по телефону, – остановила его Патрисия. – Приходите и поговорим с глазу на глаз. Когда вас ждать?

– Я выхожу, – сказал Демидов-Ланской и повесил трубку.

Беседа в кабинете Ласаль, находившемся на четвертом уровне подземного городка, продлилась недолго. Демидов-Ланской готовился к длительной дискуссии, он даже набросал накануне тезисы, в которых говорилось, в чем он с Соворотовым согласен, а в чем принципиально расходится, однако Пат слушала вполуха. Выглядела она тоже неважно, как будто не спала всю ночь, и Иван не удержался от вопроса о том, что случилось вчера.

– Я видел, как прилетел санитарный вертолет. У вас ЧП?

– Нет, – Патрисия рассеянно потерла лоб, – все это неважно. Оно не имеет отношения к вам и к вашей работе.

– Хорошо. А что имеет?

– Я вам покажу. Но сначала подпишите это. – Она пододвинула к нему лежащий на краю стола бланк. – Это обязательство хранить молчание о том, что вы сегодня увидите и услышите.

Ну да, Соловьев его предупреждал. Демидов-Ланской пробежал глазами стандартный текст и подмахнул его. Ниже росписи проставил по просьбе Пат дату и время.

– Это все?

– Прочие формальности отложим на потом. Идемте!

Они покинули кабинет и отправились в долгое путешествие по бесконечному коридору. До сих пор Демидов-Ланской был уверен, что подземный бункер насчитывает всего четыре уровня, потому что лифт, которым он пользовался, имел лишь четыре кнопки. Но тут обнаружилось, что в горе существовали и другие лифты. Они начинались на середине спуска и вели на самую глубину.

Пат направлялась в те области подземелья, куда не было доступа простым смертным. Вместе с ней Иван преодолел несколько постов с охраной, трижды прошел идентификацию, а непосредственно у входа на секретный объект еще и сдал отпечатки пальцев и радужки, чтобы их занесли в базу.

Но вот препятствия остались позади, и они очутились перед герметичной бронированной дверью высотой в два этажа. Как ни странно, но потолки на нижнем уровне были очень высокими и терялись в сумеречном свете. Освещение, состоящее из прямоугольных матовых светильников, шло понизу, почти на уровне пола, отчего рождалось легкое чувство клаустрофобии, ранее Ивану не свойственное.

Пат приложила ладонь к сканеру, и створки гермодвери бесшумно поползли в стороны. Демидов-Ланской, промолчавший весь путь, теперь счел возможным задать вопрос:

– Неужели вы его уже сделали, это устройство Соворотова?

– Не мы, – ответила Патрисия. – Его сделали жители древней Антарктиды. И самое поразительное, что ему как минимум шесть тысяч лет, а оно исправно функционирует.

Ласаль шагнула в темный проем, и автоматические лампы, вмонтированные в стены по ту сторону дверей, разом вспыхнули, заставив Демидова-Ланского заслониться рукой. Контраст в освещении дезориентировал. Он сделал шаг наобум, прямо в слепящий голубоватый свет, не желая терять руководительницу из виду, но все-таки потерял. Ее силуэт истончился и потонул в яростных потоках агрессивного спектра, не оставив даже тени.

– Смотрите, Иван Иванович, – услышал он ее голос, – это наше Черное солнце. Или Ципинь сюань. Или Чаша Сурьи. Или Источник Белиссены. Или Святой Грааль.

Трудно смотреть, когда свет мешает вместо того, чтобы помогать. Демидов-Ланской отвел от лица ладонь и, проморгавшись от невольных слез, уставился вперед, где на высокой кубической подставке, отгороженной от зала прозрачным куполом, как в витрине музея, был выставлен небольшой предмет. Витрина, подставка, артефакт – все плавало в океане искусственного света, но Иван уже начинал к нему привыкать.

Никаких сложных инженерных конструкций – обычная небольшая пирамидка с навершием в виде конуснообразной чаши, окруженной в месте соединения тонким кольцом. Кольцо казалось парящим в воздухе, и если б не оно, то объект напоминал бы несимметричные песочные часы.

– Моя семья хранила Черное солнце на протяжении нескольких поколений, а с недавних пор это стало уже моим личным делом, – Пат смело подошла к витрине и оглянулась: – Что же вы застыли, Иван Иванович? Идите сюда, я покажу вам, на что способен мой Грааль.

15.3

15.3/5.3

– Грааль? – эхом повторил Демидов-Ланской, продвигаясь вперед еще на несколько шагов. – Почему вы все время говорите о Граале?

Когда это слово прозвучало в первый раз, он не среагировал, но сейчас оно хлестнуло, вызывая глухой протест.

– Потому что так называли это устройство на моей родине, в Провансе.

– Но мы не в Провансе. Как это оказалось на Урале?

– В истории много белых пятен, которые, в силу многих политических причин никто и никогда не спешит заполнять. Вашей стране тоже не повезло, ее прошлое было намерено искажено. Говорят, и тому есть свидетельства, записанные в старинных рунических текстах, что на Урале тысячи лет тому назад существовала развитая цивилизация, чьи следы канули в Лету. От нее остались одни руины и легенды. Последние повествуют, как в незапамятные времена на горе Иремель был построен прекрасный храм, чтобы хранить в нем удивительные вещи. Сегодня, разумеется, от храма не осталось и следа, но когда-то слава о нем простиралась на запад и восток.

– Так эта вещь… она всегда была на Иремеле?

– Нет, именно этот прибор прибыл сюда из французского Монсегюра, проделав долгий путь во времени и пространстве. На Иремеле Чашу лишь хранили последние триста лет. Мы не знаем, отчего был разрушен изначальный Иремельский храм и куда пропали его сокровища. Французский Грааль – это брат-близнец местного, уральского, занявший его место в пещере, где когда-то находился алтарь, ныне совершенно разрушенный. Переезд ценнейшего артефаета случился с подачи вашего предка, заводчика Демидова.

Иван смотрел на витрину и заключённый в ней артефакт, не отрываясь.

– Завидую вашей выдержке, – сказала Пат.

– Наверное, я просто не верю.

– Я начну демонстрацию. Это лучший способ вас убедить, что я не шучу.

В руке у Пат появилась золотая брошка в виде мальтийского равностороннего креста, усыпанного драгоценными камнями. Иван не успел заметить, откуда она взялась. Только потом, гораздо позже, он увидел еще один постамент, приткнувшийся возле самой витрины и утопающий все а том же жидком свете.

– Это Ключ, – пояснила Ласаль. – Чашей можно управлять с помощью переносного ключа и встроенной в алтарь панели. Но панели у нас нет.

Пат набрала код на пульте, вмурованном в защитный корпус витрины, и пуленепробиваемое стекло неторопливо вознеслось к потолку, открывая доступ к древнему устройству. Вытянув руку с крестом в его сторону, Пат потерла большим пальцем центральный красный камень, похожий на здоровенный рубин.

– Я выбрала программу стимуляции мозговых процессов. У нее отложенный эффект, но при этом программа выглядит зрелищно и не приносит человеку ничего кроме пользы.

Пирамидку окутало свечение. Сначала засияло кольцо, потом золотистые лучи принялись расти непосредственно из самой чаши. Они именно росли, как побеги, удлиняясь и множась, шевелясь и загибаясь на концах, образуя подрагивающие колечки. Эти колечки, как снежинки, не ведающие законов гравитации, поднимались вверх, искрились, разлетались в стороны и… пели.

Волшебный голос Чаши поверг Ивана в транс. Теплый свет, танец живых лучей и неземная музыка были настолько прекрасны, что на глазах у него снова выступили слезы – на сей раз от радости, смешанной с щемящей тоской и болью. Демидов-Ланской остро почувствовал свое несовершенство. Он преклонялся перед гением тех, кто придумал и воплотил этот удивительный прибор. Ему никогда не достичь подобного совершенства и глубины ума.

Патрисия стояла рядом и молчала. На нее Чаша тоже действовала. Ее глаза заволокло влагой, а губы дрогнули и приоткрылись в немом восхищении.

Действие программы было ограничено по времени. Свечение скоро померкло, песня затихла, и лишь воспоминание о волшебстве какое-то время не давало людям сдвинуться с места.

– Не понимаю, – сказал Иван, когда вернул себе способность говорить, – зачем вам я, если у вас уже есть это устройство?

– Вам разве не хочется понять, как он устроен? – спросила Пат, и голос ее был робок и тих.

– Не знаю… препарировать чудо трудно. Это не мое.

– Вы здесь по праву. Вы такой же наследник чуда, как и я.

– Простите?

Он посмотрел на нее со всем вниманием, на которое был способен в эти минуты полного расслабления. Песня Чаши все еще жила в нем, звучала сладко-горьким эхом. Непонятно, что именно она в нем стимулировала, пока это никак не проявлялось. Даже наоборот, обычные действия требовали дополнительных усилий, но он не роптал. Он был счастлив оказанным доверием. Пат доверяла ему, и это было самым важным.

– Кажется, вы второй раз за последний час намекаете на мою фамилию. Но это просто фамилия, даже не отягощенная семейными преданиями, – произнес он. – В России во все времена было немало разных Демидовых, и не все они родственники. А я в придачу еще и Демидов-Ланской.

– Наша служба безопасности работает качественно и в тесной связке с информационным отделом. И если все они утверждают, что вы далекий потомок тех самых Демидовых, значит, основания есть, – ответила Пат. – Именно ваши предки когда-то помогли привезти Черное солнце на Урал. Они же многие годы хранили его секрет, укрывая от посягательств охотников за реликвией.

– Я совершенно в этом не уверен. И потом, разве моя родословная имеет значение?

– Для работы, пожалуй, нет, не имеет, но насчет вашего происхождения не спорьте. «Общество горы Меру», основанное Демидовыми, существует до сих пор и отслеживает, что происходит вокруг Чаши. Эти люди в курсе судьбы потомков всех тех, кто когда-либо соприкасался с уральской тайной. Если вам интересно, вы можете запросить в Третьем отделе детальное генеалогическое древо. Совершенно точно, что по крови вы потомок Акинфея Демидова, хотя не все ваши предки входили в официальный список наследников. Среди них были внебрачные дети, но для мерувитов это не имеет большого значения.

– Кто такие мерувиты?

Пат закрыла витрину и убрала Ключ-крест на отведенное ему место:

– Это тайное общество, появившееся в начале 18 века. Они сами назначили себя Хранителями Чаши и древних сакральных знаний и долгое время выполняли свои обязанности хорошо. Даже слишком хорошо. Правда, двадцатый век значительно выкосил их ряды, но кое-что из их наследия уцелело и получило развитие. В настоящее время тайна Черного солнца стала государственной тайной и охраняется силами правопорядка, контрразведки и армии. Можно сказать, что «Общество горы Меру» разрослось до невиданных размеров, пусть и потеряло при этом изрядную долю сакральности.

– Вы тоже… мерувит?

Ласаль усмехнулась:

– Я больше не играю в эти игры. Мои родители готовили меня ко многим вещам, и всю первую половину жизни я почитала за честь служить Общему Благу, – последнее она выделила голосом. – Однако Антарктида изменила меня.

– Каким образом?

– Она меняет всех, – Пат улыбнулась и сделала Демидову-Ланскому знак следовать за ней к выходу. – При случае я поведаю вам эту невероятную историю.

Иван повиновался, но уходя, оглянулся, бросая последний взгляд на Чашу. Он знал, что вернется в это помещение еще не раз, но расставаться с волшебством было грустно.

– В «Ямане» все служащие знают об… устройстве? – спросил он, когда они поднимались на лифте.

– Нет. Для работы с прибором древних требуется благонадёжность и особый допуск, который одобряется кем-то на самом верху. Возможно, что и лично президентом, я точно не знаю. Но вас, Иван Иванович, одобрили.

– Не знаете, кто вами руководит?

– Я всего лишь иностранка, перевербованная на ходу, в силу обстоятельств. Я нашла и вывезла из Антарктиды черновые записи Соворотова, инициировала поиск его старых рукописей по закрытым архивам, и у меня хранился Ключ, которым я умела пользоваться. Я слишком много знала о Граале и при этом обладала соответствующей квалификацией, поэтому там, наверху, посчитали, что выгоднее оставить меня пленницей в недрах горы, заставив работать на оборону, чем расстрелять как свидетеля.

– У нас уже давно не расстреливают, – возразил Демидов-Ланской, – настало время циников и прагматиков.

– Так и есть, мне повезло, – Пат пожала плечами, – только методы не изменились. Прежде, при Советах, полезные люди работали в закрытых «шарашках», а сегодня мы работаем в закрытых бункерах.

– Вы не имеете права покинуть Межгорье?

– Я не проверяла. Мне некуда идти.

– А если бы было куда?

– Здесь находится мой Грааль, значит, мое место тоже здесь.

Иван понимающе кивнул.

– Вы не хотите узнать, насколько сами будете ограничены в своих передвижениях по миру?

– Мне это неинтересно, как и вам, – ответил он. – В настоящий момент перспектива работать с вами выглядит для меня привлекательно. Гораздо более привлекательней, чем заморские курорты и международные конференции.

– Уверены?

– Если бы я был не уверен, то выбрал бы иную стезю. Например, стал бы изучать бабочек.

– Почему бабочек? – улыбнулась Пат.

– Потому что они летают повсюду, даже в Африке.

Лифт прибыл на минус четвертый этаж, и они вернулись в кабинет.

– На самом деле, контракт не потребует от вас тотального затворничества, – сообщила Ласаль, доставая из ящика стола очередную пачку бланков. – Вам даже разрешат иметь загранпаспорт, но в отношении некоторых вещей придется соблюдать протокол и хранить молчание. Вот, читайте, обдумывайте и подписывайте. Можно завтра принести мне или отдать дежурному.

– Когда мне приступать? – осведомился Демидов-Ланской.

– Я вышлю вам на почту сборник материалов по тому объему, что мы успели проделать. Сборник поделен на тематические папки. В «Ямане» каждый участок имеет свою зону ответственности, но я бы хотела, чтобы вы, Иван Иванович, изучили их все и со временем приняли на себя общее руководство. Проблемы лишь на первый взгляд кажутся независимыми, но у нас абсолютно все завязано друг на друга. Кто-то, кроме меня, должен это координировать.

– Благодарю за доверие, – Демидов-Ланской учтиво склонил голову.

– Вы справитесь. Вы даже к Черному солнцу отнеслись как к данности, без лишней суеты и восторгов. Это неплохо. Я знаю тех, кто терял разум, из-за чего наверху недавно пересмотрели условия найма. Теперь они тщательно проверяют всех, прежде чем допустить на нижний этаж.

– Ваш артефакт произвел на меня сильное впечатление, – признался Иван. – Я до сих пор не представляю, как к нему подступиться.

– Читайте Соворотова, я пришлю вам другие его работы, не вошедшие в сборник. Этот человек не испытывал ни малейшего пиетета перед «божественной пирамидой» и был готов разбить ее кувалдой, чтобы увидеть внутренности. Его энтузиазм вдохновит вас, но не стоит повторять его заблуждений.

Читать Соворотова было непросто. К счастью, статьи были перепечатаны на пишущей машинке. Демидову-Ланскому не пришлось ломать глаза над конторскими толстыми тетрадками, где записи были выполнены чернильным карандашом – а именно в таком виде Патрисия вывезла с заброшенной станции черновики его и его коллег.

Иван узнал подробности той эпопеи чуть позже, когда уже работал в «Ямане» месяц или два. Коллеги рассказали, как Вик Соловьев сортировал распадающиеся страницы, подбирая их по смыслу, чтобы отдать машинисткам (нелепый анахронизм, возникший из-за повышенной секретности, от которого, впрочем, скоро отказались). Очень многое было утраченным, поскольку после смерти ученого темой «Грааля» никто не занимался. Патрисия была права: неудача в Антарктиде так напугала правящую верхушку, что они предпочли сделать вид, будто ничего не было. Имя Соворотова было замазано черной краской во всех анналах.

«Современники редко уважают своих гениев», – думал Демидов-Ланской, в который раз перечитывая сборник. Он спрашивал себя, останется ли после них – его, Патрисии, других его соратников – хоть что-нибудь? Они надеялись на удачу, но если вдруг все пойдет не по плану, как пошло у Соворотова, их имена точно так же испуганно сотрут, и следующему поколению придется начинать с нуля. При условии, конечно, что оно будет, это следующее поколение.

Иногда Иван всерьез размышлял о том, что советский физик Афанасий Соворотов был кем-то проклят. Из пятидесяти двух предложенных им проектов в жизнь воплотилось только три, не самых прозорливых. Поездка в Антарктиду могла бы стать его лебединой песней, но несчастный случай и последовавшая за ним смерть поставили крест на всех его амбициях.

Впрочем, еще при жизни Афанасий Соворотов догадывался, что не все его гипотезы будут безоговорочно признаны, поскольку шли вразрез с научным мейнстримом. Сохранилось две статьи, напечатанные в «Вестнике советской науки» и «Всесоюзном физическом журнале», обе посвящались параллельным мирам, но тексты, хоть и опубликовали, потом раскритиковали в пух и прах. Его труды были настолько сложны для восприятия, что выводы из них вызвали скандал. Современники решили, что физик над ними насмехается, перечеркивая все предыдущие достижения советской науки.

Соворотов утверждал, например, что Вселенная имеет минимум шесть измерений: три пространственные координаты и три временные, причем время не является прямолинейным, как стрела. Каждый объект в мире – шестимерный, и его физические параметры напрямую связаны с параметрами времени. Из этого вытекало, что объект перемещается в пространстве, путешествуя по времени, и наоборот – путешествует во времени, перемещаясь в пространстве. При этом, шесть измерений для нас, людей, сворачиваются в три. (*)

Тут, конечно, Соворотов не был первопроходцем, основу для подобных измышлений заложил еще Грегорио Риччи-Курбастро в 19 веке, который математически рассчитал, как половчее скомкать шестимерный тор, превращая его в трехмерный. Однако Соворотов пошел дальше и показал, как измерения на самом деле вставляются друг в друга, и как шестимерные миры сосуществуют бок о бок в границах многомерной Вселенной.

«Каждое мгновение где-то там возникает совершенно невообразимое количество миров, – писал он, – и все они отличаются от нашего какой-то мелочью. Но чем дальше они расходятся, тем больше появляется меж ними несовпадений». По сути, он опередил Хью Эверетта, провозгласившего о «делящейся вселенной» в 1957 году, и предвосхитил открытия Калаби и Яу, в конце 70-х годов 20 столетия поведавших о Суперструнах. (**)

Афанасий Соворотов не только описывал Мультивселенную, но и предлагал способ путешествия между ее ответвлениями. «Невозможно разрешить все возникающие проблемы подобных путешествий в жестко детерминированном материальном мире. Все, что мы видим – это иллюзия, и для преодоления этой иллюзии необходимо привлекать метафизику», – указывал он и далее пускался в рассуждения о том, что человек наделен от природы ментальными возможностями, позволяющими силой мысли трансформировать связи, возникающие между реальными объектами.

«Пусть мы и живем внутри иллюзии, но мы в состоянии ее вскрыть и даже изменить по нужному трафарету!» – утверждал он. Это приводило в ужас оппонентов: как это – «мир иллюзия»? Коммунизм, партия, пролетариат – это тоже иллюзия?! И как вы, товарищ физик, собираетесь ее вскрывать и изменять?

Просто удивительно, что с такими «скандальными взглядами» Соворотову позволили поехать на антарктическую станцию, чтобы изучать суперсекретный артефакт. Но, видимо, ситуация требовала кого-то с нестандартным мышлением. Замшелые академики, увешанные наградами, совершенно не годились.

В Антарктиде Соворотов взялся за дело с энтузиазмом. Он был уверен, что перед ним находится устройство для путешествия между мирами. Не имея ключа, они не могли его включить, но подозревали (опираясь на невнятные намеки из древних текстов), что его способны оживить звуки музыки или вибрация – надо лишь правильно подобрать колебания звуковых волн. «Мы проникнем в иные миры! – смело заявлял Соворотов. – Мы сделаем это, чтобы доказать, насколько прав Шредингер со своим котом в коробке. Мы найдем эталонную вселенную!»

Демидов-Ланской и сам не отказался бы обнаружить среди бесчисленного количества вариаций свою эталонную версию, однако для него все это долго оставалось абстрактными умствованиями, пусть и имеющими под собой сносную математическую базу. Он изучал артефакт отстранённо, желая, скорее, удовлетворить научное любопытство, чем кого-то осчастливить. Но Иван догадывался, что для Патрисии все выглядело иначе.

Патрисия стремилась найти мир, в котором ее муж, Павел Долгов, остался жив. Павел играл для нее роль кота Шредингера, ведь квантовый процесс – случайное событие, предсказать его невозможно, но возможно описать произошедшее с Павлом так, чтобы определить его шансы на выживание и открыть дверь туда, где эти шансы максимально велики.

Иван не брался судить, права ли она и должна ли идти на поводу личных желаний за государственный счет. Он даже ни разу не задавался вопросом, что она будет делать с «ожившим» мужем, когда рядом с ней уже находится другой мужчина? Иван просто решал для нее задачи, стараясь делать это максимально быстро и хорошо. «Черное солнце» было для него всего лишь инструментом познания мира.

(Сноски. *Образ ученого Соворотова имеет реальный прототип – советского авиаконструктора и физика-теоретика Роберта Ороса ди Бартини. Он был потомком итальянского аристократа (родился в 1897 году в семье барона), коммунистом, уехавшим из фашистской Италии в СССР, где стал известным ученым. Бартини придумал более 60 видов необычных самолётов, из которых в серийный выпуск пошёл только один. Еще он занимался космогонией, философией, знал 12 языков, писал стихи. «Чтобы догнать далеко ушедшую вперёд страну, не надо бежать ей вслед, надо бежать наперерез» – таков был его девиз. Изложенную в главе гипотезу о шести измерениях Бартини высказал задолго до возникновения Теории суперструн (кстати, в классическом варианте Теории суперструн было тоже шесть измерений).Бартини умер в ночь с 4 на 5 декабря 1974 года. Когда его тело два дня спустя было найдено на полу ванной, из крана шла вода, а на кухне горел газ. По заключению милиции, смерть была внезапной и случайной, однако Бартини именно в ту ночь написал завещание, в котором просил запаять все его бумаги по теме, над которой он работал накануне, в металлический ящик и не вскрывать его до 2197 года. Почему он назвал именно эту дату, осталось загадкой.

**В 1935 году физик Эдвин Шредингер предложил мысленный эксперимент, согласно которому кот, находящийся в коробке, может считаться живым и мертвым одновременно, пока никто не заглянул в эту коробку. С его помощью он иллюстрировал проблему так называемой «Копенгагенской интерпретации», предполагающей, что коллапс волновой функции происходит, когда частица подвергается наблюдению, измерению или каким-то иным образом взаимодействует с обычным миром. В 1957 году Хью Эверетт предположил, что господствующие представления ошибочны, и волновые функции на самом деле не коллапсируют. Тогда все вероятности продолжают существовать, и Вселенная делится всякий раз, когда гипотетический наблюдатель фиксирует результат для той или иной частицы.