Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 110 страниц)

Их караван состоял из пяти американских «Хаммеров», которых каким-то чудом удалось взять в аренду в Антананариву, грузовика и двух красно-желтых микроавтобусов, так называемых «такси-бе». Для 25 ученых, военного сопровождения и багажа этого было вполне достаточно, да и выглядело солидно.

В скрипучем автобусе, где, помимо водителя и двух вооруженных охранников, сидевших впереди, ехали Грач, Соловьев с Милой, Белоконев и Мухин, было тесновато. На полу лежали тюки с матрасами и прочая дребедень, необходимая в походе.

Кир присоединился к ним, когда охранник уже собирался задвинуть дверцу.

– Мест больше нет, – попытался он было остановить паренька, но тот ужом проскользнул мимо него в салон.

– Ничего, я нетолстый! – крикнул он запыхавшимся голосом.

– Куда! Я же сказал, что мест нет! – рассердился военный.

– Мы потеснимся! – шумно и радостно уверил его Белоконев. – Это же наш товарищ, как же нам без него!

Грач поддержал:

– Нормально, старлей, можем ехать.

Кир ввинтился на трехместное сидение между ним и Геннадием и широко улыбнулся Миле, сидящей напротив.

– Сбежал от кого-то? – полюбопытствовал Грач. – Смотрю, взмок, раскраснелся.

– Меня определили в третий «Хаммер», а там Чебышева едет, поэтому я лучше с вами, – пояснил Кир. – С вами веселей!

– Кто такая Чебышева, – спросил Вик, – и чем она тебя смутила?

– Да ничем, – Кир демонстративно закатил глаза. – Мы с ней в Корее были, у Сокгёна. Она одна из оперативников Вещего Лиса. Мы с ней вечно собачимся, уж слишком она правильная и за порядком следит.

– А ты порядок больше не уважаешь?

– Уважаю, но во всем нужна мера.

– Чебышева, Чебышева… Лилия, кажется, да? – припомнил Грач. – Симпатичная деваха. И стреляет хорошо: видел, как они тренировались перед отправкой. Значит, вы с ней друзья?

– Это мы с вами – друзья, а она… она... – Кир неожиданно смутился. – Я ее на вас не променяю!

– А покраснел-то чего?

– Клевета!

– Покраснел, покраснел! – Грач ухмыльнулся. – И я видел, как вы вчера вечером в холле шептались.

– Мы просто поздоровались.

– Вова, оставь парня в покое, – попросил Белоконев. – Чего ты его драконишь?

– Слыхал? Не драконь меня! – обрадовался Мухин этой поддержке.

– Да я ж так, любя, – Грач протянул руку и взлохматил Кириллу волосы на затылке. – Восемнадцать-то тебе уже есть, верно?

– На днях исполнилось. А Лиле, между прочим, уже двадцать!

– Эх, совсем старушка! Но тут важно, что вы оба совершеннолетние. Жениться право имеете.

– Да иди ты! – пунцовый Мухин, вопреки своему вечному боевому настрою, вдруг растерял красноречие и затих.

Вик с улыбкой наклонился через проход и похлопал его по плечу:

– Не робей!

Кир вздрогнул, но промолчал.

Мила, сидевшая рядом с Соловьевым, видела, что, несмотря на подшучивания, все эти люди ощущали меж собой некую общность, чему, конечно, способствовали давнишние приключения. По негласному решению, они включили в свою компанию и ее тоже. Девушка чувствовала обращенное к ней дружелюбие и была готова влиться в коллектив, отплатив добром за добро, но где-то глубоко внутри ее грызли сомнения, что она справится с предстоящей сложной задачей.

Досадные мелочи не позволяли Миле забыть, кем она является на самом деле и что именно несет в себе. Например, буквально накануне отлета в Межгорье она взялась помогать Ане разливать суп по тарелкам, но споткнулась о нечто невидимое, опрокинула кастрюлю и слегка ошпарила Аню. Казалось бы, обычная неуклюжесть, пусть и досадная, в конце-концов никто не умер, но чувство вины моментально обрушилось на Милу, мешая дышать. Она с огромным трудом восстановила душевное равновесие, и ничего более ужасного с ними в тот раз не произошло. Но ведь могло же!

На военной базе всерьёз относились к технике безопасности, поэтому крупных трагедий из-за неисправности оборудования тут не случалось. На долю Милы выпадали только бытовые «недоразумения» – мелкие и болезненные. Ей постоянно казалось, что на нее, за редким исключением, смотрят косо и избегают. Лишь друзья Вика неизменно относились к ней по-человечески, являя собой резкий контраст с персоналом «Ямана». Последние, особенно врачи, уделяли ей внимание в рамках своих обязанностей, но на прочие темы общение с ними было невозможным.

Конечно, Мила понимала, что ее приняли как подругу Соловьева, но она честно стремилась быть полезной и сама по себе.

– Мила, можно вопрос? – спросил ее Белоконев, вырывая из задумчивого молчания. – Скажите, пожалуйста, когда вы были с мужем в Анкаратре, он искал дорогу в заброшенный храм?

– Я не знаю, – ответила Москалева с сожалением. – В горы мы так и не попали. Он искал кого-нибудь, кто бы провел нас по священным холмам Имерины, для чего мы, собственно, и заезжали в Анцерабе, но ни один человек не согласился.

– Чем мотивировали? – спросил Вик.

– Что это фади, то есть тотальный запрет, табу. Нас даже пугали нецивилизованными племенами, которые до сих пор живут среди ущелий. Говорили, что они приносят в жертву духам не только животных, но и людей, – Мила виновато улыбнулась. – И еще мажут лица белой глиной и едят сердца врагов на завтрак.

– Враки! – охарактеризовал страшилки Грач.

– Почему обязательно враки? – вступился Белоконев. – Вполне возможно, что в Анкаратре сохранились отдельные группы племен, принадлежащих древнему народу бетсимисараков. В конце 18 века их основная масса была поглощена королевством Мерина, но часть не покорившихся общин покинула насиженные места и укрылась в горах, чтобы не жить под властью завоевателей. Я бы не исключал, что где-то в укромном уголке до сих пор живут их воинственные потомки. (*)

(Сноска. Бетсимисарака («многочисленны, но неразделимы») – одна из пестрых этнических групп малагасийцев, занимающая большую часть восточного Мадагаскара. Говорят на собственном диалекте, которого мальгаши из Центральных районов не понимают. Около 1800 года самостоятельное государство Бецимисарака было присоединено к королевству Имерина, объединившему разрозненные земли Мадагаскара. Племя очень воинственно, история острова хранит о нем плохую память. Они не однажды без повода нападали на деревни, насилуя и убивая жителей и оскверняя местные гробницы, и даже славились людоедством. Начиная с 16 века часть бетсимисараков, живущих на побережье, получила собственное название «малата». Контактируя с пиратами и торговцами, они приобрели цивилизованность и отличались от соотечественников европейскими чертами и белой кожей. Позднее они активно сотрудничали с французскими колонистами. Однако их более упрямые и дикие соседи из горных областей Имерины до сих пор ведут примитивную жизнь, занимаются охотой, рыболовством и собирательством. Иногда их вооруженные группы совершают набеги на путников и даже грабят крестьян, воруя у них продукты, скот, детей и женщин. Но таких осталось очень мало)

Кир решил прервать свое сердитое молчание.

– А вот как вы думаете, – произнес он, – эти дикари что-нибудь знают про затерянный храм, пурбу и «Русское зеркало»?

– Когда встретишь такого, с белым раскрашенным лицом, тогда и спросишь! – хохотнул Грач. – Он тебе все детально растолкует.

– Нет, правда! Вдруг они совершают жертвоприношения на алтаре древних антарктов? – Глаза Мухина загорелись предвкушением. – Пусть даже они не столь дики и страшны, какими их описывают местные, но эти племена могут владеть интересными тайнами, которые их образованным собратьям даже не снились. Надо обязательно наладить с ними контакт!

– Эй, пацан, – окликнул Мухина охранник, сидевший отдельно, – смотрю я, за тобой глаз да глаз нужен? Тебя взяли в поездку не для того, чтобы ты стал блюдом на пиру у людоедов.

– Спокойно! Я на рожон не лезу. Но согласитесь же, это очень любопытные перспективы: повстречаться с настоящими хранителями секретов. Да и честно говоря, вдруг Загоскин не помнит дорогу? Прошло столько лет... а мы бы нашли проводника из бетсимимараков!

– Остынь, Кир, в самом деле, – вздохнул Геннадий. – Я бы на дикарей совершенно не рассчитывал.

– Простите, – сказала Мила, – я как-то все время забываю спросить, но что именно мы будем делать в пещерном храме? То есть ученые, конечно, будут его изучать, описывать, фотографировать, но мы же, остальные, не за этим прилетели. Что мы станем делать, когда найдем Солнечный нож и Белое солнце?

– Сначала их найти надо, – напомнил Грач.

– Да, но вот мы их нашли, и что дальше?

– Дальше, – сказал Кир, – мы настроимся на нужную волну. Это Вова будет настраиваться, верно?

Грач пожал плечами.

– Верно, – «перевел» Мухин. – Значит, он настроится и вызовет Громова.

– Это тот человек, чья экспедиция пропала в Антарктиде?

– Именно. Вова узнает, где Юра находится и что с ним. Профессор Загоскин поможет ему открыть портал и вытащить провалившихся в параллельный мир людей.

– Это при условии, что они туда провалились, – тихо заметил Белоконев, который, как и Вик, знал о «предсказании» Адель по поводу Громова, но был связан клятвой держать язык за зубами.

– А мы все увидим, что показывает зеркало? – продолжала расспросы Мила.

– Сначала только оператор, – солидно разъяснил Мухин, – а когда портал откроют, то, наверное, уже все присутствующие станут свидетелями. Будет такая огроменная дыра в пространстве. Ты не пропустишь!

– А до того, как появится «дыра», как понять, что видения – не глюк, а объективная реальность? Как вы в этом ориентируетесь?

Кир сморщил нос:

– Лично я просто знал, что не глюк.

– И не было мысли, что ты ошибаешься? – настойчиво допытывалась Мила. – Здравый смысл тебе не мешал?

– Ну… – Кир задумался, – мой здравый смысл как раз не помеха. Он у меня очень гибкий.

– В каком смысле?

– Он немножко псих, – подсказал Грач.

– Я не псих! Просто я считаю, что сознание людей как бы загружено в пространственно-временной континуум. Его жесткие рамки – это обязательное условие для протекания нашей жизни. В науке мы обычно берем за точку отсчета внешние параметры и принимаем их за абсолютные, однако и в математике, и в физике существует множество альтернатив привычному восприятию времени, пространства и, соответственно, самой реальности. Иными словами, можно построить реальность без времени или без пространств, состоящее не из привычных нам измерений, а из других, невозможных сточки зрения здравого смысла. Понимаете, что я хочу сказать?

– Не очень, – ответил Грач. – Можно еще раз для тех, кто в танке? И попроще.

Кир вздохнул:

– Да куда уж проще! Я имею в виду, что обывательский здравый смысл не всегда прав. Когда понимаешь, что невозможное возможно, то это помогает доверять своим видениям. Глядя внутрь Сокгёна, я точно знал, что в теории все это возможно и нормально, так зачем мне было тратить силы на борьбу с очевидным?

– Потому что в голове у человека есть область, которая отвечает за наши религиозные представления и фантазии, – сказала Мила. – Я однажды читала про «Шлем бога», который изобрел какой-то австралийский ученый. Когда человек надевал его на голову и включал ток, то перед глазами у него возникали совершенно фантастические картины. Это было спровоцировано извне и не являлось правдой.

– А, шлем Персинджера, (*) – кивнул Мухин, – это немножко другое.

(Сноска. Нейробиолог Майкл Персинджер, известный многочисленными фундаментальными исследованиями о деятельности мозга, в 2009 году создал прибор, названный прессой «Шлемом Бога». Каждый третий испытуемый, надев приспособление профессора на голову, делился возникающими яркими видениями – от встречи с ангелами, до бесед с инопланетянами. Ученый пытался придумать методику, как стимулировать врожденные таланты, для сего стимулировал магнитным полем в 1 микротесла отдельные области мозга, но вместо этого нащупал способ, как перевести мозг в «состояние расширенного сознания» без психоделиков и шаманских ритмов)

– Разве?

– Да, Мила, – заметил посерьезневший Грач, – электрический ток и энергия ци – это разные вещи. Наши ученые-головастики испытывали на мне все, что имелось в арсенале мировой науки, в том числе и тот самый шлем. Так вот, я не видел с ним на башке ничего.

– Чё, совсем? – восхитился непонятно чему Кирилл.

– Совсем. Как мне пояснили, я оказался невосприимчив. Тем не менее, я очень хотел помочь и себе, и другим, увидеть параллельный мир, связаться с самим собой или с Пашей – это муж Патрисии.

– Да, мне рассказывали, – кивнула Мила.

– Я был ко всему готов, к любому повороту, и все этого от меня ждали, но увы… – Володя развел руками. – Я хотел увидеть, и по идее, должен был обмануться, но результат совершенно не зависел от моих желаний. Я жутко расстроился. В неудаче были, конечно, свои плюсы, но я реально хотел помочь.

– Однако когда ты с Милой нечаянно вошел в ментальный клинч, то ты все-таки что-то увидел, – шепотом напомнил Мухин. – Вы вместе посмотрели мультики, и это объективно.

Мила опустила голову, прикусив нижнюю губу, а Грач кивнул:

– Вот именно. Электричество мне не помогло, потому что настоящие видения провоцируются другими вещами. Хотя я не исключу, и никто не исключит, что с помощью слабого тока мое сознание было разбалансировано. Ток выбил заглушку, а дальше уже пошло-поехало.

– Короче! – громко подвел итог Кирилл. – Разобраться нам помогает личный опыт и эксперимент. Чем больше мы экспериментируем, тем богаче наш опыт и тем увереннее мы способны отличить фантазию от истины. Не всякое видение правдиво, но когда оно правдиво, ты это сразу ухватываешь. Все просто.

– А по-моему, все ужасно запутано.

– Мила, но ты же сразу поверила, когда увидела себя в прошлом. Ну, тогда, во время «каскада». Ведь поверила?

Мила опустила голову.

– Вот! – удовлетворенно произнес Кир. – Значит, ты тоже знаешь разницу между сном и ясновидением.

Внимательно слушавший Белоконев деликатно кашлянул и суетным жестом поправил сползающие на нос очки:

– Можно мне кое-что добавить? Спасибо. Многие тысячи лет шаманы искали способ разбалансировать сознание. Они хотели обрести свободу от физической реальности, узнать то, как устроен наш мир на самом деле. В ход шли песни, воскурения, наркотики, танцы, особая система дыхания – было придумано много всего, и у кого-то приемы срабатывали. Не у всех – у единиц, становившихся в глазах сородичей избранными, но результаты потрясали. Не только дикарей, но и нас, грамотных и достигших в науках значительных прорывов. Взять мифологию. У каждого древнего народа существовали мифы о том, как боги создали землю, где в иносказательной поэтической форме зашифрованы вещи, которые современная наука открывает прямо на наших глазах. Методом проб и ошибок шаманы постигали мироустройство и оказывались во многом правы. Это же удивительно! Например, тибетские практики – да, собственно, та же Бон, о которой ведут речь Загоскины: «темный ритрит» и сенсорная депривация. Монах изолируются в пещере и остается надолго в тишине и темноте, и поначалу это провоцирует в нем панику. Он начинает слышать и видеть нечто такое, к чему не привык, чего не ждал, и это укладывается в базовые законы существования нервной системы. Наш организм – заложник эволюции. Он должен выжить в определенных условиях, для чего отбрасывает все лишнее, ненужное для выживания. Он нарочно сужает наше восприятие, чтобы не отвлекаться на то, что ему не поможет в физическом мире. А когда мир не отвлекает, то мозг, скучая, прощупывает отгружающее пространство, меняя свои настройки и расширяя диапазон. Так вот, когда паника проходит, а затем проходит и фаза слуховых и зрительных галлюцинаций, мозг перенастраивается и снова отсекает все лишнее. Все, что не получает подтверждения и мешает ему. Остается только истина, расширенная добавочными настройками. Именно в этот момент проявляются способности к яснознанию.

– Индейцы для постижения запредельного вообще себе черепа дырявили, – вспомнил Мухин. – Сверлили в башке дырку, чтобы расширить суженое сознание.

– А в Индии во лбу третий глаз открывали, – поддакнул Грач. – Кстати, спецназ тоже тренируют через сенсорную депривацию. Бойца помещают в темную комнату да еще глаза для верности завязывают. И в этой абсолютной темноте он должен поразить все мишени. Мишени перемещаются беззвучно и хаотично, и задача кажется нереализуемой, но подавляющее большинство в итоге специфических тренировок справляется, обучаясь предугадывать.

– Во-во! – воскликнул Кир. – Система давно отлажена. Так что, Мила, это совершенно точно не больное воображение. За данным опытом стоит мудрость веков. Я, кстати, много думал об этом, сидя в корейском сарае, и пытался тренироваться, как подсказывал мне Вова накануне поездки. Скука в тюрьме была невыносимая, только и оставалось, что предаваться всяким разным практикам.

– Ох, Кирюша, – сказал Белоконев, качая головой, – про эту Корею лучше не напоминай! Мы все за тебя тогда очень сильно переживали.

– Спасибо, но не стоило, – улыбнулся Мухин. – Я там чилил (*отдыхал) по полной. В кои веки у меня появилось свободное время, чтобы выспаться.

Виды Мадагаскара для атмосферы.

Столица Мадагаскара Антананариву

Аэропорт, куда прилетели наши герои

Улицы курортного городка Анцерабе

окраины Анцерабе или настоящий Мадагаскар, нетуристический

Бассейн с термальной водой

Отель при термах. примерно в таком герои и проживали

Дорога в анкаратру. Зебу на дороге

18.5

18.5/8.5/1.5

Кирилл Мухин. Южная Корея. Пять месяцев назад

На самом деле, в плену случился полный зашквар (ужасно неприятная, позорная ситуация, жарг), и спать Кириллу постоянно мешали регулярные проверки, стук и яркий свет потолочной лампы – он подозревал, что в этом заключалась своеобразная пытка. А еще к нему постоянно наведывались разные люди, требовавшие признаться, чем именно он занимался у Сокгёна и, главное, что в нем увидел.

Чаще других заходил невысокий азиат в строгом костюме похоронного агента. Первый раз он пришел еще в государственном здании, в камеру предварительного заключения, куда Кирилла поместили сразу после оформления. Кир тогда не подозревал, насколько затянется его эпопея, и смотрел в будущее со спокойным оптимизмом.

Однако внимательные и холодные глаза азиата буравили его с таким настойчивым презрением, что Кир невольно ощутил беспокойство.

– Что вы видели в зеркале? – спросил азиат без всяких предисловий.

Кир поначалу хотел изобразить дурачка:

– В каком зеркале? В камере нет зеркала. У меня что-то с лицом? – Он притворно схватился за щеки и стал себя ощупывать. – У меня синяки? Ссадины? Вашим полицейским это с рук не сойдет! Я несовершеннолетний! И я гражданин другого государства. Требую позвать сюда российского консула!

Азиат (который так ни разу и не представился, поэтому Кир так и величал его про себя) спокойно переждал словесный поток и, когда между ними вновь воцарилась напряженная тишина, повторил:

– Что вы видели в Каменном зеркале Сокгён?

Кир молча таращился на него, притворяясь непонимающим, а про себя лихорадочно прикидывал, кто сидит перед ним на принесенном тюремным охранником стуле. И сколько ему известно.

В камере было тесно, из мебели – грубая дощатая полка, прикидывающая кроватью с тощим матрасом, и откидывающийся столик, привинченный к стене напротив. Слева узкое окно с решеткой. Справа, у двери, удобства, отгороженные от спального места хлипкой ширмочкой. Кир проводил остаток ночи, сидя на «кровати» или меряя клетушку шагами. Развернуться тут было негде, а когда пришел Азиат и поставил свой стул, то свободного пространства и вовсе не оставалось. Кир читал, что тюрьмы за границей комфортные, так как там уважают права заключенных, но, кажется, Корея в данный список не входила.

– Кирилл Андреевич, – вдруг произнес Азиат на чистом русском, хотя перед этим спрашивал по-английски, – чем дольше вы будете валять Ваньку, тем больше времени проведете в застенках. Вы разве не хотите вернуться домой, к маме?

– Хочу, – с готовностью откликнулся Кирилл. И тоже по-русски. – За что меня вообще задержали? Я ничего не сделал!

– Вы нарушили законы страны, куда приехали. Вы – хакер, а преступления, совершенные в цифровом мире, караются у нас строже, чем традиционные проступки. Вы сломали уличные камеры, вы повредили исторический памятник, вы украли деньги из национального банка…

– Чего? Это неправда! – искренне возмутился Кир. – Я не крал никаких денег!

– То есть первые два преступления вы не отрицаете?

– Где мой адвокат? Мне положен адвокат!

– Вы не желаете с нами сотрудничать, – с грустью констатировал Азиат.– Прискорбно. А ведь от вас всего-то и требуется сказать, что вы видели в Зеркале.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я ничего не видел в зеркале и самого зеркала тоже не видел.

– Как хотите, – Азиат встал и постучал в дверь.

Она тотчас с лязгом распахнулась. Один охранник остался караулить у порога, словно бы собираясь ловить пленника, если тот пойдет на прорыв, а второй забрал из камеры стул.

– Мы гуманные люди, Кирилл Андреевич, – заявил Азиат напоследок, – мы дадим вам время осознать, в каком скверном положении вы оказались.

– Адвокат и консул! – крикнул Кир в закрывающуюся дверь. – Без них и слова не скажу!

Он был в себе уверен. Он – иностранец, не сделал ничего крупней мелкого хулиганства. Про кражу денег и хакерство – все это херомантия (*ерунда). Его просто пугают. Демидов-Ланской не будет сидеть без дела, поднимет на ноги всех. Потом, конечно, Кириллу от него влетит по самое не балуйся, но это тоже ерунда. Ночь, конечно, придется провести в КПЗ, но завтра его отпустят. В крайнем случае – послезавтра (Кир сделал скидку на южнокорейскую бюрократию). Разберутся и отпустят.

Мухин лег на койку, заложив руки за голову и прикрыв глаза. До утра оставалось совсем немного, скоро все придет в движение, в участок приедут его товарищи, представитель из посольства, и его освободят – как иначе?

Через минут сорок, когда Кириллу только-только удалось задремать, в камеру снова заявился Азиат.

Мухин сел, наблюдая, как охранник ставит стул и уходит, а в камеру заходит знакомый «человек в черном».

– Вы подумали, Кирилл Андреевич? – спросил он, закидывая ногу на ногу и совершенно по-европейски при этом обхватывая колено руками. – Вы ответите на вопрос, что видели в каменном зеркале?

– Я уже ответил: ничего не видел. И где российский консул?

Не отвечая, Азиат достал из внутреннего кармана уловитель напряженности поля гравитационного магнита, который Кирилл, перед тем, как идти на дело, стащил у физиков.

– Вы ведете себя очень глупо. Что это за прибор?

– Я не знаю, что это такое. Нашел на улице, – стараясь скрыть отчаяние, Кир повысил голос: – Вы сообщили кому-нибудь о моем задержании?

– Если вы пообещаете с нами сотрудничать, мы отвезем вас обратно в гостиницу немедленно. Никто из ваших спутников даже не узнает, что вы отлучались. И не узнает о краже ценнейшего и, между прочим, секретного оборудования.

– Кажется, вы плохо понимаете по-русски, – Кирилл перешел на английский и повторил все еще раз. – Я не знаю, что это за устройство. И ничего вам не скажу без представителя российского посольства.

Азиат ушел, а Кир снова улегся. Хорошо было бы поспать, но он был на взводе. Да к тому же через пятнадцать минут его опять потревожили.

На сей раз к нему пришел европеец, представившийся Федором Михайловичем Достоевским, работником посольства. Говорил он на правильном русском языке, возможно, даже на слишком правильном и даже слегка устаревшем. Это, вкупе со слишком известной фамилией, Мухина и насторожило.

Успел бы посол так быстро приехать в участок, учитывая, что добираться ему сюда предстояло из Сеула, а это несколько часов ночной дороги? Кир прикинул и ответил себе, что нет.

– Ну, Кирюша, рассказывай, – сказал Достоевский-Два, улыбаясь ему по-отечески светло. – Что с тобой, горемычным, приключилось?

– Недоразумение, – заявил Кир. – Сделал глупость, решил дотронуться до мегалита, что было категорически запрещено. Я же не знал, что выйдет такой переполох.

– Эх, молодость! И кто же тебя надоумил?

– Никто. Сам дурак. Что мне грозит?

– Думаю, ничего. Ты отвечал на их вопросы?

– Нет.

– И правильно. А что они спрашивали?

– Да фигню всякую. Я не понял ничего.

– Ясно, – Достоевский поднялся и махнул ему рукой: – Чего сидишь, пострел? Подъем и на выход!

– Меня отпускают?

– Разумеется.

Кириллу вернули вещи, включая гравимагнитный уловитель (что его порадовало), заставили подписать ворох бумаг и посмотреть в глазок видеокамеры, фиксирующей процесс от и до. Мухин вышел из участка вместе с Достоевским и приостановился, вдыхая полной грудью утренний воздух свободы.

– Я тебя подвезу. Общественный транспорт спозаранку не ходит, – сказал ему то ли работник посольства и любитель русской классики, то ли переодетый засланец темных сил.

Мухин поколебался немного, но все же уселся в его машину. Ну вдруг их там, в дипкорпусе, спецом обучают замшелым речевым оборотам? Из тюрьмы ведь его выпустили? Выпустили. А вот такси вызывать… не известно еще, кто приедет. Не на это ли расчет? Небось машина с водителем уже караулит за углом.

Достоевский, улыбаясь, завел мотор.

– Тут совсем недалече. Аккурат к завтраку и поспеем. Я позвонил твоему начальнику Ивану, он нас ждет в условленном месте.

– Иван Иванович сильно ругался?

– Совсем немного. Я вступился за тебя. Главное, что все закончилось хорошо.

Успокоенный ровными интонациями и обыденностью происходящего, Кир не заметил, как задремал.

Вот только Достоевский оказался насквозь фальшивым. Зря Мухин не прислушался к своей интуиции. Проснулся он не во дворе гостиницы, а в глухом лесу. Там, за голыми деревьями маячил старый дом, больше похожий на заброшенную крепость – без окон, с толстыми обитыми железом дверьми и внутри холодный до черта.

В этой новой тюрьме, в камере размером в пять квадратных метров, без мебели и окна (матрас лежал прямо на цементном полу) Кир провел шестьдесят четыре дня.

Он не знал (хотя и верил), что все это время Демидов-Ланской предпринимал попытки его разыскать, прочесывал с полицией окрестности. Ему предъявили запись, как Мухин выходит из участка, а куда он делся потом, никто, вроде как, и не догадывался. Пропал человек! Трагедия, конечно, но при чем здесь полиция и власти? Южная Корея – спокойная страна. Здесь почти нет преступности. Водители спокойно оставляют на парковке машины с торчащими в замке ключами, и никто их не угоняет.

– Но человек – не машина, – заявлял Демидов-Ланской, – и если он пропал, его следует разыскать. Как и злоумышленника, его похитившего.

– Мы делаем все возможное. Ждите! – отвечали ему.

А в это самое время Кириллу внушали, что все его бросили, и ему не стоит хранить верность тем, кто предал его и забыл.

Мухин, однако, упорствовал в своих «заблуждениях». Он был готов вытерпеть любые физические пытки (ну, он так думал, что вытерпит), но не откровенничать со своими захватчиками.

Впрочем, пытать его не пытали и, по всему, не собирались. Никаких «испанских сапог» и «железных дев», утыканных иголками. Только бесконечные разговоры, однообразные вопросы, минимум еды и максимум психологического давления. Азиат и Достоевский сменяли друг друга, выискивая слабые точки и меняя тактики. От обещания пряника переходили к угрозам, но Кир держался. Заподозрив, что они добавили ему что-то в еду, объявил голодовку.

– Я ничего не видел. Я ничего не знаю, – твердил он упрямо, – Сокгён не работает.

– Ну, а если бы работал, – однажды спросил Азиат, – что бы вы посоветовали предпринять, чтобы Зеркало откликнулось на призыв? Ведь вы обсуждали приемы внутри вашей группы. Не могли не обсуждать. Поделитесь ими.

– Мы приехали, чтобы отдохнуть на природе. Если мы и касались в своих разговорах истории мегалита, то я уже не помню, кто и что говорил. Это был обычный треп. Оставьте меня в покое!

Оставаясь один, Кир размышлял о том, что успел разглядеть в Зеркале. Он спрашивал себя, могло ли это быть правдой? И действительно ли это был Павел Долгов? Именно Долгов – тот самый, который пропал. Не копия, не клон, не прототип...

– Ты слышал что-нибудь о методе холотропного дыхания?(*) – допытывался Достоевский, сменивший в очередной раз Азиата.

(Сноска. Метод холотропного дыхания был придуман С. Грофом и его женой Кристиной в 1975 году. Для изменения сознания, при котором можно пережить выход из тела или опыт прошлых жизней, применялось сочетание так называемого связанного дыхания, когда между вдохом и выдохом не делается паузы, и музыки, вводящей в состояние транса: африканские барабаны, тибетские трубы и т. п.)

– Читал, – ответил Кир, – а что?

Ему иногда было скучно, и он соглашался поговорить на отвлечённые темы. Не то чтобы он верил, будто темы, поднимаемые тюремщиками, могут быть отвлеченными, но когда ему надоедало играть в молчанку, он пытался прощупать собеседников. Вдруг да получиться разузнать, откуда у них вообще взялась информация про их группу? В бункере у Пат затесался предатель, это было очевидным. Кир мечтал вычислить его или хотя бы заполучить намек.

Достоевский всегда радовался, когда ему отвечали:

– Тогда ты, милый отрок, поймешь, о чем я хочу поведать. Ритм, дыхание, наркотики – все это открывает дверь в бессознательное. Есть ли гарантии, что наши видения существуют объективно и независимо от нас?

– При чем тут наркотики?

– Это вторая ступень. Тебя планировалось использовать в темную, неужели не понимаешь? Каменные зеркала трудно включить. Когда не удается найти человека, наделенного особым даром, в ход идут стимуляторы. Быть может, ты читал не только о холотропном дыхании, но и о секретных техниках закрытых мистических организаций? Был в 19-ом веке Орден мартинистов...

Кир изумленно пошевелил бровями: про мартинистов, у которых был доступ к «Русскому зеркалу», ему когда-то поведал Белоконев.

– Всевозможные видения умели вызывать еще со времен первобытных общин, – вещал Достоевский. – Ритуальные танцы и воскурение дурман-травы устраивали центрам мозгового контроля «белый шум», забивая частоты. Так подбирались наиболее эффективные тональности вибрирующих шаманских бубнов. Но потом на арену вышли психоактивные вещества и победили в конкурентной борьбе.

– А при чем тут мартинисты?

Достоевский широкой улыбкой приветствовал нарождающийся диалог:

– С их подачи в оккультных практиках стали повсеместно использовать наркотики. После того, как между Старым Светом и Африкой наладились устойчивые связи, Европа узнала о психоделике из корней ибоги. Этот вечнозелёный кустарник произрастает в тропических лесах, и тамошние шаманы использовали его в ритуалах, чтобы общаться с духами. В 1867 году кустарник ибоги продемонстрировали на Всемирной Парижской выставке. Его экстракты хотели использовать в лекарственных формах, но первые же эксперименты показали: при больших дозах ибогаина (* алкалоид ибоги) люди начинают видеть необычные вещи. Мартинисты использовали ибогу во время обрядов. Наркотик раскрывал «третий глаз» любому человеку, даря чудо ясновидения. Чеслав Чинский употреблял ее, когда работал с Зеркалом Митридата Евпатора.