Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 110 страниц)

3.5

3.5.

Воскресенье прошло весело. Батюшку не приглашали, а пасхальное богослужение давали смотреть старикам в записи, чтобы не нарушать режим, но постояльцы все равно были довольны и оживлены – те из них, конечно, кто мог и хотел участвовать в православном торжестве.

Персонал не отставал. Люди собрались после рабочего дня на кухне, выставив на стол горячительное. Директриса последнее не одобрила бы, но Дарья Ивановна накануне уехала из города, а как известно, когда кошка спит, мыши пускаются в пляс.

Милка немножко посидела со всеми за компанию, но через час ушла. Вроде и повод был хороший, но умение людей все что угодно превращать в банальную пьянку ее удручало. Да еще Вик, дежуривший в пасхальную ночь, ушел на выходной, а Галька напилась и сделалась невыносимо вульгарной.

Мила поднялась на третий этаж и уселась на любимом подоконнике. Внезапно в тишине и полумраке коридора громко скрипнула дверь. Она обернулась и увидела, как из проема своих апартаментов машет рукой старик Загоскин.

– Что случилось? Почему вы не спите? – шепотом спросила она, приближаясь.

На часах было половина двенадцатого, и Загоскину, как и остальным постояльцам, давно было пора находиться в постели. За режимом дня тщательно следили медсестры, тем более в такой день, когда планировалось слегка оттянуться. Врачи прописывали снотворное тем, кто страдал бессонницей, и обычно ночью здесь никто не считал овец. Однако хитрец Загоскин, должно быть, обманул дежурную и не стал глотать лекарства.

– Заходи! Дело есть, – старик отъехал от двери, пропуская девушку в комнату.

Электромотором он не пользовался, крутил колоса сам, вручную, не желая привлекать внимание лишними звуками.

– Ты была молодец, не пустила в нашу крепость мошенников! Я начал в тебе сомневаться, но ты проявила себя хорошо.

– Эти люди были очень подозрительные, – согласилась Милка, но, опасаясь вспышки безумия, решила немного старика успокоить. – Но, может, они и не хотели ничего дурного?

– Конечно, просто ограбить хотели, забрать мой секрет, а так – «ничего дурного»! – передразнил Загоскин.

– Вы их все-таки узнали? Знаете, кто их послал?

– Никогда их не встречал, но это уже не важно. Ну их в пень! Не о том хочу говорить. Протяни руки! Ну, смелей, чего ждешь?

Милка, дивясь про себя, послушно вытянула руки.

– Не так, ладонями вверх!

Мила перевернула их, как просили.

– Хочу тебя отблагодарить.

Загоскин запустил руку под плед, укрывавший его ниже пояса, и вытащил на свет деревянную шкатулку. Милка видела ее раньше, она стояла на низкой тумбочке под телевизором, но после того, как профессор взялся кидаться шваброй, шкатулка пропала. Ей даже казалось, что она разбилась, от нее отлетела крышка, но сейчас Мила не видела в ней изъянов. Наверное, профессор ее склеил.

– Это тебе!

– Спасибо! Но вам не стоит… – начала она, невольно рассматривая резной узор на крышке, – наверное, это памятная для вас вещь...

– Хочу извиниться за телевизор. Недавно услышал, что мегера заставила тебя оплатить стоимость. Это не дело! Ты не виновата. Это я, старый дурень, тебя подвел. Хотел уничтожить следящее устройство.

Милка вздохнула и вежливо произнесла:

– Я на вас не сержусь.

– Знаю. Ты девушка хорошая, чистая. Я так сыну и сказал, когда мы с ним общались в последний раз. Жаль, что ты никогда с ним не встретишься, ты бы ему понравилась. А он бы – тебе. Миша у меня парень видный, умный, талантливый. Учился всегда хорошо. И зубы умеет заговаривать. В смысле, зубную боль унять, а не то, что ты подумала.

Мила улыбнулась:

– Вы, никак, меня сватаете.

– Да нет, – вздохнул профессор. – Староват он для тебя, пожалуй, Людмила Ильинична. Ему сорок семь в минувшем месяце исполнилось. А тебе-то сколько уже?

– Двадцать шесть.

– Молодая совсем. Ну да ладно, опыт – дело наживное, – сказал Загоскин, отводя глаза. –  Шкатулка, которую я тебе торжественно вручаю, старинная. Не слишком дорогая, не мечтай, что продашь и разбогатеешь. Ее цена в другом. Пусть она будет у тебя как память обо мне. Как помру, вспоминать меня станешь.

– Да вы уж, пожалуйста, живите, Иван Петрович! – испугалась Милка.

– Может, и поживу еще, как Бог даст. Но ты шкатулочку храни, не выкидывай! Как говорят в Имерине, богатство приходит от судьбы, и кому оно не предназначено, тот никогда ничего не получит.

– Как можно выкинуть такую красоту! – Милка и впрямь залюбовалась искусной резьбой. – Спасибо вам, Иван Петрович! Вы очень добрый.

– Я добрый? – Загоскин отрывисто засмеялся, но смех перешел в кашель. Откашлявшись, он продолжил: – Да, я очень добрый. Такой добрый, что сын от меня сбежал, видеть не хочет.

– Иван Петрович! – Милке стало жалко старого человека, но тот махнул рукой.

– Все, ступай, я устал, спать пойду. А шкатулку спрячь, нечего ей на виду стоять. А то кто войдет, начнут разговоры разговаривать. Решат, что украла. Ее ж тут многие видели, а я хочу, чтобы все это между нами осталось.

– Хорошо, Иван Петрович. Спокойной ночи! И еще раз спасибо за подарок!

Милка нагнулась и поцеловала старика в дряблую щеку. Загоскин крякнул и цепко схватил ее за руку:

– Вот еще что, Людмила… предупредить хочу. Остерегайся человека с юга и держись крепче за человека с севера!

– Загадочно как-то… – удивилась она.

– Придет время – поймешь. А теперь ступай!

Шкатулку Милка отнесла в свою комнатку и поставила на подоконник, рядом с зеркальцем на витой ножке и подносом с мелочами.

Когда-то данное помещение было складом, куда стаскивали все, что было ненужно в хозяйстве, но могло пригодиться. Милка разобрала залежи, оттащив часть в кладовку, часть в подвал, а часть на помойку. От прежней обстановки остались только высокие, до потолка, стеллажи, которые она занавесила шторкой. Милка хранила там не только свои собственные вещи, но и постельное белье, и униформу, и полотенца, за которые отвечала в первую очередь. Еще в комнате появилась кровать, тумбочка, табуретка с кухни и вешалка для верхней одежды.

Постояв у окна, Милка поразглядывала немного подаренную шкатулку. Сверху на крышке был вырезан круг, внутри которого по центру размещался восьмилепестковый цветок, а по окружности теснились другие цветы – с четырьмя лепестками, некоторые из них даже больше походили на кресты или изогнутую свастику. Все вместе напоминало Милке мандалу – сакральный символ Вселенной, на который медитируют восточные мудрецы. Профессор Загоскин бывал на Востоке и, скорей всего, привез шкатулку из поездки.

На боковых стенках шкатулки неизвестный мастер вырезал горы, водопад и вход в пещеры, ощетинившийся сталактитами, похожими на акульи острые зубы. А вот на дне была выжжена… карта. Или нечто похожее – примитивный набросок с линиями, призванными изображать реки или дороги, исполненный совершенно в ином стиле, чем узоры на остальных частях шкатулки. Сбоку от линий теснились гигантские пальмы, деревья с толстыми стволами, напоминающие баобабы, острые горные пики и почему-то страусы.

Милка решила положить в шкатулку заколки и расческу – по размеру они как раз помещались. Не будут теперь разлетаться по всему подоконнику.

Задергивая штору, она заметила странное копошение во дворе. Одна из теней, до странности сгорбленная, прямо на ее глазах будто бы вошла в чуть выступающую стену корпуса – там, где располагался холл и кабинет директрисы.

Мила сразу вспомнила про призраков, которые навещали пансионат, когда кто-то из постояльцев должен был отойти в мир иной, но одёрнула себя. Что за глупость? Скорей всего, кто-то из персонала, напраздновавшись, вышел покурить и отпер обычно запертую на замок дверь пожарного выхода.

Ей стало грустно, что она одна, а они – вместе, им весело и беззаботно. Мила трудно сближалась по-настоящему, чтоб с родством душ и откровениями в любое время суток, и в праздники эта пустота ощущалась сильней всего.

Она легла спать, предварительно погладив пальцем маленького динозаврика, стоявшего на прикроватной тумбочке возле лампы. Динозаврик попал к ней в шоколадном яйце – том самом, что подарил ей Вик. Шоколад она съела сама, никому не отдала, а динозаврика поставила у кровати, и он был последним, кого она видела, засыпая, и первым, кто ее приветствовал по утрам.

Улыбнувшись своему милому Дино, Мила выключила свет. Все не так плохо, убеждала она себя, могло быть гораздо хуже, если бы ей не повезло. А ей все-таки повезло, и засыпает она в чистой постели, а не покоится в могиле, как тот несговорчивый антиквар, коллекционировавший редкие вещи с сапфирами, которого Дима планировал отправить на тот свет в канун Рождества. Все познается в сравнении.

Глава четвертая. Вик. 4.1

Глава 4. «Глаз урагана»

Виктор Соловьев

4.1.

Несколько лет тому назад…

Когда реальность раскололась в первый раз, Вик этого никак не почувствовал. Было не до того. Антарктическое хранилище из-за некорректно работающего «черного солнца» содрогалось и рушилось, ледяной многокилометровый купол проваливался внутрь, а на месте долины Драконьего Зуба зарождался гигантский кратер, похожий на жерло проснувшегося вулкана. Будущее висело на волоске: его личное будущее и будущее людей, оказавшихся по случаю рядом, – людей, ставших его друзьями. Вик находился в самом эпицентре и в те страшные минуты на качественный анализ был, мягко выражаясь, не способен.

Они тогда выжили, но их родной мир, его прошлое и настоящее стали другими. И в этом новом мире не для всех, как обнаружилось, нашлось должное место.

Когда Виктору сообщили, что Владимира Грача, счастливо выбравшегося из ледяной ловушки, по документам давно не существует, это показалось нелепым казусом, шуткой мироздания. Грач, живой и невредимый, стоял рядом, и это имело куда больший вес, чем официальное свидетельство о смерти. Мало ли кого похоронили в закрытом гробу с положенными воинскими почестями! На войне всякое бывает, и похоронки тоже порой содержат ошибки.

Новые документы Грачу, разумеется, выправили быстро, в правах восстановили, и хотя его невеста (а ныне жена) цирковая гимнастка Аня Егорова суеверно причитала, что подобное не к добру, никто не видел грядущих проблем. Даже Патрисия, которой, вроде бы, полагалось предвидеть все.

Гром грянул спустя полгода. Верней, звоночки начали раздаваться почти сразу по возвращению в Россию, но Виктор и Пат, все это время находившиеся в закрытом военном городке на Южном Урале, узнали об этом позже, чем следовало бы, когда вопиющие случаи скрыть стало уже невозможно.

Младший брат Анны Егоровой влип в криминальную историю, и Володя Грач, как ответственный человек, привыкший улаживать дела по-мужски, принялся с этим разбираться. Призвать к ответу авторитета Глыбу Стальнова было непросто, но Грач не побоялся начать открытый процесс. Не побоялся он и лично «забить стрелку» в одном из принадлежащих авторитету кафе. Встреча прошла ни шатко, ни валко, собственно, и задумывалась она как проба сил и предупреждение, потому что Грач привык действовать с открытым забралом, но только едва он покинул кафе, в здании прогремел мощный взрыв. Володя отделался царапинами от разлетевшейся витрины, а вот на месте зала, где остался «вкушать рябчиков» Глыба Стальнов, дымились завалы.

Стальнов погиб мгновенно. Шокированный Грач объяснял не менее шокированной жене, что бандит получил по заслугам, которые были взвешены и измерены божьим судом. Уголовное дело о покушении, заведенное по горячим следам на Грача, закрыли сразу. Несмотря на значительное количество свидетелей более чем нервного разговора и угроз, улик против Грача не нашлось. В кафе взорвался газовый баллон, а Глыба Стальнов очень неудачно сидел под обрушившейся балкой. Несчастный случай, усталость несущих конструкций и нарушение техники безопасности – короче, никакого криминала в стиле «зуб за зуб».

Аня и Володя расслабленно выдохнули, их трудности были вроде как благополучно разрешены, однако спустя некоторое время Грач снова попал в сводки происшествий. На сей раз в автобус, в котором он ехал, врезался бензовоз. Погибли все, кроме него – Володю взрывной волной выкинуло из салона. Перелом лучевой кости и новые царапины – вот и весь его ущерб, однако Аня заподозрила неладное, позвонила Вике, а Вика уже сообщила Виктору.

– Реальность стремится к исходному состоянию, – резюмировала Патрисия, выслушав доклад аналитиков, проводивших расчеты на большом квантовом компьютере по созданной ею методике. – В этом мире Владимир Грач умер, и живой Грач, возникший из ниоткуда, – чужеродный элемент, потому система пытается его ликвидировать.

– Но почему он до сих пор жив? – спросил ее Соловьев. – Вокруг него гибнут люди, а он остается неуязвим.

– Возможно, его питает и защищает энергия родного мира, но этот вопрос надо всесторонне изучить. Пусть приезжает ко мне в Межгорье.

ЗАТО «Межгорье», расположенное в границах Южно-Уральского заповедника, вход в который был строго воспрещен под предлогом сохранения редких видов еще во времена Союза, (*) стал для Патрисии новым домом. Именно сюда, в подземный город-бункер под горой Ямантау, было перемещено российское «Черное солнце», и Пат, обладавшая исходным ключом к нему, работала, исследуя многочисленные режимы и функции древнего устройства. Попасть в святая святых удостаивался не каждый, но для Володи и Анны сделали исключение.

(Сноска. ЗАТО Межгорье в республике Башкортостан – это реально существующий город со статусом закрытого административно-территориального образования, о котором ходит множество разных (порой и глупых) слухов. Город знаменит уникальным спецобъектом военного назначения, расположенном внутри горы Ямантау. Для ее нужд была даже построена отдельная электростанция, вырабатывающая мощность, способную обеспечить электричеством несколько огромных мегаполисов. Стройка в подземельях Ямантау идет до сих пор и овеяна ореолом секретности, за разглашение которой вменяется статья о нарушении гостайны )

– Погостите у нас немного, – уговаривала сомневающуюся Анну Патрисия по видеосвязи, приукрашивая обстановку ради пущего эффекта, – здесь очень мило: тихо, воздух свежий и народу почти нет. Будете жить на полном гособеспечении, даже билеты мы вам оплатим.

– Немного – это сколько? – спросила Егорова. – Я ж только-только на работу устроилась в фитнес-центре, мне и отпуска не дадут, не заслужила еще.

– Тогда бери расчет. Говорю же: будете жить на всем готовом. Но если не хочешь лететь с мужем, пусть он летит один. Пойми, это важно прежде всего для него, для его здоровья.

– Ну уж нет, мы с Вовой – семья! Или желаешь нас разлучить? – Анна словно о чем-то подозревала, ее сердце было не на месте.

– Один месяц всего, – заверила Пат, теряя терпение, – максимум два, и я завершу анализ. Если не хочешь потерять его навсегда, надо срочно купировать проблему.

Грач до Уфы, где его поджидал военный борт, не добрался. Пассажирский самолет, выполнявший рейс из Москвы, попал в грозовой фронт и, облетая его, сорвался в плоский штопор, разрушившись над Уфимским плато. Погибли все, кроме двух человек – самого Грача и его соседа по ряду. Их кресла, вырванные с «мясом» силой воздушного потока, повисли, зацепившись за мощные ветви трехсотлетней сосны. Они болтались над скалистым обрывом двое суток, пока их не нашли спасатели. Контузия, переломы обеих ног, обезвоживание и обморожение (в конце сентября в тот год случились заморозки) – по сравнению с предыдущими происшествиями, список травм значительно возрос, как и сроки реабилитации.

Анна, бросив работу, квартиру и скарб, примчалась в Межгорье, в госпитале которого приходил в себя ее невезучий супруг, да так и осталась подле него.

Когда Вик Соловьев принял решение уехать от Патрисии, а произошло это примерно через два года, Грачи все еще жили в закрытом городке, и перспектив покинуть его не просматривалось. Володя представлял собой «ходячее несчастье» – «глаз урагана», как назвала явление Пат. Способа помочь ему она пока не находила.

В Межгорье с Володей тоже много чего случалось, но, будучи под круглосуточным надзором, он неизменно выходил из всех казусов живым. Потопы, пожары, замыкания электропроводки и прочие ЧП стали частыми гостями на военной базе, а Пат, будучи на последних сроках беременности, и сама была уязвима, ее внимание распылялось, а здоровье не всегда позволяло реагировать вовремя и адекватно. Впрочем, после родов ситуация не изменилась.

Какое-то время Вик оставался рядом, поддерживая ее и заботясь о новорожденной девочке наряду с няньками, но, откровенно говоря, собственное положение начинало его угнетать. Несмотря на все созданные для нее условия, докторов, медсестер и помощниц, Пат сделалась дерганной и склочной, ее характер испортился, и отсутствие видимых результатов не способствовало улучшению нрава. Вик терпел сколько мог, а потом собрался и уехал. Он сказал Пат, что больше не видит причин оставаться. Он ничем не мог помочь ни ей, ни Володе с Аней, а жить на базе в качестве «свадебного генерала» и смотреть, как все они мучаются, было выше его сил.

Поскольку в юности Соловьев учился на хирурга, то он смог пройти краткосрочные курсы и получить аккредитацию в качестве врача общей практики. Сдав положенные экзамены, он завербовался в экспедиционный корпус РГО (*Российское Географическое Общество). Бродячий образ жизни ему пришелся по душе, и после первой экспедиции последовала вторая и третья. Так, в странствиях по труднодоступным, но красивым и суровым уголкам необъятной родины, он провел три с половиной года, пока еще один судьбоносный звонок Вики не выдернул его из равновесного забытья.

Спустя сутки после их телефонного разговора Соловьев уже был в Москве и входил в квартиру Громовых. Виктория встретила его сложенными на огромном животе руками и чуть виноватой улыбкой.

– Как хорошо, что ты прилетел, – произнесла она, опуская глаза и розовея.

Будущее материнство ни капли ее не уродовало, и если бы не осунувшееся лицо и глубокие тени под глазами, выдававшие тревоги последних дней, Вик мог бы считать ее по-прежнему самой прекрасной женщиной на свете. Он знал, что Вика мечтала о ребенке, но ее деликатное положение все-таки застало его врасплох. Он заставил себя оторвать взгляд от изменившейся фигуры и подарил ей целомудренный поцелуй в щечку.

– Есть новости о Юре? – спросил он. И только гораздо позже уточнил, хотя и не сомневался в очевидном: – Какой срок?

– Тридцать две недели. Ты за меня не беспокойся, я уеду на Новый год к маме и рожать буду там, в родном городе. Мы с Юрой так и планировали.

– Путешествовать на больших сроках…

– Я крепкая и не на самолете, а на поезде поеду, тут всего полдня дороги. Вик, пожалуйста, выясни, что с Юрой! Это сейчас единственный вопрос, который я не могу решить самостоятельно.

– Хорошо, – ответил он пересохшими губами. – И не волнуйся, с Юрой наверняка все в порядке. Антарктида его любит.

Вика отвела взгляд:

– Он платит ей взаимностью, но именно это меня и тревожит. Как всякая женщина она может рано или поздно захотеть получить его целиком.

Как ни стремился он отстраниться от расчистки «антарктических конюшен», но фатум упорно возвращал его на магистральный путь. Виктору пришлось искать способ, чтобы как можно скорей попасть в Межгорье к Патрисии Ласаль-Долгов.

Он прибыл в закрытый военный городок в середине декабря. На Урале вовсю властвовала зима – студеная и обильноснежная. Низкие горы побелели от подножия до вершин, и высокие вечнозеленые ели казались черными на фоне их сияющей чистоты. Они походили на зловещие пики, угрожающе раскачивающиеся под напором хмурого ветра.

Пока вертолет облетал городок, устремляясь к отдаленной посадочной площадке, принадлежащей «Яману», Вик с тихой грустью смотрел в иллюминатор на крошечные домики, утонувшие в сугробах широкой речной долины. Он старался примириться с мыслью, что вернулся сюда.

– В честь твоего приезда сегодня тихий день, – сказала ему Анна Грач,  встречавшая его возле КПП на входе в пещерные лабиринты. – Еще вчера тут все скрипело и бушевало, но теперь непогода отступила. Уверена, это добрый знак!

Они обнялись, хотя прежде оба не отличались сентиментальностью. Однако сегодня они искренне были рады новой встрече.

С тех пор, как они расстались, утекло много воды. Люди изменились, но город, окрестности и подземные залы лаборатории «Ямана» застыли в прошлом, все было в точности таким, каким их помнил Соловьев. Разве что атмосфера сгустилась, стала нервной и напряженной. Воодушевление переплеталось с тревогой, отчаяние с бесшабашной удалью. Те из старых знакомых, кто встречал Соловьева, жали ему руку, задавали незначащие вопросы, но при этом отводили глаза и делали вид, что им некогда и надо бежать. Они словно верили и не верили в грядущий успех. Пат ничуть не преувеличивала, она и впрямь вывела проект на финишную прямую, но вместе с тем пришел и страх.

– Мы с Вовой очень ждали твоего прибытия. Сейчас все не так страшно, как в первые месяцы, но проблема не рассосалась. Не представляю, каких сил на самом деле ему стоит держаться. Ты ведь поможешь? – спросила Аня, в голосе которой надежда точно так же смешивалась с горечью. – Я знаю, ты единственный, кто сможет проделать это без накладок и потерь. Вова сказал, что задача тебе по плечу.

– Как он?

– Все так же, если честно, – со вздохом ответила Аня, – хотя в последние полгода появилась надежда. Вова много тренируется и достиг мастерства в самоконтроле. Да и Геннадий что-то нашел, что-то обнадеживающее.

– Белоконев? – удивился Вик. – Он-то каким боком? Я полагал, все лежит в области физики и биофизики.

Аня качнула короткостриженой головой:

– Мы готовы хвататься за любую соломинку, но тут, пожалуй, особый случай. Пат объяснит тебе. Она просила не предвосхищать, а то я все испорчу, брякну что-то невпопад. Она сама тебе расскажет.

Соловьев кивнул. Это было в стиле Патрисии: контролировать и дозировать. При этом он обратил внимание, что француженка не вышла к нему навстречу, дожидаясь, когда он сам изволит спуститься на нижний этаж. Не иначе давала понять, что все еще хранит свои обиды.

– Что известно о Юре? – поинтересовался Вик у Ани. – Есть новости?

– Мы надеемся, он жив, – кратко ответила та. – Ни лагеря, ни вещей спасатели не обнаружили, хотя поиски, пока позволяют условия, продолжатся. Мы полагаем, они либо все спустились под лед, и надо искать вход в подледные лабиринты, либо их затянуло за грань «пузыря», и тогда следует действовать иначе. Слава богу, сегодня это решаемая задача, не то что пять лет назад.

– Не слишком ли Пат поспешила с экспедицией в Антарктиду?

– Ты же понимаешь, все уже на грани и грозит вот-вот обрушиться. Пат так и говорит: каскадное обрушение структур. Понятия не имею, на что это будет похоже, но наверняка ничего хорошего. Пока в Антарктиде работает эта чертова машина, нас ничто не спасет. Ее надо выключить, но для этого надо как-то до нее добраться. Геннадий наткнулся на перспективный момент… я тебе говорила… но мы все посчитали, что будет лучше действовать сразу в двух направлениях: традиционном и сказочном.

– Сказочном?

– Патрисия тебе пояснит. По ее мнению, ты мог бы проверить эту версию.

– Сделаю, что смогу, – пообещал Вик, хотя пока плохо представлял уровень и смысл задачи. – Я и так слишком надолго самоустранился.

– Спасибо!

Аня снова прижалась к нему, и Соловьев, тронутый, обнял ее, думая про себя, что они до сих пор, несмотря на разобщенность, остаются одной семьей. Напрасно он их тогда оставил.

– Пат ждет тебя, иди, – Аня отстранилась и смахнула набежавшие слезы.

– Не куксись! Все будет хорошо. И передай Володе, что я обязательно к нему загляну, – он подмигнул ей на прощание и подошел к дежурному, чтобы предъявить документы и получить разовый пропуск на четвертый подземный этаж.

4.2

4.2.

Пат все-таки вышла его встречать – недалеко, в ярко освещенный коридор к лифту, и стояла там, дожидаясь, когда он пройдет очередную проверку идентификации. Никаких объятий, улыбок и прочих проявлений радости Вик от нее не получил. Впрочем, он и не ждал, тем более на людях. Деловой тон общения устраивал его сейчас больше всего.

Они поздоровались так, будто расстались вчера. Отчасти так и было: они несколько раз говорили по телефону накануне. Но те разговоры были куда теплее, чем личная встреча.

– Введи меня в курс дела, – попросил он. – Что делал Юра Громов в Антарктиде?

Патрисия жестом пригласила следовать за собой по направлению к кабинету:

– Пока ты шлялся с географами, мы не сидели сложа руки. Всеобщими усилиями работа проделана колоссальная, поэтому я сочла, что самое время заняться испорченным артефактом. Громов дал согласие возглавить штаб на месте, но, видимо, что-то пошло не так.

– Какая неожиданность, – обронил Вик, оглядывая знакомый коридор, обшитый деревянными панелями. Картины в строгих рамочках и двери без табличек остались все теми же, но это не мешало ему чувствовать себя здесь чужим.

– Громов осознавал риск, на который шел. Он не младенец и способен принимать решения самостоятельно. Никто его не неволил!

– Хорошо, – Вик поднял руки, желая снизить градус накала. Споры на повышенных тонах он всегда считал бесплодными. – Что вы предпринимаете?

– Все, что можем, – Пат отперла кабинет личной карточкой и пропустила его внутрь: – Садись, Аш. Кофе, чай?

– Обойдемся без этого.

– Ладно. Ты настроен на работу… и меня это устраивает. Тогда сразу перейдем к той части, что касается непосредственно тебя. Я бы хотела, чтобы ты помог нам с проверкой плана Геннадия Белоконева. В Антарктиде пока обойдутся без твоего участия, а вот в Уфе… Там, с твоими обширными навыками, ты принесешь гораздо большую пользу. В том числе и для Юры.

Вик устроился на кожаном диванчике (еще один символ ушедшего прошлого, с которым было связано немало воспоминаний) и, вскинув на нее взгляд, вопросительно изогнул бровь:

– Что же такого вы запланировали в Уфе?

Патрисия осталась стоять. Стройная, аккуратно причесанная, ее не портил даже этот банальный белый халат с прорезями для карманов. Вик подумал, что ему надо было спросить ее о дочери, но взятый ими тон не располагал к дружеской беседе. «Ничего, еще успеем».

– В Санкт-Петербургском институте восточных рукописей, – начала Пат торжественно, будто на конференции, – были обнаружены копии тибетских свитков. В них есть подсказки, как избавиться от неприятных последствий при соскальзывании из одной параллельной реальности в другую. Оказывается, в мире помимо «чаши Грааля» существуют и другие артефакты. Все они – часть огромной системы управления так называемым Зеркальным межпространственным лабиринтом. Чтобы путешествовать по нему, одной Чаши мало, необходим весь комплекс… этих гаджетов.

– Не подозревал, что кто-то из вас читает по-тибетски. Помнится, этим занимался покойный Ги Доберкур. Неужели у вас появились переводчики?

– Не поминай этого ужасного имени при мне! – совершенно внезапно вышла она из себя. – У нас тут совсем другие методы! Не те, которые использовали Доберкуры и их хваленая «Прозерпина». Вообще ничего общего!

Эта вспышка его неприятно поразила. Ему казалось, он не сказал ничего особенного, хотя со смертью Доберкура в Антарктическом храме, которой Пат весьма способствовала, у них всех было связано множество кошмарных воспоминаний. Патрисия общалась с сыном главы «Прозерпины» дольше прочих, и эта связь по-прежнему довлела над ней. Она боялась мести, потому и согласилась жить в России.

– Извини. Не хотел тебя расстраивать, просто выразил недоумение, – сказал Вик.

Патрисия потерла лоб:

– Не обращай внимания, я просто слегка нервничаю.

Соловьев, конечно, давно отметил, что она на взводе, но не понимал причины. Была ли тому виной ее неуверенность в выбранном образе действия или простая реакция на его приезд? Вне сомнений, он все еще оставался ее главным раздражителем. Наверное, Патрисия бы с радостью обошлась без его участия, но разум подсказывал, что с ним шансы на успех значительно возрастут. Потому и не отказала, когда Соловьев попросил разрешения приехать.

– Копии с подлинников в Тибетском монастыре снимал калмык, и с целью конспирации писал он на калмыцком языке, – немного помолчав, пояснила Пат и не удержалась от шпильки: – Однако в русском архиве к трактатам был приложен еще и перевод, поэтому проблем ознакомиться с содержанием ни у Белоконева, ни у нас не возникло. Хотя по-калмыцки из нас тоже никто не читает. Так тебе понятнее?

– Да. Однако каким образом эти копии попали в Петербургский архив?

– Гена сказал, что рукописи из Поталы привезли разведчики Ульянов и Шарапов (*), это произошло еще в начале 20 века. Нас интересует только одна из рукописей, а в ней – единственная глава, содержащая упоминания о «зеркалах» и «ножах», необходимых при работе с «черным солнцем». Я об этих дополнениях совершенно не подозревала, но Доберкур вполне мог утаить от меня часть добытых сведений. С него бы сталось. И если это так, то «Прозерпина» нас здорово опережает.

– Понятно. И что нам дает это новое знание?

– Если мы раздобудем или сконструируем специальный набор для перехода из мира в мир, то сможем не только добраться до неисправного ципинь сюаня в Антарктиде, но и вернуть к нам сгинувших в складках мироздания товарищей. А также помочь Грачу сгладить его «чужеродность».

Фраза про «сгинувших товарищей» не могла обмануть Соловьева. Речь шла не только о Юре Громове и его людях. Еще раньше Пат прикипела к мысли, будто ее супруг жив, и его можно вытащить сюда, в их мир. Собственно, ради этого она и отстаивала версию, что сломанная «чаша Грааля» могла на что-то сгодиться. Эта идея казалась Вику безумной.

– Ты не отказалась от мысли разыскать мужа.

– Я уверена, что Паша уцелел и просит нас о помощи. Наша дочь, контактирует с ним через сны.

– Это может быть ее фантазией.

Пат ушла от прямого ответа:

– На самом деле, эта история несколько сложней, чем тебе представляется, но она – предмет отдельного разговора. Сейчас же ты, как понимаю, прежде всего ратуешь за судьбу Громова и Грача. Тебя интересует практическое применение дополнительных артефактов и вопрос, где их искать.

– Ты права, – согласился Вик. – В рукописях есть указания, где хранится магический набор путешественника между мирами?

– Речь вовсе не о магии, а о неизвестной нам научной технологии. Не думай, будто я гоняюсь за легендами, подобно спятившим нацистам! – снова вспылила Патрисия.

– Я и не думаю, Пат, не придирайся, пожалуйста, к словам.

Ее эмоциональность с метанием от лихорадочного фанатизма до смертельной обиды, как всегда, вызвала в нем глухой протест, который он привычно подавил, стараясь оставаться невозмутимым. Столько времени прошло, а между ними ничего не поменялось. От чего он бежал, к тому и прибыл.