Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 110 страниц)

– Не ты одна, – мягко поправил Вик. – Мы все попали внутрь такого устойчивого глюка. Наш мир – один из многочисленных параллельных миров, причем не отдельный, сам по себе, а много и часто взаимодействующий со своими соседями. Часть информации неожиданно попала к нам из соседней параллели, и мы с тобой сейчас оказались внутри такого пузыря.

– Из-за чего так случилось?

– Из-за того, что Патрисия Ласаль-Долгова де Гурдон не послушалась совета и не стала уничтожать сломанную машину Древних. Ей стало жалко терять ее навсегда, и она, не до конца разобравшись, отправила ее в параллельный мир. Пат надеялась, что через некоторое время придумает как починить ее и забрать оттуда. Но вышло иначе. Работающий ципинь сюань перемешал все миры.

– И что теперь будет?

– Ошибку придется исправить. Либо мы ее исправим, либо она нас ликвидирует, при откате реальность к начальным настройкам. Пат работала над решением задачи пять лет, и я надеюсь, у нее наконец-то получилось составить приемлемый план.

– А что думают люди? – тихо поинтересовалась Мила. – Ну, когда на глазах пропадают дома и тому подобное? Они же не могут не реагировать. Почему они не толпятся на улице, не кричат, не ищут пропавшее здание?

– Некоторые ищут – те, что помнят. Но таких меньшинство.

Девушка шмыгнула носом, и Вик погладил ее по рукам, принуждая откинуться назад и опереться спиной ему на грудь.

– Это «эффект Манделы», – шепнула она. (*)– Но можно ли все исправить? Что мы вообще можем?!

(Сноска. Эффект Манделы заключается в совпадении у нескольких людей воспоминаний, противоречащих реальным фактам. Впервые о нем заговорили примерно в 2009 году. Предлагается несколько научных объяснений этим массовым ошибкам, от «ложной памяти» до теории множественности параллельных миров)

– С точки зрения квантовой физики сознание человека способно воздействовать на материю. Помнишь про бедного кота Шредингера, находящегося в закрытом ящике?

– Помню в общих чертах. Он то жив, то мертв.

– Нет, все происходит одновременно, в зависимости от вселенной, где кот находится. Существуют миры, где он жив, и существуют те, где он мертв. Узнать, что случилось с бедным животным в нашем мире, можно только открыв ящик. Иначе выражаясь, стать наблюдателем, проведя процедуру измерения. Говорят, что если наблюдатель очень сильно захочет, чтобы кот был жив-здоров, то так оно и будет. Роль наблюдателя важна, хотя и весьма загадочна.

Мила нервно усмехнулась:

– Ты не только врач, но еще и в физике разбираешься?

– Нахватался по верхушкам. Патрисия очень старалась расширить мой кругозор.

Он произнес это с иронией, но Мила отнеслась серьезно:

– Тогда объясни, я – это все еще я? Что стало с моей личностью, с душой? Или я всего лишь тень, подобие той девушки, которая погибла?

– Есть такое понятие в физике как «квантовое бессмертие», – ответил Вик. – Представь себе мысленный эксперимент: человек решил покончить с собой, но приставил к виску не обычный пистолет, а такой, который стреляет, лишь реагируя на спин квантовой частицы. Если та вращается вправо, пуля вылетит, а если влево, то нет. Человек жмет на собачку, но оружие раз за разом дает осечку. (*) Он никогда не сможет себя убить. Знаешь, почему это происходит?

Мила помотала головой.

– Дело в том, что выстрел – это выбор из двух состояний. Всякий раз, когда этот выбор осуществляется, мир расщепляется, порождая новую версию, но человек может это заметит лишь при условии, что он живой. Поэтому ты – это всегда ты, а не «подобие той девушки». Просто ты попала в мир, в котором выжила. Ты получила возможность услышать осечку.

– Но окружающие думают, что я умерла…

– Миры не разошлись окончательно. Они слились небольшим фрагментом. Делая свой выбор, мы не знаем, что случилось во второй вселенной, где мы умерли. Нам кажется, что наша жизнь постоянна и непрерывна. Но сейчас в мире происходит тотальный сбой, и мы можем наблюдать одновременно несколько вариантов. Это сбивает с толку.

– Это аномалия?

– Да. И ее надо ликвидировать, чтобы она не разрасталась до масштабов всей вселенной. Пока путаница не привела к масштабным потрясениям и не стало поздно. Именно над этим и работает группа, которую возглавляет Патрисия.

(Сноска.* Мысленный эксперимент «квантового самоубийства» был впервые поставлен Максом Тегмарком в 1997 году. Берется пистолет, который подключен к машине, реагирующей на вращение квантовой частицы при каждом нажатии на курок. Если частица вращается по часовой стрелке, пистолет выстрелит, а если против часовой стрелки – нет. Человек направляет оружие на мешок с песком и нажимает на курок 10 раз. Пистолет ведет себя, казалось бы, абсолютно произвольно: выстрел-осечка-выстрел-выстрел-выстрел-осечка... Затем человек приставляет ствол к своей голове и пытается нажать на спуск еще десять раз, но слышит лишь щелчки от осечки. А объяснение этому таково: каждый раз, когда он нажимает на курок, вселенная распадается на два состояния. В одном из них пистолет выстрелил, а в другом – нет. Когда человек направлял пистолет в мешок с песком, он существовал в той вселенной, где происходила последовательность выстрелов и осечек. Но с момента, когда он приставил ствол к виску, человек может существовать только в таком состоянии вселенной, где пистолет не сработал. Такой эксперимент известен как «многомировая интерпретация квантовой механики Эверета». Согласно этой теории, наша реальность – это просто один из вариантов в бесконечной паутине состояний вселенной)

Мила помолчала. Мягко высвободилась из его объятий.

– Я бы хотела туда сходить, – произнесла она, взглянув просяще ему в глаза. – На место, где был пансионат. Можно?

Соловьев ее прекрасно понимал, сам только что вприпрыжку бежал на соседнюю улицу, потому не стал отказывать:

– После завтрака, хорошо?

– Все остыло. – Мила печально оглянулась на накрытый стол.

Вик подмигнул ей:

– К счастью, неделю назад я купил микроволновку. Полезная вещь для тех, кто отвлекается на умные разговоры и забывает про еду.

Глава 9. Мила. 9.1

Глава 9. Новые встречи

Людмила Москалева.

9.1.

Мила думала, что больше всего на свете боится вернуться к мужу. Когда ее похитили и она решила, что это Диминых рук дело, то страх едва не парализовал ее волю. На фоне этой ужасающей перспективы даже сообщение о мнимой смерти поначалу выглядело не столь пугающе. Мила думала, что все это какое-то недоразумение. В ее сознании не укладывалось, что виной всему непонятные «скомканные реальности» из-за (смешно сказать!) древнего артефакта. Сказки это! И если бы об этом ей сообщил кто-то другой, не Вик Соловьев, она бы забыла про эту нелепость спустя пять минут.

Однако говорил с ней именно Вик, и он был серьезен. Из его слов вытекало, что Мила – недоразумение, для окружающих опаснее чумы. И она почувствовала себя ужасно, потому что быть виноватой – всегда ужасно.

Миле хотелось бы назначить виновным Диму, его порочную натуру, хотя муж постоянно внушал ей обратное. Она почти убедила себя, что Дима наговаривал на нее, однако слова Соловьева подтверждали: корень зла заключён в ней самой. Сначала она отравляла Диму, провоцируя его на зло, а теперь, выходит, станет провоцировать Виктора? Она разбудит в идеальном мужчине дракона, и все повторится.

Конечно, Вик не хотел причинять ей страдания. Он даже поцеловал ее, словно отвечая на все ее чаяния, заставляя забыть о плохом. От поцелуя у Милы ненадолго сорвало крышу. Но потом, когда эйфория схлынула, ей представилось, что она наступает на те же грабли. Дмитрий тоже был идеален и добр, пока не женился на ней. Мила – «черная вдова», доводящая мужчин до ручки. Она прочла в интернете, что в порыве ярости муж нанес ей «тридцать два проникающих удара». Даже с учетом Диминых закидонов 32 удара – это слишком! Он явно был не в себе и считал Милу исчадием ада.

Кто станет возражать, будто он был не прав? Только не она, увы.

Осознание, что отныне и навсегда ей не отмыться от обвинений, погрузило Милу в непроглядную темноту. Что толку жить, храбриться, надеяться, если выхода нет? Вик что-то толковал про нож, чашу и зеркало, но где их взять, никто не знал. Да и существуют ли они? Нет гарантий, что их обнаружат, а если и обнаружат, то древние приборы сработают.

Ее переживания вылились в несколько дней беспамятства. Мила боролась с собой, но борьба эта шла не за жизнь, а за смерть. Она ненавидела себя и хотела убить в себе то, что всем мешало.

В бреду она видела мужа и была в его полной власти. Дмитрий первым догадался, насколько глубока ее вина перед обществом и перед ним. «Ты – гадкая девочка, тебя надо хорошенько наказать», – любил он повторять, но наивной Миле сначала представлялось, что это игра. Она читала о подобных сексуальных играх и подчинялась, хотя на самом деле они не доставляли ей ни малейшего удовольствия. Дима это чувствовал, но упирал на то, что, если любишь, надо доставлять удовольствие партнеру, а не только себе.

В первые месяцы между ними еще существовало какое-то равновесие, Дима умел быть и нежным тоже, а игры оставались больше играми, чем чем-то еще, но потом Мила стала замечать, что мужу нравится то, что не нравится ей. Причем, чем сильней она сопротивлялась, тем больше его возбуждала. Дима торжествовал, когда удавалось сломить ее волю. Его требования становились все изощрённее, а причиняемая боль все острее.

Скоро Мила уже считала его садистом. Но может быть, это «смятая ткань пространства» искажала все, до чего она дотрагивалась? Не зря умбиаси твердил, качая седой головой, что их брак проклят. «Муж выпьет твою кровь, сожрет твою молодость, но это не принесет ему счастья. Ты умрешь первой, но потом вернешься в Подлунный мир и заберешь его с собой на ту сторону».

Она и правда умерла, убита. Муж «выпил ее» без остатка, но Мила имела все шансы прийти за ним, как оживший мертвец, чтобы отомстить. Порой она даже мечтала об этой мести. Интересно, его хватит удар, когда он ее увидит?

И все же молодой здоровый организм вернул Милу в реальность. Помучавшись и изрядно помучив Соловьева, взвалившего на себя задачу непременно излечить ее, она пришла в себя и, немного оклемавшись, принялась размышлять, как ей быть дальше.

Вик отличался от ее мужа, они были как небо и земля. И как бы не старался Соловей скрыть свои чувства, Мила видела, что заботиться о ней, делать что-то для нее ему приятно. Кого бы он не оставил в недавнем прошлом, но сейчас Вик увлекся именно ею. Ну, или был готов увлечься, женская интуиция не давала ему шанса соврать. Сможет ли она сопротивляться деструктивному началу в себе и не погубить его тоже?

Вик очень ей нравился, и Мила хотела попробовать овладеть своим проклятым даром. Она была обязана приложить все усилия, чтобы отплатить добром за добро.

Первый блин вышел комом. Котлеты на завтрак подгорели, пансионат пропал, но Мила запретила себе отчаиваться. Она научится! Она будет пытаться снова и снова. «Надо стоически встречать лицом к лицу все сюрпризы», – сказала она себе и первым делом стала учиться заново улыбаться. Вику нравилась ее улыбка.

Соловьев повез ее на пепелище в машине. Мила порывалась идти пешком, но он усадил ее в салон, самолично пристегнув, словно немощную старушку.

– Разве ходьба не пойдет мне на пользу? – заикнулась она, когда Вик, осторожно маневрируя, выезжал на улицу.

– Ты слишком слаба для долгих прогулок.

– Но тут недалеко.

– Потом предстоит кое-что проверить, а одну бросать тебя дома не хочу.

– Зачем тогда печку топил?

– Вечером вернемся в неостывший дом. Глупо экономить дрова, когда мы скоро переедем.

– Куда?

– В Межгорье. Познакомлю тебя с Патрисией. Она тебя давно ждет.

Вик вышел закрыть ворота, а Мила отвернулась, прикусив губу. Она была заранее уверена, что Патрисия ей не понравится. А она – Патрисии. Но куда ей деваться? Куда еще бежать?

По дороге Мила смотрела в окна и не узнавала местность, а когда впереди показался ставший родным пятачок у пансионата, ее сердце забилось с удвоенной силой. Не веря тому, что видели глаза, она, потрясенная, вылезла из машины и сделала несколько шагов к покосившемуся забору, залатанному листом ржавого железа. Где же четырехэтажный красавец? Где ворота, поддерживаемые основательными кирпичными столбиками? Только поросшие кустарником обугленные деревяшки, торчащие из низкого фундамента, и заросший сад.

Через калитку, чьи остатки висели на одной петле, Милка прошла вперед, ступая по хрустящим обломкам, и остановилась. Маленькие пушистые комочки вербы покачивались на тонких веточках, сквозь которое виднелись соседние заборы и синяя полоска реки, блестящая на ярком солнце.

Даже природа предала ее. Мила отчетливо помнила, как падала на подмороженную землю трое суток тому назад, а сейчас вокруг пахло весной. Не было снега – из черной земли поднимались среди прошлогодней травы молодые побеги. Среди них важно бродили грачи, ничуть не боясь человека.

– Какое сегодня число? – крикнула она оставшемуся на дороге Соловьеву.

Крик спугнул птиц, и они, недовольно хлопая крыльями, снялись с места, взяв курс в глубину Архиерейки.

– Пятнадцатое апреля!

Весна в этом году пришла рано. Река Белая совсем очистилась ото льда, являя собой недвусмысленную иллюстрацию глобального потепления.

Вик приблизился, перешагивая через завалы.

– Этот пожар случился несколько лет назад, – сообщил он.

– Я знаю, – вздохнула Мила, – Галя меня уверяла, что прежние хозяева земельного участка погибли и бродят по коридорам привидениями.

Она все еще отказывалась верить, что подобное возможно, но оно было. И случилось не с кем-то, а с ней. Это она была привидением. Она несла смерть.

– Господи, за что?! – простонала она, изнывая в пароксизме отчаяния и стараясь при этом сохранить лицо. Последнее удавалось плохо. – И где они все: Галя, Алина, Михалыч? Где Безруцкая? Постояльцы? Они все умерли?!

– Нет, просто прожили этот отрезок жизни по-другому, без нас. В другом месте. С ними все хорошо.

– Ты уверен, что хорошо? Вик, это вообще когда-нибудь закончится?!

Соловьев приобнял ее, защищая, но разве можно защитить от прогнившей ядовитой сути?

– Тебя и Загоскина что-то связывает, – услышала она. – Мне казалось, что Иван Петрович знал, что именно, но не успел рассказать.

– Жаль, что невозможно его расспросить, – вымолвила она через силу.

– Знаешь, такой шанс есть. Ничтожный, но есть.

– Ты о спиритическом сеансе? – она подняла на него изумленные глаза.

Впрочем, почему бы и нет? Коли речь однажды зашла о древних артефактах, то почему бы не продолжить в том же роде и не заняться столоверчением?

Наверное, она бы смирилась и с этим, но Вик сказал:

– Квантовая диффузия – штука весьма запутанная. Не хочу тебя обнадеживать, но возможно и такое, что Загоскин в обновившемся участке реальности остался жив. Предлагаю наведаться к нему домой. Адрес у меня есть.

– Поехали, – согласилась Милка, чувствуя тотальную опустошенность.

И тут ее глаз заметил среди мусора у запузырившейся черным доски ярко-зеленый проблеск.

– Ой! – воскликнула она и стремительно нагнулась, подбирая с земли фигурку маленького динозаврика.

– Что там? – заинтересовался Вик.

– Это мой Дино, – Мила держала на ладони игрушку из киндер-сюрприза и с подозрением рассматривала ее. – Он стоял у меня на тумбочке. Это совершенно точно он, хотя… нет, это другая игрушка!

Разочарование было очень острым. Динозаврик был один в один, как любимый подарок Соловьева, встречавший ее каждое утро по пробуждении, но один малюсенький штришок все портил.

– Можно? – Дождавшись ее кивка, Вик забрал динозаврика и повертел в пальцах: – У него глаза другого цвета.

– Да. У моего были бело-черные, а у этого бело-голубые. Откуда ты знаешь?

– Я его помню. Видел в твоей комнате.

– Ты запомнил?!

Вик пожал плечами:

– У меня тренированная память.

– Тогда ты видишь, что это не он. Наверное, тут играли дети и обронили.

– Это он, – возразил Вик и аккуратно вложил фигурку в ее ладонь, – просто он изменился вместе с нами. Теперь это твой талисман. Храни его, а он будет хранить тебя.

Мила сжала кулак, ощущая тепло пластмассовой игрушки, побывавшей в его руке. Пожалуй, она и впрямь не расстанется со своим новым Дино. Даже если это не он, а его копия. Вик и Дино – это все, что у нее осталось.

Соловьев меж тем продолжал вглядываться в мусорную кучу, даже поворошил ее носком ботинка. Его упорство увенчалось успехом: нагнувшись, он подобрал еще один предмет, которому не было места на пепелище – ее обручальное кольцо с бриллиантами.

– Твое?

Мила замотала головой, отступая на шаг. Конечно, она узнала кольцо, которое так и не сдала в ломбард. За него можно было выручить несколько десятков тысяч, и ей бы радоваться его появлению, но вместо этого она не спешила его брать, испытывая отвращение. Почему из всех вещей, что ее окружали, уцелели лишь Дино и кольцо? Два подарка, но один дешевенький и теплый, символ ее простенького настоящего, а другой дорогой и холодный, символ ее морального угнетения.

Вик не поверил, что кольцо чужое. Вероятно, догадался по ее лицу, что с ним связано. Он положил находку в карман и потянул Милку за рукав к машине.

– Нанесем визит Загоскину и отправимся в Межгорье. Здесь нам больше делать нечего.

Она покорно пошла за ним, согласная ехать куда он скажет, лишь бы он не бросал ее одну в этом хаосе из мыслей, чувств и вопросов без ответов.

– Ты меня не бросишь? – спросила она.

– Даже не смей так думать. Мы с тобой связаны как нитка с иголкой. Кто подарил тебе «Киндер-сюрприз»?

– Ты…

– Вот видишь, – он помог ей забраться в машину и перед тем, как захлопнуть дверцу, совершенно непонятно добавил: – У кого-то пингвины танцуют, а у кого-то динозавры. Тот, кто это придумал, был явно без ума от зоологии.

– Какие пингвины?

– В Межгорье Аня тебе покажет.

– Ты хотел сказать, Патрисия?

– Нет, Аня Грач, – он подмигнул ей и вставил ключи в зажигание. – Пингвины хранятся в шкафу у Патрисии, но Аня имеет на них полное право и может забрать, когда пожелает. Я чуть позже тебе расскажу.

Мила робко ему улыбнулась. Чему бы не радовался Соловьев, но от его бодрых интонаций душный обруч, сковывающий грудь, ослаб.

«Будь что будет», – решила она.

9.2

9.2

Уфа – интересный город в плане архитектуры. Мила, пожалуй, нигде не встречала такой причудливой смеси современности и старины. Низкие особнячки с резными наличниками перемежались с высокими зданиями 21 века, и все это вместе смотрелось весьма причудливо.

Сегодня девушка, впрочем, предпочитала поменьше глазеть по сторонам. Она ехала, по преимуществу уставившись на собственные руки, в которых был крепко, до белизны пальцев, зажат голубоглазый Дино. Хотя город был ей совершенно незнаком, особенно в этой части, она не желала запоминать его красоты, чтобы потом, когда все изменится, не сожалеть об ушедшем. Состарившаяся за одну ночь Архиерейка, потерявшая многие ориентиры, напугала ее.

– Это здесь, – сказал Вик, заворачивая во двор обычной пятиэтажки.

Он тоже молчал всю дорогу. Мила искоса бросала на него краткие взгляды, любуясь гордым профилем. Утром Вик не стал бриться, видимо, было некогда, и слегка отросшая соломенная щетина волновала ее. Хотелось провести по его скуле пальцем, чтобы кожей ощутить сей отличительный мужской признак. Воображая себе этот процесс, она чувствовала, как покрывается мурашками.

Ее муж всегда брился очень тщательно, дважды в день. С лосьонами, кремами и одеколонами, которыми была заставлена полочка в ванной. Для Милы это было необычно, потому что ее отец носил короткую аккуратную бородку и если ухаживал за внешностью, то делал это в салоне, обходясь дома минимумом. Мила думала, что Дима старается ради нее, демонстрирует желание понравиться…

Она одернула себя: зачем постоянно сравнивать Диму и Виктора? Любое сравнение – это оскорбление последнего. Ни один человек не придет в восторг, когда его сравнивают с убийцей и негодяем. «Надо прекратить! Забыть о нем!» – приказала себе Мила, дергая ремень безопасности.

– Давай помогу, – сказал Вик.

Его рука скользнула к замку, отстраняя ее пальцы, и мгновенно освободила ремень. Мила залилась краской:

– Спасибо… Я просто… я давно не ездила на машине.

Это прозвучало глупо, но Вик был поглощен предстоящей задачей и мыслями находился далеко.

– Квартира Загоскина на третьем этаже, – он указал на крайний подъезд, – окна двух его комнат выходят на проспект, во двор смотрит только кухня и спальня. В спальне тяжелые плотные шторы, и сейчас они задернуты. Цвет у них другой, не тот, что был неделю назад. Надеюсь, профессор там.

Милка выбралась наружу и поискала глазами окна, о которых он говорил. Ей было сложно сориентироваться. Хотелось спросить, откуда ему известна планировка и вид штор, но она промолчала. Вик для нее оставался загадочным, и ей не стоило, пожалуй, разрушать этот ореол. Спасители и должны быть такими – таинственными, умными и сильными. Только таким и доверяешь.

Соловьев тем временем достал с заднего сидения серебристый чемоданчик с кодовым замком, где хранились книга и шкатулка, и запер машину.

– Готова?

Мила кивнула. Она не видела Загоскина мертвым, поэтому думала, что легко примет факт, что он жив. Если он, конечно, жив.

– Ты думаешь, нам откроют?

– Скоро узнаем.

В подъезде был домофон, но Соловьев отпер его с помощью универсального магнитного ключа, какие бывают у почтальонов и полицейских. Лифт отсутствовал, и они по узкой лестнице с погнутыми перилами поднялись на нужную площадку.

По подъезду гулял ветер, потому что окно на втором этаже было распахнуто настежь, наверное, его не закрыли курильщики, запахом табака которых провоняли все стены. Мила поежилась и поправила шарфик, повязанный поверх порванного воротника плаща. Вик застирал кровавые пятна, но пуговицы пришил разнокалиберные, какие нашел. Стало некрасиво, и нитки в разорванном шве, восстановленном кое-как, висели неаккуратной бахромой, но у Милы не было времени, чтобы все переделать. Ни времени, ни желания. Ей представлялось, что если она начнет перепарывать, Соловьев обидится. Ведь он заботился о ней, а она – недовольна.

Вик давил на кнопку звонка долго и настырно. Им не открывали, но за дверью слышалось едва уловимое копошение.

– Там кто-то есть, – одними губами шепнул Вик. – Вот только сын или отец?

– Сын? – Мила захлопала ресницами. – Он разве должен приехать?

– Вопрос другой: доехал или еще в пути?

Как всегда, Вик знал гораздо больше, чем можно было предположить.

– Если это профессор, то он нас боится. А жаль. Я бы хотел с ним поговорить до того, как появится Михаил Загоскин.

Шептаться у двери – не лучший способ понравиться недоверчивому жильцу, подслушивающему по ту сторону двери, и Мила решилась.

– Иван Петрович! – громко позвала она, охваченная внезапным воодушевлением. – Иван Петрович, это я, Мила! Людмила Ильинична Москалева. Может быть, вы, как и я, помните то, чего больше нет? Мы с вами были в пансионате…

Она не успела договорить название, как послышались лязг цепочки и дребезжание поворачивающегося запорного механизма. Дверь немного приоткрылась, буквально на расстояние не шире ладони, и на них воззрился человеческий глаз под косматой седой бровью. Глаз, как и предполагалось, излучал чистейшее подозрение, а щека, видневшаяся под ним, нервно подергивалась.

– Ну-ка, отойди подальше, чтобы я тебя видел целиком! – прозвучал знакомый надтреснутый голос.

Мила отступила на два шага к противоположной двери:

– Иван Петрович, я рада, что вы живы и невредимы!

– Ну-ну, рада она! – ворчливо сказал Загоскин. – Отвечай: Дмитрий Москалев тебе кто?

– Никто! – выпалила она с перепугу и поспешно исправилась: – Я от него сбежала. А вы что, его знаете?

– Тут пока я вопросы задаю. Так кем ты этой сволочи приходишься – сестра что ли?

Она невольно взглянула на Соловьева и ответила твердо:

– Жена. Но бывшая. А почему вы все это спрашиваете?

Старик молчал, и Мила поспешила пояснить:

– Поймите меня правильно, Иван Петрович, Дмитрий – мое прошлое, и я его больше видеть не хочу. Честное слово! У нас нет ничего общего.

– А с тобой тогда кто? – Профессор просунулся в щель чуть дальше и скосил глаз, стараясь рассмотреть Соловьева.

– Это мой… друг, – тут ее голос все же сорвался. – Это Вик, Виктор Соловьев. Он хороший!

Вик тоже шагнул назад и вбок, давая себя разглядеть:

– Здравствуйте, Иван Петрович, – начал он. – Мы с вами встречались, хотя, подозреваю, вы этого не помните.

– Я старческим слабоумием не страдаю! Помолчи пока, – старик снова взглянул на Милу: – Зачем пришла?

Мила буквально взмолилась:

– Иван Петрович, миленький, не отказывайте нам, пожалуйста! Впустите нас, нам очень надо поговорить! Я сама ничего не понимаю, но вы, кажется, можете нам помочь!

Загоскин снова уставился на Соловьева:

– Руки покажи!

Вик поставил дипломат и вытянул руки ладонями вперед.

– Где перстень?

– Какой перстень? – вполне искренне удивился Вик. – Украшений не ношу.

– Почему?

– Просто не ношу.

– Ну, соврать можешь, что с земли поднял или кто-то подарил. Небось перед дверью стянул с пальца и спрятал, так?

Мила похолодела, подумав, что Загоскин каким-то образом узнал про ее обручальное кольцо. Ей бы очень не хотелось, чтобы Иван Петрович потребовал вывернуть карманы, но Соловьев держался невозмутимо.

– Я же не девушка, мне такие подарки не дарят.

Старик, пожевав губами, задал очередной вопрос:

– Ну допустим. А чего в «дипломате»?

– Ваша шкатулка и книга.

– Какая книга?

– «Встреча с вечностью на двенадцати…»

– Цыц! Ни слова больше! – Старик, вскинув на Милку недобрый взгляд, резко захлопнул дверь.

Мила растерянно моргнула, но тут звякнула цепочка, и Загоскин целиком показался в проеме:

– Заходите! Быстро!

Пропуская незваных гостей в свое логово, он напряженно прислушивался и поглядывал на лестницу.

– Спасибо, – сказал Вик, оказавшись внутри. – Простите за вторжение, но дело и впрямь не терпит отлагательств.

– Да уж не дурак, еще соображаю кое-что! – Загоскин закрыл дверь на два замка и махнул зажатой в руке клюкой: – Тапочки в галошнице.

Вик помог Миле повесить плащ на вешалку, туда же пристроил свою куртку. Они переобулись и прошли вслед за прихрамывающим стариком на небольшую кухоньку. Там на плите, распространяя аромат, булькали кислые щи.

Загоскин прислонил клюку к стене у холодильника, взял ложку и встал к плите:

– Садитесь за стол. И покажите сначала шкатулку, – велел он, помешивая щи.

Вик беспрекословно открыл чемоданчик и выложил на выцветшую клеенку книгу и шкатулку. Загоскин бросил ложку в мойку, подумав секунду, выключил газ и уселся с кряхтением рядом с Милой на шаткий табурет. Взял шкатулку, повертел ее, но открывать не стал, поставил на книгу.

– Чего стоишь? – бросил он Соловьеву. – Табурет в углу.

Вик сел:

– Вы ведь не первый раз меняете свою судьбу, – сказал он. – Вы видите, что мир в очередной раз сбился с ритма, но встречаете это спокойно.

– Что вы знаете о спокойствии? Все это блеф и видимость. Как к такому привыкнуть? – Загоскин тяжело вздохнул. – А вы, оба, что – в первый раз?

– Да. То есть нет, – Мила метнула взгляд в Соловьева и несмело пояснила: – Мне сказали, что не в первый. Но я ничего не помню…

– А такое никто не помнит.

– Однако вы отдали мне шкатулку, потому как что-то предчувствовали?

Загоскин поерзал на неудобном табурете:

– Я не помню, как ее отдавал. Но ты права: у меня ее больше нет. Увидел сегодня новостройку, которой вчера еще не было, – профессор кивнул в сторону окна, – вон, торчит, как кукурузный початок, над крышами, и полез проверять. А шкатулки и след простыл. Когда исчезла, не знаю. Может, и давно.

– Это она? – спросил Вик. – Та самая? Не изменилась?

– А чего ей опять меняться? Она больше не изменится, хоть весь мир к чертям собачьим провалится. – Загоскин нервно постучал согнутым пальцем по резной крышке и повернулся к Миле: – Странно все это. Ты – Москалева, жена врага и убийцы, а я тебе, как утверждаешь, свою шкатулку вручил. Почему?

Мила растерялась:

– Вы не объяснили. Сказали, на память.

– И книгу свою тоже вручил на память?

– Книгу – чтобы почитать…

– Когда вы пересекались с Дмитрием Москалевым? – задал вопрос Соловьев, переключая на себя внимание старика.

– Приходил он ко мне однажды, – обтекаемо откликнулся старик. – Вместе со своим дружбаном.

– Андреем Серегиным? – влезла Милка.

– Второй не представился. Это был напыщенный тип с крючковатым носом и перстнем на пальце. – Загоскин снова уставился на руки Соловьева. – Он молчал все время, только зыркал недобро. Явно понимал, что я вру, но держался скромно. А вот Москалев наглел. Сначала денег предлагал, немного, правда, потом ругаться начал.

Вик прижал ладони к столу:

– Я в этом сообществе не состою, даю слово. Но, кажется, того типа, о котором вы говорите, видел на камере наблюдения. Перстень-печатка у него точно был. Он засветился в Москве, а недавно и в Уфе.

Старик прищурился:

– Тогда ответь-ка, мил человек, с какого боку ты в этой трагедии замешан? Она – жертва, а ты кто?

– Я, можно сказать, человек со стороны. Третья сила.

– Э, нет, – Загоскин хрипло рассмеялся, – никакой третьей силой тут и не пахнет. Есть они, – он вытянул палец в сторону Милы, – есть мы, – он ткнул себя в грудь. – Так было и будет всегда. Третьих нет и не планировалось.

– Значит, вы кое-чего упускаете, – возразил Соловьев. – Некоторое время назад произошло перераспределение сил.

– Бросьте! Если вы устроили грызню между собой, это в общем раскладе ничего не меняет. Одна голова дракона укусила другую, но насмерть себя загрызть ящер все равно не сможет, инстинкты не позволят. Будете собачиться до первой трудности, а потом снова договариваться станете.

Мила слушала их, и на ее лицо постепенно наползала тень. Вик заметил это и поспешно сказал:

– Вы ошибаетесь, Иван Петрович. Лично я к этому дракону не имею отношения. Меня просто попросили вмешаться. И я обещал.

– И прям без всякого корыстного интереса?

– Если вы про деньги, то они у меня и так есть. У меня выбора нет. Гибнут мои друзья.

– Она что ли? – Загоскин кивнул на Милу.

– Ее я тоже хочу защитить.

– Простите, пожалуйста! – Мила откашлялась. – А нельзя ли кое-чего пояснить? Ну, для тех, кто совсем в танке… О каком драконе речь? И кто вы сами такой, Иван Петрович?

– Я уже, считай, никто. В тираж вышел, – ответил старик. – Хотя с этой же системой как? Войти в нее можно, а вот выйти только вперед ногами, да и то не всегда получается. Как говорится, раньше смерти не помрешь, а смерти не допросишься. Я испугался, хотел скинуть с себя непомерный груз, но, видать, промахнулся в чем-то, раз перед вами сижу и ничего про вас не помню.