Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 110 страниц)

Вопрос прозвучал как бы невзначай, но Милка не обманулась. Вик не оставил идеи разговорить ее, и эта бросающаяся в глаза рассеянность не означала ровным счетом ничего, она была маской, призванной скрыть его истинные интересы. Тем не менее, она ответила ему правду, не видя смысла скрывать вехи своей биографии:

– Да, я устраивала экскурсии для зарубежных знакомых, но бесплатно.

– Наверное, вы общительный человек, и у вас много друзей.

– Так и было. Моя тетя держит галерею искусств, а в таком бизнесе иностранцы бывают очень полезны. Если они интересуются искусством, то готовы платить огромные деньги. Они менее прижимистые, чем наши. Я помогала тете на выставках в качестве переводчика, а иногда в свободное время еще и водила особо ценных клиентов в Кремль и по музеям. Все это было, пока я не вышла замуж.

– Какими языками владеете?

– Английским и французским. А вот Иван Петрович Загоскин, говорят, знал в совершенстве восемь языков. Как думаете, это правда?

– Судя по тому, что написано о нем в Википедии, Загоскин был крупным ученым и много поколесил по свету. Санскрит, хинди, тибетский, непальский, английский, французский, малагасийский и государственный индонезийский – вот сфера его познаний.

– О, вы запомнили список!

– У меня хорошая память.

– Вы, по-моему, и сами полиглот. Я слышала однажды, как вы болтали с Михалычем на башкирском. Где вы успели его изучить, если приехали в Уфу недавно, как утверждаете? В Петербурге?

– Почему в Петербурге? – заинтересовался Соловьев.

– Потому что вы петербуржец.

– Чем же я выдал себя? – рассмеялся он. – Назвал батон хлеба булкой?

– Ну да, а подъезд парадной, – она тоже натянуто рассмеялась. – Скажите, я же права?

– Вы правы, но я очень давно не был в Питере. Очень давно. В Уфу я действительно прежде никогда не приезжал, не сложилось, но в Башкирии прожил несколько лет. И татарский – а с Михалычем я говорил по-татарски, потому что он татарин, – я выучил, когда жил в Николаевке, недалеко от горы Иремель. Там был один дедок, очень колоритный, он часто делал вид, что не понимает по-русски. Пришлось нахвататься по верхушкам.

Кафе, куда они пришли, показалось продрогшей Милке уютным и милым. Тихая музыка, приглушенный свет и классический интерьер без кричащих ноток понравились ей. А может, ей было хорошо, потому что она была не одна. Вопреки обстоятельствам, недомолвкам и сложностям глупое сердце тянулось к ее спутнику и не желало признавать, что будущее им придется провести порознь. Доводы рассудка заглушались мощным желанием хоть немного побыть собой и насладиться кратким мигом настоящего.

Предвкушая приятное времяпрепровождение, Мила начала раздеваться, но вдруг рассмотрела человека, сидящего за угловым столиком в глубине зала. Это был Андрей Серегин, правая рука ее мужа. Тот самый Андрей, с которым Дима обсуждал на балконе убийство несговорчивого коллекционера.

Мила схватила Соловьева за руку. Жест был невольным, испуганным, и с лица ее схлынули все краски. Как только у нее сердце не остановилось!

– Что? – отреагировал Соловьев. И оглянулся в зал.

Андрей сидел к ним лицом и без сомнения опознал Милу Москалеву. Его физиономия вытянулась, рот приоткрылся, и он начал вставать – наверняка, чтобы кинуться и схватить беглянку!

– Уходим! – прошептала Мила враз помертвевшими губами, не уверенная, что издала хоть звук. – Быстрее!

Она пулей вылетела на улицу и побежала по тротуару, не разбирая дороги и натыкаясь на прохожих. Соловьев догнал ее почти сразу.

– Кто там был, в кафе? – спросил он набегу.

Мила не могла говорить, лишь мотнула головой. Когда они завернули за угол, Вик ухватил ее за руку, принуждая остановиться. Мила хотела бежать дальше, как можно дальше от кафе, от Уфы, от себя и собственных страхов, но вместо этого, громко всхлипнув, прижалась к Соловьеву, а тот гладил ее, утешая. И эта добрая сила, разлитая в нем, вливалась в нее, умиротворяя и расслабляя.

На какую-то минуту она уступила ему и себе и отдалась на волю обстоятельств, наслаждаясь нечаянной близостью. Ей нельзя было наслаждаться! Мила помнила это, но продолжала стоять и радоваться объятиям этого человека. Она даже подняла к нему лицо, всматриваясь в глаза, что были сейчас так близко. Хотелось, чтобы он склонился еще ближе и поцеловал ее. Это бы ее окончательно успокоило. Мелькнуло: а вдруг и правда он – именно он! – сможет ее спасти?! Увезти далеко-далеко, спрятать от враждебного мира, защитить…

– Вы увидели кого-то, кто напомнил вам бывшего мужа?

Его точный вопрос выдернул ее из фантазий. Мила вздрогнула, постаралась отстраниться, и сильные мужские руки не без мягкого сопротивления уступили. Дыхание Соловьева обожгло на прощание щеку, и пятясь, Мила чувствовала, как больно рвутся натянутые меж ними призрачные нити. Они тянулись из центра их сердец, но сейчас, под напором ее воли, со стоном разрывались. Мила буквально видела эту картину.

– Откуда вы знаете про мужа? – прошептала она и тотчас одернула себя, приказывая собраться и не выглядеть дурой. – Ах, да, вам наверняка донесли все сплетни про меня.

Вик отпустил ее, но взгляда не отвел:

– Если вы боитесь встретить мужа, то можете о нем забыть. Дмитрий Москалев находится под арестом. В Москве. Из СИЗО ему так просто не выбраться.

– Как?! – воскликнула она. – Дима в СИЗО??

– Поскольку он совершил тяжкое преступление, судья отклонила ходатайство адвоката заменить реальный арест на домашний. В настоящее время Дмитрий Москалев ни для кого не опасен.

Мила отвернулась и потерла лицо, стремясь скрыть от него бурю эмоций, поднявшуюся от этой новости. Она радовалась, что ее муж в тюрьме, но и стыдилась этой радости.

– За что его арестовали – за убийство?

– Да. Вы все-таки узнали об этом?

Мила кивнула:

– Потому и сбежала.

– Вам повезло, что вы смогли убежать, – сказал Вик после едва заметной паузы и снова обнял ее, делясь своим теплом. Но стоило ей вновь потянуться к нему, как он спросил: – Хотите вернуться в пансионат?

Мила покосилась в ту сторону, где за углом находилось кафе, окидывая улицу подозрительным взглядом. Андрей не гнался за ней. Может, он вообще считает, что это не его дело – ловить жену босса, когда босс находится под следствием? Да может, он сам в бегах! Ей следует возвратиться в свою нору и все хорошенько обдумать.

– Пожалуй, с меня хватит на сегодня потрясений, – пробормотала она.

Она обнаружила, что выскочила из кафе в расстегнутом плаще и принялась лихорадочно застегиваться. Не май месяц, как бы и впрямь не схватить простуду. Вик предложил ей свои перчатки, но Мила отказалась, хотя от соблазна опереться на руку, удобно согнутую в локте, отказаться уже не смогла. Так они и шли.

Начинало темнеть, зажигались огни фонарей, и рекламные вывески стали видны четче. Сумрак лишал Милу уверенности, ее немного пугали тени, и в душе бушевал ураган, однако присутствие Вика не позволяло ей расклеиться. Он являлся ей опорой во всех смыслах.

Соловьев проводил ее до ворот и остановился:

– Я кое-что должен еще сделать. Увидимся завтра.

– Завтра у вас по графику свободные сутки.

– Я все равно приду.

– Ах да, за книгой! Или вам ее вынести прямо сейчас?

– До завтра она подождет, – ответил он. – Есть дела поважней. Приятного вечера, Мила!

Мила нерешительно улыбнулась, кивнула, не зная, что еще предпринять на прощание, что будет уместным, но в итоге молча проскользнула в калитку, которую отпер Михалыч.

Она слышала, как Вик спросил сторожа, все ли в порядке, на что старик ответил по-военному громко: «Все штатно!», а потом скрип петель и лязг замка отгородили ее от Соловьева до утра.

Мила почти бегом неслась к парадному крылечку, окутанная ворохом самых разных мыслей. И все же признавала, что, несмотря на происшествие в парке, встречу с Андреем и неприятные темы для разговоров, она очень счастлива. Так счастлива, как давно уже не бывала со времен медового месяца на Мадагаскаре. Девушка не могла знать, что чувствовал и думал Вик Соловьев, но наивно надеялась, что и для него их сегодняшняя прогулка имеет особый смысл.

Вик же находился во власти совсем других размышлений.

Дождавшись, когда Михалыч запрет калитку, он отправился в обратный путь. Спускаясь, чтобы затем подняться по другой, параллельной дороге к своему пристанищу, Вик снова заметил белый «Вольво». Его номера уже трижды попадались ему на глаза за день, и это вряд ли было совпадением. За ним или за Милой следили.

Глядя на машину, Вик демонстративно вытащил телефон и набрал Салимова:

– Капитан, простите, что отвлекаю. Не пробьете ли вы мне один номерок?.. Спасибо, диктую...

Водитель «Вольво», не впечатлявшийся пристальным вниманием к себе, дал по газам.

Вик поблагодарил оперативника и отключился.

5.4

5.4.

После ужина, немного успокоившись (впечатлений было слишком много, и ей стоило усилий собрать мысли в кучку) Мила взяла в руки книгу Загоскина. Прочесть ее от корки до корки до того, как она перейдет к Соловьеву, девушка уже не успевала, но планировала хоть пролистать, чтобы получить общее представление…

«Вазимба охотятся за нашим секретом, но они его не получат, – сказал ей Иван Петрович, отдавая книгу. – Здесь есть рецепт, читай внимательно. И учти, это последний экземпляр на свете, больше нигде не найдешь, все исчезло!»

Сейчас Миле очень хотелось разыскать этот рецепт. Сердце ее билось сильно и ровно, и она ощущала себя готовой к кропотливой работе, хотя и понимала, что вряд ли самое главное забрано автором в жирную рамочку. Свои секреты Загоскин наверняка зашифровал между строк.

*

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

Имерина – сердце Мадагаскара. Когда-то давно сюда, на центральное плато с побережья пришли предки современных аборигенов и основали свое государство. Их главный город Аналаманга, что по-русски означает «голубой лес», располагался немного южнее современного Антананариву, «города тысячи воинов».

Трудно поверить, глядя на голые прерии, расстилающиеся вокруг столицы, что некогда все пространство острова было покрыто непроходимыми лесами. Первые здешние жители – вазимба (которые тоже не были коренным народом, но их прародина скрыта во тьме веков) – называли свою страну Бемихисатр, то есть «место, где нужно преодолеть много препятствий», главным из которых были джунгли. Однако к четырнадцатому веку деревья были вырублены пришельцами из Индонезии, они отбили землю у вазимба и начали ее именовать Имериной – «местом, откуда далеко видно». Народ, соответственно, получил имя «мерина» или «живущие наверху».

Почему они выбрали для жизни именно эту местность, так и осталось лично для меня загадкой. Оно ничуть не лучше прочих, чтобы сражаться за нее не на жизнь, а на смерть. Более того, в Антананариву есть районы «легкие», стимулирующие хорошее настроение, а есть тяжелые, провоцирующие дурное расположение духа и ипохондрию, последних даже больше. Как мне объяснили геофизики, никакой мистики в том нет, проблемы связаны с магнитными аномалиями. В почве содержится много окислов железа, и магнитное поле, излучаемое ею, влияет на состояние духа и психическое здоровье.

Я оказался очень чувствителен к перепадам магнитного поля, и мне рекомендовали периодически выезжать из столицы хотя бы в ближайшие населенные пункты, чтобы отдохнуть. Я делал это с удовольствием, знакомясь с островом и островитянами.

Путешествовать по мадагаскарским дорогам в те годы было просто, хотя и не сказать, что приятно. Пыль, жара, а в сезон дождей еще и грязь, но все это сглаживалось безбрежным простором, новизной пейзажей и интересными встречами с жителями, отчасти ради которых я и уезжал из Антананариву. Эх, если бы еще и уровень жизни добродушных мальгашей хоть немного соответствовал современной эпохе! Увы, французы, основав тут колонию, пытались вытащить остров из тотальной нищеты, но бросили, не доделав. Я повсюду наблюдал следы долгостроя и разрухи.

Отчасти этому способствовал ленивый нрав местных обитателей и нехватка образования. Они не видели ничего плохого в том, что рядом с нарядным готическим храмом, украшенным каменным кружевом, в красной пыли спокойно вышагивают куры. Или, скажем, такая вещь: построили некогда «проклятые колонизаторы» в городе крепкий мост через реку, но во время урагана его опора обломилась – возьми да почини! Но нет, вместо ремонта чуть поодаль местные сооружают обычный деревянный настил. Не раз я наблюдал, как водители на глазок оценивают крепость и глубину реки на переправе, споря, выдержат ли доски груженый грузовичок или автобус.

Автобусы, к слову, тоже все французские, за многие годы работы уже раздолбанные и грязные. Старые «колониальные» катера и яхты ржавеют, уткнувшись носами в глинистые берега, потому что некому починить их, заменив простую деталь. На смену им приходят утлые деревянные лодчонки, выдолбленные по первобытным технологиям.

Советские люди, конечно, по мере сил и средств старались не допустить скатывания дружественного народа в пропасть средневековья, но одних наших усилий было мало. Образно выражаясь, надо не рыбу было раздавать голодающим, а удочки. Именно этим мы со студентами тут и занимались.

За год я оброс связями и знакомствами. Мальгаши гостеприимны. Это в Африке в белого человека могут запросто бросить камень за то, что он достал фотоаппарат. Мальгаши сами просят, чтобы снимали их дома, детей, их самих, и потом с удовольствием хранят фотографии в семейных альбомах. Я всегда присылал им снимки, если обещал.

В одной из таких поездок по Имерине я попал в гости к семье горшечника. Получилось так, что я заблудился. Карта, которой я пользовался, была лишена некоторых важных подробностей, и я, срезая путь, свернул на неухоженную грунтовку, не обозначенную на карте. Поскольку подобных грунтовок без названия на Мадагаскаре великое множество, я не удивился ее наличию и долгое время ехал по ней, довольный, что вернусь домой засветло. Но дорога, вильнув, вдруг ушла совсем не в ту сторону, куда я намеревался попасть.

Темнеет тут быстро, и я, захваченный душной южной ночью врасплох посреди бесконечного поля, начал уже беспокоиться, но внезапно заметил впереди огни.

Это была небольшая деревня. Я остановился на ее краю и, постучавшись в первый дом, попросил о ночлеге. Мое знание языка, как всегда, сыграло роль волшебной палочки. Я не только получил ужин и кровать, но и был снабжен прелюбопытными подробностями о местности, по которой путешествовал.

– На самом деле священных холмов Имерины больше двенадцати, – сказал мне горшечник, которого звали Занахари, в ответ на мое объяснение, куда я держал путь, пока не заблудился. – Их даже больше двадцати, потому что у каждого нашего короля была своя личная дюжина святых вершин.

Насчет количества вершин горшечник сказал правду. Имерина – местность холмистая и ныне практически безлесная, поэтому ее гладкие округлые вершины видны издалека и смотрятся будто волны в океане. Они равномерно распределены по всей протяженности нагорья, и только во время первой поездки я насчитал их восемнадцать. Цифра «двенадцать», вошедшая во все местные фразеологизмы, была мне непонятна.

Горшечник объяснил ее так:

– У нашего народа есть правило, что для того, чтобы встретиться с духами вечности, не обязательно совершать паломничество по всем священным  холмам. Можно посетить только двенадцать городов одного короля и приобщиться к его мудрости. Этого для вечности уже достаточно.

Из слов гостеприимного хозяина я узнал, что некогда мерина строили свои жилища не в долинах, а непременно на холмах, укрываясь в тени рощ, произрастающих на склонах, или в пещерах, где круглый год держалась одинаковая прохлада. Их поселения были укреплены каменными валами и рвами, чтобы защититься от набегов вазимба, с которыми они воевали.

Мерина не были автохтонами Мадагаскара, вазимба, прибывшие на остров из Индостана, опередили их на сотни лет и, понятное дело, встречали наглых пришельцев недружелюбно. Но историю пишут победители. Мерина победили, и поэтому в речи мадагаскарцев истребленные под корень вазимба превратились в злобных духов, старающихся всячески напакостить невнимательному человеку.

Каждый король и королева Мадагаскара из рода мерина имел «двенадцать домов, завещанных предками», расположенных на разных холмах. На одном из холмов кто-то родился, на другом родились его предки или предки жен (которых, к слову, у правителей было несколько), на третьем находится его усыпальница, выбранная заранее, и так далее. Один холм – один город, а в городе – центр религиозного культа, куда иностранцам вход был запрещен под страхом смерти, да и не все местные жители допускались в святая святых.

Подобная строгость оправдывалась тем, что в каждом холме были скрыты так называемые «сокровища королей» – некие сакральные символы, отобранные у проигравшего народа вазимба, видеть которые имели право только избранные. Те же счастливчики, которым повезло увидеть аж двенадцать сокровенных символов, могли считать себя осененными божественной благодатью

– Неужели и сегодня иностранцам запрещено подниматься на холмы Имерины? – спросил я.

Скрытая подоплека моего вопроса была истолкована горшечником верно, но в его семье возник спор. Занахари считал, что старые времена давно прошли, и запрет потерял силу с того момента, когда последняя королева острова Ранавалона Третья умерла в изгнании, и ее прах не покоится в выбранной для нее гробнице на холме. А вот жена горшечника Рабекадуна отстаивала прежние порядки, которые должны оставаться неизменными, чтобы ни случилось.

Забегая вперед, скажу, что спустя несколько месяцев мне удалось-таки посетить «запретную» сокровищницу королей, но для этого мне пришлось сначала подружиться с уважаемым колдуном Расамуэлем.  Именно под напором его аргументов для меня, как удивительного посланца богов, в рекордные сроки овладевшего местным наречием, верховные жрецы сделали исключение. Умбиаси Расамуэль лично поднялся со мной в деревеньку Амбухиманга, что означало «та, что среди голубых холмов», где главный жрец сокровищницы приготовил мне теплую встречу.

В стародавние времена на холме Амбухиманга шумел полноценный город с крепостными валами и торговой площадью. Сегодня тут осталось не более десяти домов, и только эвкалипты и фикусы, как и прежде, продолжали выделять на жаре эфирные масла, обволакивая окрестности ароматным облаком, придающим пейзажу голубоватые оттенки.

В деревню мы вошли через пятиметровые крепостные ворота, оставленные в сплошной оборонительной стене. Прежде их запирали тяжеленным каменным диском, который могли сдвинуть с места только сорок крепких мужчин. Несмотря на сложности, проход перекрывали еженощно, но в наши дни процедура, конечно, выглядела слишком хлопотной. Каменный диск давно стоял невостребованным у полуобвалившейся стены, покрытый многочисленными трещинами-шрамами.

В Амбухиманге, в древнем сакральном центре, где на протяжении тысячелетия проводились закрытые религиозные церемонии, я услышал тщательно оберегаемую тайну, которую местный жрец-прорицатель Мписикиди сообщил мне «по воле богов». Он толкнул целую речь и выглядел при этом очень важным.

– Знай, чужеземец, – сказал он торжественно, – ты не просто так допущен в святая святых. Тебя ведет звезда, упавшая с «Крыши бога» на твое чело и возложившая на твои плечи великую миссию. Дух великого Андрианаманитры, создателя всего сущего, что дал людям обычаи и научил вершить справедливый суд, повелел мне просветить тебя и даровать защиту. Ты – Длань Бога, Язык Бога и Проводник Бога, и все иные люди обязаны прислушиваться к тебе. Если ты поведешь их за собой, то они должны идти, повинуясь. Дело твое определено твоим нутром и сутью, хотя и будешь ты роптать, отрицать и гневиться за это. Однако судьбу не выбирают, ее принимают и следуют ей. Поэтому вот тебе наказ: будут тебе мешать – борись с ними, будут осуждать – не слушай их, будут гнать – прячься от них, а будут преследовать – убегай! Хитрые духи вазимба неизменно ополчатся на тебя, ибо ты узнаешь их секрет, но ты не должен бояться. Опознай вазимба, притворившегося другом, и прогони его. Не принимай от него даров, не делись с ним ни кровом, ни рисом, ни памятью, и тогда ты неизменно выйдешь из всех испытаний победителем.

– А кто такие вазимба? – спросил я.

– Это твои противники, которые захотят отобрать у тебя все, что будет тебе важно и дорого. Я не могу видеть их лиц, потому что вазимба невидимы.

– Как же я узнаю их? – с веселым смешком продолжал я расспросы.

Конечно, я не верил в то, что сообщал мне пророк. Карьера моя после того, как между нашим «Московским офисом» и Институтом перспективных исследований в Антананариву был заключен договор о сотрудничестве, пошла в гору. Я возглавил «лингвистическую лабораторию» по изучению истории мальгашских диалектов и смело смотрел в будущее. Завистники, может, и были, но вряд ли с ними дойдет до рукопашной. Так что завет жреца «будут гнать – прячься, будут преследовать – убегай» вряд ли я смогу когда-либо исполнить. Что же касается мистической стороны дела, то я, как советский человек, не верил в мистику и «злых духов».

На мои сомнения Мписикиди ответил так:

– Вазимба невидимы лишь для таких как мы, но для таких как ты они обретают плоть и кровь. Сейчас ты не подозреваешь, что ждет тебя завтра, но это незнание не оправдает тебя, если срок испытаний придет, а ты не будешь готов.

Короче, незнание закона не освобождает от ответственности. К этой истине рано или поздно, видать, приходят все культуры. Я решил не ссориться со жрецом и завершить визит на умиротворяющей ноте взаимопонимания.

– Знание – это сила, – процитировал я знаменитое высказывание Бэкона. – Обещаю, что не пожалею сил и времени, чтобы узнать о вазимба и других культурных особенностях вашего народа как можно больше.

Мне казалось, что этот компромисс устроит жреца, но тот покачал седой головой и, наклонившись ко мне так, что наши лбы почти соприкоснулись, прошептал:

– Не верь, чужеземец, нашим культурным мифам. Тем более не верь тому, что будут говорить тебе о вазимба другие. Непросвещенные люди глупо повторяют вслед за авторитетами, пожелавшими им соврать. Авторитеты говорят, будто вазимба – чернорожие карлики, волосатые и грубые, но это неправда. Вазимба всегда были светлокожими и высокими людьми, и это их немногочисленных потомков, сохранивших в себе родовые черты, мы зовем «фоци» («свободные жители, аристократы»).

– Очень любопытно, – пробормотал я в ответ таким же громким шепотом, каким общался со мной жрец.

– Мне радостно слышать, что ты серьезно отнесся к моим словам. Но слова – лишь слова. Я же хочу помочь тебе, дорогой гость…

Жрец достал из сундука шкатулку из темного дерева, поднял крышку и наклонил ее так, чтобы я увидел содержимое. Я раскрыл рот: внутри лежал… тибетский ритуальный нож пурба!

– Вот тебе мой подарок, чужеземец! Владей им по праву. С ним ты преодолеешь все препятствия на пути к Белому свету, в котором купается наш Создатель.

Я пялился на тибетский нож, гадая, как он оказался здесь, за тысячи километров от тех мест, где его изготовили. Он был старинный, это было сразу заметно, гораздо старше шкатулки, в которой лежал, но при этом отлично сохранился. Трехгранное лезвие блестело на свету как новое. Видно было, что за артефактом хорошо ухаживали.

– Благодарю за такой бесценный подарок, – произнес я хриплым голосом, – но не знаю, могу ли я его принять...

Нет, глаза не обманывали меня, передо мной была классическая пурба! Она состояла из трех частей: навершия в виде шара, на котором были выгравированы странные знаки, рукоятки в виде ваджры и лезвия, сужающегося к острию.

– Кому еще, как не тебе, владеть Солнечным ножом? – возразил жрец. – Все мужчины из твоего рода, как нашептывают голоса духов, близки чудесному. Наша земля, которую видно издалека, Имерина, тоже не случайно притянула тебя. Пока ты здесь еще вахини(гость), но скоро станешь своим, ибо тут воплотится твоя судьба. А Солнечный клинок спасет тебя от козней вазимба на пути к предназначению.

Я осторожно взял шкатулку и с еще большими предосторожностями извлек пурбу с ваджрой. Лезвие сверкнуло, будто бы приветствуя меня.

– Держи его крепче, – велел Мписикиди.

– О, да! – выдохнул я.

В тот день я даже не подозревал, на что способна эта вещь, но уже чувствовал с ней какое-то родство. Наверное, если б я знал, какое испытание ждет меня впереди, то отказался бы от пурбы и постыдно бежал обратно в столицу, навсегда забыв дорогу в Анкаратру.

А может, и нет... Предназначение, в которое я тогда не верил, оказывается сильней любой веры или неверия.

– Я проведу тебя в тайный храм, где ты поучаствуешь в древней церемонии, во время которой мы отделяем своих друзей от врагов, – сказал Мписикиди. – Следуй за мной, чтобы всем стало понятно, действительно ли ты тот, за кого тебя принимают. Если ты и впрямь достоин, то Солнечный нож останется с тобой навсегда.

– Могут быть варианты? – спросил я беспокойно, потому что мне не хотелось расставаться с подарком, который вдруг пригрозили отобрать.

Непонятные знаки, бегущие по спирали его рукоятки, весьма меня взволновали. Мне представлялось, что в моих сидах их перевести, расшифровать. Символы частично казались мне знакомыми, и сделав усилие… Но слова жреца свидетельствовали, что нож мне могут и не оставить. А может, даже не позволят прийти в следующий раз с хорошим фотоаппаратом, чтобы сфотографировать его.

– Все решат боги,– изрек туманно жрец.

Мне пришлось покориться...»

*

Мила закрыла книгу, когда на часах стрелки давно перевалили за полночь. Глаза ее слипались. Как ни хотелось ей немедленно докопаться до всех тайн, труд Загоскина нельзя было проглотить с наскока, он требовал напряженной сосредоточенности. За авантюрными приключениями была скрыта серьезная тема.

Мила уверилась, что в этих путевых заметках Соловьев найдет подсказку, куда пропали «волшебные» артефакты. Как оказалось, нож у Загоскина и впрямь имелся, и если он не был утерян безвозвратно в жерле вулкана или в глубине океана, то Вик разыщет его. Ей следовало с чистым сердцем вручить ему книгу и заняться собственными проблемами. Если Дима сидит в тюрьме, то ее никто больше не ищет, и Мила спокойно может возвращаться в Москву. Только прежде надо навести справки: купить телефон и связаться с теткой Леной. Та небось недоумевает, куда так надолго пропала племянница.

– Завтра же этим займусь, – тихо сказала она маленькому динозаврику из «киндер-сюрприза» и легонько погладила его пальцем.

Укладываясь спать, Мила торопила следующий день. Вик обещал ей новую встречу, которая, как она надеялась, станет ничуть не хуже предыдущей. И пусть это не свидание в полном смысле слова, но что-то будоражащее в нем тоже было. Мила считала, что перед тем, как они с Виком расстанутся навсегда, она имела права урвать свой маленький кусочек счастья.

Глава шестая. Вик. 6.1

Глава 6. Теория о параллельных вселенных

Виктор Соловьев

6.1

Вернувшись к себе, Вик прежде всего убедился, что, пока его не было, никто не проник в дом и не установил подслушивающие устройства. За время своих странствий с мирными географами он отвык от напряженной бдительности, но старые навыки постепенно возвращались.

Белое «Вольво» настораживало. Если за ними принялись следить, то это значит, что артефакт не нашли. Сейчас исполнители решали, кого трясти следующим: непонятного медбрата или непонятную кастеляншу. Они с Милой оба устроились в пансионат накануне событий, пришли «с улицы по объявлению», контактировали с профессором и являлись в городе чужаками, то есть вызывали особенные подозрения.

Обнаружив, что дом «чист», никто не открывал отмычкой замка и не прилепил видеокамеры к абажуру, Соловьев не обрадовался. Уж лучше бы бандиты преследовали его, он бы с ними как-нибудь разобрался, но первой на очереди, очевидно, стояла Мила.

Вик связывал машину с визитом к старику. Скорей всего, подумал он, в пансионат, куда продолжает наведываться полиция, преступники сунуться пока побоятся, неудачная попытка должна была на время отбить у них охоту штурмовать дом, где все остаются настороже. Страсти должны улечься, а гудящий улей – успокоиться. Скорей всего, на девушку нападут где-нибудь на улице. Может, и сегодня уже хотели, да присутствие Виктора помешало.

Собственно, Москалева сделала все, чтобы ее считали причастной. Коли Вик постоянно видел ее в окне возле комнаты профессора, то и другие могли. И сделали выводы, что артефакт у нее.

В принципе, правильные выводы, Вик это признавал и сам двигался по схожему пути. Загоскин благоволил Миле, потому и отдал ей книгу и шкатулку. Шкатулка, правда, оказалась пустой... Означало ли это, что кинжала у профессора и впрямь больше не было? И где его искать? Или подсказка в книге?

Мила находилась в опасности, ее обложили со всех сторон. Изменившаяся реальность стремилась вытолкнуть ее в небытие – например, руками бандитов, открывших сезон охоты. Соловьеву приходилось на ходу подстраиваться и менять из-за нее планы. Он не желал Миле зла.

Обезопасив комнату от теоретической наружной прослушки (в чемодане у него имелось кое-что на этот случай, и время для шпионских гаджетов пришло), Виктор позвонил Пат.

– Кинжал пока нигде не всплыл, – сообщил он ей. – Те, кто обыскивал палату Загоскина, ушли ни с чем, но теперь они следят за Милой Москалевой.

– Почему именно за ней, а не за тобой? – недоуменно уточнила Патрисия.

– Версия у меня такая: появление Москалевой в окружении старого профессора связали с кражами у московских коллекционеров. Ее муж Дмитрий Москалев каким-то боком причастен к тем убийствам, и то, что его жена Мила официально объявлена мертвой, скорей всего, расценено ими как хитрая уловка.

Патрисия нахмурилась, мысленно катая в голове этот новый образ так и эдак.

– Слишком сложно для местных бандитов, – вынесла она вердикт. – Допустившие гибель профессора до того, как тот признался, не просто профаны, они идиоты. А идиоты не соединят в уме жену столичного богатея и простую уборщицу в пансионате для престарелых.

– Этих бандитов нанял тот, кто привык играть по-крупному. Он и поставляет им информацию. Я ставлю на твоих соотечественников. В «Прозерпине» узнали о Загоскине.

– Как? О профессоре знает ограниченный круг лиц, и все они постоянно у меня на глазах.

– Геннадий Белоконев мог нечаянно навести их на след. Для этого ему даже не нужно открывать рот. Он слишком наивен, и это не лечится. Гена мотается по стране и не заметит слежки, даже если за ним ходить по пятам. Пошли кого-нибудь в Москву, Пат. Надо бы раскрутить этого Москалева. Он явно при делах.