Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 110 страниц)

Наконец жрец подвел нас к нише, похожей на половинку каменного яйца, и сделал знак встать поодаль.

Мы замерли, и я воспользовался крошечной заминкой, чтобы оглядеть нишу. Она точно не была естественной. Гладкие стенки ее указывали, что строители выдолбили ее в массиве скалы, а после отшлифовали до блеска. Этот блеск не смогли убавить даже минувшие тысячелетия. В глубине на уровне глаз выделялось овальное отверстие, более темное, чем окружающий камень.

– Помести Белое солнце в отверстие! – приказал мне жрец, и я повиновался.

Камень с огромным черным корундом встал в предназначенное ему углубление как влитой. Странности и невероятности просто зашкаливали, и мои чувства отключились. Я впал в некое подобие ступора, воспринимая, но не понимая, слушая, но не слыша.

– Я покажу, как один из миллионов лучей, пронизывающих наш великий мир, проникает в наши сердца, – провозгласил Мписикиди. – Мы – букашки, живущие на листке большого древа. Свет солнца, отраженный от соседних листьев, падает на нас. Развернув зеркало, мы сможем сфокусировать блеск Андрапанагуна и увидеть то, чего луч коснулся в полете. Камень в сердце зеркала ловит восемь отражений восьми лучей. А с помощью ножа мы защитим себя от испепеляющей солнечной мощи.

Я смотрел, как жрец подходит в зеркалу и прислоняется лбом к черному корунду, бормоча едва слышные заклинания, в которых я не мог разобрать ни слова. Я видел, как начинает светиться воздух в яйцевидной нише, и вогнутые стены тают. Сквозь них проступали очертания неизвестного города. Все было почти так, как по дороге к водопаду, когда похожие картины миражами вставали на нашем пути. Только в нише все казалось ярче, плотней и вещественнее. Город не просто ткался из света, он надвигался на нас, обволакивая, и засасывал в себя. Он поглотил Мписидики, меня и умбиаси, который, не в состоянии совладать со священным ужасом, повалился на колени.

Видение вырвалось из сдерживающих его рамок и хлестко ударило мне в лицо незнакомыми запахами и шумом нездешнего ветра. Оно заполонило собой пещеру, и я больше не видел ничего, кроме высоких домов и подвесных мостов, невероятного сиреневого неба с двумя разноцветными солнцами и хищных огромных стрекоз, пролетающих перед моими глазами. Я парил в его тенетах, одновременно созерцая фантастический город со всех сторон: снизу, сверху, сбоку, снаружи и изнутри.

Я не в состоянии передать словами правду, открывшуюся мне на секунду. Как и мои эмоции. Мою многократно возросшую мудрость. Мое ничтожество в сравнении с той мудростью, что все еще оставалась скрытой от глаз. Меня больше не было, но я был. Я был всем и ничем. Ровно секунду, краткий миг – а потом одна из стрекоз стремительно бросилась на меня, и всех нас поглотила огненная вспышка.

Я не знаю, что произошло. Могу лишь подозревать, что Мписикиди сделал что-то не то, или что-то пошло не так... Стрекоза нарушила равновесие, а жрец не сумел это предотвратить.

Наверное, я кричал…

Да, я кричал! Кошмарная боль пожирала мою плоть, заливая все вокруг кровавыми отсветами. Боль забивалась в поры, в легкие и желудок...

Мы все кричали. Андрапанагуна сжигала нас живьем.

В какой-то момент сквозь пелену слез я увидел лицо Расамуэля, искаженное нечеловеческой мукой.

– Нож… – прохрипел умбиаси, – нож…

Я не знал, что делать. Не знал, что он хотел мне сказать. И я не знаю, каким образом пурба с вибрирующей, плюющейся искрами ваджрой вдруг оказалась в моей руке.

Я принялся махать непослушным, рвущимся из ладони клинком, резать им смертельную пустоту, бить ее и колоть – и боль слегка отступила.

Шатаясь как пьяный, полуослепший, я поднялся и, не сделав трех шагов, вновь рухнул на пол. Умбиаси Расамуэль лежал передо мной, и вид его рук и лица, покрытых кровоточащими язвами, поверг меня в ужас.

– Друг мой! – хрипло вскричал я. – Что с тобой? Что произошло?

– Я оказался недостоин, – шепнули его губы, и изо рта потекла густая темная кровь.

С трудом приподнявшись, я обхватил его за плечи, покрытые обгоревшей до черных дымящихся дыр одеждой, и отдернул руки – умбиаси вскрикнул яростно, так как мои прикосновения причинили ему боль. Он потерял сознание.

В отчаянии я принялся оглядываться и звать на помощь, но в пещерном храме некому было откликнуться на мои мольбы. Мписикиди исчез, Расамуэль был при смерти или уже мертв, видение города исчезло, ниша – глухая и холодная – была пуста, и только чуть поодаль, на почерневшем мозаичном полу содрогались, догорая, останки гигантской стрекозы, виновницы нашего несчастья, в которую попали жгучие искры с кончика пурбы…

Я тащил на себе Расамуэля по подземному коридору до пироги, только на берегу поняв, что взгромоздил себе на закорки холодеющего мертвеца. Я сидел над ним и плакал, подвывая. Долго сидел, всю ночь, до самого утра.

Только с первыми лучами солнца я слегка очнулся. Вернулся в пещеру поискать жреца, не нашел его, но, поколебавшись, поднял валявшийся в нише нож. Хотел было водрузить его обратно на трон, в шкатулку, но ноги сами понесли меня прочь от ступеней, от этого жуткого места, от пережитого ужаса. «Белое солнце» так и осталось висеть закрепленным в нише – даже просто дотронуться до него оказалось выше моих сил.

Когда я выбрался из холодного зева пещеры вторично, стоял яркий солнечный день. Тела Расамюэля на берегу я не обнаружил – видимо, его утащил крокодил. Я сел в пирогу и, не умея ею толком управлять, лишь по наитию, тронулся в обратный путь.

Уже оказавшись в машине, я увидел в зеркале собственную прокопченную рожу и залитую кровью обугленную рубашку, догадываясь наконец, что боль, терзавшая меня, происходит не столько от моральных страданий, сколько от физических ран. Я думал, что совсем не пострадал, сознание не вместило в себя то, что довелось пережить, целиком, но сейчас, в окружении привычных вещей в салоне автомобиля, оно начало просыпаться.

На обратном пути я, не справившись с управлением, попал в аварию. Меня, потерявшего сознание (не из-за дорожного происшествия, скорей – из-за всего вместе) доставили в больницу. Мой рассказ о произошедшем в горах Анкаратры сочли бредом. Да я и сам скоро стал считать это игрой помраченного рассудка, тем более, что мой друг умбиаси Расамюэль вдруг оказался жив и здоров и на все мои вопросы лишь загадочно усмехался.

– Придет время, – бормотал он, – придет время, и ты все узнаешь. Сорок пять лет! Тебе надо подождать всего лишь сорок пять лет.

– Но через сорок пять лет я буду глубоким стариком! – воскликнул я. Невозможно ждать так долго!

– Тогда ищи ответы сам, – посоветовал умбиаси. – Но если хочешь мой совет, то лучше не делай этого. Ты видел достаточно и даже больше того, что было тебе изначально позволено увидеть. Будет хорошо, если ты перестанешь задавать вопросы тем, кто все равно тебе не ответит, и приготовишься просто ждать. Все должно идти своим чередом.

– Ты не хочешь мне ничего объяснить?

– Я просто не знаю, – вздохнул деревенский колдун. – Мписикиди знал наверное. А я, увы, нет.

Судьба жреца Мписикиди осталась для меня не проясненной, никто больше не захотел впустить меня в религиозный центр деревеньки, где он служил, да я, сомневаясь во всем, и сам уже стремился позабыть пугающие видения. Доказательством, что я вообще где-то был, служил лишь штраф, наложенный на меня за порчу чужого имущества (машины), и пурба, оставшаяся мне на память.

Умбиаси Расамуэль, повертев клинок в руках, вернул его мне, не желая связываться.

– Значит, и в этом есть свой скрытый смысл, – сказал он, – Солнечный нож выбрал тебя своим хранителем до поры, поэтому заботься о нем, как о самой любимой вещи. Считай, что такова воля Андрианаманитры.

– Но разве я не обязан вернуть артефакт обратно в храм?

– Нет. Нож хочет путешествовать в твоем багаже. Хочет попасть в страну Людей Севера, чтобы напитаться их мощью. Кто мы с тобой такие, чтобы оспаривать его выбор? Только не бери в руки оружия, чтобы не пострадать. Солнечный нож должен быть единственным смертоносным клинком, хранящимся в твоем доме.

– Я что ж теперь все кухонные ножи должен выкинуть? Это просто смешно!

– Кухонные ножи можешь оставить, – подумав, сообщил Расамюэль. – Они не убивали. Но если ты захочешь зарезать курицу, ищи помощника. Или покупай куриную тушку в магазине.

Я смирился. И перевозил за собой пурбу из города в город, из страны в страну, долгое время не решаясь с ней расстаться даже на сутки. Ответственность давила на меня, но было и что-то еще. Смутное ощущение, что я должен поступать именно так. И, конечно, гордость от того, что я оказался особенным человеком.

С прожитыми годами опасения заместились на привычку, а гордость переросла в гордыню, но я не замечал этого...

Да, пурба спасла однажды жизнь мне и моей Кате. Но в том-то и дело: лишь однажды! Второй раз ее волшебство не сработало, и моя жена погибла. Как же я разозлился за это на Солнечный нож! Я был полон гнева, негодовал и громко проклинал свою роль в нелепой, как мне казалось в ту пору глухого отчаяния, миссии.

Я любил жену, и ее потеря обрушила мой мир в прах. Не в силах справиться с горем, я решил сам избавиться от проклятого артефакта, обвиняя его в моих бедах...

(Сноски.*Баобаб – священное дерево для жителей Мадагаскара, его считают прародителем леса и почитают наравне с богами. Баобабы встречаются не только на этом острове, но и в Африке, и даже в Австралии, но только здесь произрастает вид, имеющий длинный толстый ствол и небольшую плоскую крону. С развитием сельского хозяйства на Мадагаскаре стали вырубаться леса, но баобабы не трогают из-за уважения к величественным деревьям. Тем не менее, в религиозных и медицинских целях используется любая часть баобаба. Например, из его коры изготавливают прочное волокно, идущее на изготовление верёвок, циновок и тканей для святилищ. Из золы получают довольно эффективные лекарственные средства против простуды, лихорадки, дизентерии, сердечно-сосудистых заболеваний, астмы, зубной боли и укусов насекомых. Молодые листья добавляют в блюда, а свежую мякоть плодов, напоминающий по вкусу имбирь, едят перед значимыми событиями и долгими церемониями, она снимает усталость. Высушенная твёрдая оболочка плода используется вместо стакана или горшка.

** В 1860 году французский натуралист Анри Муо обнаружил в камбоджийских джунглях древний город Ангкор, о чем написал в своей книге «Travel in Indochina 1848–1846, The Annam and Cambodia». Затерянный среди буйных зарослей город долго воспринимался некоторыми скептиками как выдумка, тем не менее это вполне реальная столица древних кхмеров. Ее строительство было начато около 9 века в период расцвета государства. Изюминкой Ангкора являются уникальные храмы, выстроенные в честь Вишну. Самый большой из них – Ангкор-Ват. Храм включает в себя пять башен, выполненных в виде лотоса, и галерею прямоугольного сечения. Как погибла столица кхмеров и почему, не знает никто)

9.5

9.5

Уфа. Квартира Ивана Загоскина. Наши дни.

– Значит, Солнечный нож не исчез во время обвала в храме на острове Ява? – уточнил Вик, но сделал это, скорей, для порядка – и так стало понятно, что Загоскин в своей книге написал неправду.

– На Яве – нет, не исчез, – признался профессор, сжимая дрожащие кулаки. – Тогда шкатулка поменяла цвет и форму, но сама пурба не изменилась. Я оборудовал для нее в загородном доме сейф, где и хранил вплоть до пожара.

– Кинжал все еще при вас?! – воскликнула Мила. – Или он был уничтожен пожаром? Но такие ценные вещи не могут сгореть!

– Вы правы в одном, милая девушка: нож не сгорел. Его просто не стало. Осталась шкатулка, но без своего содержимого. Не скрою, мне хотелось избавиться от Солнечного клинка: выбросить его, продать, подарить кому-нибудь… Но я не успел. Проклятый артефакт сам сбежал от меня.

– В каком смысле? – спросил Вик.

– Видите ли, молодой человек... это распространенная ошибка. Очень часто хозяева подобных артефактов забывают о самом главном. Согласно правилам, изложенным одним из монахов-хранителей – а у меня нет повода ему не верить, – мистическая сила Дри Атонг совмещает несовместимое: добро и зло. А нравственный выбор зависит от временного владельца. Человек каждый раз должен выбирать. Если он выбирает зло, артефакт творит зло, но при этом владелец расплачивается за это смертью – своей или близких.

– А если он выбирает добро? – живо поинтересовалась Мила.

– Это было бы прекрасно! Однако за всю историю никто, ни один властитель, возвысившийся с помощью артефактов, не смог полностью удержаться на светлой стороне. Все они, даже если изначально их цели были благи, кончали одинаково – умножали зло. Поэтому и рушились их империи, слетали с голов короны, а диктаторы теряли власть и доброе имя. В финале же неизменно появлялся Хранитель и забирал артефакт.

– Неужели у вас его тоже забрали? – не поверила Милка.

– Я ничего не делал, – ответил старик, – ни добра, ни зла, но в этом и проблема. Я не делал ничего! Я боялся использовать Дри Атонг, чтобы не умножать зло. Просто плыл по течению, спрятав нож в сейф.

– Но... вы – Хранитель? Вам и не нужно было что-то делать, ведь так?

– Нет, милая девушка. Я не проходил посвящения, не давал клятв, а то, что произошло на Мадагаскаре, было скорей недоразумением. У меня в этой истории другая роль: я стал Собирателем, как мой отец. Я должен был искать реликвии и приносить в храм. Нож, который оставался у меня дольше положенного, требовал выбора, а я избегал его, поэтому он ушел к новому владельцу. К человеку, который не такой трус, как ваш покорный слуга, и который будет действовать, а не выжидать из страха «как бы чего не вышло».

– Вы сожалеете? – шепнула Мила, чьи глаза невольно наполнились влагой.

– Я сожалею лишь о том, что не выбрал нового владельца сам, – ответил старик. – Надо было найти самого достойного из людей. Но, как уже говорил, я не был Хранителем и не имел никаких инструкций. Я даже не подумал, что после открытия портала в Антарктиде мир нуждается в сильной и доброй руке. А теперь уж поздно… мир изменился, и он следует по неверному маршруту, однако я больше не в силах на это повлиять.

– Как вы узнали про портал в Антарктиде? – задал очень правильный вопрос Соловьев.

Но Загоскин ловко ушел от прямого ответа:

– Очень просто догадаться, когда цитируешь отрывки из древних текстов наизусть, – сказал он. – К тому же, в тот день погибла моя жена… Кайяна ушла на небо, дом сгорел, и Дри Атонг исчез. Это взаимосвязанные вещи.

Загоскин прервался, потому что воспоминания до сих пор невыносимо бередили душу. Мила и Вик молчали, ожидая продолжения.

Наконец старик заговорил, но с глубокими паузами и через силу:

– У нас была дачка на Белой… Выше по течению. Деревянный домик без удобств, но с хорошей печкой. Иногда мы там жили зимой неделями, когда хотелось уединения… Тем утром, двадцать девятого января, я включил новости, а там опять все только и твердили про дурацкий астероид. Слушать про него мне надоело давно: упал и упал, сколько можно тему мусолить? Я вышел в сад… Там морозец легкий. Солнце встает, и воздух прозрачный-прозрачный, наполненный желтым светом… Я дошел до ограды, а там дальше у нас кусты и обрыв... Реку снегом замело – два дня накануне метель бушевала, ветер, а тут наконец-то стихло. Вот, думаю, день-то какой хороший… И вдруг взрыв! Катенька на кухне завтрак готовила…

– Мы вам соболезнуем, – тихо промолвила Мила.

Загоскин благодарно кивнул.

– Это не было несчастным случаем, – заявил он спустя несколько тягучих секунд. – Я не сразу сопоставил, конечно. Не до того было, но пожарный инспектор сказал, что кто-то с газовым баллоном накануне похимичил… Я не поверил: кому мы нужны? Только через три дня после похорон в себя пришел и стал соображать… Сейф с пурбой остался невредимым, вот что странно! Тот угол дома даже не закоптился. Я подумал, что надо бы забрать кинжал. Поехал туда… а по дороге мне Буди звонит и говорит, что его невеста исчезла.

– Как исчезла?! – воскликнула Мила.

– Да вот так… Словно и не было никогда. В ее квартире живут другие люди. В ее офисе никто о такой не знает. Общие знакомые о ней не помнят. Буди находился в полной растерянности. Он меня спросил: «Папа, что происходит?» Я, конечно, подозревал кое-что…Сердце у меня екнуло и сразу нехорошо стало. Говорю таксисту: останови возле отделения. Зашел в полицию, пригласил с собой участкового. И не ошибся: мы приехали на пепелище, а там странная компания в развалинах мародерствует. Конечно, участковый их спугнул. Они в машину – и деру. Сейф успели только из стены выколупать, но не вскрыли. Хитрый замок был, не поддался с наскоку. Уж участковый меня ругал! И меня, и сына помянул. «Хоть вы и не вменяемые после трагедии, – выговаривал, – а надо ж было догадаться сейф с ценностями в разрушенном доме оставить!» Но когда увидел, что в сейфе помимо пустой шкатулки нет ничего, плюнул с досады. Да и я, признаться, был шокирован. Те негодяи точно до кинжала не добрались, но ведь он пропал! Не иначе злые духи-вазимба утащили...

– А неизвестные искали точно именно его? – спросил Вик. – Не просто деньги или драгоценности?

– А что там еще было искать? Все знали, что мы миллионами не ворочаем.

Соловьев потер лоб, разглаживая морщины. Миле показалось, что он не больно верит словам профессора. Точней, не хочет верить.

– Ваш сын мог взять нож из сейфа, не сообщив вам?

– Буди ничего не знал, – отрицательно ответил Загоскин. – Я считал, не стоит его впутывать, все равно ничем помочь он не мог, только бы подверг себя опасности.

– А как же его пропавшая невеста? – поинтересовалась Мила.

– Он ее и без меня нашел – в Америке. В каком-то смысле это была уже не та девушка, которую он любил. Ее жизнь изменилась, и сама она тоже изменилась. Не сложилось у них в итоге ничего путного. Буди расстраивался, но потом утешился, забыл… Что, разочаровал я вас? Вы же ко мне за пурбой приехали, так? А ее и нет!

Загоскин пристально взглянул на Вика из-под насупленных бровей. Тот покачал головой:

– Опустить руки я не готов. Возможно, артефакт не утерян безвозвратно, и на его след можно напасть.

– Ну, бог в помощь, – Загоскин усмехнулся. – Я и Москалеву так сказал, когда тот приехал ко мне с этим вопросом. Наглец сначала денег сулил, потом угрожать начал, но я сказал, что он опоздал. Вот честно, ребятки, продал бы я ему этот нож без возражений, но покупатели явились слишком поздно.

– Но зачем ему? – Мила беспомощно посмотрела на Виктора. – Зачем Дмитрию пурба? У него уже была одна такая. Он, конечно, собирал разные безделушки, но покупал их не с рук, а через посредничество крупных торговых домов. И как правило, он брал только вещи с документально подтвержденной историей.

– Интересно, как Москалев узнал о том, что пурба именно у вас? – спросил Вик.

– Наверное, из статьи, которую я когда-то написал, – мрачно ответил Загоскин. – Больше неоткуда. Я знал, что попытка с ограблением сгоревшей дачи к чему-нибудь приведет, и ждал визита. Он и последовал – не прошло и года. Москалеву я не стал все столь подробно описывать, как вам сейчас. Просто сказал, что да, было это у меня, но сплыло. Они ушли, а я сел за написание книги. Если тайна вышла наружу, обратно ее уже не затолкаешь, и обязательно найдутся другие охотники. Меня об этом предупреждали в Непале. Истинные Хранители не болтают направо и налево о том, что хранят, но я – Собиратель, мне никто не запрещал. Я решил написать полуфантастическую книгу. Пусть лучше думают, что я выжил из ума, гоняются за своей жар-птицей вдали от моей семьи и не пристают к сыну. Специально, чтобы защитить его, я и придумал, будто пурба исчезла еще до его рождения.

– А что произошло с вашей книгой? – вдруг вспомнила Мила. – Вы тогда мне сказали, что остался последний экземпляр.

– А это уже совсем другая история, – слегка оживился профессор. – Я подозреваю, что кое-кто настроился окончательно переделать наш мир. После астероида многое поменялось, но не сразу. Они крадут у нас реальность кусками, по очереди.

– Кто крадет? – встрепенулся Соловьев.

– Те, кто открыл портал в Антарктиде, конечно, – убежденно ответил Загоскин. – В этом январе вот снова украли. И сегодня тоже. Мудрят они там чего-то с неизвестной мне целью.

– В январе? – Мила подалась вперед, стремительно бледнея. – Что случилось с вами в январе?

– Моя книга исчезла. Я как раз успел издать ее за свои кровные, за вырученные от сдачи в аренду квартиру. Так было быстрей, чем пороги издательств обивать, а времени, я это чувствовал, мне уже мало оставалось. Из типографии прислали десять авторских экземпляров, они дошли в пансионат после Нового года. Курьер принес посылку аккурат в Сочельник, и я решил это отметить. Договорился с Айратом, с санитаром нашим. Он хоть и мусульманин, а горькую пьет будь здоров, все время навеселе. Я ему сунул деньжат, и он мне тайком в апартаменты пузырь беленькой пронес. Благо праздник был, и он лишних вопросов не задавал. Пил я, значит, горькую, поминал Катю, смотрел на книгу, лежащую на столе… Кстати, не так много и выпил я, всего один стакан. А утром обнаружилось, что не только следы моей попойки из комнаты испарились, но и упаковка с книгами. Посылка стояла возле телевизора. Все накануне меня поздравляли, радовались, а наутро ни одна душа о мемуарах не вспомнила. Я скандалить стал. Ладно, водку сперли, но посылку-то мою куда дели? А сестрички лишь плечами жмут, директриса лепечет невнятное. Все исчезло! О книге моей не осталось никаких упоминаний ни на сайте агентства, ни в интернет-магазинах. Даже договор с подписями из ящика пропал. Уцелел только вот этот экземпляр, что был отдельно от остальных. Под подушкой у меня лежал.

Загоскин снова взял паузу, а Мила застыла на своей табуретке, преисполнившись суеверного ужаса. Ей было жаль старика, претерпевшего страшные удары судьбы, но в то же время она понимала, что это не только его история – это и ее история тоже. В эту Рождественскую ночь она бежала из дома. И если верить новостным сайтам, то Дима ее не отпустил, догнал...

Ее муж каким-то образом был замешан во всем этом. Он был у Загоскина, искал пурбу и потом купил какую-то на аукционе… Нет, все это не было совпадением!

Почувствовав ее смятение, Вик взял ее руку в свою. Незаметно взял, под прикрытием стола, но Мила чуть не выдала его, задохнувшись от неожиданности. А когда он ласково погладил ее ладонь большим пальцем, то и вовсе покраснела, как девчонка.

– Как вы переместились из пансионата в свою квартиру? – подал реплику Вик, продолжая держать руку Милы, отчего по ее телу стремительно бежали одна за другой волны удовольствия, усмиряя тревоги.

– Я покинул пансионат в феврале, когда стало нечем платить, – откликнулся профессор, который их переглядываний и манипуляций под столом не замечал. – Буди перестал переводить деньги, а жильцы, которым мы сдавали квартиру, съехали, и новых поступлений на мой счет не предвиделось. Старые же я отдал за печать и корректуру. Я был вынужден вернуться сюда, чтобы помереть в родных стенах.

– Я слышала о ваших финансовых затруднениях, – произнесла Мила, припоминая разговор работниц на кухне пансионата. – В моем недавнем прошлом с вами случилось то же самое. Но почему ваш сын так поступил, никто из нас не понимал.

– Кто-то сообщил ему в Америку, что я коней двинул, – ответил Загоскин с непонятной злостью. – И не просто позвонил, а выслал документы и свидетельство о смерти. Этим бумажкам он сразу поверил, даже сомневаться не стал!

– Вы разве не пытались с ним связаться и сказать, что живы?

– А разве я жив? Милая девушка, перед тобой сидит мертвец. Да-да, я живу лишь милостью Андрианаманитры, который ждет исполнения данного мне поручения. Я обязан привезти в старый мадагаскарский храм Черное Солнце – Чашу. Годы минули, но где ее искать, я все еще понятия не имею. Вот и вынужден умирать раз за разом, а потом воскресать. Это мне такое наказание. И самое паршивое, что я бессилен что-либо изменить.

Бессилие напрягало и Милу. Как с ним бороться? Никакие артефакты не спасут, ведь был же у профессора нож, но и с ним не получилось ничего хорошего.

Если бы не Соловьев, не его поддержка, она бы снова впала в отчаяние. Но Вик сидел рядом – теплый, уверенный, желанный – и одним своим присутствием вселял в нее уверенность, что все будет в порядке. Уж он-то об этом позаботится. Он это мог!

– Кстати, а что вчера со мной произошло? Ведь произошло же, да? – с жадным нетерпением спросил Загоскин. – Я снова умер?

– Стоит ли? – высказал сомнение Соловьев. – Для вас это как бы не сбылось, зачем знать подробности?

– Я, можно сказать, коллекционирую свои смерти. Так что это было?

– Вы неудачно упали и стукнулись головой.

– Шутишь? – Загоскин моргнул. – Стыд какой! Упал! С лестницы?

– С кровати.

– Стыд, – повторил он и снова сжал кулаки.

– Но это случилось не вчера, а неделю назад, – добавил Соловьев. – Мы еще точно не знаем, с чем связаны временные промежутки. Иногда они занимают миг, иногда больше. Я знаком с человеком, который воскрес спустя два года.

Профессор наклонил голову к плечу, оценивающе смерив его взглядом:

– Вот что! Теперь твоя очередь исповедоваться. Кто ты такой и что это за «мы»? Кто поручил тебе найти меня и забрать артефакт? И что вам вообще известно об этих… странных изменениях реальности и открывающихся порталах?

– Я начну с последнего вопроса, – ответил Вик. – Про порталы, правда, ничего не знаю, но изменения мы отслеживаем. Мы называем их «диффузиями». Диффузии производит древнее устройство, которое вы знаете под именем «Чаши». Работающая Чаша неисправна, ее сломали, когда пытались запустить без Ключа, поэтому такие последствия.

– Так это Черное солнце нахулиганило в Антарктиде? Не астероид?

– Падение астероида усугубило, конечно, такого никто не предвидел, – Вик вздохнул и продолжил: – Мы знаем, что предметы, которые путешествуют из мира в мир вместе с инициатором пробоя, в первый раз меняют одну из своих характеристик, но затем, во все последующие скачки, остаются без изменений. Причина этого пока непонятна. Мы называем их «точка привязки», но название чисто условное.

– Шкатулка, книга, моя клюка, – Загоскин бросил взгляд на прислоненную к стене трость. – Я обращал на них внимание, но тоже не знаю, что это такое. Я зову это маркерами. По ним можно ориентироваться, но почему, к примеру, маркером стала именно шкатулка? Или вот эта палка? Хотя… если я, как вы говорите, упал с кровати, то трость выглядит злой шуткой. Как ты считаешь, Мироздание умеет шутить?

Вик пожал плечами:

– Если это управляемый хаос, то почему бы и нет? У того, кто управляет, может наличествовать чувство юмора.

– Допустим, – кивнул Загоскин. – Что еще скажешь хорошего?

– Еще мы знаем, что избежать неприятных последствий при диффузном расслоении помогает древнее устройство в виде тибетского трехгранного кинжала, – осторожно продолжил Соловьев. – Я не физик, но в лаборатории есть целая команда, которая этим занимается. Надеюсь, что к настоящему времени они существенно продвинулись вперед.

– А ты их об этом не спрашивал что ли?

– Это весьма специфическая материя, – скупо улыбнулся Вик, – боюсь, что все равно ничего не пойму.

– Выкрутился красиво.

– Я не выкручивался. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом.

– Еще скажи, что тебе наплевать на теорию, ты типа практик, – Загоскин закашлялся и махнул повелительно рукой, требуя продолжать. Сквозь кашель выдавил: – Что за лаборатория?

– Это научная лаборатория «Яман-четыре». Расположена в районе горы Ямантау, в заповеднике. Там ведутся исследования разной направленности, в том числе и работы по созданию аналогов известных вам артефактов. Мы исходим из того, что это не какие-то оккультные и мистические вещи, а технические устройства, которые можно воспроизвести и улучшить.

– И как далеко продвинулись, ты якобы не в курсе? Ну-ну. Только место вы выбрали злое. Тебе известно, что в переводе с башкирского «яман тау» означает «плохая гора»?

– Зато работа там кипит хорошая, праведная, – сказал Вик.

– А это как посмотреть… Впрочем, – Загоскин резко сменил тему, – мы болтаем битый час, и я совсем забыл про обед. Мне ведь нельзя нарушать режим. Диабет, знаете ли… Отведаете моих щей? Приглашаю!

– Ты голодна? – спросил Вик у Милы, снова поглаживая ее ладонь под столом.

Девушка смутилась и осторожно потянула руку на себя. Хорошего понемножку.

– Нет, не очень, – пролепетала она, – но…

Ее прервал требовательный звонок в дверь. Точно так же, наверное, звонил недавно Соловьев, пытаясь заставить профессора открыть им.

Загоскин вздрогнул и дернулся на табурете, а чтобы не упасть, вцепился в край стола.

– Вы ждете кого-нибудь? – спросил Вик.

– Нет… – пробормотал старик. – С меня и вас достаточно! Сделаем вид, что никого нет дома.

– А если это ваш сын приехал из Америки?

– Буди? – Загоскин изумленно уставился на Соловьева.

Звонок повторился.

– Почему бы и нет? Мир-то изменился. Но если не откроем, то так и не узнаем, для чего его меняли.

– Буди тут при чем? Это не он его менял!

– Но он способен принести новости, которые окажутся полезными.

Загоскин сидел прямой, как струна, и не двигался, а в дверь звонили и звонили.

– Надо принять решение, – поторопил его Вик. – Плыть по течению – не самый лучший вариант, а прятаться вечно невозможно. Пора учиться действовать.

– Знаешь, как уязвить, – буркнул профессор и поднялся.

Мила подскочила и подала ему тросточку. Профессор оперся на нее и сделал нетвердый шаг. Потом оглянулся на Соловьева:

– Но если ты ошибся, если это не Буди… Эх, лучше бы тебе не ошибиться!

Глава 10. Вик. 10.1

Глава 10. Юнгдрунг бон

Виктор Соловьев

10.1

Отправляясь по адресу Загоскина, Вик надеялся, что он на верном пути. Интуиция подсказывала, что любые изменения, пусть и выглядящие хаотичными, на самом деле подчиняются глобальной стройной системе, учитывающей все, в том числе и так называемые «случайности».

В смерти старого профессора Соловьев не видел ни малейшего смысла. Пока Загоскин не выдал тайну, убивать его не стали бы, но за те минуты, что Вик провел в сторожке, никто бы не успел вырвать признание, да и на теле старика не было следов насилия. Вор, проникший в комнату, устроил обыск после смерти, а раз так, если эта ниточка в старом мире никуда не привела, оборвалась, то, чем черт не шутит, она могла продолжаться в новой реальности.

По убеждению Соловьева, вселенная все-таки устроена разумно и потому первым делом старается восстановить искаженные связи и отрезать случайные флуктуации. Смерть профессора была «неправильной», внезапной. В жизни так бывает, но в этом случае сразу после нее запустилась характерная цепочка событий, что настораживало. А если пойти дальше и предположить, что именно незапланированная гибель владельца артефакта послужила стартовым сигналом для диффузии, то получалось интересное: Загоскин был настолько близок к тайне, что с его гибелью она теряла значимые основы, становилась пустой и подлежащей срочному переформатированию.