Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 101 (всего у книги 110 страниц)

– Если фильтр сработает, боевой режим долго не продлится, – сказал Лис. – Он будет включен только на несколько секунд для нейтрализации представителей «Прозерпины». К тому же в храме я планирую разместить ограниченный контингент. Это будут мои люди, которые хорошо натренированы и психологически устойчивы. Они возьмут де Трейси и его соратников под полный контроль.

– А как же наши женщины? – влез Кир. – Лиля, Пат и Мила? Как мы им незаметно наушники передадим?

– Людмила Ильинична вряд ли услышит Грааль в глубоком трансе. Лиля прошла курс полной адаптации, а вот Патрисия… – Лис снова улыбнулся. – Знаете, товарищи, я в нее верю. Она знает, чего ожидать от Грааля, и продержится десяток секунд, которые понадобятся для наведения порядка. Что до остальных, то выжившие войдут в храм, когда боевой режим уже завершится…

Они еще какое-то время переговаривались, генерал спокойно отвечал и разъяснял, но Демидов-Ланской слушал их в пол-уха. Все его мысли перенеслись к Пат. Он чувствовал неизъяснимую горечь от того, что скоро ее планы по возвращению пропавшего мужа полностью реализуются. Да, ему было горько, однако он был готов продолжать ради того, чтобы ее идеи восторжествовали.

И еще он думал, каково ей сейчас в плену. Не дай бог, если кто-то из этих ублюдков решит причинить ей вред! Даже простое ограничение свободы стоит дорого, и «Прозерпина» должна заплатить за него. И она заплатит! Обычно миролюбивый Иван испытывал удовлетворение от того, что лично позаботится о дальнейшей судьбе мучителей. Очень скоро «Черное солнце» будет петь для врага, и он надеялся, что это будет последнее, что тот услышит в своей никчемной жизни.

Глава 30(10). Возвращение к истокам

Глава 30(10). Возвращение к истокам

30.1/10.1

Мила Москалева

Встреча с отцом в Крепости королей прошла совершенно буднично. Мила не ожидала, что будет насколько равнодушно взирать на своего родителя, который, как оказалось, окончательно стал ей чужим. Они и прежде с ним не были близки, а после смерти мамы, с которой Милка чувствовала ту самую теплоту, что ей всегда не хватало в общении с отцом, между ними так и не появилось доверительности. Так чего ж удивляться, что у нее не осталось для него ничего, кроме настороженной пустоты?

Открытие было бы болезненным, если бы Мила питала в глубине души какие-то иллюзии, но иллюзий тоже не осталось. И не осталось надежд, способных пробудить в ней угрызения совести за собственную чёрствость. Все было взаимно. Поскольку Илья Сперанский видел в дочери всего лишь средство для достижения власти, у Милы больше не получалось на него опереться. Их встреча казалась ей лишней, но она не могла ее избежать, да и попутных поручений в стан врага ей надавали предостаточно.

Когда они с Демидовым-Ланским вышли из машины у стен Крепости и поднялись по дороге к воротам, Илья Сперанский встретил их на полпути:

– Моя дорогая доченька! – воскликнул он столь прочувственно, будто и впрямь искренне питал к ней горячие сантименты. – Я так рад, что ты в добром здравии. Скучал, скучал по тебе. Сколько мы уже не виделись?

Мила позволила себя обнять и даже ответила что-то вежливо-равнодушное, сообразное моменту, но внутри нее не всколыхнулось ничего.

Илья Сперанский если и догадался об этом, то виду не подал:

– Иван Иванович! – он оставался все таким же любезным, когда жал Демидову-Ланскому руку. – Спасибо, что приняли мое предложение. Не соблаговолите ли присесть за столик в кафе? Тут есть одно вполне приличное, для туристов, с нормальным меню. Я закажу нам выпить чего-нибудь прохладительное. Сегодня стоит удивительная для этого времени года жара.

Демидов-Ланской позволил увести себя под навес забегаловки, расположенной прямо у ворот. Мила прошла с ним и молча села на грубую лавку, заняв место подальше от отца, насколько это позволяли обстоятельства.

– Вы просмотрели мои расчеты? – поинтересовался Сперанский, сделав заказ.

Демидов-Ланской достал из кожаной сумки планшет и положил перед собой на стол:

– Конечно. Ваша просьба была, мягко выражаясь, экзотической, но не могу сказать, что невыполнимой. Однако есть нюансы.

– Нюансы всегда есть, – охотно согласился Сперанский, – но за что я люблю физику, так это за альтернативу. История не знает сослагательного наклонения, а физики способны его применить.

– Где вы взяли формулы ввода?

– Самолично выписывал из древних книг. Прикидывал. Составлял. Крутил так и эдак.

Демидов-Ланской выразил недоверие резким движением бровей.

– Сам, все сам, – подтвердил, посмеиваясь, Сперанский. – Не верите? Думаете, я украл их из Лаборатории альтернатив у господина Доберкура?

– Формулы составлены интересно, – сказал физик, никак не комментируя вероятный факт воровства. – Как понимаю, ваш особый интерес вызывает вторая формула, приводящая к переносу в новый «идеальный мир». Первая формула по доставке Громова с Крозе вас волнует мало.

– Да, именно так. За Крозе отвечаете вы – это, собственно, было вашим решением завершить операцию по устранению диффузий. Если нужно собрать всех выживших и все потенциальные «глаза урагана» – пожалуйста! Я в это не лезу, полагаясь на мнение специалистов. В Лаборатории альтернатив, кстати, тоже считают, что всех влияющих на диффузии людей надо вытащить из параллельных недоделанных миров. А вот вторая формула о новом полноценном мире – это совсем другое дело. Что вы можете о ней сказать, Иван Иванович?

– В ней нет ошибок, и она сработает. Но она мне не нравится.

– Чем же, позвольте узнать? Если она рабочая, то какие претензии к составителю?

– Претензии не к составителю формулы, а к ее заказчику. Можно найти ветку реальности, в которой бы не произошла Октябрьская революция и в России сохранялась бы монархия, но великой страны, как указано в комментариях к вашему письму, при этом не получается. По итогам Первой мировой и нескольких менее масштабных войн вроде русско-японской, армяно-азербайджанской или карело-финской на территории, которую в нашем прошлом занимал СССР, в очерченной вами ветке образуется 30 государств. Украинские и Белорусские земли оказываются в составе Германии. Дальний Восток – под японцами, китайцами и американцами. Северные части России отходят Финляндии, а в Азии властвуют англосаксы. Не будет ни покорения космоса, ни социалистических достижений, которые под влиянием Советского Союза сформировали нынешние Европу и Америку, то есть политическая и экономическая карты мира будет выглядеть иначе. Огромные куски суши отойдут геополитическим противникам, а влияние России на международной арене к началу 21 века скатится до минимального. Именно германские и англосаксонские народы создадут в этот период две новых империи на планете, которые будут бороться за власть с переменным успехом. При этом влияние Гитлеровской идеологии упрочится и расползется на оба полушария. Жители Южной Америки, Африки и Ближнего Востока будут считаться неполноценными, а восстания, которые будут вспыхивать в европейских колониях с пугающей регулярностью, жестоко подавляться военным путем. Вы действительно желаете построить именно такой мир, Илья Ильич?

– Откуда столь апокалиптические прогнозы?

– Квантовый компьютер «Вукки», который есть в моем распоряжении и которого нет у вас, позволяет моделировать развитие и наполняемость веток с высокой точностью. Вы ведь именно на нем просили проверить ваши расчеты? Так вот, мир, в который приведет ваша формула, будет миром слабой России.

– Но зато у нас не будет стольких лишений и смертей! – возразил Сперанский. – План вовсе не плох, он дает нам возможность прожить двадцатый век без ГУЛАГа, репрессий, голода и миллионных потерь Второй мировой – ее ведь не будет?

– Второй мировой войны с нацистами не будет. Нацизм постепенно накроет всех, и некому будет рубить ему головы, поскольку не появится ни коммунистов, ни Красной армии.

– Если не будет СССР, то и нацизм не примет тех уродливых форм, что накачивались ненавистью с целью свергнуть Сталина, – живо откликнулся Сперанский. – Скажите, сколько насчитал ваш компьютер вооруженных конфликтов на исконно русской земле? Таковые будут или нет?

– Войн на территории России в 20 веке вестись не будет, это правда.

– Вот видите! Энергия, которая высвободится в результате отсутствия гражданской войны, геноцида и разрухи, а также гибели двадцати миллионов человек в горниле Великой Отечественной пойдет на благое дело, и слабая Россия очень скоро станет сильной. Ее возродят патриотично настроенные русские люди, русские семьи с чистой кровью, для которых честь и благо государства не пустой звук. Двадцать первый век пройдет под знаком русского народа.

– Мне не нравится, как звучит в контексте выражение «чистая русская кровь». Я против любой сегрегации, тем более, что национальный вопрос слишком быстро трансформируется в политический, а революции, даже начавшись мирно, всегда пожирают своих детей.

Сперанский вплеснул руками с видом оскорбленной добродетели:

– Боже мой, Иван Иванович, неужели вы думаете, что мы оставим вас за бортом? Никто вас не сожрет. Вы же один из нас, один из патриотов России! И пусть мы не во всем с вами сходимся, вам ничего не угрожает, мы вас не обидим. И вообще, оставьте политпрогнозы дипломатам, занимайтесь прикладной задачей, а мы позаботимся об остальном. Расчеты компьютера – это всего лишь расчеты тенденций, а историю делают и наполняют собой люди.

– Я действую в рамках предписанного физикам протокола, – сухо ответил Демидов-Ланской. – Я веду работы не в одиночку, а в команде, и в нее входят специалисты в самых разных областях, включая историков, политических аналитиков и экономистов. Мы все-таки выбираем не фасон костюма, а целый мир, и эта многофакторная задача слишком сложна, чтобы отнестись к ней спустя рукава.

– Не думаю, что мир, который мы получим в результате моей формулы, будет хуже чреды безумных трагедий, обагривших кровью историю двадцатого века, – парировал Сперанский и улыбнулся. – Иван Иванович, дорогой, вам просто непривычна предложенная альтернатива. Наверное, пугает слово «монархия», однако именно для нашей с вами Родины, для России она несет благо. Пусть мы не будем страной первой величины, но мы впишемся в изменившуюся мировую повестку как плоть от ее плоти, и это гораздо важней.

– Спорное утверждение.

– Но мы же не для спора с вами встретились. Вы хотите вернуть Патрисию живой и невредимой, ведь так? Вы приехали именно за этим. Впрочем, может я ошибаюсь, и что-то для вас изменилось? Вы теперь предпочтете получать ее от Доберкура по частям?

Ни один мускул не дрогнул на лице Демидова-Ланского при этой внезапной угрозе:

– Доберкура здесь нет, – произнес он, по-прежнему не повышая голоса, – и он, насколько знаю, не в курсе ваших махинаций на Мадагаскаре. Как, к слову, и ваша вторая супруга, Элен д'Орсэ, находящаяся в Антарктиде. Ваш шантаж неуместен.

– К вашему сожалению, все козыри у меня в руках, Иван Иванович, – самодовольно заявил Сперанский. – Элен, как верная жена, поддержит меня во всем, а Доберкура можно поставить в известность, тем более, что он, как никто другой, мечтает о встрече с мадам Патрисией. Знаете, ведь Антуан де Трейси, нанявший здесь целый взвод отморозков, не станет церемониться, если не добьется от Патрисии всего, к чему стремится. Едва ее сочтут бесполезной, так сразу же отправят в Париж. Кстати, пока мы с вами тут дискутируем, ей приходится несладко. Может, вернемся наконец к теме нашего обсуждения?

Демидов-Ланской опустил голову, борясь с одолевающими эмоциями. Он не желал выходить из себя, хотя его собеседник прилагал к этому усилия.

– Мы, вроде бы, и не отвлекались.

– Чудесно! Благодарю вас, что проверили мои расчеты. Поскольку технических ошибок вы не нашли, настал черед озвучить последний, но очень важный пункт нашей сделки. Вы согласны набрать именно мою формулу на алтаре или у вас снова есть какие-то возражения?..

Мила слушала их тихий диалог и не вмешивалась, о чем ее особо просили перед отъездом. В стойкости Демидова-Ланского она не сомневалась, как и в искусстве дипломатии своего отца, но наслаждаться их тонкой игрой, при которой оба оставались внешне мирными собеседниками, Мила не могла. Все было слишком раздражающим, щекотливым, но особенно бесила их способность сохранять невозмутимость, держа камень за пазухой. Лицемерие, в чем бы оно не выражалось и каким целям не служило, было противно ее натуре, хотя, конечно, она понимала, что без него в этих играх не обойтись.

Стараясь избежать перевозбуждения, Мила разглядывала небо, строения, столики и малочисленных посетителей кафе. Кроме них тут не было других клиентов, за исключением трех мужчин-европейцев, сидевших на удалении, но не сводивших глаз со Сперанского. Мила решила, что это люди ее отца, которых он посадил следить за ними на всякий случай.

Это кафе, а вернее сказать – местная имитация французского бистро, было ей незнакомо. В прошлое посещение Амбухиманги они не заглядывали сюда, но воспоминания о том, как она с Виком ходила на прием к Оракулу, как ночевала с Патрисией и Чебышевой в бунгало, по стенам которого бегали ящерицы, и как они с Грачом переглядывались, услышав про «светлого близнеца Тьмы и темного близнеца Света», постепенно заполнили ее до краев.

«Если я дочь сумрака, то означает ли это, что я всем приношу несчастья? – спросила она тогда жрицу из рода антаймуру. И получила ответ: – Ты принесешь людям то, что найдешь в храме твоего сердца: гнев или радость, боль или счастье».

Мила теперь гораздо лучше понимала, в чем заключался сокровенный смысл того предсказания. «Если для отца я нахожу в «храме сердца» лишь пустоту, значит, так тому и быть», – подумала она.

Илья Сперанский, уповавший на силу крови и волшебную формулу из древней рукописной книжки, рисковал ничего не получить в итоге и ничего не добиться в игре, в которой поставил на кон слишком многое. Он сидел за столиком, потягивал через соломинку прохладительный напиток, играл смыслами и словами – и еще не догадывался, что песенка его спета.

Миле не было его жаль, хотя будущее отца приоткрылось перед ней в эти мгновения без прикрас.

Двое суток назад

Из-за того, что Демидову-Ланскому требовалось закончить важную работу, генерал Лисица принял решение остаться в Аламаитцу на двое суток и снять гостиницу. Подходящее заведение нашлось неподалеку от автобусной остановки, но, к сожалению, мало напоминало тот роскошный отель, откуда они съехали, так и не насладившись гостеприимством Туамасины.

Демидову-Ланскому было все равно, где находиться, была бы стабильная связь с Межгорьем и электричество, чтобы подзарядить аккумуляторы. Миле, в принципе, тоже было все равно, ее мысли были заняты вещами далекими от комфорта, но Адель грустила, что в саду не было ни горки, ни батута, которые она собиралась опробовать на предыдущем месте, но не успела.

Володя постучался в номер Милы, где она сидела с девочкой, заполняющей альбом для рисования новыми картинками, и пригласил во внутренний дворик.

– Готова продолжить тренировки? – спросил он. – Но если выдохлась с этими бесконечными разъездами, тогда перенесем на утро.

– Лучше не будем переносить, каждая минута на счету. Только как быть с Аделью? – задалась вопросом Мила.

Адель весьма помогала им в тренировках, подсказывала кое-что, и в результате они уже научились входить в транс независимо друг от друга, без физического контакта, встречаясь сразу «на астральном плане», как называл это Володя. Однако девочке быстро надоедало, и она отвлекалась, когда «скучные взрослые» раз за разом отрабатывали одно и то же. Ей требовалась нянька, способная за ней присмотреть. Обычно ее роль выполнял доктор Сабуров, но именно сейчас этот немолодой человек отправился в номер отлежаться: из-за недосыпа и общей усталости у него поднялось давление, и он просил отнестись к этому с пониманием.

– Вик поможет, наверное. Где он, кстати?

– С генералом о чем-то шепчется, – ответила Мила. – Правда, давно уже.

– Я узнаю! – Грач ушел и скоро вернулся в номер с Соловьевым.

Больше не откладывая, они вчетвером спустились вниз.

Сад был небольшим и после дождя благоухал ароматами. Светлые плитки на дорожках потемнели от сырости, а высокие пальмы полоскали широкие листья в туманных волнах испарений. Первоначальный настрой хорошенько потренироваться на свежем воздухе быстро иссяк – на Милке тоже сказались все эти нервы и переезды, и вскоре, обнаружив беседку, скрытую под плотной стеной вьюнка, они вчетвером устроились на ее скамейках, сделав перерыв.

Было тихо. Редкие уличные звуки практически не долетали сюда, и друзья просто сидели, наслаждаясь покоем. Первой от неподвижности отказалась Адель. Она сорвала несколько бутонов на ближайшей клумбе, насадила их на маленькие веточки и заявила, что это – балерины.

– Смотрите, какие у них невероятные юбочки! – хвасталась она, показывая всем по очереди импровизированных куколок. – Они будут танцевать под неслышную музыку.

– Можно мне вот эту балерину в красном? – попросил Вик.

Адель отдала ему «куколку» и с интересом ждала, что же будет дальше.

– Вот это да! Она и правда умеет танцевать, – Вик подкинул вверх «балерину», разведя ладони.

«Куколка» взлетела и закружилась вокруг оси, повиснув в воздухе. Она не падала, а покачивалась между расставленными ладонями Соловьева, кланялась публике и совершала прыжки и пируэты. Вик плавно перебирал пальцами, и «балерина» следовала за ними, летая вправо-влево, вверх и вниз.

Адель округлила глаза:

– Она летает как золотое солнышко у раскрашенного дяди в лесу!

– Лови свою приму-балерину! – Вик послал «куколку» прямо в ее подставленные руки.

Она схватила ее, повертела, рассматривая, не порвалась ли «юбочка» и, подняв за палочку, изобразила поклон. Мила похлопала.

– Теперь будем танцевать «Лебединое озеро»! – объявила Адель и, подхватив остальных «балерин», уселась на корточки, чтобы разложить их на полу беседки.

– Всегда хотел узнать, как ты это делаешь, – сказал Грач, – но ты ведь секретов не выдаешь?

– Тебе, так и быть, выдам. Все просто, – Вик украдкой продемонстрировал ему тончайшую, словно паутинка, но очень крепкую леску. – Такие вещи много места не занимают и всегда при мне.

– А, ну я так и думал. Весь фокус в ловкости и тренировках.

– Да, регулярные тренировки важны, чтобы пальцы не потеряли чувствительность.

– Мы с Милой тоже используем каждую свободную минуту для оттачивания навыков. Мы уже умеем мысленно общаться на расстоянии, – поделился Грач.

– Сумеешь сопровождать ее, когда она поедет к отцу?

Грач кивнул:

– Конечно, хотя и не постоянно. Говорить не сможем, но чувствовать ее эмоции я буду.

Адель вдруг задрала голову:

– Ой, чуть не забыла! – она достала из кармашка трикотажного худи мятый лист, сложенный в четыре раза. – Мила, это я тебе нарисовала. Немножко не дорисовала, но ты все равно посмотри. Похоже?

Милка взяла детский рисунок и развернула его. С неаккуратно вырванной альбомной страницы на нее смотрело синее чудовище. У него были красные круглые глазища и руки со скрюченными пальцами до самых колен, которые тянулись к зрителям.

– Похоже? – допытывалась Адель. – Мила, скажи!

– Кто это? – спросила Мила, не в силах отвести взгляд от страхолюдины.

– Снежный человек? – предположил Грач, тоже разглядывая картинку через Милкино плечо. – А почему синий?

– Это тетя-Милин страх, – пояснила Адель. – Он на самом деле совсем белый, но белый карандаш не рисует в альбоме, поэтому я нарисовала синим. Тетя-Милин страх живет в сумерках и не любит солнца. И у него нет лица, потому что много лиц, но зато есть глаза. Красные! Когда он бежит, они горят как лампочки. И руки у него холодные.

– Страсти какие, – признал Володя.

Он вспомнил об альбиносе и посмотрел на Милу. Мила тоже о нем вспомнила и прикусила нижнюю губу.

– Чтобы стать счастливым, ему нужно Милу съесть, – продолжила Адель. – Но тетя Мила ему не поддастся. Она скажет: «Поди прочь! Не хочу попасться тебе на зуб!» Правда, Мила? Ты ему это скажешь, да?

– Скажу, – пробормотала Мила. – Я постараюсь.

– Когда мы с тобой пойдем спасать моих мамочку и папочку, ты будешь бояться. Бояться можно, но совсем капельку. И нельзя, чтобы страх тебя съел. Я тебе его нарисовала, чтобы ты не боялась. Мама говорила: кого предупредили, того вооружили. Эта картинка – твое оружие. А маме я нарисую другую картинку, чтобы она тоже ничего не боялась.

– А мне нарисуешь? – полюбопытствовал Вик.

– Тебе – нет. На тебя страх не охотится.

– Почему? Мне кажется, этот парень на всех нас открыл сезон охоты.

– Нет, ты невкусный, – ответила Адель. – Ты ему совсем не по зубам. А дядя Вова умеет играть в шахматы. Ему Тетя-Милин страх проиграет и без моих картинок. Я вам ничего рисовать не стану, потому что помогать надо слабым и беспомощным, так мне мама говорила, а сильные должны справляться сами.

– Молодец какая, защитница слабых и угнетенных, – похвалил ее Соловьев с улыбкой. – Мне нравятся твои рисунки. Я видел, что ты меня нарисовала, когда я по воде за «Белым солнцем» бегал.

– Видел? А, тебе дядя Ваня показал, – кивнула Адель – Я ничего не придумываю, когда рисую то, что можно. Я очень хочу, чтобы тетя Мила завтра ничего не боялась. Мила, ты же не будешь теперь бояться, да? У тебя моя картинка, и ты прогонишь белый страх?

– Дв, – вздохнула Мила. – Спасибо.

Конечно, она боялась. Уже сейчас, заранее, и не «совсем капельку», а сильно боялась. И не только телепат-альбинос внушал ей ужас. Когда она представляла, что входит в храм и видит у алтаря де Трейси с Рериховской пурбой в руке, ее сердце мгновенно уходило в пятки. Де Трейси – это ее смерть, и не важно, что это случилось с ней в параллельной жизни.

– Мы все будем рядом, – произнес Вик, догадываясь, о чем она думает. – Как только Демидов-Ланской откроет портал и все это завертится, мы не оставим тебя без поддержки. Тебе придется продержаться всего минуты три или даже меньше, пока мы с Вовой добежим до алтаря.

– А мысленно я буду вести тебя с самого начала, – поддакнул Грач.

– Я продержусь, – сказала Мила.

Вещий Лис по минутам расписал их роли. Мила, которой Адель еще раньше показывала «самое правильное и красивое колечко», поразилась, насколько его план совпадал с видениями маленькой ясновидящей. Для нее это явилось хорошим знаком, и она все приняла безоговорочно, а вот Грач был кое-чем недоволен. Ему не нравилось, что Вещий Лис тащил на Мадагаскар ничего не подозревающих женщин – Аню и Вику. Вика Громова и вовсе летела к ним вместе с младенцем, потому что, как считал Демидов-Ланской, если не взять малыша, они рисковали не досчитаться «ценнейших элементов в их новом дивном мире». Они все вместе должны были шагнуть в открытый «Граалем» портал, включая дочь Патрисии и сынишку Громова. Лис подстраховывался, но Грачу все это казалось немыслимой авантюрой.

Он и сейчас, размышляя с Милой в унисон, недовольно пробормотал:

– Если бы не третья часть «марлезонского балета», я бы совсем не переживал. Все-таки дичь какая-то! Зачем нас всех непременно собирать в одном месте? Разве нельзя просто запрограммировать реальность, без нас?

– Ваня же сказал, что нельзя, – ответил Вик. – Ты не дергайся заранее. Аню с Викой доставят в храм не раньше, чем мы покончим с «Прозерпиной».

– Да, но до этого они будут вынуждены жить в военном лагере, где тоже не совсем безопасно!

– Перемещать их придется быстро, открытый портал ждать не будет, так что палаточный лагерь – это оптимальный вариант.

Володя тяжко вздохнул:

– Да все я понимаю! Просто… не лежит у меня душа. Кстати, час назад я разговаривал с Аней. Она приняла новость довольно легко. Словно так и надо.

– У тебя мудрая жена.

– Может быть. А может, это ей Лис мозги забил своими приказами. Аня сообщила, что берет с собой три чемодана с зимней одеждой.

– Зачем ей столько? – удивилась Мила.

– На нас всех. Я ей говорю: «Нас обещали десантировать внутри зимовочной станции, а там тепло. Какая одежда?». А она: «Ты ничего не понимаешь! Без курток и ботинок мы не сможем на улицу выйти».

– Она права, – улыбнулся Вик. – Лето в Антарктиде суровое.

– Да, но на станции нам что-нибудь обязательно подобрали бы на складе. А эти чертовы чемоданы кто волочь до портала будет? Они ж пуд весят, не меньше.

– Можно спрятать их в храме заранее, – предложила Мила. – Я только единственно не понимаю, почему Иван Иванович убежден, что в новой параллели антарктическая станция у Кратера уже будет построена? Ее же заложили совсем недавно. Вдруг мы окажемся посреди ледяной пустыни?

– Время течет в мирах с разной скоростью за счет перераспределения плотности событий, – ответил Грач. – Мне это Патрисия однажды объясняла. А поскольку «Прозерпины» там не будет, то высвободится уйма энергии, из-за чего некоторые события наступят раньше.

–А «Прозерпины» точно не будет? – с опаской спросила Мила. – Насколько мне известно, эта организация, включая и закрытый «Клуб собирателей», возглавляемый моим отцом, появились задолго до падения астероида.

– Точка отсчета – не астероид, а начало диффузионного слияния зеркальных миров. Не будет диффузии, не будет и «Прозерпины».

– Какая связь?

– Да просто «Прозерпина» попала в зависимость от диффузии. Уберешь ее – она умрет. Ну, или превратиться в не имеющий никакого политического веса кружок по интересам.

– Это как в сказке, – подтвердил Соловьев. – Кощеева смерть находится в игле. Сломаешь иглу – нет Кощея. А вот биться с ним на мечах ни к чему не приведет. Для победы придется выти за границы очевидного.

– Вот именно, – кивнул Грач. – «Прозерпину» достаточно снять с иглы, и она за эти пять лет, которые Ванька с Патрисией собираются переписать заново установочной формулой, сама развалится.

– И все-таки я не понимаю... – протянула Мила. Она старалась осмыслить аналогию с Кощеем, но мысль ускользала.

Вик хотел что-то сказать, но Грач сделал ему знак рукой:

– Я на примере покажу. Все очень просто. Когда карабкаешься на большую гору, на какой-нибудь Эверест, на высоте организм начинает загибаться из-за нехватки кислорода, поэтому все альпинисты берут с собой баллоны.

Мила кивнула.

– Но баллоны – такая штука, они моментально становятся незаменимыми. Если начал дышать через маску кислородом, то убирать его больше нельзя – умрешь. Без кислорода какое-то время реально протянуть, а с кислородом альпинист попадает в полную от него зависимость. Не от высоты, а от дыхательной смеси. Поэтому обычно все тянут до последнего, когда без маски уже не обойтись.

– Почему тянут?

– Пурга, лавина – всякое бывает, а баллоны весят немало. При восхождении каждый грамм на счету, и если вдруг кислород закончится, а ты все еще не спустился в базовый лагерь и не можешь пополнить запасы, то все, тебе хана. Так вот, диффузия для «Прозерпины» – это тот самый кислород для альпиниста. Она вся перестроилась под диффузию, все ее победы от нее запитаны. Это ее крючок, с которого она не соскочит безопасно для себя. Ваня и Пат сделают диффузию невозможной, и для «Прозерпины» это будет смертным приговором.

– Именно Пат ее на данный крючок и посадила, – добавил Вик. – Как говорится, нет худа без добра. Если в природе появляется какая-то болезнь, то обязательно найдется и лекарство от нее.

– А вы думали, что будет после? – спросила Мила, неожиданно меняя тему. – Ну, совсем после всего, когда мы перенесемся на Новую Надежду в Антарктиду. Я, если честно, боюсь об этом даже мечтать.

– Тебе Адель показала, что надо делать со своим страхом, – усмехнулся Грач. – Вытащи эту синюю чуду-юду и скажи: «Пошел вон!» Между прочим, весьма действенный совет, совсем не смешной, и лучшего тебе даже дипломированный психолог не посоветует.

А Вик взял Милу за руку:

– Мы с тобой поедем в Петербург. Ты была в Питере?

– Нет.

– Значит, я покажу тебе город моего детства, – пообещал он. – Иван сказал, что мы перенесемся примерно в конец ноября, так что обратно в Россию вернемся аккурат к Новому году. Перед Новым годом Питер очень наряден и весь сияет огнями. Тебе он непременно понравится.

30.2

30.2/10.2

Наше время, Амбухиманга, временный пункт размещения «Прозерпины»

Когда Демидов-Ланской уехал, Мила осталась с отцом. Они немного посидели в молчании, и это молчание тяготило Милу.

– Ты изменилась, – сказал Илья Сперанский, разглядывая ее.

– А как ты думал?

Разумеется, она изменилась. Воспрянула духом. В прошлом Дмитрий регулярными унижениями превращал ее в тень. Стирал ее личность, словно ластиком, убавляя по чуть-чуть, незаметно, но каждый день. Но теперь Вик ее вернул обратно к самой себе. К той себе, которой она хотела стать, к ее идеальному образу. Это тоже происходило по чуть-чуть, но процесс был радостным, и Мила теперь считала себя по-настоящему счастливой и состоявшейся. Это внутреннее ощущение не могло не отразиться в ее внешности.

– Я рад, что ты изменилась. Это очень хорошо. И еще лучше, что судя по всему, ты приняла решение вернуться к нам добровольно. Почему ты вообще сбежала?

– Ты правда теряешься в догадках?

– Я же задал вопрос, значит, хочу услышать твой ответ.

– Дима пригрозил меня убить.

Сперанский недоверчиво хмыкнул:

– Не выдумывай.

– Он убийца, папа.

– Дмитрий с тебя пылинки сдувал, потому что ты – его пропуск в будущее.

– Вот именно: пропуск. Он не любит меня и никогда не любил. А я больше не люблю его. Замужество было ошибкой.

– Семья – это не только про любовь, дорогая моя. Когда у тебя появятся дети, ты перестанешь измерять поступки главы семьи исключительно романтикой.

– Дело не в романтике, папа, а в отношении ко мне. Мы с Димой слишком разные, и я не хочу от него детей. Только не от него!

– Что ж, это кое-что проясняет. Ты встретила кого-то еще?

Мила отвернулась, созерцая пыльную деревенскую площадь, по которой бегали местные разноцветные куры.

– Не хочешь рассказывать о нем?

– А зачем?

– Затем, что я твой отец и желаю тебе добра.

– Серьезно?! – вспыхнула она. – Папа, ты все еще не понял? Я все знаю! Я знаю, что к нам в дом в канун Рождества пришел твой хороший знакомый Антуан де Трейси… может даже, по твоему приказу пришел! И я помню, что он сделал.

– И что же он, по-твоему, сделал?

– Он перерезал мне горло, – вымолвила она. – Таково в твоем представлении добро – сдохнуть в луже крови? Или будешь отрицать, что подобного не было?

– А всего этого и не было, Мила, – абсолютно серьезно заявил Сперанский. – Ты жива и закалила характер, преодолевая невзгоды. Стала жестче, чего тебе прежде не хватало. Все, что сделал де Трейси, пошло тебе на пользу. Я, когда узнал, сначала сильно осерчал на него. Антуан поступил спонтанно, не подготовив тебя, просто воспользовался моментом. К тому же ты сбежала после диффузии, открыв новую ветку, и я опасался, что мы потеряли тебя навсегда, как и Патрисию. Но к счастью, предназначение способно превозмочь сиюминутные отклонения. Все вернулось на круги своя, а то, что случилось, пошло на благо. Даже твоя ритуальная смерть.