Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 110 страниц)

Их не заметили, прошли мимо. Даже пес не стал брать след. Вик выдохнул сквозь сжатые зубы, потому что и впрямь сомневался, что их оставят в живых. Даже если их в целости доставят к трапу, Москалеву двое дополнительных и сильных противников не нужны. Ему куда проще управляться с женщинами – чисто психологически проще, поэтому их с Киром Дмитрий ни за что не поместит совместно с Пат и Лилей. А раз не поместит, то и смысла идти к нему с поднятыми руками нет.

– А может, все-таки сдадимся? – шепотом предложил Кир. – Сделаем вид, что подчиняемся, а там лишь бы в самолет подняться. На месте сообразим, как выкинуть солдат из салона и запереться. Пусть потом скачут вокруг, а я взлечу – и поминай как звали!

– Сомневаюсь, что они допустят нас на борт, – ответил Вик. – Наш плен все усложнит.

– А если зубы им заговорить? Ты ж умеешь!

Но Вик вспомнил беспокойное лицо Патрисии, с каким она обсуждала накануне слова Адели про «пустые руки», и отрицательно покачал головой:

– У них была инсайдерская информация. Они не поведутся.

– Неужели тот чувак с пиратского кладбища – предатель? Лиля была права – он подозрительный тип и все про нас выведал. Да еще и дядьку своего присоветовал, а тот все сдал: и маршрут, и номер!

– Странно, что нас с тобой совсем не ищут. Собаку привели, а команды взять нас любой ценой до сих пор не отдали.

– Так не знают, сколько нас полетело! Ни Пат, ни Лиля им не признаются.

– Они знают достаточно, – вздохнул Вик, ни грамма не заблуждаясь насчет способности телепатов выведать у Адель подробности.

На корпусе и крыльях самолета зажглись и заморгали полетные огни, и турбины загудели, набирая обороты.

– Они собрались угнать наш самолет! – нервно прошептал Кир. – Что делать?

– Теперь уж точно глупо им сдаваться.

– И что ты предлагаешь – просто рукой помахать?!

Самолет взревел и покатил по полю, выруливая на стартовую позицию, которую Мухин выбрал и отметил на полетной карте. Кир все-таки не сдержался и подскочил, намереваясь не иначе догнать махину и повиснуть на шасси.

Вик с силой ухватил его за ремень и уронил обратно:

– Не сейчас!

– Отцепись! – дернулся Кирилл. – Там же Лиля!

– Там не только Лиля, там и Зеркало, – сказал Вик.

– Но я ей обещал! Я сказал, что защищу ее!

– Твоя кавалерийская атака ни к чему не приведет. Лежи тихо, дозорные возвращаются!

Солдаты, осматривавшие полосу, двинулись обратно, но потом передумали и просто отступили с дороги, встав у костра. От них до залегших в тени друзей было не больше семи метров. Собака дергала ушами и повизгивала, но ее больше волновал приближающийся самолет, чем затаившиеся неподалеку люди.

Мухин, закусив губу, смотрел, как самолет несется к ним, набирает скорость и отрывается от земли. По всей видимости, его вел Эри в одиночку. И, разумеется, под дулом приставленного к голове пистолета – иначе бы он ни за что не стал бы взлетать без первого пилота ночью и с необорудованной площадки.

Когда самолет улетел, оставшиеся в Фаритрамасине наемники начали неспешно грузиться в свои машины. Москалева среди них предсказуемо не оказалось – он улетел, желая доставить захваченный артефакт и Патрисию по воздуху.

Кир, рискуя быть замеченным, тянул и тянул шею, вглядываясь в темноту пастбища. Их с Соловьевым так и не стали искать. Забрав своих убитых, военные отбыли восвояси. Деревенские мужики робко жались в отдалении, не решаясь ни пойти к себе в деревню, ни подобрать павших соседей, ни гасить костры, продолжавших гореть несмотрч на усилившийся дождь. Даже староста был растерян и не знал, что предпринять. Все произошедшее слишком сильно выбилось за рамки его привычного мировосприятия.

– То, что они хотели забрать, они забрали, – сказал Вик, кое-как отряхаясь от налипшей земли и растительного сора. – До нас, как свидетелей или участников, «Прозерпине» дела нет, но это и к лучшему. Кажется, они всерьез уверены, что стоило забрать Зеркало, и они победили. Они слишком полагаются на слова Аделин, но она всего лишь ребенок.

Бредущий вслед за ним промокший насквозь и жутко грязный Кир выглядел обессиленным. И до ужаса злым. К счастью для Соловьева, злился он не на него. Хотя и на него немножко тоже – за то, что помешал вступить в бой и умереть героем.

– Почему ты думаешь, что во всем виновата Аделин? – спросил он мрачно. – Зачем валить на нее, если мы сами облажались?

– Никто на нее не валит, Кир. Она всего лишь озвучила сценарий, и «Прозерпина» за него ухватилась. Теперь мы знаем, каковы их дальнейшие планы, а вот они на наши планы внимания уже не обращают. Думают, что все козыри у них, но на всякого хитреца найдется свой мудрец.

– А он у нас найдется?

– Обязательно.

– Я рад, что ты так думаешь. Куда теперь? – спросил Мухин, чувствуя безнадежное опустошение внутри.

– Пойдем пешком к побережью. Вряд ли деревенские будут столь любезны, что дадут нам свой транспорт или оставят на ночёвку. Слишком много им от нас беспокойства, как оказалось.

– Я не буду ночевать тут. Не смогу. Лучше буду идти всю ночь.

– Попрошу Ивана подогнать нам джип поближе, пусть встретят нас на полпути. – Вик достал из нагрудного кармана трубку спутникового телефона и задумался на секунду. – Надеюсь, ему еще не позвонил Москалев с требованиями, и я успею его подготовить к этому разговору.

– Зачем Москалеву звонить Демидову-Ланскому? У них теперь Патрисия и «Белое солнце». Разве что похвастаться?

– Чтобы начать переговоры, – ответил Соловьев. – Не забывай, что Москалев действует по указке Сперанского и де Трейси, а им нужна Мила. Да и «Черное солнце» все еще у нас.

– Подожди! – Кир напрягся. – Ты хочешь вести с ними переговоры? Хочешь советовать Иван Иванычу, как следует меняться, что ли? Типа, у нас есть Чаша и Мила, а у них Пат и Лиля?

Вик, приготовившийся уже набрать номер, взглянул на него, замерев с телефоном в руке. Самые разные эмоции отражались в глазах Мухина, в нем шла борьба между надеждой и непримиримостью, но, несмотря на эмоциональную турбулентность, парень не утратил способности соображать.

– Патрисия ни за что не согласится на обмен! И вообще, де Трейси и Сперанский далеко, а Москалев… ну, он же бандит-бандитом! Зря его что ли в подозревали в убийствах коллекционеров? Пат начнет дерзить, так он терпеть ее выходки не станет. А Лиля вообще по всем раскладам лишняя, ей пожертвуют в первую очередь, чтобы Патрисии язык развязать! И это при условии, что они не сумеют выкрасть Адель, а если сумеют, если девочка тоже у них, а Володя облажался…

Кир остановился, потому что сперло дыхание. Он не мог продолжать, слова застряли в горле. Впрочем, внешнее спокойствие сейчас тяжело давалось и самому Соловьеву. Все последствия выброса в кровь адреналина были на лицо: и озноб, и сухость во рту, и ощущение, что задыхается.

– Короче, – прохрипел Мухин, откашливаясь, – с ними нельзя ни о чем договариваться! Их надо бить до полного уничтожения! Найти их логово и расхерачить к чертям! Или лучше взять штурмом! Ты не Иван Иванычу звони, а генералу Лисице! С ним наверняка высадилась и группа немедленного реагирования. Я сейчас выслежу, куда полетел самолет, и мы их там накроем, пока они не очухались!

Он стал шарить по карманам и сообразил, что оставил свой гаджет вместе со всеми вещами в самолете.

– Черт! Черт! Черт!!! – Кир в ярости топнул ногой и замер, тяжело дыша.

– Все не так просто, Кирилл, – произнес Вик. – Это не банальные разборки. И похищать у нас Адель, чтобы шантажировать Пат, незачем. Девочка – это их глаза и уши. Это все нужно учитывать, чтобы не лишиться веского преимущества – «Чаши Грааля».

– Ну, Чашу они точно не получат!

– Не получат, – подтвердил Вик. – Иван ее из рук не выпустит. Куда он, туда и Чаша, я это так себе представляю. И даже Вещий Лис это понимает. Но ведь Ваня может и не согласиться. Упрется, в точности как Патрисия. Потому я и хочу с ним поговорить, найти аргументы.

Разговор с Демидовым-Ланским вышел тяжелым, но другого и не предполагалось. Закончив, Соловьев шумно выдохнул и обернулся к приближающемуся старосте.

Пока его люди тушили костры, рачительно собирали угли и грузили тела погибших на повозку, вождь местной общины все-таки набрался смелости и решил осведомиться, не нужна ли европейским туристам помощь. Но двигало им не столько чувство сострадания, сколько желание поскорей спровадить опасных людей подальше от вверенной ему территории.

– Я дам вам зебу, телегу и провожатого, – сказал староста, знаками изображая то, о чем говорил. – Вас проводят вниз, к океану. Есть тропа.

– Misaotra! – поблагодарил Соловьев, прижимая ладонь к сердцу. – Hatraiza izany? (*спасибо, сколько это стоит? мальг)

- Malalaka! Tsy ilaina ny vola fa maimaim-poana io! (*Нисколько, не надо денег, это бесплатно) – затараторил староста, нервно оглядываясь по сторонам. – Mandehana eto fotsiny! (*Просто уходите отсюда!)

– Polysi? Dia nankany amin'ny polisy isika? (*Мы должны сообщить в полицию?)

– Tsia, tsia! Dia nanao antso isika. Mandehana haingana ianao! Ary izao no lazain'ny fanahy (*Нет, нет! Мы уже позвонили. Уходите быстрее! Это то, что велят духи)

– Fanahy?(*Духи?)

– Eny, mialà eto! Hanao izay zavatra hafa rehetra izahay. (*Да, убирайтесь! Мы сами сделаем все остальное)

Их отпускали без претензий. Что ж, большего сейчас они не смели и желать.

28.6

28.6/8.6

Адель Долгова де Гурдон

До сих пор Адель не испытывала дефицита в общении, но в последние полгода он стал неожиданно проявляться в самых, казалось бы, привычных ситуациях. Сверстники, товарищи по играм, вдруг стали ее игнорировать. Раньше им не мешало ни расстояние, ни цвет кожи и внешность, ни даже факт, что говорили они на разных языках, но некоторое время назад все изменилось.

Адель не понимала, что она сделала не так, чем обидела друзей, что они стали делать вид, будто не видят и не слышат ее. Подружки одна за другой отворачивались и не замечали ее, и это доводило девочку до слез.

– Мамочка, – жаловалась она поначалу, – почему девочки не желают больше со мной дружить?

– Какие девочки?

– Мы всегда играли вместе.

– Наверное, ты сказала им что-то не то. Я же просила тебя не озвучивать мысли, которые рождаются у них в голове. Мысли – это личное дело человека, и ему бывает неприятно, когда он не в состоянии остаться сам с собой наедине. Быть всегда на виду – это трудно.

– Но как же мы тогда будем разговаривать, если нельзя читать мысли? – не понимала Адель. – Они тоже читают, потому что иначе у нас ничего не получится.

– Тебе это только кажется, дорогая. Никто не умеет читать мысли, у нормальных людей это не принято, – отвечала мама. – И то, что ты это можешь, твой самый большой секрет. Его никому нельзя рассказывать, или тебе будет плохо.

Патрисия, конечно, не отмахивалась от дочери – просто не могла понять суть ее недоумений. Она расспросила няню, есть ли конфликты у Адель с детьми Межгорья, с которыми дочь встречалась на детских площадках. Няня ответила, что ничего подобного нет, Адель находит общий язык со всеми, ее принимают в игры, да и взрослые обычно следят, чтобы ребятня не была предоставлена сама себе, не дралась и не ссорилась.

Пат успокоилась, а Адель поняла, что эти взрослые ей не помогут, и перестала им жаловаться. Она решила спросить у папы. Папа был необычный, такого невероятного двойного папы не было ни у кого, и уж он-то наверняка должен знать, почему подружки перестали ее воспринимать.

– Ты просто выросла, – сказал папа. – И эти дети тоже выросли. Они заурядные людишки и к пяти-шести годам напрочь теряют способность видеть то, что далеко. Твоей вины здесь нет, просто забудь о них. Они тебе не нужны.

– Нет нужны! – заупрямилась Адель. – С ними интересно.

– Чем же они тебе так дороги?

Девочка начала перечислять, тщательно загибая пальцы:

– Дьянгар умеет бить в бубен и иногда дает мне колотушку, чтобы я тоже била. Окелани живет на острове и у нее на шее красивое ожерелье из ракушек и акульих зубов, которое сплела ей мама. Я тоже хотела научиться плести такие ожерелья, но не успела. А у Арчаны есть домашний питомец – настоящий живой слоненок! Я их очень люблю, но они больше меня не замечают, даже Дьянгар, хотя он хвастался, что умеет ходить в другие миры, как и я. Они все будто ослепли!

Папа погладил ее по голове:

– Наверняка где-то еще живут такие же зрячие, как ты и я. Попробуй их поискать.

Адель честно искала, пролистывая пространства и реальности, но если кто-то и замечал ее, то это были в основном совсем маленькие дети, с которыми ей быстро становилось скучно. Взрослые дяди и тети, которые ее тоже замечали, встречались совсем-совсем редко и ужасно пугались, если Адель заговаривала с ними. Иногда они ее прогоняли, и тогда уже Аделин пугалась шума, что они поднимали, проклиная и обзывая ее.

Бывало и так, что зрячие люди, почувствовав ее присутствие, начинали вести себя странно: сюсюкались с ней и приманивали, делая лживые лица, будто она не девочка, а собачонка. Адель убегала от них, справедливо подозревая, что в их фальшивых улыбках прячется изощренное коварство.

А еще на ее пути встречались и очень таинственные Скрытые, которые при виде Аделин делали знак рукой и исчезали за непроницаемой завесой. Эти смотрели на нее свысока, если вообще смотрели, и никогда не отвечали на вопросы, но хотя бы не обзывались. Впрочем, и проку от них не было никакого.

Адели пришлось смириться. Если она и листала теперь пространство в поисках интересненького, то лишь в качестве молчаливого наблюдателя. Однако с появлением Милы Москалевой и в ее обычной жизни стало происходить кое-что любопытное.

Мила была как игрушки-пирамидки. Она была стержнями, на которые сами собой нанизывались разноцветные колечки ее историй. Можно было взять одно такое колечко, развернуть и войти в него – и все там было вроде бы и похожее на сегодняшний мир, а вроде бы и нет.

Дядя Вова тоже немножко умел собирать на себя колечки, но его колечки были неинтересными, однотонно-скучными и кривоватыми, словно их долго валяли в грязи и ковыряли ножиком, из-за чего в разные стороны топорщились всякие опасные заусенцы. Адель как-то напоролась на такой заусенец и чуть не заболела. И больше не хотела их трогать.

А вот Мила была очень приветливая, теплая и сияла своими колечками совсем как новогодняя елочка. Наблюдая за ней, Адель узнала, что и сама может окружать себя такими колечками, только у нее они были огромными и расходились, увеличиваясь в размерах, пока их грани не терялись в дали. Это было чудно и немножко страшно, потому что колечки Аделин привносили в бесконечный лабиринт реальностей ужасную смуту. Из-за них что-то дрожало и волновалось, а порой и совсем ломалось, и Адель, попробовав, больше не желала их создавать. В них что-то было не так. У Милы же все было компактно, как говорила мама.

Адель не понимала, почему Мила не играет в свои аккуратные колечки, не перебирает их и не заглядывает внутрь. «Наверное, потому что она взрослая», – думала девочка, забывая, что колечки видят не все, ей-то они представлялись совершенно естественными.

Мила отчего-то совсем не обращала на них внимания. Дядя Вова иногда обращал и время от времени приглаживал от особо острых заусенцев, а Мила не делала совсем ничего. Конечно, ей и не нужно было, но ведь каждая вещь требует ухода, не так ли?

– Папа, а почему тетя Мила такая бестолковая? – спросила она у самого авторитетного в этих вопросах человека.

На сей раз она выбрала того папу, который был очень далеко, потому что он знал про Милу больше, чем тот, который близко. Адель постепенно училась их различать и использовать различия себе на благо. С одним предпочтительнее было говорить об одних вещах, а с другим – о других, и их мнения часто совсем не пересекались.

– Потому что преображение с ней случилось недавно, – ответил ей дальний папа. – До своего преображения Мила была обычной, как все, она и сейчас не понимает еще, что может делать.

– Но она научится?

– Конечно. И мы с тобой ей поможем, верно?

Папа подмигнул, и девочка засмеялась, ей было приятно, что в жизни у Милы скоро реализуется самое красивое из колечек, где девушка будет очень счастливой. Адель видела, как это будет. Самое сложное – это увидеть, какое колечко выплывет из тумана вероятностей и ляжет в основу очередной пирамидки, но у нее это получалось все лучше и лучше.

– Только учить Милу надо в древнем храме, – спохватился папа. – Я тебе говорил.

Адель видела, что когда он это говорил, самое красивое Милкино колечко потухло и затерялось. И если Мила пойдет в храм, то оно и не загорится – растворится в кипящей кастрюльке вероятностей, как бульонный кубик у поварихи Анечки. Но папа же должен был это предвидеть, не так ли?

– Почему в храме? – спросила Адель, хмуря бровки.

– Потому что в храме есть дверка. Мы научим Милу как в нее пройти. Это для нее самое главное в жизни.

– А почему в храме дверка?

– Ее сделали древние люди, чтобы было можно ходить между мирами физически.

– А почему надо ходить физически?

– Потому что не все умеют делать как ты. И потому что другим надо переместиться в соседний мир по-настоящему.

– А почему другим надо по-настоящему?

– Потому что я хочу пройти в эту дверь и обнять тебя и твою маму вот этими руками. Ты же хочешь увидеть меня глазками?

– Хочу!

– И, наверное, ты хочешь, чтобы я принес тебе через дверку настоящую куклу, а не только показал ее?

– Да!!

– Хочешь вот такую большую куклу, которая умеет говорить? – папа показал ей образ красивой куколки в нарядном платье. Только она была очень маленькой. – Нравится?

– Да, но она маленькая, а ты говорил, что большая.

– Кукла вырастет, когда я пронесу ее через дверку в храме.

Адель захлопала в ладоши:

– А когда ты придешь к нам и принесешь эту невероятную куклу?

– Когда вы с мамой приедете в храм и кое-что там сделаете для меня. И когда тетя Мила научится входить в дверку.

– Это долго?

– Это зависит от многих вещей, но больше всего от твоей мамы и тети Милы. Придется их подождать.

– Почему придется подождать?

– Ключик от дверки у мамы. Она его принесет, отопрет замочек, и Мила в нее войдет, чтобы взять меня за руку и провести на вашу сторону. Я войду и вручу вам подарочки. Правда, это будет здорово?

– Я люблю подарочки.

Папа рассмеялся:

– Святая простота, как у вас выражаются.

Адель зажмурилась и поискала в тумане нужную картинку, чтобы узнать заранее, как все это будет выглядеть. Но картинки были слишком разные, как и колечки, их было много, и Адель запуталась. Она искала свою красивую куклу, которая будет расти и становиться большой прямо на глазах, но ее нигде не было.

– А где кукла? – спросила она, надув губы. – Ты обещал!

– Раз обещал, значит, подарю.

– Я не вижу!

– А это сюрприз. Ты и не увидишь, пока я не принесу вам свои подарки.

– Их будет много?

– Конечно. И тебе, и дяде Вику, и дяде Ване – всем достанется. Они их надолго запомнят. Только ты никому не рассказывай об этом заранее, хорошо? – прибавил папа. – Для них это тоже будет сюрпризом. Так интереснее, согласна?

– Ладно, – ответила Адель, – но почему, когда ты приходишь, твои руки совсем-совсем пустые? Моя кукла маленькая, она поместится в карман и вырастет потом, но разве подарки для других тоже маленькие?

– Мои подарки особенные и хранятся за дверью. Ты не можешь увидеть то, что скрывается за ней, пока ее не откроют.

– Почему? Подарки скрытые, как некоторые люди?

– Подарки спрятаны, потому что дверь запечатали. И открыть ее со своей стороны я не могу.

– Почему?

– Потому что замок с вашей стороны.

– Почему с вашей?

– Не с нашей, а с вашей! Слышишь, что я говорю? Дверь замуровали! Никто не можешь в нее пройти, и никто не видит сквозь нее! Даже ты.

Папа начал сердиться, и Адель засопела. Она знала, что когда папа сердится, у него кончается терпение, и он перестает отвечать на вопросы или выкрикивает страшную чепуху. Она этого ужасно не любила, но сейчас не могла сдержать любопытства. Загадочная непрозрачная дверка очень ее занимала.

– Почему никто? – опасливо спросила она. – Я же тебя вижу, а ты там.

– Ты тоже ничего не видишь! – рявкнул папа. – Ты видишь образ, который создал твой собственный мозг благодаря моим усилиям. Даже не представляешь, каких трудов мне стоило прорубить этот канал связи! У меня есть посредники, без них не обойтись, но мне это не нравится. Все равно что костыли, без которых я не в состоянии сделать и шага. Физически ни ты, ни я, ни кто-то еще не может проникнуть за этот чертов барьер!

– Почему? – тихо спросила Адель, которая ничего не поняла, но на всякий случай втянула голову в плечи.

– Что ты заладила «почему, почему»? Я в западне, вот почему! – папа сердито стукнул кулаком по раскрытой ладони, гася нарождающуюся черную ярость. – Твоя мама не спешит открыть замок, хотя в ее руках находится ключ от всех дверей. Только не спрашивай больше почему! Не спешит – и все! Но ничего! Я возьму реванш. Обязательно возьму! Если все пойдет по задуманному, я обрету наконец свободу и войду в ваш мир навсегда.

– Мама умная? – совсем робко спросила Адель.

Но папа уже успокоился:

– Да, мама умная. Но ей нужны инструменты и помощники. И еще ей нужна Мила, потому что без Милы ничего не получится.

– Почему не получится без Милы?

– Потому что первым по мосту обязан пройти его строитель. Знаешь такое правило? Ну и неважно. Мила должна будет проверить крепость моста.

– Мила построит мост?

– Мост построит мама, а Мила просто проверит – вместо нее. Мы ведь с тобой не станем рисковать здоровьем твоей любимой мамочки, верно? Вдруг что-то пойдет не так. Мамочка нам еще пригодится.

– А Мила?

– А Мила… она тоже пригодится. По-другому.

– Потому что у Милы есть пирамидки, а у мамы их нет?

Папа посмотрел на нее задумчиво:

– Правильно, Аделин. У твоей мамы нет пирамидок, как и у меня. Нам нужен проводник. Ты тоже могла бы стать проводником, но ты видишь слишком много лишнего.

– Почему лишнего?

– Потому что иногда твоя богатая фантазия мне мешает. Просто делай, что тебе велят, и этого будет достаточно, поняла меня?

Адель не поняла, но ее занимали другие вопросы. Кажется, она уже знала, где находится загадочная дверка. Ее спрятали в старом-старом храме за густым туманным облаком, за узким скрипучим мостом. Некоторые мосты вели в никуда, и она боялась туда заглядывать. Но получалось, что Мила как раз могла туда заглянуть. Мила была куда смелей Адели. «Конечно, – подумала Адель, – ведь она взрослая».

– Да, Мила взрослая, и она научится ходить по мостикам, – подтвердил папа. – Она пройдет первой, сорвет покров своим телом, а дальше – дело техники.

Он окончательно успокоился и улыбался широко и весело, но было заметно, что он устал. И дальний папа устал, и ближний, через которого дальний смотрел на нее из туманного далека. Они оба очень устали. Они редко разговаривали так долго, и время, растраиваясь на дрожащие рукава-спиральки, подточило их, высасывая последние капли силы.

Адель видела, что от усталости глаза дальнего папы стали черными, как две глубокие дырки, а волосы сделались как снег. А ближний папа, который сейчас молчал, стал дрожать, будто на его плечах лежало небо, как на плечах Атласа из книжки с картинками.

– Ты поможешь ей научиться? – спросил дальний папа. – Сделай так, чтобы тетя Мила тебе доверяла и слушалась.

– Она не будет меня слушаться, – сказала Адель, – меня взрослые совсем-совсем не слушаются. Даже няня. Я говорила, чтобы она не звонила тому плохому дяде, но она уходила в туалет и все равно звонила. И ее посадили в тюрьму.

– Мила должна быть послушной, очень послушной, – подчеркнул папа, – это важное условие. Ходить по мосту и проходить в отпертую дверь – процесс сложный, и нельзя, чтобы она отказалась или сбежала в последний момент.

Адель увидела, как плохо будет Миле, когда она пройдет в открытую мамой дверку, «срывая покров». Ей стало ее жалко. Адель всегда болезненно переживала чужие боль и страдания, хотя и пыталась это скрывать – совсем как ее мама. И еще она поняла, что папа не верит в тетю Милу. Он считал ее глупой и хотел заставить делать то, что принесет ей вред.

– Не думай об этом, – шепнул папа уставшими потрескавшимися губами. – Покажи лучше, как много людей ждут моего возвращения.

Дальний папа часто просил показать эту сцену, поскольку она дарила ему успокоение. Он заставлял ее перебирать разные варианты, и Адель жонглировала колечками, пока это ей не надоедало, а он не исчезал в туманном далеко. Он часто приходил специально, чтобы смотреть на «завтра». Дальнему папе нравилось, что Адель умеет ему показывать все, что он просит.

В ночь, когда мама решила лететь за каменным солнышком, он тоже пришел и попросил показать ему Завтра. В тот раз он явился один, без ближнего. И это было необычно, потому что случалось редко, но все же случалось, и Адель подумала, что неурочный визит, наверное, очень важен и срочен, если папа пренебрег процедурой.

Она позволила ему прикоснуться к себе и увидеть ее глазами одно из колечек. Папа хотел увидеть храм и что с ним станет, если все пойдет так, как он придумал. Адель нашла ему храм и дверку, откуда он должен появиться. Вот только колечко оказалось некрасивым. Мама в нем выглядела совсем недовольной. Она не радовалась, что папа вот-вот придет, и не желала открывать дверку. Из-за этого в маму целился плохой человек из пистолета. И в дядю Вову тоже целились, ему даже руки связали, чтобы он не смог их побить. А дядя Ваня стоял у алтаря и делал что-то путанное. У него дрожали руки, но он не хотел, чтобы вооруженные люди причинили вред ее маме.

– Почему они целятся? – возмущенно воскликнула Адель, выкидывая папу из своей головы. – Это плохое завтра! Не хочу его совсем!

– Да, это плохое завтра, – поспешно согласился папа, хватая ее за плечи. – Именно поэтому надо убедить маму делать все добровольно. И Мила, и мама, и все остальные должны быть послушными, тогда никто не будет в них стрелять. Ты понимаешь меня, Адель?

Адель не нравился виденный эпизод, не нравился возбужденный папа и то, что он тормошил ее, схватив за плечи. Она чувствовала смутную тревогу, что-то липкое, вонючее и отталкивающее.

– Почему мама не хочет тебя впускать? Вы поругались?

– Ты сама сказала, что это плохое завтра. И мама твоя в нем тоже плохая.

– Мама хорошая!

– Мама упрямая и порой совершает плохие поступки.

– Неправда! Мама хорошая!

Папа потер руками лицо, чтобы оно не потекло и не показало ей то, что она не хотела видеть – злую и некрасивую маску, которую он прятал внутри себя. Адель любила, когда папа был красивый, как на той фотографии, что ей подарила мама.

– Понимаешь, Адель, жизнь устроена очень заковыристо, – сказал он, – и не всегда в ней воплощается наилучший вариант. Но к наилучшему варианту нужно стремиться.

– Почему?

– Потому что ты этого хочешь. Ты же хочешь, чтобы мама была здорова и счастлива? Хочешь, чтобы плохие дяди не сделали ей больно?

– Хочу.

– Тогда ты должна помочь. Я здесь, с тобой, чтобы подсказать вам хороший вариант. Ты должна быть находчивой. Находчивую девочку мама полюбит еще больше.

– Мама говорит, что любит меня. И что я ее помощница.

– Правильно, – папа улыбнулся. – Ты и моя помощница тоже.

Адель согласилась, однако по-прежнему чувствовала в словах дальнего папы нечто мутное. Такое случалось нечасто.

– Ты знаешь, что такое цифры, Аделин? Умеешь считать?

Адель кивнула, гордясь и переключаясь:

– Дядя Ваня меня учил считать и сказал, что у меня получается хорошо. Он сказал, что я умная и красивая, как мама.

– Дядя Ваня молодец. Ты видела, какие цифры у него в компьютере?

– Он не показывает, но я знаю, что у него там живет много-много цифр. Он все время их складывает и вычитает. И умножает, – добавила она, спохватившись. – И еще… делит, вот!

– Думаю, будет здорово, если ты сможешь его удивить. Смотри! – Папа вытащил откуда-то грифельную доску и цветные мелки и принялся писать непонятные строчки совсем как дядя Ваня. – Видишь вот эти цифры, Адель?

Адель пригляделась. Цифры были большие, длинные и жили своей тайной жизнью. От них дышало взрывным малиновым, и они были чужие. Они родились и жили совсем не здесь. Совсем не такие она складывала и вычитала с дядей Ваней, но это все-таки были цифры, и она знала, как их зовут.

– А теперь смотри, что ты должна показать дяде Ване. В этой строчке следует заменить два знака: здесь и здесь, – папа зачеркнул указанные цифры и написал поверху мелком две другие. – Запомнишь?

– А почему их надо показать?

– У дяди Вани в расчеты закралась ошибка. Если ты хочешь, чтобы все с твоей мамой закончилось хорошо, ты должна сказать дяде Ване про неправильные цифры.

– И тогда в маму не будут целиться из пистолетика?

– Тогда не будут.

– И в самолете тоже не будут?

– А когда она летит?

– Сегодня! Дядя Вик пройдет по воде и найдет для нее каменное Солнышко. Прям вот сразу найдет – завтра! Но меня они не берут. Я остаюсь с дядей Ваней.

– Вот и отлично. Пока они ищут солнышко, ты поможешь дяде Ване исправить ошибку. Только не перепутай! Выучи цифры крепко-накрепко, договорились?

Адель взяла в руки доску и стала учить все, что на ней написано. Она очень старалась и шевелила губами, чтобы лучше запомнить имена чужих цифр. Она умная и потому обязательно все сделает, и мама не будет страдать!

– Маме ничего про пистолет не говори! – грозно велел папа.

– Почему? – испугалась Адель.

– Если скажешь про плохое, оно исполнится. Ты должна молчать про плохое, а говорить только хорошее. Правильные цифры для дяди Вани – это хорошо. А пугать маму – это плохо. И дядю Ваню не пугай, не говори, что это я ему подсказываю. Он же гордый и расстроится, что я знаю лучше него. Скажи, что цифры ты увидела в междумирье, и это, кстати, будет правдой. На тебя он сердится не станет, потому что любит тебя и твою маму.

– А почему… – начала Адель, но папа исчез без предупреждения.

Адель знала, что так бывает, когда он приходит один, без ближнего папы. Она больше не пугалась, как в детстве, если оставалась одна в пустоте. Она выучила написанное, оставила доску (ничего нельзя брать с собой домой!) и побрела туда, где ее ждал нужный мостик.

Скоро девочка обнаружила себя не берегу мелодично журчащей реки. Ближний папа называл ее Летой, Рекой Забвения, но она не понимала, почему. Нельзя было ничего забыть, когда пересекаешь ее. Она специально пробовала, даже мочила в ней ноги – и ничего не происходило.

Взрослые порой играли в нелепые игры. Их поведение отличалось непоследовательностью. Не только ближний папа, который иногда расползался прямо на глазах, и сквозь него проступал дальний, но и мама, сквозь которую никто не проступал, тоже иногда говорила одно, а думала другое. Везде и на всем лежал отпечаток хаоса, он был привычен, но все равно ставил в тупик. Беспорядок хотелось пригладить, подровнять, и Адель пыталась это сделать. Получалось не всегда, но когда все-таки получалось и при этом ничего другого не ломалось, она чувствовала, что сердце ее наполняется светлой радостью.