Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 110 страниц)

– Но в холле я видела ваш проспект… и фотографии на стендах… – Милка осеклась и гораздо тише закончила: – Пожалуйста!

– То, что на фотографиях, предназначено для клиентов, это реклама. А от персонала требуется гораздо больше, чем украсить стену воздушными шариками.

– Возьмите меня хотя бы на испытательный срок. Я вам докажу, что справлюсь с любым заданием.

– Вам так нужна эта работа? – взгляд Безруцкой неожиданно смягчился: – Что ж, я войду в ваше затруднительное положение, так и быть. Диплома об окончании педагогического училища при вас, конечно же, нет…

– Университета, – поправила Милка, – я закончила Московский государственный лингвистический университет. Диплома нет, но можно написать туда и попросить выслать копию. Наверное…

– Я возьму вас на место кастелянши, – постановила директриса. – Без оформления. Во время испытательного срока будете получать половину жалования. Наличкой. Проживание и питание бесплатное. Униформа тоже. А там посмотрим.

– Спасибо! – просияла Милка.

– Надеюсь, я не пожалею об этом. И вот еще что, – директриса встала, давая понять, что аудиенция окончена, – в этой шубе вам на территории лучше больше не появляться. Я попрошу Михалыча подобрать вам чего-нибудь попроще.

Неказистому бушлату и войлочным уггам «прощай молодость», выданным местным сторожем, Мила даже обрадовалась. Шубу она сдала в комиссионку, нехило пополнив запас наличных, а в уггах было удобнее махать лопатой во дворе. «Надо во всем искать позитив», – думала она. И еще она думала: «Я справлюсь!»

1.3

1.3.

В пансионате жило двенадцать постояльцев, хотя рассчитан он был на двадцать человек.

– В этом месяце у нас трое умерли, прямо один за другим, – поведала Милке медсестра Галя Темникова, которую старики все как один звали Галочкой и, судя по блеску в глазах, появлявшемуся в ее присутствии, очень любили. – А перед Новым годом еще двое. Не подумай, что уход плохой был, но сама ж понимаешь – возраст, болячки. Да и место у нас такое, проклятое.

– Почему проклятое? – спросила Мила.

– Потому что пансионат стоит на месте сгоревших частных домов. Хозяин одного из них пьяный уснул с сигаретой, и все вспыхнуло, как соломенное. Огонь перекинулся к соседям, не все спаслись. По ночам, – Галя понизила голос, – у нас призраки бродят. Как кому помирать, так они и показываются. Забрать с собой на тот свет приходят.

– Я не верю, – твердо ответила Милка, которой, чего греха таить, стало не по себе, Галя сумела-таки нагнать на нее жути. – Ты меня нарочно пугаешь, чтобы я к тебе на квартиру съехала. Но поверь, нет у меня лишних средств, чтобы половину аренды вносить.

– Да при чем тут квартира! – возмутилась та, хотя сама не раз и не два соблазняла переселиться к ней, потому что вдвоем снимать жилье дешевле. – Я сама видала, как тень на стене колыхалась, а утром – бац, и покойница в третьих апартаментах!

С Галочкой Мила сошлась быстрей всего. В принципе, сотрудники приняли ее хорошо, но как-то по-особенному дружить тут было не принято. Веселая и жутко болтливая Галочка, пожалуй, отличалась от остальных в лучшую сторону. Она взялась опекать и наставлять новенькую, и Мила была ей благодарна, однако поддерживать всякие глупости не собиралась.

– Как знаешь, конечно, можешь и не верить, – легко пошла Галина на попятный. – Директриса наша тоже не верит. Она вообще у нас баба со стальными яйцами.

– Почему она не набирает новых постояльцев, если есть места?

– Обязательно наберет, спрос на наши услуги большой, но марку ронять не хотят. Наше заведение считается, без преувеличения, самым лучшим в республике, это не какая-то там богадельня, здесь все на совесть. Но и цены ого-го!

Милка не знала, что царило в других подобных местах, но этот дом престарелых ей, скорее, нравился, чем нет. Коллектив, за исключением сторожа, водителя и санитара (последний пил как лошадь и практически никогда не просыхал), был женским и молодым. Самой возрастной считалась повариха – ей исполнилось на днях пятьдесят пять. Милка, которой было двадцать шесть, неплохо вписалась в общество таких же одиноких сердец, как и она. У каждой ее коллеги за плечами была какая-нибудь личная трагедия или житейская неустроенность, поэтому беглянку из столицы приняли радушно. Что такое муж, распускающий кулаки, некоторые знали не понаслышке и сочувствовали искренне. Пусть особой, родственной близости ни с кем не сложилось, Милка чувствовала себя среди этих людей спокойно.

О стариках в пансионате действительно заботились: не грубили им, не бросали без помощи, хотя у постояльцев характер был часто не сахар.

Особо отличался старичок, проживавший в апартаментах номер двенадцать на третьем этаже. Можно сказать, он был местной звездой. Маленький, высохший, про таких говорят «в чем душа держится», но при этом он обладал задиристым нравом: мог довести Галочку до слез, мог нажаловаться директрисе «ни за что». Звали его Иваном Петровичем Загоскиным, и когда-то он был востоковедом-африканистом, знал несколько языков, в том числе и мертвых, писал книги, жил за границей, но потом, как выразилась Галочка, «впал в полный маразм». Его единственный сын уехал жить в Америку, и старик после смерти супруги остался совсем один. Сын поместил его в пансионат, регулярно созванивался с ним по скайпу, исправно перечислял деньги, только Иван Петрович все равно обижался на него и сильно тосковал по прежней вольной жизни. От этого он с каждым месяцем делался все раздражительнее, а когда ему начали отказывать ноги, так и вовсе превратился в желчного забияку.

Милку в первый же день предупредили, чтобы она не принимала грубость вредного старикана близко к сердцу.

– Иван Петрович любит хулиганить, – пояснила Галочка. – Постоянно нас на прочность испытывает, и если что-то ему не понравится, сразу сыну в Америку звонит. А тот – директрисе. Но иногда у Иван Петровича случаются приступы меланхолии, и тогда он просто молчит, не разговаривает почти. Если честно, в такие дни с ним комфортнее всего.

Впервые Мила застала старика именно в такой, меланхоличный период, когда медсестры не могли на него нарадоваться. Ей Иван Петрович показался безобидным. Старик сидел в инвалидном кресле у большого окна в холле, держал на коленях раскрытую книгу, но не читал, а смотрел в заснеженный сад.

Увидев Милу, проходившую мимо, он поманил ее к себе:

– Новенькая? – поинтересовался хриплым голосом. – Как зовут?

– Людмила Ильинична.

– А я Иван Петрович, будем знакомы. Поможешь добраться до моей комнаты, Людмила Ильинична?

Кресло Загоскина было дорогим, с электрическим моторчиком, но Мила понимала, что старому профессору требуется не помощь, а дружеское общение. Самое страшное проклятие в таких местах, как это, – отсутствие привычного круга, с кем можно поговорить по душам. Поэтому она с улыбкой взялась за ручки кресла.

Пока они катились к лифту, старик молчал, а в кабинке, разглядывая в зеркале ее отражение, спросил:

– Откуда к нам эта редкая птица залетела?

Мила даже не сразу поняла, что это о ней, всерьез собралась искать глазами птицу.

– Из Москвы.

– Из Москвы, значит… Странно. А на Мадагаскаре была?

– Да, – кратко ответила она, нажимая кнопку третьего этажа. Двери с легким шелестом съехались, и лифт плавно тронулся вверх.

Воспоминания о медовом месяце, проведенном в круизе по Индийскому океану, отозвались в ее сердце болью. Тогда все еще казалось солнечным, радостным, но именно после возвращения с острова Дима переменился. Нет, остров не виноват, Милка это сознавала. Просто убедившись, что жена никуда не денется, он показал ей истинное нутро.

– Странно! – повторил Загоскин и шепотом сообщил: – Я тоже был на Мадагаскаре.

Лифт открылся, и она снова принялась толкать коляску. Профессор захлопнул книгу, до того лежавшую на коленях, и протянул ей:

– Мои воспоминания о той поездке. Почитай на досуге! Досуг-то есть?

– Досуг есть, – откликнулась Мила, – немного, но есть. Спасибо, Иван Петрович.

Она перехватила книгу, оказавшуюся на удивление увесистой, и зацепила взглядом название на темной обложке: «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины». Читать не хотелось, наверняка будут лезть в голову непрошенные воспоминания, но не отказывать же старику. Надо сделать вид.

– Уверена, книга мне понравится.

– Между прочим, я много лет сотрудничал с Малагасийской академией наук! – не без гордости сообщил Загоскин. – Этот огромный остров – уникальное место. Его геологическое строение, флора, фауна и огромное разнообразие этнических типов населения до сих пор являются предметом научных споров. Я иногда слежу за дискуссиями, знаешь ли… по старой привычке. Сейчас стали говорить, что это уцелевший кусочек затонувшей Лемурии.. и что-то в этом есть.

– Вы участвовали в научных экспедициях? – вежливо поинтересовалась Мила, заталкивая книгу под пояс форменного халата.

Они добрались до апартаментов Загоскина, и она вышла вперед, чтобы распахнуть дверь пошире.

– Я жил там некоторое время, изучал язык и обычаи. И вот ведь какой парадокс, Людмила Ильинична. Среди мальгашей господствует культ предков, каждый житель может рассказать историю своего рода на сотни лет вглубь, но при этом абсолютно равнодушен к общей истории и ко всему, что не касается его лично. Представляешь? В результате их прошлое ограничивается пределами последних сотен лет. Ладно, максимум тысячей лет, если прибавить национальный эпос. С этим периодом все более-менее ясно, он записан в фундаментальной «Tantaran ny Andriana», «Истории королей». Но вот что было прежде? А ведь оно было, было! И весьма поразительное, неоднозначное!

– Даже не сомневаюсь, Иван Петрович.

– Почитай книгу, тебе будет полезно, – сказал Загоскин. – Хоть ты и бывала на Мадагаскаре, но наверняка многого не знаешь. А кое о чем и понятия не имеешь.

Они въехали в комнату. Мила подвезла старика к кровати и собралась помочь ему перебраться на постель, но тот остановил ее:

– Нет! Дальше я сам. И сначала проверю, все ли в порядке. Вазимба могли пробраться в комнату во время моего отсутствия. (Сноска: вазимба – первопоселенцы Мадагаскара, оставившие после себя ряд мегалитических построек загадочного характера, в фольклоре мальгашей превратившиеся в злобных вредных духов)

– Простите, кто?

– Вазимба, – с досадой повторил старик и пояснил: – Они охотятся на меня. Вынюхивают секреты, пакостят и подсылают шпионов. Я должен убедиться, что их тут нет.

Милка в растерянности смотрела, как Загоскин, включив коляску, ловко разъезжает по комнате, заглядывая во все углы. Слишком уж внезапно толковый профессор-востоковед превратился в сумасшедшего старика. Она еще не привыкла к тому, как способны чудить здешние постояльцы, иной раз и сильнодействующие таблетки не помогали.

– Никого! – наконец провозгласил Иван Петрович, довольный. – Значит, у них пока ничего не получилось. Скажите, хорошо ли сегодня охраняется наша крепость, Людмила Ильинична?

– Очень хорошо, – вымолвила Милка. – Ворота заперты, и Михалыч тщательно проверяет каждого входящего, он никогда не отлучается.

– Это правильно, нам следует держать оборону. Ты ведь тоже здесь прячешься от вазимба, не так ли? – Загоскин подкатил к ней и впился в лицо испытывающим взглядом. – Да, все так и есть: ты убегаешь от вазимбы! Но если все правильно сделаешь, он тебя не догонит.

Мила решила, что Загоскин каким-то образом подслушал ее историю, мало ли о чем персонал болтал в его присутствии, и под загадочным «вазимбой» подразумевается Дмитрий. Бог весть какими причудливыми путями блуждают иногда мысли впадающих в маразм!

Но казалось, Загоскин просто нес чепуху:

– У нас с тобой есть общий секрет, один на двоих, – сообщил он, хитро поглядывая на нее. – Вазимба охотятся за нашим секретом, но они его не получат, верно? В моей книге, кстати, есть рецепт, читай ее очень внимательно, иначе упустишь самое важное. И учти, это последний экземпляр на свете, больше нигде не найдешь, все исчезло! Тебе просто повезло, что мы встретились, и я сообразил, что ты не такая, как все.

Мила вытащила из-за пояса книгу и более внимательно посмотрела на нее. В ней не было ничего особенного.

– Хорошо, Иван Петрович, я обязательно ее прочту, – сказала она покладисто, чтобы не раздражать безумца. – И если вам больше ничего не нужно, то я пойду.

– Иди, – Загоскин отпустил ее взмахом руки и даже откатился назад, освобождая проход. – Как прочитаешь, дай знать. Мы с тобой это обсудим!

1.4

1.4

Мила любила читать перед сном. Этим вечером она честно взялась за книгу Загоскина, хотя и побаивалась воспоминаний, которые та могла навеять.

Открыв книгу наугад и пролистав ее немного, она зацепилась взглядом за следующие строки:

«…Название гипотетической Индо-Мадагаскарской суши предложил в 1858 г. британский зоолог Филип Латли Склейтер по имени необыкновенных зверьков лемуров, с которыми столкнулись европейцы на Мадагаскаре. Эти существа со светящимися в ночи глазами внешне напоминают помесь обезьяны, кошки и медвежонка. Их голоса звучат жалостливо, а походка напоминает причудливый танец, за что аборигены прозвали сифаков (официальное название мальгашской разновидности лемуров) «танцующими душами предков». Они верят, что после смерти перерождаются лемурами – самыми беззаботными существами Земли. Назвав утонувший континент Лемурией, Склейтер желал подчеркнуть его уникальность…»

Мила вспомнила свою первую встречу с лемурами. Издали она действительно приняла одного такого за шустрого ребенка, забравшегося на дерево. Пропорции, поза (лемур сидел на толстой ветке, подтянув к груди колени и обхватив их руками) – все норовило обмануть неопытный глаз. И только хвост выдал Милке правду (но заметила она его не сразу).

– Не удивительно, что туземцы до сих пор считают их заколдованными людьми, – потешался над ней муж, когда она призналась, что иллюзия сходства сбила ее с толку. – Даже ты, моя зоркая наблюдательница, попала впросак! Что уж говорить о необразованных дикарях.

Мила знала, что верования мальгашей основывались прежде всего на культе предков. Не важно, какого вероисповедания они придерживались официально – мусульмане они, католики или православные (православная община в последние годы набирала силу на острове), все они блюли заповеданную им веру отцов и дедов. Бог – он где-то там, за облаками и звездами, а истинную заботу о своих детях могут проявлять только покойные родственники, считали они. Однако же и потомки обязаны отплачивать ушедшим своей заботой.

У мальгашей существует невероятный праздник фамадихана, когда ныне живущие откапывают тела покойников, переодевают их в новый саван и под веселую музыку таскают по улицам, периодически встряхивая, словно сгоняя с них сонливость. «Если духи предков стали плохо заботиться о живых, их надо разбудить и поиграть с ними» – гласит народная пословица. Фамадихану проводят обычно в сухой сезон, с мая по сентябрь, но дату назначает колдун или астролог, отвечающий за связь с потусторонним миром.

Дима очень хотел побывать на подобном празднике, но им не повезло (или наоборот повезло, как считала Милка, не горевшая желанием глазеть на истлевшие кости). Зато муж попробовал ром из тростникового сахара, сдобренный порцией бычьей крови – сим коктейлем угощают новичков, присутствующих на церемонии, поскольку зрелище и впрямь шокирующее, не всякий выдержит «на сухую».

– Половина мечты исполнена, – говорил Дима, прихлебывая щедрую порцию рома и созерцая церемонию в записи, на экране телевизора, установленного в баре для туристов. – Но в следующий раз я обязательно потанцую с мертвецами живьем.

Мила вновь вернулась к книге…

*

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

«Должен заметить, что вера в существование исчезнувшего континента в Индийском океане здорово подогревается изучением фольклора народов этого региона. Один из древних цейлонских текстов сообщает, что в незапамятные времена цитадель Равана, владыки Шри-Ланки, насчитывала 25 дворцов, где проживало 40 тыс. жителей, но эти территории были поглощены водной пучиной. Согласно мифам мальгашей, Мадагаскар прежде простирался далеко на восток, но его большая часть была уничтожена всемирным потопом. А древний тамильский эпос упоминает обширную землю Кумари Налу, находившуюся в океане к югу от Индии. Надо ли добавлять, что прародину тамилов тоже поглотило море? От нее остались лишь острова, бывшие некогда горами.

К сожалению, гипотезе о Лемурии нанесла огромный вред поддержка различных мистических обществ, всех этих иллюминатов, розенкрейцеров, Теософского общества и прочих им подобных. На основе своих «видений» они принялись на все лады превозносить «потрясающую воображение цивилизацию предтечей», и эти восторги дискредитировали и без того спорную тему. Когда в 1913 году появилась теория дрейфа континентов Альфреда Вегенера, она вбила последний гвоздь в крышку гроба «великой Лемурии», похоронив вместе с ней, к облегчению научного сообщества, сомнительные спекуляции и на тему перерисовки географических карт, и на тему переписывания истории.

Однако лично я всегда проявлял искренний интерес к Лемурии, и эта моя верность убеждениям однажды дала мне в руки ниточку, приведшую к настоящему открытию.

Дело было так. Изучая манускрипты в отдаленном южноиндийском монастыре Юнгдрунг Бон (о том, что меня туда привело, я расскажу вам чуть позже), я совершенно случайно натолкнулся на таблички, испещренные надписями на странном языке, лишь отдаленно напомнившем мне тибетский. Я решил, что это язык королевства Шангшунг, (*) и работник библиотеки мне это косвенно подтвердил, заодно посетовав, что многие старинные тексты лежат у них мертвым грузом, ибо нет ныне специалистов, желающих копаться в подобной старине.

(Сноска. Шанг-Шунг (Шангшунг) – древнее полумифическое государство, место расположения которого фиксируется древними текстами в районе священной горы Кайлас. В наши дни считается, что зарождение тибетской культуры связано исключительно с приходом буддизма в Тибет из Индии, и произошло это в VII веке н.э., однако и прежде в Тибете жили люди, у которых была собственная история и культура. В основном академические издания рассказывают об истории Центрального Тибета, пренебрегая исследованием других населенных районов, в том числе и территорией древнего королевства Шанг-Шунг, чьей столицей был город Кьюнг-Лунг. Существуют обширные литературные доказательства его существования. Прежде всего, это Дуньхуанские рукописи (собрание религиозных и светских документов, всего около 20 000 объектов, обнаруженных в пещерах Могао в Дуньхуане (Китай) в начале XX века) и тексты Бон. Согласно последним, религия Бон зародилась именно в Шанг-Шунге. К сожалению, эти утверждения до сих пор не подкреплены археологическими изысканиями)

Удивлению моему не было предела, ибо я сразу начал подозревать, что в моих руках оказалась истинная жемчужина, даже невозможная жемчужина. Конечно, религия Бон считается старейшей религией мира, она возникла в период, когда на земле, как написано в первой книге «Махабхараты», жили легендарные наги – полубоги со змеиным туловищем и человеческими головами. По легенде, люди полностью находились под их властью, но всем сердцем жаждали освободиться, и тогда им на помощь пришел Великий Учитель. Произошло это, согласно мифам, аж 18 тысяч лет назад. Учитель, которого звали Тонпа Шенраб, спустился к подножию горы Меру и нашептал людям секреты, как управлять нагами, духами и естественными силами природы. Главным символом его учения, получившего название Бон (что переводится как «нашептывать»), стала свастика «юнгдрунг» – антисолнцеворот, бегущий в направлении, противоположном движению часовой стрелки. Юнгдрунг олицетворял вечную борьбу человека со стихиями и потусторонним миром.

За свою долгую историю религия Бон не раз подверглась гонениям. Ее запрещали, манускрипты со священными текстами уничтожали, людей преследовали, пещерные храмы грабили подчистую. Из-за этого многие памятники культуры были утеряны. Считается, будто верные последователи припрятали часть табличек, начертанных первыми учениками (их прозвали «Шестью Великими Переводчиками», потому что они перевели учение Бон на свои родные языки). Однако это больше напоминает легенду, поскольку никто и никогда не находил древних табличек. Даже немцы, проявлявшие в тридцатых годах повышенный интерес к религии Бон, и те искали и не нашли запрятанные сокровища. И вот я, скромный искатель истины, вдруг оказался удостоен Судьбой держать в руках древнейшие тексты!

Признаюсь, что прочесть их удалось мне с великим трудом. Да, шангшунгский язык это почти известный мне тибетский, но именно что «почти», манера, которой были написаны таблички, все здорово усложняла. К тому же я был сильно ограничен по времени… но не буду жаловаться и отнимать зря ваше время. В результате кропотливой работы со словарем и консультаций с монахами мне удалось ознакомиться с прелюбопытным рассказом о неизвестном доисторическом государстве, откуда в Тибет явился Великий Учитель Тонпа Шенраб. Таблички дополняли единственный известный бонский текст «Зермиг», излагавший мифологизированную биографию Учителя.

Из новых текстов я узнал, что родина Шенраба располагалось там, где ныне плещутся воды океана. Название страны или континента не приводилось (или было утеряно, потому что таблички были не самой лучшей сохранности), но я сразу подумал о Лемурии.

Я выяснил, что Лемурия (буду говорить так) была наследницей еще более древней культуры, поклонявшейся Солнцу и тоже погибшей в результате чудовищной катастрофы. Царство ее предтечей находилось гораздо южнее, где-то в окрестностях Антарктиды (если брать в расчет современную карту). Возможно, это и была Антарктида, еще свободная от ледяного панциря.

Наследники двух погибших царств – Антарктиды и Лемурии – за тысячелетия, прошедшие с момента катастроф, расселились по уцелевшим континентам и островам, неся с собой крупицы великого знания. Шангшунгское царство, которое простиралось в те времена от горы Кайлас чуть ли не до Урала, сохранило память о древнем народе – повелителей стихий, создав целый эпос, отрывки из которого мне посчастливилось худо-бедно перевести.

Указывалось, что древнейший символ свастики пришел в Шаншунг вместе с культом Белого и Черного Солнца и явился составной частью учения Бон. Причем, как явствовало из текста табличек, сила и мощь обоих Солнц не были чем-то умозрительным, эдакой чисто философской категорией. Нет, существовали реальные источники, некие божественные атрибуты, которые в руках жрецов были способны творить чудеса.

Атрибут Белого Солнца, которому соответствовал знак правосторонней свастики, отвечал за связь с космосом. Он позволял беседовать с богами и духами, обитающих в звездных чертогах, и предсказывал судьбу. Короче, помогал правителям вершить «большую политику», поворачивая обстоятельства в свою пользу. Выглядело это устройство (употреблю, пожалуй, именно это слово) как небольшая пирамидка с навершием в виде отполированного диска зеленоватого цвета, в сердцевину которого был вставлен огромный черный камень, возможно, черный звездчатый сапфир (от него потом пошла легенда о волшебном Камне Чинтомани, драгоценном камне мысли)(*). Диск называли «мелонгом» – то есть зеркалом, отражающим картины прошлого, настоящего и будущего.

(Сноска. По легенде, Чинтамани (санскрит. «драгоценный камень мысли») – это фрагмент мифического Небесного Камня, который находится в Гималаях и обладает огромной проникающей силой психического и духовного воздействия на сознание людей и политические события. Принято считать, что он был вырезан из неизвестного минерала черного цвета со сверкающими звездчатыми прожилками внутри. Впервые Чинтамани упоминается в религиозных текстах как одно из семи сокровищ, принадлежавших самому справедливому и доброму правителю. После его смерти камнем завладели странствующие монахи. Именно он в форме многогранника изображён в правом нижнем углу на картине С.Н. Рериха «Священный Ларец»)

Атрибут Черного Солнца, помеченный левосторонней свастикой, представлял собой пирамидку с навершием в виде поющей чаши, которую называли «габала». Он заведовал более мирскими делами: с помощью вибраций лечил больных, питал энергией и открывал двери в неведомое, позволяя физически переноситься на огромные расстояния.

Самое примечательное, что подобных «зеркал» и «чаш» было несколько, то есть можно было вести речь почти о массовом производстве. Причем, как позднее оказалось, некоторые атрибуты дожили в неизменном рабочем состоянии до наших дней. Я сам, своими глазами видел «Белое Солнце», а вместе с ним и еще один не менее волшебный прибор, похожий на культовый бонский нож – Дри Атонг или «Солнечный клинок пурба», которые запросто использовал мадагаскарский колдун умбиаси. Использовал, не понимая до конца ни смысла своих действий, ни ценности попавшего к нему лемурийского предмета.

Я не стану сейчас забегать вперед, в дни, когда я переводил таблички, мой путь на Мадагаскар все еще был скрыт туманом будущего. Сидя в темном и холодном помещении храма Юнгдрунг Бон я и представить не мог, какими причудливыми дорожками поведет меня Судьба-Винтана к своим сияющим вершинам…»

1.5

1.5

Работы у Милки было много, а с каждым днем становилось еще больше. Директриса, убедившись, что на новую сотрудницу можно положиться, не стеснялась ее загружать. Все чаще Милке поручали мыть полы еще и в палатах (Безруцкая заставляла говорить «апартаментах»), похожих на миниатюрные квартирки из двух комнат, хотя обычно там хозяйничали специальные горничные. Случались дни, когда ей буквально некогда было присесть.

Однажды ее попросили сделать уборку у Загоскина.

Шла она туда с легким сердцем, хотя внутренне и побаивалась, что старик примется расспрашивать про свою книгу. Первая глава по географии и истории тропического острова показались утомленной рабочими буднями Милке настолько нудной и длинной, что глаза в тот вечер закрылись сами собой, и она провалилась в сон. Повторной попытки она не предпринимала, книга просто лежала в тумбочке. Для нее сегодняшней это было слишком сложным чтением.

Загоскин, увидев девушку, расспрашивать ни о чем не стал. Он рассматривал ее некоторое время, не отвечая на приветствие и вопросы о самочувствии, будто видел впервые. Милке это было даже на руку. Она принялась за уборку, но тут старик встрепенулся, подкатил сзади и схватил сморщенной рукой за запястье:

– Пауков боишься?

– Н-нет, – пролепетала Мила. – У вас где-то завелся паук?

В этом она сомневалась, горничные убирались тщательно, и вредных насекомых тут не было: ни клопов, ни тараканов. Пауков тоже быть не должно, но кто знает?

– Ну ты и глупая! – Иван Петрович засмеялся – сухо, надрывно, до слез, выступивших в уголках глаз.

Мила замерла, не зная, как расценивать подобную эскападу. Загоскин все еще держал ее за руку, не позволяя отойти.

– Только не говори, что ты такая же как они все, – произнес он, отсмеявшись. – Я давно к тебе присматриваюсь. Молчишь все время, боишься, но ты не такая!

Мила прочистила горло:

– Где у вас паутина? Давайте я ее смахну.

Старик разжал пятерню, чтобы ткнуть костлявым пальцем в экран телевизора, закрепленного на стене:

– Там! Они шпионят за мной. Паука принесли сегодня ночью, пока я спал. Я в этом уверен.

Заявление звучало дико, но Мила послушно подошла к панели и протерла ее чистой тряпочкой.

– Так лучше?

– Не поможет! Ты знаешь, что мадагаскарские банановые пауки плетут огромные паутины, до пяти метров в диаметре, плотные и густые? В них попадаются крупные объекты. Но бывают сети еще больше! В одну такую однажды я сам едва не попался. Злые вазимба научились выращивать особых пауков, которые плетут особые сети. Ты слышала про это? Ты же была на Мадагаскаре, значит, слышала.

Мила начала подозревать, что он насмотрелся передач из мира животных.

– Вы бы поменьше смотрели всяких кошмаров, особенно на ночь, – посоветовала она, наклоняясь к ведру, чтобы перенести его на другое место. – Или вам нравятся насекомые?

Старик хмыкнул:

– Смотрю я на тебя, вроде бы умная, образованная, а притворяешься какой-то недотепой. Вот подберётся к тебе паук, оплетет – что делать-то будешь? Беги, пока есть возможность! Я, увы, – он хлопнул ладонями по ободу колес, – убежать не успею. А ты молодая, резвая. Наша оборона пала, остался последний шанс сделать ноги. Стыдно, конечно, праздновать труса, но лучше быть живым, чем мертвым, а? Что скажешь?

– Некуда мне бежать, – пробормотала Милка, невольно ежась от скверных воспоминаний. Старик нес чушь, но эта чушь падала на подходящую почву и воспринималась слишком болезненно.

– Не унывай, может, и найдется безопасное местечко, мир велик, – утешил он и забубнил горячечно: – Кстати, про известных нам пауков и вазимба. Они уже тянут свои сети из одного пространства в другое, но, на наше счастье, их устройства стационарны и не летают по воздуху, как настоящие паутинки. Однако даже так в их ловушки попадаются разные организмы. Некоторые из них принадлежат к неизвестным науке видам. Были и такие, что не могли дышать нашим воздухом и скончались от удушья. Вероятно, имели инопланетное происхождение. Ты читала про Устюжанинова?

Мила помотала головой, но Иван Петрович не обратил внимания или не видел:

– Как и ты, я поначалу не верил, мало ли какую ерунду воображали в 18-м веке! Но Устюжанинов оказался прав. Да, прав! У него я нашел все ответы. И ты найдешь.

Милка взялась за швабру:

– Я не инопланетянка, мне это не грозит. Да и в паутину не помещусь, порву ее – слишком крупный я объект.

– Шутки шутишь? Напрасно! – рассердился старик. – Однажды в межпространственную сеть попалась гигантская стрекоза с размахом крыльев около двух метров. Не тебе чета! Стрекоза принадлежала к ископаемому виду, вымершему 150 миллионов лет назад, и успела нанести существенный ущерб паутине прежде, чем была нейтрализована. После, правда, они без труда восстановили ловчую сеть.

– Можно мы больше не будем про эту гадость? – тихо попросила Милка.

– Эй, я же предупредить тебя хочу, дуреха! Нравишься ты мне, – упорствовал Загоскин. – Мой далекий предок был сыном попа из Великого Устюга, но удрал на корабле покорять мир. Бедовый был пацан! Устюжане вообще великие землепроходцы и путешественники. Я нашел его записки. Там очень, очень, очень много любопытного! Я потом прошел его маршрутом, побывал в запретных горах и видел ту самую сеть. Да, видел собственными глазами! Был мощнейший выброс энергии. Мои спутники пострадали, да и у меня, гляди, ожог остался.