Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 110 страниц)

Все последние сутки, предшествующие отлету на Крозе, Громов думал, на что согласился благодаря совету в записке. Хотелось поговорить с ее автором, но такового на горизонте не появилось, хотя он прислушивался к шагам в коридоре. Юра спрашивал себя вновь и вновь, не было ли послание ловушкой? Принуждением к сотрудничеству… но шантаж семьей действовал вполне эффективно, а Белый Сахир, способный прочитать истинные мысли, его не навестил. Значит, записка была от друзей, от тимуровцев или ребят со станции.

Увидев в вертолете Борецкого, Громов возрадовался, что его мучения близки к завершению. Скоро его сенсорный голод будет удовлетворен, и все станет ясным и понятным.

Ему было интересно, куда делся Пьер, которого заместил Борецкий, жив ли он и что будет, ежели его найдут в каком-нибудь тупике с кляпом во рту? Успеют ли они долететь до «Альбатроса», а если долетят, то как поступит Элен на борту – наверняка ведь свяжется с базой и уточнит вопрос по своему человеку. На что рассчитывает Тимур, заняв чужое место, и что за груз лежит у него в портфеле?

Громову как никогда требовалось терпение. Борецкий заговорит с ним не раньше, чем оба они окажутся в безопасности. Желая успокоиться, Юра по примеру французов уставился в окно.

Вертолет уже покинул массив Дригальского и направился к побережью. Под его брюхом стремительно уносилась назад комковатая равнина. Вставало солнце, и по верхнему краю горизонта тянулась расплавленная полоса. Снег и лед занимались пожаром. Впереди показались открытые участки оазиса с вкраплениями гладких, как зеркала, озер, а за ними начинался припай, украшенный кособокими розово-белыми айсбергами.

Однако, как Юрий не старался, в голову ему снова полезли беспокойные мысли, и будто отвечая на них, с запада на припай стала наползать белесая пелена.

Настороженность и волнение Громова возросли еще больше, когда яркая заря неправдоподобно быстро растворилась в сплошном тумане.

Облака спустились к земле и укутали собой вертолет. Какое-то время винтокрылая машина мирно летела внутри пуховой перины. Контрасты сгладились, искры потухли, но затем их начало потряхивать.

Громов сжал подлокотники, его ладони моментально вспотели. Однако ни Элен, ни ее спутник еще не осознали, насколько плохи перспективы. Французы продолжали спокойно сидеть, и только Борецкий, заметив судорожный жест, вопросительно дернул бровью в сторону Громова. Тот, смертельно бледный, чуть заметно покачал головой.

Летчики называют столь внезапные туманы «белой мглой» и справедливо не любят ее. Даже простому путнику тяжело идти, когда нет ни одного ориентира. Серебристый свет льется со всех сторон, и любая ложбинка, находясь прямо под ногами, остается незамеченной, в нее проваливаешься, хотя мог бы и перешагнуть. Темные предметы, напротив, видны четко, но кажутся подвешенными в пустоте, и невозможно оценить ни их размеры, ни расстояние до них, поскольку перспектива искажается. Для воздушного транспорта угодить в подобную «белую мглу» смертельно опасно. И дело не в отсутствии прямой видимости, можно, в конце концов, лететь и по приборам. Главная проблема – контрасты давления, которое скачкообразно меняется на отдельных участках.

Голоса в кабине пилотов стали резче и громче. Они знали, что сводка погоды неблагоприятная, и все же надеялись проскочить, облететь зону контрастного давления, но она разрасталась слишком быстро. Вертолетчики спорили, удастся ли чиркнуть циклон по краю или стоит вернуться. В итоге решили запросить экстренной посадки вблизи береговой станций индийцев.

Первый пилот объявил пассажирам, что их ждет «Майнтри». Элен предсказуемо возмутилась и потребовала продолжать полет.

– Это невозможно! – отрезал пилот. – На мне ответственность за вашу безопасность.

– Никаких промежуточных посадок! – гневно крикнула француженка. – Тем более у индийцев. Наш рейс нельзя прерывать. Груз и сопровождающие его лица должны быть доставлены на корабль без промежуточных посадок!

– Я даже обсуждать это не собираюсь! – выдал пилот. – Мы разворачиваемся.

– Только посмейте! Я вас уничтожу! Вы пойдете под суд!

– Лучше под суд, чем на корм рыбам!

Тут началась сильная болтанка, и сделалось не до споров.

Вертолет угодил в горизонтальный шторм. Машину раскачивало, словно щепку в океане. Приборы показывали, что они с огромной скоростью летят вперед, а на самом деле их несло назад. Пилоты отчаянно сражались с рулем высоты, стараясь удержать вертолет от заваливания.

Юра сглотнул, учащенно дыша. Элен, красная от злости, обернулась к нему:

– Ваша работа? Немедленно возьмите себя в руки! Или вы нас всех погубите.

Если б тот знал, как все исправить! Ситуация складывалась безо всякого сознательного участия, Юра оставался всего лишь пассажиром, «глазом урагана», бушующего снаружи буквальным образом.

От понимания неизбежности катастрофы и от того, что он всему причиной, Громову сделалось тошно. Закружилась голова, зрение поплыло, дыхание сперло – все те симптомы, на которые жаловался Вовка...

– Юра, сосредоточьтесь! – приказала Элен. – Остановите шторм!

Ее хладнокровию можно было позавидовать. Она не металась, не кричала, не рвала на себе волосы в отчаянии. Громов сейчас отдал бы многое, чтобы уметь владеть собой так же, как она.

Борецкий, вспомнив о роли Моусона, боявшегося летать, закрыл глаза и забормотал нечто похожее на молитву. Он шарил свободной рукой по груди, нащупывая что-то под курткой. Нашел это наконец и сжал прямо сквозь ткань.

Элен решила, видимо, что это ладанка или амулет:

– Моусон, хотя бы вы не усугубляйте! – прикрикнула она. – Вам ничто не поможет, если вы сами не успокоитесь. Прекратите множить панику!

– Все в руках божьих… – слабо прошептал Борецкий. Он продолжал сжимать свой предмет трясущейся рукой, но хотя бы не крестился.

Вертолет сильно дернулся, и казалось, неумолимая внешняя сила уже переворачивает его, медленно посылая к земле...

Верней – на хрупкий лед припая. Тот не выдержит удара, разумеется, и все они моментально провалятся в холодную воду. Быстрая, но страшная смерть. Выскочить из тонущей машины не получится – Юра знал, как это бывает, в полынью погружаешься в единый миг.

Салон вертолета накренился. Ремни безопасности натянулись – Громов повис на них грудью и зажмурился, ожидая столкновения с поверхностью.

Но мир вдруг замер. Остановился.

Остановился совсем.

Исчезли звуки, тряска, тошнотворный комок в горле провалился в желудок.

Атмосфера пришла в норму, вертолет выровнялся, перестав скакать, беспорядочно мотая хвостом. Турбины загудели ровнее.

Громов открыл глаза, неверяще оглядываясь по сторонам. В висках ломило, перед глазами плясали цветные пятна, но в целом уже отпускало. И его отпускало, и вертолет, и, кажется, будущее, только что висевшее на волоске.

Юра даже начал сомневаться, что произошедшее с ними только что – не сон. Сначала сном ему показался установившийся покой, он ожидал возобновления тряски и опрокидывания в штопор. Потом пришло сомнение, а не почудилось ли ему дыхание близкой смерти?

Пот струился по спине, сердце билось набатом, но все это уже походило на банальный испуг. Не на реальную угрозу – на паническую атаку и личный страх, просочившийся из подсознания. На преувеличение.

Громов был бы счастлив, если б это и впрямь было преувеличением и ничем иным.

– Обычные воздушные ямы, – проговорил Огюст неуверенно. Он тоже сомневался.

А вот Элен – нет. Она всматривалась в Громова:

– Надеюсь, вы теперь в порядке?

– Не знаю, – хрипло, с невероятным усилием разомкнув губы, проговорил Юра.

Элен еще секунду вглядывалась в выражение его лица и, кивнув удовлетворенно, встала. Пошатываясь, она отправилась в кабину пилотов требовать продолжать рейс к «Альбатросу».

– Все позади, нам больше ничего не угрожает, – заявила она. – Вставайте на прежний курс! И никаких посадок в «Майнтри», вам ясно?

Вертолетчики, не без ворчания, послушались.

Борецкий едва заметно улыбнулся, продолжая прижимать руку к груди. На его лбу выступили непритворные капли. Громов и не подозревал в командире столь явного актерского мастерства. Сам он ослабил хватку на подлокотниках и выглянул в окно, где неслись поредевшие клочья облаков.

Внизу, расчерченная на неровные многоугольники равнина припая слегка колыхалась от проходящих под ней широких океанских волн. На горизонте маячила темная точка – тот самый корабль, поджидавший их. До цели оставалось совсем немного, но, как оказалось, не со всеми неприятностями было покончено.

Площадка для приземления на корабле оказалась ужасно неудобной. Научно-исследовательское судно – не авианосец, способный принять военные громады. Предполагалось, что садиться на него должны небольшие геликоптеры на три-четыре персоны. Модифицированная «Пантера», способная перевозить десяток пассажиров, плохо вписывалась в отведенный пятачок на корме. В непосредственной близости от площадки с буквой «Н» находились локатор, шлюпбалки и растяжки дымовых труб – они мешали пилоту.

А еще мешало то, что «Альбатрос», дабы его не затерло, продолжал движение. За кормой то и дело вскипала пена вперемешку с осколками льда, а нос судна рыскал в поисках чистой воды. Посадочная площадка ускользала из-под зависшей машины, и то, что сложностей не избежать, было очевидно даже таким дилетантам, как Элен д'Орсэ.

Вертолет крутился на месте, качался и примеривался, но растяжки постоянно оказывались на траектории посадки. Матросы махали руками и что-то орали с палубы.

Тимур снова принялся молиться. Его губы шевелились, глаза были закрыты, ладонь теребила ладанку под курткой. Элен расширившимися глазами смотрела на Громова. А что он мог сделать?

При соприкосновении работающего винта с препятствием, задевшая его лопасть отлетает, возникает разбалансировка, вертолет опрокидывается – это неизбежный итог, и счет тогда идет на доли секунды. Конечно, в баке после полета оставалось горючего на донышке, но тут хватит и пары литров, чтобы сжечь пассажиров и группу встречающих.

Пилот предпринял невероятное усилие и все-таки втиснул машину на предназначенное место. Колеса уже коснулись палубы, и моряки кинулись вперед, чтобы зафиксировать вертолет, но тут он неожиданно подпрыгнул, разворачиваясь, и винт со страшным грохотом рубанул по натянутому стальному тросу.

Посыпались искры, лопасти с ужасающем скрежетом согнулись, переворачивая вертолет. Людей бросило вперед, потом вжало в кресла. Элен не выдержала – закричала…

Мир снова замер, словно кто-то пытался поставить его на паузу, но добился лишь замедления. Все двигалось рывками. Гибель в чудовищном взрыве подкрадывалась к ним медленно, в вязкой патоке времени, цепь событий – уже вторично за минувшие полчаса – растянулась, искажая звуки и краски.

В самый критичный миг их накрыло тишиной. Еще один взмах ресниц, еще один рывок – и мир вдруг разгладился. Стал снова целым и невредимым.

И вертолет тоже стал целым.

Громов медленно поднял голову.

Он по-прежнему сидел в кресле. Вертолет стоял на палубе. Турбины не гудели. Винт прекратил вращаться, и его лопасти провисли. В окне было видно, как суетятся матросы, крепя шасси к кольцам специальными канатами.

Пассажиры зашевелились, реагируя каждый по-своему на благополучную посадку. Огюст боролся с ремнем, стремясь поскорее покинуть салон. Его руки непростительно ослабли и тряслись. Моусон-Борецкий тер лоб и глаза, залитые соленым потом. Элен опиралась затылком на спинку и глубоко дышала.

– Мне кажется, вы делаете определенные успехи, – обратилась она наконец к Громову. – Если и дальше так пойдет, то вы справитесь быстрей, чем за два месяца. Я в вас не ошиблась.

Юра молчал, слишком оглушённый, чтобы здраво во всем разобраться. Он не понимал, что их спасло. Почему боги смилостивились над ними? Возможно, так причудливо работает диффузия, и мир меняется скачками. Смерть просто не приходит к тому, кто перескочил на новую волну? Барьера не замечаешь, и все идет как идет, но…

Но он совершенно точно не имел к этому отношения!

Это чувство, что он не причём, крепло в Громове с каждым новым ударом сердца. Элен поторопилась приписать ему заслуги, и это грозило в самом ближайшем временем большими проблемами. Нет ничего хуже, чем пустые надежды.

Однако он ничего не сказал. Он вообще не собирался ничего обсуждать до того, как пообщается с Тимуром.

27.4

27.4/7.4

Тимур Борецкий

Все-таки два «неотшлифованных смутьяна» (как выразился однажды Хранитель Акил о «глазах урагана») на борту вертолета – огромный риск! Тим не считал себя совершенством. Он знал немного больше, чем Громов, умел кое-что, но был далек от идеального владения ситуацией. Благодаря его попыткам «отрезать лишнее», они, конечно, все-таки долетели, но выбравшись из одной чрезвычайной ситуации, тотчас вляпывались в другую, потому что Тимур просто не успевал. Не видел всего. Всех последствий,

Было бы обидно после стольких усилий разбиться в шаге от цели. Даже Элен д'Орсэ терять было жалко – она была нужна, чтобы ввергнуть «Прозерпину» в хаос внутренних разборок.

К счастью, у Тимура была пурба – своенравная и не слишком отзывчивая, но он с ней справился. Все-таки он оказался хорошим учеником, потому что вертолет не упал и не взорвался, Акил Ядав мог им гордиться.

Тим, разумеется, даже не думал приписывать все лавры себе одному. Он старался, это верно, но во всем присутствовал и элемент божественного благоволения. Вселенная, как ему казалось, не любила, когда ей мешали развиваться по раз и навсегда устоявшимся канонам. Квантовая диффузия была для нее болезнью, и Тим со своей пурбой представал в роли желанного лекаря, с хирургической точностью отсекающего лишнее и нежизнеспособное.

Божественное одобрение чувствовалось везде и в первую очередь в том, как легко, без запинки прошло их внедрение на базу «Альфа». Гималайские Хранители, решившие отбросить нейтралитет и занять одну из сторон конфликта, свое дело знали. Никто не заподозрил в нанятой троице самозванцев.

Уже перед Новым годом Борецкий, Куприн и Зиновьев устроились работать на главную антарктическую базу «Прозерпины». Тимур стал поваром, Андрей – инженером-наладчиком систем жизнеобеспечения, Анатолий – водителем. Оказавшись таким образом в Орвине среди последней партии нанятого для зимовки персонала, они сделали важный шаг к осуществлению задуманного.

Работа водителем и наладчиком была его бойцам привычной и особых хлопот не доставляла, Андрюха имел диплом инженера-программиста и успел после выпуска немного поработать на заводе, ну, а крутить баранку и вовсе ума не требовало. Сложней всего пришлось Борецкому. Хотя на место шеф-повара элитного ресторана он и не претендовал, предстоящий маскарад ненадолго поверг его в ступор.

Акил, передавший ему новые документы, лишь улыбался:

– Повар – хорошая профессия, Тимур-джи, а кухня – хорошее укрытие. В голове у многих сидит стереотип: повар прикован к плите и продуктовому складу и максимум, чем может навредить, так это порцией яда в котлете. Если вы не станете никого травить, на вас перестанут обращать внимание, даже если встретят вас не на кухне, а в коридоре. Белый колпак и передник способны скрыть очень многое.

– Но я плохо готовлю! – воскликнул Тим.

– У повара единственный секрет: еда должна быть вкусной. Все! Продукты у вас будут, кастрюли и очаг тоже, а вкус зависит от специй и от того, чтобы ничего не пригорело. Следите за очагом, не пересаливайте, распределяйте вкусняшки сдержанной рукой – и в результате у вас будет множество благодарных друзей, готовых поделиться информацией за право угоститься лишней конфетой.

Тимуру ничего не оставалось, кроме как засесть за кулинарные книги. Акил договорился, чтобы его перед заброской в Орвин определили на стажировку к поварихе «Майнтри», и целую неделю Борецкий тренировался под ее присмотром «чувствовать продукты».

К счастью, народ на базе «Альфа» оказался непритязательный, собранный буквально с миру по нитке, и особых капризов не закатывал. Тимур ввел правило ежедневно готовить какое-нибудь национальное блюдо из разных стран, и это встретило горячее одобрение в среде простых трудяг. Скоро он понял, что действительно не так страшен черт, как его малюют. Пошла отдача в виде приветливых взглядов и полезных знакомств, и он успокоился.

С товарищами своими Борецкий чаще пересекался не в столовой, а в зоне отдыха. Трудоголизм на базе не поощрялся, начальство, видимо, не хотело переплачивать за переработку и дополнительную медстраховку, поэтому в проставленные выходные народ обязан был тусоваться в баре, катать шары в бильярдной или смотреть спортивные передачи в специально оборудованной комнате. График смен был простенький и свободное время у тимуровцев регулярно совпадало.

Сидя в гостиной, где вечно было шумно и люди группировались по интересам, Тим вполголоса отдавал распоряжения своим бойцам, выслушивал их доклады и после умело беседовал с охранниками, выведывая, как обстоят дела у пленников с Новой Надежды и что еще учудил «телепат-наркоман».

– Этот парнишка, Ильгиз, в принципе, хоть и торчок, но хлопот доставляет мало, и даже жалко, что он уже не жилец, – откровенничал с ним один из военных, любитель дефицитных сигар и ямайского рома.

Тим быстро нашел путь к его сердцу, вынеся со склада парочку бутылок, благо особого контроля за этим не было, и алкоголь на базе не запрещался.

– А почему его не лечат? – полюбопытствовал Борецкий. – Госпиталь в горе неплохо оборудован, насколько я могу судить, даже стоматологическое кресло имеется.

Охранник хохотнул:

– Стоматолог тут бесполезен! Им же выгодно, когда он нашаренный. Сами же его и угробили.

– А смысл? Он пленник, склонный к побегу? Так некуда у нас бежать.

– Так-то оно так, но Ильгиз – пленник особенный. Он у них типа шамана. Наркотик помогает ему впасть в транс и вещать о будущем.

– Не будет Ильгиза, некому будет вещать, разве нет?

– Кто их поймет? – пожал плечами захмелевший собеседник. – Про запас у них второй альбинос имеется. Вот этот, хоть и его близнец, – кошмар из кошмаров! Мне, к счастью, не довелось с ним близко познакомиться, но мой напарник одну неделю при нем ходил. Говорил, что даже просто рядом стоять страшно. Палач и садист, похлеще фашистских молодчиков в лагерях смерти. Одно слово – Дракула.

Тим уже привык, что имя Драгослава каждый язык переиначивал на более простой и понятный ему манер. Прозвище, которое телепату-альбиносу дали англосаксы, говорило о многом, как и титул «Белого Сахира», бытовавший в арабоязычной среде.

– Зачем же здесь нужен палач? – спросил Борецкий с таким видом, словно поддерживал тему из чистой вежливости. – У нас сугубо научная база, идут исследования, собираются образцы. Тут живут энтузиасты, работающие не за страх, а за совесть. Палач совсем не вписывается в схему, разве это не странно?

– Намекаешь, что я приукрашиваю?

– Если честно, мелькнула подобная мысль, уж извини. Наверняка это просто слухи, которые вы распространяете чисто от скуки. Потому что ничего более интересного здесь не происходит.

Охранник подался вперед, стряхивая пепел с сигары, но по пьяному делу промазывая мимо пепельницы:

– Вот это ты зря! Происходит много чего, но тебе, как повару, знать этого не обязательно.

– Может и так, но в сказки про кровавого Дракулу мне верить неохота. Нынче другие времена.

– Хочешь верь, а хочешь нет, но Дракуле покровительствуют на самом верху. И это неспроста.

– Неужто сам директор базы?!

– Выше бери, – охранник воздел глаза к потолку. – Упырь упыря издалека видит, так что милость эта сама по себе не удивительна. Думаешь, за просто так нам всем хорошие деньги платят? За риск и молчание.

– О чем молчать-то? – усмехнулся Тим. – То, что они пытаются добраться до древних сокровищ, скрытых под Кратером, это секрет Полишинеля. Все всё знают, и даже обсуждать уже неинтересно. Я вообще не верю, что из затеи выйдет толк. Были бы сокровища, уже давно б нашли и извлекли на свет божий.

– Видать, еще что-то есть, иначе с какого перепугу Дракула в последнее время мотается с материка на крошечный остров в океане?

– На Кергелен?

– Он самый. Слышал, да?

– Слышал краем уха.

– Там стоят вторую базу, «Бету», где затевается что-то крупное. Покрупней здешней затеи с сокровищами. Дракула отбирает среди наших нужных ему людей и перевозит на остров.

– Зачем?

Охранник пожал плечами:

– Все подписку дают. Кого отберут, так сразу в брюхо вертушки – и прочь долой. Общаться не дают и даже вещи нормально собрать. Может, и отказаться нельзя. Получил приказ – полезай в котел. Как-то так. Любви к Дракуле это точно не прибавляет.

– Так вот что, значит, здесь происходит! Народ на «Альфе» и впрямь пропадает регулярно. Их переводят на Кергелен. А я слышал от здешних сказочников, что их в жертву приносят, – Тим приглушенно рассмеялся. – Правильно, что не верил.

– У нас всякое бывает, – туманно откликнулся охранник. – Отправкой на Кергелен занимается Дракула лично, и что там дальше с ними происходит, ни ты, ни я никогда не узнаем. Разве что попадем в список этих «счастливчиков». Может, упырь реально кровь у них сосет.

– Вот это точно глупости, – сказал Тимур. – В пещере полно русских пленников. Их бы первыми утилизовали, была б на то воля.

– Это да, – кивнул охранник. – Русских в этом году у нас полно. Но, может, Дракуле русская кровь что отрава? Не способен его организм ее переварить. Поэтому они как неприкосновенный запас. Мы их лечим и кормим, чтобы заменить ими уехавших на «Бету». С одной стороны, русские обходятся дешевле, за паек трудятся на самых отвратных работах, но с другой – за ними присмотр нужен. Выгода руководству, а нам, охране, сплошной геморрой.

Собеседник Борецкому не лгал. О полярниках с Новой Надежды «Прозерпина» действительно заботилась. Режим содержания у них был божеский, а тем, кто изъявлял готовность к сотрудничеству, поручали какую-нибудь мелкую работу под присмотром: снег натаскать для кухни или убрать мусор.

Максиму Маркевичу, раненому во время взрыва вездехода, местные эскулапы довольно сносно залечили перелом, и уже в январе он был переведен к остальным. На допросы его не гоняли, и, слегка оклемавшись, Макс, понятное дело, высказал желание приносить пользу обществу. Борецкий видел его несколько раз на собственной кухне, куда его направили выносить помои. Макс, конечно же, удивился, встретив командира на должности главного кулинара, но сделал морду кирпичом.

Тим тоже не спешил с ним обниматься. Установив местоположение своего бойца, его график и непосредственную охрану, он не предпринимал ничего, чтобы сблизиться с ним без острой необходимости. Все помещения на базе Альфа были нашпигованы следящей аппаратурой, и без доступа к этим важным сетям нечего было и думать, чтоб играть в партизан. Лояльный режим мог закончиться в любой момент – собственно, после первого же происшествия.

Тим не желал будить лихо, пока оно тихо, так как вариантов развития в противном случае просматривалась тьма, и все негативные. Он поручил Куприну незаметно и неспешно взломать систему, но ничего не предпринимать, ждать момента, ибо взлом кода – дело одноразовое. Ребята на базе свой хлеб с маслом тоже не зря жуют: заподозрят диверсию – быстро найдут прореху и залатают.

Гораздо больше, чем оперативная связь с Маркевичем, Борецкого беспокоило физическое состояние Громова. Юра обгорел в вездеходе, а когда стал выздоравливать, еще в начале декабря, к нему заявился Драго-Дракула. Что уж он там с ним делал, осталось неизвестным, но после того визита у Громова остановилось сердце.

Тим подозревал, что случилось это не просто так, не как результат несчастного случая. Он пытался навести справки в госпитале (отвозил несколько раз лично обед медицинским работникам), но выяснил лишь, что реанимированный «глаз урагана» с тех самых пор содержали отдельно от прочих пациентов. Ради него в тупиковом коридоре возвели особый корпус, который охранялся не хуже президентского дворца. Вентиляция, отопление, кухня, персонал, наблюдение – все было отдельным, не пересекалось с остальными участками базы и скрывалось за завесой тотальной секретности.

Последняя суета в том крыле с участием Дракулы и Громова случилась шестого января. Борецкий запомнил дату, поскольку это был канун православного Рождества. Праздник в Орвине, конечно, не отмечали, но само по себе это было символичным: реальность в ту мистическую ночь снова расщепилась, и Тим впервые наблюдал этот процесс от начала и до конца своими глазами.

Почувствовав первые признаки напряжения в «незримых сферах», он поспешно уединился и достал из багажа ритуальную пурбу. «Солнечный нож» тоже чувствовал близкое дыхание катаклизма, и по его лезвию перекатывались волны света.

Тим сжал его рукоятку и прикрыл глаза, чтобы лучше воспринимать. Картины диффузии потрясли его. Он не сумел бы подобрать слов, чтобы описать ее своим товарищам, настолько жуткой какофонией она выглядела со стороны. Звучное цунами из режущих сознание аккордов-стонов сметало на своем пути человеческие судьбы. Их ломало и скручивало в невероятные узлы. Реальность пылала и дробилась на мириады своих копий и дублей, и каждая из них, получив толчок, мгновенно убегала за горизонт, в бесконечность. Вселенная ревела, рыдала, дрожала и плавилась, и в этом хаосе было невозможно за что-то зацепиться. Не осталось ничего устойчивого, ничего стройного и неизменного. Один лишь Тим, сжимающий пурбу, казался себе прежним – «Солнечный нож» создал вокруг него островок безопасности, дрейфующий в океане неизбежного.

Ту, первую, диффузию Тим, по большому счету, упустил. Он был настолько оглушен и напуган, что забыл обо всем. Вспомнил лишь под завершающий финальный аккорд и понял, что ничего не успевает предпринять. Он застонал от злости на самого себя, жалкого и бестолкового, и взмахнул «Солнечным клинком», вспарывая уродливо перекошенную реальность…

Он считал ту ночь своим поражением. Но позже, когда он связался с Акилом, чтобы признаться в никчемности, Гималайский Страж немного утешил его и велел «не париться».

– То, что вы видели, Тимур-джи, явилось малым отголоском. Это был один из кругов от удара на глади Сурьи Мандалы, – сказал индус. – Для нас эти каскады не имеют принципиального значения, а то, что случилось в параллельном мире, будут разгребать другие. Не вы. У вас еще есть время, чтобы привыкнуть.

Борецкий был поражен: вот это все – и только «малый отголосок»?! Он испытал малодушную слабость и неверие в собственные силы. Во что же он ввязался?!

– Что мне делать? – спросил он, перебарывая отчаяние.

– Ждать, Тимур-джи. И учиться. Все должно происходить в назначенном месте в назначенное время и волей назначенного человека.

– Мне предстоит вступить в битву только на Крозе?

– Только там. До Крозе ничего серьезного в этом плане не предпринимайте. Вы попадете на базу «Гамма» примерно к середине апреля. Будьте готовы накануне, в начале месяца, когда все центры силы проявят себя и конфигурации окончательно сложатся. Впишите в них себя и Громова, а до того момента – затаитесь. И копите энергию в «Солнечном ноже», потому что на Крозе ее потребуется очень много.

За месяцы тренировок по гималайской методике и тотального переосмысления действительности Борецкий превратился в настоящего мистика. Он воочию наблюдал, как смещаются пласты реальности, и сам он тоже перестраивается, все дальше удаляясь от изначального состояния. Мистика и эзотерика лучше всего подходили для сохранности здравомыслия, поэтому Тим встраивался в новую парадигму, пользуясь ее преимуществами и не слишком рефлексируя. Колдовство работает – и хорошо.

С вертолетом оно тоже сработало. Живыми и невредимыми они добрались до судна и, если все и дальше пройдет столь же успешно, то скоро они с Юркой доберутся и до Крозе.

Даже то, что после двойной встряски Тим чувствовал себя выжитым как лимон, было огромным благом. Ему не пришлось играть «бледный вид». Взяв на себя роль трусливого Эндрю Моусона (чьей формой и документами воспользовался), он выглядел правдоподобно.

Элен д'Орсэ презрительно наблюдала, как ее новый спутник на трясущихся ногах пытался спуститься из вертолета на палубу, но терпел неудачу за неудачей. По правде говоря, француженку больше волновала сохранность секретного чемоданчика, чем состояние здоровья его носителя, но Тим был рад, что не выбился из сценария. Он знал, что Элен первым делом запросит с «Альфы» его досье, но Куприн собирался поменять в ним одну лишь фотографию, все прочие характеристики и выводы оставались неизменными. Тим не велел Куперу излишне наглеть, поскольку не был уверен, что справится с последствиями при более значимой коррекции. Да и накопленную энергию в пурбе он предпочитал расходывать экономно.

Матросы, потеряв терпение, подхватили неуклюжего Борецкого, вытянули из вертолета и буквально на руках отнесли подальше, прислонив к стеночке надстройки. То и дело вытирая пот, Тимур переводил дух и поджидал Юру Громова.

Француженка со своим помощником задержалась у вертолета, осматривая повреждения. Машина к полетам была все-таки непригодна, винты на хвостовой части немного погнулись, но пилот и его механик хором уверяли ее, что все можно починить. Пилот размахивал руками, Элен морщилась, и Громов с Борецким получили несколько драгоценных минут наедине.

Юрий вел себя как истинный разведчик: быстро сориентировался и делал вид, что они беседуют о погоде, а не о важных вещах.

– Безумно рад тебя видеть! – тихо, но с подкупающей искренностью заявил он, старательно отворачиваясь от Тимура. – Я получил записку на салфетке и ждал встречи. Здорово, что это именно ты! Что с остальными?

Они оба смотрели на море, катившее серые волны за бортом, но Тим точно знал, что Юра ловит каждое его слово.

– Зина и Купер остались на «Альфе», они нас прикрывают. Твои с Ново-Второй давно на Крозе, там же находится и Макс. Его перебросили на архипелаг накануне, правда, держать собираются отдельно от нас с тобой, на соседнем острове. Ты – последний из пленников, но самый важный, и Элен д'Орсэ лично приглядывает за тобой. Она, можно сказать, украла тебя у Белого Сахира и, как следствие, у Доберкура, на которого работает телепат. Между семействами-основателями «Прозерпины» пробежала кошка.

– Я догадываюсь, – быстро произнес Громов. – Элен предложила сотрудничество, и я согласился, но мне кажется, что Доберкура она побаивается. Ты просил тянуть время, и я тяну.

– Все правильно. Продолжай изображать лояльность. Крозе – гиблое местечко, но мы найдем способ отсюда сбежать.

– Каков план?

– Есть наметки. Осмотримся на месте, потом решим.