Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 110 страниц)

– А если вы не будете их разделять, что прикажете с вами делать?

– Для начала, я прямо скажу вам об этом. И вы будете исходить из моего чистосердечного признания, а не из наветов, сделанных нерадивыми подчиненными. А там уж судите меня как хотите.

– Вам так не понравился Укоров?

– Очень не понравился, Илья Ильич. Более того, он совершенно бесполезен.

– А вы, значит, полезны?

– Да, – с наглой уверенностью подтвердил Москалев. – Я уже и сам о многом догадался, но было бы правильно, если бы вы, Илья Ильич, разъяснили мне кое-что. Например, как наша Мила стала бессмертной. Подозреваю, это связано с двумя моментами: ее лечением в Марсельской клинике и артефактами допотопной цивилизацией. Однако мне нужна уверенность в фактическом материале.

Сперанский снова вздохнул. В трубке какое-то время царила тишина – так долго, что Дмитрий начал уже волноваться.

– Моя дочь – проект совершенно уникальный, – сказал наконец Командор. – И это тайный проект. Женившись на Миле, вы получили доступ в святая святых нашей организации, и этого вполне достаточно. Вы не можете знать больше тех, кто по рангу стоит выше вас. Огранить алмаз возможно и без понимания, чью именно корону он украсит.

Дмитрий нахмурился, соображая, верно ли понимает, что неограненным алмазом Сперанский величает Милку.

– Мила – существо жалостливое и романтичное. Именно такой она и должна быть для всех, ибо ее конечный образ, от которого мы зависим, включает в себя элементы душевной чистоты и непорочности. Она – «вечная девушка», сгусток света. Именно за это Прозерпину полюбил Плутон. Ее было нельзя растить в темноте подземного царства, ибо, не познавшая силу солнца и весны, она не сможет преобразовать мир. Добавить к нему мотивы сострадания и любви. Уравновесить Его грядущий приход.

– Чей приход? – недопонял Дмитрий.

– Нового времени. Именно поэтому я растил дочь вне нашей парадигмы, которая, безусловно, отразилась бы на ее мировосприятии. Некоторые вещи должны были оставаться для нее несправедливыми и жестокими, из-за чего в ней и должно усиливаться желание все изменить. Однако настал день, и моя девочка выросла, пришел черед следующего этапа. Ваша роль в замысле чрезвычайно велика. Мила влюбилась в вас, невзирая на ваши недостатки, и продолжает вас любить, как я надеюсь. Да и вам она небезразлична, поэтому разногласия, появившиеся в вашей семье в последнее время, должны быть преодолены. Я рассчитываю на вас, Дима. Вы неглупый человек и понимаете, что само ваше существование зависит от того, оправдаете ли вы мои надежды или нет. Милу следует привязать к ее предназначению двойным узлом. С одной стороны буду я, ее родной отец, с другой – вы, ее муж. Только такая конфигурация надежна.

– Подождите-ка! – воскликнул Москалев. – Это в честь ваше дочери французы назвали корпорацию «Прозерпиной»?!

Сперанский рассмеялся:

– Вы попали в самую точку! Хотя некоторые персоны и не подозревают об этом. Я пошел на риск, применив к ней экспериментальный препарат, меняющий ДНК, но он себя оправдал. Есть две задачи: получить оператора, способного управлять артефактами с помощью праны, и удержать над этим оператором контроль. Вторая задача куда сложней, чем можно представить. Вы сами только что говорили, что люди ненадежны. Любой может внезапно предать. Ведь если мы имеем перед собой человека, способного воздействовать на события, человека знающего, что происходит в параллельных вселенных, которому послушна великая Солнечная Триада, то рано или поздно он задастся вопросом, зачем ему нужны мы?

Дмитрий хмыкнул:

– Забирать себе все больше самостоятельности при подобном раскладе – это логично.

– Вот именно! Поэтому оператор должен быть послушным и лояльным. Но как этого достичь?

– С помощью денег или шантажа.

– Ну, не будьте таким предсказуемым, Дима! Все перечисленное вами – полумеры. Предают даже те, у кого в залоге их собственная жизнь.

– Тогда что? – спросил Москалев. – Любовь к тому, кто отдает приказы?

– А вот это уже теплее. Да, крепкие чувства любви и уважения ведут к послушанию. К сожалению, я редко вижу дочь в силу специфики моей работы, постоянно в разъездах, а ее тетка... впрочем, не будем о ней. Ответьте, вы способны продублировать мои распоряжения? Гарантируете, что Мила будет вам послушна?

– Полагаю, что да. Вы же не потребуете от нее чего невозможного?

– Суть требований совершенно не важна, важна лишь исполнительность: ваша, Дима, и ее. Прана очень капризная вещь. Она не терпит фальши и принуждения – только добровольное и искренне желание что-то совершить.

– Кажется, теперь я понимаю. Как только я до нее доберусь…

– Не тратьте времени зря, Дмитрий, – перебил Сперанский. – В Яман вы не попадете, а военные не отдадут свою добычу. Мы уже пытались, задействовали самые хитрые схемы и проиграли. Так что возвращайтесь в Москву и готовьтесь через месяц-полтора развернуться на Мадагаскаре. Подучите матчасть, раздобудьте разговорник, почитайте про верования их племен и обычаи. Как знать, что именно вам там пригодится?

– Но почему Мадагаскар, Илья Ильич? Потому что где-то там находится недостающее вам Каменное Зеркало? – Москалев припомнил доклад Соломоныча.

– Отчасти, да, но это не телефонный разговор. Приезжайте, и мы пообщаемся с глазу на глаз.

Дмитрий улыбнулся: похоже, все прошло как надо. Но для надежности он решил завершить переговоры хорошей новостью:

– Я прилечу через неделю, у меня образовались неожиданные дела в Уфе. Мы нашли для вас парочку подходящих самородков, и я хочу в этом удостовериться. Если сапфиры именно те, которые нужны вам, я прихвачу их с собой и отдам ювелиру в Москве на огранку.

– Прекрасно, – заметно обрадовался Сперанский, – однако сапфиры – больше не ваша забота. Я слышал, что ваш помощник Серегин прекрасно разбирается в камнях и способен заменить вас на производстве и в мастерских.

– Вот этого я и опасаюсь! Отобрать мой бизнес я никому не позволю.

– Не будьте смешным, Дима! Бросайте все и займитесь насущными проблемами. Кому нужен ваш бизнес?

– У меня непросто бизнес, а очень прибыльный бизнес и в очень даже сакральном месте. Но я сейчас не об этом, а об одном паршивце, который попутал берега. Он возомнил себя неприкасаемым, и это надо срочно исправить.

– Пресловутый кадровый вопрос?

– Один из моих доверенных лиц клевещет на меня и сливает инфу всем, кто ни попросит. Я подобного не терплю.

– Хорошо, – подумав, ответил Сперанский. – Я даю вам добро на некоторые перестановки в вашей фирме. Улаживайте дела как считаете нужным, только не слишком громко. Не хотелось бы вторично вытаскивать вас из тюрьмы, это слишком дорого мне обходится.

– Илья Ильич, за последнее не волнуйтесь. Если я больше не увижу в Уфе адвоката Укорова, то шума не будет.

– Недели вам хватит?

– Две недели, – нагло произнес Дмитрий.

Личная встреча с Патрисией продолжала оставаться для него манящей целью. Даже если не выгорит, про нее предстояло навести подробные справки, как и про всех выживших в Антарктиде шесть лет тому назад, а все это – время, время...

Словно чувствуя это, а может, желая искренне предупредить, Сперанский произнес:

– В шахматной партии, которую мы ведем, на доске сейчас остался только один ферзь – и это моя дочь. Не прогадайте, Дмитрий, позорно поставив не на ту фигуру. Когда Мила испытает на себе силу Священного Грааля, в наших руках сосредоточатся все сокровища мира. Долгожданный квантовый переход состоится, его уже нельзя отменить, но в нем повезет лишь тем, кто вовремя занял правильную сторону.

– Я это учту, – сказал Дмитрий. – И ни за что не ошибусь с выбором стороны. Спасибо, что не смахнули меня с доски раньше времени, хотя могли бы. Роман Укоров наверняка настаивал на подобном исходе.

– Укоров вас не потревожит. Вы нужны мне и моей девочке. Миф о Прозерпине не воплотится без соответствующего окружения.

– Я запомню про миф, Илья Ильич.

Размах Сперанского пугал. У тестя были собственные интересы и амбиции, которые он пестовал в тайне от остальных партнеров. И Мила, разумеется, не подопытный кролик, а крупный козырь в рукаве папаши, лелеющего идею о тотальном господстве. Сперанский умело играл на человеческих пороках, выстраивая собственную дорогу к цели, и в этом у него вполне можно было поучиться. Иметь дело с игроками подобного масштаба Москалеву прежде не приходилось, но он быстро подстраивался и перенимал чужие манеры.

Вот только ему не очень нравилась роль, которую ему отводили. Дмитрий не был таким уж неучем, путешествуя по Италии, видел скульптуру Бернини «Похищение Прозерпины» и отождествлять себя с бородатым насильником ему претило.

Стоя у панорамного окна в номере «Шератон» с видом на реку Белую, он думал, что Сперанский крупно недооценил его, соблазняя «сокровищами». Дмитрий видел в этом свой шанс на спасение. Врожденное чутье подсказывало, что как только он доставит ему Милу, то перестанет быть нужным. Бессмертия ему уж точно не обломится. Пришла пора готовить запасной аэродром.

– Хотели похитителя и насильника – будет вам похититель и насильник, – прошипел Москалев, задумчиво уставившись на сияющий огнями мост. – Но только потом не обессудьте!

Бить первым и бить наверняка, чтобы второго удара не потребовалось – это представлялось ему стратегией, заслуживающей внимания. Сначала он уничтожит Серегина, крысятничающего за спиной, чтобы ни одна утечка не испортила обедню. Потом придет пора договориться с «Яманом».

Любой ценой, но с «Прозерпиной» и всеми этими «Клубами собирателей древностей» должно быть покончено – только тогда Москалев сможет спать спокойно, не опасаясь за собственную жизнь. Ну, а о всяческих «плюшках» он подумает после победы.

29.3

29.3/9.3

Все дни до прибытия в Антананариву Дмитрий действительно усердно «учил матчасть». На Урале встретиться с Патрисией не получилось, но он был уверен, что рано или поздно это произойдет, и готовился к самому важному разговору в своей жизни. Скорей всего, у них не будет много времени на любезности, и предстояло заинтересовать ее с ходу. Завлечь вопреки поклепам, которые не преминул озвучить Соловьев.

Сведения об этой женщине, если честно, впечатляли. Патрисия была нетипичной ученой дамой. По мнению Москалева, такие особы все сплошь «синие чулки» и уродины, но французская аристократка являлась образцом абсолютно во всем. Ей восхищались и ее уважали даже противники. Даже Илья Сперанский не был тут исключением. Но особенно обращали на себя внимание ее семейные связи. Пат происходила из рода потомственных иллюминатов, и считалось, что именно о ней было сложено пророчество в «Книге Власти».

Такие фигуры, как Патрисия Ласаль-Долгова де Гурдон, не выкинешь с поля по щелчку, пусть временами они и совершают совсем не те поступки, каких от них ожидаешь. Вообще не важно, что именно они делают, где живут и кому служат – пророчество все равно исполнится.

Этот момент наглядно объяснил Дмитрию, отчего Патрисии позволили жить в России и никак за это внешнее предательство не наказали. И он же пояснил причину раскола в недрах ядра «Прозерпины». Один из основателей компании по фамилии Доберкур винил Пат в гибели сына и был готов обрушить на ее голову все кары мира, вплоть до заказного убийства, но два его партнера – д'Орсэ и де Трейси – не одобрили сей мстительный порыв. Доберкур затаил на соратников обиду, а те в свою очередь исключили его из важной части их деятельности и перестали делиться информацией об артефактах. С годами трещина между былыми единомышленниками только разрасталась.

Москалев подозревал, что Доберкур был рад избавиться от докуки мистических ритуалов. Расчетливый и рациональный, он сделал ставку на науку и широко развернулся, добившись успехов. Это именно для него фирма Москалева искала на Иремеле черные сапфиры – ни де Трейси, ни д'Орсэ, на чьей старшей дочери был женат Командор Сперанский, камнями не интересовались. Да и зачем им громоздкие агрегаты из тысячи деталей и проводов, когда у них в руках имелись артефакты древних: простые и компактные нож и зеркало?

Зеркало, правда, пока находилось в аренде у Доберкуровских прихвостней, но в Антарктиде хранить его было надежнее, чем в Европе. Сперанский уверял, что все это ненадолго, и скоро у них будет даже два Каменных зеркала, что совершенно необходимо для воплощения пророчества. Последний штрих, так сказать.

Чем больше Дмитрий узнавал о заговоре храмовников, тем сильнее верил, что у них все продумано до мелочей и может получиться. И все же была одна маленькая деталька, которая, как ему казалось, ускользала от их всевидящего ока. И «деталька» эта принадлежала исключительно Патрисии де Гурдон.

Дмитрий ее заметил, а вот Сперанский, кажется, упустил, хотя все это время находился от нее буквально на расстоянии вытянутой руки...

Полгода назад. Москва

В ожидании начала запланированного шоу Дмитрий гулял по просторным галереям Выставочного центра, в котором в преддверии Нового года собрались члены российского «Клуба собирателей». Москалева пригласили среди прочих, но хотя билет был на две персоны, брать с собой жену ему запретили. Запрет исходил лично от Командора, берегшего доченьку от «всякого рода ненужных потрясений», и Дмитрий не посмел ослушаться. В другой ситуации он бы приехал с какой-нибудь девицей, но не мелькать же с любовницей на глазах у собственного тестя! Пришлось скучать в одиночестве.

Попивая аперитив, Дмитрий слонялся вдоль внутренней стены павильона, рассматривая вывешенные на ней картины. Возле одной из них он задержался чуть дольше. От нее веяло чем-то смутно знакомым – концентрированной энергией, способствующей рождению всяческих ассоциаций.

«Ну конечно же!» – Дмитрий вспомнил имя художника, узнав неповторимый стиль: Николай Рерих. С недавних пор он чувствовал свою связь с ним через принадлежавший ему кинжал, как бы странно и пафосно это не звучало.

– Это Матерь Мира – великий дух женского начала, – раздался неподалеку голос Ильи Сперанского.

Дмитрий оглянулся на тестя.

– Она достойна поклонения, потому что только женщина способна огнем своего божественного сотворчества положить начало Новому миру.

– Насколько я знаю, в нашем Клубе нет женщин, – заметил Москалев.

– И правильно. Ведь мы – рыцари, которые служат Даме.

Дмитрий вновь посмотрел на картину. Рерих изобразил на ней женщину, сидящую на троне, парящем над горами. Ее лицо было скрыто вуалью.

– Похоже на икону. Но почему у Богородицы закрыто лицо? – спросил он.

– Это не совсем Богородица, – ответил Сперанский, приближаясь. – Перед вами собирательный образ. Одновременно это и Мадонна, и Богиня Кали, и Иштар, и Белая Тара, и Изида. Вуаль на ее лице означает Покров Тайны, за которым скрыты истинные знания. Руки Матери сложены в виде сердца – это символ Чаши, наполненной животворной праной. А в районе солнечного сплетения нарисован распускающийся цветок как символ открытого Огненного портала, откуда к нам явятся новые возможности. Картины Рериха всегда символичны. Он не делал ни одного лишнего мазка и не изображал ничего бессмысленного. Его посвятили в тайны Тибетские учителя, но будучи художником невероятной силы, Рерих не мог молчать. Он считал своим долгом скрытно доносить смыслы до людей, пока еще далеких от них. Он популяризировал то, во что верил.

– И во что он верил?

– Например, в то, что не пройдет и ста лет, как Темная Эпоха Кали Юга сменится Светлой Эпохой Сатья Юга, которую еще называют «Эпохой Женщины». К слову, именно эту картину Николай Рерих написал по мотивам пророческого сна своей супруги Елены. Существует несколько ее вариантов, но тот, что перед нами, самый известный.

– Это подлинник?

– Разумеется. Оба варианта «Матери Мира» изначально выставлялись в музее Нью-Йорка, но недавно один меценат выкупил одно полотно и поместил в московский музей Рерихов. После того, как музей закрыли со скандалом, «Матерь Мира» выставляется у нас. Для нашего Клуба она имеет первостепенное значение, и нельзя, чтобы холст гнил в каком-нибудь подвале в ожидании конца судебных разборок. (*)

(Сноска. Николай Рерих написал две картины с похожим сюжетом и идентичным названием «Матерь Мира». Обе они выставлялись в США с 1924 года, но в 2001 году банкир Борис Булочник приобрел в Нью-Йорке несколько работ Рериха для организованного в Москве «Музейного Центра Рерихов» (его директор Людмила Шапошникова до этого руководила Советским фондом Рерихов). Скандал разразился весной 2017, когда прокуратура возбудила дело против экс-владельца «Мастер-банка» Булочника. Подозревалось, что картины были куплены на деньги вкладчиков, но записаны в личную собственность банкира, который лишь выставлял их в музее. Пока шло разбирательство, музей в Москве закрыли, а полотна арестовали)

Дмитрий достал из кармана билет и показал его тестю:

– На приглашении, которое мне вручили, значится, что гостей ожидает некое театрализованное шоу под названием «Зеркальный лабиринт и Трижды Великая Мать». Сначала я терялся в догадках, но теперь думаю, что это имеет какое-то отношение к картине Рериха. Я прав?

– Скорей, не к картине, а к идее, в ней воплощенной. Но идемте в зал, Дмитрий Сергеевич, – Сперанский легонько взял Москалева под локоть, – шоу вот-вот начнется.

Представление Дмитрию не понравилось. Артисты, конечно, старались: танцевали и кривлялись, костюмы тоже были на высоте, но музыка звучала излишне громко, свет часто мигал и слепил глаза, а сюжет истории, пронизанный символизмом, был ему непонятен. Голос за кадром изредка зачитывал в микрофон текстовые отрывки, которые звучали загадочно и ничего не поясняли. Дмитрий только и уловил, что девушка, носившаяся по сцене заполошной курицей, всплескивая руками, подпрыгивая и кружась, это и есть та самая Триждывеликая. Да и то он догадался об этом лишь по прозрачной вуали, укрывавшей ее голову. Другие участники балета то подносили к ней громадную книгу, которую та читала с большим вниманием, то заставляли ее вглядываться в круглое зеркало на длинной ручке, то давали испить из черной пиалы размером с полведра, то вручали ей нож, похожий на ритуальную пурбу…

Последнее весьма заинтриговало Москалева, но то, как Триждывеликая им размахивала, скорее озадачивало, чем дарило подсказки. Она резала им пространство бестолково, с какой-то одержимой исступлённостью. Ее фигура, окутанная красными всполохами крутящихся прожекторов, причудливо изгибалась среди прозрачных перегородок – видимо, дама попала в заявленный «Зеркальный лабиринт» и не знала, как из него выбраться.

Дмитрий уж было приготовился увидеть, как она станет выкручиваться, загнанная в угол, но тут перегородки унесли, а на сцену выбежала маленькая девочка в черном платье, ведущая за руку мужчину, одетого в белый хитон, и Москалев вообще потерял нить. Что хотели сказать появлением странного черно-белого тандема сценаристы? Это реальный ребёнок или еще одна аллегория? И что за мужик теперь грубо крутил Триждывеликую в танце, сорвав с нее вуаль?

В финале диктор зачитал речитативом, запутав Дмитрия окончательно:

– Имеющий глаза и уши знай: вот истинное слово, поведанное нам древнейшим из преданий! Достойнейшая дочь Земли и Неба, рожденная в законный час, соединит собою вместе оба мира. Ее судьба прекрасной будет и завидной для всех. Вся жизнь ее уже видна как на ладони, поэтому и будет у людей, от истины далеких, предметом зависти и злобы. Но пред тем, как ей возвыситься до высоты неизмеримой, придется много ей трудиться и страдать. Однако все она преодолеет, поскольку сам Учитель, узрив ее таланты, услышав зов ее из коридора Белых Солнц, войдет к ней в дом и будет помогать. Великая Жена прославит имя трижды. Ее блестящий ум пронзит пространство, как острый нож пронзает хлеб и масло. Ее познания преодолеют тьму – барьер, что отделяет мальчика от старца, открывшего все тайны мирозданья. Ее упорство приведет к бессмертью, излившемуся в Чашу Черных Солнц. И станет Новый Мир для нас итогом, наградой доблестным, надеждой для страдальцев. И как гласит нам Книга Власти, все мы – счастливцы! Мы все свидетели конца эпохи перемен.

Музыка бравурно взревела, оглушив в последний раз, и наконец-то смолкла. Занавес упал, свет погас, и несколько секунд в зале царила могильная тишина. Дмитрий слегка напрягся, с беспокойством ожидая подвоха, но нет – люди взорвались аплодисментами, повскакали со своих мест, и тотчас зажегся верхний свет, знаменуя конец представлению.

– Ну как, вам понравилось? – спросил у Москалева Сперанский, сидевший подле него в первом ряду.

– Впечатляет, – протянул Дмитрий. Он был больше оглушен и подавлен, чем пребывал в восторге.

– Признаться, я вам немного завидую, – продолжил тесть. – Ваше сознание не замутнено долгим ожиданием, и вы все будете воспринимать очень живо. Знаете, когда полжизни работаешь ради торжества какой-то идеи, чувства притупляются. А вам повезло. Вы пришли самым последним и не успели еще растерять чистоту реакций.

Занавес поднялся, и артисты вышли на поклон. Шум аплодисментов усилился, но самые нетерпеливые уже начали пробираться к выходу, спеша на фуршет.

– Илья Ильич, вы всерьез утверждаете, что нас всех ждет пришествие Учителя? – уточнил Дмитрий, повышая голос, чтобы быть услышанным в поднявшемся шуме. – Это не абстракция, а.. конкретное живое лицо? Разовая, так сказать, акция?

– Разумеется, это никакая не утопия, Дмитрий Сергеевич, это будет грандиозный научный прорыв, – откликнулся Сперанский. – Мы откроем дверь в сопредельные пространства. В параллельные миры. Наши предтечи, конечно, не понимали этого, для них все изложенное в Книге Власти было лишь голой сказкой, которая требовала веры. Но от нас требуется уже не вера, а знание. Мы делаем сказку былью. Наша Трижды Великая Мать – не богиня, а ученая дама, физик. И от Учителя, который вскоре придет к нам через портал, мы ждем не философских и религиозных откровений, а четких научных данных. Как остановить старение организма, например. Или как преодолеть космическое пространство.

– Но откуда вам знать, что наука в параллельном мире ушла далеко вперед?

– Мы знаем это, потому что тот мир не совсем параллельный. Это наш мир. Мир, в котором мы бы могли с вами жить, если бы несколько тысяч лет назад вселенская катастрофа не расколола существующее пространство. Учителя из Зазеркалья – это, по сути, мы сами. У нас общие предки, которые построили когда-то великую цивилизацию, погибшую, увы, а пучине вод.

– Это вы про Атлантиду сейчас?

– Да, про Антарктиду, – не совсем верно расслышал Сперанский. Он сделал жест, направляя Москалева к открытым дверям. – У нас еще будет с вами время обсудить это подробнее. Думаю, вы и сами скоро познакомитесь с нашей Трижды Великой Дамой и сможете задать ей вопросы напрямую. Сейчас же, прошу меня извинить, я должен вернуться к своим обязанностям…

Настоящее время. Мадагаскар

И вот Дмитрий получил эту честь – лицом к лицу встретиться с женщиной-физиком, которой по всем предсказаниям и анализам предстояло смешать два мира воедино. В грязной измятой одежде и с ссадинами на лице (чертовы наемники перестарались), Пат Долгова-Ласаль сидела перед ним в салоне прокатного самолета, гордо вскинув голову и, судя по блеску глаз, не теряла присутствия духа.

Дмитрий невольно подумал, что ее связанные руки скорей отсылали к вуали, скрывавшей лицо Трижды Великой Матери из мистерии, чем являлись признаком проигравшего. Пат не считала, что полностью утратила позиции, и ощущала в себе силы, чтобы вернуть власть. Не такой виделась ему эта судьбоносная встреча, но он был рад, что право задавать тон в беседе все-таки принадлежало ему.

Москалев подался вперед и заговорил по-русски (этого языка не понимали наемники):

– Приношу вам свои извинения, мадам Патрисия, за пережитые неприятные минуты. Я приказал этим солдафонам быть аккуратными, но они привыкли действовать грубо. Мне, честное слово, жаль!

– Не трудитесь, – француженка полоснула его холодным взглядом, – мне прекрасно известно, чьи приказы тут выполняются. Отнюдь не ваши!

Дмитрий оглянулся на разместившихся в конце салона вооруженных легионеров. Они сторожили телохранительницу, доставившую им множество проблем, и предоставили ему заниматься француженкой в одиночестве, предварительно разоружив ее. На свое счастье, Патрисия не успела сделать ни одного выстрела, иначе бы ей досталось в пылу борьбы куда больше. Это вряд ли сделало бы ее сговорчивей, только бы разозлило.

– Не стоит оскорблять меня, мадам. На самом деле я на вашей стороне. Те, кто послал эту орду в деревню с дурацким названием, конечно, имеют изрядную власть, но мы с вами могли бы договориться. Чисто между нами.

Патрисия широко улыбнулась:

– Договориться? Серьезно? А не боитесь?

Дмитрий откинулся в кресле, недовольно кривя губы. Самолет в этот момент сильно тряхнуло, и он невольно бросил взгляд в иллюминатор, чтобы убедиться, что они не падают. Их «кукурузник» вряд ли сподобился летать выше слоя облаков, но сквозь ночную тьму с земли не пробивалось ни одного огонька. Хрен поймешь, падают они или нет, и не воткнутся ли носом в какой-нибудь баобаб.

– С какой стати я должен бояться? – проговорил он, с неудовольствием понимая, что и правда боится за собственную жизнь.

– Вы всего лишь мальчик на побегушках. Вступив со мной в диалог, вы уже нарушили приказ вышестоящего в Ордене. Вам велели захватить меня и артефакт, но не вести допрос. И тем более, не договариваться втайне от боссов.

– Кажется, у вас неверное представление обо мне, – парировал Дмитрий. – Простите, что не представился, думал, вы узнали меня по Милкиным описаниям. Меня зовут Дмитрий Сергеевич Москалев, я супруг Людмилы Москалевой, которую «Яман» держит в плену, и, соответственно, зять Ильи Сперанского, Русского Командора. Я мог бы вам помочь.

– Вы ничего не можете, – Пат недвусмысленно опустила взгляд на его руку, лежащую на подлокотнике. – Перстень говорит о вас гораздо больше, чем ваш язык.

Москалев тоже покосился на перстень с дурацкой свастикой и сжал кулак:

– Это формальность.

– Это ваше истинное место. В иерархии Храма вы – никто. Наемник без имени, рода и родины. Расходный материал.

– Однако ваше положение куда хуже. Вы – предательница, которая стала добровольно работать на врага, именно так думают о вас в «Прозерпине». Они убьют вас, разве вы этого не понимаете?

– Как гласит Книга Власти, о которой вы конечно же слышали, являясь рыцарем-наемником, я им нужна. Вас послали в дебри Мадагаскара за мной и моим сокровищем.

– Вообще-то я ехал за Милкой, которую ее отец прочит в королевы мира. Ну, и за Каменным Зеркалом. Вы были без надобности.

– Вы лжете. Никто кроме меня не обладает достаточными компетенциями, чтобы открыть портал с помощью Чаши и провозгласить пришествие нового времени.

Дмитрий ухмыльнулся, радуясь, что у него есть аргумент по существу, и он даже имеет права его озвучить, потому что Патрисия Долгова, как бы не хорохорилась, находится у него в руках.

– Мадам, незаменимых нет. Вы запамятовали об одном умном человеке, способном сделать то же самое. Может, его фамилия и не такая древняя, как ваша, но Илья Сперанский не побрезгует подать ему руку.

Пат едва заметно улыбнулась. Как ни старался Дмитрий обнаружить в ней следы страха или неуверенности, он их не нашел.

– Наследник Демидовых никогда не станет работать на идейных противников.

– Увы, Демидов-Ланской получит такое предложение, что не посмеет отказаться. Возможно, в эти самые минуты он уже размышляет над ним, но его ответ очевиден. Ваш единственный шанс остаться в живых – это я. И пока мы летим, предлагаю обсудить детали сотрудничества вдали от любопытных ушей.

– Вам нечего мне предложить.

– Отнюдь. Отбросьте гордость и выслушайте меня. Я очень долго искал возможность подобраться к вам, пытался выйти на контакт еще на Урале, но вас слишком хорошо охраняли. В тюрьму проникнуть и то проще, чем в ваш бункер. Но что уж теперь говорить? Вашим надзирателям не было дела ни до вас, ни до вашей дочери.

Улыбка наконец-то слетела с нее, и Москалев возликовал. Он нащупал ее слабое место!

– Вот мою дочь вам лучше бы совсем не упоминать!

– Совершенно согласен с вами: девочку не стоит делать заложницей ситуации. Но именно поэтому я и завел с вами разговор. Хочу предложить вам сделку.

– Моя дочь – не предмет торга! – повысила она голос. – И уж тем более я не собираюсь вступать в сговор с лицом столь незначительным. Вы попросту недоговороспособны.

Москалев постарался не обижаться, хотя презрение, исходящее от нее, задело его сильней, чем ему бы хотелось. И все же он сохранил любезный тон:

– У вас, мадам, остается не более пяти минут, чтобы все взвесить и принять решение. Я знаю кое-что, чего храмовники упускают. Сперанский сделал ставку на Милу, желая с помощью дочери упрочить собственное положение в иерархии. Понятия не имею, каким образом ему удалось убедить в этом де Трейси, но, разыгрывая карту с Прозерпиной и Плутоном, он задел какие-то важные струны и, наверное, звучал убедительно . Теперь Милка для них превратилась в важное условие победы, но я считаю, что она же стала их крупным просчетом. Сперанский назвал ее «единственным ферзем на шахматной доске», но он в приступе гордости за свою фамилию проворонил другую фигуру, неожиданно возникшую у него за спиной. Ваша дочь – это не Милка, у нее сил, несмотря на юный возраст, будет побольше, и потому именно она, Адель де Гурдон, главный залог победы. Если вы согласитесь привлечь Адель, использовать ее способности ходить по мирам без Зеркала и Ножа, то мы не только останемся живы, когда все это закончится, но и избавимся от сумасбродных фанатиков. Мы уничтожим их всех одним ударом! Я знаю, как мы с вами это сделаем. Я все продумал.

– Можете дальше не продолжайть, – произнесла Патрисия, неожиданно расслабляясь в кресле. Она отчего-то успокоилась, словно услышала от Дмитрия полную ересь. – Ваш план не будет реализован.

Дмитрий нахмурился:

– Может, у вас сдали нервы, или вам надоело жить?

– Нет, мне не надоело. Но я не стану ни о чем договариваться.

– Даже не выслушав до конца?

– Зачем мне слушать эти глупости?

– Не верю, что вы настолько самонадеяны, что собираетесь в одиночку успешно противостоять когорте наемников и ученых. Один в поле не воин – вы слышали такую поговорку?

– Я не одна.

– Согласен, у вас есть дочь. И именно ради нее…

– Вы туговаты на ухо? Я сказала вам нет! – слегка повысила она голос.

– Послушайте, давайте я вам просто расскажу, что придумал! Это не займет много времени, а потом, если захотите, мы найдем возможность перекинуться словечком. Достаточно будет просто кивнуть мне, и я все сделаю сам. План, уверяю вас, хорош! Я составлял его два месяца и учел абсолютно все!