Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 110 страниц)

Ледокол «Анастас Микоян» сошел со стапелей Николаевского завода в августе 1941 года и на тот момент считался одним из самых комфортабельных судов для ледовых переходов. Для экипажа и исследователей были предусмотрены удобные двух– и четырехместные каюты, кают-компания, столовые, библиотека, душ, баня с парной, лазарет, механизированная кухня. Но свои коррективы внесла война. Вместо того, чтобы возить научные экспедиции к Северному полюсу, «Микоян» вынужденно вступил в состав боевых кораблей Черноморского флота и принимал активное участие в боях с фашистскими захватчиками. В начале ноября 1941 года корабль был отозван с театра боевых действий «для выполнения важного правительственного задания», как говорилось в полученной радиограмме. Экипажу было объявлено, что ледокол перебазируется в Арктику. Поскольку Турция в те годы сохраняла нейтралитет, проход из Черного моры в Средиземное через ее проливы был разрешен только невооруженным судам, и под данным предлогом с ледокола сняли все вооружение (артиллерию корабля использовали для оснащения батареи под Очамчирами). Решение увести ледокол в Северный ледовитый океан было в целом резонным, но его осуществление, как и сопутствующие обстоятельства, выглядели фантастическими, напоминая вредительство, ведь отправить безоружный корабль дорогами войны означало гарантированно уничтожить и сам корабль, и его экипаж (впрочем, зачем тогда было класть папки с личными делами на каждого «смертника», включая судового кока, на стол Сталину?). Это наводит на мысль, что об истинной цели путешествия мы все еще знаем очень мало.

Итак, капитану ледокола и его новой команде (старая была почти полностью расформирована, а новых людей для похода отбирали контразведчики) было велено идти во Владивосток кружным путем через Индийский океан. Попутно ледокол должен был сопроводить три танкера с грузом горючего для союзнической операции против французского правительства Виши и отборных отрядов СС, высадившихся на Мадагаскаре и строившим там военные плацдармы для броска в южные земли. Даже в мирное время такой переход довольно сложно себе представить, а тут шла война, да еще на невооруженный корабль по личному приказу Гитлера была открыта прицельная охота. В архивах фашистской разведки позже были обнаружены шифровки адмирала Канариса и генерала фон Папена. Фюрер приказывал пленить крейсер и команду, а при невозможности пленения – утопить. Только благодаря мистическим и невероятно счастливым обстоятельствам этого не произошло, и экипаж ледокола, вопреки всему, выполнил поставленную задачу. Следует учитывать, что почтивсё время в пути экипаж голодал. В большинство городов Африки, Азии и Южной Америки советскому судну запрещали заходить из-за повышенной секретности.

Однако больше всего вызывает вопросы полное отсутствие вооружения на борту «Микояна» с учетом военного времени. Ледокол вооружили только в Сиэтле, в июне 1942 года, в самом конце пути, а вот до этого (7 месяцев из 9) от Босфора до Сиэтла он шел совершенно безоружным (за исключением 9 пистолетов и набора кустарных копий, изготовленных экипажем на случай абордажа). Конечно, Турция запрещала военным кораблям заходить в проливы, но ничто не мешало восстановить вооружение после. Однако этого сделано не было по различным причинам. Вместо настоящих пушек на борту ледокола команде пришлось укрепить муляжи из бревен, имитирующие орудия, чтобы хотя бы их видом отпугнуть пиратов и любителей поживиться беззащитными путешественниками. Союзники-британцы (ради которых отчасти затевался столь сложный переход) никакой помощи морякам не оказывали, более того, несколько раз английские эсминцы обстреливали ледокол, утверждая, что «не заметили развевающийся на мачте красный флаг и приняли советских моряков за немцев».

По поводу чудесного появления дельфина в Мозамбикском проливе, б оцман Александр Давидович Гройсман, ходивший на «Микояне» в ту самую кругосветку, оставил следующие воспоминания: «Во время тяжелейшего прохода сквозь рифы, к судну прибился дельфин. Карты не было. Сергеев приказал включить музыку, и дельфин под неё, как бравый лоцман, провёл моряков по безопасным местам. Фактически произошло настоящее чудо, и дельфин нас по-настоящему спас, что отказались сделать наши доблестные зарубежные союзники». История знает случаи, когда дельфины сопровождали корабли («подрабатывая» лоцманами по собственному капризу), так было в проливах Индонезии и Новой Зеландии, однако в Мозамбикском проливе это явилось единственным зафиксированным происшествием.

Из Африки «Микоян» проследовал во Владивосток кружным путем, он шел через Атлантику и Тихий океан (Атлантика в военном плане была отнюдь не спокойнее Индийского океана, корабли фашисты активно топили и там). При беглом взгляде вызывает удивление скорость, с которой ледокол совершал свои переходы. Например, в порт Момбаса «Микоян» прибыл 7 февраля 1942 года и провел там неделю, но в Кейптауне появился только 19 марта (больше 30 суток). При этом дорога в обычные дни (крейсерская скорость ледокола 12 узлов) из Момбаса в Кейптаун отняла бы у него трое-четверо суток. Практически аналогичный (на тысячу километров больше) путь из Кейптауна в Монтевидео (кстати, это был первый советский корабль, прибывший в Южную Америку за все время существования СССР) «Микоян» преодолел «всего» за 17 дней и в условиях непрекращающегося шторма. Из Кейптауна он вышел 26 марта, а в Уругвай прибыл 12 апреля. Почему у берегов Мадагаскара ледокол провел столько лишнего времени, остается неясным. Особенно с учетом дельфина-помощника. Однако хочется отметить, что за время кругосветного плавания и вопреки участию в боестолкновениях команда не потеряла ни одного члена экипажа (!)

Дальнейший боевой путь «А.Микояна» вопросов не вызывает, лишь восхищение мужеством его экипажа. Ледокол прибыл во Владивосток в августе 1942 и оттуда сразу же отправился в Мурманск в составе конвоя. В Мурманске экипаж расформировали, и в новом составе команда «Микояна» долго (во время войны и после) водила караваны Северным морским путем.

Вплоть до конца 50-х годов Мадагаскарская операция была полностью засекречена, даже родные моряков не знали об их героическом подвиге. В архиве, в рассекреченных папках (не всех, только касающихся личного состава и маршрута следования) существует список команды, в полном составе представленной к званию Героев Советского Союза, однако приказ был по какой-то причине отменён. С некоторых эпизодов той миссии гриф секретности не снят до сих пор )

8.3

8.3

После наделавшей шуму аварии с участием Милы Москалевой оперативник Салимов звонил Соловьеву несколько раз, а спустя трое суток виртуального общения напросился на личную встречу. Явился оперативник не с пустыми руками, он принес для Милы новый паспорт и надеялся, что в ответ получит от «фээсбэшника» нечто существенное. Соловьеву пришлось придумывать, какой именно информацией ему расплатиться за эту услугу.

Не желая тревожить Милу, Вик немного прибрался в пустой комнате, помыл ободранный письменный стол с оторванной дверцей и перетащил два стула с кухни, чтобы им с капитаном было где уединиться.

Салимов явился поздно вечером, после десяти, но выглядел по-деловому сосредоточенно и бодро, как будто не трудился сутками напролет. Бросив взгляд в сторону кровати с беспамятной Милкой, он прошел в соседнее помещение и только тогда поинтересовался:

– Может, ее все же в больницу? Мы охрану палаты обеспечим.

– В больнице слишком много посторонних глаз и ушей, а должного ухода нет, – ответил Вик. – И потом, хочу быть первым, кто окажется рядом, когда она придет в себя.

– Но зато там есть всякие МРТ и УЗИ. Мало ли что там у нее в башке происходит. Сотрясение мозга не шуточки.

– Традиционные исследования при сотрясении малоинформативны, – терпеливо разъяснил Соловьев. – У нее типичный психологический срыв. Ей просто нужны покой и смирение.

Салимов пожевал губами и сел на предложенный стул, укладывая плоский портфель с документами на потертые доски столешницы.

– Вот интересно мне, – начал он, – кого они закопали на кладбище вместо Москалевой: бомжиху без рода и племени или куклу? Ясно, что для победы все средства хороши, но ваши коллеги – бесчувственные эгоисты. Прошу прощения, конечно, но заставить отца считать дочь мертвой – это за гранью!

– Великие цели требуют нестандартных методов, – осторожно ответил Соловьев, – вы принесли новый паспорт, как обещали?

– Да, шустрые девочки из паспортного стола все оформили в надлежащем виде, – оперативник раскрыл портфель, – только Людмила должна поставить подпись собственноручно.

– Оставьте все мне, завтра ей станет получше, и она подпишет.

Салимов положил перед Виком прозрачный файл с карточкой учета, заявлением и красной книжечкой с российским гербом на обложке.

– Не забудьте заклеить первую страницу, когда она поставит подпись. Кстати, что ж вы раньше-то не озаботились?

– Простите? – Вик открыл было паспорт, чтобы все проверить, но отложил, услышав вопрос.

– Если Людмила Москалева участвует в программе защите свидетелей, то выправить ей новый документ на другое имя было вашим прямой обязанностью. Почему вы не изменили данные и позволили ей разгуливать по свету с недействительным паспортом? Или я чего-то не понимаю?

Вик тоже чего-то не понимал. Кажется, Салимов решил считать Милу ценной свидетельницей, которой обеспечили немыслимую комбинацию прикрытия. Возможно, Соловьев тонкими намеками как-то поспособствовал подобным выводам, но изначально они говорили совсем о другом. Сегодня же капитан очень легко объяснил «явление покойницы», словно забыв, с чего все начиналось.

Вик предположил, что оперативник, и без того замордованный многочисленными делами, просто не хочет себе лишних проблем и потому двигается по пути наименьшего сопротивления. Однако внезапная смена концепций все-таки настораживала.

– Меня, знаете ли, тоже не во все детали посвящают, – сказал он.

– Знакомая картина, – кивнул Салимов. – Нигде порядка нет, и все всё скрывают друг от друга. А вы когда отбываете с ней в Межгорье?

Вопрос был внезапным. Вик ни разу не упоминал при капитане о Межгорье.

– Куда?

– На секретную базу ФСБ. Да ладно, расслабьтесь, – Салимов подмигнул, – у нас все давно знают, что именно там сидит ваше начальство и рулит ходом расследования, а вы перед ними отчитываетесь. Кстати, спасибо за содействие в поимке группы хитников. В указанных вами местах были обнаружены схроны, и засада, которую мы организовали, принесла плоды. Впрочем, ваше начальство в курсе. Неужели не порадовали еще? Ну, значит, я первым успел.

Вик внутренне похолодел. Он ничего не знал о поимке хитников и схронах, информацию о которых якобы передавал. Происходило нечто невероятное и подозрительное. Капитан явно относился со всей ответственностью к тому, что говорил. Неужели это было очередным проявлением диффузии? Но почему сейчас? И Пат ни о чем подобном его не предупредила...

– Странно только, что они охотились исключительно за черными сапфирами, которые имеют меньшую стоимость, чем корунды традиционного синего окраса, – продолжил оперативник как ни в чем не бывало.

– А как расхитители сами это объяснили?

– Заказ, типа, у них такой. Некие чудаки хотели купить партию черных сапфиров, а у нас в районе Иремеля есть месторождения. Вообще, это редкие самородки, но и вид у них не очень, не всякому подходят, – Салимов усмехнулся. – Слышали, что их называют «камнями колдунов»? С их помощью насылают проклятия и вызывают демонов.

– Мы строим свои версии на научной основе, – ответил Вик, про себя соображая, что могло на этот раз спровоцировать искажение прошлого. Его настораживало, что Патрисия не звонила – неужто все еще дулась на него? Это было так на нее не похоже, дело было для нее всегда на первом месте в ущерб эмоциям.

– Понятное дело, но из песни слов не выкинешь. Кстати, – оперативник понизил голос, – тут мы снова вплотную выходим на фирмочку нашего дорогого Дмитрия Москалева, потому что именно через него шел поток изделий из ограненного черного сапфира за границу. Ювелирная линейка называлась «Звезда чернокнижника». Занятное совпадение, правда? Впрочем, вы это знаете.

– Правую руку Москалева, Андрея Серегина, разыскали? – спросил Вик. Информацию о встрече с Серегиным в Уфимском кафе он Салимову точно передавал. Конечно, и тут могли ожидаться сюрпризы, и если бы капитан сейчас заявил, что слышит о Серегине впервые, он бы, наверное, не удивился.

Однако оперативник, довольно сверкнув улыбкой, немного успокоил:

– Конечно! Прям на квартире, как вы и сказали. Пришлось побегать за ним немножко. Дурачина решил поиграть в человека-паука и полез в окно, но в итоге все равно оказался у нас. Так даже лучше получилось, взяли и под белы рученьки сразу в камеру. Раз удирал, значит, под замком будет сидеть, без вариантов.

Кроме точного адреса, все было объяснимо. Вик покосился на закрытую дверь в соседнюю комнату, где спала Мила. Могут ли нестыковки быть следствием его тесного контакта с «глазом урагана»? Он начинал понимать, что чувствовала жена Грача, когда они вернулись из Антарктиды и увидели, что мир избирательно меняется.

– Серегин дал показания? – уточнил Соловьев.

– Молчит как партизан, даже не отвечает, что делал в Уфе, но мы его дожмем. Наскребем дополнительных улик, и заговорит как миленький, чтобы срок скостить.

– Нужно восстановить всю схему и, главное, конечного покупателя черных сапфиров с Иремеля. Вряд ли это единственное месторождение в мире, поэтому придется понять, почему именно башкирские корунды его заинтересовали. И еще: в последнем заказе значились ограненные или неограненные камни? Привлекались ли ювелиры Москалева, и если да, то какого типа огранку от них требовали?

Вик рассуждал вслух, не рассчитывая на ответ, да Салимов его и не дал.

– Если конечный покупатель сидит за границей, то это уже ваши полномочия, а не наши, – сказал он. – Контрабанда – сфера нацинтересов, куда мы со своей свиной рожей не лезем. Наше дело маленькое: явиться на указанную точку и повязать указанных бармалеев.

Беседа и дальше крутилась вокруг расследования, подкидывая все новые детали и повороты, но Вик все чаще посматривал на часы и прислушивался к тому, что происходит в комнате Милы. В нем крепла уверенность, что главную неожиданность следует ждать именно от нее, а то, что сообщает капитан, лишь отголоски необратимых изменений, чьи центром являлась Москалева.

– Кстати, москвичи-то свою удачу просрали, – выдал под занавес отчего-то довольный Салимов. – Новость о краже века до вас еще не дошла?

– О чем вы? – встрепенулся Соловьев.

– Так улику у них из-под носа сперли! Самый ценный вещдок. Прямо со склада.

– Оружие преступления? Трехгранный кинжал?!

– Слышали, значит? – Салимов был слегка разочарован. – Наше начальство потому и не спешит задержанного Серегина в столицу везти. У них там всюду оборотни в погонах или раззявы. Пусть сначала разберутся, кто у них там засланный казачок, и кинжальчик антикварный найдут. А то, может, и его уже за границу, как ту контрабанду, спровадили. Штучка-то не из дешевых, Москалев ее на аукционе Сотбис покупал за чертову тучу баксов.

«Тектонические сдвиги неизбежны, – с замиранием сердца подумал Соловьев, – и произойдут они очень скоро. Может, и через час, а может уже происходят. К худу они или к добру?» Но тут ему оставалось лишь уповать на надежду.

…Милка проснулась, когда оперативник уже уходил. При появлении мужчин, она села, натягивая до горла одеяло. При свете настольной лампы с загнутой к полу лампочкой, Вик не мог ручаться, что с ней все в порядке, но тот факт, что она не только пришла в себя, но и довольно активно двигалась, внушал некоторый оптимизм.

– Добрый вечер? – хрипло спросила она.

Именно спросила, словно сомневалась в том, что он добрый. Да Вик и сам бы за это не поручился. Он подошел к столу, наполнил стакан чистой водой из бутылки и подал Миле. Та благодарно кивнула и припала губами к воде. Волосы ее были влажными, а глаза блестели – в них отражался свет лампы, горящей на кухне.

– Людмила Ильинична! Как замечательно, что вы пришли в себя! – оперативник замахал Соловьеву, мол, бросай все и тащи бумаги на подпись. – Как вы себя чувствуете?

– Не знаю. Кажется, неплохо, – ответила Мила, отставляя пустой стакан на подоконник.

Вик сходил за документами, а потом молча слушал, как Салимов пытается быть любезным и в то же время стоить из себя официально уполномоченное лицо.

Полицейский подоткнул за спиной больной подушку, подложил ей на колени свой портфельчик, чтобы удобнее было писать и тыкал пальцем в нужные графы. Мила делала все, что от нее требовали, даже ответила на пару вопросов про аварию, заданные словно бы мимоходом. При этом она беспомощно поглядывала на Соловьева. Ей было неловко и страшно, словно она могла брякнуть что-то не то, а он бы не одобрил.

С одной стороны Вику это было неприятно, он не хотел быть грозным цербером в ее глазах. Но с другой, ее осторожность свидетельствовала о полной вменяемости, что не могло не радовать. Прежде, чем что-то сказать, она обдумывала слова. Это было отличной новостью, потому что Соловьев устал видеть бессмысленное выражение на ее лице. Ему даже казалось, что, выныривая ненадолго из бреда, Мила его не узнавала.

Вик смотрел на девушку, радуясь ее возвращению из-за роковой черты. Мила же, убедившись, что он ее не осуждает, немного расслабилась, хотя расспросы оперативника по-прежнему были ей в тягость.

Решив, что она еще слишком слаба, чтобы надолго оставаться во власти полицейского, Вик осадил его:

– Моей подопечной не стоит долго перенапрягаться, достаточно того, что она уже рассказала.

– Но я только начал! – возмутился Салимов. – Дайте же и мне поработать, я же не балду с ней гоняю. Людмила Ильинична выглядит вполне оправившейся от болезни. Ведь правда? Людмила Ильинична, подтвердите же, что я вам не мешаю!

– Вы ей мешаете, капитан. Она очнулась пять минут назад, и ей необходимо выпить лекарства и совершить прочие процедуры, так что не наглейте. Забирайте учетную карточку и проваливайте. Вы вообще видели, который час?

Время и правда подходило к полуночи, и Салимову пришлось ретироваться.

8.4

8.4

Проводив Салимова взглядом, Мила повернулась к Соловьеву и выразила желание немного поесть. Вик отправился греть куриный бульон.

До стола девушка дошла самостоятельно. Как до этого и до сеней, где Вик оборудовал временный туалет. Она вспомнила про ведро сама – значит, не так уж бессмысленно проводила минуты бодрствования, что-то в голове отложилось.

– Это ты сам готовил или опять соседка Рузалия Ивановна? – спросила Мила, с аппетитом принимаясь за ароматный бульон с зеленым луком.

– Что ж я, по-твоему, совсем безрукий? – шутливо возмутился Вик.

Мила смутилась:

– Прости, я не подумала. Очень вкусно! Я бы даже вторую порцию съела.

– Больная пошла на поправку? Весьма рад.

– Долго я болела?

– Три дня. И этого, на мой взгляд, вполне достаточно. Я соскучился по нашим разговорам. Не бросай меня больше так надолго.

Мила наконец поняла по его тону, что он пытается ее растормошить, и несмело улыбнулась.

– Мне сделали новый паспорт, – зачем-то сообщила она, хотя он при этом присутствовал. – Старый совсем испортился, да?

– Вроде того.

– А где они взяли мою фотографию?

– Если надо, наши доблестные органы все из-под земли достанут. В век интернета нет ничего невозможного.

– В паспорте есть ошибка. Я не сказала этому человеку, потому что не знала, должна ли ему сообщать или нет… Лучше тебе скажу.

– Что за ошибка? – насторожился Вик. Никаких опечаток он не заметил, но просматривал документ слишком небрежно.

– Мне казалось, что я замужем… а штампа нет. Почему?

– Не знаю, – честно ответил Вик, соображая, что и впрямь указанная графа была девственно пуста. Он просто не заострил внимания, отвлекся на слова Салимова. – Могу уточнить завтра.

– Да, уточни, пожалуйста. Я знаю, что с осужденными преступниками разводят без проблем, но я ведь не подавала заявления.

– А ты бы хотела развестись?

– Да, – Мила положила ложку рядом с полупустой тарелкой. Вторую порцию она все-таки не осилила. – Но я хочу это сделать наверняка, по правилам, а не потому, что паспортистка что-то напутала, понимаешь?

– Я уточню, – повторил он. – И узнаю насчет заявления.

– Спасибо. Ты настоящий друг.

– А я с самого начала знал, что мы подружимся, – подмигнул он ей, возвращаясь к необременительной манере поддерживать беседу.

Про себя он отметил, что Мила ведет себя не так, как он ожидал. Он предполагал, что, очнувшись, девушка забросает его вопросами, будет предъявлять какие-нибудь требования, а он – отбиваться и успокаивать, но она держалась скромно и ровно, даже фразы произносила так, будто несла полное ведро воды, ступая по хрупким мосточкам. Сознавала: один неверный шаг – и все расплескается, а то и мост под тяжестью рухнет.

Возможно, Мила гнала от себя плохие воспоминания, инстинктивно защищая душевный покой, и если так, то Вик не имел права устраивать вторичную экзекуцию. Не сейчас. Они поговорят о важном, когда девушка будет готова. Сегодня же – только приятные темы, шутки и комплименты.

Вик улыбнулся ей:

– Я очень рад, что тебе полегчало, но как врач настаиваю на постельном режиме. Пожалуй, тебе стоит вернуться в кровать.

– Хорошо, – благоразумно откликнулась Мила.

Встав, она пошатнулась, и Соловьев поддержал ее, помогая идти, все-таки силы ее полностью не восстановились. Оказавшись в постели, Мила сжала его руку, призывая задержаться.

– Я слышала, как вы с полицейским говорили о черных сапфирах.

– Подслушивала? – по-доброму усмехнулся Вик.

– Мне вообще с этим везет, – уголки ее губ дрогнули и чуть опустились, реагируя на неприятные воспоминания. – Вот и накануне побега из Москвы я тоже подслушала один разговор. Он велся между мужем и его помощником. Они собирались убить какого-то коллекционера антикварных редкостей из-за черного сапфира.

– Вот как, – Соловьев посерьезнел.

– Они искали особенный камень, оправленный в особую вещь. Не кольцо, я думаю, хотя не уверена… Они говорили именно «вещь». И немного сомневались, что нужный им сапфир хранится в коллекции этого человека. Сомневались – и все же планировали лишить его жизни, потому что о поисках «вещи» никто не должен был догадаться. Возможно, это простое совпадение, и тот черный сапфир не имеет отношения к вашему расследованию. Но если хочешь, я постараюсь припомнить слово в слово, что слышала тогда на балконе.

– Мы все обсудим завтра, а сейчас… – Вик протянул ей градусник. – Померяй температуру, пожалуйста.

Мила подарила ему долгий, немного странный взгляд, который он, при всей проницательности, не смог расшифровать.

– У меня нет температуры.

Соловьев коснулся ее лба. Скорей всего, так и было, но он желал убедиться.

– Чисто для моего спокойствия.

– Разве так важно, 37 у меня или 36 и 9? – Мила снова подарила ему этот странный взгляд, и тут до Соловьева дошло, отчего она хмурится и страдает.

– Ты отныне самое важное, что у меня есть, – сказал он и, присев на край кровати, невесомо, чтобы не потревожить желтушный синяк, провел по ее щеке. – И самое дорогое.

Мила смотрела ему в глаза и была как на ладони со всеми своими недоумениями, сомнениями, надеждами и желаниями. И чтобы она больше ничего не боялась, Вик склонился и поцеловал ее. Все так же невесомо. Но даже невесомого поцелуя хватило, чтобы вернуть ей свет. Девушка просияла и словно осенила его своей благодатью.

– Значит, мне это не приснилось, – прошептала она.

А вот он не знал наверняка, спит он сейчас или нет, ведь сны порой бывают обманчивыми.

– У тебя впереди вечность, чтобы в этом убедиться, – дипломатично произнес он и заправил прядь ее черных, едва заметно вьющихся волос за ухо, коснувшись пальцами нежной шеи.

Мила подалась к нему, но ей не стоило переутомляться, и потому он поспешно встал:

– Отдыхай.

– Я совсем не устала и не хочу спать, – соврала она и вдруг зевнула, испуганно прикрывая рот ладошкой.

Вик тихо рассмеялся:

– Твой организм считает иначе.

– Это все бульон. После сытного обеда требуется переварить его в полной неподвижности.

– И это правильно. Между прочим, уже час ночи.

– Да? Извини, я не подозревала, что уже так поздно. Мои внутренние часы сбились. Ты, конечно, устал, а я отвлекаю тебя своими глупостями.

– Все, что ты говоришь, для меня интересно и важно, но признаюсь, что я бы не возражал занять горизонтальное положение, я не железный, – и Вик снова подмигнул ей.

– Все, я молчу! Я и без того выселила тебя на скрипучую раскладушку.

– Прости, что скрипучая, другой нет.

– Это ты меня прости, свалилась на твою голову.

– Хорошо, что ты на нее свалилась.

Соловьев помыл посуду, постелил себе в противоположном углу и выключил свет. Какое-то время они провели в тишине и темноте. Он прислушивался к ее дыханию, но Милка не спала. И, возможно, прислушивалась к нему в ответ.

– Вик… – позвала она едва слышно.

– Что?

– В твоем доме есть фонарик?

– Хочешь выйти в сени?

– Нет.

– Тогда зачем?

– Можно я немного почитаю? Не могу заснуть. Прежде я всегда читала перед сном.

– Фонарик есть, но читать при его тусклом свете вредно для глаз.

– Я совсем немножко почитаю. Десять минуточек.

– К сожалению, у меня нет приличных книг, подходящих для выздоравливающих пациентов.

– А неприличные есть? – Милка хихикнула.

– И неприличных тоже, – он улыбнулся в темноту.

– А книга Загоскина?

Вик прочел ее и, откровенно говоря, не нашел в ней ничего будоражащего воображения. Местами она была написана весьма занудно. Возможно, это то самое, что поможет погрузить девушку в сон.

– Ладно, сейчас найду ее, – он встал, заставив пружины раскладушки отчаянно взвизгнуть.

Книга лежала по-прежнему в сейфе-чемодане под картошкой. Он наощупь откопал его, набрал код и достал путевые заметки Загоскина. Прежде чем закрыть сейф, Вик убедился, что шкатулка на месте и внутри ничего лишнего не появилось. Жаль, конечно, что не появилось.

– Спасибо, – поблагодарила Мила, хватая книгу, словно долгожданный приз.

Он посоветовал не засиживаться до утра.

– И пользуйся настольной лампой! – он перенес лампу на подоконник и включил, поправив абажур.

– Ты замечательный! – искренне воскликнула Мила.

Вик скорчил ей рожицу:

– Сомневаюсь. Ни один нормальный врач не разрешит пациенту нарушать режим.

– Нормальный, может, и не разрешит, а самый лучший – да!

Он слегка взлохматил ей волосы на макушке:

– Спокойной ночи, Мила!

Перед тем, как вернуться на свое шумное узкое ложе, он бросил взгляд в окно. Здание пансионата, освещенное пятнами фонарей, было огромно и мрачно. Ни одно окно в нем не светилось.

Вик чувствовал в окружающей действительности разлитое напряжение. Как бывает перед грозой, когда лес, птицы, насекомые, ветер – абсолютно все стихает, прислушиваясь к отголоскам надвигающегося урагана.

«Скорей бы уже», – подумал он.

8.5

8.5

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

«Я читал рукопись Ивана Устюжанинова маленькими порциями, смакуя информацию подобно выдержанному армянскому коньяку. Благодаря этой сурабе, подаренной старым торговцем, я вернулся к своим истокам. Мне стало понятно, почему в моем роду мужчинам было запрещено брать в руки оружие. Почему мой отец потерпел сокрушительное поражение на Мадагаскаре в 1942 году и поплатился за это двумя годами жизни и свободы. Почему, наконец, Судьба-Винтана привела меня в сокровищницу Циазомбазаха в горах Анкаратры. Круг замкнулся. Я был всего лишь последним звеном длинной цепочки, которому было завещано подвести этот мир к его очередному рубежу.

Ваня Устюжанинов унаследовал от своих предков по мужской линии дар: он умел ладить с людьми. Как и мне, ему с легкостью давались иностранные языки. Мы с ним вообще оказались во многом похожи. Сбежав с графом Беневским с Камчатки и отправившись навстречу приключениям, молодой человек с жадностью постигал окружающий мир, и особенно он уделял внимание обычаям и культурам незнакомых дотоле народов.

Первая долгая остановка в пути у беглецов случилась в Макао. Ваня подробно описывал город и нравы, царившие на его почти европейских улочках. На полях рукописи он составлял словарик разговорных слов, записывая своим аккуратным округлым почерком их перевод на русский. Зарисовки из жизни были весьма точны, и я, только что сам прибывший из Макао, узнавал типичные образы жителей приграничья и достопримечательности, часть которых (например, дом губернатора) сохранилась до наших дней.

Макао – это португальское владение на землях Китая. Говорят, что человек стал селиться на этом месте более шести тысяч лет назад, но до 16 века ничего крупнее рыбацкой деревушки не построил. Все изменилось, когда сюда попали португальские мореходы. Началась торговля, Европа жадно встречала корабли, нагруженные экзотическими товарами. Однако недоверие к иностранцам у правителей Поднебесной сохранялось. Белолицым купцам разрешали вставать на якорь в гавани, но на берег – ни шагу. Нахалов, нарушавших запрет, немедленно казнили. Такое положение продолжалось до тех пор, пока португальцы не решили одну из главных проблем китайских властей – прогнали пиратов. Отношения потеплели, и Китай разрешил европейцам строить склады на берегу для просушки товаров, намокших во время плавания. Постепенно деревянные склады окружили каменные дома, а в 1557 году Португалия договорилась с Китаем об аренде территории, за которую платила ежегодно 20-ю килограммами серебра. В 18 веке Макао стал вратами в Китай для Европы. Здесь звучали все языки мира и собирались проходимцы всех мастей.

Беневский не знал ни китайского, ни португальского и вел дискуссии на французском и латинском. Больше на латинском, которым владели все образованные люди того времени. Граф претендовал на знакомство именно с аристократией, но интересы высокопоставленной публики в те времена мало отличались от господствующих интересов толпы. Макао уже тогда гремел на весь мир игорными заведениями различного пошиба. Тамошние казино ныне гордятся многовековой историей, но выросли они из портовых салонов, куда не брезговали заглядывать ни купцы, ни матросы, ни более благочестивая публика. Игра шла и в аристократических домах на специальных вечеринках, куда допускались состоятельные клиенты.

Вышло так, что в Макао авантюрист Беневский проиграл губернатору в карты свой галеон.

Пикантность ситуации была в том, что галеон «Святой Петр» формально ему не принадлежал. Беневский, как и его спутники, просто плыл на нем, а владельцем корабля был наймодатель китобоев. Граф превратил галеон в ставку в карточной игре и продулся в пух и прах. Пришлось отдавать корабль вместе со всем такелажем и вооружением. Сделал он это без ведома своих товарищей, и они были неприятно удивлены, когда утром на борт явились солдаты и принялись выгонять их на берег. Рассерженным людям было некуда идти, и они потребовали объяснений у Беневского.