Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 110 страниц)

Громов ненавидел эти визиты с бестолковыми вопросами, которые в устах «призраков» звучали нелепо, а порой глупо. Они хотели знать о секретном задании, о немецком складе, о планах на Новую Надежду, а Юра, как ни был плох, но сознавал, что говорить на данные темы не просто нельзя, но и опасно. К тому же он просто не знал ответов на большую часть того, о чем спрашивали, и потому скоро вовсе перестал отвечать. Наверное, «призраки» это поняли и больше не досаждали ему.

Несмотря на продолжающуюся слабость, с каждым днем Громову становилось лучше. Лежать сутками в кровати стало скучно, и он осторожно перебирал застрявшие в памяти воспоминания и задавался первыми серьезными вопросами.

Он вспомнил, что находился (или находится до сих пор?) в Антарктиде, куда приехал в составе экспедиции из «Ямана». Вспомнил, как они с Игорем, Сергеем и Тарасом обнаружили в подледной полости древние руины, а рядом с ними – современные следы чьего-то присутствия. Потом им в помощь прислали группу разведчиков во главе с Тимуром Борецким. Они улетели в горы Дригальского, где попали в эпицентр квантовой диффузии. После этого все изменилось: они нашли старый немецкий склад с оружием, наткнулись на базу «Прозерпины», угнали вездеход, чтобы поехать к Кратеру и там…

Дойдя до этого места, Громов в ярчайшей вспышке припомнил, что станции Новая Надежда больше не существует – она разорена, сожжена, и что на вездеход тоже напали, – и довольно резко сел на кровати. Спину тотчас заложило, и закружилась голова, но он больше не мог оставаться спокойным: он находился в плену! Все эти угрюмые врачи-иностранцы – враги, и лечат его исключительно по приказу!

В довершение потрясений, словно желая добить, перед внутренним взором Громова четко и ясно возникло пугающе-уродливое лицо молодого мужчины с красными глазами альбиноса. «Он нужен живым, я с ним не закончил».

Громов сбился с дыхания, дернулся и упал обратно на подушку.

Белый Сахир! Он будет его допрашивать, а может, и пытать, согласно своей жуткой репутации, и до сих пор он не явился сюда лишь потому, что Громов был слишком слаб, чтобы выдержать его методы.

Громко и пронзительно запищал медицинский прибор, к которому Громов был подключен. От этого звука Юрино сердце застучало еще быстрей, а ладони вспотели.

В комнату влетел санитар, за ним, чуть приотстав, доктор, и оба, ни слова не говоря, сразу кинулись к мониторам.

– Где я? – спросил Громов по-английски, поворачивая к доктору голову. – Что вы со мной делаете?

– Вы не должны волноваться, – соизволил ему ответить врач и кивнул санитару.

Тот схватил Юру за плечи и придавил к постели, будто пациент в своем состоянии мог куда-то убежать. Доктор набрал какую-то жидкость в шприц и выпустил ее в капельницу, проткнув мягкую стенку полупустой бутылки.

– Кто здесь главный? Я хочу с ним поговорить, – продолжал настаивать Громов.

Он уже чувствовал, как затихает грохот сердца в ушах и язык наливается свинцом. Прибор пока еще тревожно пищал, но скоро смолк. Юрины глаза закрылись, и он провалился в сон.

Следующий эпизод осознанности наступил спустя время. Громов очнулся резко, словно кто-то нажал выключатель. Свет был приглушен, из-за чего ему показалось, что на дворе ночь, но голоса в коридоре говорили громко. Наверное, они его и разбудили.

Два человека общались на английском, и это был тот редкий момент, когда сознание Громова оказалось ясным, поэтому разговор не превратился для него в бессмысленное жужжание.

– Пациенту пора сменить седативное, – произнес мужчина, – нельзя увеличивать дозировку до бесконечности, а привыкание к препарату происходит слишком быстро.

– Поступайте, как считаете нужным, – ответила женщина, – но я бы предпочла, чтобы он побольше спал. Вы же знаете, это случается внезапно, стоит лишь ему разнервничаться. Он не контролирует свои вспышки.

– Да, понимаю. До сих пор нам удавалось держать его в стабильно ровном состоянии духа. Однако прошу учесть, что длительный прием сильнодействующих препаратов может сказаться на его умственной деятельности в дальнейшем. Вы бы узнали у господина Драгослава, сколько еще нам держать его в пограничном состоянии.

– Здесь решаю я, а не Драгослав!

– Простите, мадам.

– По-вашему, когда он будет готов к транспортировке на корабль?

– Недели через две. Может, чуть раньше. По основному диагнозу у него наблюдается устойчивый прогресс.

– Он уже ходит?

– Вполне уверенно, когда мы это позволяем.

– Хорошо. «Альбатросу» идти сюда неделю, значит, пора готовить борт. Проследите, чтобы он был стабилен к моменту погрузки…

Голоса удалялись, и разобрать дальнейшее стало невозможно, но Громову хватило и этого. Он был уверен, что речь шла о нем. Почему-то врачи-инквизиторы (он относился к ним именно так) боялись, что он разнервничается. Настолько сильно боялись, что постоянно кололи ему снотворное. Громов вроде бы никогда не считался истеричной барышней, и данная процедура была бы оправдана только в одном случае: если бы он был «глазом урагана». Как Вовка Грач.

Вспомнив о Граче, своем друге и однокласснике, Юрий невольно прикусил губу. Неужели это все же случилось и с ним тоже? Уже не подозрения – факт, кем-то зафиксированный. Он –«глаз», и его держат на привязи, побаиваясь, как бы он не стал буянить. Вот откуда этот вечный туман в голове!

Стараясь держать эмоции в кулаке, чтобы проклятый прибор не выдал его громким писком, Юра стал размышлять о том, что происходит. Он вспомнил, как они ехали к Кратеру, как ушли на разведку Тимур и Купер, а на их вездеход напали.

Накануне Тимур сказал ему: «У вас есть свое задание, у нас свое, а повернуться завтра может по-всякому. Чего не знаешь, о том не проболтаешься». А еще он сказал: «Нам надо разобраться с «Прозерпиной» и ее альбиносом, а сделать это с Новой Надежды никак не получится».

Тимуровцы, разумеется, разработали план, как выполнить поручение Вещего Лиса, и не поставили Громова в известность только потому, что догадывались: без прямого столкновения им не уйти, и высока вероятность того, что Юра угодит в плен.

«Чего не знаешь, о том не проболтаешься…»

Установить личность Громова аналитикам «Прозерпины» труда не составило. Юра не знал, кто попал к ним в руки вместе с ним. Привиделся ему Игорек в бреду или в каком-то укромном убежище действительно содержали ребят с Новой Надежды? И что стало с тимуровцами? Но даже если никто из его товарищей не проговорился, существует тысяча способов проверить кто перед ним. А Громов связан с Патрисией и секретами «Ямана», поскольку был в Антарктиде, когда образовался Кратер… «Прозерпина» охотится за этими секретами. И она охотится за «глазами урагана»!

Неужели Борецкий подставил его?!

Громов глубоко вздохнул, выравнивая дыхание и пытаясь не нервничать. Последнее было невыполнимо. Воздух в комнате был безжизненным, застоявшимся, пах лекарствами и совсем не помогал обрести умиротворение. Наоборот, каждый вдох этой субстанции напоминал о том, что он не свободен.

Юра знал, что в живых его, скорей всего, не оставят. Едва он перестанет быть для них полезным, они избавятся от него как от свидетеля чудовищных преступлений…

Громкий писк проклятого монитора возвестил, что пациент бодрствует и нуждается в очередной порции успокоительного. Юра выругался сквозь зубы, слыша, как к палате приближается топот ног. С этим надо было что-то делать! Нельзя все время спать и превращаться в овощ.

Однако сейчас он был бессилен…

...В третий раз он пришел в себя с невероятным трудом. Он периодически выныривал из липкого болота и скатывался обратно – сон не желал его отпускать из своих липких объятий.

Наконец Громов пробудился настолько, что осознал: в палате он не один. У изголовья стоял знакомый врач, но рядом с ним Юра увидел новое лицо. Женское.

Моргнув, он встряхнулся и сделал попытку сесть. Врач помог ему, и его руки показались Юре неожиданно мягкими и услужливыми. Молчаливый доктор даже подложил ему под крестец подушку, чтобы Громову было проще сохранять вертикальное положение.

– Здравствуйте, Юра, – произнесла женщина по-русски, но с явным акцентом. – Как вы себя чувствуете?

Борясь с накатывающими волнами дремы, Громов прохрипел нечто невразумительное. Потом, откашлявшись и овладев голосовыми связками, спросил:

– Кто вы?

– Меня зовут Элен. Элен д'Орсэ де Вексен, но вы можете обращаться ко мне просто по имени: мадам Элен. Вы готовы к разговору, Юра?

Громов потер лоб и оперся рукой о кровать для большего равновесия. Взглянул на хмурого доктора:

– У меня есть выбор?

– Конечно. Если вы не готовы, я приду позже, – родовитая француженка тоже взглянула на доктора и добавила по-английски: – Ему надо привести себя в порядок. Он должен быть умыт, одет и не забудьте его покормить. Я вернусь через час.

Врач кивнул. Мадам Элен вышла. Громов смотрел ей вслед.

– До ванной дойдете сами?

Громов откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Голова кружилась, мышцы слушались плохо, но все же он доковылял, шатаясь, умылся и даже поменял дурацкую пижаму на спортивный костюм, ожидавший его на вешалке в ванной. Там же у стены притулились кроссовки. К счастью, они были на липучках – со шнурками он бы сейчас не справился. Когда он вернулся в палату, на прикроватной тумбочке его ждал завтрак. По его мнению, слишком обильный, чтобы он мог его полностью одолеть. Обычно его кормили куда скромней.

После еды, в мозгу еще больше прояснилось. Юра отдыхал (жевать и глотать оказалось утомительной работой) и пытался собраться с мыслями. Эти попытки были похожи на блуждания в туманном лесу, когда бредешь наугад, выбирая не те тропинки, которые бы обязательно привели к цели, а те, что сами ложатся под ноги.

«Элен – француженка, – думал он, – значит, несмотря на англоязычный персонал, на базе заправляют французские семейства, стоявшие у истоков «Прозерпины». Остальные – союзники или подчиненные. Кажется, это именно Элен д'Орсэ приходила сюда с вопросом, когда я буду транспортабелен... Куда она хотела меня увезти? Какой-то корабль, что ли... Зачем ей это?»

Громов двумя руками потер лицо, разгоняя кровь, а вместе с ним и мышление. Тянуло в сон, но спать было нельзя.

– Думай, думай! – поторопил себя Юра, хлопая себя по щекам. Часов у него не было, и казалось, что время вышло, мадам Элен появится тут с минуту на минуту.

Итак, он в плену. На какой-то тайной базе. Возможно, в горе, и эта палата – всего лишь маленькая секция, наспех собранная из тонких перегородок. Вот почему потолок казался ему странным! На нем не было плафонов и вентиляционных решеток. Свет поступал через мутное окно и от двух торшеров, стоявших по углам. В ванной тоже был торшер…

Это не госпиталь! Госпитали так не строят. Даже отделения на антарктических станциях так не строят. Юра все это время ни разу не слышал других пациентов, поскольку их и не было, а врач и санитар были единственными приставленными к нему работниками. Декорации – вот что его окружало! Он находился в замкнутом пространстве, в такой большой коробке с одним-единственным выходом, который наверняка отлично охраняют. Воздух тут был тяжелым и неподвижным, прогнанным через многочисленные фильтры и обогревательные системы, расположенные далеко отсюда. Одно счастье – в его «коробке» было достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду.

Но если он все еще в Антарктиде, возможно ли ему сбежать отсюда? Должен ли он мечтать о побеге или стоит смириться с уготованной участью?

Юра допил остатки сока в стакане. Несмотря на действие успокоительных, не выведенных полностью из крови, он чувствовал возрастающее возбуждение. Эмоции пока не доросли до пугающих размеров, страха не было – наличествовало легкое беспокойство, но в том, что он сравнивал себя с щепкой, попавшей в водоворот, хорошего было мало. Беспомощность угнетает дух…

Громов взял салфетку, чтобы промокнуть выступивший пот, развернул ее – и замер. На желтоватой бумаге что-то было написано карандашом. Едва-едва заметно, но это точно был не типографский рисунок, поскольку текст был нанесен только на один, внутренний, квадратик.

Оглянувшись на дверь, Юра быстро выпрямился и повернул салфетку так, чтобы на нее падало больше света.

«Если ты читаешь это, дай знать. Салфетку не комкай, а сверни трубочкой и положи под тарелку. Ты не один, мы рядом. Будь осторожен и, чтобы тебе не предложили, соглашайся, тяни время. Надо, чтобы тебя отправили на Крозе»

Господи, какое же невероятное облегчение он испытал!

Подступавшая паника сразу же и отступила, будущее обрело четкие формы. С восторгом и бесконечной признательностью Юра перечитал записку и выполнил просьбу: свернул салфетку в трубочку и сунул под тарелку с недоеденным бутербродом.

Стало легче дышать. Друзья рядом! Тимуровцы не бросили его, и он не умрет как ненужный свидетель. Во всяком случае, они поборются за него. И он тоже поборется.

Почерк Юре был незнаком, но он был уверен, что записка – не обман и не подстава. Борецкий выжил и знает, что делать. «Надо, чтобы тебя отправили на Крозе». Что ж, надо – так надо.

Когда в палату пришла Элен, Громов был готов к любому испытанию.

27.2

27.2/7.2

Беседа с высокопоставленной француженкой вышла прелюбопытная. Элен явилась в сопровождении офицера в форме. Громов не разбирался в чужеземных воинских отличиях, но решил, что перед ним офицер – больно надменная рожа была у этого парня, катившего перед собой инвалидное кресло. На кресле лежал большой пакет, в котором обнаружилась верхняя одежда.

– Одевайтесь, Юра, – велела Элен, – я хочу вам кое-что показать. Дорога будет длинной, а снаружи холодно.

Громов без возражений натянул плотные штаны, куртку, шапку. Куртка была новенькая, как и брюки, а вот вязаная шапка – его. С подпалинами на макушке, небрежно зашитыми неподходящего цвета ниткой. К удивлению, в пакете нашелся еще и его старый ремень с помятой пряжкой, поврежденной в Орвинской пещере. Штаны были на два размера больше (Юра похудел на капельницах), и ремень был необходим, чтобы их удержать. Видимо, другого, подходящего, на базе не нашлось.

Элен все это время стояла у стены и наблюдала за ним, ни разу не отвернувшись ради приличия. Юра тоже не стеснялся бросать на нее изучающие взгляды.

Француженка, как оказалось при ближайшем рассмотрении, была старше, чем ему показалось сначала. Ей было под шестьдесят, не меньше, но сбивали с толку ее темные волосы без единого седого волоска, общая ухоженность и стройная фигура, скрытая за приталенным жакетом с накинутым поверх, сейчас расстегнутым, темно-синем пальто. Однако, несмотря на ухищрения косметологов и стилистов, возраст давал о себе знать в мелких морщинках, скопившихся в уголках глаз и губ, в дряблой коже век и шеи. Да и пальцы, унизанные некоторым количеством колец, были узловатыми и сморщенными в районе костяшек.

«Нет, ей даже больше шестидесяти, – решил Громов. – Что она делает в Антарктиде, да еще и в преддверии зимы?»

– Вы желаете меня о чем-то спросить? – адресовала она ему вопрос, наконец-то отреагировав на его интерес.

– Какое сегодня число?

– Восьмое марта.

– Поздравляю! – буркнул он и выпрямился. – Я готов.

Элен сделала знак сопровождавшему, чтобы тот подкатил коляску к самой кровати. Офицер едва заметно поморщился, но подчинился и даже помог Громову усесться, поставив его ноги на специальные крутящиеся подставки.

– С чем вы меня поздравляете? – осведомилась Элен, распахивая дверь перед инвалидным креслом.

– С международным женским днем.

Громов устал, пока облачался в зимнюю экипировку, и вспотел. Может, снаружи и было холодно, но здесь, в его логове, топили будь здоров. Из-за этого он чувствовал себя раздражительным и не способным на любезный тон. Эйфория от прочитанной записки уступила место привычному уже равнодушию. Лишь остатки всколыхнувшегося недавно любопытства заставляли его продолжать говорить.

– Мы же все еще в Антарктиде, мадам?

– Да, в Земле Королевы Мод, – ответила француженка. – Мы на базе «Альфа», с которой, как я понимаю, вы уже немного успели познакомиться.

– С ее госпитальной частью, – уточнил Юра, оглядывая скромный коридор, заключенный в белые однообразные стены, по которому его везли.

– Не только. Вы также видели наш экспериментальный полигон. Сверху, с площадки у заброшенного выхода.

– С чего вы взяли?

– Давайте не будем притворяться, – жестко осадила она его, – поверьте мне, Юра, все эти выкрутасы – пустая трата времени. Мы нашли ваше убежище в горе, нашли и склад с оружием, так что многое для нас больше тайной не является. Мы реконструировали ваш быт и поступки за неделю до взрыва и после. Нам даже известно, кто именно устроил этот взрыв и почему.

– Какой взрыв?

– Из-за которого случились Разъятие и Сопряжение. Не скромничайте, вам удалось добиться многого. Собственно, именно поэтому я здесь и беседую с вами.

Громов не очень хорошо понял ее утверждения, особенно все эти неожиданные комплименты, сказанные уверенным голосом, но расспрашивать не стал. Почему-то ему не хотелось выглядеть сонным идиотом, и он перевел стрелки, собираясь поднакопить информацию прежде, чем делать выводы. Он спросил:

– Кто вы? Нет, я помню, как вас зовут, но не понимаю, что вы здесь делаете. И кто вам позволил общаться с особо важной особой в моем лице.

– Скромность вам, кажется, не знакома.

Юрий позволил себе усмешку:

– Я знаю, как хорошо меня изолировали и охраняли все это время. С посредственностями не возятся.

Элен, шагавшая справа от него, кивнула:

– Меня радует ваша способность делать умозаключения. Это означает, что ваш мозг не так уж и пострадал, вопреки заявлениям эскулапа.

– Так кто вы такая, мадам?

– Справедливое желание узнать о собеседнике все, – она бросила на него острый взгляд. – Я возглавляю отдел Внешних операций транс-национальной корпорации «Прозерпина». Вам наверняка известно это название, поэтому не буду останавливаться на нашей деятельности и сути проектов, которые я курирую. Могу лишь пояснить, что как глава отдела, лично отвечаю за все, что происходит в Антарктиде при нашем участии. К сожалению, не все идет гладко, в том числе и благодаря вам, Юра. Поэтому мне и пришлось нанести на Альфу личный визит.

– Вы хорошо говорите по-русски. Учились в Москве?

– У меня русский муж, – после некоторой заминки ответила она, – но довольно вежливых вступлений. То, что я хочу вам сегодня показать, само по себе ответит на многое из того, что остается не озвученным. Вы до сих пор видели только одну сторону здешней жизни, теперь вам продемонстрируют другую.

Знакомый санитар отпер закрытую на ключ входную дверь с помощью электронной карты, и коляска с Громовым, толкаемая офицером, выехала наружу. Сразу стало на порядок холодней. В туннеле, где они оказались, гулял ветер, и Юра закашлялся, вдохнув непривычно ледяного, насыщенного забытыми запахами солярки воздуха.

Как он и предполагал, госпитальный бокс, где его держали, представлял собой замкнутый со всех сторон вытянутый параллелепипед, умещенный внутри пещерного зала. Оказавшись за его пределами и миновав пост охраны, Юра увидел обычные грубые стены, по которым змеились толстые кабели с проводами, низкий свод каменного потолка и неровный пол.

Колесики его транспортного средства были не слишком приспособлены к езде по пересеченной местности, поэтому коляску затрясло. Офицер с усилием удерживал ее за ручки, не давая перевернуться. Громов вцепился в подлокотники.

– Мы заглянем в десятый отсек, – сообщила Элен. Она застегнула пальто и натянула перчатки, но при этом голова ее с аккуратной прической осталась непокрытой. – Там живет Ильгиз Маркович. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Юра порылся в памяти (испугался на секунду, что речь о его боевом товарище Максе Маркевиче, но потом сообразил, что фамилии лишь созвучны, а имена так и вовсе отличаются).

– Нет.

– Сегодня вы познакомитесь и поймете, зачем я прилетела в эти суровые края накануне еще более суровой зимы, рискуя застрять тут надолго. И почему я вообще говорю с вами.

Они достигли конца пещерного туннеля и оказались на развилке, откуда разбегались два похожих коридора: один обтесанный и хорошо освещенный лампами, как и тот, что вел в госпитальный бокс, а другой неровный и скрывающийся в плотном сумраке. Казалось бы, направление, которое они изберут, очевидно, но офицер толкнул коляску налево, во тьму.

– Ильгиз – альбинос, – сказала Элен, доставая из кармана пальто миниатюрный фонарик, – он плохо переносит яркий свет, поэтому и он, и его брат живут в особых условиях.

Фонарик хоть и был совсем небольшой, но луч его бил далеко и ярко. Громов без труда видел все ямки и бугорки, ложащиеся под колеса инвалидного кресла. В этом ответвлении его подкидывало на сиденьи пуще прежнего, и казалось, что ось коляски вот-вот переломится, не выдержав нагрузки.

К его облегчению, ход к жилищу альбиноса-отшельника оказался коротким. Впереди показался часовой, потребовавший документы. Элен безмолвно предъявила какую-то карточку. Военный вчитался в написанное, окинул взглядом Громова и его сопровождающего, но, вопреки ожиданиям напрягшегося пленника, безмолвно пропустил их внутрь очередного искусственного параллелепипеда.

Щелкнул отпираемый замок, и коляска Громова, подпрыгнув на порожке в последний раз, далее плавно покатилась по пластиковому настилу.

Внутри бокса было темновато. Не считая нормально горящей лампы у входа, все прочее тонуло в аварийном красном свете и смахивало на старую фотолабораторию, разве что не висели на веревочке вдоль стен сохнущие карточки на прищепках.

Им навстречу выступил еще один вооруженный охранник, но пропуск Элен устроил и его. Распахнулась очередная скрипучая дверь, и они оказались в странном месте.

Громов аж нагнулся вперед, отказываясь верить глазам. Он полагал, что его везут к Белому Сахиру, садисту и притворщику, а его привезли к… непонятно к кому.

Большая комната была перегорожена решеткой. Толстые прутья отделяли их от бледного существа, с рыком метавшегося из угла в угол. В нем с трудом угадывались человеческие черты. Худой, низкорослый, он был одет в какие-то лохмотья. Нечесаная грива спутанных белоснежных волос падала ему на лицо.

Среагировав на шум, парень на секунду замер, повернув голову в сторону посетителей, а потом с пронзительным визгом бросился на них, вцепившись в решетку. На потрясенного Громова уставились красные безумные глаза, подчеркнутые глубокими синяками. Тонкие губы дергались, словно человек колебался: растянуть их в улыбке или оскалиться. Эта гримаса была воистину жуткой.

Элен безжалостно направила луч фонарика прямо в лицо существу. Оно зажмурилось, протестующе заорало, задергалось, будто по жилам его пустили электрический ток, скрюченные пальцы его разжались, выпуская прутья, и, подвывая, несчастный кинулся прочь, чтобы забиться в угол.

Громов вдохнул, сообразив, что в легких закончился кислород. Он забыл дышать, и теперь наверстывал, хватая пахнущий экскрементами воздух носом и ртом. Сложно было сказать, чего он испытывал больше: страха, омерзения, удивления или жалости.

– Это Ильгиз Маркович, – произнесла Элен, водя фонариком по клетке.

Существо, скуля, отползало от яркого луча, желая оставаться в тени.

– Господи… – Юра откинулся на спинку кресла и рванул молнию на куртке. Ему было жарко и душно. – Что это?.. Зачем он тут? В таком виде…

– Сегодня не самый лучший день для знакомства, бывают и более спокойные, когда Ильгиз выглядит похожим не на обезьяну, а на человека разумного. Однако для того, чтобы привести его в порядок, требуется вколоть ему повышенную дозу препарата, название которого вам ни о чем не скажет. Просто учтите, что это наркотик, от которого случаются вот такие… рецидивы. Чем выше доза, тем быстрее наступает потеря человеческого облика. И тем большая доза потребуется впоследствии для возвращения к норме. Замкнутый круг.

– Зачем вы мучаете его?

– Мучаем? – Элен пожала плечами и наконец отвела руку с фонарем, начав светить себе под ноги. – Он вряд ли это осознает.

– Даже когда вновь становится ненадолго человеком?

Француженка понизила голос, придав ему доверительность:

– Мы не стремились к этому. Изначально цель была другой, мы собирались помочь несчастным братьям, вынужденным влачить жалкую жизнь затворников. Они были из очень бедной семьи, дети беженцев из Боснии. У их матери не хватало денег даже на сытную еду, не говоря о нормальной медицинской страховке. Она обратилась в наш благотворительный фонд, и мы предложили новейшее экспериментальное лекарство.

– В обмен на что? – быстро спросил Юра.

– Это была благотворительность. Взаимовыгодная, не спорю, но мы не взяли с них ни гроша. И не заставили подписать никаких обязательств. У нас было пока не зарегистрированное лекарственное средство, которое нужно было испытать на добровольцах. У братьев-альбиносов был соответствующий диагноз и желание жить. Никто не знал, что в результате получится. Мы дали им шанс, они им воспользовались – вот и все.

– Это не шанс, это медленное убийство.

– Просто Ильгизу не повезло, он оказался слабей физически, и протокол был ошибочным. А вот его брат, Драгослав, не просто выжил, но и стал сильней, чем был. «Прозерпина» имеет право гордиться его результатами.

– И в какой же момент все пошло не так? – спросил Громов.

Элен внезапно напомнила ему Патрисию: та тоже придумывала себе всякие оправдания. Юра не верил ей, но, памятуя о записке, давал возможность высказаться так, как она считала нужным. «Чтобы тебе не предложили, соглашайся, тяни время». Вот он и тянул.

– С чего вы взяли? – надменно осведомилась Элен.

– Ну, я же здесь. Я вам зачем-то нужен. Но зачем, если все и так хорошо?

Француженка недовольно фыркнула:

– Нельзя предугадать всего, но проблема пришла, откуда не ждали. У близнецов были врожденные способности к телепатии. После курса экспериментального препарата эти способности проявили себя. Причем с такой неожиданной силой, что не заметить их было невозможно. Мы предложили родителям мальчиков разрешить нам изучение феномена. Мальчикам в ту пору исполнилось 17 лет, и на такое требовалось не только их согласие, но и воля их родственников. Мы заключили контракт. Близнецам выплачивалась приличная сумма. Не исключаю, что их мать соблазнилась деньгами, но сами братья горели возможностью работать и тренироваться даже бесплатно. Им было интересно ощущать себя не такими как все. Однако в процессе мы столкнулись с первыми трудностями. Как уже говорила, младший из близнецов, Ильгиз, который родился на два часа позже своего брата Драгослава, обладал меньшим запасом жизненных сил. Его иммунная система дала сбой, болезнь вернулась, пришлось начинать лечение заново. Боли купировались сильнейшими наркотическими препаратами. Как итог, мы получили очень способного телепата-наркомана. Его личность деградирует, но способности наоборот возрастают. Поэтому мы держим его здесь, под присмотром. Мы не можем его отпустить, на свободе он способен натворить бед.

Звучало это… сомнительно, хотя, возможно, и близко к правде. Громов не стал комментировать, спросил о судьбе второго брата-близнеца.

– Драгослав Маркович выглядит не в пример лучше. Он выше, стройнее, взрослее Ильгиза. Им обоим исполнилось 21 год, но по Ильгизу этого не скажешь. Он хил и убог. Что касается Драго… его способности к телепатии меньше или, выражусь по-другому: иного свойства. Драго «чувствует» людей, которые перед ним, а Ильгиз – тех, кто находится на любом расстоянии. Ильгиз показывал хорошие результаты при работе с Каменными зеркалами, а Драгослав в этом совсем бесполезен, но зато управляет людьми, словно кукловод. Даже способен приказать человеку убить себя, преодолевая важнейший инстинкт самосохранения. Жертва с силой бьется головой о камень до тех пор, пока не разобьет череп.

– У вас есть «зеркала»? – спросил Юра, понимая, что не спросить очевидного означает нарваться на ненужные подозрения.

– Есть, – подтвердила Элен. – И у меня в связи с этим предложение для вас Не желаете ли попробовать себя оператором одного такого артефакта?

Она уставилась на него своими ледяными глазами, и Громов отвернулся.

– Я не телепат. Или вы хотите мне сказать, что пока я был в беспамятстве, вы тестировали на мне аналогичное лекарство?

– Нет, вам ничего такого не вводили. Вы были слишком слабы для подобных экспериментов, да они и не планировались. У вас, Юра, свой талант. Не хотите спросить, какой? Или догадываетесь?

– Понятия не имею.

– Вы – «человек-белая дыра». Как бы это объяснить попроще… В космосе, говорят, встречаются такие объекты, белые дыры, которые, в противоположность черным, не засасывают в себя, а выбрасывают материю в пространство. В «Ямане» это называется, кажется, «око шторма».

– «Глаз урагана», – поправил Громов. – Вы точно это установили на мой счет? Я такой «глаз»?

– Об этом говорит специалист, которому я верю. Знаю, вас это слегка пугает. Ваш друг Грач стал одним из первых «штормовых людей», и Патрисия Ласаль, растерявшись, держала его взаперти. У нас иные методы. Мы не будем вас запирать. Мы обучим вас тибетской методике самоконтроля. На Ильгиза не смотрите – он был неспособен к самоконтролю, а вот его брат освоил упражнения легко. Вы тоже справитесь.

– Зачем вам я, если у вас есть второй близнец?

– Братья-телепаты, к моему огромному сожалению, исчерпали себя, – ответила француженка. – Один из них – наркоман, второй – ублюдок.

– Кто?!

– Неуравновешенный психопат со склонностью к насилию, – твердо произнесла Элен. – Вы же встречались с ним, неужели забыли?

Громов пожал плечами. Если честно, ворошить те смутные воспоминания не было ни малейшей охоты.

– Драго эффективен в определенных границах, но работать с ним и дальше… – Элен повела плечом. – Извините, корпорация «Прозерпина» дорожит репутацией. Наши сотрудники не могут демонстрировать публично то, что подрывает авторитет компании, а Драгослав в последнее время распоясался. Возомнил себя незаменимым, но незаменимых нет. От лица Совета Директоров я делаю предложение вам, Юра. Вы нам подходите, ваше портфолио безупречно. Думаю, в ваших интересах ответить согласием, потому что работа на нас даст вам неслыханные привилегии.

– А что даст отказ?

– У вас незавидная участь, если откровенно. Вы – «око шторма», «белая дыра». Вы таите угрозу без должной обработки сознания. Но это же негативная деталь таит в себе и преимущество. Как представитель иного мира вы чувствительны к излучению поля гравитационного магнита и потому лучше всех подготовлены к работе с артефактами древних. Мы помогаем вам, вы помогаете нам. В случае отказа вас просто уничтожат как носителя угрозы, поэтому решайтесь, Юра. Подумайте о жене и сыне.